Текст книги "Barfuss (Босиком по мостовой) (СИ)"
Автор книги: Sgt. Muck
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Некогда было думать.
– Пошли, – он потянул Кастиэля за собой. Открыв дверь, он обнаружил там мальчишку-разносчика. Тот с любопытством посмотрел за спину Дину – он думал, что это звуки телевизора. Дин не дал ему разглядеть следы от пуль и протекшую по косому полу краску, отдал деньги и сунул коробку руки Кастиэля. Раз уж парень привязался за ним, пусть хоть так помогает. Дом был старый, из тех, что обладал черным входом, о котором знали лишь те, кто в доме жил. Строили эти дома еще старые переселенцы, которые должны были иметь шанс уйти при облаве полиции, так что выходы эти обычно располагались бессистемно. Дин был бы плохим ребенком улицы, если бы не предусмотрел и этого. По черной душной лестнице, где едва было место для одного человека, он спускался, пропустив вперед себя Кастиэля. Он был готов подумать, что это псих привел плохих ребят к нему, но проще было поверить в совпадение.
Они уже были у входа на улицу, когда наверху хлопнула дверь. Дин едва успел вытащить Кастиэля на улицу прежде, чем прогремел первый выстрел. Дин забаррикадировал дверь мусорными баками, что столкнул ногой, после чего побежал к Импале. Он никогда не оставлял машину к парадного входа – старая привычка, ничего больше. Взвизгнули колеса, когда он резко вывел машину из переулка на улицу. Вслед им тоже стреляли, но скорее от разочарования. Дин не считал себя супергероем, но то, как ему дико повезло, все же оценил.
– Я верну тебя в больницу, – произнес Дин сквозь зубы.
– Вкусная пицца, – ответил Кастиэль, как будто не слышал Дина. Он откусывал маленкие кусочки от одного из шести больших кусков и вообще, кажется, ни о чем не переживал. Его тетрадка все так же лежала на коленях.
Звонок телефона Дин предвидел, однако никак не ожидал увидеть там номер Бобби.
– Да, Бобби, ты ужасно невовремя, – признался он в трубку, то и дело смотря в зеркало заднего вида. Однако все было спокойно, и вечерние улицы не баловали машинами. Дин сбавил скорость и остановился на светофоре.
– Дин, тебе лучше вернуть этого бедного парня в больницу прямо сейчас. Если ты этого не сделаешь, то тебя посадят лет на десять, – голос Бобби был так тяжел, как никогда прежде. Дин нахмурился, не понимая, о чем он говорит. – Украсть человека из больницы – это серьезно. Я не знаю, зачем он тебе понадобился, но лучше верни его прямо сейчас, и мы собьем срок, – для Дина эти слова были раскатом грома. Он посмотрел на Кастиэля, что молча и довольно тихо себе ел пиццу, как будто никогда в жизни вообще ничего подобного не пробовал. Он доел один кусок и прикусил палец, смотря то на другие, то на Дина. Дин махнул ему рукой, мол, ешь. Он был занят тем, что слова Бобби снова и снова крутились в его голове.
– Но я его не крал, – только и произнес он, не в силах сдвинуть машину с места, хотя сигнал давно сменился на зеленый. – Какого черта, Бобби? Зачем мне вообще какой-то парень из психбольницы?
– То, кого ты предпочитаешь, только твое личное дело, но судя по камерам наблюдения…
– Кого предпочитаю? О чем ты вообще? Да, они меня не взяли, но это же чертова психбольница, Бобби, я не так отчаялся, чтобы… – Дин случайно увидел беззвучно ехавшую к ним полицейскую машину. – О, отлично. Ты объявил меня в розыск? Я просто уехал к отцу, Бобби, ничего больше.
– В твоей квартире была стрельба, Дин. Я знаю, что не похож на того, кому можно доверить все секреты, но мне казалось, что я заслужил право на объяснение. Зачем тебе этот мальчик, Дин? Отпусти его. Ему нужно продолжать лечение, – Бобби говорил с ним, как с умалишенным. Кастиэль ничего не замечал, поглощенный пиццей. В этот момент он больше всего был похож на психа. И если бы не одно обстоятельство, Дин вернул бы его тут же через пять минут.
– Что значит собьем срок, Бобби? – тихо спросил он. Полицейские приближались. Они остановились у машины сразу за Дином, посветив в окно фонариком. Оставалась минута или две до того, как они подъедут сюда. – Это значит, что меня посадят в любом случае? Но я не крал его, почему ты не слышишь меня…
– Спасибо, Дин, – только и сказал Кастиэль. По всем законам подлости мобильной связи Бобби услышал это так хорошо, как если бы Кастиэль сказал это в трубку. Бобби молчал. Полицейские останавливались. Дин решал.
Он стартанул с места так быстро, как только Импала вообще могла это сделать. И Дина, и Кастиэля вжало в сидение. После этого момента никакого пути назад больше не было. Гордости больше не было. Он ехал к отцу, потому что впервые в жизни не мог решить свои проблемы сам.
***
Улица поражает. Кастиэль не боится, потому что идет за уборщиком, а тот кажется ему неотделимой частью улицы. Кастиэль видит людей, идущих мимо них, но все они какие—то подобные его соседям по палатам. Они некрасивые и нелюдимые, неуверенные и забитые, и Кастиэлю хочется их пожалеть. Из-за этого они не видят, что мир вокруг настолько прекрасен. Как же чудесно знать, что ты просто можешь идти по улице, и никто тебя не спросит, куда ты идешь. Уборщик даже не знает, что он сделал для Кастиэля, но Кастиэль уже не уверен, так ли был хорош его план, если он из-за него неожиданно оказался на свободе. Когда уборщик подошел к машине, Кастиэль поначалу испугался. Он видел машины в фильмах, но не знал, как они работают. Он на всякий случай попросил шепотом у машины прощения, после чего обнаружил, что сзади открывается крышка, кажется, это было багажником. Он совсем немного открыл ее и скользнул внутрь, надеясь, что уборщик его не заметит.
Кастиэль умел абстрагироваться от неудобств. В багажнике пахло так сильно, что его поначалу замутило. А может быть, виновата была езда по дороге с крутыми поворотами и тряской, но Кастиэль не смог даже вовремя заметить, что машина больше не едет. Он выскочил из багажника, дыша как можно глубже. Тем временем он уже не успевал – уборщик вошел в дверь высокого дома. Кастиэль рванулся за ним, оббегая какую-то женщину с тяжелыми пакетами. Она тоже была некрасивой. Кажется, она плакала. Но Кастиэлю было некогда думать. Голова чуть кружилась от того, как глубоко он дышал. Он бежал за уборщиком по лестнице весь путь наверх, до квартиры, когда понял, что больше не может. Он сел на ступеньках и просто дышал. Пусть его тело сдавалось, его душа пела от того, насколько же он свободен.
Прошло минут пять, и Кастиэль заставил себя встать. Он вспотел от такой нагрузки, слишком часто дышал, к тому же ощущал голод, но не собирался сдаваться. Он оказался перед четырьмя одинаковыми дверьми. Такого он не ожидал. Не зная, что ему делать, постучал в первую попавшуюся. Затем во вторую. И в третью. И в четвертую. И только за одной он услышал шаги. Дверь приоткрылась, и тогда Кастиэль услышал уже знакомый голос.
Он вошел в квартиру, думая только о том, что ему еще предстоит узнать. Положил тетрадь на стул, но, подумав, забрал обратно – не отпускать из рук, ему велели, а в этом Кастиэль один из самых послушных. Он смотрел неотрывно на уборщика, находя его совсем молодым, гораздо моложе большинства медперсонала, и не злым. В причинах эмоций Кастиэль не очень хорошо разбирался, но если бы он почувствовал, что на него гневаются, он бы тут же ушел. Но в уборщике не было гнева. В нем была только усталось и удивление.
Его звали Дин. В сумраке Кастиэль не смог разглядеть, но при свете в обшарпанной комнате с минимумом мебели заметил, что все его щеки покрыты светлыми пятнышками. Он протянул руку, чтобы коснуться их, потому что они были ему так знакомы. Он помнил, что у его мамы были такие. Это веснушки, и мама всегда говорила ему, что человек с веснушками – добрый человек. Он знал, что Дин добрый. Но, наверное, он напугал Дина своей попыткой его коснуться, так что отдернул руку и сидел так смущенно. Нельзя было тянуть дальше, он хотел знать все о людях, которые мешают другим умирать. Ведь ради этого он проделал такой путь! Возражение он даже не сразу осознал. А как только понял, что вихрь мыслей накрыл его с такой силой, что он упал на колени перед Дином. Не могло быть так, что какому-то человеку с такой интересной улицы было не все равно, жив Кастиэль или нет. Ведь он никому бы не помешал своей смертью. Он пришел невовремя и ушел бы вовремя, ведь все должно быть возвращено, в том числе и жизнь. Он наблюдал за тем, как эмоции сменяют одна другую на лице Дина, и обычно суровое выражением сменилось каким-то смущением. Он взял Кастиэля за руку – никто никогда не брал его за руку так, чтобы это не причиняло ему боль – и хотел поднять, когда неожиданно упал на пол. Он потянул Кастиэля за собой, обладая физическим преимуществом, и Кастиэль оказался на мгновение оглушен громким стуком его сердца, его запахом и теплом. Последний раз лишь мама обнимала его. Но это было так давно, что ощущения эти стали словно первыми во всей жизни Кастиэля. Дин, наверное, закрывал его собой от чего-то, но для Кастиэля это было объятие, потому что он так хотел. Он не мог перестать смотреть на человека из другого мира. Дин оглядывался, смотрел на стены и не позволял Кастиэлю поднимать голову, да он бы и не стал, потому что ему и с пола все хорошо было видно. Это были мгновения до оглушающего звона и странного свиста. Кастиэль ничего не понимал, знал только, что Дин тащит его снова куда-то за собой, а Дину он доверял. Люди с веснушками – добрые люди.
В такие моменты в фильмах все обычно выживают. Поэтому Кастиэль не боялся. Просто сидел, прислонившись к стене, и инстинктивно вжимал голову в плечи, потому что боялся громких звуков. Дин, наверное, даже не заметил, а Кастиэлю было очень важно знать, что в момент его страха кто-то держит его за руку. У него, конечно, рука была красивее, чем у Кастиэля, ведь она совсем не была такой тонкой и слабой. Тем более что и кожа его была много темнее. На запястье был какой-то браслет, но Кастиэль не успел его разглядеть. Дин поднял голову, выглядывая в окно, и лучшее, что Кастиэль мог сделать – просто сидеть и надеятся, что Дин забудет его отправить обратно. У него был особенный запах, из тех, что никогда не бывают в больнице, и он настолько запомнился Кастиэлю, что одной лишь попытки разобрать его на составляющие хватило, чтобы он не заметил бега. Стиснул в руках коробку, которую ему сунули, и побежал, куда сказали, отстранившись от реальности в свои собственные мысли. Опасности он не ощущал, потому что в фильмах все вечно куда-нибудь бегут. Ему было трудно бежать, но не так, как вверх по лестнице, поэтому он ничего Дину не сказал. Бежал и думал, как случилось, что он никогда не чувствовал таких запахов. Не только Дина, обычной квартиры, лестницы, улицы, машины, – ведь они все были прекрасны в своей яркости. Кастиэль снова извинился шепотом перед машиной, нажимая на единственную ручку, что была видна, и сел на пассажирское сидение. Он был так голоден, что запах из коробки едва не заставил его снова упасть в обморок. С обмороком Кастиэль был знаком теперь – это когда в глазах темнеет и хочется просто лечь как можно ниже. Он был так занят запахом и вкусом пиццы, что случайно пропустил весь разговор. В больнице нельзя слушать чужие разговоры, вспомнил он, так что просто не стал различать слова, а слушал голос. У Дина был красивый голос, хотя и раздраженный. Кастиэль, откусывая маленькие кусочки и пережевывая их как можно дольше, пытался понять, относится ли раздражение к нему. Оказалось, что относится, хотя и не так сильно. Так что когда Кастиэль доел второй кусок с позволения Дина, он решил, что если скажет волшебное «спасибо», Дин перестанет на него злиться, потому что Кастиэль все равно не знал, что он делал не так.
Дин смотрел на него с каким-то удивлением. Кастиэль на всякий случай отставил коробку от себя, хотя и был все еще чуточку голоден, и сложил руки на ней, потому что помыть негде было, а ничего пачкать он не хотел. Взгляд снова упал на собственные руки – почему он настолько худ? Они показались ему уродливыми, особенно по сравнению с руками Дина. Одна из них лежала на большом колесе, которое говорило машине, что хочет от нее Дин, а другая на каком-то шарике на ножке. Кастиэль слышал, как из телефона на Дина кричали, а потому, когда Дин резко стартанул с места так, что Кастиэля прижало к сиденью, Кастиэль больше всего боялся, что это из-за него.
Или что Дин решит отвезти его обратно в больницу. Он не возражал вслух, потому что его учили не ныть, но очень не хотел этого. В больнице нет Дина. А Дина можно изучать.Смотреть. Ощущать. Не понимать.
Или что Дин оставит его посреди дороги. Это не так плохо, как вернуться в больницу, но плохо, потому что других людей с улицы Кастиэль не знает. Да и почему-то не хочет знать. Он достаточно вырос, чтобы понимать, что люди разные.
Он так боялся, что страх перед Дином оказался слабее, и Кастиэль дернул рукой так быстро, что Дин не успел среагировать. Это было так глупо, пытаться ладонью его размера сжать руку Дина, но он хотя бы попытался. Поднять взгляд он уже почему-то не смог. До сих пор он никогда не стыдился плакать.
========== Часть III. Кастиэль рисует Дина. ==========
Дин ехал всю ночь. Он думал снова и снова о том, насколько правильно будет заявиться к отцу, когда вспомнил, что свадьба Сэма должна была состояться в этом месяце там же, у отца. Состоялась ли она уже? Дин не знал. Он слышал об этом случайно, в новостях, после чего тут же вышел из бара, не вынося даже звука своей фамилии. Да, его брат был младше на целых три года, а уже был знаменитым юристом с высокой заработной платой и красивой невестой. Он был легендой своего университета, да и вообще у него все было хорошо. Так бывает, когда не старший, а младший брат добивается всего. Хотел бы Дин стать знаменитым? Вряд ли. Он не хотел иметь много денег, потому что не знал, куда их деть (в отличие от своего брата, опять же), и совершенно точно не хотел свадьбу, потому что у него не было первых двух пунктов. Жена была в его представлении просто очень дорогим приобретением. Любовь в его представлении очень давно устарела. Теперь и любовь покупалась.
Кастиэль спал. Во сне он снова напоминал ребенка. Но лишь во сне ли? Если подумать, то весь его внутренний мир здорово походил на мир ребенка. Он ни о чем не спрашивал, что вызывало бы сомнение у обычных людей, он не боялся, отправлялся с первым встречным… Словом, явно не тот человек, ради которого бы Дин рискнул свободой. Но теперь поздно об этом думать. Он оставлял этот чертов город навсегда, в этом не было сомнений, но как быть с Кастиэлем, совсершенно не приспособленным к жизни? Ведь и Дин был совершенно не приспособлен к ответственности за кого-то. Сэм ведь никогда его не слушал. И правильно делал.
Наконец к раннему утру поток мыслей начал отпускать Дина. Одна за другой, уходили тревоги и сомнения, и он снова стал самим собой – человеком, который никогда не думает наперед. В конце концов, где бы он был, если бы умел предсказывать последствия? С братом и отцом. А он похож на щеголя из их нового круга общения? Это уже сомнительно.
Причина ухода его мыслей заключалась только в том, что ему хотелось спать. Адреналин от бешеной стрельбы и гонки давно израсходовался, мышцы ныли от того, что ним некуда было деть полученную энергию, так что она вылилась в легкую дрожь конечностей. Глаза закрывались, и лишь когда машина сильно вильнула, Дин понял, что пора остановиться.Впереди не виднелось ни одного мотеля, как и ближайшего города. До отца и брата было больше суток непрерывной езды, что означало двое, а то и трое, учитывая его состояние. У Дина почти не было денег, зато был один лишний пассажир. Он не взял ничего из своих вещей, но кое-что валялось в спортивной сумке за заднем сидении – привычки, и только привычки порой спасают жизнь, даже если получены они из-за того опыта, что не хотелось повторять. Наконец, когда стало совсем невыносимо ехать в темноте, да еще и в полной тишине, потому что Кастиэля он будить не хотел, было слишком для человека его степени усталости. Он съехал с трассы в лесок, по накатанной колее заехал за кусты так, чтобы с дороги не было видно машину, и выключил фары. Как можно бесшумнее разложив сидение – изначально в Импале не было такой возможности, но Дин поставил когда-то очень давно. Когда спать, кажется, в машине было нереально – он лег так же, как недавно подсказал лечь Кастиэлю. Он думал, что сон придет мгновенно.
Но, как всегда бывает, даже в самой крайней степени усталости тяжелые мысли мешали заснуть. Его глаза привыкали к темноте, и в скором времени он смог различить лицо Кастиэля, что спал спокойным сном на другом кресле. В конечном итоге человек имеет свойство переставать удивляться тому, что уже случилось, потому что исправить прошлое он не в состоянии. Да и не был виноват Дин в том, что Кастиэль увязался за ним. Дай ему шанс пережить тот день снова, и он все равно нанес бы тяжкие телесные немцу, пошел в психбольницу и вытащил человека из петли. Это не подлежало никакому сомнению, конечно, но все же тихое сомнение скреблось изнутри – а так ли вообще он поступил, а может, был иной шанс. И он снова возвращался к утру, снова вспоминал, пока не понял в предрассветный тихий час, что проблема этого дня была совсем не в этом дне. А в том, как жил Дин Винчестер до того.
Наконец сон сморил и его.
***
Кастиэль проснулся, когда еще во сне понял, что его не будит громкий сигнал по общей системе оповещения. Наоборот, вокруг стояла удивительная тишина. Она была приятна для Кастиэля, как шум улицы. Он вспомнил все, что случилось прошлым днем – это было самое лучшее, что с ним когда-либо случалось. Кастиэль никогда не чувствовал себя таким живым. Он лежал, свернувшись клубочком, но это не помогало ему согреться. Холод – вот, что мешало ему и дальше лежать без осознания того, что кто-то имеет власть и над его утром. Где-то запели птицы. Ничего прекраснее Кастиэль в своей жизни не слышал, ведь фильмы никогда не оставляют внимание на простых звуках. Он открыл глаза, пытаясь прислушаться, но вместо этого случайно переключил свое внимание на Дина. Кастиэль не сомневался, что Дин из хороших людей, а потому мог спокойно смотреть ему в глаза и на него вообще. Он с любопытством обнаружил, что Дин удерживает правой рукой рукоятку пистолета, который уж точно Кастиэлю знаком, ведь фильмов про бандитов было больше всего. Он задумался, можно ли счесть Дина бандитом просто потому, что у него есть «пушка». Это смешное слово очень подняло Кастиэлю настроение, и он хотел сесть.
Но если бы он сел, он бы не видел так хорошо лица Дина. А мог ли он вообще вставать без приказа? То, что он сейчас ехал вместе с Дином, делало именно Дина тем, кто должен говорить Кастиэлю, что и как делать. Но если он спал, то как быть Кастиэлю? Раздираемый противоречиями, Кастиэль снова лег на бок, подбородком прижавшись к чуть вогнутому краю сидения. У него не было теплой куртки, как у Дина, и тем более босые ноги легко замерзали, так что Кастиэлю снова пришлось искать способ абстрагироваться.
Поэтому он взял свою тетрадь и фломастер за неимением ничего другого. Ему пришлось сесть, потому что лежа он рисовать не мог, и сложить ноги под себя, одновременно и согревая. Он не касался фломастером бумаги до тех пор, пока не нарисует образ Дина так же, как и розы в своей голове. Он предавался этому с таким удовольствием, что перестал ощущать даже прохладу утра. Птицы пели все громче и громче, и Кастиэль не смог бы вспомнить момента в своей жизни ярче, даже если бы очень захотел.Он подбирал оттенки, сложив руки на тетради, пока не понял, что оттенков в Дине тысячи. От смуглого телесного до рыжих веснушек, которые так нравятся Кастиэлю. Ему все еще нравится смотреть на Дина. Он точно не роза, потому что в розе, помимо колючек, есть еще и прекрасный цветок, а у Дина вместо этого очень большой невидимый щит. Кастиэль представил цветок в виде щита и колючек, после чего улыбнулся. Образ был так сложен, что Кастиэль потратил часа два, без всякой бумаги наслаждаясь идеальными линиями, которыми он рисовал в своем воображении. Дин был образом из неправильных, неровных линий, но вместе они неожиданно превращались во что-то очень живое, стоило добавить им красок. Окна машины давно запотели, так как собой Кастиэль нагревал все маленькое пространство.
Это только тот, у кого есть в жизни представления о целях, может о чем-то жалеть. У Кастиэля их не было, потому что он и не знал, зачем живет. Он даже не спрашивал, просто жил, и потому быть здесь для него было так же естесвенно, как оказаться снова в больнице. Нет, он конечно бы туда не хотел и, наверное, если бы Дин оставил его где-нибудь, еще долгое время оставался на свободе, прежде чем вернулся. Заскучал бы и по Гарту, и Барону, и маленьким девочкам, и так или иначе вернулся, потому что несправедливо лишь ему получить свободу. Они, конечно, не так умны, как сам Кастиэль, и контролируют себя еще хуже, но они все равно люди и имеют право на такое утро.
Когда Кастиэль осознал, что он не может подобрать цвет для веснушек, он забрался на кресло повыше и склонился к лицу Дина. Смешными пятнышками чуть светлее тона кожи они то тут, то там целыми гроздьями покрывали щеки, нос и даже задевали верхнюю губу. Интересно, чем больше веснушек, тем добрее человек? Кастиэль не был в этом уверен, но он никак не мог поверить, что такое чудо никак не ощущается при прикосновении. Он погрел собственные руки, не жалея, чтобы Дин его пугался, проснувшись, после чего осторожно протянул руку и прижал кончики пальцев к самым большим скоплениям на щеках. Они действительно совсем не ощущались. Но нарисовать их даже в своем воображении было невозможно, потому что если бы Кастиэль нарисовал и их, в Дине не осталось бы ничего, что он мог бы разглядывать так долго.
Поэтому он перестал рисовать, свято уверенный, что видел весь образ Дина целиком.
***
Дин проснулся, когда в машине стало совсем невозможно находиться. Жаркое летнее солнце наконец вышло из-за деревьев и светило на машину почти час. Дин открыл глаза и обнаружил, что Кастиэль все так же смотрит на него. Кастиэль был бледен, но упрямство в нем пока побеждало. Стоило Дину двинуться, как он едва не получил тепловой удар – в машине было не открыто ни единого окна. Он хотел спросить Кастиэля, раздражаясь, однако понял, что это глупая затея, ведь Кастиэля никогда не учили открывать окна в машинах. Он тут жде рванул свою дверь, впуская воздух не менее теплый, после чего, стаскивая куртку, обошел машину и открыл дверь Кастиэля. Парень не соображал ничего, впервые подвергшись влиянию такой температуры. Он даже не смог удержаться за Дина, тут же падая на ослабевших ногах.
– Почему ты не вышел из машины? – только и спросил Дин, потому что уж это точно было выше его понимания. – Какого черта, Кас? – сам того не замечая, он назвал парня сокращенным именем. Это подействовало лучше тени. Кастиэль моргнул и, поморщившись, поднял на него взгляд. Он не смог ничего сказать, потому что не был, подобно Дину, предостережен сном от отчаянной жажды. Хуже всего было то, что в машине у Дина не было ничего, кроме ящика пива, и то раскаленного. Кто знает, не станет ли от него хуже тому, кто всю жизнь просидел на таблетках. Он оставил Кастиэля в тени деревьев. Прошлым вечером он не видел, в каком месте вообще остановился, но предполагал, что если есть лес, значит река тоже должна быть, особенно учитывая такую удобную колею для съезда с дороги. Он вернулся к Кастиэлю, чтобы сказать, куда он ушел, когда обнаружил, что Кастиэль реагирует как-то слишком странно. Он сжался, как, бывает, ребенок перед наказанием, которого он не заслужил, но уже знает, что не избежит. – В чем проблема? – спросил он уже мягче,садясь на траву рядом. Подул хоть какой-то ветерок, но без реки не было никакого шанса избежать перегрева – они его уже заработали.
– Я не знал, что мне можно делать, – только и ответил Кастиэль, отказываясь даже смотреть на Дина. Он, вероятно, был испуган, но Дин понятия не имел, чего можно бояться. Они просидели в молчании несколько минут, прежде чем Дин осознал, что есть кое-что. Он сам. Но разве он повел себя как-то иначе, чем обычно? – Я не хотел, чтобы так вышло.
– Ты тут причем? – нахмурился, не понимая, Дин. Ну не знал, как, не открыл, перегрелись, – проблем было не намного больше, чем у них уже было. Ответом ему было только голодное урчание живота Кастиэля. Кастиэль нехорошо покраснел и вовсе отвернулся.
– Ты же меня вытащил, чтобы оставить, верно? – Кастиэль сжался еще сильнее, стараясь и вовсе занять как можно меньше места. Дин даже не сразу понял, о чем он говорит, но его гневную тираду прервал звонок мобильного, что оставался в кармане джинсов. Не предчувствуя ничего хорошего, Дин ответил на звонок:
– Да, Бобби.
– Дин, я понимаю, что это твой способ уходить от проблем, и я могу его объяснить для окружающих. Я знаю тебя так долго, что способен на это. Еще день, и Кастиэля объявят в розыск. Твоя фотография и имя появятся во всех телевизорах и газетах страны. Ты знаешь, что это значит, Дин?
– Что меня пытается отследить по звонку полиция и что мой отец об этом узнает. Но я не крал вашего парня. Кастиэль, скажи им, – он протянул телефон Кастиэлю, но того словно парализовало. Он смотрел на телефонную трубку так, словно она была ядовитой змеей.
– Дин, ты меня слышишь? Кастиэль не разговаривает. Он никогда не выходил на улицу, ни в детстве, ни в больнице. Он не знает, что за мир его окружает, – Дин сбросил звонок, понимая, что еще бы чуть-чуть, и по сигналу мобильного их бы легко обнаружили. Но он не знал, успел ли он или ему так показалось. Он убрал телефон и посмотрел на Кастиэля в ожидании ответа.
– То есть как это – не разговаривает? – спросил он самым спокойным тоном, на который был спокоен. – Если бы ты заявил, что я тебя не крал, у нас было бы гораздо меньше проблем. И первая из них – я тебя не крал, черт возьми! – тут он сорвался.
Кастиэль онемел совершенно. Он даже не смог ответить. В его глазах был такой ужас, что и представить было нельзя, что простое повышение голоса так на него подействует. Когда Дин сел на корточки, не зная, как это исправить, Кастиэль упал на руки назад, мгновенно отодвигаясь от Дина.
– Я не хотел повышать голос. Это бывает, когда не можешь контролировать ситуацию, – мягко проговорил Дин, поднимая руки и так же опускаясь на колени перед ним. – Я не хотел повышать голос, – повторил он еще тише, так, чтобы хоть это привлекло внимание Кастиэля. Темно-синие глаза стали еще темнее и шире, а сам Кастиэль замер. – Я не собираюсь тебя оставлять или возвращать. И за то, и за другое мне грозит срок, потому что я был на досрочном за когда-то хорошее поведение. Он у меня уже есть, этот срок, если я не успею добраться до моего отца. У него достаточно возможности, чтобы разрешить этот вопрос. Я не самая лучшая компания для путевки в жизнь, Кастиэль.
По Кастиэлю трудно было сказать, верит он словам Дина или нет. Но медленно, очень медленно он начал расслабляться, хотя все еще ничего не мог сказать. Он осторожно сел ровнее, тем самым ближе к Дину, чем показал – поверил.
– Я не знаю, как разговаривать с другими людьми, – произнес наконец Кастиэль, проводя рукой по траве. – Я случайно заговорил с тобой. Но с другими это слишком тяжело, мне хватало жестов, – он не стал больше ничего говорить, да Дин и не стал просить. Он поднял Кастиэля, предложив ему руку, после чего наугад пошел сквозь небольшой лесок, надеясь, что река там все же будет. Очень скоро влажная земля подсказала, что направление было выбрано правильно. Какие-то минуты, и в мгновение ока перед их взором предстала неширокая заросшая речка. Плавать в ней в любой другой день Дин ни за что бы не стал, но в данном случае у него не было выбора. При свете дня и в спокойной обстановке он наконец-то сумел рассмотреть непрошенного попутчика. Кастиэль был болезненно худым, даже слишком, и потому его действительно можно было принять за ребенка. Огромные из-за худобы глаза смотрели всегда прямо и открыто, но теперь Дину было понятно и это: он не хотел бы спрашивать о том, почему Кастиэль никогда не оказывался на улице. Недаром он оказался в психушке. Но ведь, с другой стороны, он не из этих опасных психов, он лишь другой. Не такой, как обычные люди. Почему за это его тоже должны запирать? Дин не осознавал в тот момент всей картины, лишь мимолетно отмечал и синяки под глазами, и проступающие вены над веками, и бледные губы, почти теряющиеся в цвете лица, бескровные щеки и слабую хватку, но он никогда не умел складывать вместе очевидные факты. Он списал это на жизнь в психушке. Она, наверное, не способствовала оздоровлению.
Он непонимающе посмотрел на Кастиэля – парень был зачарован… Но и только. Может ли быть так, что он даже не понимает, зачем Дин привел его сюда? Пожалуй, поздновато для купания, да и вода могла быть холодной, но кто знает, как тепловой удар скажется на нем. Это Дин может получать до трех таких за один день, будучи, сколько себя помнил, на улице. Но этот несуразный и неловкий человек заставлял Дина приглядываться к тем деталям жизни, которые для Винчестера уже были сами собой разумеющимися.
Дин, вздохнув, потянул мокрую футболку через голову. Не самая лучшая идея, но без личного примера он Кастиэлю не объяснит. По части педагогики и терпения был Сэм. Дин шел напролом и не отличался способностью к поиску легких путей. За футболкой последовали и джинсы, когда пристальный взгляд Кастиэля застал Дина врасплох. То есть он не был стеснительным, конечно, но не выглядело ли это как совращение психически слабого? Тьфу, что он вообще привязался к этому психически слабому! Просто у Кастиэля не было никаких моральных представлений, вот и все. А взгляд нервировал. В основном потому, что не скрывал откровенного, почти детского восторга.
– Просто повторяй, хорошо? – сам теряя уверенность, предложил ему Дин. Кастиэль потянул футболку наверх, что было похоже на отработанное движение. Могло быть гораздо хуже. Хотя он был достаточно сообразителен, чтобы добраться за Дином до квартиры незамеченным. Как, черт возьми, Дину вообще стоило его воспринимать? Теперь не было никакого шанса на то, чтобы его вернуть. А бросить… Не было ни одной мысли и не могло быть. Дин не из тех людей, кто так просто отмахивается от проблем. В конце концов, он воспитывал Сэмми, пока имел на это право. Может, воспитает еще одного.
Поэтому он, отбросив обычные мысли о неловкости, подошел к Кастиэлю. След от былого страха заставил Дина испытать вину, но он не любил слишком много о чем-то размышлять. Он подал Кастиэлю руку, пока тот стягивал уже посеревшие больничные штаны. Ребра, однако, не проступали, несмотря на самые страшные ожидания Дина. Кастиэль оказался скорее просто на грани стройности и худобы, так что кормили, наверное, в больнице действительно неплохо. Мягкая линия живота сочеталась с полным отсутствием лишней жировой прослойки, и он был скорее даже гармоничен обнаженным, чем пугающим и вызывающим сострадание. Так что Дин едва не сделал рефлекторный шаг вперед – доверяющий ему парень с какой-то особенной изящностью и определенно уникально гармоничным телом, которое так отвечало его характеру, мог стать для Дина проблемой. В основном потому, что желание защитить разом перешло в какую-то другую сторону, натолкнувшись на поставленную в моменте мгновенного страха невидимую стену – нет. Кастиэль даже не подозревал ни о чем. Он покорно вытянулся на солнце, смотря на Дина снизу вверх. Он прищурился от ярких лучей солнца и ни о чем не подозревал.
