Текст книги "Мой янтарный берег (СИ)"

Автор книги: Schwesterchen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Ага, а если найдешь Ожерелье, свистни.

Следующие полчаса Славка старательно таскал банкетки. Делать было особо нечего, и он рано лег спать.

Он резко открыл глаза и даже подскочил, будто в бок пихнули. Вокруг царила тишина, и было светло: луна смотрела в окно, бледное пятно лежало прямо на подушке. Может, это его разбудило? Славка зажмурился и привычно прощупал пространство. Времени не так уж мало прошло после постигшего семью Караваевых несчастья, а дом по-прежнему выглядел и чувствовался опустевшим. Нет, Славка нисколько не тосковал, просто как-то непривычно было без острого пурпурного блеска Наташи и приглушенного золотистого, очень теплого сияния ее дочки. Неизвестно, как изначально выглядел Караваев, но в этом доме – Хранитель вблизи Ожерелья – он воспринимался льдисто-синим. Палевое, мутнеющее с каждым днем пятно – Гера. И совсем уж странно оказалось не обнаружить салатно-розового перелива Люли у себя под боком… Славка вздохнул и осторожно потянулся вверх, к Олегу. Осторожно – это его и спасло. В голове взорвался сверкающий ультрамарин, ударило почти физически. Ничего себе задохлик… да сама Гауя, наседка эта синюшная, ненамного ярче. Поскуливая сквозь зубы, от поспешных выводов он открестился. Сидишь ты на ящике тротила или на ядерной бомбе… разница в мощности взрыва, конечно, есть, только результат для тебя примерно один. Так что не стоит так запросто сравнивать. Он собрался с силами и попробовал еще раз, совсем тихонько. Сияние слепило, пульсировало неровно и дергано. То ли парень видел крайне неспокойный сон, то ли… поливал слезами подушку. Это и побеспокоило? Или что-то другое? Половина третьего ночи… Славка натянул джинсы и, полуголый, босиком, вышел на веранду. Ясное небо, похолодало. И вдруг захотелось на пляж.

Хвоя, мягкая и колючая одновременно. Шишки. Мерный гул. Через сосновую рощу он выбрался к дюнам. Оскальзываясь и наступая на колючки, перешел их и очутился на пляже. Знаменитые поющие пески. Здешний песок на самом деле звучит под ногами. Поет или скрипит – это уж смотря на чье ухо. Еще он даже под луной серый и какой-то неопрятный, с россыпью мелких веточек и пучками травы. Море тоже серое и неопрятное, пенистое, выбрасывает на берег водоросли. А из-под воды поднимается желто-оранжевый свет, словно кто-то дно поджег. Янтарь. Он же в водорослях, угольками. Славка отступил к подножию ближайшей дюны, словно камешки могли на него броситься. К тому же возле воды было и вовсе холодно да еще этот неизменный пронизывающий ветер. Славка вспомнил Люлю, как она гордо выступала по пляжу в символическом бикини – и джинсовой куртке до колен поверх. Зато между дюн воздух днем стоял неподвижный и горячий до такой степени, что хоть яичницу в песке жарь. О да, остается восхвалять целебный воздух с как их… фитонцидами. Он поежился, поднял глаза к луне, через мгновение опустил взгляд – и увидел одинокую фигурку, бредущую вдоль кромки воды. Разглядел русые распущенные косы и бледное лицо.

Славка бросился к девушке, она метнулась к морю и почти уже исчезла в волнах, когда он догадался позвать:

– Юратэ, это же я!

Беглянка, удивительно похожая в эту секунду на русалку, остановилась. Он смотрел, как она выходит на берег и ветер треплет ее совершенно сухую юбку, шевелит воротник простой кофточки. Не было в ней ни экзотичности Наташи, ни щенячьей прелести Люли. Возможно, хороша незатейливой скромной красотой, к тому же заплаканное лицо, как известно, никого не красит. Самая обыкновенная. Единственная желанная женщина. Богиня.

– Косо? – из запредельно синих глаз катились слезы. Падали на песок, вспыхивали, как светляки – янтарь.

– Если бы у меня была душа, я бы продал ее за твою улыбку, – сказал Славка.

– Это по причине большой любви ты так старательно от меня пятишься?

– А, извини, привычка. Ты же знаешь, что я души не чаю в янтаре. Единственная проблема, что у нас с ним это не взаимно. Давно не виделись, Юратэ. Пройдемся?

Она кивнула, и они вместе пошли вдоль берега.

Изящная, но уверенная походка. Небольшие босые ноги. Волосы, терпко пахнущие морем. Ни следа косметики. Всего на полголовы ниже его ста восьмидесяти шести сантиметров, куда крепче миниатюрной Люли – и все-таки Славка обращался с Юратэ осторожнее даже, чем если б она была крохотной хрустальной статуэткой.

– Я снова человек, – сказал он. – Это тело неплохо меня сдерживает. Песок не жжется. И янтарь, когда я дотрагиваюсь до него, больше не умирает мгновенно.

– Человеческое тело, – проговорила Юратэ. – Ты нашел себе очень красивое тело. Красивее, чем раньше. Долго выбирал? А волосы крашеные?

Славка искоса глянул на спутницу:

– Знаешь, почему я выбрал именно его? Помимо обычных причин. У него хорошая фамилия. Меня теперь называют настоящим именем, и это приятно. А волосы… нет, свои. Спасибо за комплимент. И почему ты вечно как скажешь, так будто колючки за шиворот.

– Не сердись. Лучше почитай мне стихи.

– Почему ты решила, что я знаю стихи?

Этот парень, тот, кто был настоящим Станиславом Косовым, хранил в памяти стихотворные залежи. Отнюдь не школьный запас. Но этот запас был безнадежно пассивный: находясь, так сказать, в своем уме, Косов едва ли смог бы процитировать больше нескольких отрывков. Для Косо в данном случае понятия «пассивного запаса» не существовало. Совсем иной уровень управления ресурсами памяти: без этого справиться со всеми перевоплощениями было бы затруднительно.

Юратэ молчала, и он сдался.

– Хорошо. Как тебе этот? Пусть ваш ласкает глаз рубин, и изумруд, и матовый топаз, и золотой янтарь. Я звал вас много раз сюда – недавно, встарь*…

– Мартынов, верно?

– В точку, – Славка поднял руку, будто хотел погладить девушку по голове, но тихо ворчащее море вдруг взревело, и он, так и не осмелившись дотронуться, отодвинулся. – А этот? Ожиданьем утомленный, одинокий, оскорбленный, над пустыней полусонной умирающих морей, непохож на человека, а блуждаю век от века, век от века вижу волны, вижу брызги янтарей*.

– Бальмонт?

– Все-то ты знаешь, – наигранно удивился Славка. – Всегда поражался, какое хорошее образование дают на дне моря.

– Не люблю волны, – невпопад сказала она. – Они убили Каститиса.

– Зацеловали, – поправил Славка. – Зацеловали насмерть. В легенде должна быть романтика. А ты – «убили».

– Романтика? – переспросила Юратэ. – А какая романтика в твоей легенде, Косо? Я понимаю, если бы ты ожерелье любимой нес. Но это, кажется, был приказ короля?

– Вассальная верность превыше всякой любви, – дурашливо отчеканил он. – Хотя счастья эта верность мне не принесла. Какое уж тут счастье, когда на кол сажают. Гордиться нечем.

В ее глазах мелькнула жалость.

– Ты никогда не говорил про кол.

– Я не уверен, – поторопился он уточнить. – Всего лишь один из вариантов легенды. В большинстве туманно сказано, что жестоко расправился. Помню только, что было очень больно. И очень долго.

Ну вот, пожаловались друг другу на судьбу-злодейку. У одной большая любовь загнулась под гнетом социального неравенства, другому нечего делать, кроме как вспоминать, каким же именно способом его на тот свет отправили. Одна так и будет до скончания веков слезы лить, у другого скончание веков маячит в недалеком обозримом будущем. Чем не пара? Чтоб вас всех… чем не пара?!!

Девушка вдруг остановилась и села на песок, босыми ступнями в холодную воду. Он опустился рядом, но не слишком близко. Юратэ утерла слезы, вытянула вперед ладонь. Прозрачная капля свернулась, потемнела – и вдруг вспыхнула искрой.

– Я не знаю, как ты это видишь, – проговорил Славка, – но для меня весь берег светится… как угли под песком. Особенно вдоль воды. Красиво.

– А для меня весь берег залит слезами, – равнодушно ответила она. – И засыпан обломками дома, где я была счастлива с ним. Не будем об этом, давай поговорим о тебе, «ожиданьем утомленный». Тебе долго осталось ждать?

– Нет, – он неприятно ухмыльнулся. – Там, – махнул за дюны, – дом. А в доме без задних ног (да, без ног… иносказание приобрело дополнительный смысл) дрыхнет Хранитель. Правда, я не уверен, что он про это знает. Ну, что он Хранитель.

– Ясно, – протянула Юратэ. – Очередной Хранитель. Мне интересно, какой он.

– Очаровательный ребенок, тебе понравится, – с горечью сказал Славка. – Ездит в инвалидной коляске, зато глаза совершенно коровьи и по-немецки шпарит. Если он тебя так сильно заинтересовал, могу познакомить.

– Ты ревнуешь, Косо. И совершенно зря. Он человек, смертный.

– А я, Юратэ? Я ведь не человек. Я разве похож на смертного?

Девушка смерила его взглядом, от которого он неожиданно смутился, и решительно заключила:

– Вообще-то, похож. Куда больше, чем бесплотным духом.

– Юратэ…

– Я не хочу, чтобы кто-то разделил судьбу Каститиса.

– Это отговорки. Сколько веков прошло? И почему это папочка до сих пор не выдал тебя за какого-нибудь хвостатого морского принца или кто у вас там водится…

Разговор явно катился к ссоре, а Юратэ была последним эээ… человеком, с которым Славка хотел бы ссориться. К тому же ветер бросил в них пригоршню брызг, и он понял, что заледенел окончательно. Человеческое тело – это, конечно, здорово, но воспаление легких покуда никто не отменял. А больниц здесь нет. Он поднялся.

– Прости, Юратэ, мне пора. А то вдруг твой драгоценный Хранитель не сможет доползти до туалета.

– Он твой драгоценный Хранитель, – поправила она. – Ты убьешь его?

– Меня они убивали без сомнений, – хмыкнул Славка. – Этому не повезло. Похоже, ему придется ответить за всех остальных.

– Даже если он отдаст тебе Ожерелье?

– Даже если отдаст. Я давно решил.

Славка бросил последний взгляд на мокрые от янтарных слез щеки и направился к дюнам.

– Косо, – позвала Юратэ. – Можно спросить?

– Рискни, – он выпалил, не подумав, и в испуге прикусил язык, однако гнев не потревожил дымчатую синеву ее глаз.

– Почему ты тогда не убил Гаую? Когда пошел забирать ожерелье?

– Она была слишком большая, – без раздумий ответил он. – Я испугался.

– Испугался? Ты говоришь так, потому что это правда? Или потому что в легендах так рассказывали?

Договаривала она уже ему в спину.

*

Олегу всегда было трудно подниматься по утрам. Вот и сейчас глаза в упор не хотели открываться, даже притом, что кто-то толкал его в бок и громко пыхтел.

– Я… сейчас… – пробурчал он, глубже зарываясь в подушку.

Пыхтенье стихло, но на смену пришел тоненький голосок:

– Через час обед, дядя Славик сказал!

– Обед? А завтрак? – удивился Олег, повернулся на другой бок и проснулся.

– Я дома завтракала, – серьезно сообщила веснушчатая рыжая мордочка – этакая Пеппи Длинныйчулок, но помладше. – И дядя Славик тоже завтракал. А ты все спишь.

Он бы и дальше спал. В реальности было неуютно. В голове пусто, на сердце тошно, и совершенно не ясно, что делать дальше.

– И сколько сейчас времени? – спросил он больше сам у себя.

– Не знаю, – расстроилась «Пеппи». – Я в школу только осенью пойду, потому что мне семь только зимой будет, а прошлой осенью еще шести не было, и меня в школу не взяли. А я умею и считать до двадцати, и читать немножко. Только по часам я еще не умею, но в школе научусь, и тогда мне мамуся часы подарит, красивые.

Она была очень маленькая, худая и чуть не выпадала из своих излишне просторных шорт и футболки. В отличие от героини Линдгрен, аккуратно причесанная. На остром личике – круглые зеленоватые глаза. Волосы вовсе не цвета бешеной морковки, как ему сначала показалось – больше золотистого, чем красного. Не красавица, конечно, но почти все дети в чем-то симпатичны.

– Ты Олег, я знаю, а я Света-Светлячок. Дядя Славик сказал, чтобы я тебя разбудила.

– Дядя? Ты его племянница? Ну, он твой дядя?

– Да нет, – фыркнула Светлячок, – я мамуськина. Дядя Славик не мой дядя, он просто дядя. – Она наморщила нос. – Ну и хорошо, а то он злой и рожи показывает страшные. А тетя Юля хорошая, и у нее, знаешь, что я скажу? У нее скоро маленький будет, вылезет из живота. Дядю Мишу я не люблю, он ругается и пахнет плохо. Тетя Наташа очень добрая и красивая. И Валя хорошая, мы с ней дружим. Только они умерли, как Мурзик, это котенок мой – его машина переехала.

Она было всхлипнула, но плакать передумала и зорко уставилась на Олега:

– А ты плохой будешь или добрый?

Прежде чем Олег успел ответить, Светлячок взвизгнула и прыгнула на кровать.

– Вставай, вставай! Я тебе помогу! Дядя Славик сказал, что у тебя ножки слабые, и что тебе надо помогать.

– Спасибо, Светлячок, – выдавил Олег. – Иди вниз и скажи дяде Славику, что я сам. И сама меня там подожди.

Она скорчила гримаску, но послушно исчезла в коридоре, во все горло распевая: «Я его разбудила!» Дверь за ней захлопнулась, и голос словно отрезало. Ничего себе звукоизоляция… Он все-таки встал, ужаснулся позднему времени – почти два – и медленно оделся, разглядывая комнату. Массивная мебель, тяжелые двери, толстый, топкий, как болото, ковер… Но дверь была светлая, золотистая, а ковер бежевый. Много света и цвета. Спасибо большому окну – правда, с решеткой, но решетка удачно маскировалась под побеги невиданного растения. Познакомившись с сияющим санузлом и приведя себя в порядок, Олег принялся распределять между шкафом и тумбочкой вещи. Все шло хорошо, пока он не наткнулся на розового слоненка, которого вез Валеньке. Покрутил его так-сяк, без особых эмоций отметил, что зря вез. И встревожился лишь тогда, когда пальцы отказались разжиматься. Олег потряс руками – со стороны, наверное, выглядело так, будто он к этому слоненку приклеился. Правая сдалась первой, и ей он разогнул пальцы левой. Игрушка упала на пол. Нервы недвусмысленно давали знать, что спускать хозяину недавний стресс не собираются. Озноб, непослушные руки, заложенные уши и приступ клаустрофобии – это да, ничего нового, однако теперь, к тому же, запахло пионами и оттого моментально затошнило. И никакой возможности быстро добраться до унитаза. Благо, что со вчерашнего дня во рту ни крошки не было. Олег подковылял к окну, распахнул его и прижался лицом к холодной решетке, жадно глотая воздух. Окно, к счастью, смотрело на сосновую рощу, не во двор с клумбами, и вскоре всё прошло. Он не знал, что будет, когда дело дойдет до подарков для Каравая и Наташи, потому бросил полуразобранную сумку на полу и ушел из комнаты.

Весьма смутно помня вчерашнее, Олег не уверен был, что не заблудится. Одно ясно – сперва следует отыскать лестницу. Он двинулся вперед, разглядывая картины по стенам и время от времени отдыхая на банкетках. Картины (как одна, незнакомые) изображали, в основном, пейзажи: лес, виды побережья – но порой попадалось что-то абстрактное. Как раз от глубокомысленного поиска смысла в красно-синем пятне его и отвлек вопль Светлячка.

– Он идет! Идет! – девочка появилась будто из ниоткуда и визжала с таким восторгом, словно Олег был Дедом Морозом, которого ей наконец-то удалось увидеть в новогоднюю ночь. – Сейчас я ему помогу по лестнице спуститься!

– Давай я лучше сам, – испугался Олег.

– Я тебе помогу! – пообещала она с улыбкой до ушей и вытолкала его к лестнице – та оказалась буквально за углом. Олег при этом удержался на ногах лишь потому, что успел схватиться за перила. – Давай, ножкой раз, ножкой два…

В результате спуск занял куда больше времени, чем мог бы, и два или три раза они чудом избежали сомнительного удовольствия пересчитать ступени собственными головами. Мало того что Гера вертелась под ногами, так еще Светлячок скорее мешала, чем помогала. Но рявкнуть на нее у Олега не хватало духу. Дети всегда вили из него веревки.

У подножия лестницы услужливо приткнулась банкетка, на которую Олег с облегчением плюхнулся, мимолетно удивившись, как эти банкетки кстати расставлены. Светлячок недолго думая вскарабкалась ему на колени, извлекла из-под своей безразмерной футболки маленький янтарный кулон и принялась его крутить. Высокая дверь напротив распахнулась, оттуда выглянул Слава.

– Не упали, – констатировал он. – И уже подружились. Молодцы. Гитлер капут! – обратился уже персонально к Олегу.

– Guten Morgen, – поправил Олег. – То есть, день уже – Tag.

– Это по какому? – живо заинтересовалась Светлячок. – Это что значит?

– Когда взрослые дяди ругаются умными словами, маленькие девочки молчат, – поучительно сказал Слава. – И вообще, пока один взрослый дядя отдыхает, маленькая девочка поможет другому взрослому дяде расставить тарелки.

– Тарелки! Тарелки! – запела Светлячок.

Олег невольно улыбнулся, но лицо Славы не изменилось. Никаких эмоций. Что там девочка про рожи говорила?

Олегу казалось, что ему сейчас и кусок в рот не пойдет, но еда была до того вкусная, что даже разговор не клеился, пока тарелки не опустели.

– Ты, наверное, убить меня хочешь через неделю-другую? – начал он.

Славка положил вилку и осведомился с изумлением:

– Это настолько очевидно?

– Так кормят только по праздникам и на убой, – пояснил парень. – Праздновать как будто нечего.

– Ну почему же нечего… А знакомство? У нас, вообще, Юля готовит обычно, но у меня, оказывается, талант.

– Тетя Юля, – сообразила Светлячок. – Где тетя Юля? На пляж пошла?

– Юля – это твоя жена? Которая меня за клумбу ругала? А то я с ней еще незнаком, неудобно… – подхватил Олег.

Славка смерил его недоверчивым взглядом. Они же с Люлей накануне прямо у него перед носом собачились. Он что, притворяется? Не хочет при девчонке говорить?

– Она… – осторожно сказал Славка, – она вчера при тебе упоминала, куда собирается. И мы не женаты. Пока.

– Упоминала? Правда? – смутился Олег. – Извини, я не помню… все как в тумане.

Ай-ай-ай, какие мы нервические – до провалов в памяти доволновались. Зато как его за дурацкие цветы чихвостили – помнит.

– Юля утром, рано, в Австралию улетела, – не без ехидства сообщил Славка. – У нее там родственники держат страусиную ферму. Будет с ними месяц страусов гонять.

Он, конечно, мог отправить Люлю и по менее экзотическим делам, но мысль о том, как она на вечных шпильках и в своих мини-юбках удирает от голенастой крикливой птицы, особенно грела душу. Да, удирает, с визгом, отмахиваясь сумочкой, а Гера, престарелая облезлая сучка, пытается цапнуть обоих за пятки. У страусов есть пятки? Черт, Гера же здесь осталась… Постой-ка, Косо, ты, похоже, Люле мстишь за то, что бросила. Может, ты ее и любил в придачу?

– Беременная за страусами? – удивился Олег.

Уже в курсе. Ушлый парень.

Выручила Света-Светлячок, влезла в кои-то веки вовремя:

– Я видела страуса в зоопарке. А тетя Юля никогда мне про них не говорила. Дядя Олег, ты пойдешь со мной на море? Я тебе янтарики покажу, и ягодки, и лебедей. Мы хлебушка возьмем их покормить. И покупаемся! Ты умеешь плавать? Я вот умею, по-собачьи. А дядю Славика, плохого, мы с собой не возьмем.

– Так уж плохого, – хмыкнул Слава. – Что ты про меня еще наговорила?

– Ты злой как серый волк, – охотно выпалила девчонка. – И рожи строишь. Ууу!

– Ой, напугала. Поела уже? Иди за своим хлебом, купальником и круг не забудь. Взрослые дяди сейчас снова будут ругаться умными словами.

Мелочь пузатая заныла насчет того, что хочет послушать, но на море ей хотелось больше, и вскоре они остались наедине.

Славка поставил локти на стол, умостил подбородок на сложенных ладонях и неприкрыто уставился на Олега.

– Что? – насторожился тот.

– Вид у тебя какой-то опухший, – вздохнул Славка. – Всю ночь сопли лил?

– Да ну тебя, – беззлобно буркнул парень. – И правда, злой.

– Злой я или не злой, не мне решать, – развел руками Слава. – А рожи… У меня что-то вроде дисмимии. Проще говоря, расстройство мимических движений. Одновременно гипомимия – угнетение движений лица, и парамимия – это когда мимика не соответствует эмоциям. Вот и пугаю детишек.

– Ясно, – посочувствовал Олег. – И отчего это?

– Такое отмечается при шизофрении, – мечтательно протянул Славка, – различных поражениях головного мозга, некоторых психопатиях… Как, ты еще здесь? Не сбежал?

– При всем желании не могу, – пожаловался парень. – Объелся.

– Честно говоря, если я и псих, – признался Славка, – то этого еще никто не обнаружил. Так что можно считать меня условно нормальным. Договорились?

– Договорились. А Светлячок, она чья?

– Света за четыре дома живет, я с ее матерью не слишком знаком. Знаю, что Варварой зовут. Корпулентная такая дама. Мужика у них нет, кажется, к другой сбежал. И неудивительно: характером дамочка не белый лебедь. К тому же на работе с утра до ночи и выпить не дура. Вот и повадилась малая сюда бегать. Наташа ее за свою держала, а когда они ну… теперь к нам бегает по привычке. Ест тут, Юля ею занималась. Теперь тебе придется, – подколол. – Она в тебя втюрилась, сразу видно.

Они вышли, когда Славка закончил нарезать бутерброды и собрал сумку. Света-Светлячок терпеливо поджидала их на веранде. Вид у девчонки был торжественно-серьезный. Маленький розовый круг она заранее нацепила на себя, а в полупрозрачном пакете Славка разглядел две буханки.

– Лебеди подохнут от ожирения, – тихонько сказал он, а вслух посоветовал: – Ты, когда вернемся, за хлебом беги, а то мамка задаст, что семью без еды оставила.

Перспектива пигалице не понравилась, сразу видно. Набычилась при упоминании «любимой мамуськи». Славка таких «мамусек» на соснах бы поразвешивал. Впрочем, справедливости ради надо добавить, что таких дочурок тоже. А если совсем честно, он бы нисколько не возражал, качайся в роще хоть все население Косы…Только спокойнее стало бы. От кровожадных мыслей Славку отвлек Олег, поинтересовавшийся, где его транспортное средство. Славка даже не сразу понял, про что речь.

– Замечтался я немного, – извинился он. – Сейчас подгоню.

От Славки не укрылось, как старательно Олег отворачивается от покачивающихся на ветерке пионов.

Конечно же, девчонка прыгнула на Олега с воплем «Покататься!». Детская непосредственность, кто бы сомневался… И в том, кому выпадет доля Тяни-Толкая, тоже сомнения не возникало. Вот так, под бодрое «Но, быстрее, лошадка!», в меру злобное «Нашла развлечение…» и примирительное «Давайте я сам» незаметно промелькнула дорога до пляжа. «Транспорт» оставили под сосной, такой раскидистой и лысой, что она уже и на сосну мало была похожа, а Олега, несмотря на возражения, Славка через дюны перенес. Парень своими «я сам» мог переплюнуть трехлетнего ребенка, готовность Славы поработать костылем проигнорировал и вообще, явно вознамерился преподать местным ящерицам урок ползанья. Лишь детальное описание процесса вытаскивания колючек из живота его убедило. И то не сразу.

Ветрено было, волны кидали грязноватую пену на грязноватый песок.

– Пойдем! Пойдем! – Света углядела в волнах, вблизи останков одного из брошенных ангаров, вожделенных лебедей и горела желанием их осчастливить.

Славка, ворча, путался в шортах. А Олег в позе морской звезды лежал на песке и зачарованно глядел в далекие дали.

– Если ты так загораешь, то хоть разденься, – посоветовал Слава.

– Мм, – парень дернул головой, что можно было расценить в качестве отказа.

– Чего ты там углядел?

– Море, – протянул глазастый недоумок. – Сто лет на море не был…

– А.

Славка смотрел на воду совсем по-другому.

Балтийское море – серое, холодное. Особенный запах, волны с гребешками неряшливой пены. В нем нет плотоядных и лютых чудовищ и мерзостных гадов морских; но много прелестных и милых сокровищ: привол янтарей золотых*… Славка искренне предпочел бы всем янтарям парочку плотоядных чудовищ. Древняя смола жарко мерцала через мутную воду, подсвечивая ее желтым. Ночью лучше видно, но и сейчас… Малоприятное зрелище. Умом он понимал, что ничего ему не грозит: в этой оболочке его разве что в янтарь закопать и оставить часов на восемь – тем не менее чувство самосохранения бунтовало. Каждый раз бунтовало. А бунты надо подавлять. Так что сейчас Славка собирался как следует поплескаться. Этот чудик, он хоть на воде держится?

– Искупнемся? – предложил.

– Нет, – еще и нос пытается воротить! – Потом как-нибудь…

– Ну как хочешь. А еще «сто лет не был»…

Водичка была такая себе: мышцы судорогами не сводит, но живот самопроизвольно подтягивается к позвоночнику. Славка раз Люлю так сфотографировал. Думал посмеяться, а та полдня за ним бегала, требуя полюбоваться на ее супертонкую талию, благо пузо у нее не росло еще. А фотик – между прочим, им купленный – с собой увела, красавица… Славка отважно остудил негодование, окунувшись с головой, и бросил взгляд на берег. Олег все так же валялся на песке. Слишком далеко, чтобы разобрать выражение глаз… но дикой завистью от парня так и разило. Видно же, что тоже хочет, а отнекивается. В самом деле плавать не умеет, что ли?

Гадкая девчонка тем временем вконец извелась. До Славки ей было не добраться, и ясно стало, что с минуты на минуту она от нетерпения начнет лупить Олега. Возможно, даже ногами. Тогда Славка крикнул:

– Кто со мной наперегонки!

И пошел махать кролем. До лебедей, впрочем, не доплыл: на воде издали была видна зеленоватая пленка помета. Если уж на то пошло, там, где водоплавающие живут, купаться вообще нельзя: на них еще и козявки какие-то… Пришлось вернуться. Парочка на берегу в продвижении не преуспела. Совсем Славка запамятовал, что Олег сам на ноги подняться не в состоянии. А шестилетняя пигалица – никудышная опора для взрослого мужчины, пусть и некрупного.

– Чип и Дейл спешат на помощь, – пробурчал, выбираясь на песок.

Шли долго. Очень долго. Так долго, что лебеди серьезно рисковали остаться без угощения: во время вынужденных остановок Света принималась от скуки общипывать буханку. На замечание Славки девчонка с видом знатока объяснила, что «лебеди горбушку не кушают, у них клюв, а горбушки для тех, кто зубами кушает». Зато лебеди щипаются, благодушно возразил Славка (у него после купания, то есть, очередной победы над собственными иррациональными страхами, было неплохое настроение), промахнется мимо хлеба и руку отщипнет. Глупости, проворчал Олег, сидящий на мокром песке в безнадежно перемазанных джинсах. А ты палец подставь, сам увидишь, парировал Славка. Пронзительный ветер временно стих, сделалось жарко, и «олененок Бэмби» таки стянул просторную цветастую рубашку. Шея, плечи и пресс у него были неплохие, насколько это возможно для хрупкого телосложения. Тем более, сила далеко не всегда кроется в нагромождении мускулов. Надо бы поосторожнее…

Метрах в двадцати от развалин дзота покачивались на волнах шесть толстых, очень самодовольных на вид лебедей. Мшистая пленка различалась совсем отчетливо.

– Плавать здесь я бы не стал, – Славка брезгливо тронул кусок толстой проволоки, торчащий вертикально из песка сантиметров на шестьдесят.

Острый конец проволоки увенчивался, как флагом, лоскутом водоросли.

Лицо Олега тоже особого энтузиазма не выражало. Зато Света прыгала от восторга. Счастливый человек: птички есть, а на остальное ей плевать с высокой колокольни. Щедро отхваченный кусок мякиша в кулак величиной полетел в воду. Лебеди, заслышав плеск, словно по команде «р-р-равняйсь!!!» повернули аккуратные головы. Подумали. Еще подумали. И на всех парах поплыли к берегу. Самый огромный ухватил добычу, чудом умудрившись ею не подавиться, и первым ступил на песок. Ростом он был без малого с девчонку, и, судя по тому, как напрягся Олег, предупреждение насчет отщипнутой руки перестало казаться ему просто глупой шуткой.

– За шею его хватай, – зашипел, давясь от смеха, Славка. – В камине зажарим! Нет, погоди, пусть сначала хлебом нафаршируется.

– Гуси-гуси, га-га-га, – приговаривала Света, кроша буханку. – Есть хотите?

– Да-да-да, – хищно вторил Славка, делая вид, что выбирает птичку пожирнее. – Вот и мы тоже хотим…

Настроение у него перешло из просто благосклонного в эйфорическое: хотелось дурачиться и болтать глупости. Такое – Славка помнил – случалось изредка, и о причинах он предпочитал не задумываться. Может, его сущность как-то не так на человеческий организм влияла, и тот принимался выделять эндорфины или еще какую пакость. Это состояние он контролировать не мог, что его слегка напрягало. Впрочем, пока еще можно повеселиться.

Испугавшись, что им не достанется, оставшиеся лебеди быстро повылезали из воды. Трое обступили полулежащего на песке Олега, которого Светлячок щедро оделила корочкой, чтоб не скучал. Корочку птицы быстро конфисковали и принялись с грозным видом на парня наступать. Олег, тихо паникуя, отползал, но звать на помощь стеснялся. На его счастье, Славка заметил и отманил агрессоров в сторону.

Света подпрыгивала на месте, взвизгивала и просила «дядю Олега» посмотреть, как она здорово кормит «птичек». Славка целился так, чтобы кусочки падали лебедю на спину – посмеяться, как тот ошарашенно вертит башкой. Олег сидел, скрестив ноги, и давал советы. Солнце светило ярко, пахло морем, Гауи с Ожерельем будто и не существовало вовсе. Потом к лебедям присоединилась крайне глупая на вид чайка. Из рук она угощение выхватывать не спешила, просто прыгала поодаль, косясь на шумных двуногих с крайним недоумением. Что и говорить, такого смеха, воплей и визгов это местечко давненько не слышало.

Эйфория закончилась одновременно с хлебом. Мир потускнел. И Славка удивился, как смог хоть на несколько минут забыть, что в мутной воде плавают экскременты, на ржавом куске проволоки висит тухлая водоросль, лебеди грязные и жирные, от девчонки мельтешит перед глазами и звенит в ушах, а Олег… Олег, славный парень с красивыми глазами, вырежет ему сердце и положит огненный янтарь в окровавленные пустые глазницы, и превратит его тело в мелкую синеватую пыль – и это будет навсегда. Если охотник Косо не успеет первым.

– Ты чего? – спросил Олег.

– В смысле? – удивился Славка.

– Тебя как выключили.

Наблюдательный, чтоб его.

К счастью, оправдание на такие случаи имелось универсальное.

– Дисмимия, – развел руками Славка.

Они сидели на пляже до темноты, пока не похолодало и не захотелось есть. Олег настоял на том, чтобы провести домой Свету. Славка пожал плечами: у кое-кого явно поигрывали нерастраченные отцовские инстинкты. Он уверен был, что у парня не то что дети, даже девушка вряд ли имеется. И неудивительно: кому нужен увечный.

Открыл калитку, отпихнул соскучившуюся собачонку, задумчиво постоял возле покачивающихся пионов, сделал отметку в памяти: не забыть. Заложив руки за спину, посмотрел на дом. Пойти, что ли, на ужин что-нибудь сварганить? Обратил внимание на длинную вертикальную царапину на одном из столбов веранды. Это еще откуда? Надо бы замазать… И хлопнул себя по бедру, искренне удивляясь: казалось бы, какое ему дело до дома? Пусть хоть на части разваливается. Его задача – Ожерелье раздобыть и фигу синей курице в клюв ткнуть. А у него хозяйские заботы в голове. Вот уж очеловечился, называется. Прямо стыдно. Желудок тем не менее настойчиво напоминал, что «любишь кататься – люби и саночки возить». В смысле, в человеческом теле гуляешь, так будь добр кормить, поить и ублажать. Когда Славка, повернув ключ, взялся за дверную ручку, через гулкий напев сосен прорезались истеричные женские – бабьи – крики.