Текст книги "Крещендо (СИ)"
Автор книги: Старки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Отец забегает по дороге в аптеку, скупает активированный уголь. Я послушно выпиваю сразу шесть таблеток, папа говорит, что так надо. Сижу на унитазе, говорю с унитазом, реву в унитаз, смываю свою жизнь веселой водичкой! Отец испуган, он–то не отравился, хотя ел то же самое, что и я. Может, попроситься уехать с ним? И я прошусь! Отец испуган еще больше!
– Сын! Что-то случилось? Зачем тебе со мной?
– Папа! Я не могу больше здесь жить! Не спрашивай…
– Сын! Но школа? Мама? Она не переживет еще и этого!
– Папа, я смогу ходить в школу и в Риге! (отец вдруг покраснел) А мама, как и ты, видит меня неделю в месяц, ей будет всё равно! Я буду ей звонить! Папа, забери меня отсюда!
– Во-первых, у тебя истерика! И в таком состоянии не решаются важные вопросы, во-вторых, не смей так говорить о матери! В-третьих, Рига – это не постоянное местожительство, я не могу тебя взять с собой! Это будет верхом легкомыслия с моей стороны!
В отчаянии я бросил в отца скомканное полотенце. Хлопнул дверью, закрылся в своей комнате. Отец стучится:
– Сын! Расскажи мне, что случилось! Безвыходных ситуаций не бывает! Я помогу!
Не открываю, не разговариваю, не выхожу из комнаты. Ватными руками включаю комп, набираю ссылку. Видеоприколы.
На заставке сайта нарисованная узкоглазая морда и надпись – «Суперисполнение». Уже четыре тысячи просмотров! Боже! Конечно, в масштабах глобальной сети – четыре тысячи – это ерунда, но вдруг кто-то есть из нашего города, из школы, из музыкалки. Смотрю комментарии:
– «парень жжот»
– «китаёза поднял настроение»
– «талантищщще! Уха-ха!»
– «пупсик!»
Мерзко! Но нигде нет опознавалки! Никто не называет парня, который «жжот»! может, что-то можно сделать? Звоню Арсену:
– Сен! Можешь ли ты спасти меня от смерти?
– Это собственно мое призвание!
– Можно ли удалить файл, выложенный в файлообменник?
– А че нельзя-то? Возьми и удали!
– Файл выложил не я!
– Ааа! Это надо взламывать аккаунт правообладателя, хозяина то бишь…
– Сен! Сможешь?
– Али, прости, но я по железу в основном, я не хакер как бы… теоретически, может, и представляю, но тема не разработана! Вряд ли! Что-то случилось?
Арсен не поможет. Только сам Май может что-то сделать. Это будет быстро! Я набираю его номер:
– Алле? Кто это?
– Май! Это я!
– Кто «я»?
– Май, я не мог позвонить! Меня не было в городе, прости! Умоляю тебя, убери это с сайта!
– Не понимаю, кто это говорит? Я вас не знаю!
– Май, пожалуйста, не будь ублюдком! Я сейчас приеду, я сыграю, всё, что хочешь! Май!
– Вы, наверное, ошиблись номером? Не понимаю, с кем я говорю!
– Май, не придуривайся!
– С кем? С кем?
– … с мы-ы-ы-шо-о-онко-ом…
– Опять рыдаешь!
– …ы-ы-ы-ы…
– Чтобы через двадцать минут был у меня! Не дай бог, опоздаешь!
Шанс! Он дает шанс! Он сейчас удалит, пока никто из наших не видел! Надо ли брать скрипку? Нееет, вдруг заберёт! Я уговорю его сам! Я вылижу, высосу, отдамся! Не страшно! Бегу на улицу, чуть не сшиб отца:
– Приду поздно, пап!
Такси. Оно едет вечность! Таксист на просьбу «побыстрее» ответил, что туда всегда успеется! Все светофоры красные, на всех «зебрах» толпы пешеходов, да еще и пробка на Московской… Опаздываю! Вдруг ублюдок рассердится? Не должен! Я буду кроток и ласков, он оттает, он простит! Хотя, черт, разве я виноват в чем-то? Я на крючке, я просто на крючке!
Май ждет меня в комнате. На лице белыми красками написаны презрение и превосходство. Полулежит, полусидит на своем матраце. А на столике светится монитор ноутбука. Буду умолять! Уже привык к этому унижению, уже не так стыдно!
– Май! Я хочу попросить… – начинаю я.
– Проси! – обрывает он. – Проси лучше, а то я зол на тебя!
Я бухаюсь вниз, на колени, чтобы хотя бы быть на уровне его лица, чтобы быть униженным, чтобы он был доволен.
– Убери файл из сети! Зачем ты делаешь мне так больно?
– А ты? – вдруг кричит он, – два дня ты не отвечаешь, исчез! Я в четыре утра домой пришёл! Я твоим одноклассникам звонил! Я чуть телефон свой не разломал! В нем постоянно: «Абонент недоступен…»
– Я был за городом, там нет сети! Я был с папой! Он уедет завтра, и я буду с тобой! Прости, я не подумал сразу, что надо позвонить, потом не смог… Май! Что мне сделать?
– А почему ты без скрипки?
– Я… я… торопился, я забыл…
– Врёшь, мышонок, ты её пожалел!
– Май! Я влюблюсь в тебя! Я обещаю! Я …
– Мышатина, ты несёшь бред! И… Ты не смотрел этот файл?
– Мне противно… Я не могу это видеть!
– Мышь, давай посмотрим!
– Давай удалим!
– Нее… ты не понимаешь! Композиция «Сын Луны» стала моей любимой! Я хочу, чтобы ты посмотрел… – Май тянется к ноутбуку.
Это невозможно! Зачем он это делает? Чтобы мне было хуже? Бегу на коленках к нему, хлопаю крышкой ноута.
– Я не хочу! – кричу я.
– Блин, мышонок, ты не понимаешь!
– Понимаю! – решительно заявляю я и начинаю раздеваться, быстро, без всяких грациозных движений и взглядов из-под томных век. Куртка летит в стенку, рубашка туда же, сажусь на задницу стягиваю ботинки и носки, пуляю ими в бедного Джаггера. Сидя брюки не снять, соскакиваю, стаскиваю сразу вместе с трусами, так чтобы не думать, не сомневаться.
– Всё! – отчитываюсь я вслух и решительно направляюсь на матрац. Май почему-то пятится от меня, ползёт к стене. Опять играет? Хочет, чтобы я и это вымаливал? Буду! Ползу голый за ним.
– Мышь! Я ведь не сдержусь! Ты не соображаешь, что ли?
– Не сдержись, я хочу… – вру я и лезу к нему и на него. Толкаю в положение лёжа, нагибаюсь над ним, целую в губы, как он показывал, как умею, как самому бы хотелось. Целую в подбородок, в шею, запускаю руки под футболку, правда, не знаю, что нужно делать этими руками, тупо вожу по животу. Май всхлипывает и берётся за мои плечи:
– Мышонок, ты дурак! Но я не железный!
Резко садится, стягивает футболку, разворачивает меня на спину, быстро целует в губы, перекатывается по мне на другую сторону и на пол. Быстро поднимается, снимает трикотажные домашние штаны и кидает их к моим. Бежит куда-то в темный угол комнаты, шарит в ящиках, шуршит бумажкой. Бежит обратно. Боже мой! Он без плавок! Он в презервативе, а известно, что резинку на твердое тело определенно удобнее надевать. Не случилось бы припадка страха в виде «последствий отравления»! Отворачиваю лицо, стараюсь не смотреть. И вдруг голос почти в ухо, как тихо он ко мне подкрался!
– Боишься?
Отрицательно мотаю головой.
– Врёшь! Но я любя…
И он на мне. Задирает руки вверх спускается губами по правой, от кисти до подмышки. Тревожит губами правый сосок, пыхтит в шее, и руки его, не то что мои, знают, что делать. Они знают, как разогнать по коже неведомых змей, щекотящих и греющих. Руки на животе, на талии, на бедрах. Май старается, он делает брови домиком, что-то шепчет на непонятном языке, иногда останавливается, глубоко вдыхает и вновь берется за разогрев моего тельца. И тельце отзывается, разогревается, я даже ногами засучил от нетерпения. Но губу закусил, пальцы переплел в замок, сжал и веки сомкнул. Жду главного.
Май переворачивает на живот и толкает под меня подушку. Она слишком большая. Наверное, смешно: торчу пушкой вверх, спина, как горка скатывается к глупой голове и расходится на две вытянутые руки, сцепленные на финише в нервный комок. Но Май не смеётся, напротив, слышу тяжелое дыхание и скорбный пунктирный стон. Как будто он мучительно борется с каким-то зверем, а тот его изнутри терзает. Руки у Мая стали масляными, скользкими. Эти руки на заднице, сначала просто мнут, а потом во всем своем масляном изобилии входят внутрь прохода. Я ожидал, но всё равно дергаюсь. И опять прерывающийся тихий стон, опять зверь наружу рвется. Пальцы входят и выходят из меня, дергают, но совсем не нежно, а скорее энергично и с силой по стенкам ануса. Потом, взявшись обеими руками за бедра, Май встряхивает меня, раздвигает коленками мои ноги, встряхивает еще раз.
– Не сжимай! – хрипит он и вводит резиновую дубину внутрь. Я не могу не сжимать! Мне больно. Мышцы просят прекратить, позвоночник выгнулся в удивлении, руки в замке бьют по матрацу. Но я буду молчать. Май осторожными толчками входит глубже, глубже, еще глубже. Чувствую соль во рту, раскаленный метал в заднице и щекотку волос на шее.
Нет, не могу терпеть! Расцепляю руки, кричу:
– Не могу-у-у-у, не могу-у-у… – достаю руками его бедра, вонзаю свои ногти, рву кожу на своем мучителе, – Не надо-о-о, я не могу-у-у больше, Май! Прекрати …
– Я… не… мо…гу… пре…кра…тить… – толчками говорит он в меня, – А… Ли… А… Ли… А… Ли… я быстро, сейчас, я… ну… я…я-а-а-а-а! Черт, как же тесно! Терпи, мы-ша-ти-на мо-я-а-а!
Быстро у него не получается. Моё тело вихляет вместе с ним, в какой-то момент перестал бороться и упал, обессилев, и уффф – сразу стало легче, и тут же почувствовал, что все это время его рука была на моем члене снизу, и сразу стало наливаться, надуваться, ныть все в паху. Я быстрее, чем он! Или нет? Сначала он? Становится горячее внутри, но потом делается мокро снаружи, подо мной, становится тяжело – сверху падает Май. Лежим, убитые общим преступлением. Нет сил на разговоры, хочется только, чтобы анус уже сомкнулся. С трудом пихаю тело на себе, Май понимает и осторожно вынимает из меня член, но не встает с меня. Еще лежим, Май перебирает мои короткие волосы и тихонько мычит какую-то мелодию… Прислушиваюсь – «Сын Луны», я сразу трезвею. Спихиваю его с себя и сначала на карачках, а потом, шатаясь, во весь рост продвигаюсь к душу.
Там стою под ужасно горячей водой, боюсь задеть задний проход, щиплет и свербит. Боюсь открыть глаза, щиплет от слез, и в голове свербит вопрос: «Как мне жить дальше со всем этим позором и удовольствием?» Стоял, пока не стало дурно от пара и от безысходности. Не нашел полотенца, со второго этажа пошлёпал в комнату Мая мокрым, всё равно теперь…
Май, увидев голую, дрожащую, жалкую мышь, подскочил с матраца, на котором так и лежал, выразительно сверкая кровавыми царапинами на бедрах. Схватил плед и завернул меня в смешной кокон. Поволок к матрацу и с трудом заставил сесть, больно. Сам сел позади, обняв коленками мое флисовое тело. Потянулся рукой через меня к ноутбуку, пошевелил пальцем по сенсорной панели, и экран ожил. Стукнул пальцем по треугольничку, и из встроенного динамика полилась глухая музыка «Сына Луны», но играла не скрипка. На экране вижу маленького толстого китайского мальчика в белых трусиках с пультом в руках, мальчик сначала уморительно раскачивался на толстых ножках, вытягиваясь на носочках, а потом запел в пульт, как в микрофон. Слова не испанские, поэтому понять что-то трудно. Карапуз пел то-о-оненьким писклявым голосом, а потом вдруг забасил. Смешно! Так смешно, что я начинаю реветь… Это и есть та ссылка?
– Это ч-ч-то? – вою я.
– Али! Что же ты ревёшь всё время? Это та ссылка, что я посылал тебе! Я случайно нашёл в инете, решил тебя напугать. А ты… Ну, не реви!
– Т-т-ты не остановил меня!
– Али! Но я же предлагал посмотреть!
– Ты не остановил меня!
– Тихо-тихо… всё же хорошо? Зато у нас всё получилось…
– Ты не остановил меня!
– Я не мог! И я не хотел останавливать…
– Ты не остановил меня! – уже кричу я, потому что тот пар, который я накопил в душе, все-таки вырвался наружу! – Где настоящее видео? Отдай мне его! Я имею теперь право!
– Мышь… его нет, и не было. Я не снимал тогда, я сам был в ауте. А если бы оно и было, я бы никогда не выложил такое видео в сеть. Чтобы кто-то кроме меня разглядывал тебя! Я очень ревнив! Ну! Не плачешь уже? Успокоился? Улыбнись мне.
Я улыбаюсь. Хотя по лицу Мая я понял, что улыбка не получилась. Отталкиваю его и с трудом поднимаюсь, оставляя плед на матраце. Собираю по комнате свою одежду. Нагибаться больно, руки плохо слушаются, путаюсь в штанах, надеваю рубашку швами вверх, долго ищу носки, не могу завязать шнурки на ботинках. Но когда я склонился за курткой, Май наконец подскочил ко мне, все еще голый, и вцепился в куртку:
– Мышонок, не уходи! Ты куда? Все же хорошо…
– Все очень хорошо! – отвечаю я и не узнаю своего голоса. – Сейчас точно всё хорошо! Я свободен.
– Али! Какое свободен? Не уходи! Ты же сейчас со мной…
– Мне сказали, что ты со всеми сексом занимаешься один раз. А потом теряешь интерес! Какое счастье! Ведь теперь всё?
– Лёш… ты чего? Я люблю тебя.
– Ммм… любишь? Ну-ну…
Май выпускает куртку из рук, а я ухожу, я свободен. Только хочется умереть… Иду домой по проезжей части, по разделительной полосе, шатает. Кругом какие-то звуки: гудки, моторы, мат, но вижу плохо – все сливается в акварельную мешанину – слезы!
Комментарий к 14.
========== 15. ==========
Не могу сказать, сколько я брел, туда ли я брел. Но вдруг меня останавливает какая-то теплая сила, есть на что навалиться, есть на что опереться. Спасён!
– Лёша! Что случилось? Еле нашёл тебя! – голос папы в ухо. – Надо уйти с проезжей части. У тебя мокрые волосы? Пойдем…
Папа с испуганными глазами, без шарфа, с голой шеей, с грязными туфлями с трудом сдвигает меня с места, толкает к машине, в тепло, в родной запах. Мы едем домой, папа, обняв меня, ведет в квартиру, там дядя Илья. Он смотрит мне в глаза, оттянув нижнее веко, ощупывает руки, ребра, задирает рубаху, оглядывает кожные покровы. Поворачивается у отцу:
– Просто нервный срыв! Нужен сон, горячее питьё, и вот, это принять… Может быть, завтра поговорите. Сейчас не нужно…
Отец жмёт ему руку и ведет меня в комнату, раздевает и укладывает в постель. Пью большую кружку горячего чая, заглатываю большую белую таблетку. И пустота, только рука отца гладит лоб.
***
Отцу нужно уезжать. Он нервничает, ему тревожно оставлять меня одного. Много раз за утро он пробует со мной поговорить, выяснить, куда я вчера убегал, кто меня обидел, но я кремень. Зачем отцу знать? Хотя он, конечно, догадывается, что дело в моей личной жизни. И даже задает вопрос:
– Это связано с Маем? Это он тебя обидел?
– Нет! Уже всё прошло, всё нормально. Я всё решил…
И, действительно, отоспавшись, я чувствовал себя гораздо лучше. Я уверен: теперь ублюдок от меня отстанет, потеряет ко мне всякий интерес. Максимум – потребует записать скрипку для «Маёвки». Это пожалуйста! Теперь я буду свободен! Конечно, цена свободы слишком высока для меня. Но ведь заплатил! Понятно, что обида скребется внутри, и воспоминание о пережитом унижении не изгладится быстро. Но ведь Май не собирается выносить наши отношения на общественное растерзание! По-моему, он именно об этом говорил…
Есть и еще один след, оставленный Маем. Глупая надежда, что я всё-таки ему небезразличен, успела поселиться во мне. Безвольные губы и наивное тело успели полюбить, когда он к ним прикасается. И потерять эту надежду, потерять эти прикосновения тоже больно. Но излечусь! Уже то, что я сегодня не хочу бежать из города, не умираю от стыда – добрый знак. Излечусь! Свободен!
Звонит телефон. Вижу, Май. Хочет проверить, жив ли я? Не отвечаю. Отключаю телефон. Вообще сменю симку или сломаю телефон, он мне не нужен! Днём еду провожать отца на вокзал. Он совсем расклеился на перроне, обнял меня и тихо сказал в ухо:
– Прости меня, я плохой отец! Не умею помочь… надеюсь, ты не будешь меня осуждать…
– Папуля! Я люблю тебя, – с чувством ответил я и усугубил: – Что бы ни было! Ты мой папа! И я никогда не буду тебя осуждать, ты мне очень помог в этот раз…
Потом иду к Гельдовичу на репетиторство. Занимаюсь долго и с упоением. Уношусь далеко в норвежские фьорды. Завтра приедет мама, начнется новая полоса в жизни. И она будет светлой!
Но, видимо, это будет завтра. Когда пришел домой, с порога понял, что дома не один. С кухни доносится запах жареной картошки. Хм, тетя Анечка? Вроде не должна была прийти… Бегу туда и натыкаюсь на Мая. Ах, да… у него же есть ключ!
– Али! Какого черта! Ты опять? – злобно кричит мне ублюдок вместо «здравствуй, прости, я принес ключи, прощай»
– Что? – непонимающе говорю я.
Он прижимает меня к стенке и начинает хлопать по одежде, по карманам. Находит телефон, по-хозяйски вытаскивает, тыкает кнопочки.
– Не понял? Сломался, что ли? – растерянно говорит он.
– Выключен, – спокойно отвечаю я.
Май хмурит брови.
– Ты выключил из-за меня?
– Да.
– Но… почему?
– Май! Ты бы отдал ключи, а то мама завтра приедет, они ей понадобятся.
– Мышонок, я не понял, ты хочешь меня бросить, что ли?
– Чтобы бросить что-то надо сначала взять. Я тебя и «не брал», чтобы бросать! Это ты берешь без спроса всё, что хочешь, а я просто рад, что всё закончилось. Я обещаю, мы с Жекой и Серегой скрипку запишем. Будь спокоен!
Май на меня вылупился. Он придуривается или, действительно, не понимает, о чем я говорю? Хлопает глазами и рот открыл. Потом поворачивается к плите, мешает картошку в сковороде. Выключает газ. Это он речь готовит, оттягивая время, или убийство намечает, растягивая удовольствие.
– Али… – он серьезен, говорит с паузами, рожает каждое слово. – Я не ожидал, что ты так обиделся вчера… Наоборот, я решил, что теперь мы точно будем вместе… Я готов об этом всем сказать…
– Обиделся? – это главное, что я услышал. – Это неправильное слово, игрушечное просто словечко! Я умер для тебя, Май! Вместе будем? – это до меня вторая часть речи дошла. – Ты обалдел, что ли? Всё! Всё закончилось! Ты программу-максимум реализовал! Ставь новые рекорды, собирай новые экспонаты в свою коллекцию. Какое «вместе»?
– Али? Что за рекорды? Что за экспонаты? Ты о чем? Тебе было настолько больно? Прости, я просто неопытен, но я ведь научусь! Я люблю тебя!
– Май, это ты сейчас для кого разыгрываешь мелодраму? Для меня? Так я не верю!
– Али! – заорал он и схватил меня за куртку, в голубых глазах страх, просто заслуженный артист! – Какая мелодрама? Ты мой! Ты ведь мой? Ты собрался уйти от меня? Я не разрешаю!
– Я не твой! Я от тебя устал! Уходи! И не прикасайся ко мне! – тоже заорал я. К счастью, в этот момент прозвучал звонок в дверь. Я, хлестнув Мая по рукам, побежал открывать. Это был Илья Родионович. Ура, он пришёл меня проведать. Он сразу понял, что вслед за мной в коридор выбежал враг. Дядя Илья взъерошил мне волосы и велел мне собираться к ним:
– Извини, твоего друга не зовём, он уже уходит?
– Он уходит! – решительно заявляю я. И Май, взяв под мышку куртку, действительно ушел, продолжая играть недоумение и растерянность.
– Чего ему от тебя нужно? – сурово спрашивает сосед.
– Теперь уже трудно сказать! Всё, что хотел, он получил! Думаю, что теперь он отстанет…
***
И я опять неправ. Май и не думал отставать. У всех новая четверть, а у Мая новые «тараканы». Что ему нужно? Встречает каждый день на крыльце школы, идет следом до кабинета, однажды остался на русском языке, сел со мной рядом, выгнав Арсена, чем в ступор ввел Елизавету Алексеевну и весь класс. Сидел и весь урок пялился на меня, а я весь урок отворачивался. Позорище!
Стал моим постоянным соседом в столовой, хоть есть не ходи! Однажды закатил скандал из-за того, что второй день подряд дают рис! Потребовал, чтобы ему положили на гарнир платных макарон! Довольный принес ко мне и поставил у меня перед носом! Типа, жри! Стыдоба!
В среду договорились с Жекой, что приду в студию с Лидочкой и запишу свою партию для «Неба», «Туч» и «Стреляй». Ясно, что ублюдок тоже прикатился. Он вытурил парней из студии, сказал, что записи не будет. Потребовал, чтобы я ему что-нибудь сыграл! Пришлось играть, выпендриваться – себе дороже! Играл ему Элегию Вивальди, ублюдок сидел и изображал влюбленность, типа он тает от меня такого офигительного.
Принялся провожать меня до дому из школы, а ведь это нужно на общественном транспорте трястись! При этом еще и рюкзак у меня забирает. Я что, больной, слабосильный? Однажды в автобусе была толкучка, Май пробрался первым и быстро сел на свободное место, дернул меня к себе и усадил на колени, якобы чтобы всем удобнее было! Ненормальный!
Все это он сопровождал бесконечной болтовней. Рассказывал, как провёл день, каковы его планы на вечер, ругал меня за скучный внешний вид, костерил Кабыкина за тормознутость, делился проблемами своего мотика, веселил анекдотами и прочее, и прочее, и прочее. Короче, делал вид, что общается со мной как ни в чем не бывало! Мне чаще всего удавалось молчать. Увиливать от ответа или даже сбегать от него задворками, вокруг школы, через запасный вход. Но он иногда не выдерживал, начинал орать:
– Сколько можно дуться? Ты осёл! Я уже сто раз просил прощения! (хотя это неправда, ни разу) Упрямая мышатина! Ты меня вынуждаешь! Я не отстану, и не надейся! … и т.д.
Однажды не выдержал и я, ведь с каждым днем его становилось всё больше и больше в моей жизни. Последним уроком была физкультура, на которой я бездарно сидел на скамейке, пока парни играли в баскетбол. Справедливости ради такие, как я, остаются после урока и прибираются в тренерской, раскладывают инвентарь по держалкам и полкам или красиво переписывают каракули физрука со всевозможными нормами в журнал. Вот и я задержался, уходил из спортзала в гордом одиночестве. Но уже запирая дверь на ключ, был перехвачен Маем. Тот подошел сзади и запер меня руками к дверям.
– Вот ты где! – весело начал ублюдок. – Сегодня репетиция, будь…
– Руки убери от меня! Что на репетиции? Когда будем записывать скрипку?
– Сегодня не будем! У нас ведь концерт скоро, прогоним программу, одну песню заменим на «Стреляй».
– Руки убери! Ты рассчитываешь, что я с вами на концерт пойду?
– Да.
– Прекрати! Не лезь ко мне! И не рассчитывай, никаких концертов!
– А я попрошу ласково! – и лезет ко мне с поцелуями. Я опять открываю дверь спортзала, пытаясь закрыться изнутри. Но Май влетает за мной и начинает наступление:
– Мышонок! Давай уже мириться! Придумай мне какое-нибудь испытание! Почему ты не веришь мне? Я тебя люблю! Я ужасно скучаю…
И вот тут меня и замкнуло.
– Насколько ты меня любишь? – дерзко спрашиваю я.
– Измерь!
– Чего же ты хочешь от меня?
– Чтобы был рядом, чтобы разговаривал, играл на скрипке, слушался меня. Хочу, чтобы позволил себя целовать, не выворачивался, трогать… тебе разве не приятно?
– А цена тебя интересует?
– Какая цена? – Май опешил.
– Становись на колени! – командую я нагло.
– Здесь?
– Нет, сейчас в кабинет директора пойдем!
– Я встану, я попрошу, но мышонок…
Но я его прерываю:
– Что же ты так далеко встал? Не дотянешься!
– В смысле?
– Подползай, ко мне! – и начинаю расстегивать ширинку. У Мая вытянулось лицо!
– Ни фига себе! Али! Ты что? Ты же не такой!
– Ммм… Вот и вся любовь! Видишь, как легко проверить. Эх, Май, любви без секса не бывает, а я по-другому сексом заниматься с тобой не намерен! – приблизительно вспоминаю я когда-то слышанную партию ублюдка и исполняю без либретто. И обратно начинаю застегивать ширинку. Чёрт! Май вдруг побежал ко мне на коленках:
– Я согласен! Я могу! Тебе понравится! – отчаянно закричал он и схватился за мои бедра, уткнувшись головой в пах.
– Всё! – я толкаю его от себя ногами и руками. – Спектакль закончен! Прекрати! Я не ты! Я не хочу этого! Убери руки! – и я уже визжу, потому что он обхватил меня, поднял и потащил на маты, бросил и прыгнул сверху, сидит верхом на бедрах расстегивает ширинку, но я мешаю, у меня тоже руки есть.
Тогда он ловит мои руки и крепко удерживает их за запястья. Наклоняется и ртом расстегивает ширинку. Конечно, ртом достать член из плавок нереально, но Май начал захватывать его губами через ткань. Всё, я готов, я уже не сопротивляюсь и не ору, только глаза закатываю. Ублюдок почувствовал это и выпустил меня. Закончил минет, уже сняв с меня плавки.
А потом улегся рядом, облизывается и спрашивает:
– Ну? Теперь веришь? Я заплатил цену?
Пересиливаю себя, устремляюсь вон, по дороге натягивая штаны. Слышу крик:
– Я не понял? На репетицию-то придешь?
***
Мне пришлось идти на репетицию. И пришлось согласиться еще раз идти в «Пели-кан», парни попросили, тем более что скрипку мы так и не записали. С Женькой и с Серегой мы вообще очень неплохо общались. Через меня Женька подружился с Арсеном, потребовалась какая-то компьютерная починка, и я предложил позвать своего друга-одноклассника. Арсен, когда увидел обилие новой техники, даже пританцовывать принялся от восторга. Погрузился, разобрался и остался ночевать с Жекой в студии, что-то обновляя, облегчая и тестируя. Арсен стал иногда бывать на репетициях. В принципе он бы мог и вместо Женьки на звуке посидеть, если понадобится.
Предстоящее выступление в «Пели-кане» меня не радовало. Я помнил, чем закончился прошлый концерт! И так как после сюжета в спортзале я с Маем вообще не разговаривал, то передавал свой ультиматум, обращаясь к Сереге.
– Эсэс! Передай Дееву, что если только я увижу, как вам притаранили анашу, так я тут же уйду.
– Май, – зовет Серега, – слышь…?
– Эсэс, передай мышатине, что уходить из клуба без нас чревато, пусть даже не думает об этом!
– Али, тут Май говорит…
– Эсэс, а ты передай Дееву, что чреватей с ним укуренным оставаться! И что после концерта я поеду только на такси!
– Эсэс, а не поехать ли нам после концерта на такси? А то на мотике-то я не езжу уже неделю! Я некоторым мышам уже все уши прожужжал, что у меня тормоза полетели, а они, мыши эти, глухие, оказывается!
– Эсэс! Как ты думаешь, правильно ли будет пнуть Деева прямо на сцене, если он будет своей мордой лезть под смычок?
– Эсэс! А если я скрипача за шкирку вытащу на сцену, если он опять замешкается, это будет сексуально?
– Эсэс! Передай Дееву, что он урод!
– Эсэс! Если передашь, то получишь ты, а не мышь.
– Ооо! – стонет Серега. – Как вы оба нас всех задрали своей любовью!
– Любовью? – возмущенно ору я.
– Задрали? – негодует Май.
В «Пели-кан» я опять надел мусорные джинсы и бордовую рубашку. Как и в первый раз, приехали раньше и долго устанавливали оборудование, репетировали в основном новую песню, ту, которая «про войну». На репетицию пришел хозяин клуба. Угрюмо прослушал, потом подошел поздороваться. Со всеми за руку, а мне на голову руку положил и сердито спросил:
– Всё нормально?
Я затряс головой.
Увидев хозяина в зале, Гарик, мерзкий поставщик дури, не подходил к нам, хотя издалека какие-то знаки изображал. В «артистическую» поставили опять кучу бутылок пива. Парни уже до концерта выдули половину. Людей в зале было больше, чем в первый раз. Капитоша радостно сообщил, что «все местные отморозки в сборе». Что я здесь делаю?
Парни ушли на сцену. В этот раз боязни у меня не было, просто ждал, когда нужно выходить. Пожирал чипсы. «Тучи» исполнили в самом начале, а новые две, наоборот, в конце. Май был «в ударе», хотя, наверное, на концертах он всегда такой. Харизматичный. Энергия так и прет, на сцене не скачет и не плачет, очень сдержан, но чувствуется сила и уверенность. Девчонки визжат, парни свистят, дымина, темень – нормальная такая концертная обстановка.
После «Неба» здесь же на сцене Май в порыве обнял меня за шею, забыл, что мы не разговариваем! Крикнул в ухо: «Как тебя не любить?» Новая песня «про войну» пелась уже на такую разогретую публику, что, мне кажется, что если бы Май спел «В траве сидел кузнечик», всё равно народ бы был счастлив. Уже на первом запеве (казню, добью, люблю) Май просто пел на меня и не отворачивался. Я заметил, что глаза-то у него чёрные! Неужели опять курил? Истерика в финале композиции была всеобщая, только я не прыгал и не визжал. Не мой стиль! У всех адреналин, а я как отбивная, обескровлен, ухожу со сцены пошатываясь. Странная реакция. У меня адреналин на другой сцене, там, где софиты и рампы, классический задник и тишина в зале.
Парни после концерта собрались ехать к Капитоше, что называется «продолжать». На хрена их ждать? Тем более устал! Пока «Маёвка» поет финальную песню, одеваюсь и выхожу из клуба с черного хода. Направляюсь к остановке такси.
Они ниоткуда не появились, они просто стояли вонючей толпой, курили и громко матерились. Все в черном, в танкообразных ботинках, у одного уродский ирокез квадратной формы, один лысый, как колено, еще двое, просто мерзкие. Конечно, я их попытался незаметно обойти.
– Зырь, малявка-гастарбайтер чешет! – заметил меня лысый.
– Эй, пидор, ковыляй ближе!
Я делаю вид, что не замечаю, иду дальше!
– Охуеть! Узкоглазый, да еще и глухой! – и железная рука хватает меня за куртку и бросает в тушу урода с ирокезом.
– Я не узкоглазый! Отстаньте! – и это все, что я успеваю крикнуть.
– Гы-гы-гы! Куколка пикает!
– А-а-а! Он, наверное, на «Маёвку» ходил! По-русски понимай? Или не понимай?
– Хера ли ты шатаешься там, где нормальные мужики гуляют?
Меня толкают от одного к другому. И потом удар, в живот, а-а-а… Лечу на землю, к забору. Еще удар, это ногой… Искры. Они что-то кричат. Меня поднимают за шкирку. Ржут:
– Му-му! Скажи что-нить!
– Гы-гы-гы! Казан! Муму был немой! – проявляет эрудированность лысый.
– Немым был Герасим! А вы интеллектуалы, руки убрали от парня! – и это голос Мая. Он один? Где остальные? Одному нельзя против всех! Казан от неожиданности выпускает меня, и Май выдергивает на себя.
– Цел? – кричит мне Май. – Руки?
Я не успеваю ответить, от практически бросает меня за себя!
– Ты че, перец! К тебе без претензий, свали!
– Нам эта мандовошка нужна!
Май закрывает меня.
– Я вместо неё! – злобно оскаливается Май.
– Чувак, гони стороной! Или ты тоже из них?
– Из них! – и удар кулаком по ирокезу, и ногой в колено тощему уроду.
– А-а-а-а! – орут отморозки, накидываются все, кроме тощего, тот прыгает на одной ножке.
– Май! – ору я. – Беги! Они же убьют! А-а-а-а! Па-ма-ги-те!
Май попал по отморозкам не раз, ногами, кулаками, головой. Он бился по-настоящему, отчаянно, наотмашь, не выбирая, куда ударить, не щадя, страшно. Но их трое! А я ничего не могу! Могу только орать! Маю влетело в челюсть, он упал, успел встать, ему ногой в живот. Май выкидывает руку, лысый схватился за лицо, взвыл: вместо носа – красная каша. Но движения Мая всё медленнее, много раз ему влетело в грудь, в живот, в пах.
Тощий, прыгающий на одной ноге, вдруг взвыл: «А-а-у-у! Он мой, убью!» – резко развернулся к клубку махающихся и ринулся в центр, но ринулся с ножом. Я инстинктивно бросился к ним. Нет! Но что я сделаю! Я рву на себя Мая за куртку! Но поздно! Нож уже в крови! В крови моего Мая. Он согнулся и медленно отходит, держась за грудь.
Отморозки вдруг откатились от нас. Встали, тяжело дыша:
– Гога, ты че! – захрипел лысый. – Мы бы и без этого… оххуеть!
– Валим! – тихо добавляет ирокез, и отморозки побежали, а мы остались. Май тихо оседает, я поддерживаю, чтобы не упал.
– Май! Куда он тебя? – в ужасе кричу я, он не отвечает. Я отцепляю его руки от груди, на куртке порез, судорожно её расстегиваю. Все мокрое, трогаю, на руках липкое, черное. Май захрипел, забулькал, хочет что-то сказать… не может! Закрывает глаза! Я рву рубашку, из раны выдувается кровавый пузырь – пузырь дышит, а я нет…
