Текст книги "Святой - Русский йогурт"

Автор книги: SonikX

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Огоньки отражались в застывших зрачках...

"Стар-дринк" оказалась надежным и щедрым покровителем. Полуразорившееся предприятие Спыхальского с его помощью стало на ноги, быстро набирая обороты. Бокуна удивляло, что контакты с представителями "Стар-дринк" проходили по правилам строгой конспирации.

– Пока ты работаешь со Спыхальским в одной упряжке, эти меры необходимы, – объяснял умница Штеер. – "Стар-дринк" как жена Цезаря – должна быть вне подозрений.

Их везли на встречу с начальником европейского филиала "Стар-дринк". Осенняя Вена, промытая дождями, светилась тронутыми желтизной листьями, похожими на развешанные по деревьям дублоны. Водитель "Шевроле" предупредительно останавливался перед зеброй пешеходных переходов, даже если на тротуаре стоял один человек. Европейская вежливость раздражала Бокуна, привыкшего к российским стандартам.

Представитель "Стар-дринк" внешне был полным антиподом рекламного образа стопроцентного американца. До невообразимости толстый мистер Флэтвуд походил на надувной шарик с коротенькими отростками конечностей. Он восторженно приветствовал "нашего русского друга", одарив Бокуна лучезарной улыбкой и похлопыванием по плечу. Во время обеда, который подали в кабинет Флэтвуда, разговор был беспредметным. Обсуждали политику, шансы чеченцев на успех в войне с Россией, здоровье Ельцина и персоны фаворитов дряхлеющего президента.

После обеда, в стиле добрых традиций южных штатов – а Флэтвуд родился на маленькой хлопководческой ферме, затерянной среди полей Луизианы, гостям были предложены сигары.

Штеер выбрал маленькую сигару марки "Монтекристо", а американец запыхтел настоящей кубинской "Короной". Посредником в беседе выступал немец, переводя речь Флэтвуда почти синхронно.

– Мистер Бокун, пора делать большую игру. – Американец дегустационными глотками пил неразбавленное виски. – Совет директоров "Стар-дринк" намеревается перенести часть производства в Россию.

– Я понимаю...

– Всего производства! – веско подчеркнул Флэтвуд. – Не только прохладительных напитков, но и кое-чего, как вы, русские, говорите, покрепче. Надо расширять сферы деятельности. Это главный смысл философии бизнеса! О'кей?.. – американец расплылся в улыбке.

– Райт! – по-английски поддакнул Бокун.

– Мы делаем ставку на вас! – Улыбка босса стала еще шире. – Средства выделяются грандиозные, поддержка всемерная, способы... – американец запнулся. – У вас развязаны руки, но... – он назидательно поднял палец с массивным перстнем, украшенным изумрудом, – репутация фирмы должна быть без единого пятнышка.

Бокун вдавил подбородок в грудь.

– У вас большое будущее, мистер Бокун...

***

Деятельность "Стар-дринк" в России была многогранной. Она заливала страну коричневой пузырящейся жидкостью, расфасованной в жестяные банки, пластиковые бутылки, тетрапакеты и прочую тару.

Одновременно дочерние предприятия, напрямую не связанные со "Стар-дринк", ввозили и производили спиртное, что составляло львиную часть доходов фирмы. Бокун не знал всех цифр, но догадывался – доходы улыбчивых американских парней колоссальные.

Он и сам попал под этот золотой дождь.

У медали, как известно, две стороны. В случае со "Стар-дринк" была и третья. По поручению Штеера, исполнявшего роль непосредственного руководителя, Анатолий через сеть посредников скупал партии стратегического сырья вроде редкоземельных металлов, марганцевой руды или чистого алюминия. "Стардринк" можно было сравнить с помпой, закачивающей в Россию алкоголь и высасывающей сокровища недр.

Для выполнения задания мистера Флэтвуда понадобился неприметный подмосковный городишко, который Бокун намеревался превратить в форпост империи "Стар-дринк", где он был бы полным хозяином.

Пасьянс складывался удачно. Городок имел все необходимое – обширные склады, хорошее транспортное сообщение, а главное – отлаженный механизм производства спиртного. Приди и владей, как говорили древние.

Хрунцалов – этот жирный, вечно потный боров, втиснувший свою необъятную задницу в кресло городского главы – наотрез отказывался делиться властью.

– Не подбивайте под меня клинья, – ответил он Спыхальскому, ведшему переговоры о совместном бизнесе. – Я здесь козырный туз.

Бокун не понимал тупого упрямства мэра, отвергавшего предложение сотрудничества. Но однажды он увидел любопытный фильм, снятый четой английских натуралистов в африканской саванне. Его поразил эпизод, в котором до безобразия некрасивый кабан-бородавочник оборонял свою нору от стаи гиен.

В конце концов хищницы выпустили вепрю потроха, но он так и не удрал, хотя мог. Хрунцалов, уразумел Бокун, был сродни этому бородавочнику. Своими владениями, властью и деньгами мэр делиться не собирался.

Бокун приказал Спыхальскому, отошедшему на вторые роли, свернуть переговоры. В ход пошла стратегия паука...

Мухой, угодившей в сеть, был заместитель мэра господин Сапрыкин, субъект с мелким уголовным прошлым и ненасытным аппетитом к сексуальным развлечениям. За ним люди Бокуна установили тотальную слежку. В еженедельных отчетах мелькала одна и та же пикантная деталь. Заместитель мэра регулярно пользовался услугами проституток. Но не в этом заключалась изюминка. Агенты отметили, что господина Сапрыкина тянуло на экзотику. Бывая в Москве, он "снимал" то замшелых жриц любви, на которых без содрогания нельзя было взглянуть, то див восточного типа и даже потратился на дорогущую негритянку, обслуживающую клиентов известного ночного клуба.

– Ищет остроты ощущений! – констатировал Бокун, прочитав сводки агентов. – Приготовьте этому самцу что-нибудь погорячее...

Юная куртизанка, фланировавшая по Тверской, ела мороженое. Острым розовым язычком девица слизывала тающий крем, томно прикрыв ресницами подведенные глаза. Она отшила с десяток клиентов, слетающихся к ней, как мухи на мед. Убойную привлекательность проститутке обеспечивал ее смелый наряд, состоявший из полупрозрачной блузки, заправленной в короткие джинсовые шорты, и юный возраст.

Притормозивший красный "Пежо" приветливо распахнул двери. Недолго посовещавшись с водителем, девушка села в машину.

– Сопля малолетняя клиента уводит! – благим матом заорала дама своему сутенеру, ничего не предпринимающему, чтобы восстановить справедливость.

Пастух путан подошел к возмущенной подопечной жрице любви и зажал ей рот ладонью:

– Ляпу, зараза, закрой! Из-за твоих куриных моз...гов меня на собственном члене повесят. Малышка под клиента подставлена. Усекла, кобыла? – Монолог закончился болезненным тычком под ребра.

Через несколько дней к господину Сапрыкину наведались гости. Представившись, они расселись в кресла.

Бокун, щелкнув замками элегантного кейса, достал : видеокассету:

– Взгляните на ваши художества, Валерий Александрович!

Едва засветился экран, Сапрыкин узнал комнату и кровать, где он резвился с юной проституткой.

– А вы мастак, господин Сапрыкин, – комментировал кадры Бокун. – Йогой не занимались? Такие позы простому смертному неподвластны. Вам, Валерий Александрович, в порнофильмах сниматься надо.

Такой талант на корню гибнет!..

Телевизор лопался от оргастических стенаний и стонов. Казалось, видик прокручивает пленку, запечатлевшую повальную случку в обезьяньем питомнике.

– Но и партнерша вам под стать. Завидный темперамент и изобретательность, – продолжал Бокун.

Справившийся с шоком заместитель мэра, побагровев, встал в позу оскорбленной невинности:

– Это шантаж?! Мерзавцы, сфабриковали видеозапись. Я государственный служащий...

Поднявшийся с кресла Бокун влепил пощечину господину Сапрыкину:

– Ты невыхолощенный осел...

Тот пытался поднять руки, чтобы защититься, но Сапрыкина крепко держали спутники Бокуна, продолжавшего хлестать по щекам заместителя Хрунцалова.

– Ты ублюдочное животное! – Бокун переходил на повышенные тона. – Этой девочке четырнадцать лет, а ты, тварь, что с ней делаешь! Смотри! – Схватив за челюсть, он развернул Сапрыкина лицом к экрану. – Тебя самого не тошнит?.. Четырнадцать лет! Сколько ты заплатил? Ей хватит на конфеты?

Сапрыкин мотал головой, точно на него налетел рой пчел:

– Не правда...

– Девчонка вскрыла вены. Но перед смертью она написала заявление об изнасиловании, – переход Бокуна с крика на шепот был тонким психологическим приемом, угробившим Сапрыкина.

Тот запрокинул голову и протяжно завыл на одной ноте:

– Не правда...

Приемом, который у детей называется "саечка", Бокун заставил его замолчать. Господин Сапрыкин в буквальном смысле прикусил язык, и по его подбородку заструился свекольный ручеек.

– В морг на опознание поедем?! – с ухмылкой палача спросил Бокун.

Вместо ответа господин Сапрыкин встал на колени.

Знакомый с Уголовным кодексом, бывший зэк по кличке Фарш знал о статье, карающей за вступление или склонение к половой связи несовершеннолетних.

Чтобы откупиться от тюрьмы, он мог продать душу дьяволу.

Сделка состоялась. В лагере противника Бокун заимел надежного лазутчика.

Самонадеянный мэр между тем рыл сам себе могилу. Сапрыкин доносил Хрунцалов начал собирать досье на поляка, проверил связи Спыхальского, контакты, клиентуру, "крышу". Любознательность мэра переходила границы дозволенного, и Бокун решил – пора раздавить разжиревшего градоначальника и воротилу спиртового бизнеса. Штеер поддержал это решение, пообещав прислать профессионала экстра-класса. У него, бывшего сотрудника штази, остались старые приятели в России, не изменившие ремеслу. Одни подрабатывали промышленным шпионажем, другие содержали школы платных убийц.

С исполнителем заказа Бокун предпочел бы не встречаться, но дело было слишком серьезным.

...Бокун докуривал сигарету, прислушиваясь к ночному шоссе. Между деревьями мелькнули огни фар.

Большой грузовой "Мерседес" медленно сворачивал с шоссе на проселочную дорогу. Встречная "Волга" на мгновение высветлила красный рефрижератор. Прибывал обещанный Штеером человек. Бокун посмотрел на часы и криво улыбнулся – минута в минуту.

"Это называется немецкая пунктуальность", – подумал он.

Внезапно ослепленный фарами, Бокун зажмурился, невольно прикрыв рукой лицо. Машина остановилась прямо перед ним, в каких-то двух-трех метрах.

Заглох двигатель, водитель потушил фары. Теперь грузовик был похож на гигантскую божью коровку.

Дверь кабины бесшумно открылась.

Бокун затушил каблуком окурок.

– Здравствуй! – крикнул он в темноту и сделал шаг навстречу.

– Здравствуй! – знакомый голос заставил Бокуна вздрогнуть.

Он невольно отшатнулся.

"Не может быть, – пронеслось у него в голове. – Такого просто не может быть!"

Этот голос он слышал в кошмарных видениях. Этот голос угрожал ему смертью. Среди руин "Красной Горки".

– Солодник Мхачители! – Черноволосый мужчина протягивал руку. Здравствуй, командир! – оскалился киллер, обнажая крепкие, желтые, как кукурузные зерна, зубы. – Будем прореживать?!

Солодник не узнал в респектабельном, уверенном мужчине выбирающегося из-под развалин контуженого спецназовца.

"Может, ему память отшибло?" – схватился за спасительную догадку Бокун, внутренне готовя себя к непредсказуемой реакции киллера. Но тот продолжал щериться, как обретший хлебосольного хозяина пес.

Приставку "экстра" Солодник оправдывал сполна.

Хрунцалова он разделал под орех. Правда, не без участия слизняка Сапрыкина, оставившего открытой маленькую дверцу в подвальные помещения профилактория и набросавшего план коридоров с помеченными крестиком личными апартаментами мэра. Проникнув незамеченным в переполненный пьяными гостями дом отдыха, киллер пробрался в номер.

– Зашел, баба на кровати голюсенькая лежит, а в ванной душ шумит, рассказывал Солодник. – Прикинул, не с руки пальбу открывать при свидетельнице.

Лишний визг, грохот: Я аккуратненько удавочку, хоп.

Ножками подрыгала малек и утихомирилась. Я в ванную, а там никого! Зря бабенку кончил, – сокрушался Солодник. – Тут мармелад в номер скребется.

– Кто? – задал единственный вопрос Бокун.

– Студень этот, Сапрыкин. Трясется, как студень, и жестами на сауну показывает, мол, там Хрунцалов.

Баба, наверное, его из номера вытурила. На ковре лужа блевотины... морщился Солодник. – Я чуть не поскользнулся. Чего кабан в сауну забрался? Хотя каждый по-своему с ума сходит. Я с первого выстрела рассчитывал завалить. Не получилось! Метался по сауне. Но со второго достал.

Городские газеты вынесли сообщение о гибели Хрунцалова на первые полосы. Резонанса такого масштаба Бокун не ожидал. Но нет худа без добра. Вариант замести следы складывался сам собой. Ради этой цели требовались новые жертвы, а гроссмейстер всегда готов отдать пешку, чтобы выиграть партию.

***

В двадцать минут двенадцатого Солодник вошел в дом. Двигался он бесшумно, шаря перед собой узким лучом фонарика.

Осмотрев комнату, удостоверившись, что приговоренный мирно посапывает на диване, укрывшись с головой клетчатым пледом, киллер проскользнул на кухню.

Зачерпнув кружкой воды из ведра, стоявшего у заляпанной жиром газовой плиты, черноволосый мужчина с орлиным носом утолил жажду.

Круг света заплясал по стенам. Он задержался на эбонитовом счетчике электроэнергии, пробежался по проводке и остановился на выключателе.

Солодник ухмыльнулся, словно задумавший пакость балбес-второгодник. Он сам иногда удивлялся своей изобретательности, умению обходиться без непосредственного контакта с жертвой. Предсмертные хрипы, фонтанирующая кровь из перерезанного горла, судороги и угасающие искорки жизни в глазах умирающего Солодник считал издержками профессии, по возможности стараясь не травмировать собственную психику созерцанием чужих мучений.

Достав универсальный перочинный нож, он ногтем подцепил крестовидную отвертку. Солодник неторопливо выкрутил шурупы, снял крышку и проверил контакты. Фонарик киллер держал в зубах.

Заслышав скрип дивана в комнате, Солодник машинально выдернул из-за пояса джинсов пистолет.

Вороненый ствол, готовый пулей встретить любого, кто бы ни вошел, уставился на дверной проем.

Скрип стих. Старик, сменив позу, перестал храпеть.

Так же без спешки, аккуратно киллер вернул крышку выключателя в надлежащее положение у выкрашенного белой краской косяка двери. С проводкой, двужильным проводом в синей изоляционной обмотке, он поступил не так бережно.

Разрезав провод – у Солодника был чудесный нож с лезвием из легированной стали с фирменным клеймом "три короны" шведской сталелитейной компании, – наемный убийца оголил провода, скрутив их вместе.

Далее предстояло проделать самую шумную часть подготовительных работ к казни профессора Арутюняна, ставшего кому-то ненужным, старикашки, сующего нос в дела серьезных людей.

Проводка не была скрыта под штукатуркой, как в современных домах. Она шла по оклеенным дешевыми обоями стенам, провисая кое-где. Тонкие гвоздики штапики, загнутые скобой, были хлипким креплением, но повозиться с ними Солоднику все же пришлось. Гвоздодера в универсальном ноже шведы не предусмотрели.

Поддевая шляпки ножницами, киллер выдергивал гвозди из стены с остервенением дантиста, которому надоели гнилые зубы пациента.

Сорванный кусок проводки, присоединенный к выключателю, Солодник подтянул к газовой плите.

Открыв дверцу духовки, он положил связанные между собой концы оголенного медного провода над конфоркой.

Улица, на которой стоял дом Арутюняна, не была газифицирована. Машина с надписью "Пропан-бутан. Огнеопасно" доставляла сюда красные баллоны, забирая взамен опустевшие.

У профессора баллон был заправлен под завязку.

Киллер убедился в этом до начала манипуляций с проводкой, проверив баллон на вес.

– Фейерверк должен получиться славненький! – с черным юморком произнес убийца, поворачивая ручки плиты.

Вентиль баллона он застопорил, сорвав резьбу...

***

Старику профессору снились кошмары. Начальник шарашки майор НКВД со сталинскими усами зачитывал ему смертный приговор за "вредительство и участие в троцкистской группировке".

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – бубнил фантом, оживший в подсознании Карена Акоповича.

Майор расстегивал пряжку портупеи, сворачивал из кожаного ремня петлю, набрасывал удавку на шею и, упершись коленом в грудь Арутюняну, тянул ремень на себя. Чем туже становилась петля, тем расплывчатое были черты лица энкавэдэшника, сгинувшего в подвалах Лубянки еще при Берии.

– Ты расстрелян, – хрипел химик. – По какому праву мертвец судит живого? Убирайся в могилу...

Призрак разразился сатанинским смехом, обдавая профессора зловонным запахом тления, а в пустых глазницах горели болотные огоньки.

Арутюнян отталкивался руками и ногами, тянул шею, чтобы зубами вцепиться в глотку палача, но вместо майора над ним нависала гогочущая рожа Хрунцалова:

– Каюк тебе, армяшка. Приговор приводится в исполнение безотлагательно...

Раскормленная морда покойного мэра с обвисшими лоснящимися щеками, словно у бульдога, претерпевала фантасмагорическую метаморфозу, преображаясь в один большой пятак лесного вепря...

– Уф, приснится же такая бредятина. – Хозяин дома, упавший с дивана, ощупывал шишку на голове. – Нервишки разболтались, – он разговаривал сам с собой.

По-стариковски охая, профессор оперся руками о край дивана, намереваясь подняться. Продавленные пружины по-мышиному пискнули.

Арутюнян глубоко вздохнул, набирая в легкие воздух. Грудь химика поднялась и резко опустилась.

– Утечка.., газа! – вместе с отравленным воздухом выдохнул старик.

Он хоть и был изрядно пьяным, но характерную вонь растекающегося по комнатам газа мог отличить от тысячи других запахов.

Табуретом Карен Акопович вышиб оконное стекло.

Босиком, полуголый, стремглав кинулся к дверям, открыл их ударом ноги, и только оказавшись на улице, профессор утер холодную испарину со лба.

– Допился, хроник. Газ оставил открытым! – выругался Арутюнян, влепив себе пощечину.

Куры, разбуженные грохотом в доме, испуганно закудахтали в пристроенном у веранды низеньком курятнике с крышей из кусков шифера и рубероида.

– Спите, пернатые! Ситуация под контролем! – К профессору вернулась хмельная удаль. – Сквознячком протянет за секунду... – успокоил он себя и несушек.

Хохлушки тем не менее надрывались, словно к ним в гости пожаловал хорек.

– Дуры в перьях! – выпалил старик, раздраженный птичьим гомоном.

От кудахтанья Карена Акоповича мутило. Вдобавок к этим неприятностям изжога терзала пищевод профессору, посадившему желудок в годы суровой молодости, когда пайки хватало ровно настолько, чтобы дойти из барака в лабораторию, не зарывшись носом в сугроб или не плюхнувшись в лужу.

"У меня же пивко очаковское в холодильнике... – вспомнил о заначке Арутюнян. – Возьму – и на свежий воздух. Баллон перекрыть тоже надо".

Шаркающей походкой утомленного жизнью пожилого человека, прикрывая нос ладонью, Карен Акопович прошел на кухню. Безошибочно ориентируясь в темноте, он нащупал вентиль газового баллона.

– Заржавел ты, что ли? – тужился старик, пыхтя над застопоренным вентилем.

Дышать становилось все труднее. Газ разъедал глаза, вызывая потоки слез. На антресолях дома был ящик с инструментами, в том числе имелся и разводной ключ.

Подставив табурет, Арутюнян встал на него, открыл антресоли, расположенные над входом в кухню.

Сунув руку в ящик, он напоролся на что-то острое...

– Черт подери.., темнотища.

Рукой профессор нашарил выключатель, перевел его в положение "включено". Связанные концы проводки заискрились, став детонатором для газа, скопившегося в духовке.

Этот взрыв профессор Арутюнян успел услышать и даже увидеть. Но второй, гораздо более мощный, огненным смерчем подхватил старика, метнул его тело, уже иссеченное осколками взорвавшегося баллона, на вздыбившийся пол.

Адский огонь длинными языками вырвался в ночь через открытые двери и окна с повылетавшими стеклами и вернулся назад, словно какой-то гигантский насос закачал его обратно в дом – довершить начатое.

Глава 3

Весной хорошеют женщины, набухают почки, худеют от любовной истомы коты, вопящие на крышах серенады хвостатым подругам. Природа обновляется, отогреваясь под лучами встающего все выше над горизонтом солнца.

Только свалка, клоака города, в благословенную пору года становится еще безобразнее.

Сошедший снег обнажает скрытые язвы. Миазмы гниения пеленой висят над курганами отбросов. Вода с радужной пленкой на поверхности разливается безбрежным морем, по которому, надев пластиковые мешки на ноги, бродят бомжи со своими посохами-царапками.

Рогожин, вытягивая ноги из раскисшей глины, шел к берлоге Степаныча. В пакете он нес продуктовый набор, чтобы отставной майор мог подкрепиться человеческой едой, а не ассорти из объедков.

У развилки тропы, где почва была посуше, на маленьком, не залитом водой островке стоял знакомый Рогожину автомобиль с растрескавшимся лобовым стеклом. Рядом в приветственном полупоклоне согнулся Пыжик.

– Здрасте! – Его лицо, залепленное лейкопластырем, выражало глубочайшее почтение и подобострастие.

В багажник машины бомжи из его бригады загружали собранную "пушнину", то есть стеклотару, рассортированную по картонным коробкам.

– Дань собираешь? – с металлом в голосе спросил Дмитрий, выбирая, куда ступить, чтобы не увязнуть в болоте.

Пыжик заискивающе улыбнулся:

– Способствую, так сказать, утилизации отходов.

На верхней челюсти предводителя мафии мусорокопателей недоставало двух передних зубов. В прореху, когда он говорил, высовывался розовый кончик языка, отчего Пыжик был похож на преданного пса, подбежавшего к хозяину.

– Вы к Степанычу? – навязчиво-любезно спросил он, и его улыбка стала еще приторнее.

– К нему.

– Может, проводить? – услужливость Пыжика не знала границ.

– Сам доберусь...

Раскатанная машинами дорога превратилась в речушку кашицеобразной грязи. Рогожин огляделся, высматривая подходящее место для переправы.

– Подождите, я передачу Степанычу приготовил!

Пыжик вернулся с коробкой, на боковой стенке которой красовались штриховой код и надпись: "Сникерс".

– Вот, передайте, пожалуйста, если вас не затруднит.

– Шоколадками ветерана подкармливаешь? – Дмитрий отогнул картонный клапан.

Содержимое коробки состояло из каких-то радиодеталей, клубков проводов, трансформаторов и плат.

– Мне ваш друг заказ дал! – торопливо объяснял Пыжик. – Собирать все, что связано с радиотехникой, и к нему на фазенду сгружать. Вот я и расстарался.

Интерьер землянки изменился. Рогожин приметил это, спускаясь по лестнице. Она словно стала чище и просторнее.

– Степаныч, ты генеральную весеннюю уборку сделал? – вместо приветствия воскликнул Рогожин, отдав честь отставному майору.

Тот сидел на топчане, фасуя по пакетикам какую-то дребедень.

– Руку к пустой голове не прикладывают! – буркнул Степаныч, пододвигаясь. – Лампочку я присобачил. От керосинки глаз замыливается. Аккумулятор Хвалько притарабанил подзаряженный, – он указал на стоявший у изголовья топчана источник питания.

– Цивилизация добралась до пещеры отшельника... – пошутил Дмитрий, выкладывая из пакета продукты. – Расщедрился вождь бомжатника.

– Морду ты ему набил, вот и расщедрился. Он теперь тише воды ниже травы.

Носик чайника без ручки запыхтел паром. Степаныч обхватил его тряпкой, снял с "буржуйки" и разлил кипяток по банкам, предварительно насыпав туда заварки.

– Пей, Дима. Настоящий цейлонский. С пенсии купил... Сегодня четвертинку хлобыстнуть полагалось бы, но я в глухой завязке. С бухалом покончено, – он был угрюм и сосредоточен.

– От Ветрова приходили? – Рогожин внимательно осмотрел старика.

– Придут и по мою душу! Куда они денутся? – с затаенной ненавистью произнес Степаныч.

Он разорвал бумажную упаковку сахара, слипшегося от сырости в монолитный кирпич. Ударом кулака раскрошил его.

– – Подсолоди чаек, – ладонью он сгреб крошево в кучу. Помолчал, собираясь с мыслями, и глухо сказал:

– Юрчик преставился. Кровью под себя дней десять ходил...

Рогожин знал: юродивого поместили в психиатрическую больницу по распоряжению начальника УВД.

Свидетель из умственно отсталого человечка был никудышный, его показания не приняли бы в суде.

– Отбили страдальцу в ментовке внутренности, – продолжал Степаныч. – Я Юрчика в психушке не видел. Ветров встречаться запретил. Сказал: "Приедешь в дурдоме и повесишься". Санитаров упредил, скотина, мол, старого полудурка харей о железные ворота, если сунется, – лицо отставного майора скривилось, точно от зубной боли. – Тоска, Дмитрий... Больных головой никогда на Руси не обижали. Полагали, юродивые с богом беседуют и простому человеку их разговор не понять. Каждый норовил кусок хлеба в суму дурачку-нищему положить, накатившаяся слеза предательски блеснула в глазах Степаныча.

– Я знаю, как тяжело друзей терять...

Он вспомнил перевал, гортанные крики иорданца, громовым эхом разносящиеся по ущельям звуки выстрелов снайперских винтовок и предсмертные стоны преданных московскими стратегами бойцов разведгруппы.

В молчании, точно на поминальном ужине, два офицера допили чай, и каждый думал о своем: несбывшихся мечтах, злодейке-судьбе, загнавшей их в землянку на окраине городской свалки, и о тех, кто в этом виноват.

Тишину нарушил Рогожин.

– Тебе Пыжик хлам какой-то передать просил, – он ногой пододвинул коробку. – Ремонтируешь бытовую технику соседей?

Опрокинув коробку, Степаныч высыпал радиодетали на пол. Присел на корточки и, точно петух на навозной куче, стал быстро разгребать образовавшуюся из плат и проводки гору.

– Ты скажи, что надо. Я куплю в магазине. – Заинтригованный азартом отставника Дмитрий поднял трансформатор со сгоревшей обмоткой.

– Бабки лишние? – осуждающе спросил Степаныч, кусачками кромсая пришедший в негодность блок питания телевизора. – Стонут – кризис в стране, а на помойку миллионы выбрасывают. Да здесь баллистическую ракету собрать можно, только ройся, не ленись. Залежи золота под ногами!

– Ей-богу, Степаныч, ты от Плюшкина мало чем отличаешься! – дружелюбно хохотнул Рогожин.

– Ну, у Плюшкина дохлые мухи в настойке плавали, а у меня вот что есть, – не без гордости сказал бывший ракетчик, доставая фибровый чемодан с железной окантовкой.

В таких чемоданах в послевоенные годы офицеры привозили из Германии фарфоровую посуду, шелковое белье и многие другие диковинные предметы роскоши.

Степаныч замешкался с заедавшим замком.

– Показывай сокровища! – шутливо поторопил Рогожин.

Увиденное отбило у Дмитрия охоту упражняться в юморе. На треть чемодан был заполнен желтоватым веществом, напоминающим расплющенные бруски тола.

– Пластит?! – прошептал Рогожин. – Откуда?

Взрывчатое вещество такого типа применялось только в армии. Промышленные пиротехнические работы вроде разрушения скальных пород при прокладке тоннелей, сноса зданий взрывом направленного действия исполнялись тротиловыми шашками, динамитом, но не этим веществом.

Пластит в коробках навешивали на танки "Т-80" или "Т-72", чтобы, взрываясь, он отбрасывал снаряды. Пользовались им и подрывники-диверсанты.

– Откуда? От верблюда! – загадочно откликнулся Степаныч. – Сперли со складов приятели-бомжи.

Попотчевали солдатика водчонкой, Лизку-Мотороллу под него подстелили, он и запустил мужиков. Хотели к зиме бельишко теплое стащить, да не туда попали.

Жалко было с пустыми руками уходить. На водку потратились, Лизку солдатик после долгого воздержания того... – Степаныч сделал неприличный жест, – измочалил. Они и набрали что было. Мыться пробовали пластитом. Говорят, ни хрена не пенится. Волдыри по всему телу с кулак после помывки. Кеша-Философ, у него будка на северной стороне свалки, до весны пластит у себя держал, не выбрасывал. Ученый мужик, философский факультет МГУ окончил, но дочитался до белой горячки, спрятался от людей на помойке. – Степаныч доской прикрыл доступ к чемодану, задвинутому под топчан. – Сообразил ко мне прийти. Говорит: "Ты, Суворов, человек военный, в этих делах просекаешь больше, чем я, покупай за два "фауста", вина по ноль-семь, значит.

– Выгодная сделка! – сказал Рогожин и, догадавшись, зачем старику взрывчатое вещество, которого хватило бы поднять на воздух половину многоквартирного дома, добавил:

– Бомбу для Ветрова мастеришь?

– Детонатор оригинальной конструкции собираю, – на полном серьезе ответил отставной майор. Не позволю паскуде надо мной издеваться. И от показаний откажусь! – с решимостью обреченного выдал Степаныч. – Взорву и себя, и управление ментовское к едреной фене!

"А ведь взорвет, – подумал Рогожин. – Чумовой старик".

– Ты брось камикадзе из себя изображать! – он погрозил отставному майору пальцем. – Мы эту банду под монастырь без ненужных жертв подведем. Увидит Ветров небо в клеточку, я тебе обещаю. И Сергей на свободу выйдет. Дело-то белыми нитками шито. Я с профессором Арутюняном переговорил. Одно слабое место уже нащупал. Осталось раздобыть какие-либо документы, фальшивые накладные, например, доказывающие сокрытие прибыли в особо крупных размерах, и прижать Ветрова с братвой к стене.

Вытянем Сергея, документы на стол министра МВД лягут. Пускай со своими держимордами разбирается.

– Угу! – отозвался Степаныч. – Дерзай... Бумажки тебе на подносе принесут?

– Достану! – уверенно ответил Рогожин. – Завари еще чаю.

Раскалывая топориком полено на щепки, Степаныч бормотал что-то себе под нос.

– Химик.., профессор! – Внезапно он вскинул голову. – На Кленовой дом?

– Какой дом?

– Профессора! Бывшего зэка, химичившего в шарашке!

– Да, улица Кленовая...

– Сгорел ночью профессор...

– Проспись, старик! – Дмитрий схватил отставного майора за костлявое плечо. – Я говорил вчера с Арутюняном.

– Сегодня он с ангелами беседует! – судорожно двигая челюстью, выдавливал слова Степаныч. – Ночью в доме газовый баллон взорвался. Домишко по бревнышкам разнесло. Кеша-Философ от водил узнал. Весь город талдычит о пожаре...

Городская площадь походила на растревоженный муравейник. У постамента памятника со снятой фигурой какого-то малозначительного пролетарского деятеля была сооружена трибуна, декорированная лентами цветов государственного флага.

По бокам трибуны находились столбы "матюгальников" – стодвадцативаттных колонок, усиливавших голос оратора до рева самца-слона в период брачных игр.

Музыка, пропущенная через динамики этих ящиков, была на один мотив: грохот электронных бубнов, забивающий голос исполнителя. Оператор, разбитной паренек в бейсбольной кепке с повернутым назад козырьком, устроившись под трибуной, развлекался, вращая ручки пульта.

Над площадью как будто кружила эскадрилья реактивных истребителей, заходя на посадку и снова взмывая к облакам. Но людям, собравшимся на площади отпраздновать День города, какофония дискотеки под открытым небом не мешала веселиться. Они толпились у ларьков. Дети покупали сладости. Мужчины заправлялись пивом. Женщины сплетничали, не забывая следить за теми и другими. Подростки тусовались отдельными группами, стараясь пробраться поближе к деревянной эстраде, где должно было состояться кульминационное событие праздника – театрализованное представление.