Текст книги "Одинокие сердца (ЛП)"
Автор книги: Savva
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Стараясь игнорировать охватившее его неприятное предчувствие, Гарри медленно, почти нехотя, произнёс:
– Долохов сейчас в комнате для допросов. В твоём распоряжении пятнадцать минут, Малфой. Сдай палочку, – и протянул руку.
– И не подумаю. Моя палочка останется при мне. Я не собираюсь её использовать, можешь не трястись от страха, – отрезал Люциус и направился к дверям камеры.
Поттер, однако, не спешил впускать его в комнату, загородив собой дверь. Ситуация складывалась чрезвычайно неудобная, поэтому сначала необходимо было кое-что прояснить. Только вот подходящих слов всё не находилось, и Гарри совсем отчаялся, не зная, как начать разговор. Люциус, нахмурившись, постоял с минуту, но так и не дождавшись ни звука, прошипел:
– Если это всё, что ты хотел сказать, Поттер, может, всё-таки позволишь мне войти?
Гарри в очередной раз уставился на Малфоя и наконец решился:
– Когда мы захватили Долохова… – он замолчал и нервно провёл ладонью по лицу, – он орал что-то о Гермионе и о тебе…
Серые глаза потемнели, а затем яростно вспыхнули, словно угли, разгорающиеся в остывшей золе костра.
– О Гермионе?
Гарри кивнул.
– Он сказал, что Гермиона… что она….
Слова застревали в горле, он был вынужден остановиться и успокоиться перед тем, как продолжить:
– …что Гермиона беременна, и ребёнок… – Гарри не смог договорить: у него просто язык не поворачивался сказать такое. – А-а-а! Забудь об этом!
Гнев и презрение, плескавшиеся в глазах Малфоя, ледяной волной обрушились на национального героя.
– Мне не послышалось? Я правильно понял, о чём ты хотел спросить, Поттер? Ты, человек, который называет себя лучшим другом Гермионы? – сдавленным от сдерживаемого бешенства голосом спросил Люциус. – Человек, который знает её столько лет? Что же случилось с непогрешимой гриффиндорской преданностью, если ты так сразу поверил всему, что сказал этот грязный ублюдок?
Гарри хотелось сквозь землю провалиться. Он чувствовал себя последним идиотом.
«Что за наваждение на меня нашло? Как я мог сомневаться в Гермионе? Глупость какая-то… И спрашивать Малфоя об этом тоже был не самый мудрый ход… Чёрт! И всё-таки… что-то между ними происходит… Хотя, конечно, верить долоховскому бреду было верхом идиотизма…»
Холодный голос Люциуса прервал его смятенные думы:
– Даже знать не хочу, как ты докатился до таких мыслей о своей подруге, Поттер. Всю оставшуюся жизнь тебе будет стыдно перед самим собой. Единственное, о чём хочу предупредить: проследи, чтобы твои авроры держали языки за зубами. Подобное дерьмо не должно покинуть этих стен. Понимаешь? Если эта грязь попадёт на страницы газет, она нанесёт значительный ущерб не только и не столько мне, сколько Гермионе.
– Авроры никогда не проболтаются – они настоящие профессионалы.
– Я не был бы так уверен. Неприятности случаются там, где их совсем не ждёшь, Поттер… На этом закончим. Могу ли я теперь войти?
Поколебавшись, Гарри всё-таки отошел от двери.
– Надеюсь, ты не наделаешь глупостей, Малфой. Сомневаюсь, что ты хочешь оказаться в Азкабане из-за этого жалкого подобия человеческого существа.
Люциус коротко кивнул, дав понять, что принял к сведению напутствие, но его свирепый взгляд не предвещал для пленника ничего хорошего.
В ту секунду, когда Малфой вошёл в комнату и закрыл за собой дверь, Гарри устало опустился на стул. Сейчас его интересовали два вопроса: во-первых, как его самая близкая подруга оказалась в центре подобных событий, и, во-вторых, сколько именно министерских правил он нарушил, начиная с утра пятницы. Гарри вздохнул.
«От этих Малфоев вечно одни неприятности».
Внутри комнаты для допросов
Войдя в камеру, всё своё внимание Люциус сосредоточил на человеке, привязанном к стулу. На лице Долохова медленно растекалась безумная ухмылка.
– Люциус, старый друг, – прошипел он.
– Антонин, вот мы и снова встретились…
Долохов открыл было рот чтобы что-то ответить, но «Силенцио» заткнуло его прежде, чем он успел издать хоть какой-то звук. Улыбка тут же погасла, а взгляд стал насторожённым и обеспокоенным: заключённого напугало угрожающее выражение на лице гостя. Попытка вдохнуть глубже, чтобы успокоиться, была пресечена Малфоем, с силой надавившим палочкой ему на горло. Теперь Антонину приходилось буквально бороться за каждый глоток воздуха.
– Я за последние несколько суток тебя уже наслушался. Так что теперь ты меня послушай. За смерть Нарциссы мне бы следовало убить тебя, подонок ты вонючий. Однако обстоятельства вынудили меня сохранить твою жизнь. Ну, это и к лучшему – ведь теперь ты будешь гнить в Азкабане до конца дней своих. А мне даже не придётся марать руки твоей грязной кровью.
Люциус шагнул назад, убрав палочку от горла пленника, и хрипы, от которых кровь стыла в жилах, прекратились. Долохов смог вздохнуть свободнее и несколько расслабился. Безумная кривая ухмылка снова расползлась по его лицу.
Бросив на Антонина убийственный взгляд, Малфой развернулся и очень медленно направился к двери. Затянутая в перчатку ладонь уже коснулась дверной ручки, но Люциус замер и после недолгой паузы произнёс:
– Ах да, кстати… – он повернулся к Долохову, – ещё одно уточнение… – и прорычал, впиваясь в жертву глазами.
С грацией дикого опасного хищника он стремительно преодолел разделяющее их пространство и одним сильным, точным ударом трости заставил стул с привязанным к нему заключённым опрокинуться. Когда затылок Антонина с отвратительным звуком стукнулся о каменный пол, и под ним начала растекаться тёмно-красная лужа, на лице Малфоя тоже появилась кривая ухмылка. Он шагнул вперёд и, нависнув над лежащим человеком, посмотрел в его застывшие от испуга глаза.
– Больше никогда твой грязный рот не запятнает имя моей женщины. Ты слова не произнесёшь ни о Нарциссе, ни о Гермионе.
С этими словами он наступил Долохову на горло. Надавив всем весом, Люциус дождался, пока под ногой раздался тихий хруст, а глаза пленника закатились под веки, и, удовлетворённо хмыкнув, вышел из камеры с чувством выполненного долга.
Насторожённый довольным видом Малфоя, Гарри тут же кинулся в комнату. Мгновенно оценив обстановку, он крикнул:
– Что ты натворил?
– Расслабься, Поттер. Он просто упал… Видимо, что-то не в порядке со стулом.
Люциус развернулся, заставив мантию взметнуться элегантным вихрем, и ушёл, помахивая тросточкой.
Суббота, вечер. Дом Гарри Поттера
– С ума сойти! Почему ты нам ничего не рассказала? Когда ты узнала? – радостно восклицала Джинни.
– Что-то около месяца. Почему я никому не призналась? Не знаю, Джинни… Всё казалось таким сложным… – Гермиона устало улыбнулась.
Подруги сидели на диване и болтали без умолку, а довольный Гарри любовался ими. После того как он с рук на руки сдал Долохова в госпиталь при Азкабане, ему наконец-то можно было идти домой. По пути он заскочил к Гермионе и забрал её в гости – выяснить некоторые моменты и пообщаться с Джинни.
– Чего я никогда не пойму – если ты знала, что беременна, как могла согласиться на план, предложенный Малфоем? – спросил он.
– Гарри, когда соглашалась, я ещё ни о чём не подозревала. Я узнала об этом позже.
– Почему не отменила, когда всё стало ясно? – продолжал допытываться друг.
Гермиона покачала головой.
– Честно? Не знаю, Гарри. Наверное, хотела отомстить… – на секунду она задумалась, а затем добавила: – Да, я хотела отомстить, Гарри. Мне это было необходимо… Понимаешь… Мой ребёнок никогда не узнает своего отца. Ты не представляешь, что я почувствовала, когда узнала, что беременна. Меня разрывали противоречия. С одной стороны, огромное счастье – ждать ребёнка. С другой стороны, ужасная боль – не иметь возможности поделиться этой радостью с Роном, его отцом…
– Понимаю, Гермиона, радость с привкусом горечи… И, вообще, хватит о грустном в такую приятную минуту, – перебила её Джинни, участливо поглаживая по плечу. – Надо думать о будущем. Особенно теперь – ведь в роду Уизли скоро будет пополнение. Рон был бы рад, я знаю это, – Джинни смахнула со щеки непрошеную слезу. – Кстати! Надо же сообщить маме, папе и мальчикам! Когда ты собираешься объявить радостную новость?
Гермиона улыбнулась сквозь слезы.
– Тебе никогда не хватает терпения, Джинни. Обещаю: на следующей неделе я сделаю официальное заявление.
Джинни от всей души обняла подругу и отправилась проверить спящего Джеймса. Воспользовавшись моментом, Гермиона поинтересовалась у Гарри:
– Как всё прошло с Долоховым?
– Гладко. Скрутили его без сучка и задоринки. Думаю, моя идея с маггловской системой GPS будет использоваться довольно часто, – его лицо озарила самодовольная улыбка.
– Да, это была прекрасная идея. Я бы даже сказала – блестящая… А где Долохов сейчас?
– В Азкабанском госпитале: с ним произошёл несчастный случай во время разговора с Малфоем, – Гарри поджал губы и замолчал.
Гермиона задумчиво посмотрела на друга.
– Ты знаешь… он ведь мог сделать со мной… что-то ужасное… этот Долохов… Я видела: он хотел… А у меня даже палочки не было, чтобы защититься. Я пыталась дизаппарировать, но ничего не получалось. И я так испугалась, Гарри… Было очень страшно – за малыша и за себя, – Гермиона судорожно вздохнула, на глаза невольно навернулись слёзы. – И представляешь, меня спас ребёнок! Мой маленький, храбрый кроха готов был изнутри взорвать Долохова всякий раз, когда тот пытался прикоснуться ко мне. Никогда раньше я не чувствовала ничего подобного, Гарри! Можешь себе представить? Вот что значит – стихийная магия, – Гермиона мягко погладила по животу.
Растроганный друг, положил ладонь поверх её руки.
– Храбрый парнишка. Весь в отца.
– А храбрая девчушка тебя не устроит, Гарри? – и Гермиона от всей души рассмеялась.
========== Глава 13 ==========
…Где твоё пламя всё ещё жжёт моё бедро,
И каждый оборот колёс мои ломает рёбра.
«Her Kind», Anne Sexton
Квартира Гермионы
В это воскресное утро «Ежедневный Пророк» и Гарри Поттер попали в квартиру Гермионы одновременно. У неё даже не осталось времени, чтобы дать сове, принёсшей газету, лакомство, потому что тут же из камина вывалился чрезвычайно взволнованный друг.
– Гермиона!
– Гарри?
Взъерошенный Поттер не смог сразу ответить: ему понадобилось отдышаться. Пока он приходил в себя, Гермиона открыла «Пророк» и замерла.
– Да… вот об этом… – выдохнул Гарри.
Гермиона не услышала его и даже не взглянула на заголовки. Её вниманием целиком и полностью завладела колдография Люциуса на первой странице газеты. Длинные волосы роскошными платиновыми прядями струились по плечам. Надменная, блистающая превосходством улыбка играла на чувственных губах. Идеальной формы брови в обычной для него манере пренебрежительно изогнуты. Застигнутая врасплох, Гермиона задумчиво провела самыми кончиками пальцев по чертам породистого лица и вздохнула. Последние сутки она отчаянно пыталась не думать о Люциусе Малфое, но хватило одного взгляда, чтобы все её старания пошли прахом…..
– Гермиона! Ты меня слышишь? – недоумённый возглас Гарри вернул её в реальность.
– Прости, Гарри… что?
Затем она увидела… это…
«Гермиона Уизли – недавно овдовевшая героиня Войны, беременна ребёнком Люциуса Малфоя! Правда или ложь?»
Гермиона прикусила губу и прочла ярко вспыхивающий заголовок ещё раз.
– Похоже, мне уже не придётся никому ничего объявлять… – пробормотала она.
Гарри сокрушённо забормотал:
– Ублюдок Долохов… Это всё его вина… Понятия не имею, как эта информация просочилась в газету… Но мы ещё можем исправить это… Организуем интервью и опровергнем…
Гермиона прервала его бессвязный лепет.
– Гарри, прекрати. Я не собираюсь никому ничего объяснять. Чего ради? Через какое-то время пресса всё равно потеряет интерес – с сенсациями всегда так бывает. Кроме того, у меня слишком долго была кристально чистая репутация. Видимо, пришла пора это исправить.
Удивительно, но Гермиона не чувствовала ярости. Она даже обыкновенной злости не чувствовала. Оцепенение и безучастность – вот то, что наиболее точно отражало её чувства. Всё происходило словно с кем-то другим. Не беспокоили сейчас бессмысленные спекуляции на её популярности, репутации и прочей подобной ерунде. Это было слишком мерзко, грязно и недостойно.
– Гарри, ты не мог бы сделать одолжение и поговорить с Молли? Пожалуйста! Постарайся объяснить ей ситуацию, – попросила Гермиона. – Хорошо?
– Конечно.
Гарри кивнул, успокоенный тем, что с подругой всё более-менее в порядке, и отправился в «Нору», исполнять просьбу.
«Бедный! Ему предстоит помучиться, объясняясь с многочисленными Уизли».
Оставшись одна, Гермиона кинула на изображение Малфоя ещё один взгляд, а затем заклинанием Редукто взорвала проклятую газету, превратив её в пепел.
Задумчиво наблюдая за серыми хлопьями, лениво кружащимися в воздухе, она вздохнула. Колдография Люциуса всколыхнула те чувства и эмоции, которых Гермиона изо всех сил старалась избегать. Она безошибочно распознала тоску по тянущей боли в сердце и острой, ноющей тяжести внизу живота.
«Чёртовы гормоны… – соскочив с барного стула, Гермиона опрометью кинулась из комнаты. – Мне нужен шоколад! Срочно!»
*
Шесть часов спустя она снова сидела на кухне.
С тихим вздохом Гермиона вытащила из коробки под названием «Трюфели Фрамбуаз» от Уильяма Кёрли» очередную конфету и сунула в рот. Накинув на голое тело шёлковый халат Люциуса, она нежилась в лучах заходящего солнца, томно прикрывая глаза от ощущения ласкающего кожу тепла.
У неё ныло сердце, а тело плавилось от желания, жаждало изысканных ласк и нежных, но властных прикосновений его чувственных губ и сильных рук. С ним хотелось сгорать дотла в пламени страсти и снова рождаться. Гермиона честно боролась с собой, прилагая максимум усилий, чтобы подавить это всепоглощающее влечение. Но, к сожалению, выиграть эту битву была не в силах. Она надеялась, что конфеты успокоят или хотя бы облегчат тоску, но стало только хуже. Дорогой, маслянистый, горьковато-сладкий шоколад растекался во рту и подпитывал бушующий внутри огонь ещё сильней. У этих… порочных трюфелей даже вкус был точно такой, как и у поцелуев Малфоя – соблазнительно-неотразимого, затягивающего, греховного наслаждения.
Гермиона старалась дышать медленно и неглубоко, пытаясь сопротивляться желанию… Но халат Люциуса всё ещё хранил его запах, манящий и обволакивающий… А мягкий шёлк невесомо ласкал кожу, напоминая о совсем других прикосновениях… Гермиона застонала и, не в силах сдерживать более накопившееся вожделение, легко коснулась себя между бёдер сквозь гладкую шёлковую ткань халата.
Малфой-Мэнор
«Тридцать шесть часов… Я не видел её в течение тридцати шести часов… Не касался её тридцать шесть долгих, мучительных часов… Не вдыхал её запах невыносимо томительные тридцать шесть часов…»
Тело предавало Люциуса, отказываясь повиноваться и сохранять спокойствие. Он задыхался от острой необходимости ощутить Гермиону рядом. Собственные глаза обманывали Малфоя: куда бы ни взглянул, желанный образ преследовал его. Пальцы дрожали и ныли, стоило только подумать о прикосновениях к волнующе тёплому и мягкому телу. Люциус словно в аду находился всё это время – в самой что ни на есть настоящей геенне огненной. Возбуждение беспощадными языками пламени жалило, нанося сердцу раны, и тут же зализывало их, принося ещё большие страдания. Душа его пылала и кровоточила. Казалось, он сам медленно и нестерпимо больно сгорает заживо.
Наступал воскресный вечер, на улице сгущались сумерки. Призрачный жёлто-голубой свет луны тайком прокрался в комнату, и озорные блики метались в причудливом танце по платиновым волосам Малфоя. Тот сидел за письменным столом в библиотеке, держа перед собой свежий номер воскресного «Пророка». Серые глаза сосредоточенно изучали первую страницу газеты, где были напечатаны всего две колдографии – его и Гермионы, а сверкающий заголовок буквально вопил:
«Гермиона Уизли – недавно овдовевшая героиня Войны, беременна ребёнком Люциуса Малфоя! Правда или ложь?»
– Дерьмо! – тихо выругался Люциус, в который раз прочитав заголовок.
«Будь проклят Долохов и его паскудный рот! Надо было всё-таки убить эту мразь, этого сукиного сына! А слабовольного червяка Поттера вместе с его «планом» послать на хрен! Будь проклята эта продажная пресса, всегда готовая рыться в чужом грязном белье! Будь проклято Министерство – в нём даже у стен есть уши! Будь проклят несведущий дурак Поттер – я ведь предупреждал его: надо проследить, чтобы авроры держали рты на замке…»
Малфой зарычал от накатившего бессилия.
Конечно, у него всё ещё осталось достаточно связей, чтобы заткнуть пасть этой вонючей помойке под названием «Пророк». Однако Люциус понимал, что ущерб уже нанесён.
«Теперь всю тяжесть создавшегося положения придется нести на своих плечах мне. А если уж быть совсем точным – Гермионе и мне. У волшебного мира комом в горле встанет скандал с участием Героини Войны и бывшего Пожирателя Смерти».
Единственное, что хоть немного утешало его во всём этом бедламе – воспоминание о последней встрече с Долоховым.
«Это действительно был… приятный, можно даже сказать животрепещущий момент…»
Малфой самодовольно хмыкнул.
Секундой позже он снова внимательно рассматривал колдографию Гермионы в «Пророке». Насколько он мог судить, колдо было сделано до трагедии в их семьях. Гермиона тепло улыбалась, а каштановые кудри ещё больше украшали светящееся от счастья лицо.
И тут из Люциуса словно дух вышибли! Так ослепительно она сияла для кого-то! Не для него! Осознание было внезапным и неприятным. Он почувствовал, как сердце закипело от переполняющей его ревности. И знал ведь, что всё это смешно, но ничего с собой поделать не мог.
«Проклятые тридцать шесть часов!» – подумал он. – Мне нужно увидеть её. Сейчас же!»
Малфой резко поднялся, и оглушительный треск стула, упавшего на пол, эхом перекатился в глубокой тишине поместья. Спустя мгновение он исчез в зелёном всполохе летучего пороха.
Когда Люциус вышел из камина в квартире Гермионы, его встретил мягкий, с придыханием стон. Заинтригованный, он пошёл на звук и вскоре остановился в восхищении – Гермиона в его халате, с закрытыми глазами и разметавшимися в беспорядке по плечам прекрасными локонами сидела, откинувшись на спинку высокого стула. Складки шёлкового одеяния разошлись, обнажив нежную, молочно-белую кожу бёдер.
Малфой подобрался ближе и поражённо замер: Гермиона ласкала себя. Ему стало катастрофически не хватать воздуха и невольно пришлось ослабить слишком тугой узел галстука.
«Хм, вот что значит: оказаться в нужном месте в нужное время», – подумал Люциус, осторожно подкрадываясь ближе к желанной цели.
*
Гермиона совершенно потерялась в ощущениях, когда почувствовала, что большая, тёплая ладонь накрыла её руку, а знакомый баритон хрипло шепнул:
– Позволишь мне?
Глаза её распахнулись и встретились с напряжённым, пристальным взглядом Малфоя.
– Люциус, – только и получилось выдохнуть.
В следующую секунду гораздо более умелая рука сменила её ладонь между бёдрами, а тонкие влажные пальцы оказались втянуты в горячий рот Люциуса и вылизаны. Тогда и только тогда он накрыл её губы неторопливым, сводящим с ума, заставляющим тело плавиться, поцелуем. Мягко, но настойчиво его губы и язык подчиняли себе Гермиону. Словно в танце Люциус вёл её за собой. Тело её мурлыкало песню, сочинённую им. Виртуозная опытная рука уверенно вела её к оргазму неторопливыми умелыми движениями.
Внезапно поцелуи прекратились, а искусные пальцы лишили трепещущий комочек плоти таких необходимых ласк. Абсолютно растерянная и ничего не понимающая Гермиона лишь почувствовала, как её подняли и положили на прохладную гранитную столешницу. Шёлковый пояс оказался развязан, мягкие складки халата откинуты в стороны, и совсем рядом, отозвавшись вибрацией по её голой коже, раздалось низкое глухое рычание:
– Хочу чувствовать тебя… Мне нужно больше, ведьма… гораздо больше…
И снова умелые пальцы проникли в неё, двигаясь во всё убыстряющемся ритме… Снова его рот, казалось, был в нескольких местах одновременно, облизывая, покусывая, целуя, а свободная рука нежно ласкала чувствительную грудь… Гермиона беспомощно металась под столь решительным наступлением на все её чувства… Стоны и вздохи наполнили маленькую кухню. Задыхаясь, она почувствовала, как горячая волна поднимается выше и выше, накрывая её с головой. И Гермиона погрузилась в поглотившее её наслаждение, когда Люциус коснулся клитора последним точным движением и хрипло шепнул:
– Отпусти себя.
Поцелуй накрыл её губы сразу после того, как она выкрикнула его имя в экстазе.
*
Малфой облокотился на столешницу, наблюдая за Гермионой и ожидая, пока она придёт в себя. Нежно поглаживал влажные от пота кудри, второй рукой он собственнически обнял округлившийся живот. Когда дыхание её стало глубоким и спокойным, а глаза цвета тёмного мёда сосредоточились на его лице, Люциус мягко поприветствовал:
– Добрый вечер, дорогая. Как ты?
Гермиона в ответ слабо фыркнула:
– Добрый вечер, Люциус, лучше не бывает. Я бы даже сказала – сказочно себя чувствую. Спасибо за заботу.
Она попыталась сдвинуться и сесть, но тёплая ладонь, лежащая на её животе, не позволила этого сделать. Малфой лёгкими, нежными поцелуями прошёлся по всему её телу, запахнул халат и аккуратно завязал пояс. Теперь Гермиона была в состоянии подняться, однако, когда она села, Люциус сгрёб её в охапку и тихо пробормотал:
– Не против, если я перемещу нас в более подходящее для продолжения место?
– Продолжения? – Гермиона обвила его шею руками.
– Именно, дорогая. Ты же не думала, что на этом всё закончится, правда? – с этими словами он аппарировал в усадьбу.
Спустя минуту после их исчезновения камин Гермионы полыхнул зелёным пламенем, и в гостиную шагнул Гарри.
– Гермиона… Гермиона? Где ты?
Только молчание послужило ему ответом….
========== Глава 14 ==========
Поместье
Поцелуи… Сладкие, чувственные, пьянящие поцелуи сводили его с ума и заставляли трепетать. Трепетать! Люциус Малфой, пятидесятилетний солидный мужчина дрожал от нежных, почти невесомых поцелуев!
Он стоял в спальне, сжимая хрупкую ведьму в объятьях. Магия переполняла их: тёплое янтарное свечение окутывало Гермиону, а вокруг Люциуса, искрясь словно снежинки, вращались сверкающие кристаллики. Разноцветные сияющие вихри кружились, сливаясь воедино и растворяясь друг в друге.
Невесомо танцуя на прекрасных, цвета красного дерева волосах Гермионы и придавая мерцающий опаловый блеск серым глазам Люциуса, озорные лунные блики дразнили чувства, превращая действительность в сказку. Волшебство призрачного лунного света освобождало их от сомнений и забот, будило беспечность и чувственность, заставляя забыть о прошлом и будущем. Для них существовало только сейчас, только объятья друг друга, только страсть и огонь.
Выпустив Гермиону из рук, Люциус низко и глухо выдохнул:
– Раздень меня.
Беспрекословно подчинившись приказу, она медленно развязала шейный платок, неспешно, одну за другой расстегнула пуговки, поочерёдно снимая и отбрасывая в сторону его многочисленные одежды и наслаждаясь каждой минутой. Когда нежные пальцы коснулись тела, Люциус не смог сдержать восторженного, гортанного стона, отозвавшегося у неё внутри мелкой дрожью. Едва касаясь, Гермиона благоговейно ласкала гладкую, словно отшлифованный мрамор кожу. Великолепие этой зрелой мужской красоты завораживало. Запах его пьянил сильней вина, горящий страстью взгляд и часто вздымающаяся грудь кружили голову.
Когда лёгких прикосновений стало недостаточно, Люциус скинул с её плеч шёлковый халат и увлёк за собой в постель. Впервые за всю их недолгую историю он позволил Гермионе вести в любовном танце. Та с готовностью приняла роль, заставив его улечься на спину и оседлав крепкие бёдра. Он был полностью в её власти, сдавшись на милость победительницы. Поддразнивая, Гермиона медленно скользила губами, вкушала его, смаковала, боготворила каждый дюйм этого великолепного тела, пока Люциус не взмолился хриплым прерывающимся голосом:
– Возьми меня, милая… Позволь войти в тебя… Почувствовать тебя…
Приподнявшись на коленях, Гермиона медленно, мучительно-медленно начала опускаться, наслаждаясь болезненно сладкой дрожью, пока Люциус проникал, скользил внутрь горячего, влажного тела. И когда оказался полностью в ней, одновременно раздались его гортанный вскрик и протяжный стон Гермионы, объявляющие о слиянии и единстве двух душ, сердец и тел. В эту секунду обоим показалось, что мир замер вокруг них, время остановило свой бег, а земля прекратила вращение. Но вот горящие взгляды встретились, и сердца забились с удвоенной силой. Они начали древний, как сама жизнь, танец, и мир родился заново, а время и земля возобновили вечное движение в унисон с любовниками.
Она была прекрасной мечтой, соблазнительной сиреной и вела обоих к кульминации с такой уверенностью и страстью, что Люциус совершенно потерялся в захвативших его ощущениях.
Конечно, позже ночью он заставит её покориться, и она отдастся ему вся, без остатка много раз. Но сейчас… Восхитительный образ движущейся на нём Гермионы – её порозовевшая, шелковисто мерцающая, нежная кожа и янтарные глаза, полузакрытые в экстазе; вишнёво-красные, припухшие от поцелуев губы и дикие, разметавшиеся по хрупким плечам кудри; тяжёлые, налитые груди и округлый животик – всё это останется в его памяти навсегда, подогревая желание и сводя с ума…
Снова и снова они утоляли безумную жажду, наслаждаясь друг другом, пока наконец в полном изнеможении не достигли финала.
Они лежали в своей постели, сплетясь в единый клубок истомлёно-расслабленных тел, шёлковых простыней, кудрей Гермионы и локонов Люциуса.
– Я должна идти, – сказала она, придя в себя.
– Останься… Никто не ждёт тебя дома… только холодная постель и горькое одиночество… Спи…
Сильные руки Люциуса крепко обняли Гермиону, а мерный стук его сердца успокоил и погрузил в сон.
***
Её разбудило безжалостное солнце, нещадно слепившее глаза колючими лучами. Люциуса рядом не было, и Гермиона лежала в постели одна.
Утро принесло с собой осознание того, что она натворила. Неуловимая эйфория ночи испарилась, исчезла с первым лучом солнца, отпустив на волю растерянность, чувство вины, отчаяние и печаль. Жестокая реальность неумолимо пронзала Гермиону острыми иглами мрачных, тяжёлых мыслей, заполнивших разум.
«Это не любовь!.. Это предательство!.. Настоящее предательство!..»
Они звенели в голове всё громче, вызывая нестерпимое желание убежать, спрятаться ото всех и от себя. Гермиона поспешно вскочила с постели, но тут дверь отворилась, и в комнату вошёл полностью одетый Люциус.
– Доброе утро.
Его свежевыбритое лицо не выдавало никаких признаков замешательства или сомнений, на тонких губах играла мягкая, довольная улыбка. Обнаженная Гермиона застыла посередине комнаты, отчаянно пытаясь найти свою одежду. В следующее мгновение в руках Люциуса появился халат.
– Ты не это ищешь, дорогая?
Нервно закутавшись в него, Гермиона крепко-накрепко завязала пояс. Почувствовав её напряжение и неловкость, Люциус замер, пристально наблюдая за недавно такой родной, а теперь неприступной и чужой женщиной. Его улыбка поблёкла, постепенно сменяясь привычной высокомерной холодностью.
– Ты собиралась сбежать, Гермиона, не так ли?
– Нет, – она едва нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. – Что мы творим, Люциус? Что с нами происходит? Я уже ничего… ничего не понимаю! Что делать дальше, как вести себя, чем оправдываться?..
Почувствовав, что нижняя губа начинает дрожать, Гермиона с силой её прикусила. Заметив это, Малфой подошёл к ней и провёл подушечкой большого пальца, стирая крошечную алую каплю крови. Мягкие губы сами раскрылись навстречу неожиданной ласке, и стоило тихому вздоху нечаянно сорваться с её уст, тут же Люциус настойчиво прильнул к ней. Его язык нежно прошёлся по припухшей губе, стараясь успокоить боль, заласкать чувствительную ранку. У Гермионы от нахлынувших ощущений закружилась голова, и она почти потеряла контроль над собой… Почти…
***
Люциус целовал её податливые губы, отлично понимая, что ещё минута, и она придёт в себя, оттолкнёт его. Но не смог устоять: Гермиона делала его таким слабым… Стараясь не думать о последствиях, он вкушал эти сладкие уста, пока предоставлялась такая возможность.
– Нет! Пожалуйста, Люциус, прекрати, – маленькие ладошки упёрлись в его грудь. – Надо остановиться. Это неправильно, и мы оба знаем это.
Тяжёлый, удушливый гнев ядовитой змеёй скользнул в сердце Малфоя.
«Так ничего и не поняла до сих пор! Она уже моя, я заявил на неё права и не собираюсь отступать, сколько бы она ни сопротивлялась».
– А вот и гриффиндорская мораль проснулась, – он холодно и зло ухмыльнулся. – Довольно поздно для угрызений совести, тебе не кажется, Гермиона?
Она вздрогнула от этого ледяного тона и, отлично понимая причины растущего гнева, взмолилась:
– Ты сам знаешь: необходимо прекратить… то, что происходит между нами… Люциус, пожалуйста, не ищи меня больше… Прошу тебя… дай побыть в одиночестве и во всём разобраться…
– Пытаешься сказать, что бросаешь меня, ведьма? Никто и никогда не отвергал Люциуса Малфоя. Слышишь? Никто и никогда.
Тень грустной, безнадёжной улыбки коснулась алых губ, и, не глядя на него, Гермиона тихо возразила:
– Я не могу бросить тебя… Хотела бы, но, увы, не хватает сил… Поэтому прошу… отпусти меня, Люциус. Не мучай… – её губы снова задрожали, а глаза наполнились слезами.
Мгновенно гнев его испарился, лицо озарилось состраданьем, и он неосознанно поднял руку, чтобы стереть её слёзы, приласкать, успокоить. Однако в следующую же минуту фирменная малфоевская холодность непроницаемой маской скрыла бушевавшие чувства, и Люциус опустив руку, отступил назад.
– Ну что ж… Как прикажете… Я сделаю всё именно так, как вы пожелаете, миссис Уизли. Уверен, дорогу домой вы знаете. До свидания.
И ушел… Оставил Гермиону, как она и просила – в одиночестве, в слезах и с разбитым сердцем. С трудом собрав остатки самообладания, она каминной сетью добралась до квартиры.
Стоило ей только шагнуть в собственную гостиную, как раздался ещё один гневный возглас.
– Гермиона! Может пора объясниться?
Возмущённый тон и ярость, полыхавшая в зелёных глазах, указывали на то, что Поттер был не на шутку разозлён. Но Гермиона сейчас находилась в таком разбитом состоянии, что не заметила его негодования.
– Гарри!
Увидев лучшего друга, она бросилась ему на грудь, задыхаясь от сдавленных рыданий, слёз, невнятных жалоб и на корню пресекая все его попытки наброситься с укорами.
Гарри
Когда накануне вечером, побывав в квартире Гермионы, Гарри обнаружил, что подруги нет дома, а утром она так и не появилась, он каким-то шестым чувством понял, что та находится у Малфоя. Ярость закипела в его сердце. Он чувствовал себя преданным и еле сдерживался.
