Текст книги "Мой врач (СИ)"

Автор книги: sindefara

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== 1. Предатель ======

Also the Eldar say that in the begetting, and still more in the bearing of children, greater share and strength of their being, in mind and in body, goes forth than in the making of mortal children. For these reasons it came to pass that the Eldar brought forth few children; and also that their time of generation was in their youth or earlier life, unless strange and hard fates befell them… For with regard to generation the power and the will are not among the Eldar distinguishable.

Кроме того, эльдар говорят, что на зачатие и ещё более того – на вынашивание детей уходит больше сути и сил их существа, как духовных, так и телесных, нежели на рождение детей смертных. По этой причине было так, что эльдар рождали меньше детей, а также то, что время рождения детей приходилось на их раннюю юность или молодость, если только не выпадал им странный и тяжкий жребий. …Ибо в том, что касается рождения детей, среди эльдар способность и воля неотличимы.

On the Laws and Customs among the Eldar ~ О законах и обычаях эльдар

.1.

Он почувствовал на шее острие ножа; его руки жестоко заломили за спину. Дыхание перехватило. Он услышал голос, который никогда, никогда не должен был услышать здесь, на этой узкой, потаённой лесной тропинке – голос верховного короля нолдор Фингона:

– Вот ты где!

– Мой король… что случилось? … Зачем вы меня… держите?

– Куда ты идёшь? – голос Фингона был отстранённым и жёстким. Юноша дёрнулся в его хватке, но у Фингона были цепкие, сильные руки. Король с неожиданной жестокостью наступил ему каблуком сапога на ногу, почти ломая кости. Он вскрикнул от боли. К нему вернулась способность думать, он начал догадываться, и его охватил ужас.

– М-мой король… владыка… государь… простите меня… пожалуйста… отпустите… дайте мне уйти… только дайте уйти…

– Куда ты идёшь? – повторил злым голосом Фингон.

– Я охотился… здесь… мне надо…

– Лжец, – глухо и тихо сказал Фингон. Он прижал юношу коленом к стволу дерева и скрутил ему руки его собственным поясом, так что тому всё время было больно.

– Владыка, пощадите!

– Не я твой владыка. – У юноши подкосились ноги, и он чуть не упал на снег, но Фингон держал его так крепко, что он почти повис в воздухе. – Мне известно, кому ты служишь и куда ты идёшь.

– Нет! .. Пустите…

– Если будешь кричать, я убью тебя сразу. Если ты покажешь мне, куда идёшь, возможно, я тебя пощажу. Изменник, – с отвращением проговорил король.

– Государь, – молодой страж задыхался от страха, – пожалуйста, не надо… Вам не нужно туда, правда, не нужно… Я предатель, да, я им рассказывал о том, что происходит во дворце, но я по-прежнему слуга своего короля, я не могу желать гибели своего господина, я никогда не хотел погубить Вас, не предал бы врагам Вас!

– Исполняй, я приказываю! – холодно прервал его Фингон. Юноша попытался было что-то сказать, но Фингон ткнул его ножом в шею, и потом уставил острие ему в висок; если бы король ударил изо всех сил, то разрезал бы пленнику оба глаза.

Страж повернулся, посмотрел на кожаную сумку и небольшое копьё, которые выпали из его рук, когда Фингон схватил его, потом покорно опустил голову, глядя себе под ноги: он сознавал, что вещи ему больше не понадобятся. Он пошёл вперёд, Фингон не выпускал из рук ремень, которым тот был связан и нож, прикасаясь им то к шее, то к лицу юноши.

Подавить жалость к хрупкому светловолосому синда, который вырос в их доме, было едва ли не самым трудным в этом для Фингона. Юноша иногда робко оглядывался на своего короля, ища в его глазах хоть тень сочувствия, но её не было. По тому, как метался его взгляд, как иногда вздрагивали связанные руки, Фингон понимал, что тот хочет спастись, придумать что-нибудь, может быть, завести его куда-нибудь не туда, но страх и перед своим владыкой, и перед тем, к кому они шли, сводил его с ума; он покорно выполнил приказ Фингона.

Они вышли к маленькой каменной хижине в лесу; серые стены и тёмно-серые плитки камня на крыше поросли мхом, который не смогла иссушить зима.

– Стучись, – приказал король и высвободил руку юноши, продолжая придерживать его за локоть.

Страж постучался и Фингон зашёл в дом следом за ним. Он успел увидеть каменные стены, крошечное окно, забранное мутным зеленоватым стеклом и огромный пылающий камин. И от этого камина метнулась к ним чёрная тень; чёрный плащ махнул прямо через огонь, раздувая пламя, и языки огня взметнулось высоко, улетая в трубу. Тело юноши обмякло, едва не потянув Фингона с собой на пол. Король почувствовал, как на его пальцы тугим всплеском брызнула горячая кровь. Шею его спутника насквозь пронзил длинный и острый метательный нож. Юный эльф-синда дёрнулся в последний раз, его голова скатилась набок и спутанные волосы навсегда закрыли от Фингона розовое, полудетское лицо с застывшей слезинкой страха. Фингон инстинктивно рванулся назад, толкнулся спиной, но дверь не открылась.

– Вот падаль, – окованный железом носок узкого чёрного сапога пнул мёртвого юношу в голову, прямо в соломенно-белые волосы.

– Спасибо тебе, – нашёл в себе силы сказать Фингон. – Я не хотел бы делать это сам.

Перед ним стояла высокая, стройная фигура, одетая в чёрное; он был даже выше, чем Майтимо. В первый момент Фингон не разглядел его; ему виделось, что волосы незнакомца тёмные, как у него самого; на мгновение он показался ему очень похожим на дядю Феанора, но увидеть черты его лица, понять, в чём заключается сходство, он не мог. И вдруг Фингон с ужасом осознал – это морок; ни ему, ни предателю-стражу незнакомец не показывал своего истинного лица.

На нём были чёрные замшевые перчатки без пальцев, и когда его кисти с тонкими белыми пальцами, как будто бы отдельно прядущими что-то в воздухе, закружили с нечеловеческой быстротой на чёрном фоне куртки, поворачивая ещё один длинный нож с медно-красным лезвием и перламутровой рукоятью, от одного этого стало невыносимо жутко. Чёрная кожаная куртка со скромной отделкой из медных нитей и с тусклыми мелкими рубиновыми пуговицами; чёрная рубашка, чёрные штаны и высокие сапоги, тоже усеянные красными камнями. Под курткой Фингон заметил тончайшую чёрную кольчугу.

Потом в комнате вдруг стало чуть светлее; даже стекло в окне вроде бы было уже не таким мутным, и он, наконец, ясно увидел белое лицо, искривившиеся в полуулыбке губы; незнакомец сбросил чёрный плащ с капюшоном, и по его узким плечам рассыпались тяжёлые, огненно-рыжие пряди и на него пристально взглянули огромные, огненно-жёлтые глаза.

Гортаур, «Туман Страха».

Саурон.

.2.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал Фингон.

– О чём? Неужели ты хотел меня поймать или даже убить, сын Финголфина? Не вышло.

– Не уходи… Я искал с тобой встречи. Поэтому проследил за этим… несчастным.

Гортаур, казалось, едва не рассмеялся.

– Встречи со мной? А если бы ты не искал встречи со мной, ты не заметил бы, что среди твоих дружинников есть человек, который докладывает мне о каждом твоём движении? – Он прикрыл глаза, снова взглянул на Фингона, и тот догадался, что собеседник решил не завершать фразу: «…и он не один такой». – И зачем я тебе вдруг понадобился? – продолжил Саурон.

– У меня есть к тебе просьба.

Саурон подошёл к камину и сел на тяжёлый деревянный стул, закинув ноги на край камина так, что огонь почти касался железной оковки носков и каблуков. Золотистые кудри спускались до пола; Фингону показалось, что они переливаются, шевелясь, сами по себе, словно бы вторя переливам огня в камине.

– Просьба, сын Финголфина? Наверное, ты хочешь попросить меня отпустить кого-то из твоих людей, которые у меня в плену? .. Пожалуй, я мог бы… Но о ком идёт речь? Может быть, это тв…

– Нет! Нет! – Фингон не желал напоминаний об ужасной судьбе оказавшихся в рабстве нолдор и синдар и не желал слышать имён жертв, которым он в этот момент отказывался даже попытаться помочь. – Совсем нет, речь о другом.

– Ну так что же тебе нужно? – Саурон внимательно посмотрел на него. Его взгляд стал ещё более ярким – и одновременно более тёмным, из жёлтых, как осенние листья, глаза стали почти алыми, и Фингон понял, что они не просто яркие, что они действительно сияют изнутри, и что на бледных, резко очерченных скулах, на крыльях длинного, тонкого носа – не румянец, а свет его чудовищных глаз.

Странным образом его смех, его кривая улыбка успокоили Фингона. Он знал, что имеет дело не с человеком, а с майа, а эти существа, какими бы они ни были, Фингона всегда пугали. Вспоминая о годах в Валиноре, Фингон тосковал об ощущении тепла, покоя, защищённости, которое давало присутствие Валар и их служителей. В то же время ему иногда бывало трудно выносить их вид: для общения им не были нужны слова, и очень часто их лица, вроде бы похожие на лица, совсем ничего не выражали, и иногда они как бы забывали придать им облик, совсем ничем не отличающийся от облика детей Илуватара. Даже в лицах и глазах самых добрых из них, Манвэ и Ирмо, зачастую проглядывалось что-то настолько чужое, неживое и жёсткое (словно бы скала или кристалл вдруг начали смотреть и разговаривать, объясняя свои медленно бегущие по жилкам камня мысли)  – что Фингон иногда был рад, что не может видеть их больше.

А лицо, которое он видел, было образовано многими столетиями общения с другими живыми существами, в нём не было почти ничего чуждого.

Вполне понятная, человеческая и очень злая улыбка.

– Мне действительно очень нужна твоя помощь, и я могу заплатить тебе чем угодно, если это будет зависеть только от меня и меня одного и не будет затрагивать жизни, чести и имущества моих родных и подданных, – Фингон вздохнул. – Я даю тебе своё королевское слово.

Если бы Гортаур, как он был почти уверен, действительно мог читать мысли, сейчас он вряд ли смог бы что-то увидеть – в голове у Фингона был полный сумбур. Странным образом улыбка Гортаура стала из злобной более искренней, а потом и уже совсем весёлой: он смотрел на Фингона с наивным любопытством, как маленький мальчик, который ожидает, какой секретный подарок достанет из-за спины любящий отец.

– Мне нужен ребёнок, – выдохнул король. – Я хочу иметь ребёнка.

– Прости, но о чём ты говоришь?

– Моему дому нужен наследник. Перед тем, как… отправиться на битву, отец заставил меня поклясться ему именем Творца, что я произведу на свет сына и наследника. Это были его последние слова.

Саурон подошёл к нему поближе. Его глаза были тусклыми, узкими, почти чёрными и ничего не выражали; Фингону показалось, что его вновь окутывает морок; кончик указательного пальца коснулся рта Фингона, обжёг и Саурон вновь отступил; перед Фингоном было опять то же бледное лицо с жёлтыми глазами.

– Ты знаешь, Фингон… как тебя, всё время путаюсь в ваших именах… Финдекано. Я ожидал какой-то поистине сказочной глупости, но, признаюсь, ты меня удивил. Я не удивлялся так уже лет четыреста, не меньше. Я даже не могу тебя понять. Тебе нужен ребёнок? Почему ты не возьмёшь его у кого-то из своих подданных? Есть же множество детей, оставшихся сиротами после Дагор Браголлах; никто даже не знает, кто были их родители. Ты мог бы выдать одного из них за своего. Ты можешь найти такого сироту среди авари и, например, забрать его обманом; об этом никто никогда не узнает. Или я должен сделать это за тебя?

– Мне нужен мой ребёнок. Внук Нолофинвэ. Мой наследник.

– Подожди, но ты же вроде бы не женат? Почему ты не женишься? Или ты не можешь иметь дела с женщинами?

– Почти так… Я не могу предать того, кого избрал. Того, чьё брачное ожерелье я ношу. Я люблю его. – Финьо сжал кулак, впиваясь длинными ногтями в ладонь. – Я принёс брачную клятву своему двоюродному брату и обменялся с ним брачными дарами. Я поклялся ему именем Илуватара, и этой клятвы я нарушить никогда не смогу даже ради отца.

– Вот это новости. – Саурон недоуменно приподнял брови, и трудно было сказать, действительно ли это для него новость. – Так при чём же тут я, в конце концов? – Он недоуменно и опять же очень по-человечески развёл руками.

– Я хочу, чтобы этот ребёнок родился у меня. Я хочу родить его сам, и в этом мне нужно твоё содействие.

====== 2. Эксперимент ======

.3.

– Садись, – Саурон жестом указал на второй стул у камина. – И каким же образом, по-твоему, я могу это устроить?

Фингон не мог сказать, то ли в его жёлтых глазах отражаются огни камина, то ли они опять сияют изнутри красными искрами и переливаются вспышками тьмы.

– Ты… – Фингон сел напротив него. – Ты выращивал для своего господина чудовищных волков-оборотней, создавал драконов, летучих мышей; я думаю, что ты вывел и орков – у твоего господина для этого недостаточно ума. Я знаю, что ты творишь чудовищные пытки, коверкаешь, разрезаешь и калечишь тела детей Илуватара – и эльдар, и людей. Твоя цель – смерть, но ты знаешь всё о том, из чего состоят живые тела, что находится внутри них, и как оно живёт и плодоносит. Ты ведь майа Аулэ и я знаю от него самого, что ты был с ним, когда он создавал праотцов гномов; ты сведущ в сотворении и устроении тел живых существ.

– Ты же знаешь, что никто из Валар не может по-настоящему создать новую разумную жизнь, если нет на то воли Илуватара, – сказал Гортаур холодно.

– Я не прошу тебя создать новую жизнь, – сказал Фингон. – Я лишь прошу изменить моё тело так, чтобы жизнь могла зародиться во мне естественным путём, с тем, чтобы я мог подарить жизнь ребёнку, – как мать, а не как отец.

– Ты хочешь оплодотворить сам себя?

Лицо Фингона залилось краской.

– Я уже сказал тебе, что у меня есть избранник. Я принадлежу ему и не могу принадлежать никому другому…

Саурон, рассмеявшись, встал с места и наклонился к Фингону, опершись на спинку кресла, на котором он сидел, и как бы играя, наклонил тяжёлое кресло назад вместе с королём, покачивая его, нависая над Фингоном и глядя ему в лицо; его худые щёки были залиты алым светом, и Фингон почти физически чувствовал, как жар этого света играет на его собственном лице.

– А зачем мне это нужно, сын Финголфина? Ты подумал об этом? Я могу убить тебя сейчас, и твоё тело останется гнить здесь, в лесу. Нолдор придётся долго искать тебя… а потом попытаться самим найти наследника своему королю.

– Тебе… – сказал Фингон, – тебе… я думаю, что тебе должно быть это интересно. Я не обычный твой пленник, не обычный эльф и даже не обычный нолдо. Я внук Финвэ, во мне королевская кровь; мой избранник – тоже внук Финвэ и сын Феанора, мой двоюродный брат. Неужели рождение внука Феанора и Финголфина для тебя не любопытно? Разве тебе не хотелось бы поставить такой опыт? Моя сестра умерла, у Феанора не было дочерей; другая возможность вряд ли представится.

– Я могу сейчас забрать тебя с собой в Ангбанд, и там на досуге поизучать твоё тело, – усмехнулся Гортаур. – Могу там сделать то, что ты просишь, а потом… соединить тебя с кем-нибудь. Уверен, что и твой, как ты его называешь, избранник не откажется туда прибыть и сделать то, что нужно и мне и тебе, а потом я смогу спокойно наблюдать действительно весьма занимательный, – в этом ты прав, – результат. Кровь Финвэ и Феанора, как я догадываюсь, – это действительно нечто особенное, Финдекано.

– Не получится, любезный Гортаур, – ответил с неожиданной для себя лёгкостью Фингон. – Ты знаешь, как хрупки наши души, как легко им расстаться с телом. Если ты действительно попытаешься совершить это надо мной там, то страх и боль не дадут мне выносить дитя – я просто умру и все твои усилия в очередной раз закончатся ничем.

Гортаур снова сел на стул и положил ноги на камин.

– Вот и все бы вы, эльфы, так – просто сразу умирали бы, и всё, наконец, закончилось бы ничем, – фыркнул он.

Саурон, плотно сжав и без того тонкие губы, пристально смотрел в огонь; внутренне дрожа, Фингон осознал, что его слова подействовали, во что он и сам не верил. Через несколько мгновений уголки рта изогнулись в лукавой улыбке, белое лицо засияло и уже не было таким бледным, глаза вспыхнули рыжим пламенем, и волосы снова заструились, почти вливаясь в пламя в камине.

– Можно попробовать, милый Финдекано, – сказал Гортаур, – кроме того, если я это успешно осуществлю, то у нас с тобой будет маленькая тайна, которую мне всегда приятно будет хранить.

Саурон встал; щелчком пальцев он заставил пламя в камине снова взметнуться высоко вверх; комната стала казаться словно раскалённой, стекло в окне потемнело.

– Раздевайся, – сказал он, – я посмотрю, что можно сделать.

.4.

Фингон ещё больше вспыхнул от стыда. О таком он не подумал.

– Но… не можешь ли ты? .. обойтись без этого? ..

– Да, – кивнул Гортаур, – я действительно могу видеть и чувствовать твоё тело через одежду, но если я смогу к тебе притронуться непосредственно, то мне будет значительно легче.

Фингон дрожащими руками развязывал шнурки на штанах, потом – на рубашке. Он пытался не прислушиваться к собственным паническим мыслям.

«Что же я делаю, о Эру, что я делаю… Он сейчас схватит меня… в таком виде… Я окажусь у них в вечном плену… мне придётся ещё хуже, чем было Майтимо… За мной никто не придёт…

Как же я слаб… готов к смерти, но не к пыткам…».

Наконец, ему удалось избавиться от рубашки и сложить её на стул; на шее у него была тонкая серебряная цепочка с рубиновой звёздочкой, обручальный дар Майтимо; он вцепился в подвеску двумя пальцами, словно ища защиты. Гортаур быстро коснулся его боков, бёдер, положил ладонь на живот и вдруг резко усадил его на стул, тронул между ног, ещё раз провёл пальцами по его телу и отпустил; это продолжалось буквально несколько мгновений.

– Можешь одеться, – сказал он спокойно. – Я попробую это сделать, но, Фингон, я не ручаюсь за успех. В точности такого я раньше не делал никогда, и действительно хотел бы сделать. И ещё одно. Наверное, ты не хочешь лишиться признаков мужского пола полностью и насовсем? – спросил Гортаур.

– Нет… Нет, конечно, нет… это было бы странно… выглядело бы странно…

– Вот и я так думаю. Тогда мне придётся придать тебе дополнительно женские органы, и вот это действительно сложно – просто сделать тебя женщиной, наверное, было бы проще. И в любом случае, Финдекано, я думаю, тебе будет больно. Очень больно. Ты готов к этому?

– Да, – ответил король.

– Ну хорошо, приходи через десять дней.

– Через десять дней?

– Да. Мне нужно всё продумать как следует. Посмотреть.

====== 3. Зови меня “Майрон” (1) ======

.5.

На это свидание с Гортауром Фингон шёл, как на казнь. Он погубил предавшего дружинника, но теперь и сам почти оказался предателем. Он проклинал свой эгоизм, глупость, свою безумную, детскую любовь к Майтимо, наконец, своё самопожертвование и клятву верности ему, и даже клятву, данную отцу – всё, что не оставило ему сейчас другого выхода.

Но не идти было ещё страшнее: если бы то, что он виделся с Гортауром, каким-то образом открылось (а это открылось бы, если бы он не явился на встречу, он был почему-то в этом уверен), то ему точно пришёл бы конец. Гортауру незачем было жалеть его.

– И что же ты не заходишь? – сказал уже знакомый ему из-за двери.

«Всё, всё кончено», – подумал Фингон и вошёл. В комнате у камина было приготовлено нечто среднее между столиком и лежанкой; рядом с этим ложем на столике он с ужасом увидел ларец, в котором блестели какие-то инструменты.

– Раздевайся и ложись сюда. Ну что ты стоишь – я ведь уже видел тебя раздетым, это не имеет никакого значения, – махнул рукой Саурон, недовольный тем, что тот медлит.

За ним закрылась сама собой, как и в тот раз, дверь. Но затем Гортаур внезапно отворил её. В тёплый воздух комнаты ворвалось облако бушующей метели; Фингон оглянулся – в трёх шагах не было видно ни ветки, ни дерева.

– Если ты передумал, верховный король, ты можешь уйти сейчас, – сказал Саурон. – Я тебя насильно не держу и готов забыть всё, что ты мне тут сказал.

Как же ему хотелось убежать!

И потом всю оставшуюся жизнь думать, что упустил такую невероятную возможность…

Он шагнул вперёд и сам закрыл за собой дверь; потом сам разделся и лёг.

– Выпей это, – сказал Гортаур. – Это снимет боль, но не полностью; тебе всё равно придётся терпеть. Я постараюсь не убить тебя, но я действительно боюсь, что к перечню моих так называемых жестоких деяний добавится ещё и это, задуманное не мною.

– Я готов, – ответил Фингон.

– Это важно, – вдруг сказал Гортаур. – Действительно важно, Финдекано. Чем больше ты будешь этого хотеть, тем благополучнее должно всё пройти. Сейчас я думаю, что в прошлый раз ты был прав, когда говорил мне об этом. Опыты на сопротивляющихся телах не всегда бывают… интересны и успешны.

И Саурон крепко привязал его руки и ноги к углам стола.

– Это необходимо, – пояснил он. – Если ты не выдержишь боли и дёрнешься, это может всё испортить.

Фингон зажмурился и закусил губу, чтобы не закричать, когда Саурон фиксировал его тело в нужном ему положении. Ужас стал почти невыносимым, когда он всё же открыл глаза и увидел в его руке тонкий серебряный инструмент, потом в другой руке – ещё один…

– Что ты будешь делать? – всё-таки спросил он.

– Я воспользуюсь своей силой, – сказал Гортаур, – но увы, без разрезов совсем не обойтись.

Когда этот первый надрез был сделан, Фингон почти не почувствовал боли; прикосновения сухих, очень горячих рук вызывали больше животного страха, чем боль, как таковая. Но потом боль усилилась, он почувствовал кровь у себя под крестцом и на ногах, и никогда в жизни ему ещё не требовалось больше мужества, чтобы эту боль терпеть.

– С-саурон… – обратился он к Гортауру, сам не зная, о чём просит.

– Зови меня Майрон, – гордо ответил тот. – Того имени я не люблю. И сейчас лучше молчи.

Сквозь боль он ощутил горячую, в его, Фингона, пульсирующей крови, руку Майрона где-то уже глубоко в своём теле; его переполняло ощущение стыда и отчаяния, и в то же время поднималось какое-то истерическое чувство радости, почти эйфории; словно бы тот, лучший в жизни, момент, когда Майтимо в первый раз поцеловал его, он переживал сейчас не в воспоминаниях, а наяву, – это чувство блеска, красоты, тепла.

И тут Майрон поднял над ним руку – другую руку, правую – и Финдекано показалось, что воздух странно преображается; как будто воздух между ним и глазами Майрона наполнился вращающимися, сверкающими иголочками, розовыми, голубыми, белыми, фиолетовыми, и эти иголочки впивались в его тело, причиняя потустороннюю боль. Он увидел, что губы Майрона движутся; может быть, на самом деле уже какое-то время он издавал некий безмолвный звук. Майрон открыл рот и Финдекано услышал его – пение? Слова? Что? Он лишь видел, как каждый звук, словно ветер, который закручивает в океане гигантскую волну, приводит в движение иголочки, заставляет вспыхивать между ними какие-то голубые и оранжевые огни – или это у него уже темнеет в глазах? .. Кровь продолжает литься, он чувствует её уже спиной, а внутри него начинает что-то с невыносимой болью хрустеть, закручиваться, ломаться, и он не выдерживает и кричит, – но при этом ему не страшно, и чему-то внутри него кажется, что это он кричит от счастья.

У него начинает звенеть в ушах, он чувствует, как измученное сознание уходит, как душа готова расстаться с телом… нет, нельзя, нельзя, нельзя покидать любимого… сейчас нельзя… Он почувствовал кожей новый, последний сгусток крови – и всё прекратилось. Он лежал без сил, боясь закрыть глаза и отключиться: ему очень не хотелось умирать.

– Ну что же, меня можно назвать Майроном, ведь я же удивителен, правда? – рассмеялся тот.

.6.

Фингон смотрел на своё покрытое липкой плёнкой крови тело, залитое светом золотых глаз; он вздохнул с облегчением; боль постепенно уходила. Майрон убирал окровавленные куски ткани, которыми он промокал влагу.

– Не относись к этому легко, – сказал Майрон. – Это не лишний палец на руке, не ожог и даже не дырка в черепе. Признаки пола могут начать менять твоё тело. Твоя внешность, твои привычки, даже голос может измениться. Старайся следить за собой, если ты не хочешь, чтобы это заметили. Ты потерял много крови, – Майрон покачал головой. – Выпей вот это. И лежи пока.

– Как ты всё это делал? – спросил неожиданно для себя Фингон. – Все эти слова, которые ты говорил… Тебя им научил кто-то? – При мысли о Морготе эльф похолодел от ужаса.

– Нет, меня никто этому не учил, – ответил Майрон. – И на всякий случай, – я это делаю не для него, и, я полагаю, без его ведома.

– Ты мне сказал тогда, что раньше никогда такого не делал, так откуда же ты узнал, что нужно говорить?

– Это интересный вопрос, – согласился Майрон. – Слова и образы Изначальной музыки оказывают воздействие на Творение. Некоторые из айнур помнят больше, некоторые – меньше; способность воспроизводить Слова также отличается у разных айнур. У меня они огромны, у других… гораздо более ограниченны.

– Но ведь эльдар также поют Песни силы и в них, насколько мне известно, есть отдельные Слова творения, – заметил король нолдор. – Вряд ли кто-то из нас способен на нечто подобное.

– Это так, – согласился Майрон, – но видишь ли, для нас, айнур, это всё – слова родного языка. Я готов поспорить, что составить песню на языке людей для тебя намного трудней, чем на родном. И ещё одно. Ты один из лучших певцов среди нолдор, у тебя прекрасный голос, я слышал, но считаешь ли ты себя равным Маглору?

– Нет, конечно.

– А почему? – переспросил Майрон. – Ты сознаёшь, чего именно ты не можешь из того, что может он?

Финдекано задумался.

– Наверное, потому, что Кано… обладает внутренним огнём певца. Он может соединить слова… поставить их так, что они обретут более глубокий смысл… ещё один смысл… или третий, – ответил он Майрону. – Как будто в одном слове несколько листьев или семян.

– Да, – подтвердил Майрон. – А я обладаю этой способностью по отношению к Изначальной речи в высшей степени. Поэтому я смог составить слова так, чтобы получилось именно то, что я хотел сделать.

«Поэтому ты так нужен своему хозяину», – подумал Фингон.

====== 3. Зови меня “Майрон” (2) ======

.7.

Он смог встать только на утро следующего дня; прошли почти сутки. Фингон стал волноваться, что его станут искать. Голова кружилась; он опять почувствовал, что идёт кровь. Гортаур взял его за руку и вдруг одним движением резанул одним из своих инструментов. Получилась длинная рваная рана; Гортаур провёл по ней рукой, сжал, прошептал что-то и Фингон почувствовал, что она почти сразу стала затягиваться.

– Скажешь, порвал руку об ветку. Это объяснит слабость, бледность и потерю крови. Когда окажешься дома, ты должен лежать ещё минимум два дня. И от сношений пока нужно воздержаться. Приходи ко мне сюда через месяц после того, как переспишь с отцом ребёнка.

Фингон покраснел.

– Он тут будет только через неделю… – он тут же спохватился, что Гортаур совсем не должен был бы знать о приезде Майтимо и Макалаурэ.

– Как ты ему всё это объяснишь? – спросил Гортаур.

– Никак, – покачал головой Фингон. – Ты же понимаешь, что рассказать об этом ему я не смогу.

– Это правильно, – сказал Гортаур, постукивая пальцами по столу. – Те из вас, кто побывал в моём обществе, уже не бывают прежними. Говорят, их речи и даже взгляды приносят несчастье. Многие нолдор обратно таких к себе не принимают. – Казалось, что уголки его рта загибаются вверх невольно, но кто-кто, а он прекрасно владел своим лицом. – Особенно если я успел сделать что-то с их телами. Я сам этого не видел, но говорят, среди авари нескольких таких даже сожгли заживо. – Гортаур смотрел на него и уже откровенно улыбался Фингону, заметив его невольный, нелепый жест: тот сложил ладони на себе, словно пытаясь прикрыть наготу. – Ты уж будь с твоим другом поосторожнее. Дети Илуватара превращаются из милых, родных и любимых в гонителей и убийц быстрее, чем любой оборотень, которого я могу создать, поскольку, я признаю, у Творца нашего и искусства, и опыта побольше моего.

– Знаю, – сказал Фингон. – Я видел.

Ему совсем не хотелось рассказывать Майрону о своей близости с кузеном, но посоветоваться ни с кем он сейчас больше не мог, а ему хотелось хоть как-то решить, что делать дальше.

– Он… Когда он приезжает после долгого перерыва, – заговорил Фингон снова, – он обычно… он очень торопится. Надеюсь, мне удастся ввести его в заблуждение.

– Значит, ты уже спал с ним раньше?

– Какое тебе дело? – раздражённо ответил Фингон.

– Я ещё раз спрошу тебя: спал ли ты с ним раньше и как давно это у вас? Большой ли у него опыт?

– У него такой опыт, что твой хозяин его жестоко изнасиловал! – закричал Фингон. – Вот какой у него опыт! Мразь!

Майрон молчал, ожидая, пока Фингон отдышится и возьмёт себя в руки. Он откинулся в кресле; Финьо показалось, что его рыже-жёлтые глаза переливаются сине-белыми отсветами, словно пламя в самой глубине огромного, жаркого костра.

– Ну, а ты знаешь, как можно изнасиловать не жестоко? – ответил ему Майрон. – Давай, покажи, как это бывает. Вот меня он вообще однажды убил, а я ведь не жалуюсь!

– Он не просто им… воспользовался, – сказал Финьо. – Он нарочно принял мой облик, чтобы мучить его. Это мерзко! У тебя нет права говорить о моём… моём…

– Он принял твой облик? Это я ему подарил твой прелестный облик, деточка! Он, к твоему сведению, не может принимать никакой облик с тех пор, как взял в руки эти сгустки света Валар. Всё то, что вы, смертные и эльдар, видите – морок, наведённый мной и никем другим! Или ты думаешь, что он выглядел так величественно и жутко во время поединка с твоим отцом – это потому, что он этого хотел? Нет, мой милый, потому, что этого хотел я! Это моих рук дело.

Майрон отвёл взгляд и стал смотреть в огонь.

– И кстати, – заметил он, – про Маэдроса я вообще не сказал ни слова; я думал, что это Маглор – ну да ладно. Может быть, ты всё же позволишь мне задать тебе вопрос: как давно ты спишь с Маэдросом?

– С тех пор, как он вернулся из плена у вас, – честно ответил Финьо.

– Добрый ты, – Гортаур со смехом похлопал его по меховому обшлагу рукава, – я-то думал, что после такого на него никто не польстится, ты, целомудренный мой эльф, – сказал он, подчёркивая слово «мой». – Получается, что вы время от времени оказываетесь в постели на протяжении примерно… м-м-м… четырёхсот лет, и после того, как он связался с тобой, у него кроме тебя никого не было?

– Да, – неохотно подтвердил Финьо, – и до того, как он попал к вам, он был невинен.

– Тогда, Финдекано, вот что. Если будешь спать с ним, будь очень осторожен. Он мужчина, и он мужчина, который привык к твоему и именно твоему телу за многие годы. И даже если всё будет происходить в полной темноте, он должен будет заметить, что твоё тело изменилось.

– Я ведь не дам ему к себе там прикоснуться… ну, там, – выдохнул Фингон. – Он меня послушается.