Текст книги "Имитация (СИ)"
Автор книги: Sonota Megami
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Но произошло непредвиденное. Под действием введенного вещества температура уже остывшего почти на шесть градусов тела резко подскочила. Возможно, это и послужило катализатором. Гробовщик сам не понял, что произошло, словно кто-то нажал на спусковой механизм, выдернул предохранитель, удерживающий труп в неподвижном состоянии.
Гробовщик от неожиданности отпрянул, когда зафиксированный кожаными ремнями труп резко дернулся, едва не порвав путы. Сила реанимированного кадавра оказалась потрясающей, просто огромной, и совсем хрупкой на вид девушке все же удалось порвать один из толстенных ремней, которым была зафиксирована ее правая рука.
Гробовщик попытался перехватить тонкое запястье ожившего мертвеца, но движения руки оказались спонтанны и непредсказуемы. Затрещал второй ремень, и труп попытался вцепиться обеими руками в шею Гробовщика. Ему удалось обхватить цепкими пальцами прохладные запястья, но применять грубую силу Гробовщик не рисковал. Слишком хрупкая игрушка человеческое мертвое тело, и ничего не стоило повредить в нем что-нибудь. Очень не хотелось сломать кости или разорвать мышцы и сухожилия, тогда придется восстанавливать нанесенные повреждения, а времени в запасе, чтобы закончить работу, и так не много.
Поэтому пришлось аккуратно, не слишком грубо “повоевать” с надумавшей сопротивляться “гостьей”. При этом улыбка не сходила с лица мужчины, а становилась лишь ярче. Экземпляр получился на редкость интересный, даже забавный.
Длинные, тонкие тени, отбрасываемые бьющейся в путах Странной куклой и ее создателем, пытающимся сдержать яростное сопротивление, плясали на стене бешеный танец, создавая причудливые, гротескные картины. Сжимая руки вырывающегося зомби в своих, Гробовщик испытывал странную смесь веселья и азарта, он чувствовал себя живым, как никогда. Эта возня, которая длилась, впрочем, всего несколько секунд, забавляла, развлекала его. Когда рука вновь вырвалась, а ногти мертвеца прошлись по груди рассекая одежду, Гробовщик громко, взахлеб захохотал.
Он все же скрутил свою жертву. Еще не в силах подавить смешки и всхлипывания, он улегся грудью на стол рядом с вздрагивающим, кажущимся странно живым телом, упираясь щекой в гладкую холодную поверхность столешницы, заглядывая пронзительным желто-зеленым взглядом в помутневшие глаза девушки.
– Решили оказать сопротивление? Ох, и повеселили вы меня мисс, – продолжал отрывисто хихикать Гробовщик, вводя снотворное в артерию на шее зомби, – спите, ваш звездный час еще не наступил. Спите. – Он почти нежно погладил затихшего кадавра по мягким волосам и бледному лбу, ощущая, что кожа стала теплее, чем была пару часов назад, и сделалась влажной от выступившей испарины.
Когда зомби успокоилась, Гробовщик ввел еще дозу нейротоксина в спинной мозг. Вот теперь, наверняка, ожившее тело его временно не побеспокоит.
– Ну, вот и все. Вы готовы исполнить свою роль, мисс. Гордитесь. Вы – первооткрыватель. Все остальные лишь последуют за вами.
Комментарий к Часть третья
* – Оптограмма Кюне (фотографический снимок последнего момента, увиденного человеком перед смертью).
** – Диссоциативное расстройство идентичности (наличие множественных личностей, которые проявляются независимо одна от другой и часто не знают о существовании других личностей носителя. Известны случаи, когда люди живут с тринадцатью и более личностями в своем сознании.)
*** – Тетаноспазмин – сильнодействующий нейротоксин, продуцируемый вегетативными клетками Clostridium tetanI в анаэробных условиях, является причиной мышечных спазмов при столбняке.
**** – Речь идет о Странных куклах на “Кампании”, которых ведь на корабль тоже загружали люди. Почему они не поднялись в тот момент, почувствовав души, а восстали позже все, как по команде? Скорее всего, они были как-то обездвижены на время. Вот мой вариант, как это можно было сделать с использованием нейротоксина, введенного, например, в спинной мозг.
========== Часть четвертая ==========
Снился мне сон – странный и гротескный: словно огромный проектор отматывал кадры моей жизни в обратном порядке. Мгновение, и аппарат, надрывно взвыв, остановился, пленка заела и расплавилась, а перед моими глазами плясал один-единственный кадр, которого ни разу в моей жизни не было. И одна единственная мысль вертелась на поверхности сознания: “Я зашел слишком далеко, слишком… Я ли это?”
Проснулся я и увидел, что надо мной склонился какой-то пожилой усатый субъект. Судя по тому, как он держал меня, подхватив под бедра, хотел он чего-то, ну уж, совсем неприличного. Времени разбираться, откуда появился этот мужик, у меня не было, ну, и приложил я его по голове… кулаком. Право слово, совсем легонько, просто, чтоб не повадно было. Откуда ж мне было знать, что он от одного удара окочурится.
Ну вот, клянусь, не хотел я его убивать. Я же все-таки врач, хоть и военный. Мое призвание – людей спасать, а не на тот свет отправлять. Да еще и так нехорошо – с одного удара.
Поднялся я на ноги, оправил руками юбки… Стоп! Юбки?! Вот тут меня совсем проняло. Не зря я, видимо, этого извращенца старого на тот свет отправил. Напоил чем-то до беспамятства, обрядил в женское платье, еще и под юбку лез. Я же готов был поклясться, что чувствовал, как он там со своими штанами возится. На этих размышлениях я почувствовал, как накатывает дурнота, и сознание начало проваливаться во тьму.
Воспоминания бессвязные и отрывочные. Я даже не уверен, что это мои воспоминания. В моей голове всплывают картинки деревянной сцены с шаткими, частично прогнившими досками и тягучий танец полураздетой девицы где-то справа от меня. Как застывший снимок. Они кажутся нереальными. Но мне нравится эта поза.
Опускаю взгляд. Передо мной тело пожилого, несколько оплывшего джентльмена. Раскладываю труп моей незадачливой жертвы в последней запомненной мною позе, насколько это возможно, конечно, для типа подобного телосложения и начинающих остывать мышц. А что, сейчас это кажется вполне нормальным, даже смешным. Я даже улыбаюсь, мне так кажется, и тихонько хихикаю.
Убивать для меня не впервой. Это – моя природа, я уже свыкся со своими… особенностями. Всегда удивлялся, как меня еще не поймали. Но это – заслуга моего альтер-эго, соседа по сознанию, как я его любя называю. Он у нас благопристойный, еще бы, военный врач.
Да-да, я знаю о его существовании, а он, святая простота, о моем – нет. Думает, что это он в пьяном или опиумном угаре совершает все эти убийства, и искренне себя ненавидит. Наивный и глупый в своих самокопаниях. Но за это я его и люблю, а потому стараюсь не подставлять, убирая улики с места преступления как можно тщательнее. Хотя, рано или поздно мы все равно попадемся. Как говорят, если вы совершили убийство, то обязательно допустили пятьдесят ошибок. Если вы предусмотрели хотя бы десяток из них, вы – гений. Да, именно, я – гений, но никто об этом не знает, и не узнают, даже мой альтер-эго.
Стоп! Мой взгляд все еще блуждает внизу, и от размышлений меня отвлекает тот факт, что я не как обычно гляжу на свои ноги в брюках и туфлях, а они, эти самые мои ноги, скрыты женской, довольно объемной юбкой. Что за чертовщина!
Вот только не могу понять: откуда взялись еще и воспоминания бордельной потанцульки? Ну, да и ладно. Мне все же понравилось. Самое странное, что, подойдя к зеркалу в дальнем углу, я понимаю, что я и выгляжу, нет, не как танцовщица. Из зеркала на меня смотрит нечто невообразимо бледное, женского пола, в каком-то слишком уж бутафорском женском платье. Так одевают разве что манекены в витринах магазинов.
Я-то еще ладно. Мне не привыкать, вот так вот приходить в себя в незнакомой обстановке при неясных обстоятельствах. Представляю, как на этот новый вид среагирует мой альтер-эго, и меня пробивает истерическим хохотом. Ну, это мне кажется, что я смеюсь. На самом деле, голосовые связки отказываются слушаться, и я не могу издать ни одного человеческого звука, кроме надтреснутого хрипа. Мышцы лица столь же неуправляемы, как и связки, они словно одеревенели. Поэтому вместо улыбки выходит неприглядная, довольно жуткая гримаса, похожая на оскал мертвеца.
И тут до меня доходит… Вот дьявол, я же умер. Я помнил момент своей смерти. Тогда в сознании “посчастливилось” быть мне. Мой альтер-эго даже не знает, что мы окочурились. И что ж это теперь такое? Мой персональный ад наедине с дурацким, совсем некрасивым трупом в луже крови, которая уже, кстати, пропитала подол платья?
Новый нечеткий, расплывчатый кадр-воспоминание: лицо мужчины, склонившегося надо мной, худое и очень бледное. Он тоже, если приглядеться получше, слишком похож на мертвеца. Но, в отличии от лежащего сейчас в этой комнате трупа, он мне понравился. Линии шрамов притягивали тогда мой все еще расфокусированный взгляд и были похожи на произведение искусства, созданного безумным гением… и улыбка… Она была предназначена не мне, и за это я ее сейчас ненавижу. Но она тоже напоминает шедевр больного гения, и поэтому она мне как-то отвратительно нравится.
Это мое первое реальное воспоминание в новой жизни. Я это сейчас осознаю с непривычной ясностью. Эта улыбка навеки отпечатывается в моем сознании. Пытаюсь изобразить ее. Единственный материал и инструмент, что у меня есть – тело моей жертвы и зажатый пальцами скальпель. Когда же я успел-то им обзавестись? Ах да, абсолютно бессознательно, автоматически, размышляя о произошедшем, я бродил по комнате, в которой оказался рядом с трупом, и выискивал что-то интересное. Наткнувшись на набор инструментов, я по привычке сжал пальцами скальпель. Он так удачно разместился в моей руке, словно я много времени провел так, сжимая этот инструмент. Но ведь так и было. Мой альтер-эго – хирург.
Рассекаю рот жертвы почти от уха до уха, и бледная плоть расцветает ярко-красным цветком. Получилось далеко не идеально. Ах, если бы у меня была игла и нить, я бы воссоздал увиденный мной… не могу подобрать слово. Идеал? Как я мог ненавидеть эту улыбку? Теперь я ее даже люблю и хочу увидеть вновь.
– Мы обязательно еще встретимся. – Шепчу онемевшими губами, понимая, что нечеткие звуки все же складываются в слова.
Для полноты картины расчерчиваю лицо покойника линиями, подобными полосам запомненных мною шрамов. Но от этого оно становится еще уродливее, и вовсе не похоже на всплывающий в памяти, теперь уже восхищающий меня образ.
Это злит. Я просто впадаю в ярость, но внешне никак не проявляю: мышцы словно замороженные, они не дают мне ни нормально двигаться, ни выражать привычные мне эмоции. А я люблю проявлять эмоции. Это раздражает еще сильнее. Я просто вскипаю от ярости и неистовствую. Но на самом деле всего лишь глухо, неразборчиво рычу. Поэтому просто констатирую факт: я очень зол.
А еще, новое странное чувство гложет меня изнутри. Оно подобно голоду, но значительно сильнее. Эта пустота на уровне солнечного сплетения. Я – цельная личность, но где-то там на подсознании понимаю – мне чего-то недодали. И улыбка моего создателя, а я просто уверен, что этот ухмыляющийся субъект чего-то там натворил, что мои мертвые “я” теперь расхаживают в приторможенном теле безжизненно бледной девчонки, эта его безобразно красивая ухмылка в моих воспоминаниях становится насмешливой, словно ее обладатель знает – чего именно он в меня не доложил…
Удар пробивает грудину трупа, к моему удивлению, с первого раза. В моей руке остается еще неостывшее сердце. Это все не то, но нужная неуловимая частичка умершего мне недоступна. И я насыщаюсь тем, что могу получить. Словно нищий попрошайка, довольствуясь малым, но мечтая о роскоши, вгрызаюсь зубами в теплую мякоть. Я не суеверен, но, похоже, вместе с телом, чья оболочка дала приют моему несчастному сознанию, в наследство мне достался и этот странный голод.
Платье залито кровью и перепачкано частичками сосудов и кусочков сердечной мышцы. Стаскиваю его с себя и озираюсь в поисках чего-то, чем можно прикрыть это тщедушное, но, как оказалось, очень сильное тело. Одежда трупа тоже вся в кроваво-красных брызгах и пятнах. Взгляд наталкивается на мужское пальто, черное, сшитое из добротной плотной шерстяной ткани. Накидываю уютный предмет одежды на плечи, с удовольствием продеваю тонкие бледные руки с хрупкими запястьями в рукава. Пальто мне безнадежно велико, и я уютно кутаюсь в него, словно в домашний плед.
Украшения, нацепленные на мое новое тело, оставляю при себе. Как же я в последствии сожалел, что, поддавшись эмоциям, мой затуманенный мозг не смог сразу оценить окружающую обстановку, и я не унес с собой побольше дорогих побрякушек, разложенных на прилавке под стеклом. Вот она, одна из десятка допущенных ошибок.
Звон разбитой мною витрины остается далеко позади. Я шиплю от боли, оказывается, я все еще умею испытывать боль, ведь несколько осколков стекла впиваются мне в запястья и ладони, окрашиваясь алым цветом моей крови, и падают под ноги на мостовую.
И вот я бреду, терзаемый холодным, порывистым ветром, который будто желает подхватить и унести хрупкую девичью фигурку, закутанную в пальто с чужого плеча. Как это символично. Это тело тоже, словно костюм постороннего, который даже немного жмет. Я ухмыляюсь. Скованность мышц постепенно проходит, и я уже могу изобразить на чужом мне лице подобие улыбки.
Как бы там ни было, но я счастлив, что больше не мертв. Ведь неважно, в какой оболочке. «Cogito, ergo sum*, – шепчу я, шевеля холодными, все еще непослушными губами, – я мыслю, следовательно, существую». Я желаю отыскать своего создателя, чтобы выразить ему свою благодарность за данный мне второй шанс. Но, все же, я окончательно понимаю, что ненавижу его улыбку, хоть и люблю.
Комментарий к Часть четвертая
* – Cogito, ergo sum(лат.) – Я мыслю, следовательно, существую. – Философское утверждение Рене Декарта, фундаментальный элемент западного рационализма Нового времени.
========== Часть пятая ==========
По темным лондонским улицам прокатывается несвойственное для этого времени суток веселье. Стайка подростков, ряженых в причудливые, жутковатые наряды, носится от одного дома к другому, нагло и беззастенчиво тарабаня во входные двери, выкрикивая уже порядком поднадоевшую всем фразу: “Сладость или гадость!”
Праздник, называемый Хэллоуин, – в самом разгаре. У входных дверей мерцают пустыми глазницами и щербатыми ртами самодельные тыквенные фонари. В конце октября Лондон окутывает густой туман, и под действием влаги свечи внутри “тыквенных Джеков” потрескивают и постоянно гаснут. Особо суеверные хозяева домов тут же меняют их на свежие и зажигают пламя вновь. Люди верят, они надеются, что свет отпугнет нечистую силу.
– Видел, как она зыркнула? Говорю же тебе, она – точно ведьма. Только у них бывают такие зубы. – Хихикает девочка-подросток.
На ней самой костюм ведьмы. Она ими искренне интересуется и потому видит в каждой подозрительной даме объект своего обожания.
– А вот тот джентльмен – точно вампир. – В тон собеседнице, но с явной иронией, ответил ей мальчишка лет шестнадцати и ткнул в сторону припозднившегося путника на противоположной стороне улицы. Мальчик – самый старший в компании и отправился “пугать” взрослых и вымогать сладости, скорее, чтобы присматривать за сестрой, которая застенчиво жмется в компании более взрослых девочек.
Его оппонентке, любительнице ведьм, на вид не меньше семнадцати, и она несомненно привлекает его физически. Но парень еще не знает, как выразить это, не прибегая к детским глупостям вроде насмешек и дружеских объятий, больше похожих на злобные тычки.
Слушая эту перепалку, остальные улыбаются, громкий звонкий смех прокатывается в толпе подростков.
– Вот подойди и спроси – не вампир ли он? – продолжает подначивать девушка, – если боишься, я сама спрошу. – И барышня делает пару уверенных шажков в сторону, где промелькнул мужчина. Но незнакомец не собирался дожидаться раззадорившихся шутников.
– Ты себе просто цену набиваешь, строишь из себя смелую. Спорим, ни одна из вас не сможет попросить угощение в доме, к которому я вас отведу. – Нахмурившись, выкрикивает подросток. Ему обидно, что его пассия насмехается над ним.
– Почему это?
– Потому что говорят, что там живет мертвец. – Парень переходит на зловещий, таинственный шепот.
– Да глупости все это.
– Тогда идем и проверим. По крайней мере, выглядит он точно как восставший покойник.
И юноша окидывает остальных мальчишек взглядом. Они, конечно же, поддерживают старшего.
Парни, которые взяли своих подруг “на слабо”, заявив, что те не смогут постучать в дверь и попросить сладости у того, кто живет в этом доме, сами притаились за углом соседнего здания. Зажимая рты ладонями и стараясь не хихикать, они наблюдают за девушками, неуверенно топчущимися у входной двери. Они подталкивают одна другую локтями, тонко хихикая и подначивая на смелые действия.
В темноте девочки не могли разобрать надпись на вывеске над дверью, и потому даже не представляли, куда привели их мальчишки. Но вид ящика, слишком уж по форме напоминающего гроб, очертания которого в неверных отблесках пламени проступали у источенной древесными червями двери, и обширные кружева паутины по углам от входа выглядели зловеще и вызывали подходящее для этой ночи чувство страха.
На тихий, осторожный стук в дверь, больше похожий на царапанье мыши под полом, никто не откликается. Тонкие костяшки девичьих пальцев еще раз, уже более настойчиво, ударяют по влажной деревянной поверхности. Ответа нет. Девушки оглядываются на притихших за углом парней и, пожимая плечами, облегченно вздыхают. Это место им не нравится. А уж если парни правы, и хозяин дома действительно выглядит так, как они описали, то встречаться с ним не хочется.
Девочки уже разворачиваются, чтобы уйти, когда дверь с тихим скрипом приоткрывается. В образовавшемся проеме появляется незнакомец. Не весь сразу. Сначала тонкие, мертвенно бледные пальцы, увенчанные длинными черными ногтями скользят по краю двери, потом появляется загнутый кверху носок сапога, темное, длинное одеяние. Когда свет от свечи, пламя которой пляшет внутри тыквы-фонаря, символа праздника, освещает лицо высокого мужчины, девушки начинают пятится. Бледная кожа и шрамы пугают даже сильнее черных ногтей, а от седых волос, из-за которых кажется, что у мужчины нет глаз, веет смесью неприятных запахов химикатов и сладковатого аромата тлена.
– Сладость или гадость, – невнятно шепчет срывающийся от охватывающего страха девичий голосок. Это собирает остатки смелости самая старшая из девчонок – виновница спора.
Владелец похоронной конторы в ответ только нервно хихикает. Этот звук вызывает у подростков настоящий приступ паники, и с воплями девчонки кидаются врассыпную, подальше от жуткого незнакомца.
Гробовщик, хихикая, глядит вслед сбежавшим детям. Он видит, как от стены соседнего здания отделяются тонкие, юркие тени и одна за другой исчезают в темноте. Гробовщик еще какое-то время стоит перед дверью в похоронную контору, непонимающе пожимает плечами и разворачивается, чтобы вернуться в дом.
Носок сапога натыкается на что-то. Гробовщик вглядывается в темноту, вниз, себе под ноги. Видимо, девчонки принесли это и забыли, когда в ужасе убегали от владельца похоронной конторы.
На Гробовщика из темноты щерится криво прорубленным ртом символ Хэллоуина – голова-тыква. Сквозь прорезанные глазницы мерцает пламя уже значительно оплавленной восковой свечи.
Влажный фитиль трещит и плюется россыпями искр, словно свеча тоже недовольна своей участью – закончить и так короткую жизнь внутри тыквенного чудища. Огонек трепещет от врывающихся в прорезанные отверстия потоков воздуха и, кажется, вот-вот погаснет.
– Бросили тебя, да? – участливо, с напевными нотками в голосе интересуется Гробовщик, вглядываясь в оставленную перед его дверью тыквенную голову. Он наклоняется, бережно, чтобы не загасить пламя свечи, подымает “подарок” и, освещая себе путь этой находкой, заходит обратно в прихожую, заставленную гробами.
Этот инцидент вызывает неприятное скребущее ощущение на уровне солнечного сплетения. Вопреки общепринятому среди людей мнению, бессмертие в мире смертных – жесточайшее наказание. Это – камера-одиночка с окошком, через которое можно наблюдать за теми, кто могут наслаждаться дружбой и взаимной любовью. Да, они не вечны, но умирая, люди перестают страдать, оплакивать утерянное. Он же, позволив себе эти эмоции, вынужден помнить все свои потери. Раны физические затянулись, став шрамами, а раны душевные продолжают ятриться и ныть.
Гробовщик крепко сжимает тыкву-фонарь и ухмыляется. Он не отступит, не оставит свою идею и когда-нибудь научится удлинять слишком короткое человеческое существование. И не важно, сколько жизней он положит на алтарь своих желаний, продолжая исследования. Главное, что когда он добьется успеха, то уже не будет одинок. И больше не появится новых ран в его душе, тех, что остаются после смерти дорогих существ.
А пока он так же одинок, как и тот “тыквенный Джек”, которого бросили у двери его дома.
Гробовщик долго ворочается в постели и не может заснуть. В такие ночи, спасаясь от бессонницы, которая изматывает его тело, он спускается вниз и укладывается в одном из гробов. Теснота внутри деревянного ящика и мягкие стенки заменяют ему объятия.
Хихикая над самим собой, не одеваясь, хлопая босыми ступнями по холодному полу, Гробовщик спускается в прихожую, отыскивает оставленный там тыквенный фонарь, забирает его и подымается на второй этаж в спальню. Символ Хэллоуина все еще сохраняет едва уловимый аромат девичьих рук, которые недавно сжимали его. Гробовщик втягивает ноздрями воздух, пытаясь ощутить ускользающее ничто. Ведь аромат жизни и юности, скорее всего, лишь плод его воображения.
Положив фонарь на кровать, Гробовщик усмехается все шире. Плечи вздрагивают, он беззвучно смеется над самим собой, над одиночеством, толкающим его на глупые, безумные поступки. Тихое хихиканье перерастает в громкий хохот, столь безудержный, что из глаз брызжут слезы, а с уголков рта скатываются капельки слюны. Спустя несколько минут смех утихает, перерастая в тихие всхлипывания, которые уже вовсе не похожи на веселье, из глаз все так же катятся слезы, но Гробовщик продолжает улыбаться.
Он укладывается на кровать. Повернувшись на бок и подтянув колени, он обхватывает руками тыкву-фонарь с уже потухшей в нем свечей и крепче прижимает его к своему телу. Гробовщик уже прикрыл глаза, пытаясь уснуть, но ресницы вздрагивают, золотисто-изумрудные глаза вспыхивают во тьме, и он вглядывается в стиснутый в руках фонарь. Заметив, что пламя свечи в нем погасло, Гробовщик вздрагивает, отстраняется и с силой, не свойственной ни одному из людей, отшвыривает “тыквенного Джека” так, что фонарь ударяется о противоположную стену и разлетается на десятки оранжевых осколков.
Гробовщик хохочет. Погасшая свеча не дает ему покоя. Она – словно символ угасающей искры жизни в человеческих телах, которую ему не удается возродить.
========== Часть шестая ==========
Адаптироваться в Лондоне не так-то сложно. Этот город принимает всех, перемалывает, усваивает и превращает в собственные отходы. Здесь находят приют все, кто в этом нуждается. И не важно, что чаще всего это пристанище – последнее. Все мы рано или поздно попадаем на помойку жизни. Вопрос лишь в том, будет она украшена для вас черной формой углерода или прозрачной. Я предпочитал, чтобы моя помойка была инкрустирована бриллиантами.
В городе, куда стекаются представители десятков стран мира всех сословий, даже тварь, подобная мне, может долгое время существовать, не боясь быть обнаруженной. Главное – знать, где можно скрыться.
Обнаженная женщина, закутанная в мужское пальто, несомненно, должна была вызвать подозрения. Пришлось пожертвовать малым, чтобы выиграть значительно больше. Одно из украшений – великолепный браслет с рубинами, я продал за бесценок скупщику краденного.
Взамен я получил комнату в дешевом, грязном, пропахшем нечистотами постоялом дворе и невзрачную одежду, больше напоминающую платье городской нищенки, чем наряд, достойный леди. Но сейчас я не мог позволить себе большую роскошь.
Я приобрел еще несколько необходимых мне вещей и, замкнув хлипкие, кажущиеся ненадежными двери изнутри, уединился в гостиничном номере. Мне нужно было время, чтобы подумать, оценить ситуацию и возможности нового тела.
Вымывшись, насколько это позволяла предоставленная мне хозяйкой постоялого двора жестяная миска со скудным количеством воды, я встал перед потускневшим, изгаженным жирными пятнами зеркалом, разглядывая свой новый облик.
Поглаживая кончиками пальцев, я изучал обнаруженные шрамы: на груди в форме буквы “У” – такой шов остается после вскрытия тела. Значит, кто-то выпотрошил девчонку, словно рождественскую индейку, вынул и перебрал руками каждый орган, возможно, взвесил все по очередности и вшил обратно. Откинув со лба растрепанные, спутанные пряди медно-каштановых волос, я обнаружил еще один шов и грязно выругался. Трепанация черепа? Игры с человеческим мозгом ничем хорошим не заканчиваются. Я – убийца и циник, но раньше у меня не возникала потребность жрать сердца. Не желание, а именно потребность, даже жизненная необходимость.
Сейчас я вновь ощущал это разгорающееся на уровне солнечного сплетения пламя, растекающееся тонкими струйками горячей лавы по моему телу, вызывающее сначала саднящую, а потом жгучую, нестерпимую боль, словно невидимый огонь жажды пожирал мои внутренности. Но я еще мог контролировать это пламя. Значит, еще не пришел ничей черед умереть, чтобы то нечто, которым я стал, продолжило свое жалкое существование.
– Мое тело? Мои внутренности? – вслух выкрикнул я, швыряя эти слова отражению в зеркале. Жестокая ирония вызвала вспышку ярости, которая, впрочем, вылилась лишь звонким хохотом.
Значит, я – мертвец в теле мертвеца. Забавно.
Измерив температуру нового тела, я остался доволен. Хоть термометр и показывал результат на четыре-пять градусов ниже обычного для человека. Но моя оболочка сохраняла тепло, не охлаждаясь до состояния окружающей среды. Это означало, что обменные процессы в теле протекают исправно. Прижав кончики пальцев к сонной артерии, я даже обнаружил пульс, слабый и едва различимый. Кровообращение не нарушено, хоть и замедлено. Значит, внутренние органы снабжаются кислородом, и я не начну, разлагаясь, разваливаться на части.
Мне хватило суток, чтобы полностью обрести контроль над новым телом и стать похожим на человека. Кожа девушки, отражающейся в зеркале, все еще оставалась мертвенно бледной, но черты лица приобрели обычную подвижность, вернулась способность к речевому общению, а жесты казались даже изящными. Я отрабатывал движения и короткие фразы, пока не рухнул в изнеможении на скрипучие пружины узкой металлической кровати.
Я очень рисковал, когда, спустя несколько дней, попытался сбыть остаток украшений по более подходящей цене. Войти в подвал, где обитал антиквар, который мог бы купить оставшиеся у меня побрякушки, было просто. Но я прекрасно знал, что выбраться живым с кучей денег окажется намного сложнее.
Следующих за мной телохранителей антиквара я заметил не сразу. Но мужчины склонны недооценивать силы соперника. Особенно, если их двое против хрупкой леди. В тот вечер я снова насытился.
Даже для меня необходимость такого существования казалась мерзкой. Мой сосед по сознанию давно бы сдался. Но у меня всегда были свои планы на будущее. Я не должен был, не хотел умирать. И теперь, возродившись в новом теле, я считал свое возвращение заслуженным. И свои новые потребности воспринимал лишь как досадное неудобство.
Из-за смены тела я окончательно выиграл нашу незримую борьбу с моим “альтером” и стал почти полноправным хозяином этой оболочки. Нет, иногда я и его выпускаю погулять, но на коротком поводке, как хозяин собачку. Ведь я отдаю себе отчет в том, что в общении с окружающими он более адекватен. А он даже помощи не может попросить. Что же, он будет умолять спасти его от него же самого? Это так забавно.
В этом городе все покупается. Документы для леди я тоже приобрел за деньги.
– Какое тебе имя вписывать в документы, куколка? – скрипучий голос фальшивомонетчика, подрабатывающего изготовлением поддельных бумаг разного уровня сложности, вывел меня из состояния задумчивости.
“Вот за “куколку” я бы тебе не только сердце, а и глаза выковырял и съел. Хватит с меня и извращенца-ювелира”.
Но внешне я остался невозмутим, лишь улыбнувшись, как можно приветливее, ответил:
– Максимилиана Стич*, – я долго не думал, – имя у моего альтер-эго было пафосное. Максимилиан предпочитал только такое обращение. Я же любил, чтобы меня называли проще – Макс. А вот фамилия стала своеобразной насмешкой над особенностями нового тела.
Макс Стич – дурацкое имя для молодой леди. Но ведь и положение у меня не менее идиотское.
Оставшихся денег мне хватило, чтобы организовать собственное небольшое предприятие. Ведь женщина-хирург вызвала бы лишь насмешки. У тела девчонки оказались собственные навыки, которые и решили, чем я буду заниматься в дальнейшем.
Днем я обучаю детей горожан среднего класса танцам в арендованном обширном помещении. Вечером в подвале показываю продажным девушкам премудрости экзотических танцев. Это дает двойной доход.
За подпись на разрешении на открытие своего клуба чиновник мэрии попросил у меня не только денег. Но их тоже взял, скотина, и немалую сумму.
Мне было давно интересно, как это, быть с мужчиной. А теперь в женском теле стало совсем легко удовлетворить свое любопытство. И на похабное предложение чиновника я согласился.
Так как я научился выпускать свою вторую сущность по собственному желанию, то решил пошутить над беднягой соседом по разуму. И чуть не “перегнул палку”. Когда он очнулся под пыхтящим над ним мужиком, то едва не свихнулся. А зачем мне сумасшедший по соседству? Хоть эта паника меня и позабавила, я поспешил снова перехватить контроль над телом, пока доктор опять не приложил моего несчастного любовника кулаком по кумполу.
К тому же, чиновник оказался неплох в постели. Было бы жаль лишать жизни такой экземпляр. Женское тело содрогалось от оргазма. А меня печалил лишь тот факт, что мое сознание не может полностью слиться с оболочкой. И за плотским удовольствием я слежу лишь как сторонний наблюдатель. Возможно, со временем я смогу достичь полного слияния. Для этого нужны тренировки. Я планировал наведаться к своему новому любовнику еще пару раз. Главное, не забыть утолить голод предварительно, чтобы не напасть на него.
Так я стал владелицей танцевального клуба и содержанкой довольно влиятельного и уважаемого господина.
