Текст книги "Достигнуть границ (СИ)"

Автор книги: shellina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Хорошо обстоят, – осторожно ответил Татищев. – Не сумлевайся, государь, Петр Алексеевич, город изначально закладывается, как ты велел, чтобы испражнения все не в выгребные ямы, а в селитряницы уходили, а в домах была подача воды с водонапорных башен и англицкие уборные, ну те, которые сливают все, проталкивая в клоаки.

– Это хорошо, – я прищурился. – А скажи мне, Василий Никитович, сможет город тот всех баб с ребятишками из Астрахани вместить? Да к делу какому пристроить? В гошпиталях помогать, например, еще где.

– Место-то найдется, но для чего, государь?

– Да для того, что в Астрахани и окрест нее скоро так жарко будет, черти обзавидуются в преисподней. И ты хочешь в этом аду души безвинные оставить? А прорвут татары оборону, и что? В полон всех, до кого дотянутся, погонят? – Татищев совесть имел, поэтому под моим взглядом заерзал и потупился. – Полагаю, что задание для всех понятно. Три дня на обдумывание и разработку первоначального плана действий. Больше дать не могу, скоро события завертяться так, что не остановим, – Соймонов первым понял, что их только что послали работать и вскочил. Татищев несколько задержался, все намеривался что-то сказать, но так и не решился. В полном молчание они вышли из кабинета, а Ушаков задумчиво смотрел им вслед. После того, как дверь закрылась, Андрей Иванович повернулся ко мне.

– Что передать Шафарову, государь, Петр Алексеевич?

– А передай-ка ты ему, чтобы он предупредил Махмуда о том, что дядя собирается вернуть себе утраченный трон и весьма удобный дворец, и в отличие от племянника не оставлять предыдущего султана в живых, – я бросил взгляд на расчерченную вдоль и поперек карту. – Да, сделать это он должен только после того, как войска Ахмеда придут в наступление, а они должны прийти в наступление только после того, как поезд императрицы пересечет границу Российской империи в самой западной ее части, я не хочу неожиданностей.

– Ты хочешь предать Ахмеда, государь? – Ушаков смотрел на меня недоверчиво.

– Нет, конечно. Предать можно того, кому клялся в верности, а я османам ничего не должен. Мне вообще плевать, кто из них в конечном итоге победит и какой ценой. Нам выгодно, чтобы эта резня между двумя родственничками на несколько лет продлилась, откинув Османскую империю да-а-а-леко назад. Так что да, я от всего сердца буду помогать по мере моих скромных сил и тем, и другим, – и я улыбнулся, а от того как Ушаков слегка отшатнулся, подозревая, что улыбка моя больше похожа на оскал. – И да, как там дела у Бенджамина нашего Франклина? Его парламент уже послал… обратно в колонии? Нам очень важно не пропустить момент, когда он выедет обратно из Дувра.

Глава 7

Первым порывом Филиппы было захлопнуть окно, отрезав тем самым путь Карла в ее комнату, чтобы избежать возможных кривотолков. И она уже сделал шаг, чтобы сделать это, но тут, висящий, уцепившись за подоконник, инфант решил вползти повыше, чтобы сделать последний рывок к своей цели. Парапет, по которому он шел, был гораздо ниже, чем он рассчитывал, когда забирался на второй этаж, используя украшения здания в качестве опоры для рук и ног, а ростом Карл не обладал слишком высоким, и получилось так, что он действительно повис на высоте второго этажа, дрыгая ногами, потому что не мог закинуть ни одну на подоконник, так же как не мог подтянуться на руках, и виновата в этом была перевязь, которой он зацепился за какой-то завиток лепнины. А попытка сменить положение, чтобы снова встать на парапет, привела к тому, что руки непроизвольно разжались, из-за того, что злосчастная перевязь больно рванула грудь и спину, и Карл полетел вниз, прямо на роскошный куст бордовых роз, растущий под окном и наполняющий воздух великолепным ароматом, который спас его от серьезных повреждений, но вот от собственных шипов разумеется не уберег. Упал он молча, чем на секунду завоевал уважение Филиппы, которая задумчиво посмотрела на часы и уже не спеша подошла к окну. Облокотившись на подоконник, она посмотрела вниз, чтобы убедиться, что ее бывший жених все еще жив, и пробормотала.

– Не могу себе представить Петра в ситуации, когда он вытаскивал бы из задницы шипы, вместо того, чтобы заключить меня в объятья. И вот в это я всерьез думала, что влюблена? Боже, прости мне эту глупость, – она на секунду замолчала, а затем добавила более громко. – Меня могло бы скомпрометировать твое нахождение в пределах моих апартаментов несколько большее тех двух минут, которые ты доблестно висел, пытаясь сюда забраться, но теперь, это сделать не удастся ни одному злому языку. Вот только, Карл, появилась проблема. Скоро здесь будет проходить стража, совершающая обход, если у них не поменялись часы дозора, и про меня снова начнут болтать, что на этот раз я выкидываю назойливых поклонников в окно, чтобы избавиться от них, коли у меня под рукой нет кочерги, – в ответ ей раздался то ли всхлип, то ли стон. Розовый куст весьма крепко держал инфанта, который едва не поставил Филиппу в чудовищное положение. – А ведь я действительно тебя любила, Карл. Я любила тебя настолько, что пыталась загнать в самую глубь себя всех своих демонов. Я готова была измениться ради тебя, стать идеальной женой, проводящей все время за пяльцами, я боролась за тебя до самого того момента, как меня засунули, словно ненужную вещь в карету и оправили в Париж. И до того момента, пока я не встретила одного высокого, красивого русского офицера, приехавшего с сопровождением герцогини Орлеанской, я каждый день задавала себе вопрос, что я сделала не так? Что я сделала, такого, что ты не боролся за меня? Что даже не попытался этого сделать? Только вот сейчас твой ответ меня очень мало волнует, Карл, действительно очень мало, – и она распрямилась, чтобы закрыть уже окно, оставив инфанта валяться в розах, а случайных свидетелей гадать, что же с несчастным Карлом произошло.

Сделав шаг назад, Филиппа задела ногой вазу, стоящую рядом с окном и опасно качнувшуюся, но все же устоявшую. Она задумчиво посмотрела на вазу, затем перевела взгляд на барахтающегося, уже не сдерживающего брань Карла, и снова взглянула на часы. После этого, улыбнувшись так, что, увидь Карл сейчас ее улыбку, он бежал бы прочь со всех ног, Филиппа подошла к зеркалу и внимательно рассмотрела свое отражение.

– Самое смешное заключается в том, что перед Петром мне не нужно притворяться, особенно, когда мы наедине. Он прекрасно видит и осознает, что я вовсе не та нежная и хрупкая роза Франции, как меня называли даже здесь. Что я, прежде всего, дочь своего отца, который был самым подлым и потому опасным человеком, которого носила Земля. Во всяком случае, в этом столетии. И он мог любую ситуацию, даже если первоначально она казалась проигрышной, обернуть в свою пользу. Прости, Карл, но за все в этой жизни надо платить, а за глупость, так вдвойне. Уж этот урок я навсегда усвоила, и преподала мне его твоя семейка, – Филиппа быстро сняла с руки все перстни, кроме одного, грани которого отличались особой остротой, перевернула кольцо на пальце таким образом, чтобы камень оказался внутри, и резко ударила себя по щеке. – Ш-ш-ш, больно, – прошипела она, разглядывая довольно глубокую царапину, которая тянулась через всю щеку, задевая нижнюю губу, и в которой уже начали скапливаться капельки крови. После этого она схватила ножницы и специально небрежно сделала надрез на лифе своего платья, после этого рванула в стороны, чтобы порез превратился в разрыв, тщательно следя за тем, чтобы не было видно груди. Пара шпилек были брошены на пол и часть волос рассыпались по спине, а часть все еще была в прическе. Посмотрев в зеркале на себя и оставшись довольной тем, что она увидела, Филиппа подошла ко все еще распахнутому окну. Карл уже сидел на земле, выпутывая свое щедро расшитое золотыми нитями одеяния, из колючек. – Прости, Карл, но все должно быть достоверно, – пробормотала Филиппа, хватая ту самую вазу, о которую не так давно запнулась, и выбрасывая ее в окно. Ваза разлетелась вдребезги, окатив осколками успевшего лишь прикрыть глаза, чтобы избежать порезов и на них, Карла.

– Ты что совсем с ума сошла? – прорычал инфант и рванулся, но куст держал крепко, а к порезам от шипов, прибавились порезы от разбитого фарфора.

– О, нет, мой рассудок светел, как никогда, – и Филиппа усмехнулась. – Ну а теперь пора покричать, – и тут же завизжала. – А-а-а, на помощь! Помогите! Спасите меня кто-нибудь!

Дверь раскрылась далеко не сразу. Филиппа уже со злостью начала думать, а что если бы взаправду что-то случилось, то она бы погибла, потому что так и не дождалась бы помощи! Набрав в грудь побольше воздуха, она уже захотела снова закричать, но тут дверь распахнулась, и в комнату к своей императрице ворвались приехавшие с ней гвардейцы, которых пытались задержать гвардейцы испанские, думающие, что русские позарились на их привилегии. Шпаги гвардии были обнажены, и они выискивали, налившимися кровью глазами того нечестивца, коей покусился на святое, на государыню. Вслед за гвардейцами вбежали служанки, которые сразу не могли прорваться сквозь затор к своей госпоже, а следом за ними вбежал Румянцев и королева Изабелла.

Филиппа, только взглянув на нее, тут же поняла, что ее хотели опорочить. Она никогда бы в жизни не отмылась, зайди Румянцев, вместе с тащившей его королевой в комнаты Филиппы, и застань они там Карла, будь она настолько глупа, если бы позволила ему войти. Филиппа была уверенна, что этот ночной визит – вовсе не идея Карла, что его к ней подтолкнули и возможно, что это была сама Изабелла. Ощутив такую злость, что стало трудно дышать, она сжала кулаки, а затем бросилась к Румянцеву и упала ему на грудь, старательно поливая ее слезами.

– Это было так ужасно, ужасно! – рыдала она навзрыд.

– Что произошло, Елизавета Александровна, – Румянцев мягко отстранил от себе бьющуюся в истерике императрицу, и нахмурился, увидев царапину на ее лице – след сильного удара, словно кто-то бил наотмашь, и порванный корсаж. Это же разглядели и другие участники драмы. Один из офицеров подскочил к окну и посмотрел вниз.

– Так вот же он, тать, помятый валяется на земле, – крикнул он. – Прямо на куст спиной упал, видать, государыня сумела столкнуть его, пока боролась, – и он выпрыгнул из окна, сгруппировавшись так, что всем стало ясно, подобный номер он исполняет не впервые. Вслед за ним в окно выскочили еще двое, и внизу послышались крики и звуки ударов.

– Я хотела закрыть окно, когда он напал, – тем временем всхлипывала Филиппа, прерывая рассказом рыдания. – Я открывала окно, когда у меня гостила сестра. Она беременна, знаете ли, и ей стало душно. Но когда она ушла, я направилась к окну, чтобы его закрыть, и тут в комнату запрыгнул этот мужчина. Я даже не разглядела, кто это был. Он схватил меня прямо за лиф платья, своими грязными лапами, а когда я его ударила по лицу шпилькой, меня мой супруг научил, чтобы я смогла в таких ситуациях защититься, он отпустил меня, но ненадолго, – Румянцев еще раз внимательно посмотрел на Филиппу. Что-то не совсем вязалось. Что-то было не так, но что, опытный царедворец никак не мог понять. – Тогда он меня ударил по лицу, но сам оступился и навалился на подоконник. Ему было, наверное, очень больно, после моего удара, потому что он приложил на мгновение руку к лицу. Тогда я схватила вазу и ударила его по голове, и он вывалился в окно. Я кричала, но никто не шел мне на помощь! – и она снова уткнулась в плечо Румянцева, а все ее тело содрогалось от рыданий. – Александр Иванович, мы немедленно покидаем эту страну, прибежище такого разврата, что гостья не может чувствовать себя в безопасности даже под сенью комнат, которые были выделены ей специально. Я буду лучше на конюшне спать, чем позволю кому-нибудь себя обесчестить!

– Ну-ну, дорогая моя, вы же не возражаете, ваше императорское величество, если я буду обращаться к вам по матерински, как это было в прежние времена? – Филиппа всхлипывая покачала головой. – Не нужно принимать поспешных решений. Ведь может быть все произошедшее – всего лишь недоразумение…

– Какое это может быть недоразумение, если все лицо ее величества в крови, а одежду пытались порвать, и лишь случайность не позволила подлецу добиться своего, – воскликнул Румянцев то, что должен был воскликнуть. – Ее величество права, мы немедленно уезжаем, а прежде, я пошлю гонца к его величеству, чтобы обрисовать ситуацию.

– Ах, давайте все же дождемся утра. Тем более, что ее величеству нанесли травму, и я настаиваю, чтобы ее осмотрел лекарь…

– Вы можете настаивать на чем угодно, ваше величество, но никто из нас теперь ни на секунду не оставит ее императорское величество в одиночестве, дабы подобное потрясение не повторилось.

– Разумеется, я немедленно пришлю лекаря, – Филиппа подняла глаза и увидела перекошенное лицо Изабеллы, которая в тот момент соображала, почему ей не пришла в голову гениальная идея отравить сыночков ее мужа в глубоком детстве, чтобы сейчас избежать очень невыгодной для Испании ситуации. Потому что, валяйся на земле под окном кто-то другой, а не инфант, еще можно было выпутаться и даже попробовать очернить Филиппу, говоря, что произошла ссора любовников. Ей, конечно же не поверили бы, но Россия и Испания остались бы при своих. Но то, что там валяется именно Карл, перечеркивало все ее попытки замять дело жирным крестом. Войны случались из-за меньшего. А Испания сейчас, когда большинство ее солдат находится в различных колониях, особенно уязвима. Но кто-бы мог подумать, что эта стерва выкинет бывшего возлюбленного в окно? И как на самом деле ей все это удалось провернуть? И тут Изабелла увидела внимательно наблюдавшие за ней черные глаза, в которых не было ни единой слезинки, только застывшее торжество, и внезапно поняла, что зря она недооценила девчонок Филиппа Орлеанского, этой змеи, которая пребольно жалила всех, до кого он мог дотянуться. И что это уже не испуганные маленькие девочки, а самые настоящие гадюки, в которых так внезапно проснулась черная, как его душа, кровь их адского папаши. Повернувшись к одному из испанцев, она шепнула. – Помогите тому бедолаге, что так неудачно упал, а не то, бравые гвардейцы его до смерти забьют, а мне, в отличие от ее величества императрицы, этого все-таки не хочется допускать.

– Господи, Филиппа, что произошло? Что с тобой? – в комнату ворвалась Луиза Елизавета, на лице которой было написано искреннее беспокойство. – Я даже до конца коридора не успела дойти, как услышала какой-то звон и твои крики, – если еще оставался шанс, хоть как-то повлиять на произошедшие события, то жена Фердинанда только что этот шанс перечеркнула, выставив временные рамки, во время которых встреча с любовником попросту невозможна. И подтвердить эти рамки может кто угодно, начиная от служанок, заканчивая охраной, которая дежурила на входе, и видела, как уходит инфанта. Ну а непростые отношения сестер не позволяют думать о заговоре даже самым злобным скептикам.

Изабелла едва не расхохоталась. Она хотела подловить Филиппу, но сама, своими руками дала ей шанс на то, чтобы потребовать от Испании очень и очень многое. Словно сама судьба развернулась и дала ей пинок за то, как она когда-то обошлась с этой девочкой. И что-то говорило Изабелле, что Филиппа этот шанс не упустит. Ведь могла же она просто, ну ладно, даже выкинуть Карла из окна. Никто бы ничего и не узнал, а они с графом Румянцевым всего лишь встретили ее спокойно готовящейся ко сну. Но нет, она даже поранила себя специально, Изабелла была в этом просто уверенна, потому что представить себе Карла, поднявшего на Филиппу руку, она не смогла. Ну что же, остается достойно доиграть эту партию и попытаться выйти из игры с минимальными потерями. И Изабелла, гордо вскинув голову, пошла по коридору, чтобы действительно кликнуть личного лекаря, хотя с превеликим удовольствием послала бы к этой дряни не лекаря, а хладнокровного убийцу, а также созвать советников, чтобы определиться, что делать дальше.

Когда суматоха улеглась, и лекарь осмотрел Филиппу, обработал рану на лице и сказал, что ей необходимо выпить вина с травами для успокоения нервов, а все остальные, включая сестру Филиппы, разошлись, предварительно придя в ужас от того, что неудавшимся насильником и возможно убийцей оказался милый Карл, Румянцев остался с Филиппой наедине, заявив, что способен защитить свою духовную дочь, и вообще дверь можно плотно не закрывать. Подойдя к окну, он выглянул из него, и принялся рассматривать помятый и обломанный куст, который был освещен светом из окна, падавшим прямо на поникшие розы, которые начали пахнуть еще интенсивнее. Повернувшись к Филиппе, он также внимательно осмотрел ее руки, и прищурился, увидев перевернутый камень на перстне, который из-за волнения Филиппа не догадалась повернуть обратно. Румянцев вздохнул, подошел к сидящей за туалетным столиком государыне и похлопал ее по руке.

– Государыня моя, я больше других знаю тебя, и могу с уверенностью сказать, что ни одним своим действием ты даже в помыслах своих не опорочила бы государя, Петра Алексеевича. Более того, тот бедный куст явно свидетельствует за то, что инфант был именно выброшен из твоего окна. Но, чтобы завтра начать торговаться, а я подозреваю, что именно поэтому ты нанесла урон и боль своему милому личику, я должен знать, что произошло на самом деле, дабы не попасть впросак.

– И что же меня выдало? – спокойно ответила Филиппа, поднимая щетку и начав расчесывать волосы.

– Ты говорила на испанском языке, так, чтобы все присутствующие слышали тебя и поняли, о чем ты говоришь, – Румянцев вздохнул. – Хотя в минуты такого потрясения я ждал скорее французскую речь. Ну и так, по мелочам, – и он жестом указал на перстень. – И что навело тебя на эту мысль?

– Это старый прием, – Филиппа усмехнулась. – Я читала, что одна из королев древности таким образом избавилась от всех старших сыновей своего мужа, указывая на то, что они ее домогались. Я все время смотрела на часы, чтобы не выйти за те рамки, о которых шептались дамы в доме моего отца, необходимые для адюльтера, – она вздохнула. – Так что никто не посмеет меня обвинить в измене, на кою у нас просто не хватило бы времени. А вот в нечестивых намерениях Карла, вполне.

– Возможно, но в насилии? Карла? – Румянцев усмехнулся.

– А в попытке развязать войну, пытаясь опорочить гостью? – теперь улыбнулась Филиппа. – Изабелле нужно будет очень сильно постараться, чтобы замять дело, и всем рассказать, что это была случайность, например, я получила порез на лице шпорой сапога, когда подошла к окну, а там как раз лез Карл, дабы пожелать спокойно ночи даме, чьи покои расположены над моими. А еще он начал падать и случайно, чтобы удержаться, ухватился за мой корсаж, а я просто все неправильно поняла, да еще и вазой его приласкала.

– Знаешь, государыня моя, я думал, что везу очень милую и умную девочку, которую Петр Алексеевич может в итоге подавить, – Румянцев встал, на этот раз глядя на нее серьезно. – Я рад, что привез государю императрицу, – он поклонился и направился к выходу. – Завтра нам предстоит очень тяжелый день. К тому же теперь все время, пока мы находимся здесь, с тобой будет рядом находится кто-нибудь из верных тебе людей и пара служанок.

– Я потерплю до Москвы, – она слабо улыбнулась и снова взяла щетку. – Ну а там государь, Петр Алексеевич сумеет меня защитить.

* * *

– Фридрих вошел в Гельсингфорс, – Митька положил передо мною сверток донесения, которое привез гонец.

– Потери? – я выпрямился от маленькой печки, в которой жег уголь, чтобы сравнить имеющиеся образцы, и стянул рукавицы и фартук.

– Не столь велики, как могли быть, – Митька задумчиво смотрел на ровное пламя, бьющееся в печке. – Ласси сказывал, что и он не сумел бы лучше все организовать.

– Отлично, – вытерев пот с лица платком, специально положенным на отельном столе в мастерской, я только после этого развернул послание. – Ну все же потери есть, хотя да, и не настолько чудовищные, чтобы начать паниковать. И кроме этого Фридрих не ожидает большего сопротивления, потому что силы Швеции практически себя исчерпали и им теперь не до Финского княжества, при доме бы остаться. Как идет подготовка к вывозу женщин и детей из Астрахани?

– Полным ходом, – Митька оторвал взгляд от печки и посмотрел на меня. – Только мне, так же, как и Татищеву не совсем понятно место их вывоза…

– Это-то как раз просто, – я сел на табурет, стоящий возле стола. – Не слишком далеко, чтобы все еще чувствовалась угроза их безопасности, но и не совсем рядом, чтобы не волноваться за них во время битвы. Оптимальное расстояние, чтобы солдаты не расслаблялись, но и не дергались словно их за бока щиплют. Трубецкой прислал пробы породы с реки Лугань?

– Прислал. Молодой Ломоносов в них закопался, говорит, что зело жирные земли: и уголь есть и железная руда встречается. Не так много, как в Сибири на Томи, но достаточно, чтобы начать добычу полноценную.

– Я так и думал, – кивнув, я посмотрел на горящий уголь. – Демидов отписался, как проходят его эксперименты с углем древесным и каменным? – В последнее время дел стало так много, что я уже физически не мог объять необъятное. Основные моменты мне докладывали Министры, а вот такие, кои я в частном порядке пока решал, в большинстве своем императорской канцелярии поручено было отслеживать.

– Вроде бы испытал оба, говорит, что разница есть, но незначительна. Да еще он сталь начал как-то по особенному калить. Его поляк у бритов вроде как подсмотрел. Как только результат появится, так сразу же отпишется. Так, а что по Лугани?

– Завод там надобно ставить, вот что, – я встал и подошел к печи. Надо было потушить пламя, прежде чем выходить из мастерской. – Но это в будущем. Румянцев прислал гонца, что Луиза Елизавета благополучно разрешилась от бремени мальчиком, и они с Филиппой возвращаются домой, а вот с чем, молчит, гад. Не с пустыми руками, это точно, и Филиппа ничего не пишет. – Митька только понимающе покивал, он эти послания впереди меня читал, и тоже никак не может дождаться, когда же они приедут, чтобы все разузнать. Да еще Румянцев, сволочь, нагнетает, пишет, что могу разгневаться, потому все будет сказано лично по приезду. Я же знаю только, что с Филиппой едет Андре Левре, которого она каким-то невероятным образом сумела заманить в Россию. Понятно, что к самим родам его мало кто допустит, все-таки женщины еще не привыкли показывать сокровенное мужчинам, но вместе с протеже Филиппы Кондоиди, они сумеют организовать повивальное дело в Российской империи, потому что задерганному Лерхе вообще не до женщин и их проблем. Филиппа же по официальной версии поехала именно затем, чтобы через сестру к таинству рождения приблизиться, ну и по святым местам по дороге проехаться, куда же без них.

– Андрей Иванович спрашивает, пора давать отмашку нашей помощи «османам» али еще обождать?

– Давайте, только к крымчакам после вывоза женщин и детей, и пущай активнее казаков привлекают. Им на этой земле жить, ежели не напакостят, и не вышвырну я их к чертовой матери вон Долгорукому помогать Америки осваивать, так что пущай не ленятся, а землицу свою с оружием в руках защищают и преумножают. Я вообще против этой вольницы. Сейчас, когда отрицательного примера запорожцев и некрасовцев нет, спасибо в этом Крымскому хану, пора бы и у наших казачков порядок навести.

– А Шереметьева к ним отправлять – это хорошая идея? – в голосе Митьки прозвучал скепсис.

– Он хочет на дипломатическую стезю выйти, вот пущай на казаках тренируется, как можно прийти к определенным соглашениям. Что там время? – я посмотрел на часы. – Так, сейчас рубаху сменить, дабы потом не смердеть, и пора уже включаться в работу, а то Министры решат, что я не приду к ним, да еще разбегутся по своим норам, – я вздохнул и направился к двери. Интересно, настанет ли то время, когда я смогу, наконец, как следует отдохнуть?