Текст книги "Крещендо (СИ)"
Автор книги: Старки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
– Это ты его так? – тихо спросил Серега.
– Я.
– Ну, мы так и поняли, а то он ничего не говорит… Как ты сам-то?
– Норма-а-ально…
– Али, ты не переживай сильно-то! У него со всеми секс только один раз! Он коллекционер! Вот увидишь, он к тебе больше не пристанет!
– Боюсь, наоборот…
– Поверь, я его хорошо знаю. Он добьётся своего и успокаивается, ищет новую жертву.
– Тем более! Он не добился «своего».
– Не добился? Хм… Всё равно, ты не уходи из группы, всё будет нормально… Ты нам нужен. Тем более что мы так и не записали твою партию для «Неба».
– Запишем.
Эсэс хлопнул меня по плечу и сказал, что они уезжают в «Пели-кан» за инструментами и оборудованием. И репетиций не будет пару дней, точно. Отдых!
Отдых у меня получался какой-то неполноценный. С одной стороны: не два, а три дня никто в студию и не зовет. Времени на Грига и на школу стало достаточно. Исправил алгебру, Нина Андреевна обещала четверку за четверть. Сдал зачет мадам Дудуле, написал два сочинения по литре: себе и Титу. Если Петруша, как классный руководитель, заинтересован в хороших показателях класса, то, может, тоже четверочку поставит! Так, глядишь, и неплохой дневник отцу покажу! Каждый день прогоняю Бартока, выучил наиболее сложные фрагменты третьей сонаты Грига, осталось соединять и оттачивать. Теперь у меня есть фонограмма фортепиано, а потом отец приедет, намекнул, что тоже решил посмотреть эти сонаты, значит, возьмётся за меня.
Но с другой стороны, заметил за собой, что в школе на переменах выискиваю глазами Мая. Если вдруг вижу его, глупое сердце начинает бухать, с трудом отвожу взгляд от его унылой фигуры. Он со мной не общается, не подходит, не смотрит в мою сторону. Ни-че-го! Как будто нет меня! Меня это тревожит. Почему он себя так ведёт? У меня есть объяснение! Всё это презрительное меняневидение – роль. Роль ожидающего. Он терпеливо ждет, когда я подойду к нему сам. Он ждет, когда я приду к нему за скрипкой. Приду и сделаю всё, что он хочет. И тогда он возьмёт реванш за эти раны на лице и на спине, за мой отказ играть в плавках для него, за те две недели, которые он с таким трудом пережил, за то, что я не отдался на растерзание. Он чувствовал себя униженным тем, что раскрылся. И теперь готовился к реваншу.
А я каждый вечер на грани того, чтобы пойти к нему и позволить взять этот реванш. Во-первых, мне нужна моя скрипка. Мне нужен её голос, тепло её корпуса, резь её струн. Пусть это назовут шизофренией, но я зависим, привязан, влюблен. Однажды ревел, когда представил, что Май просто из любопытства взял Лидочку и решил поиграть на ней, он же умеет какую-то гамму! Из любопытства! Это как из любопытства подруге друга под юбку заглянуть и потрогать. Лидочка не выдержит этого, её струны, особенно первая, лопнут от горя. Во-вторых, мне нужен… Май. Его слова в ту ночь въелись в моё сознание и ничем их не вытравишь. «Хочу тебя, упрямый паршивец!» Никто никогда меня не «хотел», не целовал, не добивался. Он единственный.
Что меня останавливает? Во-первых, уверенность в том, что Май как был ублюдком, так им и остался, что сделает мне только больнее; во-вторых, надежда, что Май опомнился, изменился и отдаст мне Лидочку просто так, без порно. Разрывает меня это противоречие, не отпускает. Какой тут отдых? Мучение.
В четверг в школе подошёл Эсэс и попросил прийти в семь в студию. Понимаю, что Серега меня зовет от имени Мая. Тому трудно было самому подойти?
На репетицию опоздал, несся от Гельдовича. Вижу, Май на крыльце курит вместе с Капитошей. Ударник первым увидел меня и крикнул, выдавая с головой своего дружка:
– О! Вот и аленький цветочек! А ты дёргаешься, ноешь! Я ж сказал, придет! Здорово, Али! – жмет мне руку. – Там тебе чипсы притаранили! Пойдемте уже ковать шлягеры! Задрало ждать!
Капитоша, смачно сплюнув на бетон, запульнул в кусты окурок и резво смылся внутрь. Теперь очередь Мая что-то говорить. Но он не торопится. Длинно затягивается, смотрит мне в глаза и выдувает дым мне в лицо:
– Да, я дёргался! – говорит стальным тоном, надо же прокомментировать капитошину информацию! – Думал, что ты не придёшь! Начал уже генерировать идеи, как за тебя взяться!
– Просто – попросить!
– Ммм? Так вроде проверял этот способ раньше, не срабатывало!
– Не так просил.
– Ты опять?
– Всё, я молчу!
– Хочу, чтобы ты послушал новую песню. Постарайся несильно меня критиковать и язвить! Мне нужен твой совет по аранжировке, по бэку, и может, ты сделаешь контрапункт в первой октаве, что-нибудь нагнетающее.
– Опять про любовь?
– Услышишь…
В студии тишина, все сидят, руки сложив на коленках. Ждут нас. Май взял акустическую гитару, сел на табуретку, напротив нас. На одном из капитошиных барабанов разгладил листок с текстом. Вздохнул и взглянул на меня с какой-то просьбой в глазах. Предупредил, чтобы я был снисходительным? Или что?
– Рабочее название «Про войну» или «Стреляй». Хочу, чтобы на последних запевах была истерика, но начало почти романтичное, но все равно в аллегро, такт – четвертушка. Вот… Ну, слушай… те.
Он запел под простой бой, начиная очень низко, аж в соль-бемоль, но на второй части куплета ушёл на октаву выше, получался романтический герой, который борется с чувством и истязает и себя, и любимую:
Во мне идет война: люблю и ненавижу.
Любовь тяжка и ненависть постыдна.
Я вырежу тебя из сердца, словно грыжу,
Моя душа останется фригидной
Какая это странная забава -
Брать на прицел любимое лицо!
Какая это сладкая отрава -
Губами пить любимых губ кольцо!
Стреляй в меня,
Казни меня,
Добей меня,
Любимая.
Иначе я
Казню тебя,
Добью тебя,
Любимая.
В конце только отрывки текста:
– Стреляй… Казни… Добей… Люби!
И я… Казню… Добью… Люблю!
Капитоша уже во время первого знакомства с песней стал палочками бить по воздуху. Остальные смотрели на Мая, не отрываясь. Когда тот закончил практически криком, повисла тишина.
– Класс! – сказал Серега.
– Убойно! – произнес Кабыкин.
– Давайте быстрее репетировать! – это Капитоша.
– Хит! – воскликнул Жека
– Ващще! – подтвердил Кир
– Сильно! – согласился Никита, и все повернулись ко мне:
– Слово «иначе» нужно заменить, это звучит как «ибо» или «отрок» и для рока не подойдет, – пискнул я.
– И это всё, что тебе не нравится? – настороженно спросил Май. Я кивнул, так как решил, что пару диезов я все-таки вставлю по ходу репетиций. А пока о мелодии говорить не буду. Еще казнит, добьёт, убьёт…
Май просветлел, внутри зажёгся огонек, и по венам разлилась энергия. Он начал деятельно руководить процессом освоения новой песни. Сегодня только схематически нотки разбирали. Особая проблема с Кабыкиным, тот неуч, ему нужно всё показывать. А что до меня, так я предложил пунктирный штрих и твёрдое стоккато на припев. Соло пусть делает сам, а я на скрипке длинно на легато подложу основные аккорды. Разбор основных табов и переходов занял больше часа, поэтому домой опять поздно. Я решился поговорить с Маем, раз уж репетиция прошла неплохо. Смело подошёл и спросил, не довезет ли он меня до дому.
– Ты же боишься! Тем более подморозило!
– А ты осторожней меня вези!
– Ладно, погнали.
Ни фига не осторожно, мчался как идиот. Пару раз я даже кричал ему в шею что-то матершинное. А когда подъехали к дому, Май вообще заорал на меня:
– Ты чего щиплешься–то! Мы же накрыться могли!
– Я неосознанно, от страха! – блею я.
– Ты что-то хотел сказать мне? – перебивает он.
– Май… послезавтра приезжает мой папа. А в воскресение концерт… Мне нужна скрипка…
– Ты знаешь, что делать!
– Май! Хотя бы на время! Достаточно уже издеваться надо мной! Я… я… измучился, ты сломал меня, мне так плохо…
– Мышонок! Я приготовил тебе точно такие же слова… Спасибо тебе за репетицию! Я поехал!
И оставляет меня в сиреневом дыму выхлопной трубы.
***
На следующий день подхожу к Маю сразу, утром, когда он с парнями у крыльца стоял, курил. Тяну его за рукав в сторону. Говорю, глядя на застежку его куртки:
– Ты когда будешь сегодня дома?
– Хочешь прийти?
– Да.
– За скрипкой?
– Да.
– Вечером.
Я только кивнул. Отменит репетицию? Будет репетировать со мной… Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет…
Эту фразу повторил не менее миллиона раз, на уроках ничего не слышал, не соображал. Ничего не мог есть. А после уроков вообще молодец: отправился домой в сменной обуви, забыл переодеть, пришлось возвращаться.
***
Приехал на такси. Звоню в ворота. Срабатывает ключ. Прохожу в дом. Поднимаюсь на третий этаж. Май сидит на подоконнике, смотрит на меня. На столе в шёлке лежит Лидочка.
Я встал посреди комнаты, еле дышу. Жду команды, закусываю губу, руки вытянул вдоль тела, как солдат на карауле. А Май молчит, ни жестом, ни взглядом не подсказывает. Это не может продолжаться вечно! Я зачем сюда пришёл? Руки дрожат, но я буду смелым. Начинаю расстегивать куртку, снимаю, осторожно кладу на пол, туда же шарф. Стягиваю с пяток ботинки, двигаю их ногой к куртке. Грациозно снять носки не получилось, чуть не грохнулся, подпрыгивая на одной ноге. Теперь ремень. Ублюдок меня не останавливает. А руки дрожат все сильнее, с ремнем запутался. Вытаскиваю рубаху из штанов, начинаю расстегивать, но не получается, решительно стягиваю её через голову, но тут же прикрываю ей своё бледное тело. В страхе смотрю на Мая, тот сидит, как в зрительном зале на итальянской опере, когда текст непонятен, завораживает только музыка. Боялся, что разгляжу похоть, желание в его лице, но этого не было. Тогда я аккуратно складываю рубаху и помещаю поверх куртки. Теперь брюки. Боже мой! Лишь бы не вилять задом, а то буду выглядеть как провинциальный стриптизёр в своих серых плавках. Чёрт! И опять чуть не упал носом в пол. Встряхиваю брюки, складываю рубчиком, и уже целая пирамида моей одежды рядом. Стою в плавках, покрылся гусиной кожей, но не из-за холода, а от незащищенности. Меня трясет, причём начинает трястись губа, не могу сдержать. Закрываю глаза, считаю до десяти. Берусь за резинку трусов.
– Стоп! – кричит Май, я замираю и распахиваю глаза. Май уже спрыгнул с подоконника, нервно сглатывает, он в замешательстве. Секунд десять, и ублюдок решился: – Снимай!
Не могу справиться с дрожью. Ощущение, что кровь вылилась через пятки, её не хватает. Резинка трусов стала вдруг очень тугой, отдираю её от себя, спускаю бельё на щиколотки, вышагиваю из жалкой серой тряпочки.
– Ч-ч-ч-что т-т-теперь? – заикаюсь я, абсолютно голый.
Май показывает рукой на скрипку:
– Сыграй!
– Ч-ч-что с-с-сыграть? – трясущимися губами говорю я. Я не удивляюсь, я был даже готов к этому.
– Что-нибудь для меня, пожалуйста!
У меня потные руки. Шелковой тканью вытираю. Беру свою драгоценную, прижимаюсь лбом. Я выгляжу как идиот? Она поймет, простит! Что играть? Нужно плакать? Или будоражить? Но с собой нет нот! Нужно играть что-то знакомое… То, что учил давно – «Хихо де ла Луна». Мексиканская песня Хосе Марии Кано в переложении для скрипки. Без сопровождения с фортепиано будет намного хуже, но аппликатура и клавир мне знакомы хорошо.
Взмахиваю смычком и с пианиссимо отрывистым мартелле, раз-два-три, раз-два-три… навожу ритм – и мелодия, осторожная, вкрадчивая, нежная, начинает тихий бег, она становится всё тревожнее, всё громче, всё опаснее. Мистика, а не мелодия, легато то и дело прерывается пунктирным штрихом. Ветер гуляет по струнам, ночной страх, злая Луна скалится в ответ на молитву скрипки. А я сын Луны, обнаженная жертва неосторожного обещания. Всё громче и громче, все ярче и агрессивнее, из нежности вытекает страсть. Без вибрато, без тремоло, нет никакой дрожи в руках и в губах. Есть только эти удивительные звуки. Прерываю в самый пик крещендо и пиццикато четыре такта, потом обрушиваю финал низко, смертельно, трагично. Луна забрала жертву. Чем проще мелодия, тем драматичнее финал, как в жизни: чем незатейливее линия жизни, тем обиднее конец. Как, это всё? Пусть будет еще жизнь, пусть мелодия закручивается в рондо! Так и с «Сыном Луны» – тишина воспринимается враждебной силой, неестественным продолжением.
Я долго стою в тишине с закрытыми глазами. Мне страшно открывать их, ведь это будет означать продолжение, которое никак не сочетается с моей музыкой, с моей скрипкой, с тем настроением, что было в песне. Вдруг чувствую, что тёплое тело в одежде, крепкие руки обхватывают мои ноги. Май. Сидит рядом со мной на полу на коленях, очень близко, так, что я стою между его раздвинутых ног, он обнял меня за ноги и уткнулся лицом в бедро.
– Что ты творишь со мной! – скулит Май. – Что ты творишь?
Я отпускаю Лидочку за гриф, перехватываю удобнее смычок и правой рукой забираюсь к нему в волосы, тереблю на затылке. Видимо, Май воспринял это как поощрение. Стал целовать мои коленки, водить руками по ногам вверх и вниз. Задевает волосами кожу бедер, щекочет и волнует. Но ни стыда, ни совести… м-н-н-н… ртом в пах! Мама! Как там жарко! Как это стыдно! Какое удовольствие! Но Май не останавливается там, выпрямляется и шествует губами по животу, нервно вздымающемуся, по детской безволосой груди, по синей от царапин шее, к губам. Я стою беспомощный, растопырив руки в стороны – в одной скрипка, в другой смычок, позорно голый с вздёрнувшимся вверх членом и с трясущимися губами. А Май осторожно входит в рот, без жевания, без крови целует вкрадчиво и как-то отчаянно. Его руки на моих ягодицах, они спустились со спины, гладят, сжимают мои ничтожные половинки. Но потом вдруг палец проникает внутрь меня, и я дёргаюсь, отталкиваюсь телом, плечами, губами… Неужели сейчас?
– Ты весь трясешься! – заботливо говорит Май. – Тебе страшно?
– Очень, – шепчу я.
– На самом деле ты не хочешь этого? Ты делаешь это ради неё? – Май кивает в стороны Лидочки.
– Да.
– Более того, ты и сейчас не веришь, что я тебе верну скрипку? Ты думаешь, что я тебя обману?
– Да…
– Но ты в отчаянии и загнан в угол. Поэтому ты здесь?
– Да.
– Я ублюдок?
– Да.
Май отстраняется от меня, забирает скрипку и смычок, отходит. В тёмной комнате не вижу выражения его лица. Лидочку кладет на стол.
– Пусть я ублюдок, но я не насильник. Я хочу, чтобы ты меня любил!
– Май! – выкрикиваю я, падая вниз на колени, я понял, что ничего не добился. – Это нечестно! Ты требуешь невозможного!
– Почему? Почему для тебя это невозможно?
– Я люблю только свою скрипку…
– И кто из нас двоих ненормальный?
– Май! Я делал всё, что ты просил! Сделай это, я вытерплю, но отдай мне Лидочку… Какая тебе разница, люблю я или нет? Ты же хочешь…
Ублюдок подходит вновь ко мне и медленно расстегивает джинсы, в просвет ширинки выпрыгивает его член. Розовый, прямой, готовый.
– В чем-то ты прав, хочу! И сейчас очень трудно остановиться. Мы сделаем так…
Мне надо раскрыть рот? Но зубы сжаты так, что только пассатижами их можно раскрыть, или разломать. Смотрю на его член заворожено. Вдруг Май хватает меня за плечи и поднимает, а это было трудно, так как мои ноги не слушаются меня.
– Я тебе обещал, что не буду этот требовать. Будем проще…
Обнимает, проводит по левой руке, захватывает кисть. Кладет мою вялую ладонь на свой член, так, что его рука сверху. Заставляет сжать, начинает двигать моей рукой по горячему органу, кожица ходит, ствол пухнет и тукает. Голова Мая уперлась в моё плечо губами, стонет в меня. Ощущаю себя резиновой куклой, меня трахают, а ни боли, ни удовольствия! Только стыд! Он дрочил долго, в процессе ещё и стал целовать в шею, в ухо. В момент излияния выгнулся, прижавшись животом ко мне и как-то жалобно открыв рот, прерывисто задышал. В мою руку ударила теплая густая жидкость, Май удерживает кисть, стряхнуть семя на пол не могу. В его сперме живот, склизкая капля стекает по ноге.
Май еще какое-то время стоял, обмякнув и навалившись на меня всем весом. Мне даже показалось, что он заснул стоя. Я дёрнул плечом, проверяя. Ублюдок очнулся, выпрямился, внимательно посмотрел мне в лицо, улыбнулся, но не по-доброму, а торжествующе, аккуратно вытащил из моей руки свой член, красной тряпкой его обтер, убрал в штаны. Бережно взял за тыльную часть кисти, так, чтобы моя ладонь превратилась в лодочку со спермой внутри. Обошёл вокруг, встал за спиной, правой рукой поднял моё лицо за подбородок, а левой… подвёл эту спермо-лодочку к моему лицу и, направляя руку, размазал белую жидкость по моим щекам, скулам, губам. Я было, опомнившись, стал сопротивляться, в руках вновь появилась жизненная сила! Но он перехватил мои конечности, скрестил из впереди и зажал меня в объятиях. Прохрипел:
– Ну вот… как-то так!.. Посмотри наверх, туда – на полку… Видишь красный огонек? Это камера. Тихо-тихо… Я держу тебя, не падай. Ничего страшного не случилось! Я отдам тебе Лидочку. Но, мышонок, ты сам сказал, что не любишь меня. А это значит, что, получив скрипку, ты испаришься из моей жизни. А я не могу без тебя… Я-то люблю… И эта запись – гарантия, что ты будешь рядом. Если ты вильнешь хвостом, то я выложу её на сайт чайковки – «Лауреат и дипломант международных конкурсов Алёша Ли. Мексиканская песня. «Хорхе де ла Луна» Исполняет голым…» Ну, не плачь! Прости меня… Прости… Но у меня тоже нет выхода. Я не могу тебе позволить уйти. Ты мой! Мой голый мышонок! Что ты сделал со мной?
Комментарий к 12.
========== 13. ==========
Отец приехал в субботу, как и обещал. Я пришёл из школы, а дома пахнет пирогами. Тетя Анечка расстаралась к приезду редкого гостя. Испекла его любимые – с рыбой.
– Па-а-а-па! – закричал я с порога и, не разуваясь, побежал в комнату, в объятия знаменитого пианиста.
– Ага! Мой наследник, моя гордость, сын… – меня целуют в лоб, – Что это за украшения на лице?
– Тебе же говорил Зиновий Веньяминович! Это я неудачно упал! А мама только через неделю приедет!
– Да… я знаю, мы не увидимся с ней. Но я приехал к тебе! Пойдем есть пироги и беседовать!
Я давно заметил, что родители практически не видятся. Мама на гастроли – отец заедет. Отец на конкурсы, записи, работу в театре – мама отдыхает дома. Только по телефону общаются. Подозреваю, что это не совпадения, это спланированный образ жизни. Папа рассказывал о Париже, о каких-то незнакомых мне антрепренерах, о конкурсе музыкальных коллективов в древнем Кракове, о том, что он там встретился с альтистом Матеушем Ольховицким, с моим партнером по совместному музыкальному проекту в Зальцбурге, о погоде в Риге и реставрации Домского собора. Папа выглядит хорошо, молодо, никаких морщинок под глазами или живота над ремнем. Может, спросить его, есть ли у него другая семья? Я пойму, в истерику и ревность не кинусь. Но нужен случай. Потом спрошу.
Как и ожидалось, вскоре потребовался мой дневник с четвертными оценками. Дневник был безупречен. Отец выспрашивал о школе, а потом и о «Маёвке». Я схематично рассказал о группе, о том, что меня «долго уговаривали», что даже выступал в клубе. Отец совсем не разозлился, наоборот, проявил информационную грамотность.
– Покажи мне выступление-то! В интернете наверняка выложено, не в Ю-тубе, так в социальных сетях! Давай, давай! Заводи свою шарманку! (это он про комп)
Захожу вконтакт, так как видел на странице «Маёвки» выложенное видео с концерта. Загружаю. Отец смотрел очень внимательно и не морщился даже. Я затаил дыхание, волнительно, как он оценит и песню в целом и мою работу в частности. Он досмотрел, потом прошёлся по странице скроллингом. И вместо оценки «Неба» вдруг спросил:
– Что у тебя с этим мальчиком?
– С каким? – выдавил я из себя, моментально покраснев.
– С солистом! У вас с ним отношения? Любовь?
– Папа… Ты что! – сиплю я в ответ.
– Это же видно! И на сцене, и на фотографии, и вот, пожалуйста, на мотоцикле ты тут… И молодежь вон пишет! «Сладкая парочка – пусть дольше будут вместе», «У нас вся школа знает, что Май присвоил себе Али», «Жаль, что Али настолько не свободен», хм. И другое тут, матом, например… Али – это ведь ты?
– Пап! Мы не сладкая парочка! И я вообще свободен! Просто Май, он странный, он наглый, тащит за собой и не спрашивает. Он вынудил меня играть у них. Вот я и играю, но мне понравилось…
– Не переживай! Что касается музыки, то мне такая не нравится, но ты неплохо справился. Что касается твоего мальчика со странным именем и ваших… э-э-э…отношений, то не мне тебя судить, в моём-то положении… Если любишь, то плюнь на всё на всех и люби! Только на музыку не смей плевать!
– Пап, я не люблю его!
– Что ж! Жалко парня тогда, ну, разберётесь сами… И джинсы, кстати, тебе хорошо…
У меня продолжительный шок. Это что за реакция такая? Он не взбунтовался против ненормальных отношений? «Любишь, то люби!»? И как он быстро разглядел, выцепил самую суть! И еще загадочное: «… не мне тебя судить, в моём-то положении!»
И еще эти комментарии! Черт! Когда они успели появиться? Нужно было сначала посмотреть, а потом отцу подсовывать! Я решил, что нужно как-то обозначиться в инете, развеять этот миф. На стене ответить? Так из группы никто не отвечает, никто не пишет. Такая договоренность – звезданутое молчание, типа мы – боги, выше вашей болтовни. И я тут такой проявлюсь обиженный. Напишу в личку, самым убежденным и активным, тем, кто в онлайн, а они потом, может, общественное мнение на стене изменят. Выбрал пять постов, четыре девчонки и один парень. Всем написал примерно одно и то же: «Я – Али. И твой коммент на странице Маёвки – полная хрень. С Маем меня связывает только три песни. Бесят все эти фантазии». Четверо ответили.
– «сори тогда, друган! просто тут все говорят, я и повёлся! играешь прикольно!»
– «значит, Май свободен?» (я ответил, что все вопросы к нему, я не в курсе)
– «фигли он тя возит? А ты реально Али?»
– «прости», «мне так неудобно», «я такая дура», «я все исправлю, всем скажу, что это неправда», «а у тебя есть девушка?», «ты такой классный»…
Последние сообщения от пользователя Никочка Прилесина. За двадцать минут в сети узнал, что она учится в 11 классе в 35-ой школе, что была на концерте в «Пели-кане», что она знает все песни «Маёвки», что у неё есть собачка чау-чау, что её раньше привлекал Май, а вот теперь я! И даже предложила встречаться! Это, видимо, популярность!
Весь вечер провели у Гельдовича, которого отец называл запросто «Зинкой». Сегодня я с Лидочкой, еще вчера её в буквальном смысле вылизал. Скрипку спиртом не чистят, загрязнение, пыль протирают тряпочкой, смочив слюной. Как после этого давать кому-то свою девочку в руки? Волос смычка протер спиртом, а струны – канифолью.
Я сыграл им «Румынские танцы», а потом занялись Григом, отец с листа играл мне аккомпанемент. Разбирали ошибки. Прослушивали пассажи в исполнении Когана. Потом «Зинка» достал спиртное, и они ударились в студенческие воспоминания, изредка обращая на меня внимание. Я достал телефон. О, смска от Мая: «Ты как?» Нормальный вопрос, отвечаю: «Об косяк». Тогда следующая, тут же: «Ты где?» Я культурный подросток, поэтому отвечаю: «В Караганде!» Он – вопрос: «С кем?» И тут я не нашел универсального ответа: «С отцом». Май: «Когда домой?» Я : «Не знаю, тут еще целая бутылка коньяка». Он: «Быть дома в 10, трезвым». Идиот!
Но получилось, что дома нарисовались позже. Пьяный пианист пал на диван и захрапел тенором в мажоре. А я пошёл к себе и, включив свет, испуганно крикнул защитительное: «Бля-а-адь!» На кровати по-турецки сидел Май.
– Привет!
– Ты псих? У меня отец дома! Как ты сюда попал? Всё же закрыто! – зашипел я.
– У меня есть ключ.
– Откуда?
– Твоя мама потеряла…
– Ты вор! Вор и извращенец! Зачем пришёл?
– Переживаю за тебя. Ты плакал вчера. Ты переживаешь всё слишком сильно, чересчур!
– А как я должен относиться к твоим выходкам? Мне радоваться тому позору, что мне угрожает, если ты выложишь съёмку?
– Я не собираюсь ничего выкладывать! Ты же не собираешься от меня сваливать! Это будет наш маленький семейный архив!
– Какой архив..?
– Хватит! Пора уже спать!
– Что пора..?
– Сюда иди! – и он хлопает на место рядом с собой.
– Зачем?
– И ты еще хочешь, чтобы я ничего не предпринимал? Опять выёбываешься? – закипает Май.
– А что ты хочешь делать?
– Тебе перечень ласк в письменном виде для утверждения предоставлять? Не бойся! Целовать буду! Надо же как-то приручать тебя к себе! А то трясешься от страха!
Пришлось идти. Поцелуи – это не страшно, не больно, а приятно. Правда, приятно только до определенного момента. Как только он своими руками бесстыдными и губами развратными довёл меня до тянущей боли внизу живота, когда закрутило, сжало внутри, стало невыносимо. Я вырвался из его рук и на цыпочках прокрался в ванну, типа в душ. А Май побежал в туалет, не знаю, зачем…
Уходил он через балкон, чтобы отца не разбудить. Мамин ключ не отдал. Поинтересовался, во сколько завтра концерт. Потребовал быть на вечерней репетиции. Уже перед самым сном зашел вконтакт. Мда… кого я там переубедить хотел? Никочку? Или себя?
***
На сцене чайковки я как дома. Столько здесь сыграно, столько моих побед и ошибок видела она. И мой костюм, и запах мытой сцены и пыльного занавеса, и знакомые лица, и резонирующий яркий звук акустически простроенного пространства, и Зиновий Веньяминович на аккомпанементе – всё моё. Кроме Мая, который сидел в третьем ряду. Я исполнял четыре из шести румынских танцев. Май лыбился, а я кидал на него гневные взгляды. Сидит и меня голым, что ли, представляет? Паразит! Он мне мешал, даже Гельдович послал мне раздраженное дергание бровями – строгий выговор после первой пьесы. Пришлось справляться с собой.
Когда моё выступление закончилось, вижу, Май торопится к сцене с розами. Блин! Не может без понтов никак! Приходится топать к нему навстречу, улыбаться и цедить сквозь улыбку:
– За фига припёрся?
– Я тоже тебя обожаю! – также сквозь улыбку говорит ублюдок. – Когда ты играешь, ты такой сексуальный!
– Всё, уходи!
– Но «Сын Луны» всё же лучше!
И я краснею. Всю классику заляпал своими грязными мыслями этот долбанный рокер. Более того, он не ушёл, досидел до конца, послушал всех и в фойе дождался меня с отцом. Папа потребовал, чтобы я их познакомил, пришлось терпеть краску стыда на лице и удивляться, как быстро они нашли общий язык. Мы даже домой поехали вместе, на ужин(!!!) в узком кругу (!!!). Он уже мой «узкий круг», оказывается. А после ужина вместе и в студию на репетицию отправились.
***
Неделю отец дома, и неделю у нас каникулы. Получаю тройную порцию отцовского участия и еще авансом на будущее, так как в воскресение отец опять уезжает. Опять в Ригу. Как у него спросить о том, есть ли у него кто, кроме нас с мамой? Не знаю. Отношения у нас все-таки не простые. Мы не только по три часа в день играли Грига, но и ходили в театр, в филармонию, к отцовским друзьям-музыкантам. Отец заявил, что в следующее лето возможно поехать с ним на гастроли в Германию, он включит сонаты Грига в концертную программу, и мы сможем выступать вместе. Еще обещал оплатить поездку на фестиваль музыки Грига в западной Норвегии в Бергене. С пятницы на субботу ездили на турбазу «Солнечное» за порцией оздоровительных процедур. В общем, отец предоставил полный пакет досуга. All inclusive!
Это, конечно, сказалось на репетициях в студии «Маёвки». Был только дважды: в понедельник и в четверг. Честно предупреждал Мая по телефону, что с отцом нахожусь. Ублюдок психовал, не верил. Я совал трубку папе, хоть в этом польза от их знакомства. Отец после этих переговоров загадочно ухмылялся. Ну и пусть! Зато великая кара не накроет меня тысячей просмотров некоего видеофайла. В четверг на репетиции мы с Маем разругались. Предлог был дурацкий, я предложил записать уже партию скрипки для «Неба» и «Туч», так как не смогу с ними играть по клубам. Этот начал орать. Сначала на Жэку, что тот до сих пор не организовал запись, потом на Серегу, что тот какой-то ценный шнур в «Пели-кане» оставил, а без него – смерть! Серега психанул, хлопнул дверью! Потом перепало Андрюхе, по-моему, так вообще просто так. Я начал вякать в его защиту, ну и довякался.
– Ты разваливаешь дисциплину в коллективе! Мы ждем тебя каждый раз! У тебя одни капризы! Уже давно бы научил Кабыкина! Фига ли ты в джинсах не ходишь! До тебя не дозвонишься! Вечно ты мне перечишь! Если скажу, что пойдешь в клуб, значит, пойдешь! Что за девки вчера к студии подкатывали, тебя искали?
Про девок ничего не знал! О чем честно заорал в ответ. За что был схвачен за одежду и уволочен из студии в темный коридор, подальше от опупевших парней. И никто ведь не кинулся меня спасать, а вдруг бы он меня избил, убил, казнил… Подозреваю, что парни знали, что не бить уводит. Я даже возвращаться в студию отказался с такими опухшими губами и, блин, новым засосом на шее. Сидел упрямо в девичьем туалете на первом этаже, ждал, когда Май всех распустит. Потом выслушал в этом же туалете лекцию:
– Мышонок! Я психую, потому что не знаю, где ты! Тебя всё время нет! Ты нужен мне здесь, без тебя не клеится ничего! Я вчера приезжал в десять к тебе, а вас нет дома, прождал целый час! Как так? И телефон ты не брал! И потом, ты обещал приезжать, играть для меня. Три дня уже жду! Ты меня игнорируешь? Да еще и приперлись эти тёлки!
– Объясни нормально, что за девушки?
– Одна сказала, что Али её парень! – уродски изменив голос, передразнил девчонку Май, – вся из себя! Блондинка крашеная, мелкая, намазанная, курносая! Другая типа просто с ней за компанию, подружка.
– А имя у «моей девушки» есть?
– А как же? Вероника!
– Да не знаю я никакой Вероники! Мало ли кто и что скажет!
– Учти, мышонок, – нехорошим голосом угрожает мне Май, – я ни с кем конкурировать не собираюсь! Я вне этой самой конкуренции! Ты несвободен!
– А моё право на частную личную жизнь? – смело отвечаю я.
– Личной жизни захотел? Так я только за! Я – твоя личная жизнь! Будь завтра у меня, со скрипкой! Понял?
Пришлось кивать головой, что понял. А завтра мы неожиданно уехали на турбазу, а там нет сети. И отдых испорчен тревожным ожиданием.
Как только въехали на территорию сети, ближе к городу, и телефон ожил. Вижу сообщения: «Этот абонент звонил вам…» Черт! Он меня убьёт! Сразу доставка эсэмэсок:
– «где ты», «где ты, мышь», «где ты, сука», «даю пять минут», «время два ночи, вы где, ёб!», «напиши?», «лучше позвони, пожалуйста», «умираю!», «я сдох уже, ты где?», «убью тебя»
И еще одно сообщение: «довыёбывался? лови www. prikolvideo/watch?4/ hijo-de-la-luna.html»
Комментарий к 13.
========== 14. ==========
Читаю много раз. Разбираю по буквам. При-кол-ви-де-о… и дальше название композиции. Не может быть! За что! Холод по спине. Как там говорят о страхе? «Обосрался». Вот и я! Потребовал срочно где-нибудь остановиться. Мне плохо! Выворачивает и льет из всех щелей! Отец перепугался. Он подумал, что я отравился чем-то на турбазе. А я чувствую, что отравился гораздо раньше! Когда познакомился с этим ублюдком! И это он, тот, который целовал меня так нежно, так офигительно, что хотелось плакать! И это он, который в пылу очередного паскудства вдруг сказал, что любит меня! Он выложил это на какой-то прикольненький сайт! Мне невозможно жить в этом городе дальше! Мне невозможно ходить в школу! Мне невозможно просто жить…
