Текст книги "Достигнуть границ (СИ)"

Автор книги: shellina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Тоже мне, тайна великая, – я хмыкнул. – Это очевидно, Ваня. Говори, пошто повелся на его речи, и скрыл от государя своего правду о вашем спасении?

– Не хотел Петька, чтоб Наташа прознала, – нехотя ответил Долгорукий. – Боялся, что сама примчит, да Варвару Черкасскую за собой потащит. А ить мы долго не знали, выживет ли он вообще, да ногу ли сохранит… Ну а когда на поправку пошел, так и ехать надобно было уже, что толку гонца гонять?

– Понятно, – я развернулся и медленно продолжил прерванный путь вдоль парников. – Я тебе генерал-губернатором назначил новых земель. Ежели что еще сумеешь присоединить, не стесняйся. Главное, чтобы людишек тебе хватило.

– Мы с местными навроде бы сошлись, можно их к Российской империи привлечь. Все же защиту мы можем им дать супротив испанцев. Да и попы не слишком дурные с нами пошли да за долгий путь со староверами-то смирению выучились. С плеча рубить не будут, не фанатики как-никак, так что, вполне может кого и в веру православную перекрестят, – новость о назначении он воспринял почти спокойно, но складка между бровей говорила о том, что он все понимает, особенно то, что это вовсе не синекура и пахать придется, что тому каторжнику на галерах.

– Это хорошо. Казаков по большему случаю на островах сели. Там корсары воду мутят, а эти смутьяны уже показали, что им все равно, кому глотки резать, вот пущай удаль молодецкую на деле покажут, – я развернулся и направился к выходу, на ходу осматривая все новые парники.

– Значит, пустое это, что Сечь ты разрешишь восстановить, – Иван успокоился и теперь шел рядом предельно внимательный и сосредоточенный.

– Ну а ты как думаешь сам-то? – я вздохнул. – Никогда это я больше не повторю, и ты не смей, но где-то я даже признателен крымчакам, что такую занозу от нас вытащили. Ежели бы не они, то нам самим с Сечью пришлось бы разбираться, а тут вона как удачно вышло.

– Это… – Иван кашлянул. – Я не скажу, не сумлевайся. Вопрос дозволишь задать? – внезапно спросил он.

– Задавай, – я с любопытством покосился на него, ожидая, что же Долгорукий может у меня спросить.

– Послов Валахии и Молдавии, государь, долго еще мурыжить будешь, али примешь уже? – да, я чего угодно ожидал, но не этого.

– А что, уже и до тебя добрались? – я усмехнулся.

– Добрались, – Ванька шею потер, и сконфуженно улыбнулся. – Помнят еще, что вес я имел подле тебя, вот и пришли на поклон, дабы я спросил, будешь ли ты их вообще принимать, али так и оставишь при новом Министерстве сидеть? Своего посольства-то у них нет в Российской империи.

– Приму, – я пожал плечами. – Почему не принять. Вот только с размерами помощи определюсь, кою оказать им повелю, и сразу же приму.

– Помощи? А откуда ведомо-то тебе, государь, Петр Алексеевич, что они будут помощи твоей просить?

– Это легко, Ваня, – мы как раз дошли до ворот, и я подошел к Цезарю, потрепав его по шее и скормив специально взятую с собой морковку. – Османы сцепились как бешенные псы, и им сразу стало слегка не до вассалов. Просить военной помощи они тоже остерегаются, потому как не ведают, кого из обоих совершенно законных султанов будут поддерживать их подопечные, а ну как на предателей нарвутся? И на фоне этой свары и вакханалии, эти самые вассалы приподняли головы, чтобы осмотреться вокруг и внезапно осознать, а ведь сейчас самое что ни на есть подходящее время, чтобы за независимость свою побороться. Хотя бы попробовать.

– И мы будем помогать? – Иван прищурился.

– Конечно, – я пожал плечами и вскочил в седло. – Я же добрый император. Мне их всех так жалко, что я даже пушек могу подарить. Три, нет, четыре. Да, четыре пушки в самый раз. – Только я тронул поводья, как ко мне подбежал один из молодых служащих императорской канцелярии. Я его часто видел вместе с Репниным, но именем так и не поинтересовался до сих пор.

– Государь, Петр Алексеевич, – он кашлянул, отдышавшись и уже внятно проговорил. – Юрий Никитич Христом Богом просит тебя вернуться побыстрее, потому как он нигде не может Андрея Ивановича найти, а сам не знает, что можно предпринять…

– Что случилось? – я нахмурился.

– Дуэль, государь, Петр Алексеевич. Сначала драка была, дюже безобразная, даже государыня возмутилась и велела растащить драчунов, а теперь дуэль…

– Между кем? Что ты как кашу перекатываешь во рту? Говори внятно!

– Ну дык, Дмитрий Кузин, секретарь твой, с молодым Волконским сцепился, коего направили в твою приемную бумаги какие-то донести.

– Что? – я никак не мог понять, что Митька, мой Митька – образец невозмутимости с кем-то подрался, а теперь еще и на дуэли биться хочет. – И что они не поделили?

– То неведомо мне, – пожал плечами парень. Надо бы поинтересоваться у Репнина, как его все-таки зовут.

– Где у них дуэль-то назначена? – процедил я сквозь зубы. Цезарь, словно почувствовав мое настроение переступил с ноги на ногу.

– Да прямо в парке дворца-то Лефортова, – махнул рукой, видимо, показывая направление парень.

– Я им покажу дуэль, – прошипев, я с места подал шенкелей Цезарю и тот рванул рысью. Ванька и гвардейцы едва поспевали за мной. Это надо же, что удумали. Дуэли запрещены законом, и я очень скоро это напомню кое-кому.

* * *

– Господин Франклин, вы уже уезжаете? – опираясь на трость к меряющему шагами пристань Франклину подошел граф Головкин. Чуть сзади от графа шел Семен Орлов, держащий, за которым пара служащих пристаней волокли сундук. – Вот мой друг, решил составить вам компанию. Я бы тоже не отказался навестить Николая Головина, но возраст, чтоб его. Вот, уже и без трости ходить не могу, так суставы ноют. А все погода эта проклятущая. Постоянные туманы. Жуть просто.

– Я бы не был столь категоричен, – Франклин покачал головой. – Дожди и ветер, вот жуть, а туман – это даже где-то загадочно. А вы, граф, пришли проводить своего друга?

– Да, я, знаете ли, уже привык к нему. Но Семен, вот душа неугомонная, решил пересечь океан, чтобы самому увидеть все то об Америках, что знает лишь понаслышке.

– Думаю, господину Орлову понравится Филадельфия, – Франклин бросил равнодушный взгляд на молодого, не старше тридцати лет, человека с явной военной выправкой, который следил за тем, как поднимают по сходням его сундук. – Он ведь собирается посетить именно Филадельфию, я правильно вас понял?

– Если граф Головнин сейчас находится в Филадельфии, то да, Семен задержится там с ним. О, кажется, капитан дает знак, что скоро корабль отчалит. Пойду, попрощаюсь. Даже не знаю, увидимся ли мы еще, возраст, господин Франклин, никого не щадит, запомните это, – и Головкин, тяжело опираясь на трость, направился к Орлову, который уже приготовился взойти на корабль.

– Ох и не хочется мне так далеко от родины пребывать, – тихо проговорил Орлов, когда Головкин подошел к нему.

– Я куда деваться, Семен? – Головкин лишь покачал головой. – Приказы государя, Петра Алексеевича не обсуждаются.

– Да понимаю я, – Орлов потер шею. – Вот только как государь может знать, что, получив отворот-поворот Франклин энтот, тут же в колонии рванет, да смуту начнет затевать?

– Вот уж не ведомо мне сие, Семен. Очень может получиться, что не мы единственные люди у государя при дворе Георга. А знать друг о дружке нам не положено.

– Да уж, – Орлов вздохнул. – Как мне к Франклину-то подкатить, чтобы он меня не послал к такой-то матери? – Семен еще не упомянул о том, что ему, после того как передаст секретные бумаги, кои курьер притащил ночью как тать, Головину, ему нужно будет найти Павлуцкого и вместе с ним и отрядом казаков, двинуться вглубь материка, пробираясь к месту на карте, которое государь назвал Калифорния, высмотреть все по дороге, карты кое-какие составить, а после ждать в условленном месте, когда за ними придет корабль, чтобы увести на родину уже через другой океан. Задание было сложное и опасное, но, дух авантюризма, присущий Орлову, уже захватил того с головой, и он уже сейчас принялся делать в голове наброски плана своих дальнейших действий.

– Господин Франклин прежде всего ученый. К тому же обладающий повышенным самомнением, – Головкин сейчас говорил словами из письма государя, в котором тот именно так характеризовал подходящего к ним Франклина. – Нужно много восхищаться его гением, и просить объяснить некоторые принципы его изобретений. Вот, держи, Семен, парочка его трудов. Написано по-аглицки, но у меня ощущение начало складываться, что я и вовсе только на этом порождении саксов разговариваю и всегда разговаривал.

Орлов кивнул и, неожиданно для себя, крепко обнял графа.

– Береги себя, Гавриила Иванович.

– Это ты себя береги, Семен, – Головкин обнял его в ответ. – Задачу тебе государь задал очень сложную, ты уж не посрами доверие.

– Эх, знать бы еще, что за всем этим стоит, – Орлов выпустил графа из объятий и поправил на голове шляпу. – И для каких целей я везу столько деньжишь, кои должен передать Франклину на «цели добра, справедливости, свободы и демократии»? Да и еще это сделать таким образом, будто едва в обморок, аки девица в тугом корсете, не падаю от его могучих мыслей. Ну все, пора, – и он, бросив задумчивый взгляд на уже приблизившегося Франклина, побежал по сходням на корабль.

Головкин, дождавшись, когда Семен, будучи уже на палубе, раскланялся с взошедшим на борт Франклиным, и, что-то сказав явно заинтересованному американскому деятелю, ушел вместе с тем в сторону кормы.

Развернувшись, Головкин направился к поджидающей его невдалеке карете, чтобы ехать в Лондон. Внезапно дорогу ему заступил молодой еще парень с улыбкой прожженного повесы.

– Гавриил Иванович, ай да встреча, – присмотревшись, Головкин даже отшатнулся слегка, признав в парне одного из плотно попавших в немилость Толстых, за чьей спиной маячили два уже явно нюхнувших пороху унтера. – Да что же ты так от меня шарахаешься, словно испачкаться боишься?

– Такова уж у Толстых слава, что немудрено опасаться подобного, – немного помолчав, ответил ему Головкин. – Но не мне, всего лишь изгнаннику боятся каких-либо последствий.

– Брось, Гавриил Иванович, – внезапно посерьезнев, сказал Толстой и посторонился, давая дорогу Головкину. Пристроившись рядом, медленно пошел рядом, приноравливаясь к медленным шагам своего собеседника. – Все мы преданные холопы государя нашего, Петра Алексеевича. Я вот тут недавно слышал про несчастье с османом произошедшее, ужас просто, прости Господи, – и его губы тронула легкая улыбка, от которой волосы на затылке у Головкина зашевелились. – Петр Алексеевич велел кланяться тебе и организовать мне знакомство с Александром Поупом и Генри Сен-Джоном, виконтом Болингброком. Не бойся, я всего лишь должен им передать, что один маленький мальчик по имени Чарльз Эдвард Стюарт, проживающий сейчас в Италии, очень хочет с ними познакомиться.

– И это будет все, что повелел мне сделать государь? – Головкин остановился у кареты и взялся за дверцу, чтобы ее открыть. Пользоваться услугами слуг он не любил, предпочитая такие простейшие дела выполнять самостоятельно, чем сыскал при английском дворе славу скромнейшего человека.

– Не совсем, – Толстой покачал головой. – Мне крайне важно, чтобы ты поведал мне Гавриил Иванович, все, что знаешь про Джеймса Стэнхоупа. Чем живет, к какой даме вечерами заглядывает, в общем, абсолютно все.

– Это того, кто место Уолпола занял и сейчас первым министром является? – Головкин нахмурился.

– Да, именно, вот видишь, Гавриил Иванович, – голос Толстого стал вкрадчивым и граф снова почувствовал, как зашевелились волосы на его затылке, словно сама смерть заглянула ему в лицо, – мы отлично друг друга понимаем. Не подвезешь до Лондона? – и, не дожидаясь согласия, первым заскочил в карету, а унтеры бодро пристроились на запятках. Головкин лишь покачал головой и полез в карету, думая о том, насколько же сильно государя англичане разозлили, что он идет на такие меры, чтобы им качественно подгадить.

Глава 15

– Поди прочь! – Екатерина Ушакова вскочила с диванчика, на котором расположилась, ожидая выхода императрицы.

– Государыня, Елизавета Александровна, позволь я хотя бы Марго кликну, раз моя помощь тебе не мила, – мягкий голос служанки попробовал увещевать Филиппу, которая впервые на памяти Кати повысила голос на прислугу. Молодая императрица всегда старалась быть предельно корректной, помня, что именно слуги знают о своих господах предельно много.

– Если бы я хотела, чтобы пришла Марго, я бы позвала Марго, что здесь непонятного?

– Но…

– Вон! Вон поди! Я хочу остаться одна! – из спальни государыни вылетела раскрасневшаяся служанка, держащая в дрожащих руках щетку для волос.

– Стоять, – холодный голос Анна Гавриловны заставил девушку остановиться и затравленно оглянуться на статс-фрейлину, которая направлялась к ней, придерживая широкие фижмы своего пышного платья. В некоторых моментах Ягужинскую прислуга опасалась куда больше, нежели государыню-императрицу, и эти опасения не на пустом месте родились. – Что там происходит? – Ягужинская указала на дверь опочивальни, за которой слышалась просто портовая брань на французском языке, произносимая мелодичным голосом государыни. К некоторым идиомам Анна Гавриловна даже прислушивалась, стараясь одновременно и пытать служанку, и запомнить ядреные словечки.

– Государыню Елизавету Александровну сегодня с самого утра все не устраивает, – служанка всплеснула руками. – То щетка слишком жесткая, то наоборот слишком мягкая, то руки у меня слишком холодные, то… – и она зарыдала. – Я виновата, прости, твоя милость, но государыня не дала мне ее утряшний туалет завершить. Пришлось просто в нетугую косу волосы заплесть и вокруг головы уложить. Так вырвала ленты, назвала неумехой, которая ее уродиной сделать пытается, и вон выгнала. И Марго звать не велела.

– Это я слышала. Государыня об этих своих желаниях, похоже, половину дворца оповестила, а вторая половина, коя знает язык франков, тоже о чем-то подозревает, – спокойно прервала ее Анна Гавриловна. – Что государыня делала, когда ты уже уходила? Если судить по некоторым оборотам, там есть что-то слишком прочное, что невозможно сломать? – служанка, которая была остановлена в тот момент, когда неслась к старшей горничной Марго, приехавшей с государыней из Франции, несмотря на запрет делать это, ненадолго задумалась, а затем решительно выдала.

– Фижмы ломает. А которые на китовом усе – режет. Я ножницы, коими овец стригут еле нашла, когда государыня их сегодня запросила.

– Зачем? – Ягужинская почувствовала, как расширяются ее глаза. Она моргнула, чтобы отогнать картину сломанных каркасов и обвисших тряпками платьев. Хоть Филиппа и не требовала каждый день новое платье, и даже имела несколько особо любимых, но все они надевались поверх фижм, некоторые из которых были даже шире, чем те, что надеты сегодня на самой Ягужинской.

– Сказала, что они ее в грех ярости вгоняют. Что она хочет легкости движений, а не поворачиваться каждый раз боком, чтобы в дверь войти.

– Но… – Анна Гавриловна сжала пальцами виски. – Как же государыня собирается надеть хоть одно платье, ежели нет каркаса? Они же просто не будут смотреться. Уж не собирается же она эпатировать двор, расхаживая либо в бесформенной тряпке, либо вообще в пеньюаре?

– Во-о-о-т, – подняла палец вверх Дарья, как звали эту миловидную девушку, приставленную к государыне, после того, как ее проверили и перепроверили: Ушаков, затем Михайлов, потом опять Ушаков. – Я тоже самое государыне сказала, а она меня выгнала.

– Гаспаряна сюда, живей! – дверь опочивальни слегка приоткрылась и до ожидающих императрицу придворных донесся раздраженный голос Филиппы.

– Семен! Семен! – позвала Анна Гавриловна, и в комнату тут же заскочил Голицкий, который временно замещал захворавшего Воронцова на месте секретаря государыни. – Семен, Гаспаряна сюда, быстро. Да пущай все принадлежности свои портняцкие с собой тащит. И не медлит ни секундочки! У нас тут, похоже, катастрофа намечается, – и она, решительно подхватив юбки, направилась прямиком в спальню, дабы попытаться успокоить не с той ноги вставшую государыню, и оценить масштаб этой самой катастрофы, к которой вроде бы не было никаких предпосылок еще вчера.

Сегодня они должны были направиться с проверкой в школу для девочек так называемого среднего сословия, открывшуюся здесь в Москве стараниями самой Филиппы. Из лучших учениц этой школы, которые покажут прилежание и усвоение различных наук, кои им будут преподаваться, а также покажут себя как имеющие определенный вкус юные особы, будут набираться в уже через три года курсистки в Институт благородных девиц, который вовсю организовывает Меншикова в Петербурге. Девочки же из дворянских семей и высшего купечества обычно находятся на домашнем обучение, и так или иначе к поступлению в будущее престижное учебное заведение будут подготовлены. Как бы не хотел государь, чтобы было иначе, но первые курсы будут набирать именно что из аристократок и дочерей купцов первой гильдии, и это добавит престижу институту, куда в скором времени будут набирать и дочерей небогатых дворян и девочек из менее богатых семей купцов и промышленников, разумеется после окончания школ для девочек, кои государыня планирует открыть по всей Российской империи и даже объявила о сборе пожертвований на сие благое дело. Пожертвования копились на специальном счету в государственном банке и распоряжался ими князь Черкасский лично, который и сам внес внушительную сумму на сей счет.

Институт же благородных девиц грозил стать дюже престижным еще и из-за того, что Филиппа подала проект приказа государю на утверждение о создании мест в Министерствах для своих придворных дам, кои захотят дела, отданные ей самой на откуп, и которые, похоже, закрепятся за всеми последующими императрицами, курировать. Сама же Филиппа чувствовала, что уже не справляется с грузом обязанностей, которые не иссякал, а становились лишь больше, и все чаще и чаще привлекала себе в помощь своих фрейлин, которые, в общем-то были не против, потому что так чувствовали, что действительно помогают своим измотанным вконец мужьям, отцам и женихам. Это даже становилось модным на ассамблее этак небрежно обмахнувшись веером проворковать:

– Боже, я так устала, весь день проведя в церковной школе, проверяя нужды детей, коих попы грамоте учат, и составляя списки для кабинетов обеспечения с самыми насущными, что едва успела ванну принять, прежде, чем сюда ехать. Даже платье новое некогда примерить, пришлось в этом ехать, хотя я именно в нем на прошлой ассамблее была.

Если государь утвердит эти кураторские места из назначений государыни, то кого попало и по протекции туда брать не станут, только после сложного экзамена, потому что основным требованием станет необходимость что-то понимать в том деле, которое собираешься курировать, а для этого необходимо постичь кое-какие науки. Не все, упаси Господи, но некоторые, в пределах разумного, дабы привить понимание происходящих дел. И именно это было поручено организовать Меншиковой государем в первую очередь.

Школу же здесь в Москве взялась основывать близкая подруга Анны Гавриловны Наталья Лопухина. Государь дозволил ей взять дело в свои руки, изволив пошутить при этом, что все бабские дурости в головах рождаются из-за того, что скука заедает их смертная. А коли к делу женщин пристроить, то и не налюбуешься на голубок. Сама Ягужинская не знала, насколько он был в тот момент серьезен, но что отчасти прав, было по Лопухиной видно, потому что помогать ей государь даже и не собирался, и распоряжений своим чертовым министрам таких тоже не давал. Денег выделил, чей-то конфискованный дворец передал и все, больше никто не поможет тебе, сама крутись, коли вызвалась. Лопухина, известная сплетница и болтушка, начала крутиться, да так, что никто от нее в последнее время ни только сплетен, просто речей мало слышал. Да и на ассамблеях ее не было в последнее время видно и даже на домашних вечерах, вошедших в моду еще во время траура по царевне Наталье, да так и продолжающихся пользоваться успехом. Лопухиной же было не до развлечений, она нередко плакала по вечерам, приезжавши к Ягужинской после изнурительного заботами дня. Но Анна Гавриловна ничем не могла помочь подруге, только что утешить, потому что у нее и самой дел было по горло.

Справилась в итоге Лопухина. Школа гордостью ее стала, ее детищем, и государыня даже захотела оценить это детище, познакомившись с подопечными и наставницами, и вот с утра такой конфуз.

Филиппа сидела на полу в груде приведенных в абсолютную негодность панье, разобранных на мелкие планки или же изрезанные неровными кусками, закрыв лицо руками. Анне Гавриловне даже почудилось, что она всхлипнула.

– Государыня, Елизавета Александровна, – Ягужинская вздохнула и с трудом, но сумела опуститься на пол рядом с Филиппой. – Что произошло? Что привело тебя в такое волнение?

– Я не знаю, – Филиппа покачала головой. Ее волосы были небрежно схвачены лентой и разметались по плечам. – От одного вида кринолина мне хочется что-нибудь разбить, а корсет вызывает рвотные позывы. Что со мной происходит? – и она прикусила нижнюю губу, прижав тонкие пальцы к вискам, сдавливая их, словно у нее болела голова.

– Хотелось бы мне знать. Может быть, кликнуть медикуса, дабы осмотрел тебя, государыня? – Анна Гавриловна протянула руку, дотронувшись до холодной руки Филиппы.

– Нет, не надо медикуса, я вполне неплохо себя чувствую, – Филиппа с гримасой отвращения обвела взглядом валяющиеся на полу останки каркасов платьев, после чего встала, поплотнее закутавшись в пеньюар. – И юбки. Все эти юбки вызывают в меня изжогу и мигрень. Мне от одного вида на них становится жарко, да так, что я едва сознания не теряю от дурноты.

Дверь приоткрылась и в комнату заглянула Катерина Ушакова.

– Гаспарян прибыл, государыня, Елизавета Александровна. Просить?

– Конечно проси, государыне надеть нечего, – Анна Гавриловна протянула руку Галицкому, вошедшему вслед за портным, которому благоволила Филиппа, потому что он улавливал малейшее ее желание. Семен покраснел, но руку статс-фрейлины подхватил, помогая ей подняться.

Портной же, немолодой уже мужчина, невысокий и чернявый внимательно осмотрел Филиппу, и нахмурился, наклонив голову. Затем перевел взгляд на царивший в комнате беспорядок, снова посмотрел на императрицу и внезапно улыбнулся.

– Как я понимаю, государыня Елизавета Александровна, нужно что-нибудь из того что осталось соорудить нечто воздушное и легкое? – Гаспарян понимающе улыбался, а Филиппа неуверенно кивнула. – Но что будем делать с нижними юбками, дабы соблюсти все приличия? – Филиппа переглянулась с Ягужинской и пожала плечами. – Хм, задача, – маленький портной задумчиво потер подбородок, а затем перевел взгляд на мнущегося у двери Голицкого. – А это идея, – пробормотал он, направляясь к гардеробной императрицы. Сама Филиппа и Анна Гавриловна подались следом. Государыню ни в коем случае нельзя было оставлять наедине даже с портным, и этот момент Михайлов особенно настойчиво просил Ягужинскую не выпускать из вида. Голицкий же, потоптавшись у двери и почувствовав себя весьма неуютно, решил выйти из спальни. А маленький портной тем временем продолжал. – Я недавно узнал о некой весьма пикантной новинке при дворе его величества Людовика. Как известно дамы под влиянием герцогине Орлеанской начали много времени проводить на воздухе, в весьма энергичных развлечениях. Они много бегают и даже, прости Господи, прыгают, а это может вызвать небольшой конфуз, ежели юбка подымется несколько выше, чем позволено простой пикантностью. И тогда на помощь дамам пришли, кто бы вы думали, османы, с их традициями у дам носить широкие шаровары. Вот такие шаровары впервые герцогиня Орлеанская и поддела вместо нижних юбок. Вроде бы и не слишком прилично это, но жадным взорам не довелось увидеть женского тела. Сейчас же я попробую, пока мои помощники подгоняют пару платьев, из нижней юбки соорудить этакие шаровары, которые решат нашу проблему, – Филиппа задумалась, а затем неуверенно кивнула.

– Но к завтрашнему утру в гардеробе должно быть достаточно платьев и этих, шароваров, – наконец произнесла она.

– Разумеется, государыня, – Гаспарян поклонился. – Предлагаю взять за основу греческую тогу. Платье струящееся и не нуждающееся в панье, перехваченное прямо под грудью широкой лентой. Но корсет все же придется носить, – посмотрев на нахмуренное личико императрицы, тут же исправился. – Просто, чтобы грудь красиво смотрелась в корсаже, а ленте было что подчеркнуть. Платье не будет нуждаться в обрисовке талии, так что утягивание можно отменить вовсе.

– Ну, хорошо, давай попробуем, – приняла решение Филиппа под удивленным взглядом Анны Гавриловны, которая сейчас размышляла только о том, что делать дамам и девицам, ежели Филиппе понравится предложенный вариант и она введет подобные силуэты в моду?

В будуаре Екатерина Ушакова о чем-тот шепталась с Варварой Черкасской. Девушки сидели рядышком, совсем близко друг к другу, наклонив головы так, что они практически соприкасались. Дверь открылась, и в будуар впорхнула Марго, направившись сразу же к государыне, да вошел Михаил Волконский, в сопровождении Дмитрия Кузина.

– Митя, что же вы оба здесь делаете, ежели тебе и вовсе при государе положено обретаться, – всплеснула руками Катя Ушакова. На Волконского она даже не взглянула, что заставило Михаила недобро прищуриться.

– А мы здесь как раз по поручению государя Петра Алексеевича, Екатерина Андреевна, – Кузин коротко поклонился. – Поручено нам с князем сопровождать государыню и всех вас при выезде в школу энту для девочек.

– Я считаю, что блажь это все, – протянул Волконский. – Ну что за морока девок чему-то учить, ежели удел их один – муж и дети.

– Ты не прав, Михаил Никитич, – тихо ответила ему Катя, чье личико слегка порозовело от возмущения. – Государыня очень помогает государю Петру Алексеевичу взяв малую часть его забот в свои руки. А ежели бы у нее было в достатке помощниц, то и вас, провинившихся смутьянов не пришлось бы к делам привлекать, кои вы по скудности ума того и гляди провалите. – Вот тут покраснел Михаил.

– Вот кому-кому, а тебе, Екатерина Андреевна, точно нечего делать около государственной службы. Твой удел точно мужа блюсти и в редкий год дитя под сердцем не вынашивать, но, с такой-то косой, и не мудрено, – он усмехнулся, а Кузин, нахмурившись, ответил ему вместо Екатерины, глаза которой сверкнули, но ответить наглецу она не успела.

– Уж не мечтаешь ли ты, княже, чтобы Екатерина Андреевна тебя в качестве мужа обихаживала, слишком уж часто я от тебя подобные выпады слышу.

– Ну а почему бы и нет, – протянул Волконский, оглядывая вспыхнувшую Ушакову с ног до головы. – Уж не тебе, дворняга подзаборная о чем-то подобном мечтать.

Митька не сдержался. Не перед девушкой, которая действительно заставляла его мечтать о несбыточном. Удар у него был поставлен. Михаил кулем свалился на пол и тотчас вскочил взбешенный.

– Да как ты…

– Смею, – с еле сдерживаемой яростью прошипел Митька. – Не для того меня государь в дворянское достоинство возвел, чтобы выслушивать от того, по кому палач дюже исстрадался брехню всяку.

– Дворянин, говоришь, – Волконский смерил его презрительным взглядом. – Тогда в парк, сейчас. Дуэль! Биться до смерти!

– Как скажешь, князь, надеюсь, отец не слишком расстроится, когда хоронить тебя время придет.

И они выскочили из будуара, а Катя вскочила на ноги и бросилась сначала в сторону спальни, из которой уже давно не было слышно воплей, но, затем передумала и побежала из комнаты, прямиком к подпиравшему дверь Голицкому.

– Семен, где государь? – заламывая руки, простонала девушка.

– Уехал парники проверять с Долгоруким, – тут же ответил вскочивший Голицкий.

– Нужно его найти и немедленно все это рассказать, – она умоляюще глянула на молодого человека, который от неожиданности кашлянул.

– Я не могу оставить пост, Екатерина Андреевна, – он задумчиво посмотрел на нее. – Но, у меня есть идея, я ненадолго отлучусь, государыня и не заметит, что меня нет, – и он побежал по коридору, чтобы как можно быстрее попасть в Императорскую канцелярию и найти своего патрона Юрия Никитича Репнина.

* * *

Наш небольшой отряд ворвался в парк в тот момент, когда Митька сумел ранить этого молодого придурка Волконского. Как же я устал от этого предка такого же дебила-декабриста, кто бы знал. Особо не церемонясь, я направил Цезаря прямо на них. Пускай лучше зарежутся, козлы, если мне коня заденут шпагами.

Цезарь просто разметал их по сторонам своей широкой грудью. Пока они стоная поднимались на ноги, я соскочил с Цезаря, подавив острое желание схватить нагайку и охреначить обоих да вдоль хребтов.

– А не напомнит ли мне кто, разрешены ли дуэли в Российской империи, да еще и в месте пребывания императорской семьи? – я приложил руку к уху. – Ась? Что-то не слышу, как мне хор голосов говорит про то, что никак нет, не разрешены. Из-за чего хоть сцепились? – и снова в ответ тишина. – Ясно, что дело темное. В холодную обоих. Ну тебе, Мишаня, не привыкать, а вот для тебя, Митька, полезный опыт по другую сторону решетки немного посидеть.

Отвернувшись от этих… орлов, я отдал поводья подбежавшему конюху, потрепав Цезаря по шее, и уже развернулся, чтобы идти к входу во дворец, думая о том, что понятия не имею, чем займусь в отсутствие Митьки, но так и замер на месте, не в состоянии отвести взгляда от картины, которая предстала передо мной в виде бежавшей в нашу сторону темноволосой красавицы, чьи волосы свободно падали на спину и немного развевались на ветру. Бежавшая за ней свита явно не успевала, скорее всего, из-за тяжелых придворных туалетов, в то время, как красавица была одета во что-то, напомнившее мне платья девятнадцатого века, какие я их помню по историческим фильмам, но все же сильно отличавшееся. От такого зрелища у меня во рту пересохло. Ну нельзя же вот так без подготовки, меня же сейчас разорвет от похоти.

– Однако, – я приподнял бровь, не сводя с Филиппы тяжелого взгляда, особенно от ее корсажа, в котором грудь просто ходуном ходила, заставляя подрагивать нежные полушария.

– О, Петр, – она приложила руку к тому месту, от которого я не мог оторвать взгляда. – Я, как только узнала, тут же побежала, чтобы помешать этим дуракам, но ты успел первым.

– Я всегда успеваю первым, – и я усмехнулся, не в силах скрыть самодовольства. – Вот только ответь мне, душа моя. Я не про платье, хотя мне и интересно узнать, что именно толкнуло тебя на подобные эксперименты, я про то, почему ты сорвалась и побежала мешать дуэли двух кретинов, в то время, как могла спокойно поручить арестовать их гвардейцам Михайлова? – я прищурился и приблизился еще ближе, мягко обхватив ее за плечи.