Текст книги "Мой янтарный берег (СИ)"

Автор книги: Schwesterchen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Часть 1 ==========

Давно это было, еще тогда, когда самым главным среди богов был бог Перкунас, а богиня Юратэ жила на дне Балтийского моря в янтарном замке. В небольшой деревне на берегу моря поселился красивый и сильный рыбак Каститис. Когда выходил он в море ловить рыбу, то очень красиво пел песни. И слушала эти песни Юратэ. Забрасывал свои сети Каститис прямо над крышей замка, предупреждала его богиня, но не внял он ее предостережениям. За смелость, красоту и песни полюбила она простого смертного рыбака и забрала его в свой подводный янтарный чертог. Но недолгим было их счастье – узнал Перкунас, что бессмертная Юратэ нарушила закон моря, полюбив земного человека. Ударил он молнией в замок, разрушил его, а несчастную Юратэ приказал навечно приковать к его развалинам. Волнам же повелел насмерть зацеловать Каститиса. С тех пор вечно рыдает по Каститису Юратэ, и слезы ее в виде мелких кусочков янтаря, чистых и светлых, как любовь богини к рыбаку, море, тяжело вздыхая, выбрасывает на берег. А крупные куски янтаря – это обломки разрушенного Перкунасом янтарного замка.

Легенда о Юратэ

В глухом непроходимом лесу на берегу Янтарного моря, на самой верхушке старого бука жила синяя птица Гауя. Она прятала прекрасное янтарное украшение у себя в гнезде. В этом янтаре отражались древние города и таинственные народы, если смотреть на него с одной стороны; моря, горы и леса – когда повернуть его другой стороной; с третьей стороны видны были облака, поля и равнины, реки с белыми лебедями, а с четвертой – персиковые деревья в садах, тенистые рощи. Узнал о Гауе и ее янтаре тосканский король, послал своего вассала, знаменитого охотника Косо, с приказанием добыть ему волшебный янтарь. Приплыл охотник на своем паруснике к берегам Янтарного моря, подкрался к гнезду Гауи, дождался, когда та улетела, взял янтарь и поплыл домой. Но Гауя настигла его, схватила когтями и подняла высоко в небо. Взмолился тут Косо, чтобы не губила его птица. Ответила ему Гауя: «Янтарь, что ты украл, земля дала тем людям, которые работают на ней своими мозолистыми руками и умеют добывать этот прекрасный камень своим умом и трудом, а не тем, кто имеет длинные руки». Разжала когти Гауя, и выпал из них охотник. И хотя легким был янтарь, но, как самая большая тяжесть, потащил он вора на дно. Испугался Косо и выронил янтарь. Вернулся он в Тосканию ни с чем и был жестоко наказан королем. Никто не видел янтарного ожерелья, не всплывало оно на поверхность. Но старики говорят, будто каждый камешек ожерелья пустил корни в илистом дне, и в этом месте выросло дерево. На его ветках растут хрустальные свечи. По ним текут капли, похожие на слезы. Это дерево плачет по Гауе, оставившей навсегда эти места. И каждая такая капля, попадая в руки человеку, превращается в янтарь и рассказывает о странных мирах, которые видел янтарь и запомнил, чтобы поведать о них людям.

Легенда о птице Гауе

Красное лицо Караваева дрогнуло и поплыло вбок и вверх. Славка поспешно потряс головой – это отчасти помогло. Пелена перед глазами не рассеялась, зато физиономия собеседника (читай: собутыльника) вернулась на законное место. Так он еще никогда не напивался, а голова нужна была ясная, потому щедрую руку с бутылкой Славка мягко, но решительно отвел.

– Хватит, Михайла…

– Слабак ты, Косо, я погляжу. Ну, по последней, а? За Валеньку ведь!

Пришлось опрокинуть еще одну рюмку за здоровье и всяческое благополучие детеныша женского пола, который сегодня изволил справлять семилетие. Вышеуказанный счастливый детеныш за компанию с такой же мелюзгой-подружкой копался в середке торта, неумолимо перемазываясь им до ушей.

– Красавица моя, – умилился Караваев.

Еще бы не быть ей красавицей, когда на медвежьего вида папашу ни сном ни духом не похожа – вылитая… мама. Туманный Славкин взор приклеился к точеному личику и персидским глазам Наташи – госпожи Караваевой. Само собой, Люля баловство пресекла на корню, так под столом по колену долбанула, что в затылке звон пошел. Даже голова слегка прояснилась. Славка поспешно чмокнул ревнивицу в нос (мимо губ промахнулся), и та заныла, что ее от перегара сейчас наизнанку….

– Токсикоз? – встрепенулась Наташа.

И пошла на правах стреляного воробья сыпать советами. Будучи сестрами, внешне женщины друг друга напоминали разве только влажными, чуть враскос глазами, да и общались скорее, как приятельницы. Слишком уж долго не виделись. Под их стрекот Славка смог, наконец, перевести разговор на интересующую его тему.

– У моей скоро тоже праздник, все думаю, что подарить, – даже голос понижать не стал. Все равно Люля как глухарь на току: когда язык занят, уши не работают. – Камни она любит. Привязалась: купи ей да купи бусики из янтаря. Может, здесь что выбрать?

Караваев тяжело пожал широченными плечами. Славка приуныл было, но тут приятель икнул и прогудел:

– Есть у меня одни бусы…

Славка нейтрально приподнял брови. Понадеялся, что получилось то, что хотел – с мимикой не ладилось по-прежнему. Однако, видно, не получилось.

– Рожи корчишь, – по-своему понял Караваев. – А зря. Старинное, от бабки покойной, а той еще от кого-то. Камни – во, с орех.

И он ладонями-лопатами изобразил в воздухе круг, если с орехом и сравнимый, так разве что с кокосовым.

У Славки перехватило горло.

– Продашь? – с трудом выплюнул.

– Не знаю, – замялся Караваев. – Бабка твердила хранить, никому не показывать. Говорила, то ли черт какой за ним придет, то ли еще какая нечисть… Все бормотала, что пока я своими руками не отдам, черт не возьмет. А потом надо, значит, своему ребенку передать…

– Сказки, – прохрипел Славка. – Старческий маразм.

– Вот и я о чем, – легко согласился Караваев. – Пацаном был – верил, а теперь вижу: сбрендила старушка. Ты мне друг, скидочку тебе организую, а? Эй, ты что? Плохо?

Славке давно не было так хорошо. До сладкой дрожи, до эйфории, до обожания этого дурацкого мира. Просто снова подвели непокорные лицевые мышцы.

– Повернулся неловко – спину прихватило, – он кое-как совладал с лицом. – Уже прошло. Когда покажешь-то?

– Вечерком. Своих на Большую Землю отвезу на качели – вернемся и покажу.

– Машиной? Куда тебе за руль?

– Да это я так, горло промочил, – Караваев неспешно поднялся, гора горой. Под столом завопила болонка Гера. А нечего хвост под ноги совать. – Айда с нами? Юлька б твоя развеялась, а то не жрет ничерта и зеленая как, прости, жабка.

– Не думаю, что ей на каруселях легче сделается, – хмыкнул Славка. – Слушай, не ездил бы ты. Или на автобус сядьте.

– Лапочки мои, собираемся! Труба зовет! – прогрохотал Караваев. – Паром через полчаса!

– Светлячок, поедем? – спросила Наташа у Валиной подружки.

– Ой нет, теть Ната, – яростно замотала головой девчонка. – Мамуся сказала цветы полить до ее возвращения.

Славке слабо верилось, что его терзания скоро закончатся. И правильно. До парка аттракционов Караваевы так и не добрались. В каком-то километре от цели глава семейства не смог разминуться с тяжелым джипом. Обе машины неслись на крейсерской скорости, и от обеих мало что осталось. И никого не осталось.

Люля попеременно билась в истерике и заваливалась в красивые, киношные обмороки. Ей пытались втолковать, что Караваевы оставили завещание, что дом – великолепный двухэтажный, с мансардой, особняк – теперь ее. Люля кивала, трагически шептала: «Натусечка…», хваталась одной ухоженной ладошкой за сердце, другой – за плоский еще живот и грациозно сползала на руки тому, кто стоял поближе. При этом умудряясь ловко уклоняться от доктора с успокоительным. Нет, насколько Славка смог определить, переживала она за старшую сестру вполне искренне, просто такая уж натура. А беременная ж: вредно… Поддавала жару Света-Светлячок – пищала, как подыхающий котенок, будто и без нее забот мало. Славка, стиснув зубы, общался с милицией, врачами – диким для него количеством людей – и, наверное, впервые преисполнился благодарности к своему неловкому лицу. Потому как маску каменно-тяжелой отчаянной злобы окружающие принимали за выражение искреннего горя и глубочайшего сочувствия.

Что теперь делать? Пойти и застрелиться. Только тут две маленькие загвоздочки: во-первых, не из чего, во-вторых, не поможет. Люля к Ожерелью отношения не имеет – это сразу сделалось ясно, а Славка-то надеялся… Оставалось одно – ждать, пока Ожерелье призовет нового Хранителя. Время, как же быстро летит время…

*

Эту тетрадку, некогда синюю, но сейчас выцветшую до блеклости летнего утреннего неба, Люля откопала неизвестно где и, не полюбопытствовав даже, вознамерилась бросить в камин. Славка успел, перехватил.

– Ах так! – немедленно завелась рыжая красавица Люля. – Ты меня ни капелюшечки не любишь! Ради стопки листов беременную женщину заморозить собрался!

И на второй этаж убежала – дуться. Ну конечно, а то без этих бумажек топить нечем. Притом, что погода для Прибалтики стояла, пожалуй, жаркая, и камин горел главным образом ради уюта. Парадоксально, но Славка, недолюбливающий огонь, как стихию, в камин втрескался по уши и моментально. Ну не в силах его было располагать в доме камином и им не пользоваться. А Люля, лиса огненная, как надулась, так и сдуется. Что, в самом деле, с беременной возьмешь?

Утешившись таким образом, Славка умиленно посмотрел на золотисто-черные угли. Язычки пламени послушно взвились навстречу. Славка подкинул в жадный каминный зев круглую чурку и открыл тетрадь.

На пожелтевших, покрытых пятнами, надорванных кое-где листах в крупную клеточку круглым детским почерком велась история о двух мальчишках и злом Черте. Первого мальчика звали Каравай, и жил он в этом вот самом доме. А второй носил прозвище Бэмби, как олененок из сказки. Бэмби жил по соседству и бегал быстрее четырех ветров. Неразлучные друзья, несмотря на разницу в возрасте, Каравай и Бэмби целые дни проводили вместе: в сосновом лесу, сыпучих дюнах, на берегу холодного моря… И все было хорошо, просто замечательно, но однажды на Косе появился Черт. Утром, днем, а чаще всего прозрачными летними вечерами, когда заходящее солнце золотило высокие стволы, Черт незаметно пробирался во двор. Подобные вечера – редкое дело для Косы: здесь куда чаще видно пасмурное небо, по которому ветра гоняют пухлые тучи. Но тем летом погода стояла чудесная. А Черту ничего не стоило притвориться котенком, юркнувшим под ограду от собаки. Или потерявшимся мячом. Или куском ржавой проволоки…

Мальчики знали, кто такой Черт и зачем он приходит: Бабушка Каравая рассказала им. А еще она рассказала, как узнать Черта, а главное – как его убить, пусть даже и не насовсем.

Черт любил янтарь – теплые кусочки солнца, которые выносила на серый песок темная вода. Но янтарь Черта не любил – мутнел и трескался. Заметив что-нибудь подозрительное, Бэмби и Каравай привязывали каплю остекленевшей смолы на нитку и подбрасывали поближе. Бывало, ничего не менялось – тогда мальчики переглядывались, вздыхали с облегчением и немного виновато. Но гораздо чаще камешек затягивался мутью – умирал. В невинной на вид вещице, в пушистой зверюшке таился Черт. Его надо было уничтожить.

Через сосновый лес, по бетонной дороге, топорщившейся пучками травы из трещин, шли мальчишки к заброшенному военному аэродрому. Шагали в тишине, несли в Бэмбином рюкзачке спеленутого синим полотенцем Черта – боялись до него дотрагиваться. Переходили широкое полотно площадки. В правом дальнем углу ее бетон совсем раскрошился. Грязно-белое колючее крошево мешалось с крупным песком и прутиками. Это сверху. А если б кому-то вздумалось сковырнуть верхний слой, из-под него выглянули бы тускло-желтые камешки. Тоже янтарь, хоть и не такой полупрозрачный, золотистый или медный, как на берегу. Слой янтаря под бетоном и песком. Чуть дыша, Бэмби и Каравай вытряхивали Черта на этот песок. Черт любил янтарь. Но янтарь не любил Черта. Вскоре Чертово вместилище истаивало, рассыпалось голубоватой пылью. Можно было жить спокойно: день, два, три. И всё повторялось: синее полотенце, дорога среди сосен, бетонный квадрат, тонкая призрачная пыль… Было ответственно, взросло и сказочно одновременно, тревожно, но даже весело. А потом стало плохо. Умерла бабушка – упала с лестницы и ударилась слишком сильно. В тот грустный день Бэмби и Каравай в последний раз побывали на старом аэродроме – больше Черт не появлялся. Еще через две недели родители Бэмби решили уехать с Косы. Далеко, в другую страну. Очень не хотелось Бэмби оставлять друга: и плакал, и спорил, и уговаривал. Как Каравай будет здесь, один, с Чертом? Бесполезно. В самом конце августа они уехали…

Воспоминания кружили голову. Славке лучше запоминалось в нечастую бытность его человеком, но и так бывало неплохо. Да, тогда у него в очередной раз не получилось. Теперь никакого «очередного раза» не будет. Есть последний. И если что-то снова пойдет не так… Возле жаркого камина Славку пробрало нездешним, ледяным холодом. Первым импульсом было завершить славное Люлино начинание и скормить тетрадь каминному огню. Однако же что-то внутри – кто б побрал эту дурацкую двойственную натуру! – противилось отчаянно. Зарычав не хуже собаки (и куда лучше отвратительной Люлиной любимицы Геры), Славка сполз с кресла и засунул тетрадку между стихами Пушкина и дамским романом. Вернулся к камину, сердито уставился на догорающую деревяшку. Огонь не успокаивал, да еще и шавка ни с того ни с сего во дворе разоралась. Он понял, что благостное расположение духа утеряно безвозвратно, и вышел в сад.

*

А облака летели в разные стороны. И сосны шумели. Чайки то и дело падали в расцвеченную бензиновыми пятнами воду за мелкой рыбешкой. Паром мягко ударил о пристань. Море… как он, оказывается, соскучился по морю…

Олег вдруг понял, что почти ничего здесь не помнит. Думал, что вспомнит, когда увидит. Однако ошибся. Эти домики… машины без фар, а то и «без окон, без дверей»: ГИБДД здесь как не было, так до сих пор и нет. Как же до Каравая-то добраться? Решив сперва сделать другу детства сюрприз и нагрянуть как снег на голову, Олег теперь никак не мог вспомнить путь до его дома. Сюрприз жалко было портить, но пришлось позвонить Караваю на мобильник. И раз пять выслушать, что набранный им номер не существует. Олег немного удивился и лишь затем сообразил спросить дорогу у проходящей мимо женщины.

Интересно, какими все стали? Так занятно… в последний раз видел человека в детстве, а теперь у того своя семья. Мишка «ВКонтакте» хвастался. Фотки присылал. Там на просторной веранде улыбались фотографу прелестная девчушка – Валенька – и ослепительно красивая женщина. Наталья… Как с обложки журнала сошла, умудрилась же охомутать Каравая. Он, помнится, всегда отзывался о представительницах прекрасного пола нелестно, мягко говоря… Mein Gott… а как еще о них отзываться в двенадцать лет? Башка твоя дурная… Олег вертел «дурной башкой» – узнавал потихоньку знакомые места.

Дом стоял на самой окраине поселка – с двух сторон колыхалась роща. Он изменился, разумеется: перестраивали совершенно всё, чуть ли не с нуля. За невысокой, очень аккуратной кирпичной оградой, на фоне подступивших к двору сосен, дом – пугающе огромный, два этажа с мансардой, веранда – похож был на гигантский кусок янтаря из-за солнечно-оранжевого сайдинга. Если бы не цвет, выглядел бы чересчур строгим, а так в самый раз. Олег с любопытством рассматривал его через фигурную решетку калитки. Хороший дом, во всех смыслах теплый: красками, настроением, и отношения в нем наверняка теплые… Здесь будет славно. И везде цветы: разноцветные россыпи по двору, в ящиках под окнами, что-то вьющееся по стенам…

Прикинув расстояние до веранды, Олег решил, что, пожалуй, сможет добраться до нее на своих двоих. Придержался за калитку, поднялся с коляски и, придерживаясь за нее, осторожно загашал по дорожке, мощенной желтой плиткой. Ну прямо как в «Волшебнике Изумрудного города»! Только Элли с Тотошкой не хватает. Он не так хорошо ходил, чтобы сильно при этом отвлекаться, и когда под ноги с истеричным лаем бросилась мелкая собачонка, шансы устоять, несмотря на опору, резко ушли в ноль. А вот и Тотошка… Каравай никогда не говорил, что завел собаку… С этими ценными мыслями Олег свалился прямо на клумбу. Собачка восторженно вцепилась в его рукав. Болонка, грязно-белый комок меха, местами розоватый – у них бывает, от старости. Ну и как ему отсюда выползти? Не успел он подумать, как открылась дверь, и на веранде показался… незнакомец. Позабыв отбиваться от «Тотошки», Олег уставился на него. Это явно не Каравай, их даже издалека не спутаешь. Каравай и мальчишкой был плотный, а ближе к тридцати вовсе стал похож на боксера-тяжеловеса. Этот же худощавый, блондинистый.

– Чтоб тебя, ты когда-нибудь заткнешься, сука? – негромко, но выразительно процедили с веранды.

– Извините, – сказал Олег. – Здравствуйте.

Он не раз попадал в неловкие ситуации, но вести светские разговоры с собакой на руке и по уши в отцветающих пионах еще не приходилось. От того, пока он подбирал слова, незнакомец успел подойти вплотную и теперь взирал на него сверху вниз с непонятным выражением лица. То есть, казалось, что его лицо, правильное, даже красивое, вообще лишено какого-либо выражения.

– Извините, – повторил Олег. – Я, наверное, не туда…

Как же не туда. А веранда точь-в-точь как на фотографии? А янтарный дом? Номер-то на воротах, в конце концов, точно тот. Или у Каравая гости?

– Я к другу. Караваев Михаил здесь живет? Я не предупреждал, что приеду, но…

Он путался и запинался, псина продолжала слюнявить рукав, незнакомый парень как в статую превратился.

– Цветы! Герочка!!! – к ним подлетела, как показалось сначала Олегу, девочка-подросток. Нет, симпатичная молодая женщина, просто хрупкая, низкорослая.

Охая и причитая, она отодрала от Олега собачку.

– Мои пионы… Герочка, он тебя не обидел? Не ударил? Слава, кто это? Что вы в моей клумбе делаете?!

Вид у женщины был слегка ненормальный, но она хотя бы изъявляла желание с ним пообщаться, в отличие от застывшего столбом парня.

– Я ищу Михаила Караваева, – повернулся к ней Олег. – Я ему звонил, но никто не отвечает…

– Конечно, не отвечает, – вполне вменяемо ответила женщина. И добавила то, от чего пришла очередь Олега потерять дар речи. – Телефон ему в гроб положили, так зарядка наверняка уже кончилась.

Искать в ее словах черный юмор ему даже в голову не пришло. Олег растерянно посмотрел на парня (ноль реакции), снова на женщину.

– Кому… в гроб?

– Караваеву твоему, – с неожиданной злобой выплюнула та. – Наклюкался и в аварию. И сам всмятку, и жену с дочкой на тот свет отправил! Сестричку мою с племянницей! Они-то в чем виноваты?

Цветочный запах назойливо лез в нос, к горлу подкатила тошнота.

– Entschuldigen Sie… Извините, – пробормотал он. – Уже ухожу. Только… helfen… помогите встать, пожалуйста.

– Помоги, Слава, что стоишь? Видишь…

Остаток фразы утонул в мерном шуме. Не то чтобы Олег потерял сознание, но когда темнота и гул исчезли, он обнаружил себя в коляске метров за пятьдесят от дома. Значит, как-то на автомате оттуда убрался. Из хорошего, янтарного дома в озере цветов. Он вспомнил запах пионов и едва успел свеситься вбок.

– Это он по-немецки, что ли? – озадачилась Люля, потрепала Геру и вздохнула: – Бедный. Побелел весь. Совсем мальчик, еще и инвалид. Стоп, а как он до клумбы дошел?.. Слава, ты куда? Вернись немедленно!!

Под визгливый лай шавки Славка запрыгнул на веранду. Ну же, карандаш, или зажигалка, или еще какая хрень… Рванул в гостиную, схватил со стола ручку и, толкнув с дороги возмущенную Люлю, выскочил за ограду. Этот «мальчик» не мог далеко уйти… уехать. «Мальчик» и не уехал. Правда, подходить к нему прямо сейчас едва ли стоило. Ну-ну, мы еще и нервные… (Ага, была Люля с токсикозом, теперь этот – с нервами). Что ж, может, это к лучшему. Обождав (ждать пришлось порядочно), покуда парнишка придет в себя и тронется дальше, Славка его догнал.

– Извини, ты, случайно, у нас ничего не обронил?

На протянутую вещицу паренек взглянул довольно туманно и покачал головой. М-да, будь даже ручка действительно кем-то потерянной, она едва ли могла ему принадлежать, если учесть, что Славка стянул первую попавшуюся. А если конкретнее, Люлину любимую – ярко-розовую и увенчанную миниатюрным мышонком.

– Я Слава, – он подхватил с подлокотника вялую ледяную ладонь с посиневшими ногтями и энергично потряс. – Я здесь у твоего друга комнату снимал, а когда он ну… теперь мы с невестой здесь живем. Долго объяснять.

– Олег, – неохотно откликнулся парнишка.

– Очень приятно. Надолго сюда собирался?

– На месяц. Но какая разница теперь… Danke… Спасибо. До свидания, – он явно вознамерился свернуть разговор.

– Притормози. Ты откуда?

– Из *** .

– И что теперь делать будешь?

Будь парень не так потрясен, наверняка бы поинтересовался, какое Славке дело. Или послал бы подальше. Но в порядке он не был. И потому отвечал, как автомат.

– Заберу вещи из камеры хранения и вернусь. Все равно хотел побыть hier… здесь. Найду жилье…

– Уже нашел, – бодро заявил Славка. – Поживешь у нас. Дом огромный, и ты ведь не чужой. Я тоже с Михайлой успел подружиться. Мировой мужик. Был.

На Славкино счастье, у Олега не осталось никаких душевных сил сопротивляться. Выглядел он вообще так, будто с облегчением завалился бы в обморок. Так что Славка решил оставить паренька дома – лучше даже запереть – а самому быстренько смотаться за его шмотками.

В доме его ждала приятная неожиданность.

На ступеньках веранды красовалась небольшая плотная сумка, а зареванная Люля поправляла перед зеркалом шляпку.

– Солнце мое, ты куда намылилась? – озадаченно спросил он.

– Я от тебя ухожу, потому что ты меня не любишь, – всхлипнула она. – Убегаешь неизвестно куда, толкаешься, ручку спер…

Славка бросил тревожный взгляд на Олега. Паренек отрешенно смотрел на клумбу и потихоньку зеленел, на реплику о ручке как будто не отреагировал.

– Милая…

– А он что здесь делает?

– Снимает у нас комнату.

– С каких это пор?

Славка внутренне ощетинился.

– С сегодняшних.

Люля вздернула носик.

– Прекрасно. Пусть он тебя и развлекает, потому что я вернусь через месяц. Может быть. Не застану дома – считай, мы друг друга не знаем. Понял, Славочка?

В этот момент он впервые почувствовал, что почти любит ее. Какая же она молодец, умница распрекрасная! Как вовремя в эту милую вздорную головенку взбрело выместись отсюда и не мешать ему! Как чудесно, что в горячке она не подумала: уходить вообще-то ему бы полагалось, не ей, хозяйке дома!

– Дорогая… – Славке захотелось расцеловать ее, даже не сразу сообразил, что бурное проявление радости в этой ситуации вряд ли уместно.

Выручила кривая мимика.

– Да хоть обрыдайся! – победно выкрикнула Люля. – Не поможет. Я ухожу!

Она легко подхватила сумку и порысила к воротам. Славка вытащил обмякшего Олега из коляски, усадил на банкетку в прихожей, взял у него жетон и тщательно закрыл входную дверь. Дверь надежная, не из картона. На окнах решетки. Подумал – и для верности запер коляску в гараже. Вроде бы этот чудик все-таки может немного ходить. Но так уж точно никуда не денется.

Захлопнув калитку, Славка бодро зашагал к пристани. Они с Люлей как раз успевают на паром. Превосходное настроение не испортил даже тот факт, что Люля в расстроенных чувствах оставила ему свою гадкую собачонку.

Олег. Олешек. Олененок Бэмби. Прозвище подходило и взрослому Олегу – отнюдь не крупное телосложение, длинные ноги и рыжевато-коричневая челка. Блестящие черные глаза укуренного теленка. Славка себе не поверил, в ступор впал, когда узрел нового Хранителя на тарелочке с золотой каемочкой (Люлина клумба неплохо справилась с ролью тарелочки). Он не больно-то изменился за пятнадцать лет, хотя бегал тогда вполне самостоятельно и очень даже шустро. Впрочем, Славке неинтересно было, как Олег попал в инвалидное кресло.

Роль Хранителя обычно передается по наследству. Это увечное травоядное со знанием немецкого Караваеву никаким боком не родня. Что ж, бывает и так. Оба, и Караваев, и Олег, знали о существовании «черта», довольно успешно по мере сил с ним боролись, бабка (чтоб ее на том свете припекли погорячей) рассказывала обоим об Ожерелье, хотя Олег был им чужой. Как чувствовала. Хотя почему «как»? Они почти все чувствуют, Хранители. Но Караваев науку забыл… скорее, не захотел помнить. А Олег помнит? Ему меньше лет было, чем Караваеву. Нет, не следует торопиться. Времени мало, но оно есть. Надо сдувать с Олега пылинки, чтоб не случилось с ним никаких непредвиденных несчастий. Надо выяснить, что он помнит, что знает… И главное, как у него Ожерелье выманить. Теоретически, по изначальной задумке, это невозможно. На практике случается всякое. Выпросить. Выкупить. Если надо, выбить.

Эйфорию сменила серьезная деловитость. Весь путь до вокзала Славка мысленно прикидывал план действий и по прибытию располагал немалым количеством способов получить вожделенное Ожерелье. Способы варьировались как по степени сложности, так и по степени жестокости. Впрочем, он надеялся, что можно будет обойтись без пыток. Славка не любил мучить, его собственная самая первая кончина растянулась надолго, и с тех пор он уверенно считал, что смерть должна быть быстрой. Хранитель смотрелся совершеннейшим хлюпиком: наверняка будет достаточно его припугнуть. А пока пусть очухается и немного пообвыкнет – легче на контакт пойдет. На вокзале Славка получил в обмен на жетон спортивную сумку и даже умудрился попасть на следующий же паром. Неудобное у поселка расположение, что и говорить – на косе. Иначе как по воде не доберешься. И ладно отдыхать на выходные – считается, что тут уникальная природа. Например, какие-то противные колючки, из-за которых нормально по дюнам не побродишь, якобы только здесь и в Индии растут. Ноги режут они, несмотря на всю уникальность, не меньше. Но жить? Есть магазины, школа начальная, есть парочка кафе и аптека. Зато в старшие классы-на работу – изволь на Большую Землю. О больнице и речь не идет. Проклятая Коса, проклятый город… на редкость мерзкий мир.

Олега Славка нашел там, где оставил – в прихожей на банкетке. Новый жилец будто дремал с открытыми глазами и едва повернул голову на Славкин голос. Наверняка, самое правильное сейчас – накачать его спиртным и уложить спать.

– Пойдем-ка выпьем за знакомство.

Поскольку Олег приглашение проигнорировал, Славка со вздохом подхватил его под мышки и поволок к столовой. И пусть гость с его худосочной комплекцией и птичьими косточками весил чуть побольше кузнечика, Славка успел помянуть недобрым словом километровые коридоры. Не дом, а дворец какой-то. Зачем эдакая громадина семье из трех человек? Шагов десять Олег еще кое-как волочил ноги, потом его пришлось нести по-настоящему. Ужасно неудобно.

В баре Славка выбрал бутылку коньяку и поставил перед Олегом внушительную порцию.

– Пей давай. Потом проспишься, легче будет.

Парень неохотно взял бокал, понюхал и поставил обратно.

– Как это вообще получилось?

– Что? – не понял Славка.

– Авария.

– Очень просто. У его дочки День рождения был. Он принял изрядно, потом повез их на аттракционы и не справился с управлением. Такое каждый день случается. Ты пей, пей.

– Nein… Нет, не мог Каравай, – умоляюще сказал Олег.

Словно надеялся, будто Славка сейчас признается, что на самом деле Караваев был трезв аки стеклышко и аварию подстроили зеленые человечки из летающей тарелки.

– Не мог рисковать женой и дочкой? – хмыкнул Славка. – Ты его как, давно знаешь?

– Мы пятнадцать лет не виделись, – бормотнул Олег.

– Ага. Значит, еще детьми разбежались, правильно? Вот и делай выводы, что он мог и чего не мог.

Телячьи глаза подозрительно заблестели, но вместо того, чтобы лить сопли, парень вдруг разразился длинной тирадой на немецком. Звучала она как полная нецензурщина. Впрочем, по Славкиному разумению абсолютно весь немецкий звучал как нецензурщина. А точнее он сказать не мог, ибо в памяти этого тела особых знаний иностранных языков не наблюдалось. Английский в количестве десятка разговорных фраз не в счет. Когда Олег замолчал, Славка кивнул на бокал.

– Пей.

– Спасибо, но я не пью. Совсем.

– По состоянию здоровья? – постарался, чтобы вышло больше сочувственно, чем с издевкой.

– Мг, – согласился Олег. – Аллергия на спиртное.

– Сильная?

Парень выдал бледное подобие улыбки.

– Если здесь есть реанимация, то откачают.

– Реанимацию захотел… – Славка не поверил ни на грош, но покуда подыграл. – Здесь даже зубы полечить негде. Тогда я тебе горячий чай сделаю, сладкий.

Он встал и включил электрочайник.

– Слава, – позвал Олег, – сколько я…

– Знакомые зовут меня Косо, – перебил Славка. – Потому что фамилия – Косов.

– Хорошо, Косо. Сколько я буду должен за комнату?

– Я посчитаю позже. Гостевые на втором этаже, но тебе, наверное, будет удобнее на первом…

– А мансарда?

Славка едва не обжегся:

– А на крышу залезть не хочешь? Подниматься-спускаться как думаешь? А если пожар, не к ночи будь помянут?

– Мне полезно тренироваться, – возможность пожара парень, очевидно, исключал как таковую.

– В мансарде, в любом случае, библиотека. Выбирай тогда на втором.

Умереть-не встать. Этот задохлик только до второго этажа ковылял битые четверть часа и в три приема. Пройдет немного – сядет прямо на пол, посидит, потом еще немного. Причем без опоры с пола он сам подняться не мог, из чего Славка заключил, что придется расставлять по коридорам банкетки. Благо их, совершенно не нужных, было более чем достаточно. На лестнице Олег и вовсе едва ли не по перилам полз. Славка с трудом сдерживал раздражение и болтал без умолку. Олег, напротив, молчал как партизан. От крайней сосредоточенности, надо полагать. Упомянул разве, что долго жил в Германии, а теперь переводы делает и детей немецкому на дому учит. Все правильно, нет дороги – идут в педагоги. Хотя бы ясно, почему из него в минуты, так сказать, душевного волнения немецкий прет.

Олег без пререканий согласился на первую же продемонстрированную комнату. На втором этаже было три гостевые, каждая на два человека, и они все время имели такой вид, будто с минуты на минуту в дом обещают нагрянуть гости: свежезаправленные кровати, полотенца и все такое. Спросить Славку, так он бы их запер, да и дело с концом. Но гипераккуратная Люля вылизывала эти комнаты с рвением содержательницы отеля. Теперь-то, когда Люли нет, он точно их закроет.

– Санузел в конце коридора, – с сомнением сообщил Славка.

– Я дойду.

– Ну смотри. Ладно, отдыхай. Ходи, где хочешь, бери, что хочешь, если что, зови. Или нет, давай я тебе свой номер дам. Телефон-то есть? Здесь такая звукоизоляция, что наверху убивать можно, внизу не услышат. Звони, в общем.