Текст книги "Дети Драконьего леса: Эластэ Кора (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Магия не преподавалась в Школах, как математика или астрономия – только на дому, при условии, что ученик согласится жить бок о бок с обучающим его колдуном. Впрочем, на математику и астрономию учитель тоже его гонял – и если в городе спрашивали, кому хватило терпения рассказывать о небесных потоках такому непоседливому ребенку, он мстительно отвечал: «господину Риэре».

Господин Риэра был высоким, широкоплечим, с россыпью шрамов на узком улыбчивом лице – и помимо заклятий превосходно владел мечом. В молодости он, как и многие другие рыцари Этвизы, метался по всей Тринне в надежде совершить прославленный подвиг, но рядовые стычки с нежитью подвигами не считались, а ничего больше господину Риэре найти не удалось.

В городе его уважали, он часто занимался лечением смертельно больных – и добивался успеха, смерть пристыженно уходила до более подходящих дней. Мальчик порой пытался вообразить, сколько протянутых в мольбе рук, сколько слез и лишений видели серо-зеленые глаза учителя – но спросить его об этом так и не рискнул.

После подобных случаев, исцелив какого-нибудь юношу, чьи легкие была намерена съесть безжалостная чахотка, он приходил домой страшно бледным и долго умывался над заранее приготовленным ведром, смывая запах госпиталя со своих иссиня-черных волос. При этом у него отчаянно дрожали пальцы; он смотрел на них огорченно и недоверчиво, а потом оборачивался и вымученно улыбался:

– Маги Тринны ужасно слабые, малыш. Без амулетов я бы ни за что не справился. Мой тебе совет – носи побольше всяких подвесок, и кулонов, и браслетов, и колец – это твои дополнительные шансы выжить. Или позволить выжить кому-нибудь еще.

В городе его уважали – но и побаивались, как испытывали бы закономерный восторженный страх перед сошедшим с небес Богом. Поэтому в окружении переплетенных между собой улиц у него не было друзей – а единственная дорогая сердцу господина Риэры девушка обитала на пустошах Саберны. И, судя по всему, была кем-то важным – когда она приезжала, господин Риэра не раз и не два задавал ей вопросы о сабернийской политике, о последних введенных законах, о пограничных драках с эльфами – девушка отмахивалась и кривилась, как если бы у нее над ухом жужжал надоедливый комар.

Она приезжала – немного посидеть за столом, выпить чаю со смородиной или малиной, убедиться, что в Этвизе ничего не меняется – и попрощаться, бережно притворив за собой калитку и ни за что не оглядываясь. Не к добру.

– Пока, Риэра, – тихо произносила она, по-мужски предлагая колдуну рукопожатие.

– Гера… – он опускался на одно колено и накрывал своими теплыми ладонями ее подставленную ладонь. – До встречи.

Однажды Иона попробовал повторить за долгожданной гостьей господина Риэры и сказал «пока», а господин Риэра тут же нахмурился и попросил: «Пожалуйста, не пользуйся этим словом».

Спустя два месяца он спросил у госпожи Геры, почему нельзя, и она посмотрела на него очень грустно – его отражение колебалось в ее темно-синих радужках, заключенное в рамку неожиданно промокших ресниц.

– Этим словом пользуются, когда прощаются, – сдержанно пояснила госпожа Гера.

– И что плохого? – не понял ребенок. – Я ведь именно это и делаю. Мне в школу надо, учитель остается дома один, клиентов у него на сегодня нет, и я же знаю – он будет сидеть и скучать у окна в кухне. Почему бы и не сказать ему «пока»? Что в этом такого обидного?

Девушка на секунду зажмурилась. Ему было двенадцать лет, он был невысоким, хрупким и болезненным, задиристые мальчишки Сельмы смеялись над ним и говорили, что он так останется ребенком, что не вырастет – но и так он был выше госпожи Геры. Она, совсем крохотная, помолчала с минуту, поправила воротник потрепанной куртки, явно снятой с мужского плеча, и слегка подправила свое недавнее пояснение:

– Этим словом пользуются, когда прощаются навсегда.

Мальчик снова посмотрел на нее с недоумением:

– Но вы говорите нам «пока» постоянно, а потом приезжаете опять. То есть все в порядке, я рад, что вы приезжаете, но я… уже запутался во всем этом. Простите меня, пожалуйста.

Она рассеянно заправила за ухо непослушную каштановую прядь. И пожала плечами:

– Я не могу быть уверена, что вернусь.

…сколько ученик господина Риэры ее помнил – она была похожа на маленькую девочку. Совсем низенькую, по локоть взрослому человеку – и непреклонную, будто скала.

Мальчик хотел выяснить, куда она уезжает после того, как наносит визит его учителю, и господин Риэра с тоской ответил, что ее цель – заснеженный Альдамас. Мол, там она ведет охоту на великанов, принимает участие в самых жестоких боях, командует вооруженными отрядами, отважно атакует, не жалеет ни себя, ни тем более своих подчиненных; его ученик искренне испугался и теперь ждал появления госпожи Геры с болезненным нетерпением. Боялся, что она и правда сказала ему «пока» насовсем, и больше ее силуэт не возникнет на пороге дома, а уголки треснувших от холода губ не приподнимутся, реагируя на искреннюю радость хозяев.

Но она приходила. Снова и снова, год за годом; он рос, а она толком не менялась – пока однажды на ее виске не возникло одинокое пятно седины. И, помедлив, принялось умножаться, высеребрив аккуратно заплетенную косу и коротко остриженную челку.

– Гера, – вкрадчиво просил ее хозяин дома, – пора остановиться. Пора все бросить, ты же все равно не успеешь очистить Альдамас до прежнего состояния. Гера, пожалуйста… я не хочу в какой-то момент осознать, что вот, все, ты погибла, и у тебя нет могилы, и мне даже некуда прийти, чтобы рассказать об успехах малыша или моих собственных достижениях. Чтобы спросить: ну как ты, нормально? И надеяться на ответ. Гера… – он привычно спрятал ее ладонь в своих обветренных ладонях, выпрямился и предложил: – Если не хочешь медленно угасать в сабернийском замке, перебирайся ко мне. И я никому тебя не отдам.

Его ученику было уже около пятнадцати, и он усиленно притворялся, что разговор учителя и госпожи Геры неинтересный. Девушка – нет, немолодая, непрошибаемо спокойная женщина, способная кого угодно вынудить подчиняться, отвернулась к запертому окну, словно изучая вышивку на белых шторах.

– Извини, Риэра. Нет.

– Зачем она так? – сочувственно осведомился юноша после того, как госпожа Гера сказала свое традиционное «пока» и пропала в лабиринтах городских улиц. – Разве она вас не любит?

Колдун скривился и вознамерился было отчитать его за неуемное любопытство, но на полпути устало махнул рукой:

– Гера любит феникса. И я, вероятно, не выдерживаю сравнения с ним.

Он жестом показал, что юноша должен идти спать – но вместо того, чтобы забраться под одеяло и накрыться подушкой, отсекая себя от половины звуков, его ученик сбегал в погреб и оттуда притащил в кухню бутыль с домашним вином.

– Поговорите со мной, – он переступил с ноги на ногу и с удовольствием плюхнулся на соседний стул, едва получив на это разрешение. – Хватит загадок. Мы ведь не только ученик и его учитель, мы ведь с вами друзья. По крайней мере, я так считаю. Не скрывайте это больше, расскажите мне, кто она? Почему она так настойчиво сражается у склонов Альдамаса?

Господин Риэра подождал, пока наполнится до краев его стакан. Выпил, и юноша торопливо налил ему еще; после третьего стакана привычные серо-голубые глаза немного затуманились, и колдун выдохнул:

– Дигера, нынешняя королева гномов. Естественно, бок о бок со своим супругом, чье имя пока что нигде не упоминается.

Его ученик потрясенно замер, а господин Риэра усмехнулся и продолжил:

– Он паршивый политик, этот напыщенный бородатый чурбан. Мы как-то пересекались, и если я сумел произвести на него сильное впечатление, то в обратную сторону это не сработало. Гера… ты не подумай, она вышла за него замуж не ради большой любви… она вышла за него замуж, потому что была последней девушкой в роду. А если ты последний… не имеет значения, женщина или мужчина – ты обязан обзавестись потомками. Обязан предоставить своему народу будущих королей, достойно их воспитать – а потом уступить корону. Гера… знаешь, она ведь никого из них не воспитывала. Доверила все нянькам, а сама так и не перестала разрываться между Саберной – и своей изначальной родиной.

Колдун подхватил с широкого медного блюда яблоко, разрезал его на две одинаковые половинки. Одну протянул юноше, а другую задумчиво покрутил в пальцах; по красной кожуре скатилась и упала на деревянный пол сладкая пахучая капля сока.

– Она предпочитает ни с кем не делиться деталями… но ты же читал – раньше гномы жили в долинах и подземных городах, они до сих пор похваляются тоннелями, вырубленными в толще земли. Недовольно щурятся на солнце… ругаются, потому что им не нравится настойчивый ветер пустошей… с большим трудом выращивают в полях какие-то культуры, потому что это не их работа, они были созданы вовсе не для нее. Признаться честно, в молодости я специально ездил в Нот, мне любезно предоставили сабернийские летописи – в том числе и те, что были перенесены из горных библиотек… но там не упоминается причина, по которой гномы покинули Альдамас. Известно только, что нынешняя Тропа Великанов, она же Elaste Kora, во времена юности Геры носила другое название. На старых картах она подписана, как Ela Shelli, Дорога Домой. На этой почве… если тебе все еще любопытно, конечно… я сделал кое-какие предположения. Попробуй догадаться. Это будет полезно для твоего неокрепшего ума.

– Мне пятнадцать, и он давно уже окреп, – возмутился юноша. И послушно задумался: нынешняя Elaste Kora была переименована… причем переименована ПОСЛЕ того, как гномы спустились на пустоши и построили первые землянки – потому что им неудобно жить на фундаменте, они хотят обратно под землю, они хотят скитаться по сырым обветшалым тоннелям и вспоминать свое славное подгорное минувшее. – Господин Риэра… погодите, не может быть!..

– Может, – грустно отозвался колдун. – Гера… или кто-то из ее народа – что-то сделали, и власть над Альдамасом перешла в руки великанов. Что именно произошло – я не в курсе… но гномы не жили бы в горах, если бы там не было безопасно. В свою очередь, великаны пришли не из-за моря и наверняка не с пустошей. Поэтому я предполагаю, что они – результат вмешательства в прекрасно тебе известное мировое полотно.

– Но среди сабернийцев нет магов, – неуверенно возразил юноша.

Его учитель невозмутимо кивнул:

– Ты прав. Больше нет.

А еще великанов могли обнаружить в разрабатываемых гномами шахтах, подумал ученик. Случайно выпустить из-под слоя породы и камня, где они по какой-то причине были погребены. Хотя, сам себя оборвал он, тогда Альдамас разлетелся бы вдребезги, рассыпался бы на ошметки – в момент освобождения колоссальных вечно голодных тварей, потому что их руки раздавили бы склоны, вывернули бы цветущие долины, сдвинули бы с места заснеженные пики. Уничтожили бы все – чтобы оно, испорченное и больше никому не нужное, стало таким же уродливым, как его свежеиспеченные хозяева.

…он видел госпожу Геру еще дважды – в первый раз она пришла измученной, криво улыбалась и убеждала, что нет, все отлично, она по-прежнему в силах бороться и побеждать.

Во второй раз она пришла без руки. Господин Риэра долго смотрел на бережно перевязанную культю, предложил обезболить ее с помощью магии, но госпожа Гера отказалась. Вопреки своим традициям пожила в Сельме что-то около двух недель, погуляла по светлым улицам, нашла себе таких же немолодых и потрепанных жизнью приятельниц – правда, в отличие от госпожи Геры, они хотя бы жили бок о бок со своими любимыми. А потом, ранним утром, осторожно закрыла за собой дверь, пересекла западные городские ворота – и ее надежно спрятал густой осенний туман.

Ровно через год Саберна объявила по ней траур. Мол, наша королева часто покидала свой замок, и порой месяцами жила в заброшенных крепостях на Elaste Kora – но между парой месяцев и нынешним сроком ее пропажи пролегает большая разница.

Глашатаи зачитали новость о ее предполагаемой смерти на всех площадях Этвизы – господин Риэра шел домой с рынка и остановился, чтобы их послушать. Достопочтенная госпожа Дигера… любимая жена и любимая мать… она знала, что делает, знала, на что идет – и народ гномов склоняется перед ее храбростью. А еще – глубоко о ней скорбит.

Бесконечная странница… великая воительница… да нет, сказал себе господин Риэра, это же не о ней, она никогда не называла себя великой. Я спрашивал ее, почему она так настойчиво продолжает охоту, почему для нее так важно таскаться по залитым лужами, утопающим в сиянии солнца или покрытым белыми сугробами пустошам, а она пожимала плечами, и в ее темно-синих невозмутимых глазах появлялась какая-то тень.

– Я хочу исправить свою ошибку, – очень тихо отвечала она. И, помедлив, добавляла на грани шепота: – Хотя бы одну.

…он ушел к Альдамасу в октябре, незадолго до того, как его ученик проснулся перед рассветом – весь в холодном поту, потому что чужой мелодичный голос в его ушах повторял и повторял: maare solen de krii… lesta sha vel elaste…

И господин Иона прикидывал: вот было бы здорово на него наткнуться… расплыться в улыбке и сказать: «Здравствуйте, учитель!» И уточнить – а вдруг ему что-нибудь известно об этом голосе, вдруг он понимает, какого Дьявола тот возник. И рассказать – о подземных коридорах, о некрополе, о мраморе цвета изумруда и о каменных постаментах, о телах, облитых оловом, о господине Лори и о странной крепости, которая ни к чему не привязана и которая выступает из мрака там, где может поймать случайного путника.

Но горы были пусты – и напряженно молчали, ожидая, чем все это кончится.

========== 10 ==========

За несколько дней пути маленький отряд полностью миновал Тропу Великанов – и остановился там, куда вышел Говард со своим спутником после неудачной телепортации. Господин Иона безо всякой радости полюбовался распятой внизу Талайной и недостижимо далекими волнами Искристого Моря, на которых грациозно покачивались голубоватые ледяные глыбы. Задумчиво покусал нижнюю губу, внимательно огляделся – и вынужденно приказал:

– Значит, пойдем обратно.

Георг с явным удовольствием развернулся и двинулся вперед, возглавляя маленький отряд. За ним, настороженно хмурясь, последовал Лука – Говард остался рядом с колдуном и виновато улыбнулся, мол, я сожалею, что результаты наших поисков не соответствуют вашему желанию. Зато вас больше не донимает настойчивый неизвестно чей голос, и разве это не здорово? К тому же мы, вполне вероятно, по дороге назад наткнемся на ту покинутую крепость, откуда мы с Георгом такой сокрушительной ценой выбрались; и ладно бы все начиналось и заканчивалось моей раненой ногой, так нет, посмотрите на него – он ведь сумасшедший…

Все нормально, устало отозвался господин Иона. Это пройдет.

Обратная дорога заняла гораздо меньше времени, чем с таким трудом осиленная дорога к цели. На привалах Лука описывал Говарду подземный некрополь, облицованный мраморными плитами чудесного изумрудного цвета; молодых стройных парней и невероятно красивых девушек, замерших на каменных постаментах, и нарисованных под их ногами фениксов. Говард, конечно, был заинтригован, пожелтевшие страницы тетради шелестели под его аккуратными пальцами, наброски углем складывались в надменные, спокойные или испуганные лица, он сосредоточенно спрашивал: так? А их уши? Ты говорил, что похожи на эльфийские, но торчат они скорее вверх, чем в стороны…

Лука следил за его работой по-детски восхищенно, постоянно озадачиваясь – ну как? Скажи, как тебе это удается? Говард виновато – по своему обыкновению – улыбался и говорил, что его с раннего детства тянуло рисовать. И что он вряд ли таскался бы с мечом по Альдамасу, если бы его родственники не возмутились – ну ты что, какие в нашей семье художники, мы ведь воины, у нас ведь целая династия! Возьми себя в руки, выбрось акварели и ступай учиться ближнему бою!

– Почему-то со многими так, – сочувственно кивал ему Лука. – Наши родители гордятся тем, чего давно уже нет. То есть, – он почесал взлохмаченный затылок, – я не спорю, Этвиза – военное королевство, мы лучше всех деремся и редко проигрываем кому-либо… если не упоминать о расе хайли, разумеется, но они превосходят не только нас. Беда в том, что наши-то предки занимались воинским делом добровольно, это было их инициативой, они этого хотели, им нравилось оружие, нравилось болтаться по миру, устраивать засады на упырей и придерживаться Кодекса. А у нас… нет ничего, кроме памяти и отдельных редких энтузиастов. Неужели нельзя быть человеком чести, не становясь рыцарем? У художников, у звездочетов, у поэтов… у них что, не может быть таких же понятий о достоинстве, как у нас? Да нет, – он отрицательно качал головой в ответ на невысказанный вопрос Говарда. – Я-то мечтал пойти в рыцари. Понимаешь, разница в том, что мои мама и папа – обычные жители пограничного села, и они донимали меня вопросом выращивания картофеля и пшеницы, а не вопросом продолжения династии. Я был маленьким – и восторженно смотрел на закованных в кольчуги странников, на шлемы, на щиты с вычеканенными на них гербами… и я верю, что рыцарями должны быть люди, желающие всего этого. По-настоящему, а не по приказу любимых безумных дедушек.

Говард молча разводил руками.

Георг особого участия в разговорах не принимал – а если принимал, то быстро путался и не мог вспомнить, о чем была речь. Господин Иона опасливо на него косился и прикидывал – сколько времени понадобится, чтобы рассудок рыцаря восстановился? И нельзя ли помочь ему с помощью заклинаний – как-нибудь ненавязчиво, как-нибудь вскользь, чтобы магия не навредила еще сильнее?..

Они так и не отыскали обветшалую крепость, в чьем подвале была необходимая колдуну дверь. Так и не добрались до коридоров и залов, где по ночам смеется маленькая девочка – и шаркает подошвами расхлябанных ботинок странный парень со светло-карими глазами, привыкшими глядеть устало и немного укоризненно.

Их подвел именно Георг.

Обледеневший подвесной мост был распят над широкой долиной, заключенной в цепи отвесных посеревших склонов. Солнце растопило снег, и огромные лужи, вполне способные превратиться в озера, ослепительно поблескивали в золотых предзакатных лучах.

С промокших досок вниз дождем падали холодные капли. Эхо весело подхватывало звук их падения, и он ровным размеренным гулом раскатывался по горам.

У противоположного основания моста валялась какая-то темно-зеленая тряпка. Господина Иону почему-то больно царапнул ее цвет, он сощурился и рывком подался вперед; его зрение, усиленное заклятием, выцепило неловко подвернутую руку со звеньями опустошенного амулета в кулаке и тонкий бледно-розовый шрам от мочки уха до внутреннего уголка глаза…

– Нет, – бессмысленно попросил он, останавливаясь и чувствуя, как уходят из-под ног безжалостные мокрые доски. – Нет.

– Господин? – удивился Лука. – Вам дурно? Господин, вы чего, пожалуйста, хватайтесь!

Колдун покорно поймал его за подставленный локоть, попытался выпрямиться и покачнулся – по мосту выразительно шаркнула подошва его ботинка. Лука отчаянно вцепился в чужую куртку – чтобы любой ценой удержать своего спутника на мосту; и в этот момент позади раздался нехороший, натянутый хрипловатый смех.

Смеялся Георг. Нелепо запрокинув измученную голову и всем телом содрогаясь, как будто собирался в любую секунду умереть.

Неизменное эхо немедленно подхватило его искаженный голос – и протащило по горам, как тащат на виселицу преступника. Ровный размеренный гул падающих в лужи капель сменился неестественным, полностью лишенным живых эмоций хохотом; Альдамас как будто смеялся наравне с незваным сумасшедшим гостем, довольный, что сумел довести его до подобного состояния.

А потом начался ад.

Огромная серая рука взметнулась откуда-то из долины, вцепилась в ненадежный подвесной мост и потянула его за собой, вниз – так, что с треском выкорчевала просмоленные веревки. Золотое закатное небо дернулось, рука встряхнула вырванный деталь Тропы Великанов, как будто рассчитывая, что прицепившиеся к ней люди отвалятся и дождем рухнут в полутемную долину. В светло-карих глазах Говарда отразился колоссальный исцарапанный палец, увенчанный когтем; на когте росли блекло мерцающие грибы и счастливые зеленые шапки согретого течением крови мха.

Люди никак не отваливались, и хозяин огромной серой руки пришел к выводу, что пора посмотреть на них немного внимательнее. Мост плавно опустился и лег на сырую землю у двух окруженных ресницами провалов, из которых на господина Иону и его спутников задумчиво уставилась черная голодная бездна.

У великана не было ни радужек, ни зениц – ему как будто налили под веки густых дорогих чернил, и они слезами катились по его щекам, раздраженные светом солнца. Нисколько не волнуясь по этому поводу, он повел носом, наслаждаясь неожиданно вкусным запахом трех рыцарей и одного колдуна; к чертовой матери бросив распластанный по земле мост, они разбежались по долине, как перепуганные зайцы.

Почти все.

Один остался лежать, бледный до зелени и похожий на сломанную куклу.

…страшно болела раненая лодыжка – Говард упал как раз на нее, кажется, окончательно расшибив о скользкий берег созданной первыми снегами лужи. Мир заволокло карминовыми пятнами, то медленно угасающими, то вспыхивающими с новой силой; к горлу подступила тошнота, но рыцарь не мог пошевелиться и лишь отстраненно понимал, что…

Долина дрогнула, когда великан поднялся во весь внушительный рост – едва ли не выше ближайшего белоснежного пика – а потом опустился на корточки и со смутным интересом потянулся к господину Ионе.

Полыхнуло серебряное заклинание-щит, колдун тяжело упал на колени, и по его подбородку покатился горьковато-соленый ручеек. Великан оскорбленно взревел и попробовал прихлопнуть наглого человека ладонью плашмя – серебряный щит мигнул и принял тревожный багровый цвет. Под амулетами на запястьях господина Ионы вспучилась пузырями кожа – а потом лопнула, забрызгав кровью лоб и побелевшие от напряжения щеки.

Вторая рука великана попробовала чашей накрыть выхватившего меч Луку – семнадцатилетний рыцарь оскалился и метнулся противнику навстречу, напоследок сильно оттолкнувшись от сырой земли. Грязь приняла в себя отпечатки его сапог, рыжие закатные лучи солнца проблесками отозвались в остро заточенном лезвии, которое молниеносно промелькнуло и замерло, роняя горячие брызги в липкую, мгновенно покрасневшую грязь.

Застывшие серые пальцы с грохотом обрушились Луке под ноги. Он торжествующе взглянул на воющего от боли великана – и с негромким тошнотворным чавканьем исчез под слепо шарящим по долине обрубком.

Не успел, сонно подумал Говард. Какая жалость, что не успел…

Георг снова рассмеялся – радостно и заливисто, как ребенок. Уцелевшая ладонь подхватила его с берега ближайшей лужи, вознесла над позолоченными закатом склонами – и раздавила.

Если бы Говард был способен кричать, его крик заставил бы заткнуться даже настойчивое горное эхо.

Разлитое по склонам золото медленно угасло. Закатное солнце полностью пересекло небо над хребтом Альдамас и величественно погрузилось в море – как будто не желая видеть гибель ни в чем не повинных рыцарей.

Господин Иона стоял на коленях посреди погруженной в полумрак долины. А в тридцати шагах от него лежал человек, в чей дом раньше с таким постоянством и такой надеждой приходила госпожа Гера – как будто для нее эти визиты были единственным утешением, как будто лишь они помогали ей худо-бедно держаться на плаву.

Господин Риэра ушел за ней к Альдамасу – и погиб, а его остывшее тело почему-то валялось на мокрых досках подвесного моста. Неуклюже завалившееся набок, словно перед смертью он сидел и привычно пил домашнее вино, любуясь далекими ущельями, заснеженными пиками – или яркими ночными звездами.

Господин Иона ощутил странное желание рассмеяться. По примеру Георга, от которого ничего не осталось, кроме бордовых пятен и обломков молочно-розовых костей.

Говарду повезло больше всех, улыбнулся колдун. Говард хотя бы не мучился, просто удачно разбился о залитые ледяной водой камни – и все.

Высоко-высоко вверху, в чаше темно-синих небес над горной долиной, пока еще тускло полыхнуло ориентировочное созвездие. Западному Компасу было наплевать на великана и на погибших рыцарей, наплевать на обреченного колдуна – и, несмотря на это, он по-прежнему был вызывающе прекрасен.

У колоссального раненого создания было всего лишь пять пальцев. Господин Иона не удивился и не испугался, когда они – словно бы даже аккуратно – провели по его спине, обожгли каким-то лихорадочным, каким-то кошмарным теплом сквозь кожаную куртку – и нащупали под ней выступающую линию позвоночника. Заинтригованно попытались ее вытащить, но оказались для этого чересчур большими и грубыми.

Боль была, и все-таки – почему-то не задела, не заставила корчиться и вопить, разве что вышибла карминовые слезы из-под воспаленных век. Великан разочарованно всхлипнул, а господин Иона подумал – вот было бы здорово узнать, из чего тебя создали. Ты ведь не живой и не мертвый, ты полон магии, ты – ее свободное порождение. Ты… черт, было бы ужасно интересно выяснить, кто ты.

И – напоследок зачем-то активировал неиспользованные амулеты.

…в просторном подземном зале на полу чернела до мелочей выверенная диаграмма, теплыми оранжевыми капельками танцевали на фитилях беспокойные огоньки свечей. Девушка полоснула по горлу гнома с длинной седой бородой, слизнула со стилета его густую темную кровь – и повернулась к молодому парню с молочно-розовой кожей и россыпью кольцевых сережек в забавно вытянутых ушах.

– Ты ведь вырос, Лори. Ты ведь вырос – и что я получила? Где обещанный мир, который ты якобы собирался бросить к моим ногам? – Она криво усмехнулась, и он подумал – о великие Боги, Гера, что с тобой, какого Дьявола происходит, кто ты сейчас такая? – а она небрежно смахнула челку со щеки и добавила: – Все приходится решать самой. Хочешь, это не я буду твоей, а ты будешь моей невестой? И мир к ногам любимого феникса брошу я.

– Мы ведь обсуждали это, Гера, – устало произнес он. – Нельзя владеть миром единолично.

– Да, – легко согласилась девушка, – мы это обсуждали. А потом я поняла, насколько в тебе разочарована.

Он дернулся, как от пощечины – и посмотрел на нее с таким недоверием, как если бы никогда раньше не видел.

– Гера, – она следила за ним внимательно и с таким обидным сочувствием, что у него жалко, совершенно по-детски сорвался голос. И он вспомнил – он уютно устроился в кожаном кресле у камина, в зале королей фениксов, а она прижималась к нему всем телом, она повторяла его имя, она обнимала его – с теплотой и нежностью. Только потому, что он обещал подарить ей мир? Сделать ее хозяйкой и госпожой? О великие Боги… а ведь он всерьез полагал, что она выросла – но нет же, стоит у границы ритуального круга с упорством все той же девочки, готовой слоняться по коридорам вслед за своим любимым, пока его не отберет у нее смерть. – Гера, это не выход. Если ты активируешь рисунок, если ты действительно воспользуешься кровью своего отца… наши горы не уцелеют. Все наши крепости, Гера, все наши замки, дозорные башни и половина подземных коридоров… они обрушатся. Ты не захватишь мир, опираясь на големов. Они его уничтожат.

– Они его отберут, – холодно возразила она. – И вознесут меня до небес. Они будут мне молиться, они признают меня своей богиней… они смогут исполнить мои желания. Они смогут… в отличие от тебя.

Девушка – изящная, хрупкая, такая красивая и такая чужая – безучастно шагнула вперед, наступила королю Устагарду на сломанное запястье, опустилась перед ним на корточки… сверкнуло рыжее лезвие стилета – значит, сообразил феникс, ты уже убивала, ты уже испытывала круги – и ты уже выяснила, как сработает сегодня этот.

И различил – сквозь багровый туман и бесконтрольную дрожь по всему телу – как огромные неповоротливые твари выходят из пещер, как они поднимаются над ущельями, как опираются на ненадежные подвесные мосты… как давят суетливые фигурки фениксов и гномов – давят ногтями, как будто вшей, размазывают кровь по колоссальным ладоням, ревут, мечутся в плену заснеженных пиков – и как под их натиском сотворенные Герой цепи рвутся, как ее творение освобождается из-под ее заклятия, как ломаются грани нарисованного у камина Круга, как Гера медленно, страшно медленно оседает на холодный каменный пол – и все ее лицо поблескивает алым. Под ушами и под веками… под носом и на губах…

– Заклинаю тебя, Спящий, требованием своим; заклинаю тебя, Спящий, песнями своими, заклинаю тебя сиянием солнца и серебром лунных лучей, заклинаю тебя всеми небесными сферами и потоками – и силой, которая течет по моим венам…

Негромкое женское бормотание. Самоуверенно закрытые глаза.

Он выпрямился – упрямо и непреклонно, как в детстве, когда отец пытался учить его жизни на примере своих подвигов, – и переступил внешнюю границу пылающего Круга.

…было больно. Так больно, что он едва не задохнулся, но его магия с восторгом отозвалась на мольбы чужой и накрепко с ней переплелась – а потом, подчиняясь его тихому слову, вынудила свернуть с намеченного пути.

– Заклинаю тебя, Спящий, требованием своим…

Гера вскрикнула и с удивлением обернулась – какого Дьявола, почему ты не даешь мне возвыситься, почему ты сопротивляешься? – но, конечно, не смогла сойти с места. Невозможно остановить уже начатый ритуал – разве что присоединить к нему поединок…

Поединок двух противоположных сил.

Поединок двух невероятно любящих… нет, одного невероятно любящего создания – с иным, вроде бы таким знакомым, таким родным и таким близким.

Или нет – поединок единого целого, очень давно разделенного на две неравные половинки. Неравные, потому что Гера спасовала, потому что вскрикнула снова – и в комнате воцарилось безмолвие.

…там, за стенами крепости, в долинах и на плато, у человеческих перевалов и у берегов неистовых рек…

…там, над подземными тоннелями, над кузницами и над залами, круша камень, с недоумением выдергивая из обветренных скал редкие чахлые деревья…

– Лори, – еле слышно окликнула она.

…Он стоял – побелевший, сгорбленный, скрюченный – и мучительно оттягивал воротник привычной кожаной куртки. Из уголка рта на подбородок соскальзывали вязкие темные капли – и падали на пол, разлетаясь десятками брызг – и разбивая тишину в клочья.

– Лори, – она встала и подалась было к нему, но он попятился, не позволяя уменьшить расстояние. Она всхлипнула, опустошенная, слабая, умоляюще посмотрела на него из-под каштановых завитков – он был отстраненным и безразличным, как вырезанная из дерева кукла. – Пожалуйста, Лори… я прошу тебя…