Текст книги "Камни в холодной воде (СИ)"

Автор книги: Sиничка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

В этот момент со стороны лагеря донёсся протяжный скрип – с таким звуком обычно открывались ворота стационара, когда кому-то нужно было проехать.

Сомнений быть не могло – кто-то приехал в «Тайгу».

– Кого это там чёрт принёс? – с досадой воскликнула Лия, отстраняясь от Вадима Борисовича. Момент был испорчен.

– Сами черти себя и принесли, – ответил Ильинский, чуть улыбнувшись не то смущённо, не то весело. – Это геологи из Института. Разве Малиновский тебе не сказал?

Ладони Лии всё ещё лежали на его плечах, но он, казалось, не обращал на этой внимания, а скорее даже наслаждался.

– Он был чем-то недоволен, – пожала плечами Лия, нехотя убирая руки в карманы мокрых штанов. – Теперь понятно, чем. Гостей-то Саша не очень любит. Как и вы, впрочем. – Она на мгновение задумалась, а затем спросила: – Вообще, что плохого в геологах?

– Почему в них должно быть что-то плохое? – усмехнулся Вадим Борисович.

– Вы их не любите.

– Неправда. С чего ты взяла?

– Вы говорили, что геологи пью как… геологи! – Лия упёрла руки в бока и с вызовом посмотрела на Вадима Борисовича, который, казалось, стал почти прежним.

Упёртым и вредным.

– Я такого не говорил, – упрямо, почти как раньше, когда она силилась доказать какие-то его промахи, ответил Ильинский. – Я не люблю гостей. А против геологов я ничего не имею.

– Говорили, – широко распахнув глаза и почти закипая, чувствуя, как бьётся сердце – уже от другого возбуждения, которое она всегда испытывала при спорах с Вадимом Борисовичем, произнесла Лия. – А вообще, надо бы их встретить, – она решила сменить тему, – а то как-то не вежливо получится. Вдруг они что-нибудь поесть привезли.

– Хватит жрать, – буркнул Ильинский, но Лия видела, как он усмехается в бороду.

– Да и переодеться, наверное, надо, – задумчиво произнесла Лия, вдруг отчётливо понимая, что переодеваться ей, в сущности, не во что. Просить одежду у Лизы она была не намерена. – А то что же люди подумают…

– Геологи не люди, – оставаясь верным себе в противоречивости, перебил её Ильинский. – Они геологи, у них всё к земле поближе. Их пять человек – Малиновский говорил. – Он на мгновение замолчал, а затем добавил: – И, скорее всего, там Рита Громова.

– Кто такая Рита Громова? – с подозрением спросила Лия. Новые люди на стационаре всегда вызывали здоровое подозрение насчёт профпригодности.

– Начальница экспедиционного отряда. Лёша Орлов рассказывал, что, когда она училась, её называли Ритка-Два-Стакана, – усмехнулся Ильинский. – Она хороший специалист, доктор наук и играет на гитаре твои любимые песни.

– А «Камни в холодной воде»? – сердце радостно подпрыгнуло. За хорошего гитариста можно было простить геологам всё, даже ещё не совершённые грехи.

– Одно из её любимых произведений. Она давненько не приезжала в «Тайгу».

– Она мне уже нравится, – с уважением проговорила Лия, чувствуя к этой неизвестной Громовой симпатию.

У неё так часто бывало – одно лишь имя говорило о многом. Так было и с Вадимом Борисовичем. Когда пятикурсники, приведшие к ним с агитацией по профилям, произнесли имя их научного руководителя – Вадим Борисович Ильинский, Лия уже поняла, что этот человек будет что-то для неё значить. И это покалывающее чувство в груди, которое кто-то называет шестым, а кто-то интуицией, не подвело.

– Громова прикольная, как вы любите говорить, – заметил Ильинский. – Впрочем, сегодня вечером сама увидишь. – Он улыбнулся, словно в предвкушении застолья.

«Нам всем нужна объединяющая вечеринка», – подумала Лия, а вслух произнесла: – Может, пойдём, поздороваемся?

***

На широкой выкошенной старательным, пока не пьёт, Горским полянке между домиками стоял серый УАЗик-буханка, задние дверцы которого были широко распахнуты. Обойдя машину, Лия увидела, что геологи – по крайней мере, четверо из них, разгружали багаж – инструменты, рюкзаки с вещами и полные пакеты с едой. Сквозь полупрозрачные полиэтиленовые плёнки проглядывали упаковки сока, бутылки с водкой, сыр, различные колбасы, разнообразная зелень и блоки сигаретных пачек. Под одним из узких сидений машины стоял термостат, наклейка на котором говорила сама за себя, а когда один из геологов открыл его, чтобы проверить содержимое, Лия увидела то, чего не ела уже два месяца – мясо.

На стационаре не было ничего мясного, кроме тушёнки и иногда рыбы, поэтому приезды гостей любили все студенты – на праздниках-встречах можно было хорошо поесть. При виде плотно упакованного в прозрачную пищевую плёнку мяса Лия почувствовала, как рот наполняется вязкой слюной. Желудок жалобно заурчал, и она поняла, что ничего не ела со вчерашнего вечера.

– О, шашлычок, – Лия не успела даже подумать, как слова вырвались сами.

– Шашлычок, – подтвердил Алексей Орлов – весёлый и шумный мужчина, который каждый год приезжал на пару недель в Тайгу – половить насекомых и поболтать с Горским. Сейчас он стоял, облокотившись на УАЗик, и курил. – Как жизнь молодая? – его зелёно-голубые, практически гетерохромные глаза задорно блестели.

– Да так, потихоньку, – отговорилась общими словами Лия. Она чувствовала себя немного неловко, особенно в мокрых штанах и рубашке – переодеться ей пока было не во что. – Как там в городе?

– Всё на месте, – ответил Орлов. – Вадим Борисович, здравствуйте!

Лия повернула голову и увидела Ильинского, который, наконец, показался в лагере – он задержался, отправив Лию вперёд, чтобы не возникло неудобных вопросов, что же они делали вдвоём на берегу мокрые.

«Это может вызвать подозрения», – серьёзно сказал он.

При одном взгляде, брошенном на Вадима Борисовича, Лия поняла, что прийти по-отдельности, явно, было мало. Ильинский не переоделся, а вышел к геологам как был – в мокрых штанах и куртке, с оборванной пуговицей на измятой рубашке. При каждом шаге его сапоги хлюпали – воды в них явно было не меньше, чем в сапогах Лии, которые она успела занести в домик.

– Здравствуйте, – кивнул Ильинский, подходя ближе и протягивая Орлову руку, которую Алексей тут же пожал. – Чего приехали? – он снова вошёл в образ саркастичного начальника практики, каким был все эти годы.

– У них командировка, – кивнул на уносивших вещи в свободный домик геологов, Орлов, – а у меня – отпуск.

– И ты решил помочь нам? – усмехнулся Ильинский. – Пойдёшь завтра за мышами? А то ребята устали.

Лия удивлённо приподняла бровь – она не припоминала, чтобы когда-либо Вадим Борисович устраивал кому-то внеплановый выходной.

«Пуля многое меняет в голове, – подумала она, чувствуя, как прохладный ветерок играет в волосах, а лучи заходящего солнца греют спину. – Даже если остаётся в карабине».

– Схожу, почему нет, – согласно кивнул Орлов. – Сигаретку? – он протянул Ильинскому пачку LD с ментолом – заметил, как нервно Вадим Борисович поглядывает на дымящуюся сигарету в пальцах Орлова, то запуская, то вынимая руку из кармана.

– Спасибо, – поблагодарил Ильинский, с радостью беря сигарету чуть дрогнувшими пальцами и прикуривая от своей зажигалки. – Свои я намочил, – он грустно вздохнул, – а до домика пока не дошёл.

– Решили искупаться? – усмехнулся Орлов, переводя взгляд с Ильинского на Лию, которая, чувствуя, как кровь приливает к щекам, захотела провалиться сквозь землю.

– Водичка что надо, – отшутился Вадим Борисович. – Провожали Александра Владимировича.

– Саша теперь уже Александр Владимирович? – раздался за спиной Лии женский голос.

Лия уловила терпкие, но приятные, ненавязчивые нотки дыма – так пахли только сигареты Marlboro. Она обернулась и увидела идущую к ним рыжеволосую женщину в камуфляжном костюме. Когда женщина подошла ближе, Лия с удивлением обнаружила, что Громова, а это, вероятно, была именно она, ещё ниже неё.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровались Громова. – Я – Маргарита Алексеевна, Громова моя фамилия.

– Лия, – ответила Лия, пожимая протянутую ей миниатюрную ладонь с ощутимыми мозолями от снаряжения на пальцах. Громова ей уже нравилась. В ней не было самодовольства Лизы и наигранного умствования. – Очень приятно.

– Взаимно, – улыбнулась Маргарита Алексеевна, стряхивая на траву пепел, и обратилась к Ильинскому: – Здравствуй, Вадим Борисович. Мы тут тебе хороших сигарет привезли. – Она протянула Ильинскому два блока Marlboro. – Это – настоящие буржуйские сигареты. Я просто только вчера прилетела из Амстердама, – пояснила Громова. – Так что с корабля на бал – из Голландии в «Тайгу».

– Мне неловко будет их курить, – Вадим Борисович несколько смутился, принимая подарок. – Но всё равно спасибо.

– Всегда пожалуйста, – Громова достала из кармана штанов пустую пачку из-под сигарет и бросила туда окурок. – А теперь скажите мне – кто из вас Лиза Бакланова? – она обвела присутствующих вопросительным взглядом карих глаз. – Лёша, опусти руку, – одёрнула она Орлова, который «притворился» Лизонькой.

– Это я, – произнесла Лиза, которая за мгновение до этого вышла из лаборатории орнитологии, видимо, вернулась с обхода. – Вениамин Геннадьевич мне что-то передал? – Лие показалось, что её серо-зелёные глаза за стёклами больших очков радостно блеснули.

«Может, она его действительно любит?»

– Передал, – подтвердила Маргарита Алексеевна и, пошарив рукой под сидением в салоне, подала Лизе синий термостат. – Реагенты для хромосомных исследований. И пламенный привет, – она улыбнулась, – сказал, что приедет через пару дней.

– Спасибо, – поблагодарила Лиза, принимая у Маргариты Алексеевны термостат, а затем, обращаясь к Лие и Ильинскому, добавила: – Я вас искала, Вадим Борисович, и Лию тоже. Там птица сидит в клетке – я такую не знаю.

– Мы провожали Александра Владимировича, – ответила Лия. – Показывай птицу.

Запал ссориться исчез, лишь неприятный осадок того, что Ильинский мог быть с Лизой, царапал сердце.

– Чудно, – произнесла Маргарита Алексеевна, когда Лия направилась вслед за Лизой в лабораторию. – Эй, гарные хлопцы! – Громова увидела идущих по тропинке со стороны кухни Эдика и Андрея. – Может, затопим баньку?

***

Над трубой небольшой бревенчатой бани курился дымок, который, рассеиваясь, исчезал в тёмно-синем вечернем небе, на котором уже начинали зажигаться первые звёзды.

Лия сидела на ступеньках лестницы балкона-курятника своего домика и ждала, когда освободится баня, в которой сейчас мылись Эдик и Андрей, благо, размер помещения позволял. С заходом солнца, которое обдало последними светло-жёлтыми лучами тайгу, размазав по небу розовые и золотистые сполохи, стало заметно прохладнее, и Лия откровенно мёрзла в по-прежнему сырых вещах.

Она перебросила из одной руки в другую пакет с банными принадлежностями ― шампунем, куском земляничного мыла и выцветшими хлопковыми шортами, которые она хотела оставить в «Тайге» и которые теперь сходили за трусы, так как больше ничего подходящего Лия не нашла. Полосатое полотенце, одолженное у Андрея, она закинула на шею.

Мимо неё в сгущающихся сумерках то и дело проходил кто-нибудь из геологов, мокрых и красных после горячей бани, и которые для Лии были все как один, впрочем, как и какие-нибудь гости Горского, которые сплавлялись к нему по реке. Она не запоминали ни их имён, ни лиц. Это было ни к чему, обычно никого из них она больше не видела.

Геологи над чем-то смеялись и проносились мимо Лии как тени. На кухне было какое-то игристое оживление ― за отменную баньку в исполнении Андрея и Эдика гости решили освободить хозяев стационара от лишней возни и сами накрывали «поляну» ― мариновали шашлык, решали помидоры и огурцы на салат, делали бутерброды. Когда Лия в ожидании бани сунулась, было, на кухню, Маргарита Алексеевна с улыбкой её выпроводила, заявив, что они всё сделают сами, тем более что кто-то был в городе и Амстердаме, а кто-то уже два месяца сидит в тайге.

Поэтому Лия, завершив последний обход, сидела на деревянных ступеньках, успевших стать влажными от её сырых штанов, и маялась от безделья. Она, опершись локтями о широко расставленные колени, смотрела вдаль, где за воротами уже начинал клубиться в пойме Тайгинки туман.

– Чего сидишь?

Лия и обернулась: рядом с ней стоял и курил привезённые сигареты Ильинский.

– Баню жду, ― для убедительности Лия пошуршала пакетом. ― А вы?

– Пошли, ― оставил без ответа её вопрос Вадим Борисович.

– Куда и зачем? ― однако, поднялась с лестницы. ― Я пропущу очередь в баню.

– Не пропустишь. ― Ильинский развернулся и неспешно пошёл в сторону своего домика.

– Вот так всегда, ― буркнула Лия и, подхватив пакет, который ударял её по ноге и шуршал при каждом шаге, направилась вслед за Ильинским.

В коридоре домика Вадима Борисовича было темно, лишь тусклый свет догорающего дня пробивался сквозь пыльное окно, глядя на которое Лия дала себе слово отмыть его, во что бы то ни стало, даже если Ильинский снова упрётся рогом, как делал это всегда, когда она заводила речь об уборке в его домике.

Вадим Борисович долго рылся в походных рюкзаках и пакетах, которые были свалены в кучу в углу его комнаты и, наконец, извёл оттуда рубашку.

– Держи, ― он протянул рубашку изумлённой Лие.

– Вадим Борисович, да я как-нибудь обойдусь… ― начала было она, отчаянно краснея и чувствуя, как учащается биение сердца.

– Бери. ― Ильинский подошёл к ней вплотную.

– Мы что, опять друзья? ― Лия, наклонив голову, взяла рубашку.

– От тебя зависит, ― Ильинский не смотрел на неё, как делал всегда, когда чувствовал себя неловко или виновато.

– Я с вами не ссорилась, ― чопорно ответила Лия. ― Ой, Вадим Борисович, ― она неловко улыбнулась, ― у вас перо в волосах.

Она подняла руку и убрала невесомое пушистое пёрышко с пепельных волос Ильинского, небрежно упавших на высокий лоб. С последнего обхода она принесла горлицу, которая забавно ворковала и роняла бледно-розовый пух, хлопая крыльями. Лия посчитала это хорошим знаком, хотя никогда особо не любила голубей.

Ильинский никак не отреагировал на невесомое прикосновение пальцев Лии к своим волосам; она делала это много раз, и, в какой-то степени, Вадим Борисович уже привык к подобным проявлениям заботы. Лишь едва заметный блеск в его глазах, разогнавший на миг прочно гнездившуюся там тоскливую пустоту, подсказал Лии, что ему приятно.

– Я пойду, ― разорвала повисшее неловкое молчание Лия. ― Кажется, мальчики уже намылись, ― она и правда слышала, как легко вертевшаяся на петлях дверь бани с размаху ударила о деревянную стенку. ― Спасибо за рубашку. ― И она быстрым шагом направилась в баню.

Андрей и Эдик постарались на славу – внутри был настоящий «ташкент». Лия с наслаждением вдыхала тяжёлый воздух, пропитанный запахом хвои – геологи сходили до ближайших елей. Оказаться в горячей бане после холодной реки было приятно, и Лия, смывая пушистую белую пену от шампуня с волос, думала, что всё это было не напрасно. Не зря она искупалась, не зря оставила цепочку, не зря язвила все эти четыре дня. Видимо, это и была единственная возможность пробиться через глухую стену, которую выстроил вокруг себя Вадим Борисович.

У него не было семьи. Лия вдруг вспомнила об этом, яростно вытирая полотенцем волосы, когда вышла из жаркой парилки в предбанник, где потоки непривычно холодного вечернего воздуха буквально вонзились в кожу острыми лезвиями. Стараясь не обращать на них внимания и беззвучно ругаясь, Лия надела шорты, набросила на плечи полотенце, и тут её взгляд упал на рубашку, лежавшую на банной лавке.

Чувствуя, как спина покрывается мурашками, а пальцы подёргиваются, Лия с замиранием сердца надела рубашку Ильинского – тёплую, флисовую коричневую в клетку, которая была ей почти как платье. Прикосновение мягкой ткани к ещё влажной и горячей коже прошлось дрожью по всему телу, заставляя горло пересохнуть. Лия вздохнула, чтобы унять частое дыхание и прикрыла глаза. Если она так остро реагирует на вещи, которые носил Вадим Борисович, и на его поцелуи, то как она поведёт себя, если он захочет чего-то большего.

Если она захочет чего-то большего.

Лия тряхнула головой, отбрасывая назад пряди мокрых чистых волос. Волноваться она будет позже, а сейчас она хотела зайти к ребятам.

***

– Развратничаете? ― Лия постучала костяшкой согнутого пальца в дверь, за которой раздавались звуки какого-то фильма.

– Содомируем, ― донёсся до неё наигранно-серьёзный голос Андрея из-за двери.

– Ну тогда я захожу, ― Лия открыла дверь и, поднырнув под занавеской, оказалась в тёплой комнате. Очки она благоразумно надевать не стала.

Андрей и Эдик, которые, как и геологи, и сама Лия были чистыми, раскрасневшимися и довольными, сидели с ногами на нарах и смотрели, кажется, во второй раз, «Гуррен-Лаганн»².

– Вот не посмотрят своё аниме и бесятся, – засмеялась Лия, присаживаясь на край нар.

– Ну, кто-то сегодня пойдет смотреть гига-бур Борисыча, – заметил, давясь смехом, Эдик. Похоже, они давно что-то оживлённо обсуждали. Переглянувшись, оба неприлично заржали.

– Завидуйте молча, – в тон им Лия, а затем добавила: – Вы идете к геологам на костер?

– Конечно. Они же не Дружинин с девочкой – пригласили всех, – ответил Андрей. – Да и Борисыч перед нами извинился.

– Таки извинился? – Лия вопросительно изогнула бровь. – И что сказал? – сердце стукнуло особенно звонко, а щёки как назло загорелись румянцем.

Спокойно говорить об Ильинском Лия теперь не могла. Она и раньше временами заливалась краской и чувствовала, как перехватывает дыхание, но после несостоявшегося отплытия её чувства словно взяли новый виток и, подобно спирали, набирали головокружительные обороты.

– Что у нас завтра выходной, потому что Лёша пойдёт за мышами, ― ответил за Андрея Эдик.

– И это можно расценивать как извинение, ― добавил Андрей. ― А рубашка тебе идёт, ― его зелёные глаза за стёклами очков весело сверкнули, на губах играла понимающая улыбка.

– Да ну вас, ― Лия ткнула Борисова согнутым пальцем в бок. ― Вообще, откуда вы всё знаете? ― она выжидающе посмотрела на парней. ― Не Борисыч же вам всё рассказал.

– Мы сегодня после тебя зашли к Горскому, ― начал Эдик. ― Мы выпили с ним «по соточке», ― Кандаров подавил смешок, улыбаясь, ― и он нам по большому секрету рассказал, что Борисыч сидел у него всю ночь и рассказывал про то, как же плохо он с тобой поступает.

– Если дословно, ― заметил Андрей, ― то это было примерно так: «Я сказал ему: Борисыч, если ты Лильку любишь, и если она тебя любит, то будь с ней. Не решай за девчонку, говорю, она умная, поймёт».

– Так вот, почему он с утра был на кухне, – пробормотала Лия.

– Ну а когда мимо нас к берегу, как конь, пронёсся Ильинский с горящими глазами, мы поняли, что он своего добьётся, ― подвёл итог Андрей.

– И как это выглядело со стороны? ― Лия понимала, что мальчики были на верху склона и всё видели, так что решила спросить прямо.

– Грустно, нежно и немного смешно, если честно, ― произнёс Андрей, беря со столика расчёску и проводя гребешком по тонким мокрым волосам. ― Он давно тебя любит, ― взгляд его зелёных глаз встретился с карими глазами Лии. – Эдик говорил, курса с первого.

– Трепло ты, Эдик, ― беззлобно проворчала Лия, легко соскакивая с нар. ― Ну, чего расселись? ― она взмахнула руками, желая поднять мальчиков. ― Геологи сейчас весь шашлык сожрут!

***

Гости действительно постарались на славу и, когда Лия, Андрей и Эдик, смеясь и перебрасываясь шутками, подошли к кухне, отчётливо уловили пряный запах жарящегося в ржавом мангале на чёрно-алых углях, горящих в темноте призывными огоньками, шашлыка. Геологи словно тени проносились мимо, заслоняя свет углей, принося из кухни тарелки, вилки и закуску.

Орлов и ещё кто-то из геологов спустились по земляной лестнице на берег, заросший ивняком, и притащили огромное количество сухих ивовых веток, которые, вместе со старыми скамейками, пошли на растопку.

Теперь на берегу горел костёр, вокруг которого уже начинали рассаживаться геологи. Отсветы пламени, играли на траве, а горящие искры взметались в чёрно-синее небо, горизонт которого ещё едва заметно алел тонкими, словно артерии, последними лучами солнца. Возле костра было тепло, даже жарко, а сполохи света выхватили из темноты, когда Лия и ребята подошли ближе, гладко отполированную гитару с красной лентой на грифе.

Возле мангала стоял грубо сколоченный деревянный стол, который был здесь уже давно, и на котором и были расставлены угощения. Полногрудая красавица Маргарита Алексеевна стояла с сигаретой в зубах и помешивала половником в кастрюле глинтвейн, разливая его по принесённым из кухни кружкам. Лия издалека почувствовала приятный запах тёплых яблок и корицы.

– Добрый вечер, – Маргарита Алексеевна на мгновение оторвалась от разлива и повернулась к Лие, улыбаясь. – Будешь глинтвейн? – она указала маленьким половником на эмалированную кастрюлю с яркими масляными птицами на боку, над которой вился белый парок.

– Да, конечно, – ответила Лия, подавая Маргарите Алексеевне кружку, в которую та тут же налила два черпачка глинтвейна. – Спасибо, – поблагодарила она, забирая кружку и чувствуя приятное, почти обжигающее тепло.

– На здоровье, – улыбнулась Маргарита Алексеевна.

Она оставила половник в кастрюле и, подойдя к костру, взяла со стула лежавшую на нём до этого гитару. Присела, закину ногу на ногу, чуть подёргала струны, которые издали тихое бренчание, подкрутила басы и, подняв на собравшихся взгляд ярких карих глаз, спросила:

– Ну что, сначала споём нашу песню, а потом – за встречу? – она указала рукой на стоявшие на столе рюмки с водкой.

– Пой, Маргарита Алексеевна, – усмехнулся Орлов. – А потом можно и за встречу.

– Когда я на почте служил ямщиком, ко мне постучался косматый…

– геолог…

– биолог…

Лия подпевала вместе со всеми, улыбаясь. От голоса Маргариты Алексеевны на душе становилась тепло и приятно, будто пела она не о суровой тайге, а о вечном блаженстве.

Птица Сирин над моей головой…

***

– Острова! – пела припев незнакомой Лие песни Маргарита Алексеевна, прикрыв глаза и отбрасывая назад надоедливые пряди, которые норовили упасть на лицо. – Ветер уносит слова, не спеша догорают сырые дрова. Острова! Ветер уносит слова, но пока бьётся сердце – надежда жива.

По телу Лии прошла дрожь, и она почувствовала, как приподнимаются тонкие волоски на руках и шее. Было в этих строчках что-то – такое чувственное, надрывное, знакомое, что Лия просто стояла, глядя невидящими глазами в костёр, где потрескивали, разбрасывая искорки, сухие, только что подброшенные щедрой рукой Орлова, ветки. Сердце билось часто и мелко, а в уголках глаз стояли маленькие прозрачные слезинки.

Лия украдкой подняла руку и осторожно вытерла непрошеные слезинки рукавом тёплой флисовой рубашки, которую дал ей Ильинский. В этот момент она почувствовала, как что-то тёплое коснулось её плеча. Она быстро отняла от лица руку и посмотрела вверх. Рядом с ней стоял Вадим Борисович.

Судя по всему, он только что вышел из бани. От него приятно пахло хвоей и каким-то шампунем. Лия с удивлением заметила, что он подстриг бороду, а пепельные волосы – тоже подстриженные, были ещё влажными, но уже начинали подсыхать и пушиться. Но больше всего Лию поразила рубашка – голубая, чуть выгоревшая на солнце, та, которую она ему стирала, но которую он так и не надел.

От вида рубашки Лие стало тепло и приятно. Она чуть улыбнулась Вадиму Борисовичу и подошла ближе. Края их ладоней соприкоснулись. Они стояли рядом с деревянным столиком, на котором стояли вперемешку закуска, шашлык, кастрюля с глинтвейном, картонные пакеты с соком и бутылки водки.

К ним подошла Маргарита Алексеевна и, накладывая в тарелку кусочки хорошо прожаренного, пахнущего костром и луком шашлыка, тихо произнесла, когда заметила, что Ильинский инстинктивно, словно боясь чего-то, дёрнулся в сторону.

– Иди к ней, – Маргарита Алексеевна улыбнулась Лие и подтолкнула к ней Ильинского. – Видит Бог, она слишком долго ждала. – Её короткие рыжие волосы огненным венцом окружали бледное лицо, а глаза светились весельем и пониманием.

Только Лия хотела сказать, что речь вообще не о том, как Громова тут же вновь растворилась на границе света и тени.

– Магия какая-то, ― весело пробурчала Лия, отпивая горячий, приятно обволакивающий язык яблочно-винным вкусом глинтвейн.

– Я же говорил, ― в глазах Ильинского плясали крохотные отсветы костра, ― что геологи не люди.

– Но не настолько ведь, ― возразила Лия. ― Пойдёмте? ― она мотнула головой в сторону тропинки в лагерь.

– Пойдём, ― легко согласился Вадим Борисович.

Неожиданно к ним из темноты вышел Горский, уже успевший принять значительную дозу геологической водки. По его походке, а так же тому, как сильно он наклонился вперёд, было понятно, что скоро он свалится в костёр. Заметив Ильинского и Лию, дядя Паша кивнул каким-то своим мыслям и, подойдя ближе и дыхнув на Лию запахом лука и спирта, произнёс:

– Ты, Вадим Борисыч, Лильку-то не обижай. – Горский качнулся сильней. – Палкой убью!

– Дядька, привет! ― из сполохов света за спиной Горского буквально соткались Громова. ― Как сам? ― она ловко подхватила норовившего поцеловать её дядю Пашу под руку и увела, почти уволокла в сторону костра.

Маргарита Алексеевна на мгновение обернулась, словно желая проверить, всё ли хорошо, подмигнула Лии.

Когда они уходили в мягкую ночную тьму от ярких огней костра, Лия услышала, как Маргарита Алексеевна, перебрав струны гитары, запела песню, от звуков которой сердце радостно подпрыгнуло:

– Она сказала: «Я люблю твое золото, твои глаза и размах твоих крыльев, если что-то случится с тобой, кто скажет, каким ты был?»

– Она хорошо поёт, – словно прочитав мысли Лии, произнёс Ильинский, неловко засовывая руки в карманы широких тёмно-зелёных камуфляжных штанов – словно не знал, куда их девать. – И репертуар у неё почти не меняется.

– Вы давно знакомы? – на вид Маргарите Алексеевне было около сорока.

– Давненько. Тогда в университете ещё работал мой тёзка – Вадим Ильин. У них был роман, – ответил на непроизнесённый вопрос Ильинский.

– И куда он делся потом? – Лия смутно припомнила, что, кажется, что-то слышала об этом человеке, но видеть – не видела.

– Понятия не имею, – пожал плечами Вадим Борисович. – Кажется, работает где-то егерем. А, может, и нет. Громова утверждала, что он – леший, – Ильинский усмехнулся в подстриженную бороду и поднял руку, по привычке желая пригладить её.

– Тогда она – птица Сирин, – улыбнулась Лия. – Даже яблоки с собой принесла³.

– Скажи ещё, что она специально прилетела из Ирия⁴, чтобы спеть нам сегодня, – усмехнулся Ильинский. – Хотя для Яблоневого Спаса⁵ рановато.

– Как и для звездопада, – ответила Лия и подняла голову.

Для Персеид⁶ действительно было ещё рано, но метеорам, кажется, было всё равно – то и дело небо прорезали яркие серебристые вспышки.

– Что ты мне скажешь? – донеслись до Лии слова любимой песни.

Она обернулась и посмотрела на Громову. На мгновение ей показалось, что за спиной Маргариты Алексеевны на границе света и тени из речного тумана соткались огромные чёрные крылья. Лия моргнула, и наваждение исчезло. Она посмотрела на глинтвейн в кружке. В тёмной жидкости плавали звёздочки аниса, ломкие кусочки корицы и дольки буро-жёлтых ранеток.

«Говоришь, прилетела из Амстердама… или всё же из рая?»

Лия почувствовала тёплое прикосновение – Ильинский положил руку ей на плечо, чуть сжав пальцы.

– Я пойду – возьму у Горского чай, ― он снова не смотрел на неё, будто чего-то стесняясь.

– Тогда я пойду на «курятник», ― Лия скользящим движением провела ладонью по прохладным пальцам Вадима Борисовича и зашагала дальше.

***

Чернильное небо было усеяно мириадами звёзд, которые словно были рассыпаны щедрой рукой. Лия, запахнувшись в куртку, которую одолжила ей Маргарита Алексеевна, сидела на балконе-курятнике своего домика и смотрела на эти сияющие, теперь дружелюбные огоньки. Сейчас эти звёзды падали в сердце сказочной тайги, а там уже находили дорогу к сердцу Лии.

Скрипнула ступенька лестницы ведущей на балкон. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто идёт. После всего случившегося она чувствовала его присутствие. Было невероятно сложно поверить, что несколько часов назад Вадим Борисович стоял перед ней в реке и уговаривал остаться. Его лицо с упавшими на лоб прядями пепельных волос, серо-голубые глаза, влажные, из уголков которых стекали прозрачные слёзы, всё это намертво, будто при вспышке молнии или фотокамеры, запечатлелось на сетчатке глаза, въелось в сознание и не желало отпускать.

Особенно сейчас, когда Вадим Борисович поднимался к ней на балкон, а ступеньки лестницы тихонько поскрипывали в иссиня-чёрной ночи, нарушаемой только далёким жёлто-красным светом костра на берегу. Ведь он снова стал таким, каким был прежде – язвительным, вредным, упёртым и весёлым.

Ильинский, пока Лия, как завороженная, смотрела на него, поднялся на балкон и устроился рядом. В обеих руках он держал кружки с чаем, от которого валил пар, и она даже удивилась, как он не обжигается. В темноте всё серо, но Лия каким-то внутренним зрением видела, что чай чёрный, а на его поверхности плавают, кружась от оставшихся в прошлом взмахов ложечки, крупицы заварки.

– Спасибо за чай, ― Лия благодарно приняла кружку из рук Ильинского, а когда на тягучее мгновение их пальцы соприкоснулись, порадовалась, что он не видит её пылающих от смущения и внутреннего трепета щёк.

Вадим Борисович ничего не ответил, лишь кивнул в знак согласия и молча отхлебнул чай. Лия, решив ничего пока не говорить, просто сидела рядом, осторожно дуя на горячий чай и слушая плавные трели, которые долетали до балкона с берега. Лёгкий, почти на самом пределе слышимости перезвон струн, перебираемых пальцами Маргариты Алексеевны, которая действительно представлялась Лие птицей Сирин, показался смутно знакомым. Лия вся обратилась в слух, желая различить знакомую, цепляющую сознание мелодию. Она уже слышала эти заунывные, тянущие сердце и выворачивающие душу наизнанку звуки, возвещавшие об одиночестве и свободе.

Одиночество…

– Да ведь это же «Одинокий пастух» Эннио Марриконе! ― воскликнула Лия, разрывая молчание. Она с восторгом посмотрела на Ильинского. ― «Убить Билла». Смотрели?

– Нет, не смотрел, ― негромко ответил Ильинский, глядя куда-то в тёмную даль. ― А должен был? ― в его голосе проскользнул смешок.

– Вообще-то это один из культовых фильмов Квентина Тарантино, ― немного запальчиво произнесла Лия. Ильинский, кажется, совсем не интересовался кинематографом. ― Мы с мальчиками смотрели его этим летом. И вас звали, ― она опила маленький глоток, ― а вы не пошли.

– Не пошёл, ― с каким-то странным тихим вздохом подтвердил Вадим Борисович. ― Зачем?

– Чтобы было интересно, ― немного растерялась Лия. В голосе Ильинского буквально сквозила обречённость. ― Общение с коллективом всегда хорошо. ― Она на мгновение замолчала, а затем, чувствуя, как огонь невысказанных вопросов разливается в груди, добавила: ― Что вам тогда сказал Дружинин?