Текст книги "Камни в холодной воде (СИ)"
Автор книги: Sиничка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
========== Обещание ==========
– Я не вернусь.
Слова упали в душу Лии словно тяжёлые капли дождя, которые, яростно пробивая воду, смешиваются с ней, оставляя на гладкой поверхности расходящиеся круги. Застыв на месте и чувствуя, как учащается биение её сердца, Лазарева не могла поверить, что это происходит с ней. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Вадимом Борисовичем, который внимательно смотрел на неё, стоя вполоборота.
– Но как же так? – Лия чувствовала, как смятение поглощает её. – Закончится лето, и вы вернётесь в университет…
– Я не вернусь, – спокойно, с лёгкой грустной улыбкой ответил Ильинский, перешагивая порог смежной с аудиторией кафедры. Послышался звук включаемого чайника, а затем – шум закипания воды.
Эти простые привычные звуки вывели Лию из ступора, в котором она находилась, осознавая сказанное Ильинским. Он не вернётся. Это было словно похоронный звон, крушение привычной жизни, привычного течения событий.
Лия знала, что грядущие в университете сокращения коснутся и её научного руководителя: в прошлом году Ильинскому исполнилось пятьдесят восемь лет, пенсионный возраст был не за горами, и она уже морально приготовилась к тому, что как только она закончит специалитет и отправится в свободное плавание, уйдёт и он. По мнению Лии, это было даже в некоторой степени красиво – покинуть университет одновременно с любимым преподавателем.
Но теперь все эти красота и символичность были безжалостно разрушены суровой реальностью, которая говорила устами Ильинского – последний год Лие придётся доучиваться в одиночестве. Это было горько и больно, она почувствовала, как в груди разливается холодное отчаяние, но её глаза оставались сухи. Плакать перед научным руководителем она не собиралась.
Щёлкнул, выключаясь, чайник, и Лия, встрепенувшись, сделала шаг, заходя на кафедру. Она не совсем понимала, что делает, ей казалось, словно она стала легче и может говорить, что захочет.
Ильинский тем временем, как будто не замечая стоящую рядом с ним Лию, сосредоточено наливал себе в кружку заварку из маленького чайничка. Лия заметила, какая тёмная и наверняка терпкая заварка уже была в кружке, но любивший крепкий чай Ильинский продолжал держать чайничек в руке, наполняя кружку. Когда места в посуде уже почти не осталось, он поставил заварник и плеснул в тёмную жидкость кипятка. Кружка переполнилась, и чай полился через край прозрачными маленькими потоками, над которыми, кружась, вился лёгкий пар.
– Вы пролили чай, – зачем-то пояснила очевидное Лия, не отрывая взгляда тёмных глаз от такого же тёмного напитка в кружке.
– Я знаю, – коротко, с лёгким нажимом ответил Ильинский, беря в руку мокрую кружку и делая большой глоток, не обращая внимания на температуру чая.
– Вы бы хоть кружку поменяли, – снова, не зная, зачем, произнесла Лия, продолжая стоять на прежнем месте и рассеянно перебирать в пальцах край блузки.
Ей невыносимо хотелось говорить. Просто говорить с Ильинским, слушать его глухой негромкий голос, который приятно наполнял собой всё то пространство, что разделяло его и Лию. Хотелось наблюдать за движениями его красивых рук с аккуратными длинными пальцами, касались ли они кнопок клавиатуры, опытных образцов для исследований или же просто отбрасывали назад неровные пряди отросших волос пепельного цвета.
Вспоминая всё то, что так нравилось ей в научном руководителе, Лия неровно вздохнула. Этот вздох, должно быть, вышел очень уж жалобным и нервным, потому как Ильинский, сделав ещё глоток чая, обернулся к ней. Взгляд его светло-голубых глаз, смотревших на Лию из-под густых бровей, выражал понимание и сочувствие.
– Что вздыхаешь? – он говорил довольно небрежно, с ноткой юмора, но Лии казалось, что всё это лишь прикрытие для истинных эмоций. – Университет без меня не рухнет.
– Мне не нужен такой университет, – запальчиво произнесла Лия, выпрямляя спину и расправляя плечи. – Что же мы будем делать без вас?
«Что я буду делать без вас?»
– Я ещё не умер, – тряхнув головой, отчего пряди волос упали на лоб, усмехнулся Ильинский. – А ты говоришь так, словно меня уже присыпали землёй. – Не дождётесь, говорил его взгляд. – Станешь моей преемницей в этом дурдоме.
– Значит, вы передадите мне силу притягивать к себе животных и пить спирт, не пьянея? – попыталась пошутить Лия, но вышло из рук вон плохо. Она была слишком удручена, чтобы веселиться.
Ильинский, похоже, тоже не чувствовал в себе сил радоваться. Поставив на застеленный клеёнкой столик кружку с недопитым чаем, он рассеянно запустил руку в карман пиджака. Лия знала, что в этом кармане он держит пачку сигарет, одну из которых сейчас и достанет. И действительно, когда Ильинский извлёк руку из кармана, в ней была сигарета, которую он несколько раз покрутил в пальцах. Заметив устремлённый на сигарету взгляд Лии, он, чуть улыбнувшись, спросил:
– Сначала запретила мне много пить, а теперь что – запретишь курить? Заметь, это всё, что мне осталось.
– Вы всегда можете удариться в религию, – заметила Лия. – И вообще… Когда вы собирались мне об этом сказать? – выпалила она. – Что уходите. Или я, как всегда, узнала бы всё последней?
– Сегодня, – невозмутимо ответил Ильинский.
– И обязательно надо было устраивать сцену? – вопросительно изогнула бровь Лазарева. – При всех.
– При ком при всех, Лия? – улыбнулся, опираясь о дверной косяк и продолжая вертеть в пальцах сигарету, мужчина. – На кафедре мы одни.
Лия повернула голову, желая посмотреть, не издевается ли над ней Ильинский, но в аудитории действительно никого не было. Два инженера кафедры и Анна Максимовна – преподавательница, вместе с однокурсником Лии Андреем, который и сообщил ей об увольнении Вадима, куда-то испарились, словно чувствуя, что им сейчас здесь не место.
– Я думала, что вы уйдёте через год, – немного помолчав, печально проговорила Лия. – Что спокойно доработаете и уйдёте.
– Ты почти угадала, – ответил Ильинский, внимательно глядя на неё. – В конце учебного года. Этого.
– Всё это очень и очень грустно, – вздохнула Лия.
Ильинский на это ничего не ответил, лишь продолжал стоять и смотреть на неё. От его пристального взгляда Лие стало немного не по себе. Она отвела глаза и, уставившись на чучело совы, висевшее на стене, подумала, что раз Ильинский уходит, то свою последнюю летнюю практику она полностью проведёт с ним. И пусть дождь будет лить как из ведра, пусть все остальные уедут в тепло, она не оставит своего научного руководителя до самого сентября.
«Это будет что-то вроде прощального подарка», – подумала Лия, и вдруг ей захотелось обнять Ильинского.
Желание накатило столь внезапно и накрыло её с головой так сильно, что она даже не стала думать, что будет, если ему это не понравится. Она сделала шаг навстречу Ильинскому и, приподняв руки, раскинула их в широком жесте.
Миг спустя, Лия уже сжимала в объятиях Вадима Борисовича, обхватив его широкую спину. Она чувствовала исходящее от него тепло, а запах крепкого табака, казалось, заполнил всё вокруг, впитываясь в волосы и кожу. Лия с наслаждением втянула носом воздух с этим противным для других, но таким родным для неё запахом.
Она думала, что Ильинский не ответит на её порыв, увернётся или же просто не отреагирует, но внезапно она почувствовала, как его руки смыкаются в кольцо за её спиной, а широкие грубоватые ладони тепло ложатся на лопатки и талию. Ощущая поддержку и понимание, Лия, чуть вздохнув, положила подбородок на плечо Ильинскому. Его рыжеватая с проседью борода мягко колола её щёку, смахивая с нежной кожи мельчайшие крошки пудры, заставляя их осыпаться, легко скатываясь пылью по шее Лазаревой. Она уже хотела отстраниться, но почувствовала, что Ильинский не отпускает её. Лия, удивившись тому, как крепко держит её Вадим, подняла голову с его плеча и посмотрела ему прямо в глаза.
Он поцеловал её. Его тёплые губы коснулись её чуть приоткрытого от удивления рта почти невесомым поцелуем, балансировавшим на границе сухости и отдававшим терпкой смесью табака и чая. Это длилось всего пару мгновений, а затем Ильинский также внезапно, как и прижал к себе, выпустил ошарашенную Лию из объятий.
– Давно хотел это сделать, – отвечая на немой вопрос, ответил Ильинский. – Ты моя последняя студентка, Лия, больше я научного руководства не брал. Как будто чувствовал, что не надо. Ну что стоишь и смотришь как на чудо? – уголок его губ дёрнулся вниз.
– Я люблю вас как преподавателя, – наклонив голову и касаясь кончиком языка только что поцелованных губ, проговорила Лия. – И как человека. Но не как мужчину.
Враньё.
– А я тебя как женщину и студентку, – отвернувшись от неё, произнёс Ильинский. – Никому и никогда не говори, что я сказал тебе и что сделал. Обещаешь?
Обещай мне, Лия.
– Обещаю, – тихо ответила, кивнув, Лия. – Что вы хотите на прощание? – слова сами сорвались с языка, и она даже пожалела, что сказала это.
– Тебя, – просто ответил Ильинский, но, увидев широко распахнувшиеся глаза Лии и её невольно поползшие вверх под самую чёлку брови, засмеялся, махнув рукой. – Ещё один поцелуй.
С весельем в глазах он наблюдал за тем, как Лия, уже хотевшая открыть было рот, успокаивается.
– Я уже не в том возрасте, чтобы просить большее. Да и не стал бы я просить тебя о таком. Будь я моложе хотя бы лет на двадцать, женился бы на тебе, не раздумывая, – неожиданно и тихо добавил он, но Лия всё равно услышала, и Ильинский это понял. – Да, женился бы! Я, может быть, всю жизнь мечтал о такой женщине, как ты. Чтобы и выпить, и поговорить, и в экспедицию на лето, и… это самое. – Он замолчал и, снова взяв кружку со стола, сделал щедрый глоток. – Ужасный терпкий чай, – донеслось до Лии.
Видимо, он хотел этим разрядить обстановку.
– Если хотите поцеловать, целуйте, – мягко произнесла Лия, осторожно проводя ладонью по плечу Ильинского. – Я не против.
Этот поцелуй был глубже и чувственей первого. Казалось, что Ильинский вложил в него все те чувства, что он питал к Лие, всю ту обиду и всю горечь, которую он ощущал, зная, что им придётся расстаться. Она отвечала на поцелуй, чувствуя, что дрожит, казалось, от тех же эмоций, что переполняли Ильинского. Эти минуты на кафедре принадлежали только им. Ни о разговоре, ни о поцелуе никто и никогда не узнает.
Когда Ильинский отстранился от неё, Лия с горящими от смущения щеками и чувством какого-то бесшабашного азарта посмотрела в его глаза.
– Что смотришь? – беззлобно буркнул Ильинский, отворачиваясь, чтобы скрыть краску, залившую его щёки, наполовину скрытые густой жёсткой растительностью. – У тебя курсовая работа готова? Или наука опять стоит на месте?
– Мне остался список литературы, – уклончиво, сдерживая улыбку, ответила Лия. – На следующей неделе принесу черновой вариант.
– Ну так иди, работай, – произнёс Ильинский, поворачиваясь к Лие. В его глазах плясали весёлые искорки.
– Уже иду, – не в силах сдержать улыбку, Лия сделала шаг вперёд и, обвив руками плечи и шею Ильинского, быстро поцеловала его в заросшую щёку. – Уже ушла! – прокричала она из коридора, направляясь чуть ли не бегом к выходу из университета.
До сентября ещё пять месяцев, и времени у них полно.
Обещаю, Вадим Борисович, обещаю.
========== Серебряный ключ ==========
День, которого так боялась Лия Лазарева, наступил – последний рабочий день Ильинского. Наступил внезапно и непредсказуемо, в очередной раз показав, как опасно строить планы – они всё равно не сбудутся, а крушение иллюзий будет болезненным. Лия полагала, что у них есть пять месяцев. В действительности же ниточка оборвалась в конце мая, резко выдернув расслабившуюся было Лазареву из приятной эфемерности отношений с Ильинским.
Они не стали любовниками – им обоим нужно было только одно – общество друг друга, возможность каждый день видеть и слышать родной голос, вдыхать запах крепких сигарет и чёрного чая, который причудливо смешивался с запахом пыли, окутывавшим Ильинского каждый раз, когда он возвращался из коллекционного фонда.
После подобных походов на воротнике его чёрного в клетку пиджака оставались невесомые серые пылинки, которые Лия, внутренне дрожа, смахивала небрежным на первый взгляд движением ладони. В такие моменты Ильинский всегда улыбался – краешками губ, по-доброму, от чего морщинки в уголках его рта обозначались чётче, прячась в рыжей бороде. Лия же невольно улыбалась в ответ, с трудом сдерживая порыв обнять его.
Они больше не целовались, но она часто ловила на себе задумчивый взгляд Ильинского, которым тот, считая, что она не видит, смотрел на Лию. Она не знала, о чём в такие мгновения думает её научный руководитель, и, признаться, боялась знать. Однако ловила каждый его взгляд и использовала каждую свободную секунду, чтобы провести её с ним. Дни летели, ускользая сквозь пальцы, словно мельчайшие крупинки песка. Иногда Лие казалось, что вместе со временем утекают частицы её самой. Она казалась себе песочными часами, в верхней части которых осталось совсем немного песчинок.
К последнему дню и последней встрече Лия не была готова. Она зашла на кафедру, собираясь спросить что-то, в общем-то, неважное, но оказалось, что Ильинский вышел, и ей придётся подождать. Пожав плечами, которые слегка мёрзли в открытом летнем платье, Лия подошла к висевшему на стене маленькому зеркалу, чтобы причесаться.
Она уже достала из сумки расчёску и подняла руку, но коснуться волос не успела – тёплая, даже горячая рука Ильинского мягко, но настойчиво перехватила её запястье. Он нежно провёл кончиками пальцев по её ладони, и рука Лии сама собой разжалась, выпуская расчёску, которую тут же перехватил Ильинский.
Осторожно, легко касаясь её волос пальцами, Ильинский начал расчёсывать непослушные каштановые пряди Лии, которые неприхотливой волной струились по спине. Она чувствовала тёплые прикосновения к шее и открытым плечам, когда Ильинский перебирал её волосы, проводя по ним расчёской, отчего они начинали пушиться и испускать крохотные искорки.
По всему телу Лии проходила невольная дрожь, когда он дольше, чем надо, задерживался ладонями на покрывшейся мурашками коже. Она почувствовала, как вспыхнули её щёки, и прикрыла глаза, чтобы не видеть своего смущённого покрасневшего лица, которое было чуть тронуто ранним весенним загаром и покрыто, как и шея, россыпью веснушек.
Ильинский закончил, наконец, расчёсывать её волосы и положил гребешок на стол – Лия услышала, как деревянная расчёска едва слышно стукнулась о столешницу. Пару мгновений Ильинский продолжал стоять позади неё, а через один удар сердца она почувствовала, как что-то тонкое и прохладное ложится на её открытую шею и ключицы.
– Посмотри в зеркало, – тихо, чтобы его услышала только она, произнёс Ильинский, касаясь кончиками пальцев тонких вьющихся волосков на шее Лии. – Открой глаза, Лазарева! – Она уловила, как он едва слышно усмехнулся.
Глубоко вздохнув, продолжая ощущать прохладу, Лия открыла глаза. На её шее, спускаясь плавным полукругом чуть ниже, висела, придерживаемая чуткими пальцами Ильинского, тонкая золотая цепочка с витым плетением. Украшение едва заметно блестело, отражая рассеянный свет включенных на кафедре ламп.
– Вадим Борисович, не стоило… – Она была смущена и не знала, что сказать, всё происходящее казалось сном, из которого должен быть какой-то выход. – Я даже не приготовила вам подарок… – Лия запнулась, глубоко вздохнув.
К горлу подкатил предательский комок, а глаза защипало. Лазарева закусила губу и на мгновение прикрыла глаза.
– Ты уже сделала свой подарок, – улыбнулся Ильинский, убрав с шеи Лии пушистые пряди и застегнув с едва слышным щелчком замок цепочки. – Столько внимания я не получал ни от кого.
– Вы ни от кого и не требовали столько внимания, – улыбнулась, постаравшись заглушить невысказанную боль, Лия. – Не могу поверить, что уже всё, – слова вырвались помимо её воли, Лие показалось, что внутри у неё что-то оборвалось, – неужели с теми бумагами ничего не вышло? – она резко развернулась, отчего подол её платья, взлетев, задел ноги Ильинского.
Оказавшись лицом к лицу с Ильинским, Лия хотела было обнять его, по телу даже прошёл уже импульс, подчинившись которому, она подняла было руки, но в этот момент он плавно перехватил её ладони. Несколько мгновений он держал их в своих внезапно ставших прохладными пальцах, а затем быстро выпустил одну руку Лии, пошарил в кармане пиджака и, вытащив что-то оттуда, быстро положил тёплый металлический предмет в ладонь Лии, сомкнув на нём её расслабленные пальцы. Почувствовав приятную тёплую тяжесть, Лия сжала ладонь, а затем, когда Ильинский отпустил её руку и отступил назад, раскрыла пальцы.
На её ладони лежал серебряный ключ, явно старинной работы, украшенный изящными причудливыми рисунками.
– Это же не то, о чём я думаю? – она, наклонив голову, внимательно посмотрела на Ильинского, который, облокотившись о дверной проём и засунув руки в карманы пиджака, стоял и смотрел на Лию.
– Он сделан на заказ, – произнёс Ильинский, по привычке тряхнув головой, желая отбросить с лица пряди волос, которые недавно подстриг. – Ты же любишь творчество Лавкрафта? Всех подсадила на свою дурацкую Страну Снов, теперь все зовут стационар только так, – уголок его рта дёрнулся вниз, как будто он жалел о тех временах, когда рядом с ним не было ни Лазаревой, ни её Страны Снов.
Лия знала, что это не так.
Она стояла, продолжая держать на раскрытой ладони серебряный ключ, как вдруг почувствовала, что её горло сдавило рыданиями, а глаза наполнились слезами. Она порывисто вздохнула и крепко сомкнула пальцы на ключе. Лия до боли закусила губу, почувствовав во рту солоноватый привкус крови. Пелена застилала глаза, и она сморгнула выступившие слёзы, на мгновение крепко зажмурив глаза.
Слезинка повисла на кончиках ресниц, а затем упала вниз, прокатившись по щеке, оставляя влажный след на тонком слое пудры. Лия подняла было свободную руку, чтобы вытереть слёзы, но в этот момент почувствовала нежное прикосновение к лицу. Пальцы Ильинского легко провели по самому краю её длинных ресниц, собирая слезинки и крошку туши, которая оставила на его коже чёрный смазанный след, будто от взмаха крыла крошечной птицы.
Лия, порывисто вздохнув, открыла глаза. Прямо перед ней стоял Ильинский, взгляд которого смешивал в себе такую усталость и душевную боль с проблесками внутреннего огня, что чувства Лии разом показались ей детскими и несерьёзными.
– Лия Лазарева, – голос Ильинского вдруг сделался глухим. – Я уже говорил тебе, что будь я моложе, женился бы на тебе. Так вот, – он запнулся и на секунду прикрыл глаза; Лие показалось, что на кончиках его ресниц блеснули влажные капли, – моложе я, увы, не стану.
Ильинский рассеяно провёл тыльной стороной ладони по щеке Лии, задержался пальцами на вьющихся волосах, чуть сжав прядь, а затем отступил.
Он подошёл к шкафу, вытащил из него лёгкую весеннюю куртку, набросил её на плечи и, надев на голову чёрную кепку, произнёс:
– Ключ я дал тебе не просто так, – он строго посмотрел на расстроенную Лию, которая, вся красная, с уже начавшими высыхать слезами, так и стояла рядом с зеркалом. – Он открывает шкатулку, – он указал рукой на стоявшую на столе коробку, которую Лия сначала даже не заметила. – Что в ней – не скажу.
Ничего тебе не скажу.
С этими словами он повесил на крючок в стене ключи от кафедры, с резким звуком, разорвавшим тишину и заставившим Лию вздрогнуть, застегнул замок на куртке, переложил сигареты из кармана пиджака в карман куртки и, не оборачиваясь, вышел из аудитории.
Лия осталась одна.
Ещё не затихли в коридоре шаги Ильинского, а Лия уже понимала, что ничто, абсолютно ничто в её жизни не будет уже прежним. Она подняла взгляд и посмотрела на часы – было три минуты шестого. Последний рабочий день Ильинского закончился в тот момент, когда он переступил порог кафедры.
Лия с тихим вздохом опустилась на мягкое кресло, которое немного просело под её весом – его опора давно была сломана, и не мешало бы её закрепить, но всем, как и всегда, было не до этого. Она рассеяно оттолкнулась ногой от пола и сделала полоборота на кресле, оказавшись прямо напротив коробки, на которую указал Ильинский.
Это была небольшая картонная коробка, которую кто-то, Лия подозревала, что Ильинский – больше некому, старательно и, как показалось ей, с любовью, упаковал в красивую обёрточную бумагу.
Взяв со стола макетный нож, Лия осторожно прошлась лезвием по скотчу, который скреплял близко подогнанные друг к другу края бумаги. С тихим шелестом обёртка упала в стороны, и Лия раскрыла коробку.
Внутри была шкатулка – старинной работы, хотя, скорее всего, просто стилизованная, как и ключ, который Лия, пока распаковывала коробку, отложила в сторону, а теперь вновь взяла в руку. Её пальцы мелко подрагивали, а по телу то и дело пробегала лёгкая дрожь, которая путала мысли и мешала сосредоточиться. Нервно покусывая припухшую губу, она вставила – не с первого раза, ключ в замочную скважину, а затем повернула.
Раздался резкий щелчок, и крышка, ослабев, приоткрылась. С замиранием сердца, не представляя, что может быть внутри, Лия открыла шкатулку.
Внутри, на вытертой бархатной подкладке лежала маленькая тёмная бутылочка. Написанное витиеватыми буквами на этикетке название заставило Лию улыбнуться – это был ром.
– Пятнадцать человек на сундук мертвеца, – негромко произнесла Лия, вынимая бутылочку из шкатулки.
Пей, и дьявол тебя доведет до конца.
До Страны Снов стационар был пиратским кораблём.
Ильинский всё ворчал, что идеи Лии – чушь, но его глаза с морщинками в уголках при этом улыбались.
При воспоминании об Ильинском к глазам Лии вновь подступили слёзы. Она уже собиралась положить бутылочку на место, чтобы пойти умыться, как вдруг заметила на дне шкатулки записку, которая была аккуратно сложена в квадратик.
Лия аккуратно поставила бутылочку на стол и взяла записку, развернув её с внутренней дрожью. Слова на бумаге были написаны красивым угловатым почерком Ильинского, причём он явно старался, выводя каждую букву. Один раз ручка мазнула, оставив жирный след, но Вадим превратил его в завитушку.
«Ищи меня в городе Ултар, что за рекой Скай» – гласила записка.
Пальцы Лии на мгновение ослабли, а затем с силой сжали записку, комкая листок. Она неровно вздохнула, а из её глаз потекли слёзы – на этот раз радости, которые капали на бумагу, отчего буквы расплывались.
Город Ултар находился в Стране Снов, а Страной Снов они называли «Тайгу».
========== I. Отрицание ==========
Цвет глаз у моей любви
Как камни в холодной воде
Жаркий июльский день подходил к концу, а по Ильинскому было видно, что он уже истомился, ожидая приезда Дружинина – своего друга-профессора, а по совместительству научного руководителя Лизы Баклановой, первокурсницы, которая приехала после практики – получать новые знания в полевых условиях.
– Мы будем сегодня играть? – спросил, стоя возле ещё теплой печки с дымящейся сигаретой в руке Вадим Борисович. И, обращаясь к Лизе, добавил: – Умеешь играть в преферанс?
– Нет, – ответила, видимо, удивлённая таким вопросом Лиза. – А что, вы хотите меня научить? – она устремила на Ильинского пристальный взгляд больших светло-зелёных глаз.
Лия почувствовала лёгкий укол ревности. Она не могла допустить, чтобы Ильинский научил Лизу играть в преферанс. Уж лучше она сама сядет за стол. Чуть слышно кашлянув, она нахмурилась и быстро произнесла:
– Вадим Борисович, а можно я тогда с вами сяду играть? Если, конечно, вы возьмёте меня обратно в клуб. Ну пожалуйста! – она искательно улыбнулась.
– Раздавай карты, – усмехнулся, щелчком пальцев выбрасывая окурок, Ильинский.
Лия довольно улыбнулась. Сегодня она планировала играть хорошо, несмотря на значительный перерыв. Поэтому она подождала, пока Ильинский и мальчики – Андрей Борисов и Эдик Кандаков – её друзья-однокурсники рассядутся по обе стороны длинного обеденного стола, и, звонко щёлкнув колодой, принялась раздавать карты.
Рядом с Ильинским примостилась Лиза, которой Вадим Борисович сначала пытался объяснить правила игры, но потом бросил это дело – в карты ему сегодня не везло. Лия прекрасно видела это по «горке» в преферансе, которая, вместе того, чтобы уменьшаться, как это обыкновенно бывало, неуклонно росла.
Видимо, именно поэтому Лиза вскоре потеряла интерес к игре и ушла на обход по ловчим сетям для птиц, которые надо было проверять каждый час, к радости Лии, поскольку сети были её заботой.
Вообще за неполный день, что Лиза провела на стационаре, она не сделала толком ничего полезного – даже партию образцов с анализом хромосом умудрилась запороть, хотя методика там была легче некуда.
Лия очень надеялась, что Бакланова сможет ходить вместе с ней по сетям и приносить птиц – вставать две недели подряд в шесть утра и совершать ежечасные обходы, параллельно готовя еду, было для неё тяжеловато. Поэтому Лия с радостью приняла предложение Анны Михайловны обучить Лизу азам орнитологии.
Пока Лиза справлялась неплохо, но как-то вяло, без огонька – но справлялась, а большего Лие было и не надо – работа идёт, птицы живы, а у неё есть лишние пару часов на то, чтобы элементарно поспать.
Как выразился Эдик, Лия временами ест, иногда спит и постоянно работает.
А Ильинскому в карты по-прежнему не везло. Было понятно, что он уже проиграл Андрею, а вот выиграет ли у него Лия или Эдик было пока не ясно. Лазарева подозревала, что она уж точно проиграет, но не так сильно, как Эдик – в преферанс она играла определенно лучше Кандакова.
– Идиот! – вдруг горестно хлопнул по столу картами Ильинский. – Пропустил её, – он указал на десятку пик.
– Кто идиот? – поинтересовалась Лия, наблюдая за ним с лёгкой улыбкой.
– Я, – расстроенно махнул рукой Вадим Борисович. – Кто же ещё.
Лия хотела пошутить – сказать, что полку полудурков прибыло, но сдержалась – за такое её точно выгнали бы со стационара без права на возвращение. Хотя, возможно, Ильинский бы посмеялся – он же и придумал эту шутку, когда на общей практике охарактеризовал уровень умственных способностей студентов. Эдик и Андрей шутку оценили бы точно.
Поэтому Лия не стала острить, а вместо этого сказала:
– Как думаете, господа, когда приедет Дружинин – до включения генератора или после?
– Думаю, что до, – отозвался Ильинский, раздавая карты. Он выглядел расстроенно. Впрочем, решила Лия, когда он проигрывает, то всегда расстраивается.
– Тогда такой вопрос, – Лия посмотрела на свои карты. Сегодня ей везло – восемь «червей» было ей обеспечено, – играем до приезда Дружинина или пока не станет темно? – Лампочки на кухне не было во избежание ночных посиделок неаккуратных студентов общей практики.
– А что раньше случится, до того и сыграем, – ответил Ильинский, продвигаясь к Лие и беззастенчиво забирая у неё карты.
Она хотела было запротестовать, что она сама легко сыграет такой удачный расклад, но прикосновения прохладных пальцев Ильинского были так приятны, что она сдалась без боя и покорно отдала карты – в конце концов, пусть Вадим Борисович сыграет хорошую игру. Хоть и не на своих картах.
– Ну ничего, – задорно произнесла Лия, глядя на то, как Ильинский сбрасывает карты в колоду после первой удачной игры, – не везёт в картах, повезет в любви, – это было сказано просто так, абсолютно без намека на что либо, хоть до Лии потом и дошло, как эти слова, наверное, прозвучали для Вадима Борисовича, тем более, что произнесла их она.
Игру закончили уже в полутьме, когда чтобы подсчитать, что кому стался должен и кто у кого выиграл, понадобилось низко склоняться к листочку с записями. Как Лия и предполагала, Ильинский проиграл Андрею и выиграл у неё и Эдика, но с до смешного маленьким отрывом.
Берег реки зарос ивняком, в котором стояли паутинные сети для ловли птиц – тонкие черные и невесомые, полностью оправдывающие свое название. Поэтому когда Вадим Борисович ушел на обход береговых сетей, Андрей, блаженно улыбаясь, произнёс:
– Вот сейчас я доволен, – он радостно и торжествующе посмотрел на Лию. – А вот нечего было раньше времени начинать психологическую атаку и мурлыкать себе под нос песенку, что все очень хорошо.
– Ты тоже давай не сильно зазнавайся, – засмеялась Лия. – Что в следующий раз хочешь сделать – оставить его в минусе?
– Именно, – кивнул Андрей, – и ты мне в этом поможешь.
– А не боишься, что нас потом придушат во сне? – пошутила Лия. – Сам знаешь, как он к проигрышам относится.
– Он мальчик взрослый, – возразил Андрей, наливая себе чай – почти такой же терпкий как и у Ильинского, – пора привыкать, что не все бывает так, как хочется ему. А то как выиграет, так сразу начинается веселье и втаптывание в грязь.
– Так он всех партнёров растеряет, – заметила Лия, отпивая кофе. – Ты вот обиделся в прошлый раз.
– А чего он начинает метание кала? – ответил Андрей.
– И то верно, – согласилась Лия, которая была прекрасно знакома с этой чертой Ильинского – пусть шутливое, но унижение оппонентов или партнеров по игре, если он чувствовал, что ему везёт или же кто-то совершал простительную глупость.
Именно поэтому Лия и не смогла весь прошлый сезон и половину этого играть с Ильинским в преферанс – она просто терялась, когда Вадим Борисович начинал острить и подшучивать над её умственными способностями и умением играть. Лия не так хорошо, как он, запоминала карты – это да, но Ильинский играл в преферанс сорок лет, а Лия – полтора года, из которых полгода она просто наблюдала за игрой.
После нескольких неудачных игр в начале прошлого полевого сезона и появления за карточным столом Андрея, Лию «исключили» из «клуба», о чем она не раз едко напоминала Ильинскому, на что тот делал вид, будто не понимает, о чем речь или притворялся глухим. Пару раз она робко просилась обратно, но ей в этом было отказано – почему, так и осталось неизвестным.
Поэтому Лия была очень удивлена, когда сегодня – через год бесплодных попыток, её снова позвали играть, лишь только стоило ей попросить. Ильинский почти что пригласил её сам, хотя Лия, которой, в принципе, уже и не очень нужна была игра, пошла на партию только оттого, что не хотела, чтобы Ильинский учил играть Лизу.
Какое-то чувство собственности не позволило ей допустить это, а гордость заговорила вместо неё. И Лия пошла играть. Причем довольно удачно – она не сильно проиграла Ильинскому и Андрею и даже выиграла у Эдика. День определённо удался.
***
Как и вчера, Лия не услышала шума мотора Дружинина. Вениамин Геннадьевич просто неожиданно появился на кухне – низком деревянном строении с четырьмя большими окнами и двумя дверьми, где Лия, Андрей и Эдик готовили себе при свете фонариков и догорающего солнца картошку, которая, звонко треща и стреляя каплями масла, жарилась в сковороде.
