Текст книги "ЗЕРО (СИ)"
Автор книги: sillvercat
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Старуха и бровью не повела, продолжая обращаться только к собаке:
– Твоему хозяину нужна помощь. Он же ранен. Ты же не хочешь, чтобы он умер, ведь так? Мы не обидим его, не причиним ему вреда. Мы все тут добрые люди, хоть некоторые из нас, – она покосилась на клоуна, – не отличаются особым умом.
Зеро закашлялся, явно подавив невольный смешок.
– Но мы хотим ему только добра… – всё так же напевно продолжала Тильда, а пёс тем временем перестал рычать, навострил уши и наклонил набок большую голову, словно прислушиваясь. – Мы заберём его с собой в свой лагерь. И тебя заберём. Ты у нас всегда будешь сыт, и тебе не придётся скитаться по прерии…
– Чую, скоро по прерии отправлюсь скитаться я… – пробурчал Бруно и услышал новый облегчённый смешок Зеро. – Отведи-ка этого дьявола в сторонку, Тильда, сирена ты сладкоголосая, и мы посмотрим, жив ли ещё краснокожий.
Индеец был жив и оказался совсем юнцом – ещё младше Зеро. Тощим, как прутик, подростком в одних только драных леггинсах и набедренной повязке, со свалявшейся копной чёрных длинных волос. Он так и не очнулся, пока Бруно и Мозес осторожно извлекали его из-под камня. Пуля раздробила ему правое плечо и вышла под ключицей. Прежде чем окончательно лишиться сознания, он догадался туго перетянуть рану тряпкой, остановив кровь.
– Он выживет? – тревожно спросил Зеро, встав на колени возле распростёртого на земле мальчишки.
– Это уж как его Вакан Танка решит, – сумрачно отрезал Бруно и поднял на руки лёгкое тело. Голова индейца бессильно мотнулась. – Возвращаемся к фургонам.
*
Всё это ой как не нравилось Бруно – прежде всего потому, что вносило сумятицу в дела его цирка и привлекало к нему излишнее внимание власть предержащих. Ему требовалось только внимание публики.
Бруно не мыслил себя вне кочевой жизни и ярко освещённого круга арены. Он вырос в опилках, как говорят про себя сами цирковые, и ещё мальчишкой объездил пол-Европы с труппой итальянца Кавалли, побывав даже в России. Был он и силовым акробатом, «нижним», и умелым наездником, но в конце концов стал укротителем громадных кошек – тигров и львов, – которые, по его мнению, мало чем отличались от обычных кошек, были так же игривы, жестоки, грациозны и подчас коварны. Их когти и зубы не раз и не два полосовали его мускулистое тело.
Из Европы в Америку он привёз только тигрицу Зару и липицианца, доставшихся ему после расставания со стариком Кавалли. Тот вырастил Бруно с малолетства, относился к нему, как к родному сыну, и был крайне удручён его отъездом. Хотя и понимал, что душа Бруно жаждет свободы и приключений в Новом Свете, ставшем приютом для сотен тысяч бродяг и авантюристов всех мастей.
Мозеса с его верблюдом и мадам Тильду с её пуделями Бруно встретил уже в Нью-Йорке. Обоих китайчат и Джейкоба подобрал по пути на Запад – старый плут подрабатывал коммивояжером, не гнушался мелким жульничеством в салунах и до встречи с Бруно крепко закладывал за воротник. Ну, а крошка Мари… крошка Мари сама пришла в цирк Бруно однажды дождливой ночью в Луизиане и попросила приюта и защиты, сверкая своими фиалковыми глазами из-под намокшего капюшона. «Я осталась одна и не желаю продаваться, мсье», – гордо заявила она, и Бруно только кашлянул, смешавшись под её взглядом. Так Мари стала его лучшим цветком, маленькой королевой его труппы.
А потом появился Зеро, о чём Бруно ни разу не пожалел: более надёжного помощника трудно было сыскать.
Но, всеблагой Господь, кого же он сейчас намеревался пригреть?! Дикаря-дакоту, способного запросто прирезать его под покровом ночи! Тяжело раненный, измождённый, почти дитя, беспомощно болтавшийся в сильных руках Бруно, он был опаснее гремучки или бешеного койота. А ведь Бруно принёс его в собственный фургон! Больше некуда было.
– Тех, кого Боженька хочет наказать, он лишает разума, аминь, – пробормотал хозяин цирка, укладывая мальчишку на свою постель.
Распрямившись, он оглянулся через плечо. Разумеется, его труппа тоже оказалась здесь, включая красавицу Мари, – все толпились на ступеньках фургона, дыша друг другу в затылки. Почтительно расступились они только перед Тильдой, которая торжественно провела внутрь своего подопечного пса. Тот поднял на Бруно янтарные глаза, и в горле у него опять клокотнуло.
– Я его сюда не приглашал, Тильда, – почти не разжимая губ, проронил Бруно. – И вообще никого не приглашал, если на то пошло.
– Лобо всё равно стал бы искать мальчика, – невозмутимо пояснила Тильда, и Бруно только поднял бровь:
– Лобо?
Старуха величественно кивнула:
– И вы двое сумеете договориться. Вы достаточно умны.
– Вот спасибо-то! Я только ещё с волками не договаривался, – сварливо парировал Бруно. – Принеси-ка лучше мальчишке своё чудо-снадобье, ворожея, и посмотрим, что там с его раной. А вы, лентяи, – он свирепо уставился на затаившую дыхание толпу у входа, – все вон! Вам тут что, цирк?
– А я уже принёс бальзам, сэр! – улыбаясь во весь рот, отрапортовал Зеро и протолкался вперёд, держа перед собой заветную скляночку, словно пропуск. – Вот.
На его живой физиономии смешивались надежда и беспокойство, он переступал с ноги на ногу, явно намереваясь задержаться рядом со спасённым индейцем.
Бруно тяжко вздохнул и повернулся к постели.
Веки мальчишки были плотно сомкнуты, иссиня-чёрные космы разметались по подушке, худая грудь едва вздымалась. Но он всё ещё был жив.
– Крепкий, чертёнок, – с невольным одобрением констатировал Бруно, осторожно переворачивая его на здоровый бок. – Я подержу его, Тильда, а ты перевяжи ему рану. Ну а ты, шельмец, – он покосился на Зеро, чьи глаза расширились, как блюдца, когда хозяин начал снимать заскорузлую тряпку с плеча раненого, – ты возьмёшь на себя этого косматого беса, если он вздумает на нас кинуться.
– Не вздумает, – твёрдо заверила Тильда, которая тем временем успела расстелить на сундуке у изголовья чистую салфетку и протереть спиртом свои узловатые пальцы. – Пуля вышла наружу, это хорошо. И кровь давно остановилась… – пробормотала она, склонившись над индейцем. – Мелкие косточки все раздроблены, но срастутся быстро. Однако рана сильно воспалена, и мальчик обессилен. Я сварю ему лечебный отвар, но ни за что не могу ручаться.
– Воля Вакан Танки над ним, как я уже сказал, – пожал плечами Бруно, снова устраивая мальчишку поудобнее после того, как рана была туго перевязана. – Ступай, вари своё снадобье, мадам доктор. А ты, парень, мне его принесёшь. Надеюсь, что эта псина, – он оглянулся на Лобо, смирно лежавшего на полу и настороженно за всем наблюдавшего, – не сожрёт меня, если его хозяин умрёт.
– Он не умрёт! – горячо воскликнул Зеро, попятившись к выходу вслед за Тильдой. – Он не может умереть сейчас, когда мы его спасли!
Голос его дрогнул.
– Ещё как может, – угрюмо отрезал Бруно. – Не мели ерунды и поторопись.
Зеро был достаточно молод, чтобы верить в ерунду. В судьбу, в предопределение, в справедливость и, возможно, даже в милосердие Господне. Сам-то Бруно давно в это не верил.
Когда занавеска из лошадиных попон на входе опустилась, он присел на край постели, озабоченно рассматривая своего нежданного гостя или пленника. Чёрт возьми, мальчишка и впрямь едва дышал. В резервации ему наверняка, как и остальным, приходилось питаться всякими отбросами, которые с такой щедростью поставляли туда ушлые агенты Бюро по делам индейцев. Парень походил на скелет, обтянутый смуглой кожей: выпирали тонкие рёбра, торчали ключицы.
Запёкшиеся губы индейца пошевелились, и Бруно хлопнул себя по лбу. Мальчишка наверняка страдал от жажды, потеряв столько крови.
– Старый я болван, – с досадой посетовал он внимательно смотревшему на него псу. – Тебе бы стоило тяпнуть меня за ляжку, чтобы я соображал пошустрее.
С этими словами он налил в кружку воды из фляги, приподнял растрёпанную взлохмаченную голову парнишки и поднёс кружку к его губам – впрочем, безо всякой надежды, раненый-то был без сознания. Но когда первые капли воды попали на его губы, он тут же непроизвольно глотнул. Ещё и ещё раз, пока кружка не опустела.
– Вот и молодчина, – облегчённо похвалил Бруно, бережно опуская его голову обратно на подушку. – Выкарабкаешься, ничего. Не обмочи только мою постель.
Он криво усмехнулся, поняв, что ему придётся иметь дело с лежачим больным, за которым надо было ухаживать, чем он отроду не занимался.
– Очухаешься и придушишь меня, – шутливо добавил он. Вряд ли у этого птенца хватило бы на такое сил.
– Вы что! – раздался у него над ухом возмущённый полушёпот, и Бруно обернулся, тихо чертыхнувшись. Конечно, рядом стоял Зеро, притащивший столь молниеносно приготовленный Тильдой отвар. – Вы ему жизнь спасли, разве он не понимает!
– Я всё забываю, какой же ты ещё молокосос, – ворчливо посетовал Бруно, забирая у него глиняный горшочек, заботливо обёрнутый в тряпицу, и зашипел, обжёгшись. – Под юбками у себя она это варево грела, что ли!.. Брось реготать, негодник, лучше помоги мне напоить нашего доходягу.
Теперь Зеро, в свой черёд, приподнял слабо мотнувшуюся голову индейца. Вдруг ресницы раненого дрогнули и взметнулись, он на миг уставился тёмным блуждающим взором прямо в ошеломлённое лицо Зеро. Губы его разомкнулись, и с них сорвалось хриплое:
– Ма-аштинча…
Тут глаза его закрылись, и он снова потерял сознание, успев, впрочем, глотнуть травяного настоя с ложки, заботливо поднесённой Бруно.
Мужчины озадаченно переглянулись.
– Ты что, похож на его сестру? – изумлённо осведомился Бруно. – Он сказал: «Сестрёнка».
– Мало ли что ему примерещилось, бедняге, – с сожалением отозвался Зеро. – А вы откуда знаете его язык, сэр? – полюбопытствовал он в свою очередь.
– Я способный, – невозмутимо ответил хозяин. О том, что ему довелось почти три месяца провести в плену у дакот, парню, как ни странно, никто из труппы не проболтался. – Спать иди, не съем я твоего дикарёныша. Скорее вы поутру найдёте здесь мои обглоданные кости… Всё, ступай, – он властно вскинул руку, чтобы упредить дальнейшие возражения Зеро.
Заворачиваясь в разостланное на полу одеяло, он тихо посмеивался, неожиданно придя в хорошее настроение от нелепости всего происходящего.
Ну и, конечно, от того, что дыхание раненого мальчишки, разметавшегося на его постели, стало глубоким и ровным.
– Эй, как тебя, Лобо, – прошептал он, обращаясь к псу, чьи глаза, казалось, горели в темноте, как угли. – Если хочешь, чтобы твой побратим выздоровел, присмотри за ним, когда я засну. Понял?
Ему снова показалось… или же пёс действительно кивнул в ответ.
*
Иногда Бруно считал себя провидцем – почище мадам Тильды. Вот и его мрачные предчувствия касательно спасённого дакоты совершенно оправдались. Не самые мрачные – найдёныш пока что не перерезал ему горло, но смотрел на него волчонком, от еды отворачивался и старательно прикидывался глухонемым. Хотя Бруно знал, что упрямый чертёнок его прекрасно понимает – это было заметно по его горящим глазам. В конце концов, Бруно с грехом пополам изъяснялся по-дакотски, да и сам индеец не мог не знать хотя бы десятка английских слов. Но нет, он даже имени своего спасителям не назвал!
Неблагодарный маленький мул, да и только.
Но Бруно признавал и то. что индейцу не за что было их благодарить. Люди с белой кожей заперли дакот за колючей проволокой резервации, морили голодом и наконец уничтожили всю его семью, не пощадив и грудного младенца. Какая тут может быть благодарность! Мальчишка ненавидел и презирал всех бледнолицых. И никому не доверял.
Его угрюмый пёс, и тот относился к Бруно дружелюбнее. Хотя его-то Бруно не поил отваром с ложки, не подсовывал ему под нос мясной бульон, а под одеяло – поганую посудину для отправления малой нужды. До большой нужды дело пока не доходило: парень клевал еду, как воробей. Мадам Тильда тоже отчаялась уговаривать его поесть.
Один Зеро не терял надежды расположить к себе найдёныша, и Бруно не запрещал ему приходить в фургон на биваке, присаживаться рядом с постелью раненого и молоть всякую чушь. В конце концов, ребята были почти ровесниками – возможно, Зеро и удалось бы совершить то, что не удавалось другим – добиться, чтобы из тёмных запавших глаз индейца исчез стылый лёд ненависти и тоски.
Обычно Зеро сидел на полу, поджав под себя ноги, и весело тараторил обо всякой всячине: что западный ветер-де сменился южным, и если так пойдёт и дальше, то осень сразу перейдёт в весну, минуя зиму, а прерия зазеленеет, укрывшись цветами. Что пудели мадам Тильды отчаянно боятся Лобо, превращаясь в крошечных щенят при его приближении, скулят и падают перед ним ниц, как перед собачьим вождём. Что сам Зеро, мол, научился стрелять одинаково метко с обеих рук, хоть и не левша, и непременно научит индейца таким же штукам, когда тот поправится.
Раненый между тем лежал, как камень, вперив непроницаемый взор в перекрытия фургона.
– Он не хочет понимать тебя, мало что не может, – с досадой сказал однажды Бруно, глядя на обоих: на Зеро, трещавшего, как пересмешник, и на замкнувшегося в себе индейца. – Зря стараешься.
А про себя он подумал, что дакоты не укрощают силой диких, только что пойманных в прерии мустангов – они им поют. Разговаривают с ними. Несколько дней и ночей подряд, валясь от усталости, не беря в рот ни крошки пищи, ни глотка воды, пока конь не начинает доверять – не хозяину, но другу.
– Я всё равно буду с ним говорить, – упрямо возразил Зеро, будто услышав его мысли.
– А знаешь, что… – задумчиво пробормотал Бруно, не спуская с парнишек испытующего взора. – Есть у меня одна идея…
– Какая? – Зеро сразу вскочил на ноги, возбуждённо блеснув глазами. Бруно даже улыбнулся невольно. И индеец повернул голову, косясь на парня исподлобья.
– Сейчас узнаешь, – загадочно промолвил Бруно, продолжая улыбаться в усы. – Пошли со мной.
Они выпрыгнули наружу, оставив маленького дакоту на попечение пса, и Бруно велел Зеро собрать остальных циркачей перед фургоном. Когда же вся труппа, недоумённо посматривая на хозяина, встала перед ним, он сказал всего несколько коротких фраз – и тут же довольно рассмеялся, увидев, как расцвёл Зеро.
А потом он вернулся в фургон и весело объявил недоверчиво уставившемуся на него найдёнышу:
– Пойдём-ка, парень, я покажу тебе, кто мы такие. Знаменитый цирк Бруно Ланге выступит только для тебя одного!
Он легко поднял мальчишку с постели, невзирая на слабое сопротивление, и, закутав хорошенько в полосатое одеяло, донёс до выхода из фургона. Откинул попону в сторону и усадил индейца на верхнюю ступеньку лестницы. Пёс, неотступно следовавший за ними, соскользнул вниз, взмахнув пушистым хвостом, и устроился возле босых ног паренька.
Вся труппа Бруно – люди и звери – стояли здесь. Бруно тоже присоединился к ним, так церемонно поклонившись индейцу, словно тот был герцогом, посетившим его цирк. И тогда каждый из труппы показал единственному зрителю всё, что умел делать на арене.
Мадам Тильда прищёлкивала пальцами, и её кудрявые пудели кружились в вальсе и перепрыгивали друг через друга, а потом зубами вытаскивали карту из протянутой Тильдой колоды и звонко тявкали, показывая, какое число обозначает карта.
Верблюд Мозеса, косматый строптивец Папаша, становился на колени, вытянув шею по направлению к фургону, и мотал башкой, а Мозес играючи подбрасывал в воздух и ловил тяжёлые гири – мускулы так и перекатывались под его антрацитовой кожей.
Джейкоб усердно вертел ручку шарманки и – прямо как на настоящей арене! – заполнял паузы между номерами, корча уморительные рожи и поливая всё вокруг водой из приделанного под клоунским нарядом бурдюка. А ещё вытаскивал прямо из собственного носа и уха длинные разноцветные ленты.
Фу и Гуанг гнулись, как гуттаперчевые, сияя улыбками, и крутили такие сальто, что их тонкие фигурки превращались в сплошное переливающееся кольцо.
Прелестная Мари в розовом облегающем трико, с падающими на хрупкие плечи золотыми кудрями, грациозно балансировала на спине липицианца, пока тот медленно показывал танцевальные па.
И наконец, сам Бруно вывел вперёд огромную тигрицу, которая по его команде молнией пролетала в бумажные обручи и становилась на задние лапы, обнажая в игривом оскале изогнутые кинжалы клыков.
А меднокожий измождённый парнишка, примостившийся на ступеньке фургона, давно отбросил напускное равнодушие и высунулся из одеяльного кокона, широко распахнув просиявшие глаза. Он машинально откинул со лба спутанные пряди волос, чтобы лучше видеть происходившее. Он то прикусывал губы, то вытягивал их трубочкой, то восхищённо ахал, то вертелся от нетерпения… словом, вёл себя как обычный ребёнок перед ошеломившим его зрелищем.
Зеро завершил выступление труппы, вылетев из-за фургона верхом на своём пятнистом Галешке, и меткими выстрелами вдрызг расколошматил одну за другой пять глиняных плошек, подброшенных Джейкобом. Потом наклонился с седла к Мари, которая проворно завязала ему глаза чёрным плотным платком… и повторил тот же трюк, стреляя уже из двух револьверов. Оружие казалось продолжением его уверенных рук. Индеец даже рот раскрыл, зачарованно следя за ним.
Наконец Зеро сдёрнул с лица повязку, развернул мустанга и, подскакав к мальчишке, звонко и торжественно провозгласил:
– Я Зеро, а это Галешка.
Конечно, он и раньше называл найдёнышу своё имя, но тогда тот упорно делал вид, будто вовсе его не слышит. А сейчас на его губах проступала невольная, но искренняя и совсем детская улыбка.
– Бруно Ланге и Зара, – продолжал тем временем Зеро, пока остальные артисты цепочкой проходили мимо него и выстраивались полукругом, как на параде. – Мадам Тильда и Джейми, Сонни, Пюс, Клодетта! Мадемуазель Мари и Орфей! Фу и Гуанг! Джейкоб! Мозес и Папаша!
Он замолк, глядя на индейца почти умоляюще. Но тот лишь крепко сжал губы. Его улыбка внезапно угасла, он будто напряжённо о чём-то раздумывал.
«Фокус не удался, – устало решил Бруно, крепко держа Зару за ошейник. – Можно считать, что мы просто репетировали посреди прерии».
Но тут маленький дакота медленно выпрямился во весь рост, кутаясь в сползающее одеяло и упираясь тонкой рукой в притолоку проёма. Он посмотрел на Зеро, на Бруно, на собственного пса, тоже величаво поднявшегося со своего места. И чётко проговорил, коснувшись ладонью худой груди:
– Вичаша, – а потом указал на пса: – Чакси.
После секунды напряжённого молчания все вдруг захлопали в ладоши и облегчённо засмеялись. А мальчишка снова опустился на ступеньку, держа руку на холке пса, преданно заглядывавшего ему в глаза.
«Звери не лгут», – подумал Бруно. Этот зверь доверился людям, среди которых оказался, – что не мог не почувствовать найдёныш.
И ещё Бруно вспомнил, что означает имя Вичаша.
Мужчина.
Парнишка и был мужчиной в свои (сколько там ему сравнялось? Тринадцать-четырнадцать?) почти детские годы. Отважный и упрямый шельмец. Ну, а дакотское имя Чакси означало то же, что и испанское имя Лобо, данное псу Тильдой.
Волк.
Теперь Бруно предстояло решить, куда же ему пристроить этакую дикую парочку.
И он скоро это придумал.
*
Едва оправившись от полученного ранения, Вичаша попытался покинуть лежанку и устроиться на полу вместе с Чакси, который, похоже, был только рад этому. Но Бруно цыкнул на обоих, вернул мальчишку на место, а для себя оборудовал постель в противоположном углу фургона, на сундуках с реквизитом.
Вообще с появлением в труппе маленького индейца хозяин цирка совершенно лишился покоя в собственном доме, то бишь фургоне. Раньше мало кто из циркачей решался тревожить его во время отдыха. Бруно обычно удалялся к себе, предварительно проведав тигрицу, под чью клетку отводился отдельный фургон. Он чинил реквизит либо читал при свете керосиновой лампы. Либо предавался воспоминаниям или размышлял, лёжа на койке с закинутыми за голову руками. Теперь же его старый фургон стал местом паломничества молодёжи, постоянных сборищ и весёлого галдежа, в котором какой-либо пользы не было ни на йоту.
Бруно морщился, чертыхался, возводил очи горе, но терпел. Он пожертвовал своим покоем ради приручения индейского мальчишки – скажи ему кто об этом хотя бы пару недель назад, он решил бы, что у собеседника не все дома.
Но он и правда хотел, чтобы Вичаша начал ему доверять. Чтобы этот намаявшийся чертёнок наконец почувствовал себя защищённым – хотя сам он, безусловно, считал, что это его обязанность – защищать всех, кто слабее.
Недаром же он носил такое имя.
– Лет тебе сколько? – как-то ночью спросил его Бруно, лёжа в темноте за пологом и слушая, как снаружи равномерно трещат цикады – труппа всё дальше углублялась на юг.
Он уже знал, что парень отлично понимает английскую речь, хотя сам изъясняется на языке бледнолицых очень скупо.
– Аке йамни, – после паузы ответил Вичаша. – Тринадцать.
– Как ты получил такое имя?
Снова повисло долгое молчание, и наконец в темноте раздался ровный полудетский голос:
– Мы далеко ушли от Паха Сапа, от святых гор, где воин должен получить имя. Васичу, солдаты в синих мундирах, заперли нас как диких мустангов, в загоне.
Бруно неслышно вздохнул. Это он тоже отлично знал. Как и то, что на языке дакот слово «васичу» означало «алчные обжоры».
Метко.
– И я мог бы всегда зваться тем детским именем, что дала мне мать, – продолжал Вичаша, с запинками подбирая слова. – Она умерла там, как и мой брат, кашляя кровью. Но потом мы ушли оттуда. Ушли из-под маца вакенен, колючего железа.
Колючей проволоки, понял Бруно.
– Солдаты в синих мундирах погнались за нами, – ломкий мальчишеский голос в темноте словно напевно рассказывал сказку. Но это была не сказка, а страшная правда – И я убил солдата, который выстрелил в Шункманиту Танка, нашего военного вождя. Мы увезли его раненым. Пуля попала ему в живот, он не мог выжить. Но когда он умирал, то взял меня за руку и сказал, что отныне я – мужчина. Так я получил имя. Но потом васичу всё равно нашли нас и всех убили. Я полз в горы и думал, что тоже умираю. Но не умер.
Бруно молчал. Что он мог добавить к этому бесхитростному рассказу?
– А как тебя звала твоя мать? – кашлянув, наконец спросил он.
– Канги Чикала. Воронёнок, – по голосу мальчишки было ясно, что он улыбается.
– Я был в плену у вашего племени, у дакот, почти три луны, – неожиданно признался Бруно. – Мои люди отыскали меня и выкупили – отдали за меня почти всех наших лошадей, кроме Орфея. Но я не в обиде за это. Люди твоего племени великодушны. Вы храбро сражаетесь… и вы защищаете свою землю. Послушай, я правда хочу, чтобы ты остался с нами, Вичаша. Мы все дружны и хорошо ладим между собой. Я хочу, чтобы ты выступал вместе с нами, когда поправишься. Ведь тебе всё равно некуда идти. Ты одинок.
Он невольно затаил дыхание, ожидая ответа парнишки.
Тот молчал долго, очень долго. Но вот из темноты послышалось похожее на вздох:
– Уоштело.
«Хорошо», – перевел Бруно и сам облегчённо выдохнул.
Но он никак не ожидал, что в его фургоне отныне прочно поселятся Зеро, Мари, Фу и Гуанг, которые будут валяться на его – бывшей его! – постели, тормошить Чакси, расспрашивать Вичашу, как то или это называется по-дакотски, показывать ему фокусы с картами и читать вслух истории из волшебных книг мадам Тильды. Особенно во всём этом преуспевал Зеро. Оголец взялся опекать найдёныша, как младшего братишку. Мари обычно чинно сидела поодаль с вышиванием, а Фу и Гуанг внимали Зеро с таким же воодушевлением, что и маленький дакота.
Всей этой честной компании Бруно и поведал о своей задумке нового номера – точнее, целого представления, в котором предстояло участвовать всей труппе, но главным героем его должен был стать Вичаша.
Бруно так и объявил, прямо глядя в широко раскрывшиеся глаза индейца, сидя напротив него на корточках, как и остальные – за исключением Мари: та, как обычно, примостилась на краешке стула, расправив юбки.
– Баффало Билл со своим шоу про Дикий Запад объездил всю Европу… землю за Большой Солёной Водой. Даже знаменитые вожди выступают у него на арене. Ты пока что не знаменитый вождь, парень, – Бруно чуть усмехнулся, – но ты можешь им стать, и ты можешь достойно представить свой народ тем, кого ты называешь бледнолицыми-васичу, если действительно этого захочешь.
– Что вы имеете в виду, сэр? – быстро спросил Зеро, подавшись вперёд. На его выразительной физиономии было написано неприкрытое любопытство.
– Баффало Билл, – не спеша разъяснил Бруно, – в своём шоу противопоставил злобных краснокожих дикарей благородным и доблестным белым поселенцам. У него индейцы похищают белую девушку. Красавицу, – подчеркнул он, глянув на зардевшуюся Мари. – Допустим, в нашем шоу девушку тоже похитит неизвестный злодей, но как раз индеец её спасёт, хотя поначалу все будут подозревать его в этом преступлении.
– А кто же будет злодеем и украдёт Мари? – выпалил Зеро, едва дождавшись, пока Бруно закончит фразу и даже опустив обычное «сэр».
– Я, – как ни в чём не бывало ответил Бруно и расхохотался, заметив, что у Зеро буквально отвисла челюсть. Остальные тоже подскочили от неожиданности. – Разве я не подхожу для этой роли?
Он подмигнул Мари и залихватски подкрутил усы.
– Вовсе нет! – горячо возразила девушка, и её обычно бледные щёки сильнее порозовели. – Ты, Бруно Ланге, самый добрый и благородный человек из всех, кого я знаю. Ну, кроме… – она быстро посмотрела на Зеро, и тот тоже вспыхнул до корней волос, встретив этот пылкий взгляд.
Бруно снисходительно покачал головой. Дети, сущие дети!
– Вы, огольцы, – продолжал он, обращаясь к китайчатам, – тоже вполне сойдёте за индейцев, если на вас нахлобучить чёрные парики да размалевать пострашнее. Я об этом позабочусь. Но нам нужен будет ещё и благородный герой, который отведёт от нашего юного вождя все подозрения и поможет выручить из беды прекрасную леди.
– Конечно, это буду я! – раздался из-за прикрывавшей вход попоны чей-то знакомый насмешливый голос, и в фургон ввалился Джейкоб, размахивая початой бутылкой с мутной жидкостью внутри.
Мари ахнула и разразилась смехом, за ней – все остальные, кроме Бруно, который с досадой сдвинул брови:
– Старый пьянчуга, где ты только добываешь эту отраву! Нет, ты будешь нашим паяцем, нашим верным Панталоне – зрители должны не только влюбляться или ненавидеть, но и хохотать всласть.
– Как всегда! – вздохнув с нарочитым разочарованием, Джейкоб отсалютовал Мари бутылкой и отхлебнул глоток. Резко запахло сивухой. – А я так жаждал спасти тебя, звезда моя!
– Спасать её будет Зеро, – непререкаемо заявил Бруно, и парень, вспыхнув от восторга, буквально взлетел на ноги, словно Мари требовалась его немедленная помощь, либо же он желал кинуться Бруно на шею. – Сядь, дурачок! Ну что за лоботрясы у меня в труппе, – Бруно не смог удержаться от невольного смешка. – Сперва нам надо сочинить эту пьесу целиком, от начала до конца, учитывая всё до последней мелочи.
– Ты обзавёлся любимчиками, Бруно Ланге! – с нарочитым пафосом провозгласил клоун и повернулся на каблуках, слегка пошатываясь. – Фаворитами! Виданное ли дело, такого молокососа брать на роль героя-Ланселота!
Он явно хотел ляпнуть что-то ещё, взмахнув своей бутылкой, но тут она вдруг разлетелась брызгами осколков – даже прежде, чем все услышали удар револьверного выстрела и вскочили.
Зеро стоял, прикусив губу и опустив руку с дымящимся кольтом.
Мари запоздало ойкнула.
– Простите, сэр, – покаянной скороговоркой пробормотал Зеро. – Я сейчас тут всё приберу.
– Да уж, постарайся, чёрт тебя дери! – прогремел Бруно, которого только присутствие девушки удержало от более крепких выражений. – Это мой треклятый фургон! А ты бьёшь тут стекло и заливаешь всё сивухой!
Он разъярённо обернулся к выходу, где на ступеньках уже возникли Тильда и Мозес со взволнованным «Что случилось?»
Того и гляди, Папаша тоже просунет сюда свою башку с тем же вопросом!
– У меня виски закончилось, – кротко объяснил Джейкоб, посмотрев на всё ещё зажатое в руке горлышко разбитой бутылки. – Совсем. А Бруно придумал новое шоу для нашего Сидящего Быка. Вот и всё.
Бруно только рукой махнул. У него не осталось слов, кроме непотребных немецких ругательств.
– Сэр! – вдруг раскрыл рот обычно молчаливый улыбчивый Гуанг. – А Вичаша-то согласен?
Теперь все поглядели на индейца, который так и сидел на своей лежанке, поджав под себя ноги, пока вокруг него кипели страсти.
Мальчишка посмотрел сперва на Бруно, потом – на Зеро, потом – на Мари, прижавшую ладони к щекам… и утвердительно кивнул.
– Хей-хей-о! – ликующе завопил Зеро, а Вичаша засмеялся.
*
Что по-настоящему удивило Бруно в маленьком индейце, так это то, что Вичаша, согласившись остаться в труппе, беспрекословно принял над собой его волю, будто волю своего вождя. Бруно знал по опыту, что в мирное время решения в племени индейцев принимает совет из самых уважаемых воинов, ну, а когда отряд выходит на тропу войны, за всё отвечает один человек – военный вождь. Очевидно, хозяин цирка и стал для Вичаши таким вождём. Это странно трогало суровую душу Бруно, и он поклялся себе ни на йоту не подвести доверия мальчишки.
Хотя сценарий представления, вкратце изложенный им своей труппе, мог стать для Вичаши даже опасным. Большую часть публики в тех городках, через которые они проезжали, составляли золотоискатели, торговцы, скотоводы, шахтёры и их семьи, а для них каждый индеец изначально являлся врагом, дикарём-язычником, коего следовало уничтожить. Такое отношение Бруно и собирался если не переломить, то хотя бы поколебать своим шоу. И это он, как мог, пытался объяснить Вичаше.
– Краснокожие и белые всегда враждуют, но это неправильно, – сказал он однажды вечером, когда циркачи устало сидели вокруг костра, задумчиво глядя в огонь.
И люди, и звери отрепетировали за день дважды и изрядно утомились. Мадам Тильда и Джейкоб уже отправились в свои фургоны на ночлег. Вичаша полулежал, опершись на локоть и рассеянно перебирая густую шерсть расположившегося рядом Чакси. Мари сидела напротив, зябко кутаясь в разноцветное мексиканское серапе. Зеро держался возле неё, время от времени разламывая хворостины и подбрасывая обломки в огонь.
Все вопросительно посмотрели на Бруно.
– Мы-то не враждуем, – продолжал тот с силой, подчёркивая каждое слово. – Что мешает другим поступать так же? Эта земля обширна и богата, она прокормит всех, если не воевать.
Он и в самом деле думал так, хотя понимал, что это какое-то прекраснодушие и несбыточная мечта.
– И волк возляжет рядом с ягнёнком, – процитировал, горько усмехнувшись, Мозес, сидевший тут же.
Бруно знал, что в отрочестве чернокожему довелось быть рабом на хлопковой плантации, о чём свидетельствовали рубцы от кнута на его спине и белёсые отметины от кандалов на запястьях и лодыжках.
