Текст книги "На горах Кавказа"

Автор книги: Схимонах Илларион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

МОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВНУТРЕННОСТЬ КАВКАЗСКИХ ГОР. РАЗСКАЗ ПУСТЫННИКА.

Некогда возымел я желание войти в глубочайшие места Кавказских гор и найти место безмолвнейшее, вполне удаленное, где бы никогда не могла быть нога человеческая – такое, чтобы вполне могло соответствовать требованиям истинно-безмолвной жизни. И было мне известно, что такового места нигде нельзя найти в здешнем крае, кроме как в хребтах Карталинского перевала, который некогда приходилось мне переходить, когда мы уходили из Черноморской губернии, в Кубанскую область, по причинам, кои ведает Господь, и объявлять кои, пожалуй, будет непристойно, потому что, по необходимости, придется войти в грех осуждения многих. А потому лучшим будет, когда исполним слово Священного Писания: да не возглаголют уста наша дел человеческих (Пс.16,4).

Взявши, что было нужно на дорогу, пошел я в сию страшную, необитаемую страну. Несколько дней шел дорогою, которая идет на этот перевал, но подходя к нему, поворотил направо, и необычно суровая местность приняла меня в недра свои.

Она прежде всего поразила меня своею совершенною безлюдностью, так что здесь уже нет никакого и следу жительства человеческого. Страна по всему недружелюбная. Растительность тощая, лес по преимуществу хвойный и местами дерева чрезвычайного размера и в вышину и толщину, овраги, пропасти, ущелья. Иногда нужно было пролазить сквозь скал и каменных расселин с неимоверным усилием, а иногда с опасностью упасть в пропасть по причине обрывов. Несколько дней пробыл я в сей стране, удивляясь и разнообразию предметов, и чудному расположению скал, утесов и холмов. Местность поражала обширностью и великим протяжением, и была вся наполнена чрезвычайным разнообразием видимого.

Пред входом в великое и страшное ущелье стояли, как неусыпные стражи, два высочайших горных шпиля, как бы возбранявшие мне своим грозным видом вступить в сию юдоль плача и долину смерти. Взглянув на низ в пропасть, я поразился ужасным страхом: она напоминала бездну адову, не имеющую предела – ни в глубину, ни в ширину; оградившись крестным знамением и призвавши, по обычаю своему, на помощь себе всемощное заступление Преблагословенной Богоматери, начал спускаться… круто и стремнинно; самое дно пропасти, за дальностью, никак не было видно, и даже не слышно было и шума текущей в глубине реки. Почти целый день спускался на низ, руками опираясь о землю, а ноги простирая вперед, двигался на спине.

Видел много звериных логовищ, слышал звериный рев, когда, заметивши человека, от страха бегут, кидаясь стремглав в пропасти и расселины гор.

Увидевши сие, восскорбел я сердцем своим и сказал сам себе: окаянен я человек!… Будучи создан царем и владыкою, являюсь ныне как враг Божией твари и мучитель! Ношу на себе образ Божий и есмь как бы наместник Божий на земле, но превратился в страх и ужас для твари. Увы! какое низвращение порядка причинил грех человеку!

Почти около полудня спустился на самый низ пропасти и сел на камень по правую сторону текущей речки. Обозрелся кругом и был объят чувством уныния и безнадежия, ради совершенной безжизненности места; ни кусточка, ни травы, ни цветочка. Серые скалы, сурово нависнувши над рекою, глядели угрюмо и обдавали меня мертвящим холодом, который производил в членах моих оцепенение. И мнилось мне, что я нахожусь в преисподних ада, в самой утробе земли. Никогда, заметно, не бывает здесь и луча солнечного, а потому и нет признака никакой жизни. Ни мошки, ни комара, ни малого жучка, – царит полная смерть!…

Но и здесь, в безднах адовых, вспомнил я, по божественному Давиду, Бога и возвеселился. И здесь припомнилась мне Его священная песнь: камо пойду от Духа Твоего и от лица Твоего камо бежу; аще сниду во ад – Ты тамо еси (Пс.138,7-9). И другая: аще пойду посреде сени смертная, не убоюся зла, яко Ты со мною еси (Пс.22,4). И, как пророк Иона из чрева китова, возопил я всем сердцем моим о помиловании, чтобы извел меня Господь из сего чрева адова снова на свет, и молитва моя не осталась тщетною. Начал помалу возводиться к надежде избавления. Посидевши довольно и отдохнувши, стал смотреть, в которую сторону лучше идти. Виделось, что нужно было идти вниз по течению реки. Пошел, и смотрю удобного места вылезать на вершины гор. И когда увидел удобную лощинку, начал подниматься. К вечеру достиг довольно возвышенного места и расположился ночевать на прекрасной равнинке, покрытой зеленью и цветами и орошаемой источником воды. Место необыкновенно красивое, и ночь была восхитительно прекрасная; глубокая темнота покрывала всю страну и уравняла в безразличное состояние все неровности – (горы, холмы, пропасти); и что днем виделось, как волнующаяся поверхность моря, изрытая пропастями, холмами и оврагами – теперь все это, закрытое мраком, являло один вид. Мертвая повсюду тишина нарушалась плачевным криком тоскующей птицы (совы), которая, как лучше нельзя, согласуя душевному настроению пустынника, вместе – с ним плачет о лишении великого блага. Но сия безсознательно следуя общему закону всей твари, повинующейся суете, невольно сетует и плачет в ожидании, дондеже свободится от работы истления в свободу славы чад Божиих (Рим.8,20-21), а этот разумно скорбит, сетует и плачет о лишении небесного блаженства, что, расточивши отцовское наследие, изгнан от наследия святых на сторону далече и даже доселе в юдоли плачевной, питаясь рожцами свиней и прахом земли, бедственно и зле проводит житие свое вне отеческого дома.

Глава 29.

Мои впечатления и чувства, при зрении на небо, в темную ночь, среди Кавказских хребтов

Но во всю свою жизнь никогда и ничем я так не поражался, никакое явление в природе и ничто из ее видимых вещей не порождало во мне толико многочисленных и глубоких мыслей и не возвышало стремлений моего сердца к Творцу природы, как то, чтобы в темную ночь, при невозмутимой повсюду тишине, смотреть на небо, усыпанное несметными звездами.

Производимое сим видом чувство есть свойства безграничного, как и зримые небеса. Смотря в недоступную даль небес, видит человек, что в необъятных высотах воздушного пространства идет шествие славы Божией – тихо и величественно, но однако же вразумительно и внушительно, и слышатся небесно-дивные гимны в честь и славу Божественной и велелепной славы Всемогущего Бога, но не этим чувственным слухом, а слухом сердца, коему доступен бывает духовный мир, когда он, освободившись от впечатлений мира сего, делается способным к восприятию впечатлений горнего мира.

Воистину можно сказать, что ничего нет подобного во всей видимой природе дивному сему и преестественному зрелищу!… И видится, как будто бы здесь, в небесах, Господь особенно внятно явил славу творчества Своего более, чем где-нибудь во всей природе, видимой во всех концах земли.

Правда – и море, покоясь в недрах своих, поражает могуществом, сокрытой в нем силы, необъятным протяжением и множеством водяной стихии. Восход и заход солнца, – в тихий час утра и вечера, тоже восхищают душу в пренебесный мир к незаходимому Солнцу Правды. Семицветная радуга, положенная в облаках Создателем в показание того, что уже никогда не будет всемирного потопа, хотя не имеет существенности, но имеет вид прекрасный и очаровательный и напоминает о страшно великом бедствии, которому подвергся первобытный мир за грехи от Бога. И шумящая на горе дубрава, и ветром волнуемая нива, и все вообще творение Божие, в духовном разуме зримое, явственно показует следы Божии, Его невидимое присносущество, вечную славу и неисповедимые совершенства.

Но все это не так поразительно и внушительно, как небеса, коих вещание исходит во всю землю и глаголы их во все концы вселенные (Пс.18,5). Иная звезда, как бы преимуществуя над другими, горит полным и обильным светом, явственно превосходя прочие небесные светила полнотою света; в другой горит переливный свет подобно текущей реке, а в иной виден дрожащий свет, будто боязливо внутри себя движущийся. Многие звезды, за дальностью, едва видны. Они не более, как малейшие светлые точки. Только заметно, что от ярко горящих звезд находятся на неизмеримой высоте. Но все они, зажженные рукою Вседержителя, радостно, усердно и непрерывно творят свою всенощную службу в честь и славу неисповедимого Божия совершенства. Действительно, нет возможности и нельзя найти слов к точному выражению того впечатления и тех чувств, коими объемлется наша душа при виде сего торжественного, великолепного и ни с чем несравнимого зрелища!…

Прежде всего замечаем, что все наше духовное существо объемлется глубоким чувством благоговения к Создателю Своему, Которого грозное всемогущество, безпредельная власть и несравнимая слава так очевидно созерцаются в небесных высотах. Потом сердце наше поражается страхом, от сознания Божеского величия и Его безпредельной силы. Вся гордость наша смиряется, и человек хотя бы и не хотел, но невольно сознает свое всеконечное убожество, нищету и полное ничтожество в виду необъятного Божеского всемогущества.

Но при всем том, по сродству своего духа с Божественным, влечемся мы туда, внутренне слыша духовным инстинктом сердца, что там наша вечная жизнь! Там все святые угодники Божии – старшие во Христе братия наши.

Там Престол Вседержителя, окруженный неприступною славою, пред которым смежают очи пламенные Херувимы и Серафимы, и 24 старца полагают венцы своя, говоря: «достоин Ты, Господи, прияти славу и честь, и силу, ибо Ты сотворил все» (Откр.4,11).

Там Преблагословенная Владычица Богородица – Матерь Христа Бога нашего – ходатайствует о нашем вечном спасении: пред Сыном Своим и Богом нашим. Там Ангелы вопиют непрестанным гласом: Свят, Свят, Свят Господь Бог – Саваоф, полны суть небеса и земля славы Твоея!…

Там мир небесный и блаженная жизнь, где нет скорби, болезни и печалей, коими наполнена наша земная жизнь. Там свет лица Божия исполняет всех небожителей потоками небесного радования, там, на водах упокоения, пребывают все, благочестно пожившие и в вере во Христа отшедшии ко Господу отцы и братия наши. Там – упокоение всем потрудившимся за правду в животе сем! И наш дух влечется туда всею своею силою. Ибо от Бога исшел и к Нему хощет возвратитися, Иже и даде его (Еккл.12,7).

Но вот нам желалось бы узнать: что являют собою сии светящиися на небе безчисленные миры?!… Есть ли там жизнь, или они мертвы в существе своем?!… Но это сокрыто от нас, земнородных. Гадательно судим, что должна быть всенепременно и там полная жизнь и, конечно, лучшая, чем наша на земле. Ибо говорится, – и мы веруем – что Бог есть Творец безчисленных миров; а известно, что слово мир понимается не как мертвое вещество, а как совокупность живых существ, одаренных разнообразием жизненных способностей – во славу Всезиждителя – Бога, вся премудрости сотворшего.

Да и кроме того, нельзя придумать разумной причины, по которой бы нужно быть такому безчисленному множеству мертвых миров! Если все сотворено для славы Божией, то написано не мертви восхвалят Тя, Господи, но мы, живые . Только нельзя знать, какая именно там жизнь, потому что никому из живущих на земле не благоволил Господь открыть сего.

Не это ли суть те обители многи в доме Отца Небесного , о коих возвестил нам Спаситель наш во Священном Своем Евангелии (Ин.14,2). Приходят здесь на мысль слова святого апостола Павла, показующие различие будущего блаженства: ина слава солнцу, ина слава луне и ина слава звездам; звезда бо от звезды разнствует во славе, такожде же и в воскресении мертвых (1 Кор.15,41).

Итак, видя Божественное величие, в небесах явленное, земной зритель исполняется страхом и трепетом, повергается в прах пред неисповедимыми совершенствами Божиими и мнит себя быть пылю и пеплом. Правда, хотелось бы принять участие в безмолвных гимнах Божественного песнопения, войти своим грешным существом в среду шествия светозарных певцов славы Божией. Но увы! Насколько оказываешься мал и недостаточен к таковому предприятию, как червяк противу всесильного и грозного всемогущества Божия!…

Проснувшись утром, пробыл здесь немалое время, будучи исполнен необычных святых чувств от великолепного зрелища, принявши слухом сердца таинственное вещание, как нощь нощи возвещает разум (Пс.18,3). Потом начал восходить на горную высоту, которая показывалась высокою над головою, как бы наравне с облаками. Долго боролся и превозмогал великий труд подъема, каждый шаг был чувствителен и отзывался потрясением во всем теле, как знают это все, кои бывают в таковом упражнении. Но наконец достиг вершины шпиля и снова увидел себя превознесенным над всею землею. Обходя же прекрасную равнинную площадку горного шпиля, я нашел источник воды, бьющий фонтаном из-под камня, потом потоком протекающий небольшое пространство и низвергающийся в пропасть.

Еще, идя далее, внезапно был поражен ужасом и страхом… и все кости мои затрепетали от необычного зрелища… Удивленному взору моему представился обнаженный скелет мертвеца, благочинно лежащий под сению громаднейшей сосны. Увидевши сие, я пал на колени и сотворил усердную молитву ко Господу Иисусу Христу о упокоении усопшего раба Божия, коего имя Ему единому ведомо, и не только имя, но и все его дело, цель и намерение, и чего ради здесь он окончил свой временный живот.

Скончав молитву, обратился я к лежащему мертвецу. Конечно, подумал я, это никто другой, как один из пустынников, который, быв томим жаждою любви ко Господу Иисусу Христу, обрел это уединеннейшее, всецело удаленное от мира место. И здесь совершенно свободный от всех попечений мирских и забот века сего и его обычной суеты, и в мире и покое предал дух свой Господу Иисусу Христу, ради любви Которого и пришел в сию суровую страну. Блажен еси ты, брате , – сказал я ему в сердце своем, – честна кончина твоя и жребий твой со святыми; благополучно изшел ты из суетного мира и обрел себе блаженный покой и невозмутимую тишину на горной возвышенности. Воистину блажен путь, в онже отшел еси, брате, яко уготовася тебе место упокоения. Да будет в мире прах твой! Спи до радостного утра всеобщего воскресения!…

Утром, выкопавши могилу, закопал кости усопшего, сотворивши, по силам своим, надгробное пение.

И жил я на сем уединенном, возвышенном кургане две недели, наслаждаясь полным безмолвием, молитвою и зрением славы Божией, явленной в природе, которая воистину есть зерцало всемогущества Божия и величественный орган, немолчно воспевающий безконечные совершенства Божии. Конечно, только нужно с нашей стороны постараться, чтобы раскрыть в своей душе внутренний слух сердца, коему бывает слышна величественная гармония мироздания Божия.

Глава 30.

Изображение воздушных явлений

Находясь как бы в самом сердце Кавказских гор, во внутреннейшей, глубочайшей пустыне, где отсутствовала всякая суета века сего, а царствовала природа в своем полном естественном состоянии и являла силу свою в чудных явлениях воздушного мира, поколику можно было видеть земному страннику, зашедшему в ее таинственное лоно, всецело укрытое от всех людей века сего, я зрел как чувственными очами великое и дивное в природе, так и еще более внутренними очами сердца многохудожную премудрость Божию, и от видения твари восходил к познанию Творца.

Невозможно передать в точности, потому что не видевшему ни разу нельзя и представить, какие чудные, неизобразимо великолепные картины мгновенно составляются в воздухе между вершинами гор, в ущельях и в небесном пространстве. Часто облака как бы обнимаются, целуясь с горными шпилями, и бывает трудно их различить одни от других – так тесно они между собою сливаются. То несутся облака, как военные колесницы, грозным видом своим устрашая земного зрителя, робко смотрящего на чрезвычайное видение; другие облака спешат быстрейшим стремлением, якоже полки воинов на жестокую со врагами брань, а впереди их несется облако на подобие огненного столба, освещая им путь. Иные облака идут далеко медленнее и как бы шествием торжественным, но вид их, очертание и форма чудны и поразительны. Они подобятся величественным храмам и церквам. И сии сокрылись за высотами горных хребтов, яже к западу. Но вот воздушное пространство над горами наполнилось другим видением: облака приняли вид гор, обрывов, утесов и пропастей и летят с неимоверною быстротою, гонимые ветром над вершинами гор, с темным, суровым видом, они угрожают поразить и затопить всю землю, а впереди их идет важно и величаво светозарное облако, как Херувим, опоясанный золотистым поясом крестообразно, с огненным мечем, и все они несутся куда-то в даль по указанному пути, поражая земного зрителя безпримерною своею красотою.

Посмотрел я на правую сторону к востоку, – и был поражен страшным, необычайным зрелищем: облака приняли вид, как бы дивного престола, и он был окружен – воображалось мне – безчисленным воинством, и слышалось мне как будто бы согласное пение и блистательный свет исходил оттуда!… Но вдруг ударил гром, полился дождь, заблистала молния… в страхе и трепете я упал на колени и стал молиться Господу, да мимо идет от меня гнев Божий. И стояла вблизи меня великая каменная скала, и я силился войти внутрь ее, чтобы укрыться от страшного видения, но никак не мог, потому что скала меня не пустила.

Прошло немного времени, и я снова посмотрел туда, где был виден дивный престол, но его уже не было, а виднелись мрачные облака на том месте, наклоненные к земле, – и они плакали, проливая дождевые капли, конечно, о наших грехах. Вспомнил и я грехи свои великие и все свое недостоинство, ужаснулся сердцем и хотел погрузиться в утробу земли от страшных видений Божественного всемогущества, явленного в природе. Но нет места, могущего укрыть от взора Господа! Ибо Он Сам говорит: утаится ли кто в сокровенных, и Аз не узрю ли его? Еда небо и землю не Аз наполняю? (Иер.23,24).

И вот, по малом времени, все воздушные видения прекратились, все пространство воздуха очистилось от облаков, и между горными ущельями, с западной стороны, показалось заходящее солнце, которое лучами своими озарило внизу лежащие поляны. И я заметил с высоты своего шпиля множество волков – старых и малых, ревевших разными голосами.

Увидевши сие, я пришел в умиление и ощутил к ним в сердце своем великую жалость. Конечно, подумал я, звери сии просят от Создателя пищи себе. Как и написано в псалмах божественного Давида: вся к Тебе чают дати пищу во время свое… отверзшу Тебе руку всяческая исполнятся благости (Пс.103,27-28).

На другой день, когда в урочный час обыкновенно начинается воздушное в горах движение, я снова стал на месте своем близ великой скалы, зря вокруг.

И вот громадное облако покрыло собою все видимое пространство. Оно уравняло собою горы, и горние шпили, и пропасти, и равнинные места, – и вид его был, как вид безбрежного моря. Но по малом времени выше его показались другие многие облака. Они идут тихо, в чрезвычайной разноцветности, окрашенные голубым, красным и темным цветом; посреди же них видится облако на подобие креста и другие облака находятся вокруг сего креста, на подобие Ангельских Небесных чинов, все они величаво, торжественно и безмолвно идут куда-то вдаль, по указанному им свыше пути!…

Но окончилось и это видение, – показалось облако на подобие Сионской горы и ребра Северовы были вокруг его , и виделось другое некое облако на подобие венца, которым была украшена вершина горы; исполняя службу Божию, несутся они быстро и спешат куда-то далеко, движимые Божественным мановением.

Затем увидел я в необъятном пространстве воздушном безчисленное множество облаков, малыми группами рассыпанное по разным местам. Они были как стада овец и козлов, покоившихся на тучных пажитях, но подул ветер, и они пришли в движение, заходили, зашевелились, взад и вперед двигаясь и переходя друг чрез друга наподобие волн морских. После, показалось от восточной стороны светлое облако неисповедимой величины, оно тянулось тихо, постепенно закрывая собою горное пространство, как море в своей необъятности. Поверх его виднелось другое облако наподобие корабля, и идет сей корабль по безпредельному морю сему, и озаряет его вечерний свет золотистым светом, и плывет он в темно-синем оном океане, никтоже весть куда, и правится невидимой рукой, и спешит к пределу своему.

Но вдруг, с горных высот, быстрейшим движением вылетают орлы… и мчатся на своих могучих крыльях, радуются и веселятся, кувыркаются и купаются в сих воздушных волнах, как дельфины в море, и не познают места своего от великого стремления, взывая друг ко другу гласом радости во славу Всемогущего Бога, все премудростию сотворившего.

Другие облака, совокупившись вместе, идут во множестве своем, и они подобятся белому морю, которому не видно конца, и закрыли все горы Кавказские и проходили они торжественно, тихо и величественно, полные глубоких, великих и дивных дум, в бело-мраморном цвете, с частыми холмиками и с небольшими долинками. За ними показалось идущим светлое облако, как бы подобие иерарха, облаченного в золотую ризу, и оно тоже шло тихо, медленно, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз, с наклоненною головой, в молчании, с распростертыми ризами, вечерним светом озаряемое, и грядет торжественно на запад солнца к покою своему, ему Богом указанному.

Все сие видя, рассматривая и удивляясь, я пришел в состояние духовной восторженности, страха и благоговения к Отцу природы и Всемогущему Создателю всяческих; вспомнил свою греховную жизнь и пришел в крайнее сожаление о том, почему я не стремился в жизни своей к цели, указанной Богом человеку на земле, но зле поживши во страстях, соделался неспособным проникать в тайны мироздания Божия, усматривать в нем следы Божии, а отсюда восходить к чистейшей и пламенной любви Создателя Своего. При таком зрелище, поразившем все мои душевные чувства, я не мог далее сохранять своего обычного состояния, но пришел в изнеможение, расслабел всеми членами, упал на землю и лежал, как мертвый, долгое время.

Но вдруг зашумел сильный втер, полился дождь, загремел гром, засверкала молния – я поднялся в страхе и вижу, что облака пришли в смятение, начали метаться то в ту, то в другую сторону, сделали брань между собою и ожесточенную борьбу, но вскорости остановились каждое на своем месте, выстроились в ряды, как полк военный противу полка, и когда он слышит звук трубы своего полководца, чтобы наступать на брань. Так же и облака, слыша голос Создателя своего, готовы бранию наступить на землю и затопить грешный род человеческий, ибо переполнилась мера греха, и всяк прилежно помышляет на злое от юности своея . От сильного грома шел звук по всем горам, пропастям, долинам: горы, вертепы обратились в смешанный гул, который, разливаясь, был похожим на плач, – и застонала вся страна, как мать, пораженная во утробу свою множеством смертоносных стрел. Я преклонился на камень от сильного страха и ожидал себе смерти. Но, по малом времени, приподнявшись, увидел, что облака стали наряду с горами и шпилями, а другие опустились ниже и уравнялись с темным лесом, тянулись цепью от запада к востоку в печальном и тоскливом виде, как бы плакали и рыдали о безмерных грехах человеческого рода. Я и сам пришел в крайнее умиление духа и начал молиться Господу о себе и о всем роде человеческом, чтоб милость сотворил со всеми нами, от юности повинными всяким грехам, и зло сидит в нас, как прирожденная сила природы, и мы не можем победить его при всем нашем старании, если не Сам Господь всемогущею Своею волею и силою очистит нас от грех наших.

Молитва меня облегчила, весело стало на сердце, и радостно обозрелся я на все стороны, вокруг себя. Все было торжественно, тихо, величественно и безмолвно. Природа в молчании, тишине и совершенном безмятежии внимала страшному присутствию Всемогущего Бога и не смела нарушить тишины и малым шелестом древесного листка. Я и сам вошел в глубины духа и таинственно созерцал Божие бытие и причащался в эти блаженные минуты высшей жизни и вкушал радость спасения, хотя, конечно, только в предобручении своего чувства. Вокруг меня не было никого, одна природа обнимала меня сладкими объятиями, полными духовного мира и глубокого чувства. И вот я, из самого лона ее, как дитя на груди матери, пил живые струи истинной жизни, причастной живому ошущению Божества, Коего всегда ищет наша душа как единого истинного блага, в чем только и есть ее вечный живот и блаженство. Но этого возвышенного состояния душе нельзя найти посреди мира, погруженного в суету и земные попечения. Это принадлежит житию, отрешенному от всего земного.

А я все стоял на высоком оном шпиле, превыше всех гор и виделась мне на западе, между утесами, знаменитая, в здешнем краю, долина Елеофанская, откуда вытекают три реки: Думбай, Аманоус и Олебек, а позади их виделся шпиль, называемый Белоалакская гора. Он возносит свою главу выше всех хребтов и гор, наравне с облаками.

И стоит он уже многие тысячи лет, и все думает одну думу свою – думу крепкую и великую: о Божиих судьбах . Чего ради люди на свете живут, и почто они так плохо Господа чтут; возлюбили сей суетный век и его прелестные блага, совершенно забывши свой вечный живот, им Богом обещанный. А вот я, говорит, и не почтен славою образа Божия и не имею в себе высоких даров – свободы и разума, – а творю непрерывно Божию службу – и ночью, и днем – уже не одну тысячу лет; стою неусыпно на страже своей, мне от Бога назначенной.

Вид его, как вид великого и храброго полководца, и он выступил одною ногою вперед и стоит неподвижно с суровым, строгим видом уже многое множество лет, с наклоненной головой к востоку, и безмолвно возносит хвалу Творцу Небесному, и воссылает песнь новую Троице Единосущной и Нераздельной.

Да не будет предосудительно мне сказать здесь кое-что от личного своего опыта.

Если безмолвие вообще составляет для духа нашего необходимую стихию, в которой он имеет свою внутреннюю жизнь, свое движение и развитие, то тем более оно видится во всей своей ненарушимости, полноте и необъясненности в горах Кавказа, посреди девственной природы, где нет ничего отвлекающего от Бога, а напротив все к Нему располагает и привлекает. И вот, от избытка восторгом пламенеющего сердца своего, мы скажем то, что на себе испытали: «горы, горы Кавказа! Как вы поражаете зрителя своим чудным, торжественным видом!… Величеством своего расположения, пространством, мерностью и красотою!… И нет возможности изобразить в письмени вас, как великое зрелище рук Божиих; нарисовать вашу красоту горных хребтов; передать мысли и чувства, кои вы производите!… При виде вашем мысли невольно стремятся к небу; в сердце слышится сильное движение высших чувств, и житель пустыни удобно входит в область духовной жизни. Горы сии, как Престолы Божии, на них же почивает Всевышний Господь. А известно, что все сродное стремится к подобному себе, так и дух наш, превитая по горам, яко птица (Пс.10,1), удобно возносится от высоты гор на небеса к Престолу Вседержителя.

Именно здесь, можно сказать, есть школа премудрости Божией: все здесь зримое находится в своем естественном, неповрежденном виде. Как-то ближе слышится присутствие Божества, глубже чувствуется вся суетность мира сего, во зле лежащего; слышнее выступает в душе глубочайшая потребность нашей духовной природы – единения с Творцом. Душа сама собою стремится к Богу, и сердечная молитва ко Господу Иисусу Христу вступает в свои законные пределы и разливается, как море, в своей безграничности. Только здесь становится понятным, – почему святые отцы, великие мудрецы и люди с глубоким умом всегда искали уединения – и только здесь могли находить удовлетворение возвышенным порывам и глубоким созерцаниям своих великих умов.

Здесь они проникали в тайны творения Божия, осязали сердцем невидимый мир, который был для них, как бы видимая, стоящая пред глазами действительность; отверзались их духовные очи – и они входили в непосредственное общение с духовным миром. И потому всякая боголюбивая душа необходимо любит безмолвие: ибо оно есть присутствие Божества . Отсюда понятными становились и сами собою пришли на память вдохновенные слова святителя Григория Богослова, когда он, отягощенный жизнью в многолюдном Константинополе, занимая кафедру патриарха, горел духом улететь из города, как птица, в пустынные места, и пламенное желание свое выразил в безсмертных словах.

«Почему я не горлица и не имею крыл, чтобы мне улететь куда-либо от зол сей коловратной жизни? В пустынной пещере один поселился бы я и остаток дней своих провел бы со зверьми, – с ними скоре, нежели с людьми, можно ужиться: там жизнь моя протекла бы в мире и спокойствии без всех забот и печалей. Или, превосходя безсловесных тварей умом, способным познавать Божество и от перси земной возносится на небо, я, в безмолвном уединении, стал бы собирать лучи света вечного и, воодушевляемый любовию к ближним, взойдя на возвышенное место, вещал бы оттоле, сии слова во услышание всех земнородных:

Смертные, рожденные от плоти и крови! Если вы не что иное как прах, возметаемый ветром, как жертва, обреченная смерти, то почто ваш дух доселе скитается по земле, гоняясь за призраками тленного счастья. Воззрите со мною, который, по благости Божией, испытал уже много доброго и худого в жизни сей, – на все вас окружающее и вы согласитесь, что все в мире сем суета и крушение духа.

Иной славится исполинскою силою и своим ростом, и дородством приводит в удивление соседей; другой величался отличною красотою и на него, как на румяную весну, обращались всех взоры и души.

Один мужеством и храбростью на войне не уступал свирепому Арею [непобедимый богатырь]; другой гремел на ристалище; третий поставлял славу свою в том, чтобы сделаться искусным ловчим и поражать зверей острою медью; четвертый сидел за столом, обремененным яствами и напитками; в угождение прихотливому чреву его и воздух и земля, и море приносили богатые дары. Но что же теперь?! С наступлением старости все сие как сон пролетело; силы телесные ослабели, лицо обезобразилось глубокими морщинами; никакое удовольствие не льстит более чувствам; и дряхлое тело, одною ногою ступив уже во гроб, подклоняет главу свою под секиру смерти. Подобным образом иной гордится знанием многих наук; другой знаменитости своего рода, или достоинством, приобретенным собственными заслугами. Тот занимает первое место в народном собрании, – и одно его слово служит для всех прочих законом; другой, преданный корыстолюбию, копит сокровища и непрестанно заботится об умножении оных. Одному лестно носить на себе звание судии и решать спорные дела по собственному произволу; другой, облеченный в порфиру, с челом вознесенным, предписывает законы вселенной и, кажется, с пренебрежением смотрит на недосягаемые вершины самого неба. И о, бедные! Напрасно они столь далеко простирают надежды свои и думают, что слава их безсмертна! Она существует до тех пор, пока мы живем; после, обратившись в прах, мы все сравняемся между собою: подданные с царями, просящие милостыню с владетелями несметных сокровищ. Всех нас покроет один мрак, заключит одна могила; и если смерть сильных земли имеет какое преимущество пред общею всем другим смертию, то разве то, что погребение их совершается с пышными обрядами, что над прахом их поставляется великолепный памятник и что имена их остаются иссеченными на мраморе…