Текст книги "Barfuss (Босиком по мостовой) (СИ)"
Автор книги: Sgt. Muck
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Он на мгновение сел на кровати, чтобы стянуть джинсы. Отвлекшись, он даже не заметил, как Кастиэль сел на колени позади него и прижался грудью к его спине, жарким, гибким телом, обвивая руками и слепо скользя по выступающим мышцам груди. Он смущенно и горячо дышал в шею Дину, отказываясь отпускать его, и был смущен еще больше, когда Дин перехватил одну из его узких ладоней. Не было места словам. Он прижал руку Кастиэля к все еще скрытому тканью трусов своему возбужденному члену, надеясь, что это поможет ему не чувствовать себя неловко. Кастиэля одолевало скорее любопытство, чем смущение. Длинные пальцы вмиг обвили ствол прямо сквозь ткань, заставив Дина инстинктивно выпрямиться. Ведь Кастиэль не должен был знать, что делать, так почему он двигает рукой, как будто знает…
Дин зарычал. Он не подписывался на это. Чем дольше Кастиэль скользил рукой по его члену, тем больше Дину хотелось отбросить все ненужное и попросту завладеть Кастиэлем. Он ведь не самый хороший человек и точно не самый высокоморальный. Возможно, он хотел Кастиэля с тех пор, как увидел. Это отвратительно, но это могло быть правдой. Ведь он был по-настоящему привлекателен и желанен для прикосновений. Он был для них создан.
Дин с трудом отнял руку Кастиэля, чем вызвал его непонимание. Вероятно, Кастиэль от природы обладал талантом угадывать то, как правильно вести себя в постели и никогда не имел возможности это испробовать. Такие люди никогда не проваливают первый раз. Потому что он представляют второго как механизм, которым можно управлять. И когда-нибудь Дин бы ему позволил, но только не в этот день. Он снова оказался сверху, проведя кончиками пальцев по губам Кастиэля. Тот неожиданно прикусил один из них, широко при этом улыбаясь – игра, но почему же он воспринимает это игрой, в которой надо быть лучше, быстрее…
Дин проклял себя за попытки обладать святым терпением, потому что тонкая талия вновь оказалась под его ладонями, а горячие бедра тесно прижимались к его собственным. Кастиэль не знал, что последует дальше, но интуитивно догадывался, что нужно его телу – контакт, чем ближе, тем приятнее он будет. Дин сжал его слишком сильно, поперек спины, жалея, что он не может попросту войти, просто отдаться старым, как мир, движениям, потому что только это удовлетворило бы его полностью. Но, вероятно, Кастиэлю будет больно. Сам Дин не помнил своего первого раза – слишком давно это было.
Кастиэль позволил уложить себя хотя бы на бок. Он не жаждал немедленно разобраться с незнакомым ощущением потребности, но легко потирался о бедро Дина. Его колено скользнуло по бедру Дина вверх, и Дин не мог представить, как выглядело бы его интуитивное чувство секса с достаточным количеством опыта. Его и без того трясло, как сильно он хотел достичь разрядки – на этот раз возбуждение было слишком стремительным, слишком сжигающим, а Дин давно не был слишком молодым, чтобы удерживаться как можно дольше. Он провел ладонями меж бедер Кастиэля, надеясь, что это его не испугает. Кастиэль застонал впервые так громко – и звук его голоса, не контролируемый, едва слышный и грудной стал для Дина новым испытанием. Дин провел, едва касаясь ладонью, по его члену, ожидая непредсказуемой реакции, какая бывает в первый раз, но Кастиэль лишь сжал его плечо, отказываясь отпускать хоть еще один стон. Он смотрел на Дина потрясающе потемневшими синими глазами.
Это не могло продолжаться вечно, но Дин был удивлен, узнав, что прошло аж три часа прежде, чем он решился проникнуть в Кастиэля пальцами. К тому моменту и он, и Кастиэль успели достичь разрядки, притом хаотично, неловко, не разбирая, где чьи руки и потому так, словно это был первый раз для них обоих. Кастиэль был поглощен оргазмом и одновременно удивлен ему. Он широко раскинул руки и сжимал в кулаки простыни, с закрытыми глазами переживая новую и новую волну, что накрывала его и раскрывала перед взглядом Дина. Все его тело изгибалось в мучительном наслаждении, заставляя Дина испытывать что-то похожее на восхищение. Точно такое же, с каким Кастиэль смотрел на него.
Он вышел из Кастиэля лишь под утро. Кастиэлю было мало первого проникновения, спутанного, неритмичного, удивительного для них обоих, когда привычное движение для Дина неожиданно оказалось совсем непривычным, ибо Кастиэль не только подавался ему навстречу, но и угадывал момент, когда стоило управлять сфинктерами и сжимать Дина внутри себя еще сильнее. Он же не отпустил Дина от себя, не возражая против его веса и его жара, не в силах даже сказать то, о чем просил. И только несколько минут спустя Дин сумел понять, что Кастиэль хочет еще. Его взгляд был безумным, но как будто бы счастливым.
Дин, казалось, ничем от него не отличался.
Он проснулся поздно днем, в первые моменты еще не понимая, что произошло. Он открыл глаза и не узнал комнату, после чего с трудом вспомнил, что они остановились в мотеле. За этим пришли воспоминания о всем, что было между ними, и Дин тут же поднялся на кровати в поисках Кастиэля.
Он обнаружил его сидящем на стуле в одной своей рубашки с обнаженными ногами и совершенно бесстыдно без нижнего белья. Кастиэль тут же закрыл тетрадь, в которой, кажется, рисовал и смущенно посмотрел на Дина. Он даже не думал прикрываться. Для него не было никаких проблем с осознанием того, что было, потому что он не знал всех проблем, связанных с людьми, которые не далее, как этой ночью переспали, да еще и не один раз. Дин потер глаза, не зная, что сказать Кастиэлю – наутро он чувствовал себя лишь бесконечно разочарованным в самом себе и бесконечно виноватым. Но даже если он извинится, то Кастиэль попросту не поймет.
Каково же было его удивление, когда Кастиэль соскользнул со стула столь легко и красиво, что заставил Дина снова пристально наблюдать за ним. За красивыми стройными бедрами и длинными ногами, за смущенным взглядом, в котором было гораздо больше понимания, чем в предыдущие дни и за темнеющими следами от особенно запоминающихся поцелуев, едва скрытыми рубашкой Дина. Кастиэль неслышно прошел прямо к нему, Дину, ставя колено на кровать и склоняясь к его губам. Он даже не замер, чтобы спросить, имеет ли на это право. В нем не было никаких штампов и никаких сомнений. Он был Кастиэлем.
Парнем, которого Дин больше не мог отпустить так просто.
Горячая кожа под собственной рубашкой так и манила. Дин мог бы сказать, что его попросту совратили, но Кастиэль вряд ли понимал, что делает. Он отпустил губу Дина и улыбнулся, разглядывая его губы. Потом поднял взгляд и смущенно запустил руку в темные волосы, как будто его не волновало то, что было, а волновало что-то другое.
– Я в фильмах видел, – начал он сорванным, хрипловатым голосом, и этого было достаточно. Дин даже не стал слушать, что он там в кино видел. Неважно, кем был Кастиэль и кем не стал, но если Дину настолько повезло его встретить таким, то он совершенно точно не собирался терять ни минуты. Он даже не стал стягивать с него рубашку – каким-то образом она возбуждала на светлой коже Кастиэля еще сильнее. Кастиэль смеялся и как будто бы отталкивал его, но шутливое сопротивление превратилось в его любимые движения навстречу, в контакт, в попытку прильнуть к Дину всем телом. Он так легко гнулся и так легко подстраивался под Дина. Он оплетал его ногами, скрестив лодыжки за спиной и пускал так, как будто делал это сотни раз до того. Рубашка чуть обнажила живот, и Дин провел по нему рукой, забираясь под ткань, не уверенный в том, что он может войти просто так. Тогда он посмотрел на Кастиэля, в его синие глаза и потрясающе припухлые губы – он вмиг забыл, что когда-то воспринимал Кастиэля, как маленького мальчика. Он не был мальчиком, он был парнем, почти мужчиной, уникальным и совершенно точно созданным для Дина. Иного и быть не могло. Ни с кем другим Дину не казалось, что от каждого толчка он будет готов просто кончить.
Но дело было не только в сексе. В возможности быть рядом. В отсутствии осуждения со стороны Кастиэля. Он переоделся в вещи Дина с большим удовольствием и снова занял место в Импале, только на этот раз он не думал о том, что Дин выкинет его на ближайшей остановке. Он был расслаблен и чему-то улыбался, глядя в окно. Он закатывал рукава рубашки, обнажая тонкие предплечья и поглаживая неосознанно тетрадь. Он был уже другим.
Но и Дин тоже.
Последние часы перед великим и знаменитым городом, в котором так хорошо устроились Сэм и Джон Винчестеры, прошли в волнении. Дин волновался так сильно, что руки на руле вспотели. Кастиэль заметил это и просто положил руку на его колено, как будто раскрыв раз свой талант угадывать и больше его никуда не пряча. Дин слабо кивнул ему, но думал только о том, как рассказать обо всем, что случилось. Кастиэль так же слабо улыбнулся в ответ. Если бы Дин менше думал о себе, он бы заметил, что Кастиэлю нехорошо. Но он был слишком занят предстоящей встречей с теми, кто когда-то потерял веру в него.
Этот адрес был у него на всякий случай. И вот этот случай наступил. Однако вместо тихой улицы пригорода Дин оказался в каком-то чертовом автошоу перед огромным особняком, в котором что-то праздновали. И лишь подъехав поближе, Дин понял, что в особняке Джона Винчестера празднуют свадьбу.
Свадьбу Сэма Винчестера и его девушки, которую Дин никогда не видел. Как же он хотел просто взять и уехать отсюда, уже понимая, что ничего не выйдет. Но теперь он не мог просто вернуть Кастиэля обратно. Он вообще не представлял, как отпустит Кастиэля. Он осторожно взял в руку маленькую ладонь Кастиэля и задумчиво коснулся ее губами, понимая, что так сможет отвлечься. На самом деле он спрашивал.
– Я где-то слышал, что лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, – проговорил едва слышно Кастиэль, и в тот момент он казался как будто бы старше себя лет на десять. Дин кивнул и открыл дверцу машины. Он собирался заявиться на свадьбу отца и брата ровно так, в грязной одежде и с босым парнем под руку, от которого не собирался отказываться взамен той жизни, за которую когда-то так держался.
Он не узнал брата. Высокий, в красивом и дорогом костюме, с уложенными темно-каштановыми волосами и безупречной улыбкой самого знаменитого юриста во всем городе, молодого дарования. Зато он легко узнал Джессику – она действительно была очень красива, с длинными светлыми кудрями и в легком воздушном свадебном платье. Кажется, она действительно любила Сэма. Дин смотрел на них снизу вверх, на балкон, где они стояли и негромко разговаривали. Мимо проходили гости свадьбы и смотрели на Дина и Кастиэля с непониманием, но Дин этого не видел. Он видел, как подтянутый и как будто помолодевший отец хлопает по плечу Сэма и обнимае Джессику, поднимая за них бокал. Вот-вот он обернется и увидит Дина, такого нерадивого и совершенно неудачного сына. Потрясающая встреча, но у Дина не было выбора.
Он шагнул вперед. В эту секунду случилось сразу несколько событий. На него посмотрел Сэм: с непониманием и скорее радостью поверх легкого испуга, на него посмотрела с любопытством Джессика, и, наконец, отец. Он просто кивнул.
В ту же секунду что-то сзади упало. Просто, как мешок с картошкой. Музыка стихла, какая-то женщина завизжала, а Дин развернулся прежде, чем успел испугаться. Он нашел Кастиэля совершенно белым, без сознания. Теперь было неважно, посадят его в тюрьму или нет, рад ему отец или нет. В тот момент он просто молился впервые в жизни, чтобы Кастиэль остался жив.
========== Часть V. Кастиэль умирает. ==========
За последнюю неделю Дин почти не уходил отсюда. Ему было все равно, что сделал отец, чтобы в эту палату не пускали никого, ни полицейских, ни журналистов, вообще никого. Ему было все равно, когда пришел Сэм и впервые просто промолчал. Он положил руку на плечо старшему брату и очень хотел поддержать, но за те лет пять, что они не виделись, они стали друг другу почти чужими. Почему получилось так? Почему за ту неделю, что он знал Кастиэля, незнакомый парень стал ему ближе всех? Кастиэль заставил его поменяться, перейти сквозь этот перелом, на который не были способны ни отец, ни брат. И, что смешно, они снова не могли ему помочь. Потому что Кастиэль умирал.
Говорить ему об этом или нет, должен был решить Дин. Кастиэль очнулся лишь на второй день этой странной комы. Он выглядел плохо – под кожей проступили кое-где сосуды, а в иных местах они и вовсе лопнули, оставив темные следы. Под красивыми синими глазами тоже были темные следы, а волосы потеряли всю силу. Это случилось быстро, за какие-то три дня. За те три дня, что Кастиэль был без сознания, Дин не хотел слушать врачей. Он позволял им делать все, что угодно, но он пытался выбить себе отсрочку. Теперь ему казалось, что их единственная ночь была год назад, а река и все два. Теперь Кастиэль был ему самым знакомым и дорогим человеком, с которым жизнь неожиданно приобрела какую-то цель и какой-то смысл. На четвертый день Дин должен был впустить его друзей по больнице, которых привезли сюда специально… Для чего, Дину не решились произнести. Он пообещал убить кого-нибудь, если это будет произнесено. Он видел снова и Гарта, и Барона, и Банши – теперь он знал их по именам. Они были такими же, как Кастиэль – другими. Они были порой нормальными, а порой уходили в свой мир, но этот мир уже не был понятен Дину. Он кивнул каждому из друзей Кастиэля. Он хотел бы спросить хоть кого-нибудь, почему почти десять лет своей жизни Кастиэль провел взаперти потому, что он не хотел идти на улицу. Ведь это страх, а не психическая болезнь. Дин помог бы ему излечить все на свете, если бы они встретились хотя бы несколько лет назад. У них было бы больше ночей. У них было бы больше шансов.
Когда Кастиэль впервые открыл глаза, то это была поздняя ночь. Он дышал сам, но Дин уже слышал от врачей, что Кастиэль умрет не от этого. Кастиэль умрет от инфаркта. Или инсульта. Теперь он знал многие умные слова из медицины. И, что хуже всего, в предельно сжатые сроки. Дин выдержал это на шестой день. Он выдержал и спросил лишь, как это возможно. Они объяснили это генетической мутацией, из-за которого развился острый лейкоз на фоне и без того существующей анемии, и потому Кастиэль сгорал так быстро. В первый раз, когда он открыл глаза, он узнал Дина и попытался встать. Но у него не было сил. Он слабо улыбнулся Дину и постарался сжать его руку, но не получилось. В тот день Дин сказал ему все. Все, от своего гнева на попытку самоубийства до раздражения по поводу той фразы про «я умру». Он пересказал все, свое нежелание ехать с Кастиэлем, страх за него, низменное желание – почти всю правду. А Кастиэль слушал его и прощал. Перед тем, как снова заснуть – он по большей части сам проваливался в сон – он тихо сказал Дину, что он никогда не был так счастлив, как в эти несколько дней. Дин успел поцеловать его и получить слабый отклик перед тем, как Кастиэль снова отключился. Врачи продлевали ему жизнь, как могли, останавливали сон, старались делать переливания, но все это не спасало. Скорость развития лейкоза была огромной. Дин просто перестал на них смотреть.
В ту ночь он впервые в жизни вспомнил, что умеет плакать, как и все люди. Это не только прерогатива девушек. Это способ признаться, насколько ты беспомощен. Но одно Дин знал точно – он не уйдет. До самого чертового конца, в который он не верит. На следующий день он попросил Сэма только об одном.
Когда Кастиэль открыл глаза во второй раз – с большим трудом, не в силах даже повернуться на спину и приподняться, он все еще узнавал Дина. Он мог говорить только шепотом, потому что с каждым часом в его крови гибло все больше клеток. Оставалось совсем чуть-чуть. Дин не хотел, чтобы Кастиэль переживал это в сознании, но эгоистично не мог отпустить его просто так. В тот раз он уже был рядом, в поле зрения. Он взял в руки то, что попросил Сэма привезти сюда и положил розу в руку Кастиэлю. Кастиэль все еще мог улыбаться. Он смотрел так спокойно, как не мог принять Дин. Ведь Кастиэль не жил. Он не видел жизни. Он не видел ничего, кроме него, Дина. Как он мог умирать так спокойно?
– Я хочу рассказать ей о тебе, – услышал тогда Дин ответ. Он кивнул, хотя не знал ничего о матери Кастиэля. Он просто понял, что Кастиэлю есть, к кому спокойно уходить. Он стиснул бортик кровати, не в состоянии вынести взгляд потерявших свой цвет глаз. Кастиэль мог оставаться в сознании еще минуты четыре, не больше. С каждым днем это время все уменьшалось – и это было удивительно, что он вообще приходил в себя. – И о реке. Я никогда не плавал до тебя.
– Еще сплаваешь! – и это было тем враньем, что люди не могут обойти, оказавшись в таком положении, потому что сами верили. Кастиэль моргнул с огромным трудом, но все еще смотрел на Дина. Ему больше никогда не встать. Может быть, уже завтра он не сможет говорить. Потом перестанет слышать, ощущать. Последним его покинет зрение. Дин знал все об этом со слов докторов – это если Кастиэлю не повезет, и он будет угасать постепенно.
Эта палата стала домом для Дина. Он не спал пятые сутки, только изредка дремал, положив голову на край кровати. Он просыпался каждый раз, когда Кастиэль едва заметно вздрагивал. Ведь он сказал ему всю правду о том, что между ними было. Почему он все еще не может отпустить спокойно? Что он забыл?
Это было невероятно, но слова нашлись сами. Дин сидел рядом с Кастиэлем всю ночь и все утро, ожидая, когда Кастиэль откроет глаза. Но он их больше не открывал. Он находился в состоянии сна, близкого к коме, объяснили они Дину.
Только не тогда, когда Дин осознал, что еще он забыл сказать. Но теперь все равно, он не услышит, врачи просили его покинуть палату, потому что считали, что ему не стоит это видеть. Одному из медбратьев Дин сломал нос. Его оставили в покое в темной палате, где теперь мерно работал аппарат ИВЛ. Несмотря на все, Кастиэль еще жил. Еще существовал. Дни и ночи смешались в одно, и трудно было поверить, что еще двенадцать часов назад он мог что-то сказать Дину и услышать его ответ. Почему он не сказал тогда? Почему, черт возьми, никто не услышал его мольбы? Почему ему не дать секунду сейчас, чтобы он сказал Кастиэлю прежде, чем это пройзойдет, прежде чем Дин навсегда потеряет человека, которого никогда бы и не нашел, если бы не цепь случайностей.
– Я доверяю тебе, слышишь, Кас? Я доверяю тебе. Я люблю тебя, – эти слова почти потерялись в безумном вопле кардиомонитора и противном звуке остановки сердца. Его пытались откачать, оттолкнули Дина в сторону, но того как будто сковало. Он видел, как шевельнулась роза на другом конце палаты. В таком состоянии он мог поверить во что угодно. Мог ли Кастиэль слышать его слова? Дин смотрел на розу так, как будто она могла дать ему все ответы. И наконец она шевельнулась снова, едва заметно, одними лепестками, но Дин видел это, несмотря на всех реаниматологов, что собрались здесь. Его отпустило. Он вышел из палаты впервые за эту неделю.
Сэм снял с него все обвинения. Он не стал говорить, что Кастиэль во всем виноват сам. Он деликатно объяснил это простым недоразумением. Недоразумение, вот что было для остальных, пожалуй, самое важное время в жизни Дина. Он вышел из зала суда босиком. Просто стянул ботинки и пошел прямо так, чувствуя, наколько холодны плиты этого равнодушного здания. Он не представлял, что будет завтра. Он не видел осуждения в глазах окружающих, не видел сострадания Сэма и вину отца. Ему не нужно было ничего из этого.
Он подумал о том, что даже если Кастиэля больше нет – иррационально, быстро, глупо, больно, только что он говорил и мог ответить на поцелуй, только что он обнимал Дина так, как будто Дин был для него всем, и теперь от него осталась лишь тетрадка. Дин открыл ее прямо так, посреди улицы, босой и в дорогом костюме отца, с которым у него был один размер. Он листал страница за страницой, на которых была изображена роза, криво, грязновато, но похоже. И вдруг с середины она сменилась чем-то еще. Смутно знакомым. Страница за страницей к рисунку добавлялось все больше деталей. Последний был чистым. И, возможно, самым прекрасным, что Дин видел в своей жизни, потому что он смотрел на самого себя без единой неправильно выполненной и лишней линии. Он видел себя спящим в машине, видел себя в воде речки, видел себя в номере мотеля полуобнаженным…. И наконец увидел последний рисунок. Он никогда не бывал в этой позе, он никогда не делал то, что было изображено на последнем листе этой тетради.
Однако там был он, Дин Винчестер, сжимающий в руках самую красивую розу, которая только могла быть нарисована.
