Текст книги "Just before I go (СИ)"

Автор книги: Squ Evans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Привет, – он садится напротив него и складывает ладони перед собой. От него пахнет хвоей и хозяйственным мылом. И, судя по еще сырым кончикам растрепанных волос, этот запах он принес с собой прямиком из ванной.

– Привет, – Илья доливает кофе в свою кружку и протягивает ее Наполеону, который коротко мотает головой. – Ты сегодня рано.

– Решил не ждать на улице. Гилман дала два дня на отдых, так что я решил, что не буду тратить время впустую, – Илья замечает, что у Наполеона неровный загар. Под белыми рукавами майки выглядывает такая же белая полоса, контрастирующая с его загоревшей кожей.

– И вместо этого потратить время на меня? Даже если мне никуда не нужно уезжать?

Наполеон смеется, тихо, как и всегда, немного ссутулившись и опустив взгляд. Его черные вьющиеся волосы немного подскакивают, а вокруг глаз образуются небольшие морщины. И Илья понятия не имеет, почему рассматривает его настолько неприкрыто. Но Наполеон словно стал выглядеть иначе, оставаясь абсолютно тем же человеком.

– Да, большевик, на тебя, – у него молочного цвета зубы. И немного выступающий вперед клык. Это заметно, когда он улыбается.

– Не называй меня так, – и Илья ловит себя на том, что тоже улыбается. Подняв уголки рта. Непривычно, и отчего-то Илье почти стыдно за себя. – Иначе я тоже придумаю тебе прозвище.

– Я заинтригован, – у Наполеона длинная шея, покрытая мелкими царапинами после бритья. Видимо, делал это на скорую руку. Торопился.

Илья рассматривает его, понимая, что со стороны это наверняка выглядит не так, как должно быть. Неприлично, неправильно. И, наверное, почти пошло. Илья опускает взгляд на дно кружки и обнаруживает, что почти допил свой кофе.

– Буду называть тебя ковбоем, если ты не прекратишь, – Илья допивает кофе и опускает кружку на стол, поднимаясь на ноги, хлопает мужчину по плечу, дожидаясь, когда тот поднимется, и идет к двери.

Наполеон странен во всем. Его настроение может меняться каждую минуту. Его взгляд иногда пугает. У него странное имя, совсем не свойственное американцу, вышедшее из моды еще давным-давно. Он странный. Целиком и полностью. И это греет душу Илье. Потому что нет лучшего ощущения в жизни, чем ощущение того, что ты не один такой во всем мире. Что тебя могут понимать, действительно понимать, а не соглашаться из вежливости.

Илья решил показать ему озеро, в котором, как говорил отец, жило их лохнесское чудовище. И теперь, сидя в багажнике пикапа, вытянув ноги, Наполеон рассказывает ему о том, как однажды поймал белку. В этих же краях. Когда приезжал на каникулы. Он рассказывает о том, какой у нее был тонкий хвост, совсем не такой, как на картинках, и коричневая немного свалявшаяся шерсть. Рассказывает о том, как она чуть не отгрызла ему палец за то, что он вздумал попробовать дать ей семечки.

– Странные эти белки, – говорит он. – Ты хочешь им приятное сделать, а они тебя грызть начинают. И после этого еще говорят, что они безобидные и милые. Да как же.

Илья стоит, опираясь спиной о кузов пикапа, и слушает болтовню Наполеона, рассматривая деревья. Озеро все еще окружено густыми деревьями, и это тоже греет душу. Хоть бы этот уголок никто не менял. Илья помнил, как они с отцом сюда плавали на лодках. И теперь он пытается представить, насколько крохотной в его воображении должна была быть Несси, чтобы уместиться в этом озере. Илья видит, что на одной из веток дерева, стоящего ближе всех к воде, висит колесо, раскачивающееся на ветру. Кажется, дети все-таки облюбовали это место. Оно и правильно.

– Эй, – голос Наполеона раздается над самым ухом, и Илья вздрагивает, оборачиваясь и смотря на него, сидящего возле него в кузове. – Ты меня не слышишь, что ли?

– Задумался немного. Вспоминал все об этой несчастной Несси, – Илья снова опирается спиной о кузов, и слышит, как Наполеон хрипло смеется сзади.

– А знаешь… – он снова ложится, вытягивая ноги, и подпирает подбородок рукой, тоже смотря на озеро. – Я бы на месте мэра давно пустил рекламу, что в озере реально есть подобие Несси. Придумали бы своего монстра, ну, немного поменьше и, скажем, с двумя головами. И пустили легенду по городу, поставили табличку. Назвали бы ее как-нибудь типа Глэсси, я не знаю, – он смеется, закрывая глаза. – А там и до футболок с рисунком и игрушек недалеко. Можно даже было бы фотографии постановочные сделать, типа все это правда, и пустить в газеты. И, знаешь, мне кажется, вот тогда бы туристы повалили точно.

– Предложи ему эту идею, – Илья чешет свою шею пальцами, щуря глаза на солнце. Погода снова почти безветренная, но рядом с озером жара куда терпимее.

– Еще чего, – Наполеон фырчит, устраиваясь поудобнее. – Мои гениальные идеи должны уйти со мной в могилу. Хотя, если мне заплатят…

– Думаю, за такую рекламу тебе точно заплатят, – Илья усмехается, открывая один глаз и опуская взгляд на кудрявую макушку Наполеона, в волосах которого запутались листья, видимо, упавшие в кузов. Илья стряхнул их, поведя плечом.

– Тогда я подумаю, – Наполеон зевает, упираясь руками в кузов и выпрямляясь, присаживается, подбирая ноги под себя. – Так вот, о чем я говорил. Не хочешь съездить в кинотеатр под открытым небом? Его недавно открыли, но я так и ни разу не добрался. Как насчет? Сейчас неделя французского кино, так что, в случае чего, хотя бы выспишься.

Илья снова усмехается, переводя взгляд на Наполеона. В конце концов, это не такая уж и плохая идея. Кино он смотрел редко. Тем более, французское. Тем более, под открытым небом. Тем более, с кем-то.

У Наполеона дома прохладно и спокойно. Он говорит, что этот дом принадлежит его матери. Говорит, купила, чтобы приезжать сюда отдыхать. Но времени на отдых она так до сих пор и не нашла. В доме два этажа и минимум мебели. Но все выполнено в одном тоне, в одном цвете, и Илье кажется, что он попал на страницу дизайнерского минималистического журнала.

Наполеон лежит на своей кровати с белыми простынями и негромко мычит, подпевая потрескивающему проигрывателю с пластинкой: «Я не хочу отпускать тебя, я не хочу относиться к этому несерьезно, так что же будет дальше?». Илья толкает двумя пальцами подвешенные к потолку оригами и переводит на него взгляд.

– Эй, как думаешь, а Несси существует? – Наполеон потягивается на кровати, в то время как Илья присаживается на корточки, рассматривая содержимое прикроватной тумбочки.

– Не знаю. Даже если она и есть, то наверняка уже умерла.

– С чего ты это вдруг взял? – Наполеон закрывает глаза, вытягивая ноги и свешивая их с кровати, носком толкая его в плечо. – Она же давно живет. Наверняка еще нас всех переживет.

– Ну, она же не бессмертная. Ты знаешь, сколько веков она уже существует? – Илья смотрит на него через плечо и переводит взгляд на содержимое тумбочки. Синий термос, возможно даже с чем-то внутри, пара книг – «О смерти» и «Человек, не жмущий рук» – и полотенце. – Говорят, она вообще последний оставшийся в живых динозавр.

– А еще говорят, что ящерицы – это динозавры, дожившие до наших дней, – Наполеон приподнимается, глядя на него. – Откуда тебе знать, может, сейчас в том озере не Несси, а, скажем, ее дочь?

– Чтобы появиться дочери, нужен самец, а второй особи никогда не замечали, – Илья почти закатывает глаза, показывая, что даже слышать ничего не хочет.

– А может он все это время спал на дне? Типа охранял пещеру, в которой они жили, или типа того. Вот откуда тебе знать? – Наполеон ложится на бок, подпирая щеку рукой.

– А тебе откуда знать? – Илья смотрит на него вбок и улыбается, когда Наполеон пихает его в плечо. – Несси наверняка уже умерла от старости. Даже динозавры вымирают.

– Ты просто пессимист, – Наполеон опускает голову и прикрывает глаза, усмехнувшись.

Илья и не спорит. Одна из немногих вещей, в которой он был уверен, это то, что он пессимист. Так говорили все. И, выходит, это правда.

Илья рассматривает комнату Наполеона, надеясь найти хоть что-то, напоминающее о его прошлом. Какие-нибудь игрушки, энциклопедии, школьные тетради или, может быть, записки. Но в шкафах и на полках лежат разве что сменная одежда, новые книги, у большинства из которых еще корочки хрустят, пустые пакеты из-под фастфуда и пластинки. Хотя, раз он сказал, что мать выкупила этот дом и так ни разу и не приезжала, глупо рассчитывать на то, что он смог бы найти хоть что-то.

– А откуда ты? – Илья задает этот вопрос только сейчас, беря с верхней полки шкафа книгу и рассматривая ее. Переиздание стихов поэта, о котором он даже никогда и не слышал. Некий Артюр Рембо.

– Нью-Йорк. Родился там, вырос там же и, собственно, живу тоже, – Илья переводит взгляд на потягивающегося на кровати Наполеона и закрывает книгу, убирая ее обратно. – А тут, как видишь, родственники и простая подработка. Ну, и близость с океаном. Так что я приехал на каникулы, – Наполеон зевает, замолкая.

Вот оно что. Илья пытается вспомнить, насколько далеко расположены Бостон и Нью-Йорк. Примерно двести миль, если вот так прикидывать. Примерно несколько часов езды. Это, вроде бы, не так уж и плохо, учитывая, что от Бостона до этого городка ехать трое суток.

– И ты бывал здесь до этого? – он подходит к нему ближе, глядя сверху, и присаживается на край кровати.

– Пару раз. Тоже на каникулах. Приезжал погостить у дяди Лайла. Тогда он еще жил с тетей Мэри и все было не так плохо. Относительно, конечно же.

– А потом что?

– Потом что? – Наполеон приподнимается на кровати, убирая упавшие на лицо вьющиеся черные пряди волос. – А. Ну, потом она собрала вещи и ушла. Мама говорит, что она во время отпуска встретила какого-то не то итальянца, не то испанца и решила уехать с ним. Вот после того случая, собственно, у него и поехала крыша окончательно. Может, кстати, потому он тебя и невзлюбил? – Илья пожимает плечами. – Ты ведь, получается, тоже иностранец.

Илья пожимает плечами снова. Что творилось в голове мистера Хаггинсона столько лет ему интересно примерно так же, как и то, что двигало Джереми все те годы. Как ему говорил Наполеон, это переработанный материал, который следует забыть. Следует. Но он как-то не забывается.

Илья думает о Мэгги. В школе она была если не красавицей, то симпатичной точно. Он помнит, как парни обсуждали ее, помнит, как ей дарили цветы, помнит, как подкладывали в ящик записки и делали комплименты. И, наверное, она правильно сделала, что прекратила так и не начавшееся общение с ним. В конце концов, иначе бы среди черлидеров она вряд ли смогла бы стать капитаном. Отчего-то Илья уверен в том, что все в их школе строилось именно на связях. И, наверное, так оно и было. Если бы у них проводили конкурс типа «Мисс школы», она бы наверняка была в числе финалисток. Просто за приятный характер. Наверное, характер у нее остался таким же приятным. Но, все-таки, ты ощущаешь, что что-то пошло не так, когда перспективные некогда люди оказываются на дне. На таком же дне, как и ты сам. С той лишь разницей, что они, кажется, счастливы.

Кинотеатр под открытым небом больше напоминает школьников, прибежавших в гости к другу, когда узнали, что у него есть кассета с порно. Выстроенные невпопад машины, люди, сидящие на постеленных на земле пледах и на раскладных стульях, а перед ними всеми не такой уж и огромный экран с черно-белым фильмом, смысла которого Илья совсем не улавливает. Его пикап стоит чуть поодаль ото всех, развернутый кузовом к экрану, в котором они сидят. И Илья думает о том, что и не хочет улавливать смысл фильма.

«Отныне ты живешь под ужасным гнетом тишины. Но ведь ты сам хотел стать молчаливее всех?»

Илья думает о Наполеоне. Он не на дне. Но он и не счастлив. Вроде бы. Он словно застрял на середине моста, расположенного между скал, и понял, что из-за ноши на плечах этот самый мост вот-вот рухнет, не выдерживая их массы. И если он скинет эту ношу, он сможет выжить. И Илье кажется, что эта ноша – он.

Наполеон слишком добр к нему.

Илья смотрит на Наполеона, положившего голову ему на плечо, и видит, что он дремлет. Он жалеет, что не взял с собой плед. Впрочем, ночь все же выдалась теплой.

Наполеону нельзя с ним оставаться. Сейчас, думает он, им двоим хорошо, потому что они не знают никаких проблем, которые не могли бы преодолеть. А потом, стоит им сблизиться, узнать друг друга получше, они возненавидят друг друга. Так было всегда. В этом и есть суть отношений, думает он. Илья уверен, что даже его мать и Кристен втайне ненавидят друг друга. Ведь невозможно жить с человеком под одной крышей и не ненавидеть его втайне. Илья не хочет ненавидеть Наполеона. Он не хочет больше ненавидеть никого. Он не хочет быть мертвым грузом, который потянет Наполеона на дно. Странный Наполеон заслуживает большего, чем депрессивный парень, недавно уволившийся из зоомагазина, где убирал дерьмо за кроликами несколько лет.

«Ты одинок. Ты учишься ходить, как одинокие, слоняться, бродить, видеть, не глядя, глядеть, не видя. Ты учишься быть прозрачным, неподвижным, несуществующим».

Илья зарывается Наполеону в волосы и закрывает глаза. Он слишком хорош для него. Отношения, со всеми их минусами и плюсами, слишком хороши для Ильи. Он не хочет, чтобы Наполеон лишился чего-то в жизни, не хочет ничего его лишать. Но чувствует, что иначе не справится.

Он закрывает глаза покрепче и представляет, что все иначе. Что он – совсем не он. Что он кто-то другой. Тот, кто сможет дать Наполеону все, что он захочет. Кто не утянет его на дно за собой, а поднимет вверх. Изменить все – собрать вещи, уехать из Бостона в Нью-Йорк, заселиться с ним в одну квартиру, устроиться работать в какой-нибудь офис, а, может, и пойти по специальности, отстраивать здания.

Наполеон тихо дышит во сне, прижимаясь к нему, и Илья понимает – он не справится. Все разговоры о нем были правдой: он ни на что не годен.

«Ты не умер. Ты не сошел с ума».

Когда фильм заканчивается, и на большом экране появляются субтитры, Илья видит, что Наполеон уже не спит, вертя пальцами на своем мизинце кольцо с небольшим синим камнем.

– Как тебе фильм? – он говорит тихо, стаскивая кольцо со своего пальца.

– Нормально, – так же тихо отвечает Илья, следя за его пальцами с аккуратно постриженными ногтями. Нормально. Его вряд ли смог бы впечатлить фильм, если он старался его не смотреть. Слишком уж резали уши мысли выдуманного человека, совпадавшие с его. Это странно, думает Илья, когда только выдуманный человек думает так же, как ты. Как будто ты и есть он. Как будто и тебя не существует.

– Мне в свое время нравился. А сейчас задремал. Не знаю, наверное, усталость, а? – Илья чувствует, что он смотрит на него. И чувствует, как ладонь сжимает его пальцы, вытягивая их вперед. Чувствует, как тонкий металл касается его мизинца. И опускает взгляд.

– Что ты делаешь?

– Оставляю о себе память. Кто знает, когда мы еще увидимся после отъезда, – кольцо подходит ему по размеру. Даже удивительно как-то.

– Я еще никуда не уезжаю, – Илья смотрит на кольцо из серебра с синим камнем. Илья понятия не имеет, настоящее ли серебро, настоящий ли камень, чьего названия он не знает. Но он не возражает. Только сжимает кончики пальцев Наполеона своими.

– Потом забуду.

Машины постепенно покидают территорию кинотеатра, как и люди, собирающие свои вещи, идущие пешком. Наверное, и им уже пора бы отправиться по домам.

Илья закрывает глаза, вжимаясь носом в макушку Наполеона рядом с собой, и думает о том, что не заслуживает ничего из этого: ни кинотеатра под открытым ночным небом, ни пальцев, сжимающих запястье, когда он нервничает, ни слов поддержки, ни тепла рядом с собой, ни этого кольца на мизинце.

Он не должен утягивать Наполеона за собой. И он понимает, что ему лучше исчезнуть.

В его списке остался только один не вычеркнутый пункт.

========== Пункт шестой ==========

just before i go.

Илья подъезжает к краю обрыва и щурит глаза от утреннего солнца. Судя по прогнозу погоды, сегодня день обещает быть жарким. Не таким, как предыдущие, но все-таки. Он смотрит вниз, на озеро. Озерная гладь, отражающая блики солнца, кажется насквозь прозрачной. Слишком чистая для того, чтобы оказаться райским местом для туристов. В такую не должны заходить изморенные солнцем пожилые дамы, не должны справлять нужду дети. В такой воде, кажется, и рыб нет. Но они есть. Маленькие, с аккуратными хвостами треугольниками. Илья помнит, как отец однажды поймал одну такую, а Илья отпустил ее обратно, пока тот не заметил. Рыба не была золотой и вряд ли бы однажды исполнила его желание. Но Илья этого и не просил. Он смотрел, как рыба уплывала под прозрачной водой ко дну, усыпанному мелкими камушками.

Сейчас он взрослее. И ни о каких рыбах с желаниями быть речи и не может. Как и о Несси. Несси бы заметил кто угодно, плавай она в этом озере. Наверное, думает Илья, он понимал это и в детстве, но до последнего хотел верить в то, что он ошибается. Верить в чудеса в детстве – это совершенно нормально. А вот верить в чудеса, когда тебе тридцать лет, – это инфантильно и несерьезно. Илья не думает, что он серьезный человек. Но и верить в чудеса он уже не способен.

Илья снимает обувь, складывая ее в кабину пикапа, и думает о том, что он все делает верно. Он подходит к краю ближе, глядя вниз. Задерживает дыхание. И делает шаг.

«Я не додумался вести дневник раньше. Извини за это. Извини за карандаш. Я, наверное, казался тебе слишком странным. Извини и за это».

Илья принимает удар животом и чувствует, как вода начинает обволакивать его с ног до головы. Он открывает глаза и плывет вниз.

«Я никогда не думал о том, чтобы найти кого-то близкого для себя. За все тридцать лет моей жизни у меня не было никого ближе отца и матери. Да и те в конечном счете отдалились. Ты стал чем-то вроде спасательного круга для меня. На время. Извини за это. И извини, что разочаровал».

Илья прижимает ладони к песчаному дну и чувствует, как песчинки скользят по его пальцам, забираясь под ногти. Илья улыбается, раздвигая ладонями мелкие камни в стороны, находя себе место.

«Я никогда не писал письма. И потому у меня все так спутано. Ты, наверное, не понимаешь, что за чертовщина происходит. И, наверное, я должен был тебе признаться сразу, что приехал сюда навсегда».

Илья опускается на дно животом и чувствует, как у него заканчивается кислород. Он сжимает пальцами мягкий песок и закрывает глаза, отталкиваясь от дна, чтобы перевернуться на спину.

«Про таких как я принято говорить – не повезло. Всю свою жизнь я только ною, пребываю в депрессии и думаю о том, что однажды все это закончится. Что однажды меня не станет. Миру от этого не станет легче. Мир этого не заметит. Но от этого станет легче мне».

Илья медленно закрывает глаза. Он один. Один в полной темноте, как он этого и ждал. Он открывает глаза и опускает взгляд вниз, на свои руки.

«Я просто хотел сказать тебе. Написать. Спасибо. Ты сделал эти несколько дней лучше. И, наверное, позволил мне в первый и в последний раз влюбиться. По правде говоря, я даже не уверен, что чувствую именно это. У меня это впервые, не обессудь. Но, все-таки, спасибо тебе за то, что я на пару дней смог ощутить себя человеком. И прости меня. Я не справлюсь».

Серебряное кольцо с небольшим синим камнем напоминает о Наполеоне. Пусть оно останется с ним. И пусть блокнот Ильи останется с Наполеоном. Это эгоистично. И Илья это понимает. Но он уже давно решился на это. Он оставил блокнот возле двери дома Наполеона полтора часа назад. И, возможно, Наполеон это уже читает. Илья невольно улыбается.

«Ты хороший человек, Наполеон. И ты понимаешь меня. Может быть, не до конца. Но ты достоин большего, чем парень-утопленник. Я не прошу помнить меня. Я прошу не забывать то, что ты способен сделать чью-то жизнь немного светлее».

Наполеон хороший человек. И его темные вьющиеся волосы куда лучше выглядят без укладки. Илья надеется, что он это поймет. Он закрывает глаза, открывает их снова и вспоминает отца. Прости, отец. Он так и не нашел эту глупую Несси.

«Спасибо за все, Наполеон. И еще раз прости, если это тебя ранит. Ты хороший человек. Помни об этом, ковбой. Твой коммунист большевик».

Илья закрывает глаза и вспоминает Наполеона снова. У Наполеона синие глаза с небольшим коричневым пятном на левом. Такие он еще не встречал ни у кого. У Наполеона черные вьющиеся волосы, в которых застревают листья, опавшие в кузов машины. У Наполеона светлая кожа и лицо, выточенное, словно из мрамора. Он мог бы быть скульптурой в музее, если бы не был живым. У Наполеона низкий приятный голос, когда он начинает о чем-то говорить. И он совсем не похож на мистера Хаггинсона. Разве только носом. С небольшой горбинкой и вздернутым кончиком. У Наполеона длинные руки, покрытые мелкими царапинами, как после куста шиповника, и пальцы, которые всегда крепко сжимают запястье, когда Илья начинает нервничать или злиться.

«P.S. Будь счастлив».

Илья открывает глаза и чувствует, как руки Наполеона обвивают его шею и прижимают к себе. Длинные руки, с царапинами и белыми полосками плохо загоревшей кожи на плечах. И такие теплые.

Он поднимает глаза вверх, и ему кажется, что солнце становится ближе.