Текст книги "Земля обетованная"

Автор книги: Сергей Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Сейчас ему было стыдно за себя. «Вот так, бесцельно, ради корысти, а то и просто ради забавы, бравады и похоти мы и уничтожили всё, что давал нам Бог», – подумал старик.

Он рассказывал детям о городах, о деревьях, реках и озёрах, о животных и рыбах. Наконец, он устал и прекратил свой рассказ. Все молчали, они никогда этого не видели, а потому пытались вообразить. Пытались представить, что такое животные и, как они бегают на четырёх ногах, что такое птицы и, как они летают по воздуху. Они пытались понять, как выглядит трава и, как она растёт на земле. Ведь она должна засохнуть и сгореть.

– Дедушка, – вдруг спросила Настя, – а почему, когда люди жили хорошо, они стали жить плохо?

– Не знаю, – ответил, застигнутый врасплох, старик, и, подумав немного, продолжил: – Наверное, потому, что хотели жить слишком хорошо. Ну, ладно, на сегодня хватит, давайте спать.

Так неспешно шли дни. Дождь то усиливался, то ослабевал, но не прекращался. Пока их убежище не давало течи, и они чувствовали себя в нём уютно. Но дни сокращались, и с их уменьшением становилось холоднее и холоднее. Дождь всё чаще сменялся градом. Он начинался с заходом солнца и переходил в дождь к полудню. От этого на земле образовывалась толстая гладкая корка наледи. Вода поднялась почти на два метра, и пока горошины града в ней таяли. На земле же они скатывались вниз с холма и образовывали большие кучи причудливой формы.

4.

Землянка имела овальную форму крыши, и град не скапливался на ней. Пока им ничто не угрожало. Главные опасности были впереди, когда град перейдёт в снег. Мягкий и пушистый, он ровным слоем покрывал местность, а солнце, слегка подплавляя его, образовывало на поверхности корку. Так создавался многослойный пирог, который своей массой мог обвалить потолок. Обычно с наступлением морозов прекращался и снег. Это был период затишья, который длился почти месяц, потом наступал период ветров, снова сменяющийся снегопадами, затем градом, затем дождями и, наконец, периодом тепла, который быстро переходил в жестокую засуху. Вот именно в период затишья старик и планировал поход за дровами. Парни прикопали их на вершине стоймя, иначе их не найти под коркой снега. Он уже придумал, как они вывезут эти бревна. Они используют оглобли и сделают из них подобие саней, на которых и перевезут драгоценное топливо. Сейчас он с парнями возился над их сооружением. Юсуп с Кахой ножами скоблили жерди, делая из них полозья, он же, порывшись в своём ящике, отыскал две металлических пластинки. Эти пластинки он решил закрепить по середине жердей, чтобы сани не сползали вбок на скользкой поверхности. Взяв одну пластинку, он начал ковырять её острым углом по центру жерди, чтобы сделать паз, в который она будет вставлена. Когда он уставал, его сменял Лёша. Хотя работа эта была нудной и довольно трудной, он с удовольствием исполнял её. Время незаметно летело, и наступил вечер. После ужина они перенесли плёнку к двери и привалили ею дверь. Надо было беречь тепло. Закончив с этим, дети вновь потребовали сказку. И старик вновь начал свой рассказ.

Воспоминания возвратили его к временам юности. В восемнадцать лет его призвали в армию и отправили в Афганистан. Шёл предпоследний год войны, и он, только закончивший подготовку, водитель попал в автороту. Ему вручили бензовоз, точнее автотягач, переоборудованный в бензовоз. Он вспоминал свой первый марш в Кандагар. До этого он ни разу не водил такую огромную машину, тем более, гружёную одиннадцатью тоннами керосина. На ДП их немного погоняли, для порядка. Всё снаряжение: бронежилет, боеприпасы, шашки сигнальные и дымовые, оружие – весило почти сорок килограмм и гнуло к земле. Наконец, все формальности были завершены, и колонна тронулась в путь. Всё здесь было не так. Дорога была разбита на столько, что скорость движения не превышала двадцати километров в час. Быстро наступала жара, и к обеду в кабине становилось как в духовке – под шестьдесят. Хотелось пить, бронежилет, подпрыгивающий на кочках, бил по животу и бёдрам, ноги горели в кирзовых ботинках.

Зашли в кишлак. Глиняные мазанки без забора и признаков растительности вокруг сменили высокие дуваны с узкими проходами между ними. Откуда ни возьмись, появились пацанята. Они подбегали к машинам и, повиснув на бампере, откручивали фары и подфарники, причём делали это голыми руками. Часть мальчуганов бегали перед головной машиной, сбивая и без того невысокую скорость движения. Внезапно дверь открылась, и маленькая худая рука схватила снятые им ботинки. Он растерялся на мгновение, и этого было достаточно, чтобы ботинки побежали в ближайший закоулок. Тогда он затормозил и выскочил из машины. От неё уже убегали сорванцы с фарами в руках. Тут он услышал, как открывается другая дверь, и кто-то быстро лезет внутрь кабины. Он метнулся назад и поймал за шиворот воришку, уже прихватившего его вещмешок. Вырвав из рук сорванца мешок, он дал ему такую оплеуху, что тот кубарем полетел в пыль. Но это не отпугнуло других. Тогда он стрельнул в воздух, но и это не возымело воздействия. Пацанята, смеясь и что-то нахально выкрикивая, опять облепили машину. Спас положение водитель, подъехавший сзади. Он быстро вскинул автомат и начал стрелять по мальчуганам. Те бросились врассыпную и мгновенно исчезли.

– Ну что мул, покоцали тебя? – начал он с ухмылкой. – Будешь хлеборезкой щёлкать, без штанов оставят. Народ ушлый, боятся только конкретной пули. Только смотри, не попади в бочу, а то потом бакшиш платить придётся. Знаешь, что такое бакшиш? Дань или подарок, что-то в этом роде. Разборки будут большие, как убил, как задавил, не дай Бог боча окажется сынком авторитетного человека. Тогда хана, тебя прописали. Где бы ты ни прятался, вычислят везде. А так, если простой, платить придётся. Старейшина скажет сколько, столько и будешь платить, но не меньше трёх бочек керосина и мешка риса. Прикинул косяк? Тогда поехали.

Зашли в ДП. Наконец-то можно было размять ноги, снять бронежилет, помыться. После построения выделили время на проверку машин, мелкий ремонт и купание. Не прошло и получаса, как начали появляться афганцы. В колонне началась какая-то возня. Одни солдаты подходили, о чём-то переговаривались, уходили, подходили другие, потом менялись афганцы. Появился замполит колонны, стрельнул по ним, все разбежались, правда, не далеко. Похоже, все привыкли к этому, и всё выглядело так, как будто это обычная повседневная жизнь. То были совершенно другие люди, не такие как мы, но совсем не походили на врагов. Казалось, все их интересы сводились к тому, чтобы добыть из проходящих колонн всё, что только можно, и этот процесс торговли был неотъемлемой частью существования ДП. Через некоторое время появился ещё один афганец, уже на мотоцикле. Он направился к машине ротного, не обращая внимания на остальных. Возле мотоцикла остались ждать его какие-то люди. Некоторое время мужик этот о чём-то говорил с ротным, потом вышел из машины, сделал знак своим людям, и те потащили какой-то мешок. После чего, ещё побыв немного с начальником, афганец удалился. Это был главарь дружественной банды. Таких банд по трассе было несколько, они контролировали каждый свой район. Многие проблемы решались через них, особенно разборки с убитыми и подрывы. Они как бы обеспечивали некоторую безопасность, но, конечно, не бескорыстно. У них был свой бизнес.

5.

После ужина назначили охранение. Как он и предполагал, его туда определили первым. Один час ему предстояло охранять колонну. Один из шести, отведённых на сон. Подъём был рано в четыре, потом завтрак, и в пять колонна тронулась в путь. И опять двенадцать часов в раскалённой кабине. Через четыре дня зашли в «пустыню», так назвали последний ДП перед Кандагаром. Впереди была знаменитая «зелёнка». Он много выслушал рассказов о ней, а теперь и ему предстояло самому пройти её. Существовало поветрие среди военных водителей: кто не был на «зелёнке», тот ЧМО.

Пыль здесь была по щиколотку и от любого порыва ветра поднималась плотной стеной, закрывая солнце. «Пустыня», действительно, была пустыней. Практически никакой растительности и воды, кроме сухого русла реки. Пыль подымалась, окутывая всё вокруг. Всё было в пыли, включая и еду. Утром выдвинулись на КП. Колонна должна была заходить первой, но что-то случилось, и движение не разрешали. Перед колонной стояла группа машин афганцев. Некоторые машины ещё крепкие, хотя старые, «Мерседесы» и «Доджи», остальные – «бурбухайки», то есть собранная из останков разных машин техника, вместо кабины – деревянная площадка с широкой лавкой вместо сидения.

Афганцы в ожидании проезда кипятили чай. Солдаты от безделья пытались с ними общаться. В основном это были пуштуны, но кое-что понимали по-таджикски, что-то по-узбекски, что-то по-русски. Так и беседовали, выискивая знакомые слова и помогая жестами. Они шли в Пакистан из Герата. Один из них бывал в Москве проездом. Ездил в Германию за машиной.

Через час начали пропускать колонны. Сейчас машины запускали с дистанцией в сто или триста метров. Скорость движения должна быть максимальной. В месте, где колонный путь выходил на бетонку, располагался кишлак. За его дуваном шла мирная жизнь, дети играли, женщины стирали бельё и готовили пищу. Как только кишлак кончался, справа и слева от дороги нескончаемым металлическим забором лежали искореженные танки, БМП, бензовозы, грузовики и другая военная техника. Развороченные взрывами или сгоревшие, они, возможно, стали могилой для многих солдат и офицеров. Жуткая картина былых трагедий усиливалась разбросанными по дороге гильзами, хвостами мин и стоявшим по одной стороне дороги боевым охранением.

Вдруг эту жуткую тишину нарушил треск отдалённых выстрелов. Впереди идущая машина начала оседать на бок и терять ход. Были пробиты колёса. Но она продолжала двигаться вперёд. Ожило боевое охранение, ухнул выстрелом танк, треск пулемётной очереди неприятно ударил в уши. Ему хотелось нажать на педаль, но впереди шла машина, и надо было держать дистанцию. В кабине понять было не возможно, кто и по кому стреляет, казалось, что все стреляют по нему, и спрятаться было не куда в этой жестяной коробке. Ему вдруг представилось, что он кабан в тире и кто-то, потехи ради, упражняется на нём в меткости. Покрышки впереди идущей машины превратились в лохмотья, и она уже не ехала, а тащилась по дороге. Вдруг охранение перенесло удары в противоположную сторону. В этот самый момент раздались выстрелы справа. Из емкостей впереди идущей машины струями потёк керосин. Он услышал щелчки впереди и сзади себя. «Хоть бы не загорелась, хоть бы дотянул», – думал он, со страхом глядя на идущий впереди бензовоз. Дошли до элеватора, здесь было место, где можно было съехать в сторону. Бензовоз съехал с дороги, освободив проезд. Колёса дымились, из-под капота валил пар. Водитель выпрыгнул из машины и побежал к БТРу охранения. Он же облегчённо вздохнул и прибавил газу. За элеватором находилась «чёрная площадь». Множество улочек выходили к ней, причём большая часть из них уходила в горы. Многие, преодолевшие "зелёнку", заканчивали свой маршрут здесь, расстрелянные почти в упор. Много бойцов охранения получили здесь пулю из-за дувана, либо выстрел из гранатомёта. А дальше начинался Кандагар. На узких улицах древнего города сновали автомобили, магазины распахнули свои двери, заманивая покупателей, куда-то двигались толпы людей, сновали туда и сюда пронырливые рикши. Как-то несуразно в этой толчее смотрелись танки и БМП охранения. Если бы не они, то, казалось, что никакой войны нет. Правда, кое-где были видны развалины и дыры от снарядов в стенах, но они не могли заглушить ощущение кипучей бурной жизни восточного города. За городом колонна собиралась, чтобы идти в аэропорт. Там он осмотрел машину. Пуля пробила перёд машины, под панелью, вторая попала в спинку пассажирского сиденья.

Это было его первое боевое крещение. Потом были и другие. В этих походах он много размышлял о тех людях, против которых ему приходилось воевать. Мир их был совершенно другой, по нашим меркам убогий, нищий. Они довольствовались горстью риса в день, многие никогда не ели ни масла, ни мяса, ни молока. Но при этом обладали неимоверной выносливостью и силой. Он был свидетелем, как они окручивали гайки без ключей, голыми руками, удирали с тяжеленными мешками так прытко, что солдаты не могли их догнать. Удивлялся усердию и трудолюбию афганцев. Кувшины и блюда, которые они делали из гильз от снарядов, поражали красотой, они пахали сохой, убирали серпами, а обмолачивали цепами, как сто и двести лет назад. Жилища их представляли собой глинобитные мазанки с окнами, затянутыми пузырём, и костром вместо печи. Многие носили вместо обуви, вырезанные из покрышек тапочки. Что мы от них хотели, кто из них враги, и для кого мы друзья, было не понятно. Что мы собирались дать этим «друзьям» – не известно, но для многих из них война стала средством к существованию. Одни скупали или воровали военное имущество, другие продавали всякую мишуру солдатам, третьи выходили на «зелёнку» или на перевалы и зарабатывали отстрелами. И в этой круговерти человеческая жизнь превратилась в товар. Чем больше убитых, тем больше денег, на которые можно прокормить большие семьи. Мы уже для них были не враги, а источник дохода, товар. Для нас же они были не известно кем. Если бы они посягали на нашу землю или свободу, то были бы врагами. Но ведь они жили на своей земле и на нашу не посягали. А посему аборигены исправно расставляли мины и устраивали засады. То, о чём он представлял там, на гражданке, исчезло в тяготах повседневности. Не было здесь никакой героики, которую несут фильмы, а был занудный и тяжёлый труд, пшёнка с пылью, вечная дизентерия, да ожидание подрыва или нападения.

Он вспоминал, как однажды расставался с жизнью. На его машине пробило два колеса, и он ждал техническое замыкание. Когда ремонтники подъехали, колонна уже ушла, и они остались на трассе одни. Только сняли колёса, как послышалось хрюканье приближающейся мины. Первым был недолёт. Мина хлопнула метрах в пятидесяти. Зенитчики замыкания развернулись для стрельбы, но не могли найти цели. Стреляли с закрытой позиции навесом. С третьего выстрела душманы пристрелялись. Мины начали падать рядом. Пришлось оставить машины и перебираться в кювет. Но и это укрытие не могло спасти от мин. Огонь перенесли дальше, и мины теперь падали за ними. Вдобавок «духи» начали обстрел из автоматов, пытаясь поджечь бензовоз. Начальник приказал стрелять по целям. «Духи» притихли, только мины швыряли. Прапорщик побежал к зенитке и перегнал её в кювет. Рация не работала, горы экранировали сигнал, и связь отсутствовала. Он загнал в кузов зенитчика, и приказал молотить бронебойными, рассчитывая сокрушить камни, за которыми могли прятаться «духи». Это возымело некоторое действие, но не надолго. Похоже, «духи» поставили второй миномёт. Мины шлёпали чаще, с шелестом разбрасывая осколки. Они залегли между зениткой и дорогой. Это укрывало от осколков. Зенитка потеряла три колеса, и теперь они с ужасом ждали, когда какая-нибудь мина попадёт в них. Вдруг сзади раздался гулкий взрыв. Это стрелял танк, находившийся метров в четырехстах. Сделав два выстрела, танк разогнал душманов. Оказалось, что он там был в секрете, а бойцы, нажравшись тушёнки, храпели всё это время, пока по ним стреляли. Только выстрелы зенитки разбудили их. Пока танкисты сообразили, пока залезли в танк, разобрались, в чём дело и куда стрелять, они там, в кювете, уже раз десять прощались с жизнью. Почти до темна, провозились с колёсами. Потом пришла другая зенитка – ротный прислал. Двигаясь на ДП, он в очередной раз размышлял о смысле их пребывания в этой дикой стране. Но, может, с высот кремлёвских политиков это и имело какой-то смысл, со своей солдатской «колокольни» он рассуждал так: «Если все эти люди собираются на «зелёнке» для того, чтобы одним стрелять по «шурави», везущим грузы, а другие стреляют по тем, которые стреляют по ним, то, если не ездить, то и стрелять никто не будет». Однако они ехали, ведомые неизъяснимым долгом, стреляли в людей, не причинившим им лично никакого вреда. Этого требовал интернациональный долг. Он впервые начал задумываться о том, почему чужая воля толкает людей на эти массовые убийства, что за этим лежит, почему одни принимают решения, а другие платят за них жизнью. С каждым рейсом романтика войны всё более и более растворялась. Жара, многочасовая езда и постоянное ожидание угрозы, сильно угнетали психику. Угроза же таилась везде, на каждом метре пути, потому что кроме засад ещё были мины, и, наезжая на каждую ямку, в глубине души звучала одна и та же мысль: «Хоть бы пронесло». От постоянного напряжения многие просто тупели, входя в какое-то депрессивное состояние, от чего теряли бдительность, что часто становилось причиной их гибели. Подрыв был страшнее обстрела, потому что подрывы – это минимум калека. Колесо на КАМАЗе находится под сидением, и при взрыве, даже если осколки не причинят вреда, сиденье бьет по заднице так, что позвоночник ломается, а внутренности отрываются. Одного пацана «духи» на «зелёнке» вычислили – подорвался на фугасе. Кабина отлетела метров на пятьдесят. Когда подошли к ней, то в кабине нашли много «афошек» (афганских денег), а паренёк весь целый был, ни одной царапины, только словно «жидкий». Все кости были раздроблены. Похоже, у «духов» денег занимал, а денег или товара не отдал. Жадность сгубила. У «духов» правила строгие: сказал – сделал, не сделал – пуля.

Лучшей машиной в этом деле оказался КрАЗ. Он своими «лаптями», наезжая на «противопехотки», гасил ими взрыв, а на фугасе у него просто отлетали в сторону колёса. Был у него знакомый водитель из "военторга". Тот на своём КрАЗе трижды подрывался, из них два раза на фугасе. Правда, последний раз КрАЗ всё-таки развалился. А он ничего, немного контузило…

Однажды они стояли на Чаре, потому что шлагбаум закрыли. Один паренёк решил посмотреть, почему стоим. Он был «пристёгнутым» с Лошкарёвки, так прозвали кишлак Лашкаргах, поэтому не знал, как его зовут. Въехал на высотку, а там фугас «духи» на БМПешку поставили. БМП в этот раз в другое место направили, зато этот бедолага «нашёл» фугас. Морду УРАЛу разворотило хорошо, колесо метров на сто улетело. Пацану половину ляжки оторвало. Кровь шпарит, артерию в паху порвало. Вытащили его из машины, а жгут наложить не удавалось. Жгут не доставал до места, где можно было перетянуть. Ребята зажимали артерию пальцем. Побежали за носилками. На этой жаре мясо на глазах обвяливалось и чернело. Мерзко пахло гарью, кровью и горелым мясом. Паренёк был без сознания. Прилетел вертолёт, прибежали санитары, поставили зажим, сделали пару уколов и, забрав пострадавшего, улетели.

Когда начался вывод войск с юга, войска уходили, оставляя гарнизоны перепуганным и растерянным афганцам. Они тут же сдались талибам. А он покидал эту страну с непонятным чувством грусти. Хотелось домой и хотелось на марш. Почему так было, он не мог объяснить, наверное, привык. Вместе с войсками на родину возвращалась эта новая, ранее неведомая смесь войны и торговли. Вскоре она бурно расцветёт на просторах бывшего Союза. Сейчас, когда они пересекли границу, наконец, почувствовали какое-то облегчение, это постоянное напряжение начало проходить. То, что будут показывать потом, в феврале, совсем не походило на их реальность. Разодранные и покорёженные автомобили тащили на себе мёртвых своих собратьев. Картина была удручающей.

6.

Старик почувствовал сухость во рту и закончил рассказ. Он попросил воды и, выпив кружку, отправил всех спать.

– Дедушка, – спросила любопытная Настя, – а что такое «убивать»?

– Это, когда у человека отнимают жизнь, и человек перестает дышать, смотреть, ходить. Он умирает.

– Как будто засыпает?

– Да, наверно, только навсегда. Тот, кто умер, никогда не просыпается. Все умирают, но когда придёт их время. Как Нина…

– А когда приходит время?

– Об этом знает только Бог. Он даёт нам жизнь, он же её и примет к себе, когда время придёт. И никто не вправе забирать её раньше.

– Деда, а зачем же люди тогда убивают?

Старик задумался. Как он мог объяснить этой маленькой девочке, что причин для убийства множество. Любовь, ревность, ненависть, месть, жадность, корысть, гордыня, жажда власти, просто дурость… Причин много, но оправдания им нет. Все эти, не обузданные страсти, и есть величайшие грехи, с которыми должно бороться, а они, наоборот, поощрялись и лелеялись людьми, пока не обретали высшей степени своего проявления – убийства. Как рассказать об этом ребёнку, и, вдруг, неожиданного для самого себя, он произнес:

– Они не ведают, что творят.

7.

Дожди сменились градом, град снегом. Сейчас, когда интенсивность солнечных лучей была минимальной, снаружи можно было работать. В полдень старик со старшими мальчиками ходили расчищать снег. Рубили топорами и отбрасывали вниз куски спрессованного снега. По скользкой корке они скатывался далеко вниз. Делать эту работу было необходимо для того, чтобы нарастающий слой снега не провалил крышу. Единственное, что доставляло неудобство в работе, это гололёд, поэтому работа шла не быстро. К окончанию работ установилась ясная безветренная погода. Снег больше не падал, а корка, образующаяся при дневном таянии, стала достаточно прочной, чтобы удержать сани. Старик принял решение идти за дровами. Он знал, что этот период не долгий. Приближался период зимнего солнцестояния, после которого погода начнёт обратный отсчёт.

У них были тёмные очки, но не слишком тёмные для зимы, для того, чтобы защитить от бликов отражённых от снега лучей. Но надо было идти, и они пошли. В каждый "шлёпанец" он завернул по два шурупа, что несколько предохраняло от скольжения. За время скитаний он научился собирать и хранить массу полезных вещей, которым всегда находилось применение в нужный момент. Но при этом он никогда не перегружал себя лишним. Сани представляли собой две жерди с металлическими пластинами снизу и соединенными между собой крышкой от ящика. Спереди к жердям привязали верёвку. Запаса еды не брали, обернуться надо было за день. Времени на отдых и принятие пищи не было. Прихватили с собой ремни и ещё одну верёвку.

Вышли затемно, чтобы к полудню быть на месте. Ребята сначала баловались, попеременно везя друг друга на санях, а затем заметили, что старику довольно трудно идти по льду, и усадили его на сани. В общем, до места они добрались раньше планируемого времени, хотя и уклонились немного от маршрута в темноте. Брёвна, сантиметров двадцать толщиной, торчали из снега метра на два.

«Молодцы, – подумал старик, глядя на парней. – Всё сделали правильно, хотя я этому их не учил. Умнеют, становятся самостоятельными».

Старик принялся рубить дерево, ребята же пытались откопать брёвна. Старик остановил их. Времени было мало, чтобы тратить время на эту трудоёмкую работу. Срубленные брёвна сложили на сани и связали ремнями. Только солнце перевалило за полдень, они тронулись в путь. Хлипкое их сооружение скрипело под грузом, и они с трудом тащили его. Парни тянули спереди, а он толкал сзади. Старались двигаться верхом, чтобы было меньше спусков и подъёмов. Половину пути одолели за два часа. Дальше дорога ухудшилась. Глубокие овраги заполнились льдом, образовавшим торосы. Полозья скрипели и сползали вниз. Приходилось упираться сбоку, чтобы не дать им скатиться вниз или опрокинуться. Через час они выбились из сил, пройдя значительно меньший путь, чем рассчитывали. Впереди был последний перевал, дальше холмы становились пологими, и катить сани будет намного легче. Начинало холодать. Немного отдохнув, они снова тронулись в путь. Преодолели подъём и начали спускаться в ложбину. Оставалось подняться наверх, и там начиналась ровная местность. В самом низу сани наехали на торос, и пластины полозьев повисли в воздухе. Сани начали медленно сползать вниз. Старик изо всех сил упёрся в брёвна, стараясь не дать им сползать. Ребята изо всех сил тянули верёвку, стремясь перетащить сани через торос. Внезапно ремешки на шлёпках старика лопнули и, потеряв равновесие, он полетел вниз. Вместе с ним поползли вниз и сани. Ребята изо всех сил стремились удержать их, но те, медленно разворачиваясь, сползали вниз. И они отпустили веревку. Догоняя старика, сани устремились вниз. Сани катились к подножью, а ребята с замиранием сердца смотрели на них сверху. Видимо, что-то попало под полозья саней. Они резко изменили направление скольжения, опрокинулись и, кувыркаясь, пронеслись в полуметре от старика. У подножья они остановились, и старик, скатившись, врезался в них. Кровь текла по его лицу, руки, плечи и рёбра болели. Было больно дышать. Как ни странно, но сани были целы, и даже брёвна не рассыпались. Спустились Каха и Юсуп. Они были напуганы и растеряны, но, когда увидели, что старик жив, облегчённо вздохнули. Старик попытался подняться, но не смог. Боль в рёбрах была нестерпимой. Он застонал, ребята бросились к нему, но он остановил их жестом. Если до темна они не доберутся до дома, то могут замёрзнуть, а потому не до сантиментов, надо было делать дело. Отвязали брёвна, чтобы по одному поднять наверх, ведь всё вместе они бы затащить туда не смогли бы. Очень пригодились верёвки. Парни вырубили несколько ступеней и, привязав бренно, подтягивали его вверх. Затем Юсуп держал бревно, а Каха с концом веревки лез на верхнюю ступень и натягивал верёвку, потом к нему поднимался Юсуп, и они тянули бревно вместе.

Одно за другим брёвна оказались наверху. Лежащий без движения старик начал замерзать. Они подняли его и положили на сани, растерли руки и ноги. Кровь медленно разливалась по жилам, и старику стало теплее. Начинало темнеть, когда, уложив брёвна, парни положили старика сверху и накрыли его своими куртками. Ребята уцепились за верёвку и потащили сани, что есть сил. Но, как бы быстро они не шли, темнота быстро сгущалась, и становилось холодно. От их тел валил пар, но пальцы рук мерзли и начинали деревенеть. Они тянули сани, поочередно тряся кистями, пытаясь тем самым их отогреть. Согревшийся было старик, снова стал мёрзнуть, от холода ломило руки и ноги. «Пока ломит, значит, ещё не отморозил», – думал старик и терпел боль. Наконец, впереди засветился огонёк. Это дети зажгли лампу, хотя он им об этом не сказал. И он был рад, что они проявили самовольство. Через двадцать минут они были дома. Его аккуратно сняли с саней и занесли в землянку. Здесь было теплее, чем за дверью, по крайней мере, положительная температура. Невзирая на то, что окончательно замёрзли, парни закрепили сани, чтобы они случайно не скатились. Только после этого оба зашли внутрь землянки.

Старик видел, что одним растиранием уже не обойтись, и приказал затопить печь. Сейчас им всем нужен был горячий ужин, и он решил отварить картофель. Парням выделили по большой картофелине, остальным по маленькой. Гриша аккуратно сложил костёр, и через пять минут котелок уже висел над огнём. В землянке теплело. Свет от пламени слабо освещал землянку и создавал обстановку домашнего уюта. Девчата растерли Юсупа и Каху, и они уже радостно болтали, делясь впечатлениями о походе. Когда картошка сварилась, героям вручили по большой картофелине и налили в кружку горячий картофельный отвар. Старику картошку помяли в бульон, и Марина покормила его с ложки. Горячая гуща согревала внутренности и, разомлев, старик задремал. Проснулся он, когда уже было светло. За столом сидел Каха и резал свёклу кубиками. Делал он это размеренно и важно, нарезая кубики как можно мельче.

«Смена растёт, – подумал старик и улыбнулся. Боль стала меньше, но вдох ещё отзывался резкой болью. Он ощупал грудь, нажимая по очереди на рёбра. Два из них явно были сломаны. – Легко отделался. Было бы хуже, если бы сломал ключицу, руку или ногу».

Брёвна заносили в землянку и пилили пилой. Ручка, которую они к ней приделали, была хлипкой, но, тем не менее, за два дня они их перепилили. Если топить каждый день, то хватило бы на две недели, но топить они будут через день, а потому этого запаса должно хватить на месяц. С учётом ранее сделанных запасов, можно растянуть на три месяца.

Через неделю старик уже мог сидеть, а к концу второй поднялся. По этому случаю, он решил сварить рисовую кашу. Конечно, это был жиденький рисовый бульончик, но в меру посолённый, да ещё и в увеличенной порции был истинным праздником желудка. Дети, впервые попробовавшие рис, остались очень довольны. Он и сам любил все блюда из риса, но, к сожалению, запасы его были очень малы. Как всё-таки мало надо для счастья человеку. Немного тепла, немного еды, немного воды, внимания или заботы. И он уже счастлив, если и этого малого не имел. А, может, не всему человеку целиком это надо, а какой-то его части, и когда эта часть его получает то, чего хочет, она радуется, и всему человеческому существу от этого становится чертовски приятно.

8.

Погода начала свой обратный отсчёт, но ветры стали сильнее, а снег гуще. Старик достал свои колодочки и стал подсчитывать. За дверью завывала вьюга, а в землянке было сухо и достаточно тепло, чтобы вода не замерзала. У него была специальная дощечка, на которой Борис каждый день делал черточку мелом. Он добросовестно исполнял эту обязанность, и не было случая, чтобы он забыл это сделать. Когда чёрточек становилось тридцать или тридцать одна, старик доставал из своего ящика маленький блокнот и записывал месяц, который закончился. Затем стирал с дощечки чёрточки, и Боря начинал чертить их заново. Сейчас заканчивался декабрь, и старик пересчитал чёрточки заранее. По его подсчётам через день должен наступить Новый год. Хотелось устроить праздник, ведь их так мало было в их теперешней жизни. Он торжественно объявил о том, что после завтра праздник, и они будут к нему готовиться. Сначала распределили порядок работ и исполнителей, потом регламент самого вечера и, конечно, меню праздничного стола. Сегодня у них была генеральная уборка. Начали с того, что маленькими кисточками от веточек моркови и укропа они начали мести полы. Мусора особого не было, но таков был порядок. Затем потрясли постели, чтобы вытрясти осевшую после уборки пыль. Потом тщательно побрызгали полы. Когда земля впитала брызги, дружно потоптались и ещё раз побрызгали. Проделав всё это в третий раз, они добились того, что полы стали гладкими и без пыли. Теперь пора заняться и «ёлкой». Для этого стол перенесли в угол, ближе к очагу, а посередине установили палку, на которую стали навешивать всякую мелочь, которая имелась у них в ящиках: ножики, мешочки с семенами, стамеску, баночку с шурупами… Когда палка была закреплена и обвешена, старик занялся ужином. Пока руки резали, он обдумывал меню праздничного ужина. Выбор был не богат, но всё же кое-что неординарное они могли сделать. Во-первых, они отварят немного фасоли. Бульон пойдёт на десерт. Затем отварят морковь, свеклу и картошку. Из этого они сделают винегрет. В отвар фасоли добавят отвар от овощей и немного прокипятят с семенами укропа. Потом отварят немного нарезанной картошки и в отваре сварят немного риса и мелко порезанной тыквы, получится что-то вроде киселя. На том и порешили. На следующий день с утра нагрели котелок воды и, сделав из плёнки что-то вроде корыта, мыли голову девушкам. Они одни имели длинные волосы, остальным старик коротко обрезал ножом. Отстоем золы промыли волосы сначала одной, а затем второй девушке. Остатками умылись девочки. Парням удалось лишь протереть тело по пояс. Ещё раз, подогрели воду и промыли волосы девушек начисто, остальные воспользовались остатками воды в той же последовательности. Когда мытьё закончилось, Юсупа отправили наколоть льда, остальные занялись другими делами. Каха рубил полено на узкие плашки, а Лёша и Борис ножами нарезали из них тонкие лучины, которые Гриша аккуратно складывал возле стола. Вечером он зажжёт их от костра, и будет поддерживать праздничное освещение.