Текст книги "Just before I go (СИ)"
Автор книги: Squ Evans
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Илья думает о том, что очень хочет попробовать чай с мятой, и закрывает глаза, кладя сверху на лицо руку.
========== Пункт третий ==========
will
– Эй, я принес тебе немного еды из дома.
Илья поворачивает голову и смотрит на Наполеона, протягивающего ему контейнер и термос.
– Что? Я ни разу не видел, как ты ешь, так что тебе не помешает.
Илья опускает взгляд на контейнер и молча забирает его из рук Наполеона, ставя себе на колени, берет термос и открывает его, прижимая к носу, поднимает взгляд. Пахнет мятой. Илья осторожно пробует содержимое термоса, и его брови медленно поднимаются вверх. Чай – остывший, но запах мяты – стойкий. Илья невольно усмехается, вспоминая, как только вчера думал об этом. Забавно.
Кажется, это называют родством душ.
Илья открывает контейнер и видит в нем рис с мясом. Еще теплый. И отчего-то становится совсем хорошо. Илья невольно улыбается, поднимая взгляд на Наполеона, пожимающего плечами, мол, ничего особенного.
– Ты меня постоянно угощаешь кофе, а сам ничего не ешь. Вот я и подумал, что голодным тебе таскаться по гостям нечего. От этого, знаешь ли, думать начинаешь хуже.
Илья берет пластиковую ложку, лежащую сбоку в контейнере, и начинает есть, немного ссутулившись.
– Я думал, я угощаю тебя кофе за то, что ты подвозишь меня.
Наполеон только смеется, опираясь спиной о свое сиденье и рассматривая жующего Илью. Сегодня заметно прохладнее, но и Наполеон, и Илья сидят в той же одежде, что и день назад.
Илья расправляется со своим обедом меньше чем за пятнадцать минут и допивает чай минутами позже. Он не знает, готовил ли Наполеон все самостоятельно, купил ли в магазине или взял у родственников, но было вкусно. Действительно вкусно. По крайней мере, урчащий от скудного гостиничного завтра желудок понемногу утих.
– Спасибо, что угостил, – Илья вытирает губы и протягивает Наполеону контейнер и пустой термос. Наполеон коротко улыбается ему, беря все из рук и убирая вниз, за сиденье.
– Обращайся, голодающий, – он вытягивает руку и дергает какой-то рычаг у сиденья Ильи, заставляя его откинуться назад, легко ударившись затылком о заднее сиденье. Наполеон откидывает и свое, довольно улыбаясь и глядя на недоумевающего мужчину рядом. – После еды нужно отдохнуть. А твои странные люди никуда не убегут.
Илья отворачивает от Наполеона голову и неуверенно кивает. Все так. Все наверняка именно так. Его очередной пункт в списке никуда не денется.
Закрывая глаза, Илья тихо выдыхает. От чая в грудной клетке и животе тепло, а после вкусного мяса с рисом клонит в сон. Наполеона не волнует, что его машина стоит на школьном дворе, а если это не волнует его, то с чего должен волноваться Илья? Подумав об этом, он усмехается и ерзает, устраиваясь поудобнее.
Илье хорошо. Словно произошедшее за последние пару дней – его дурные сны. Прохладный ветер, дующий со стороны приоткрытого окна, оставляет после себя мурашки на руках и шее, а солнечный свет, все такой же теплый, касается открытых участков кожи через лобовое стекло. И спокойно. Так спокойно, как после прогулки по весеннему лугу. Пусть Илья и никогда не гулял по нему, он уверен, что ощущения наверняка схожие.
– Эй, – Наполеон почти шепчет, когда зовет его. – А что ты в детстве любил?
Илья на секунду приоткрыл глаза, но снова тут же их закрыл.
– Ну… Мне нравилась мистика, – нехотя начал он, почесав живот. – Не всякие там призраки, а что-то вроде городских легенд. Лохнесское чудовище было моим любимым. У меня даже игрушка была, представляешь? – Наполеон тихо смеется сбоку от него. – И отец, видимо, хотел сделать ребенка немного более счастливым, и придумал историю о том, что в нашем озере за лесом как раз и живет эта Несси. Даже нарисовал табличку, где была нарисована она, а сверху написал: «Здесь водится Настоящее лохнесское чудовище». И мы регулярно выбирались на озеро, заплывали на лодке на самую середину, и, пока отец рыбачил, я ждал, когда же оно появится. Но, конечно же, никакого чудовища в озере никогда и не было. И, наверное, я понимал это еще в том возрасте, но не хотел говорить отцу. В конце концов, это была еще одна возможность побыть с ним.
– А ты папенькин сынок? – голос Наполеона не звучит насмешливо. Скорее напротив, спокойно и даже мягко. Как если бы они сидели под одеялом со включенном лампой, будучи подростками, и шепотом делились секретами, пока в соседней комнате спали родители.
– Да нет, – Илья ведет плечом в сторону и поправляет задравшийся рукав футболки. – Я в принципе старался проводить больше времени с родителями. Друзей у меня как-то не было. Мама-то русская, я, получается, тоже наполовину. И когда мы переехали сюда, я ощущал себя не просто чужим, а с другой планеты. Представляешь, совсем маленький город, в котором все друг друга знают, и вдруг появляюсь я, приехавший из другой страны. И никому не важно, что моего отца знает все рыбачье содружество города. Важно то, что я, едва говорящий на английском языке, приехал из России и собираюсь учиться в той же школе, что и они все, питаться их едой. Я не знаю, может, мне просто не повезло?
Наполеон тихо вздыхает, и Илья чувствует, пальцы мужчины снова касаются его плеча. Илья слышит, как Наполеон ворочается, и приоткрывает глаза, глядя на него, повернувшегося лицом и подложившего одну руку себе под щеку.
– Это нормально, – его голос успокаивает, заставляя Илью закрыть глаза снова. – К чужакам так относятся. Особенно в маленьком городе. Не везде, конечно, так, но чаще всего.
Илья кивает, тихо вздыхая, когда рука Наполеона снова исчезает с его.
– А я в детстве любил динозавров. Знал их всех наизусть и думал, что однажды найду кости динозавра, которого не находил еще никто. Получу премию и стану известным на весь мир ученым, – Илья слышит, что даже по голосу Наполеон улыбается. – У меня даже обои были с динозаврами. И пижама, кстати, тоже. Представляешь? Моя мама тогда неплохо зарабатывала и регулярно водила меня в магазин игрушек, после которого я всегда выходил с новым динозавриком. Иногда она даже перешивала их, когда я говорил, что у них неправильно расположены глаза или слишком длинный хвост. Отец привозил из заграницы книги о них. Есть даже одна, кстати, из Бразилии, цветная такая, красивая. Правда я ни слова не понимал, что в ней написано, и просто рассматривал картинки. Было здорово, знаешь, – Илья вздрагивает, когда его волос касаются чужие пальцы и исчезают через несколько секунд. – А потом я вырос. И понял, что диплодоку лучше оставаться всего лишь картинкой. Потому что археологом я стать не решился и не стал бы его искать.
– И кем ты стал? – Илья приоткрыл глаза, поднимая взгляд на умиротворенное лицо мужчины.
– Журналистом. Как-то не очень клеится, но я не расстраиваюсь. Еще есть время найти работу по призванию. А пока лето, я хочу отдыхать и расслабляться. Ну и сидеть в школе, делая вид, что помогаю дяде Лайлу, как прилежный племянник.
Пальцы Наполеона снова касаются его волос, и Илья опускает плечи, тихо выдыхая. Длинные пальцы перебирают его волосы, и Илье становится спокойнее. От Наполеона пахнет мятой. Не сильно, не до рези в носу, а слегка, как от чая, который он заварил для него. Илья открывает глаза, переводя взгляд на него, лежащего с полуприкрытыми веками и водящему по светлым волосам пальцами с кольцом на мизинце.
У Наполеона красивое лицо. Бессмысленно отрицать. У него точенные скулы, нос с небольшой горбинкой и вздернутым кончиком и едва заметные веснушки, появившиеся от летнего солнца. Его уложенные волосы растрепались и теперь некоторые пряди висели сосульками, спадая на лоб. Илья осторожно протягивает к ним руку, берясь пальцами и разъединяя. Наполеон поднимает уголки рта, тихо выдыхая и убирая волосы с лица назад.
Илья переворачивается на бок, продолжая смотреть на него, когда замечает, что у Наполеона синие глаза. Не просто синие, а с небольшим коричневым пятном на левом. Кажется, это называется гетерохромия. Частичная, по-видимому. Илья почти шепотом делится этим наблюдением с Наполеоном, и тот тихо смеется, опуская взгляд и убирая руку от волос мужчины.
Илья понимает, что улыбается. Ему никогда не было так легко и так спокойно рядом с кем-то. Наполеон оказался не таким, как другие. Не таким, каким показался изначально. С ним Илья мог расслабиться.
И Наполеон был красивым. По-настоящему красивым.
Илья осторожно касается его скулы пальцами, и Наполеон поднимает взгляд. И вправду словно выточенная из мрамора. Илья скользит пальцами вниз по лицу, касаясь ровной кожи, словно ту никогда не трогали подростковые проблемы, без единого рубца. Илья останавливает пальцы на уголке рта. И понимает, что никогда не целовался. Наверное, это было еще одним подтверждением того, что он неудачник. Но рядом с Наполеоном о неудачах думать как-то не получалось.
Илья кладет пальцы на подбородок Наполеона и осторожно вытягивает шею. Он видит, как Наполеон закрывает глаза, и чувствует, как у него самого начинает колотиться сердце. Он касается его носа своим, склоняя голову немного вбок, и едва дышит от близости с чужим лицом.
И Илья резко вскакивает, когда в дверцу машины ударяет что-то. Илья хмурится, быстро бегая взглядом по школьной площадке, и видит, как к машине бегут мальчишки. Опустив взгляд, он видит футбольный мяч, видимо, отлетевший слишком далеко.
Он слышит, как Наполеон вздыхает, и оборачивает голову. Тот поднимает свое кресло.
– Все в порядке? – Илья понимает, что звучит глупо. Но момент упущен. Чертовы дети.
– Да, в порядке. Помоги-ка. Подтяни кресло… – он щелкает рычагом. – Да, вот так. Спасибо. Так куда, говоришь, нам надо?
Илья вздыхает, потирая переносицу пальцами, и по памяти произносит адрес. Адрес родного дома невозможно забыть даже при желании. Даже спустя столько лет. По крайней мере, ему точно.
– Можешь только сначала до магазина доехать? Хочу купить чего-нибудь сладкого на перекус.
– Мы едем на свидание к кому-то? – Наполеон ерзает в своем кресле, пока не устраивается окончательно, и заводит машину, шаря рукой по панели в поисках солнцезащитных очков, которые ему протягивает Илья.
– Типа того. К моей матери.
Илья понятия не имеет, хочет ли он увидеть свою мать. С одной стороны, он не видел ее с момента отъезда в бостонский университет, а с другой стороны, встречать ее снова совсем не горел желанием. Но надо. Так сказать, на прощание.
– Если не хочешь, это необязательно.
– Если бы я не хотел, я бы сейчас сидел в школе и имитировал рабочий день.
Илья тихо хмыкает и отворачивает голову к окну, подпирая свой рот ладонью.
В том магазине Илья когда-то часто закупался продуктами. Преимущественно так называемой дорожной пиццей. Дрянь та еще, но голод утоляла только так. Выглядела, в общем-то, как обычный пирожок, только раза в два или три крупнее. А внутри было намешано все, что могло прийти повару в голову: майонез, сыр, колбаса, укроп, кусочки помидоров и иногда курица. И стоило это все всего пару долларов с центами.
Теперь магазин расширился. Ненамного, но Илья это видит. Он берет коробку конфет с прилавка – «Болеро» – и идет к кассе, бросив взгляд через плечо. Наполеон идет немного позади, взяв с собой бутылку воды.
Возле кассы небольшая очередь. Илья смотрит на то, как пожилая женщина неторопливо выкладывает продукты по одному на кассу, и думает о том, что произошло в машине. Думать об этом как-то не хочется, ведь от этого кровь приливает к щекам и ушам. Но и не думать не получается. Илья снова смотрит назад, когда чувствует, что Наполеон лбом упирается в его лопатку, ставя рядом на кассу бутылку негазированной воды.
Когда очередь доходит до них, Илья поднимает взгляд на продавщицу, останавливая его на бейджике с именем, – Мэгги К. Усмехнувшись, Илья мотает пару раз головой, двигая коробку конфет и бутылку ближе.
– Эй, Илья, я тут подумал…
Женщина за кассой поднимает голову, и Илья вскидывает брови, встречаясь с той глазами.
– Вы случайно не учились в местной школе?
– Ну, здесь других школ нет, – Илья пожимает плечами, переводя взгляд на Наполеона, явно не слишком довольного тем, что его перебили.
– Тогда иначе. Вы переехали сюда, верно? Может быть, помните меня, мы три года в одном классе учились.
Илья возвращает взгляд к кассирше, смотря на ее бейджик и снова в лицо. Мэгги К. К. Колтман.
Его лицо несколько вытягивается, а уголок рта невольно поднимается вверх. Илья кивает, усмехнувшись.
– Да, Мэгги, припоминаю.
В школе новеньких не любили, но если те были хорошенькими, то у них все складывалось намного лучше. А вот Мэгги была хорошенькой. Щуплая девчушка с только появляющейся грудью и талией, которая нравилась всем мальчикам из параллели и не только. Та самая, которая в первый день, заметив Илью, из носа которого хлестала кровь, отдала ему свой платок. Правда потом, так и не найдя ее, Илья выбросил тот в мусорное ведро. Все равно он насквозь пропитался его кровью.
– Ты сильно изменился. Больше не дерешься? – Илья запомнил ее слишком веселой и простой для такой школы, в которой все знали друг друга вдоль и поперек, а припоминать любили только плохое. Видимо, Мэгги такой и осталась. Разве только поправилась. Слегка.
– Нет, я с драками завязал, – Илья слышит тихий смешок за спиной и опускает взгляд на костяшки своего кулака. Вроде не стесаны. Уже хорошо. – Ты тоже изменилась.
Илье неловко. Крайне неловко от того, что даже сейчас он не может нормально говорить с девушками, не ощущая себя идиотом. Он чувствует, как Наполеон сзади подталкивает его, слышит, как сзади шепчутся люди, стоящие в очереди.
– Да, знаю, разнесло меня. Зато, можно сказать, стала счастливой матерью с пятью спиногрызами, – Мэгги даже сейчас весело улыбается, отчего у Ильи сводит живот.
– Ну, не так уж и разнесло…
– Слушай, свое отражение я вижу. Ноги – нет, но отражение точно. В любом случае, главное, что есть для кого жить. Может, придешь в гости? – Мэгги пробивает несчастную коробку конфет с бутылкой и перекладывает их в корзину. Илья коротко кивает, подняв уголки рта, и отдает несколько купюр.
– Хорошо, постараюсь, если не уеду.
– В общем, бывай. А то очередь задерживаем, даже неудобно как-то, – Мэгги продолжает улыбаться, и Илья спешно хватает продукты из корзины, выходя из магазина, чувствуя, как у него горят уши.
– И кто это? Девочка, которая тебе нравилась? – Наполеон делает глоток из бутылки, ставя ее на приборную панель и опуская на глаза солнцезащитные очки.
– Нет, не совсем. Помогла мне один раз, – Илья вздыхает, откидываясь на спину и сжимая переносицу пальцами. – Потом перестали контактировать, но у нас были общие предметы несколько лет.
– Забавно, – Наполеон заводит машину, переспрашивая у Ильи адрес, и выезжает на дорогу.
Стереосистема барахлит, из-за чего звук то хрипит, то пропадает вовсе, пока Наполеон не бьет ее кулаком. Стереосистема издает предсмертный стон в виде начала рекламного объявления и замолкает, заставляя Наполеона негромко фыркнуть. А Илья думает о том, что, видимо, в своем блокноте ему придется дописать еще один пункт.
========== Пункт четвертый ==========
follow
С родным домом Илью связывают не самые приятные воспоминания. Со дня ухода отца все пошло наперекосяк. Мало того, что в школе начались еще большие придирки, так еще и мать перешла на алкоголь. То время запомнилось Илье одним из худших в его жизни. Вместе с алкоголем в доме стали появляться и другие мужчины. Вместе с другими мужчинами появилось и полноценное понятие того, что такое секс. Илья не помнил дней, когда он возвращался домой и не находил на полу пустые бутылки и чье-то белье. Илья не имел права осуждать ее. Он и не осуждал. Он молча запирался в своей комнате и пытался делать вид, что посторонних шумов не существует. Что не существует ничего, кроме письменного стола и учебников.
А потом появилась Кристен. За пару лет до отъезда Ильи. Мама рассказывала, что встретила ее в баре, открывшемся пару месяцев тому назад. Она была из Чикаго и, черт ее знает почему, решила приехать и начать петь в их захудалом городишке. Может быть, из-за отсутствия конкуренции. В любом случае, алкоголь постепенно исчез из родительского дома, как и посторонние мужчины. А тоска по отцу забылась вовсе. Вспоминал о нем разве только сам Илья, постоянно вертя на запястье его старые часы, которые приходилось регулярно заводить.
Илья не мог осуждать ни мать, ни тем более Кристен. Ему стало легче из-за того, что в их доме наконец-то воцарился покой, а мать нашла свое утешение. Но дурные воспоминания до сих пор преследовали его во снах.
Родительский дом изменился. Ветхий пол сменился новенькими деревянными досками, веранда стала шире, а сбоку пристроили еще одну, где висели два гамака. Илья открывает калитку, проходя по террасе, выстеленной гладкими камнями, и прикусывает нижнюю губу.
– А тут неплохо, – Наполеон держит в руках свою бутылку и коробку конфет, осматриваясь по сторонам. Ровно постриженный газон, аккуратные клумбы по бокам от дороги. И, кажется, за домом виден небольшой бассейн. – Я бы здесь жил.
Его родной дом преобразился. И, наверное, это было хорошо. Было хорошо то, что мать начала новую жизнь. По крайней мере, Илья мог за нее больше не переживать.
– Надо же, кто к нам приехал.
Илья поднимает голову и видит в окне мать, подпирающую щеку рукой и улыбающуюся. И ему на несколько секунд кажется, что он оказался в своем сне. Все слишком хорошо. И дом, появившийся, словно на картинке, и счастливая мать, которая улыбалась так, как не улыбалась уже много лет. У Ильи появляется ком в горле, и он спешно опускает взгляд, шмыгая носом.
Он даже не помнит, как переступает порог дома, когда на нем смыкаются щуплые женские руки. Он видит Кристен, все такую же худую и низенькую, настраивающую гитару, сидя за барной стойкой, установленной у стены. Дома сделан ремонт. Причем явно свежий. Новые обои, новый пол, новое все. И только он выглядит на фоне всего этого каким-то слишком устаревшим и не вписывающимся.
– Давно тебя не видели, – Илья кладет матери на плечо руку и кивает, закрывая глаза и справляясь с комом в горле, проглатывая его. Он отводит руку назад, забирая из пальцев Наполеона коробку конфет и протягивая ее женщине. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – голос у него хрипит. – Это вам.
– О, спасибо, мы как раз поставили чайник. Не стесняйтесь, заходите, – Илья стягивает с себя обувь, когда чувствует, как его запястье снова сжимают пальцы. Наполеон поднимает уголок рта, говоря одними губами: «Успокойся». Илья кивает, потирая запястьем глаза, и первый заходит на кухню.
– Привет, Кристен.
Женщина поднимает голову, коротко улыбнувшись ему, и откладывает гитару, спрыгивая на пол. Она едва достает Илье до грудной клетки, пожимая его руку.
– А кто твой спутник? – она смотрит ему через плечо, и Наполеон поднимает руку, поджав губы, стараясь приветливо улыбаться. Илья чувствует, что ему неуютно. И он понимает, почему тот ощущает себя лишним.
– Это Наполеон. Мы с ним недавно познакомились.
Кристен пожимает ладонь Наполеона, и Илья буквально чувствует, как тот хочет убежать. Оно и понятно. Одно дело, когда ты приходишь, чтобы удержать человека от агрессии, и совсем другое дело, когда ты понимаешь, что появился в чужой семье. И теперь Илья чувствует, что настала его очередь держать его за запястье.
Он чувствует, как у Наполеона бьется сердце, когда смыкает пальцы на его руке, прижимая пальцы к выступающей вене. «Все в порядке», – теперь его очередь это шептать.
Травяной чай немного успокаивает их обоих. Илья не уверен, что «Болеро» остались любимыми конфетами матери, но та молчит, улыбаясь и продолжая есть их вместе с чаем.
– Ну, как там твоя учеба? – на лице видны морщины. Не глубокие, но все же выдающие ее возраст.
– Нормально. Выучился на архитектора, как и планировал, – Илья подносит ко рту кружку и делает глоток, опустив взгляд.
– Наверняка устроился в престижную фирму, да? – голос Кристен все такой же приятный слуху, немного низкий и бархатный.
Илья кивает, не поднимая взгляд. Он не сомневается, что мать видит его насквозь и знает о том, что Илья врет. Но иначе не хочется. В доме, слишком идеальном для него, в семье, в которой всегда был и будет один неудачник, которому не хватает сил плыть против течения, он предпочтет притворяться нормальным. Тем, кем его хотят видеть.
– А ты как, Кристен? Все так же поешь? – он на секунду поднимает взгляд, глядя на женщину с крашенными рыжими волосами, собранными в пучок. Она задумчиво щелкает себя по подбородку (ее фирменный жест, который в свое время даже немного смущал Илью) и кивает.
– Да, пока взяла перерыв, но со следующего месяца снова начну.
– Крис теперь приглашают в другие города. И по радио иногда ее песни крутят, – Илья слышит гордость в голосе матери и невольно ощущает укол зависти. Гордиться Ильей было не за что. Никогда.
Он чувствует, как его запястья касаются пальцы под столом, и опускает взгляд. Наполеон прижимает свои пальцы тыльной стороной к запястью, тем самым успокаивая. Он видит, что Наполеон не вписывается не меньше него самого, и это заставляет зависть отступить назад.
– Ты бы хоть приезжал к нам чаще.
Илья кивает, ставя кружку на стол и поднимая на мать взгляд. Следы алкогольного запоя, запечатленные на ее лице столько лет, исчезли почти полностью. О них напоминают разве только большие мешки под глазами, плохо скрываемые тонким слоем пудры. Жидкие светлые волосы собраны в небольшой хвост сзади, а на ее ушах Илья замечает маленькие сережки, наверняка дорогие. И думает о том, что она этого заслуживает. Если он так ничего и не достиг в своей жизни, то хотя бы она должна прожить хорошо за них двоих.
– Наполеон, а чем занимаешься ты? – ее серо-голубые глаза перемещаются на Наполеона, сидящего рядом, чьи пальцы невольно смыкаются на запястье Ильи под столом.
– Журналистика. В последний раз писал статьи для одной желтой газеты, но ушел оттуда. Заработок приличный, но постоянные иски на издательство выматывают, – Илья чувствует, как большой палец Наполеона ведет вверх по его запястью, касаясь кожаного ремешка потрепанных часов. – Сейчас в отпуске.
– Ну, вот и правильно, – она улыбается, и вокруг ее глаз собираются морщины. Илья тихо вздыхает, допивая чай, когда палец спускается по запястью обратно.
Его комната почти не изменилась. Наклейка с касаткой все еще приклеена к двери, обои остались теми же. Разве только стол был не в углу комнаты, а у окна, и на нем стояла плюшевая Несси с зашитой лапой, из которой когда-то выбивался пух. Илья водит пальцами по полкам, на которых стоят энциклопедии и книги, большую часть из которых он так и не дочитал. На полках лежит тонкий слой пыли, но видно, что его комнату регулярно убирают. От этого щемит где-то внутри грудной клетки.
– ..это, кстати, была его любимая игрушка, – Илья обводит пальцами небольшой торшер и смотрит через плечо на мать, сидящую на кровати и держащую на своих коленях альбом, и на Наполеона, сидящего рядом, подперев щеку и улыбаясь уголками рта. И эта картина кажется ему до боли правильной. До боли хорошей. Таких картин не бывает в реальности. Такие бывают в сказках и историях со счастливым концом. Со счастливым концом, который до сих пор кажется Илье чем-то слишком недостижимым.
Он рад за нее. Она наконец-то нашла свое счастье и умиротворение. И он видит, как она надеется на то, что его нашел и Илья. Илья опускает взгляд на свои руки и смотрит на ладони. В детстве, когда все буквально помешались на гаданиях, ему сказали, что у него слишком короткая линия жизни. И, несколько озадаченный этим фактом, Илья пытался удлинить эту линию тупым канцелярским ножом. И в самом низу его ладони все еще виднелся тонкий белый шрам, продлевающий ту самую линию на пару сантиметров.
Илья слышит смех Наполеона и поднимает взгляд. Мать рассказывает ему свою любимую историю о том, как Илья любил искать Несси и менял названия в книгах, будучи убежденным, что она живет у них в озере. Наполеон улыбается, и Илья понимает, что он совершенно не вписывается в эту картину. Наполеон – да, а он – нет. Хотя на какую-то секунду ему кажется, что все именно так, как и должно быть.
И этот альбом, и прибранная комната с небольшим окном, выходящим на улицу, и Кристен в саду, и мать, рассказывающая истории из детства. И Наполеон, улыбающийся и подпирающий подбородок рукой. И Илья, совсем другой, не потрепанный жизнью и депрессией. Все иначе.
Но все длится только секунду.
Он обещает матери, что будет навещать ее и Кристен, что будет приезжать чаще. Он даже обещает, что привезет показать свои лучшие чертежи. Он слишком любит выбрасывать слова на ветер, зная, что его обещания никогда не сбудутся.
И, кажется, мать знает это тоже.
Она рассказала, что хочет усыновить ребенка. Девочку. Хочет «наверстать упущенное», и Илья не может ее ни в чем винить. У него не было нормального детства. А у нее не было нормального ребенка. У них были переезды, смерти, стрессы, смены фамилий, смены партнеров, алкоголь и черные полосы. И он предпочтет, чтобы все это осталось на нем, чем на ней. Она рассказала, что хочет завести собаку. Лабрадора. И Илья, представив это, понял, что тогда ее семья будет идеальной. Как с картинки. Не хватает только фотографа, который бы запечатлел счастливую семью, лежащую на зеленой лужайке.
Илья обещает, что обязательно приедет познакомиться со сестрой. Но знает, что портить фотографии попросту неприлично.
Когда Наполеон заводит машину, Илье кажется, что он вторгся в чужую жизнь. Как если бы бродяга зашел в дом и попросил печенья. В печенье никто не откажет, но после этого обязательно вымоет руки. Бродяге вряд ли нагрубят, натянуто улыбаясь, но после обязательно обсудят то, каким он мерзким был, в кругу семьи.
Когда Наполеон отъезжает от дома, Илья думает о том, что Соло был похож на сына куда больше, чем он. Он бы даже вписался в их фотографию. Илья опускает взгляд на часы на левом запястье и проводит большим пальцем по циферблату, усеянному мелкими царапинами. Часы еще тикают, но Илья знает, что их скоро придется заводить снова.
– У тебя приятные родители, – у Наполеона тихий голос, словно он снова делится с ним секретом. Илья кивает, прикрывая глаза.
– Я знаю.
Стереосистема, решившая получить вторую жизнь, хрипло передает Нину Симон, поющую о воскресенье в Саванне, и Наполеон негромко мычит, подпевая ей. Он снова стучит пальцами по рулю, убрав солнцезащитные очки на голову, и Илье кажется, что он больше похож на пилигрима, чем на человека, живущего в определенном месте.
Солнце только начинает садиться, и температура спадает еще на пару градусов. Но холод совсем не ощущается. Илья закрывает глаза, чувствуя, что вот-вот провалится в сон. Атмосфера, бывшая в доме, и атмосфера, царящая в машине, вместе складывались в почти убаюкивающую мелодию, звучавшую в его голове, имевшую голос Нины Симон, игравшей по радио. Илья закрывает глаза и чувствует, как теплая озерная вода обволакивает его с ног до головы. Он чувствует, как его ног и рук касаются водоросли. Чувствует, как щек касаются хвосты мелких рыбешек, проплывающих мимо. Вода чистая, кристально-чистая. Достаточно посмотреть на нее сверху и можно увидеть дно, усыпанное мелкими камушками и несколькими выпавшими из лодок вещами. А он лежит на спине и смотрит вверх, на небо, слегка дрожащее из-за водной глади над головой. И спокойно. И хорошо. И чувствуется умиротворение.
Наполеон касается его щек ладонями, похлопывая, и вода исчезает. Илья открывает глаза, глядя на мужчину, сидящего рядом с едва заметной улыбкой.
– Просыпайся. Мы приехали.
Илья переводит взгляд на окно и видит перед ним маленькую гостиницу с пожелтевшей вывеской, на которой выбито название, – «У Аманды». А рядом на парковке несколько машин и пара велосипедов.
Илья поворачивает голову и смотрит на Наполеона, убирающего очки на приборную панель.
– Спасибо, что подвез.
– Да не за что, – Наполеон поворачивает к нему голову, подняв уголок рта выше. Волосы, которые наверняка были идеально уложены утром, растрепались, и несколько их прядей упали на лоб и на уши, почти закрывая их. Илья снова протягивает руку, чтобы разъединить их пальцами, когда Наполеон, приблизившись к его лицу, останавливается, подняв взгляд.
У него частичная гетерохромия. Илья думает о том, что никогда такого не видел. Только в учебнике биологии один раз. В жизни – никогда.
– Увидимся… – Илья не успевает договорить. Наполеон целует с закрытыми глазами, и Илья обнаруживает, что у него длинные ресницы. Не слишком густые, но длинные. И что на правом веке у него есть родинка.
– Увидимся, – тихо произносит он, отстраняясь и облизывая губы.
Илья еще несколько секунд смотрит на него и кивает, думая, что выглядит до невозможности глупо.
Когда машина уезжает, Илья думает о том, что запах мяты, в общем-то, действительно приятный.
========== Пункт пятый ==========
you
Кофе, приготовленный миссис Амандой Питерсон, отличается от того, который обычно готовят в его городе. То, что женщина не из их краев, становится ясно именно по тому, как она умеет готовить кофе. Он крепкий, ароматный, а на вкус напоминает настоящий кофе, который готовят в самых дорогих кофейнях, которым поставляют зерна из-за рубежа. В Бостоне такой кофе стоил почти двадцатку, а здесь, практически ничем не отличаясь на вкус, – всего доллар. Если бы Илья знал раньше, что самый нормальный кофе в их городе готовят в гостиницах, он бы, возможно, и переменил свое отношение к этому городу. В конце концов, если человек умеет заваривать вкусный кофе, он становится несколько лучше, чем другие.
Илья рассматривает узкую спину женщины, видную сквозь окно, разделяющую столовую и кухню, и делает новый глоток из кружки. Миссис Питерсон тихая, неприметная и слишком покладистая для хозяйки гостиницы, женщина. Насколько Илья понял из разговоров постояльцев, она вдова уже несколько лет как, и изначально все это было семейным делом. Мистер Питерсон умер не то от рака, не то от диабета, и с тех пор гостиничный бизнес лег на плечи его жены. Печальная история.
Когда Илья делает новый глоток, дверь столовой открывается в очередной раз, впуская в помещение двух постояльцев и еще одного человека. Который здесь не снимает номер и вряд ли однажды снимал.
На Наполеоне свободная майка, почти открывающая его грудь, джинсы светло-синего цвета с потертостями на коленях и повязанная поверх них тканевая куртка не то темно-зеленого, не то еще какого-то цвета. Он не уложил волосы, и Илья почти с интересом отметил, что у него они вьются. Наполеон осматривает помещение несколько растерянным взглядом, пока не замечает Илью, сидящего почти в углу.
