Текст книги "Одинокие сердца (ЛП)"

Автор книги: Savva

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Наконец, обдумав происходящее, она решила всё-таки пойти на ужин. К этому её подтолкнуло одно обстоятельство, которое дало о себе знать всего две недели назад. Гермиона решила никому о нём не рассказывать до тех пор, пока всё само собой не откроется. Предстоящие перемены заставили её жаждать мести ещё сильней. Может быть, даже сильней, чем желал отмщения Люциус Малфой. Только поймав этих мерзавцев, она достигнет заслуженного реванша, и если для этого надо поужинать с Люциусом Малфоем, значит, так тому и быть.

Сказано – сделано, и ровно в семь часов вечера она вышла из камина Малфой-мэнора, одетая в простое тёмно-синее облегающее жаккардовое платье «а-ля шестидесятые», подходящие туфли-лодочки и с забранными в высокую причёску кудрями.

Малфой-Мэнор

Люциус глаз не мог отвести от гостьи, настолько изящно и утончённо она выглядела в своём наряде: тёмно-синее платье удачно выделяло медовый цвет глаз и превосходно контрастировало с персиковым оттенком кожи.

«Восхитительно, – подумал он. – А этот изящный вырез так удачно открывает взгляду…»

На этом месте Малфою пришлось несколько раз медленно и глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться.

«Поразительно, как мало надо мужчине, чтобы настолько, хм… возбудиться, находясь наедине с молодой и чрезвычайно привлекательной ведьмой».

Его по-прежнему преследовали картины вчерашнего вечера: Гермиона с влажными волосами, одетая во что-то ужасно короткое (у неё даже пупок не был прикрыт!), тонкое и бесстыдно-прозрачное. Малфой не привык к такого рода «неглиже», которому даже не мог подобрать подходящее название. Его жена никогда не носила ничего подобного.

«На Цисси это смотрелось бы просто смешно».

Дрогнув уголком рта, отвлёкшийся было волшебник возобновил прерванный разговор. В конце концов, он же хозяин и должен развлекать гостью, пока они сидят в гостиной в ожидании ужина.

– Не желаете бокал вина для аппетита, миссис Уизли? – приятным баритоном поинтересовался Люциус.

– Нет, спасибо. Просто воды, пожалуйста, – последовал ответ.

– Почему? Вино перед ужином как-то противоречит вашим убеждениям или принципам? – Малфой удивлённо приподнял брови.

– Нет, – Гермиона небрежно махнула рукой. – Просто… сейчас я бы предпочла выпить воды.

– Хм, как странно, – пробормотал хозяин.

В ту же секунду двери в столовую открылись, Люциус Малфой встал и предложил гостье руку, которую та приняла с неприкрытым удивлением. Он проводил Гермиону и помог сесть. Ужин был подан на небольшом уютном столике, что обеспечивало интимную атмосферу, к которой Люциус так стремился. К его разочарованию, Гермиона отвергала все попытки налить ей бокал вина, и гостеприимный хозяин так и не смог понять, почему она отказывается.

За едой невольные союзники обсудили свои действия в случае нападения и сошлись на абсолютно простом плане: обезоружить и обездвижить мерзавцев, а затем послать сообщение аврорам. Лёгкое беспокойство у Малфоя вызывала реакция Гарри Поттера на их самодеятельность, но Гермиона заверила его, что, несомненно, сможет договориться с другом и оправдать их поступки. Было решено, что отныне Люциус должен находиться в непосредственной близости от Гермионы, чтобы успеть своевременно отреагировать в случае нападения.

После того как были решены основные моменты, разговор приобрёл более отвлечённый характер, и, конечно, Гермиона воспользовалась первой же возможностью прояснить давно интересующую её тему.

– Мне кажется, что за последние годы у вас коренным образом поменялись приоритеты, мистер Малфой. Вы оплачиваете работу домовых эльфов, сотрудничаете с Гарри Поттером, даже обедаете со мной, хотя вы – чистокровный маг, а я – магглорождённая ведьма. В чём причина таких перемен? Что случилось, мистер Малфой?

Стоило ей задать свои вопросы, как она тут же обеспокоенно вскинула на Люциуса взгляд. Хозяин мысленно усмехнулся, потому что маленькая ведьма наверняка озаботилась: не перешла ли она границы дозволенного?

– Знаете, миссис Уизли, я не изменился. Я, если можно так сказать, отстранился, – спокойно объяснил Малфой. – За свою жизнь я дважды был настолько глуп, что выбрал одну из противоборствующих сторон, мало того, заставил жену и сына выбирать вместе со мной. Мои предрассудки разрушили любимую семью, лишили жены и усложнили отношения с сыном. Я решил никогда больше не допускать подобных ошибок, поэтому не отношусь ни к одной стороне. Я ни за, ни против, миссис Уизли, и принадлежу только себе. Семь лет назад, в конце войны, я понял: всё, что раньше имело для меня значение: власть, чистота крови, черные, белые, зеленые, красные – полная и абсолютная чушь. Единственное, что на самом деле имеет значение – моя семья и моё имя. Я – Малфой, и я на своей собственной стороне. Я делал и буду делать то, что принесёт пользу мне и тем, кто мне небезразличен, и уничтожу любого, кто посмеет прикоснуться или причинить вред дорогим мне людям, независимо от того, к какой стороне они относятся.

Тут Люциус с неподдельным интересом посмотрел на гостью.

– А как насчёт вас, миссис Уизли? Неужели вы до сих пор застряли в вашем детском простодушии? Всё ещё верите, что мир поделён на белое и чёрное, правильное и неправильное? До сих пор не признаёте оттенков и смешений в мире и обществе, даже после того, как узнали правду о Северусе и Дамблдоре? Или, возможно, вы наконец-то поняли, что всю свою жизнь каждый из нас будет вынужден выбирать лишь меньшее зло. М-м?

Малфой пристально наблюдал за Гермионой: казалось, такие откровения ошеломили её.

– Во мне ничего не осталось от ребёнка, мистер Малфой, и я уже давно отбросила юношеский максимализм, пройдя через многое во время войны и после. Вы правы: жизнь непроста, и в ней всё перемешано. Хорошее и плохое, добро и зло переплетены так тесно, что их иногда трудно отличить друг от друга. Но я твёрдо убеждена, что существуют основные принципы, правила и взгляды на жизнь, которым должны следовать все люди, даже если это приносит пользу не конкретно им, а человечеству в целом.

К концу её речи Люциус уже не мог сдержать улыбки, настолько хороша была взволнованная ведьма, когда страстно отстаивала свои убеждения.

– Браво, миссис Уизли, гриффиндорцы всегда остаются гриффиндорцами… Впрочем достаточно дискуссий, я хотел бы показать книги, которые, как мне кажется, будут полезны в вашей работе над «Сказками барда Бидля». Интересно ли вам моё предложение, миссис Уизли?

Люциус встал и снова предложил Гермионе руку. На этот раз она без стеснения приняла его джентльменский жест, и пара степенно проследовала в библиотеку.

Оказавшись там, хозяин широким жестом обвёл комнату и негромко, мягко, почти нараспев, пробормотал:

– Я здесь всё привёл в порядок, а книги, которые могут понадобиться вам при переводе, составил на этих полках. Пожалуйста, миссис Уизли, взгляните.

Гермиона восхищённо выдохнула и тут же направилась к стеллажам, а Малфой неторопливо последовал за гостьей. Он с удовольствием наблюдал, как её розовые губы благоговейно шепчут названия редких фолиантов, а тонкие пальцы ласкающими движениями касаются корешков книг. Разумеется, вскоре этого Люциусу было уже мало, и его блуждающий взор неспешно прошёлся по очертаниям изящного профиля и мягким изгибам плеч.

Он желал прикоснуться к ней, почувствовать её запах. Эта потребность мучила его так сильно, что Люциус Малфой больше не мог и не хотел бороться с собой. Он просто подошел ближе, глубоко вдохнул и утонул в аромате жасмина с нотками ванили и белых роз. Один упрямый локон, выбившийся из причёски и спадавший на шею, привлек его внимание, и Люциус, сначала осторожно и почти невесомо коснувшись, затем дерзко пропустил его между пальцами.

Малфой почувствовал, как Гермиона замерла под его прикосновениями. Между их телами было всего несколько дюймов, он почти касался грудью её спины. Плавным движением придвинувшись ещё ближе, он рвано выдохнул и заметил, что пальцы её вцепились в книжную полку, побелев от напряжения. Он протянул руку и медленно провёл ладонью, начиная от кончиков тонких пальцев, по тыльной стороне изящной кисти, хрупкому запястью, острому локотку, поднялся к плечу и затем легко дотронулся до ключицы.

Гермиона задрожала, но Люциуса это не остановило, а скорей даже подтолкнуло к дальнейшим действиям. Подушечками пальцев он нежными ласкающими движениями очертил линию шеи и подбородка, коснулся щеки, а потом отважился на совсем уж решительный шаг: легко прижал Гермиону к себе, давая ей возможность почувствовать биение его сердца, жар возбуждённого тела, силу обнимавших рук. Малфою показалось, что ведьма вовсе прекратила дышать.

В течение нескольких секунд Люциус безмятежно наслаждался этой долгожданной близостью и отсутствием какого-либо сопротивления, но очень скоро гостья отмерла, шевельнулась, и он, к огромному своему огорчению, вынужден был отпустить её.

Малфой медленно отстранился, и Гермиона повернулась к нему, тяжело и неровно дыша. Щёки её пылали румянцем, а нежные маленькие губки очаровательно покраснели и припухли от того, что она нервно прикусывала их.

«Какие соблазнительные», – подумал Люциус.

– Итак, миссис Уизли, что вы думаете? – спросил он, изображая безразличие.

Наступило недолгое молчание. Малфой ясно видел, что Гермиону разрывают противоречия. Ей, видимо, трудно было определиться с тем, как действовать дальше. Однако после минутного раздумья она ответила так спокойно, как только смогла.

– В вашей коллекции много интересных, редких книг, мистер Малфой.

– Вас что-то заинтересовало, миссис Уизли? Если так, то двери библиотеки открыты в любое время, а мои эльфы в полном вашем распоряжении, – сказал Люциус, шагнув к ней.

Невольно испугавшись его наступления, Гермиона поспешно начала отходить к двери.

– Я подумаю об этом, мистер Малфой… Ой, уже так поздно… Мне действительно нужно идти… Благодарю вас за очень приятный вечер…

И гостья стремительно ретировалась. Люциус задумчивым взглядом проследил её манёвр, медленно вздохнул всей грудью и дизаппарировал прочь из поместья.

Минуту спустя он появился в семейном склепе Малфоев, рухнул на колени перед могилой Нарциссы и тихо застонал:

– Цисси, Цисси… Что я делаю? Ты простишь меня, Цисси? Прости меня… Прости…

========== Глава 8 ==========

Четверг, 28 Июля

Малфой-Мэнор

Гермиона стояла посреди библиотеки Малфой-мэнора, ясно понимая, что у неё нет ни малейшей причины находиться здесь. Приближалась полночь, и она сама не знала, о чём думала, когда решила появиться в усадьбе в столь поздний час. Честно говоря, настолько невыносимо стало в своём пустом и холодном доме, что она просто шагнула в камин, старательно отгоняя мысли о возможных последствиях.

Рабочая неделя прошла ужасно: тело раз за разом преподносило неприятные сюрпризы – её попеременно мучили то зверский голод, то невыносимая тошнота. Кроме того, добавилась новая пытка: Гермиона стала обострённо чувствовать запахи. Ей даже в голову раньше не приходило, что модные теперь шёлк и кашемир на самом деле пахнут настолько неприятно. Духи же со стойким ароматом просто убивали, выворачивая все внутренности наизнанку.

Настроение у Гермионы теперь стало непредсказуемо, словно морской бриз, а невыносимое бремя одиночества только усугубляло положение. Она, правда, изо всех сил сопротивлялась, стараясь не беспокоить Гарри своими истериками: друга и так захлёстывало чувство вины перед ней. Да и кроме этого у него проблем было выше крыши: беременность жены, топчущееся на месте расследование и прочие обязанности, связанные с работой и не только. А о том, чтобы озаботить своими трудностями Джинни, речи вообще не шло: истеричный плач подруги в середине второго триместра мог принести только непоправимый вред.

Гермиона погружалась в холодный, беззвучный, пустынный на многие мили вакуум одиночества. Она попыталась с головой окунуться в работу и перевод «Сказок барда Бидля», но, к сожалению, этого оказалось недостаточно, чтобы заполнить окружающую пустоту. К четвергу тоска и отчаяние настолько завладели ей, что Гермиона чувствовала себя тяжело больной. Её ничто не интересовало. Всё вокруг стало немило: надоели собственные слёзы, надоело бесконечно перелистывать их с Роном фотографии, но больше всего надоело сидеть одной. И когда сил терпеть уже не осталось, она просто швырнула горсть летучего пороха в камин и назвала адрес Малфой-мэнора.

В поместье было тихо и темно. Гермиона пошла прямиком в библиотеку, надеясь попасть туда незамеченной, но двери были уже открыты, а внутри горел тусклый свет. Видимо, эльфы узнали о её визите и приготовили всё необходимое.

«Бдительность превыше всего», – подумала она.

Уже войдя в библиотеку и остановившись посередине комнаты, Гермиона попыталась решить, что же делать дальше. В принципе выбор был небогат: либо она прислушивается к голосу разума, разворачивается и уходит, пока не застукал хозяин (а она была уверена, что рано или поздно он здесь точно появится), либо проявляет чудеса храбрости и остаётся.

– Страдаете лунатизмом, миссис Уизли? – знакомый баритон нарушил ночную тишину.

Гермиона вздрогнула и, глубоко вздохнув, повернулась к Малфою лицом. Она понимала, что сбегать уже слишком поздно. С усмешкой на губах Люциус стоял, прислонившись к двери библиотеки, одетый в лёгкие вельветовые брюки и простую белую рубашку. Несколько верхних пуговок на ней были расстёгнуты, и внимание Гермионы привлекла его сильная грудь. Под тонкой батистовой тканью ощутимо выделялись широкие плечи и рельефные мускулы. Первый раз за время их общения Малфой предстал в такой непринуждённо-домашней, открытой одежде, и Гермиона, к своему ужасу, глаз не могла оторвать, настолько был красив этот мужчина. Зная, что проиграла, но не в силах что-либо изменить, она словно глупый маленький мотылёк, ошеломлённый жаром и загипнотизированный ослепительным сиянием, летела в бушующее пламя страсти.

– Я польщен тем, что моя библиотека вам всё-таки пригодилась, миссис Уизли, – констатировал Люциус.

Его слова вывели Гермиону из ступора, и она ещё попыталась исправить ситуацию.

– Добрый вечер, мистер Малфой… Да… Я тут книги искала… Мне казалось, я их видела где-то здесь…Но, к сожалению, так и не смогла найти…Ошиблась, наверное… Извините… Так поздно вас побеспокоила… э-э… я… м-м… Мне, вероятно, пора уйти… Спокойной ночи.

Гермиона знала, что несёт какой-то бред, и щёки её просто запылали от стыда.

«Чёрт! – подумала она. – Враньё – явно не мой конёк…»

Прикусив нижнюю губу, она направилась к двери, однако Люциус не собирался давать ей даже малейший шанс к бегству и шагнул наперерез, преграждая выход.

Гермионе пришлось остановиться и поднять взгляд на хозяина. Тот, не отрываясь, смотрел на неё.

– Не думаю, что могу позволить вам сбежать, миссис Уизли, – протянул он. – Вы сами пришли сюда в столь поздний час, и я хочу знать – почему. Так что, пока не объясните своё появление здесь, я вас никуда не отпущу. И, пожалуйста, на этот раз – честно. Лгунья из вас никудышная – явно не хватает практики. Приступайте. Я жду… – и, махнув рукой, замер в ожидании.

Гермиона обеспокоенно вздрогнула под этим вопрошающим взглядом, не зная, что сказать. Но внезапная волна раздражения поднялась, накрыв её с головой, и смыла смущение и неудобство без следа.

– Что ты ожидаешь услышать от меня, Люциус?

Его имя из её уст прозвучало неожиданно для обоих. Малфой приподнял брови в знак удивления, но промолчал.

– Я одна, понимаешь, одна! Только четыре холодных стены вокруг и боль одиночества! Столько боли! Она убивает меня! Вот единственное объяснение, которое у меня есть… – раздражение ушло так же внезапно, как и появилось, и Гермиона тихо добавила: – Я действительно не знаю, почему я здесь.

Они стояли напротив друг друга, совсем близко, и Гермиона видела его глаза. В приглушённом свете библиотеки они сияли мягким серебристо-опаловым блеском, изредка вспыхивая цветными крапинками. Она невольно опустила взгляд ниже.

«Почему я никогда раньше не замечала, насколько чувственны его губы? Не слишком полные, не слишком яркие… Просто идеальные… Они завораживают и манят… А этот аристократический подбородок и твёрдая линия челюсти… бледная кожа крепкой шеи… сильные мышцы груди…».

Вновь она почувствовала себя словно под гипнозом. Глупый, глупый маленький мотылек ничем не мог себе помочь: прекрасное обжигающее пламя влекло её из необозримых просторов холодного одиночества в неизведанный, но такой манящий и необходимый обездоленному сердцу жар опаляющей страсти.

Медленно, сама не веря в то, что делает это, Гермиона подняла руку и прикоснулась к его губам. Люциус не двигался, серые глаза пристально рассматривали её, и только чуть сбившееся дыхание выдавало, что за непроницаемой маской холодности таится волнение. Может быть, он боялся спугнуть её снова, Гермиона не знала, и сейчас ей было всё равно. Пальцы легко пробежались по чёткому рисунку губ, коснулись мужественного подбородка, спустились ниже… к шее, ещё ниже… обвели широкий размах ключиц, а затем… Гермиона медленно раздвинула борта расстёгнутой от ворота рубахи, лаская гладкую, твёрдую, словно из мрамора изваянную, грудь. Невероятно, но даже такой простой, почти невесомый контакт с его кожей, с его телом вызывал настолько сильное возбуждение, что дышать становилось всё трудней.

Но тут её почти бессознательная сольная разведка закончилась: Люциус взял инициативу на себя. Он накрыл ладонью, лежащую на его груди руку Гермионы, и, всё сильней прижимая к телу, потянул глубже под рубашку. Когда кончики пальцев нежно коснулись соска, оба застонали. Теперь его дыхание было таким же быстрым и прерывистым. Горячие волны желания перекатывались сквозь них, стремясь найти выход и воссоединиться в один дикий шквал эмоций.

Прижимая её к груди и увлекая за собой, Люциус достиг кресла и опустился в него, усадив Гермиону себе на колени. Настойчивые губы, обжигая её шею горячим дыханием, дарили лёгкие поцелуи и покусывания, а пальцы быстро расстёгивали пуговицы на блузке. Гермиона прильнула к этому надёжному крепкому телу, пытаясь раствориться в объятьях, обвила руками его шею, запутавшись пальцами в платиновых локонах. Цепляясь за него, как за спасательный круг в бескрайнем океане одиночества, она вынудила его на мгновенье замереть, крепко обнять её и какое-то время просто держать в объятьях. Гермиона ощущала его страсть, его желание, но всё же этого было недостаточно: среди всей гаммы чувств отсутствовало самое главное – любовь.

«Любовь!»

Раскатом грома прозвучал её отчаянный всхлип, разрушив гармонию их дыханий. Слёзы неудержимо потекли по её щекам, а грудь заболела от душераздирающих рыданий.

– Люциус, Люциус… Я всегда одна и так устала от этого! Я ничего не понимаю! Почему? За что? Это несправедливо, чертовски несправедливо!.. Я любила его, на самом деле любила, Люциус!.. А сейчас… Ты… Почему всегда ты? Почему именно ты? Скажи мне, – всхлипывала Гермиона, уткнувшись в его неприлично дорогую батистовую рубашку.

«Черт, всё в наших жизнях так хитро переплелось!» – мелькнуло в голове у Малфоя, пока он отчаянно старался либо успокоить её, либо утихомирить собственное желание.

Пытаясь убедить её в правильности происходящего, он исступлённо зашептал:

– Успокойся… Дай нам шанс, Гермиона… Не противься своим желаниям… Разреши помочь тебе, снять это бремя… Нам обоим станет намного легче, Гермиона… Позволь мне…

Лаская губами ключицы, он уже начал стягивать блузку с её плеч, но тут Гермиона подняла на него взгляд и сокрушённо прошептала:

– Нет, Люциус, нет… Остановись… Это не мы, это наше отчаяние… Мы просто ещё не пришли в себя… Если это произойдёт сейчас, мы разрушим… испортим всё, что с нами происходит, что бы это ни было… Сейчас не время… Нет… Пожалуйста, нет…

Малфой остановился и от бессилия зарычал: она была так близка и желанна, сидела на его коленях и в его объятьях. Некоторое время он внимательно смотрел Гермионе в глаза, а потом уже почти спокойно сказал:

– Глупая ты девочка, – и, приглаживая растрёпанные кудри, продолжил: – Будешь сопротивляться за нас двоих, моя смелая маленькая гриффиндорка? Думаешь, ты настолько сильна? Не заблуждайся: я постоянно буду проверять твою стойкость. И не сдамся. Всё предрешено, и мы не в силах что-то изменить. Это только вопрос времени, дорогая. В конце концов ты уступишь и поймёшь – это судьба.

Гермиона чувствовала, что совершенно измучена и опустошена. Не силах даже удержать голову, она прислонилась к его крепкому плечу и прошептала заплетающимся языком:

– Не будь так уверен, Люциус. Ты не знаешь главного… К тому же я устала… Отнеси меня домой, пожалуйста. Завтра пятница, и мы должны быть в форме. Отнеси меня домой, Люциус, – прошептала Гермиона и закрыла глаза.

Малфой поднял её на руки и аппарировал в квартиру. Бережно уложил на диван в гостиной, кинул прощальный задумчивый взгляд и отправился обратно в Мэнор.

========== Глава 9 ==========

Пятница, 29 июля

Малфой-Мэнор

У Люциуса перехватило дыхание: в знакомое, ставшее уже родным, благоухание жасмина грубо вторгся тошнотворный смрад ржавого железа. Едва успев подхватить беспомощное хрупкое тело, он почувствовал, как по ладоням растекается что-то тёплое и липкое. Малфой опустил взгляд и замер: отвратительное грязно-алое пятно медленно, но неотвратимо расползалось по светло-голубому шёлку платья. Вокруг ангельски бледного лица жуткими змеями струились яркие каштановые кудри, и Люциус, парализованный ужасом, видел, как в любимых глазах медового цвета истаивают яркость и блеск жизни, как мертвенная пелена укрывает их мутным саваном, а бескровные губы еле слышно шелестят в последний раз:

– Люциус…

Люциус Малфой резко распахнул глаза, и его безжалостно ослепили лучи утреннего солнца. Он лежал на своей постели, мёртвой хваткой вцепившись в простыни и хватая воздух широко открытым ртом. Дышать было невыносимо трудно: грудь болела, будто его только что нещадно пинали по рёбрам. Только когда ему удалось немного прийти в себя и, приподнявшись, усесться, Малфой понял: сердце нестерпимо ноет и жжёт, подобно открытой ране, с которой сорвали присохшую повязку. Сон, нагнавший на него такой страх, был пугающе реалистичным и ярким: даже сейчас он словно наяву чувствовал запах крови и видел перед собой затягиваемые предсмертной пеленой карие глаза. В голове сумасшедшей птицей заметалась мысль:

«Гермиона! Ей грозит опасность! Я должен всё отменить!»

Люциус вскочил на ноги, полный решимости прекратить их рискованную операцию.

Однако, час спустя, приведя себя в порядок и позавтракав, Малфой уже не был так уверен в правильности решения, принятого под наплывом эмоций. Успокоившись, он вновь смог рационально разложить по отдельным, далеко стоящим друг от друга полочкам сон и явь: если сейчас он всё отменит, то, вполне вероятно, упустит мерзавцев, а представится ли ему ещё раз шанс поймать их и отомстить – неизвестно. Перед ним стоял выбор, и Люциус понял, что не готов отказаться от мести, гораздо проще оказалось отмахнуться от тревожного сновидения.

«Это был просто страшный сон… дурацкий кошмар… ничего больше… Стыдно устраивать истерики и драмы по такому несерьёзному поводу… Боевыми заклинаниями Гермиона орудует не хуже меня, она ведь героиня войны… К тому же я буду рядом… Всё пройдёт по плану… А сон этот – игра разума, не более: маленькая ведьма выбила меня вчера из колеи своими слезами, вот и привиделся этот… бред».

Рассуждая таким образом, Малфой сумел убедить самого себя в том, что чудовищную галлюцинацию вызвали события вчерашнего свидания. Он настолько оправился от потрясения, что даже усмехнулся и загадал на будущее:

“Надеюсь, в следующий раз мне приснится красивый эротический сон, под завязку наполненный сексом и прекрасными образами обнажённой Гермионы».

Министерство магии

К тому времени, когда Люциус Малфой прибыл в Министерство, он окончательно избавился от беспокойства и сомнений и снова стал самим собой: холодным, спокойным, невозмутимым человеком, сосредоточенным на выполнении задуманного плана. Правда, слабый отголосок боли в сердце всё ещё напоминал о пережитом утреннем кошмаре, но Люциус постарался списать его на остаточный эффект от стресса.

Чтобы окончательно избавиться от всяческих опасений, он направился к кабинету Гермионы. Заметив её в одном из коридоров, он внимательно оглядел ведьму с ног до головы. Одетая в свою повседневную бежевую мантию, она выглядела вполне обыкновенно: по-деловому, энергично, и Малфой, неожиданно для самого себя, с облегчением выдохнул: и в помине не было на ней ничего светло-голубого или шелкового. Успокоенный и довольный, он тут же развернулся и отошёл, смешавшись с толпой министерских чиновников.

Пока рабочий день шёл своим чередом, Люциус твёрдо придерживался решения держаться от Гермионы как можно дальше и не искать с ней встреч. В глубине души он понимал, почему так поступает: боялся потерять самообладание и открыто выказать озабоченность и тревогу. А этого нельзя было допустить ни в коем случае: Малфои никогда не теряли своего хладнокровия и присутствия духа… Ну… почти никогда.

Около шести вечера, закончив дела в Министерстве, Гермиона отправилась домой, а Люциус аппарировал в усадьбу. К тому моменту, когда он переоделся и приготовился к визиту на кладбище, сердце бешено колотилось в предвкушении схватки, и им владело лишь одно желание: закончить всё именно сегодня.

Кладбище

Ровно без пяти минут семь Люциус под дезиллюминационными чарами и заклятьем сверхчувствительности вышел из семейного склепа Малфоев и решительно зашагал к могиле Рона Уизли. Когда он приблизился, глазам его открылась картина, которая заставила замереть на месте, отняв способность двигаться. Холодный пот мелким бисером выступил на лбу, а рубашка прилипла к разом взмокшей спине. Он отказывался верить своим глазам.

Гермиона, склонив голову, уже сидела перед могилой, и (о ужас!) светло-голубое шёлковое платье ладно охватывало её изящную фигурку.

Люциус стоял словно громом поражённый. В голове его заметались кошмарные образы: бледное лицо Гермионы, её угасающий взгляд и кровь – вязкая, тёмно-алая кровь, грязным пятном проступающая на светлой ткани.

Второй раз за день он чувствовал, что не в силах дышать: паника вцепилась в его сердце стальными, острыми и холодными, как лёд, когтями, причиняя чудовищную боль. Хотя именно эта боль и вернула его в реальность. Мозг лихорадочно заработал.

«Мы должны исчезнуть! Немедленно! Ещё не поздно! Надо просто добежать до неё и аппарировать в усадьбу. Тогда ничего не случится».

Парализованное страхом тело ещё плохо слушалось, но Люциус заставил себя двигаться, стараясь опередить ужасные события. Он, наконец, почувствовал, что воздух с каким-то всхлипом прорвался в лёгкие и тут же изо всех сил закричал:

– Гермиона!

Она услышала зов и обернулась с испуганным выражением на лице, но увидеть его не смогла: дезиллюминационные чары работали прекрасно.

В эту же секунду возле могилы практически из воздуха появились четырё тёмных зловещих силуэта. Они окружили Гермиону, заслонив собой и полностью лишив Люциуса возможности что-либо разглядеть. Он тут же выхватил палочку и закричал в их спины:

– Ступефай! Ступефай! Экпеллиармус!

Кладбищенский воздух вспыхивал разноцветными искрами, мужчины бросали заклинания и ругательства, но Люциус слышал только ясный голос Гермионы, который звонким эхом вторил ему:

– Экспеллиармус! Экспеллиармус!

– Петрификус Тоталус!

В считанные минуты четверо нападавших были обездвижены и связаны. Целая и невредимая Гермиона стояла в центре поля боя, торжествующе улыбаясь. На светло-голубом платье не было ни единого пятнышка, даже от травы, и Люциус, глубоко вздохнув, прошептал:

– Фините Инкантатем.

Гермиона тут же увидела его и, ликующе улыбнувшись, выдохнула:

– Люциус, у нас получилось!

– Да, действительно, получилось, Г… – Люциус слегка запнулся, но всё-таки произнёс её имя вслух: – Гермиона.

Маленькая ведьма быстро подошла к нему, взглянула в глаза и, мягко и открыто улыбаясь, спросила:

– Ты звал меня… как раз перед тем, как они появились… Что-то случилось? Я так испугалась…

Она вся светилась какой-то дикой красотой: кудри были взъерошены резкими движениями, лицо порозовело от возбуждения, а шёлковое платье обтягивало каждый соблазнительный изгиб этого прекрасного тела. Малфой невольно вздохнул.

– Ничего страшного… Секундное замешательство… Слава Салазару, всё благополучно закончилось… Пока есть несколько минут до прибытия авроров, я займусь этими негодяями. А ты отправь Поттеру патронуса, – Люциус нежно коснулся её лица кончиками пальцев и медленно очертил линию скул, – Гермиона.

Затем он повернулся к четырём поверженным противникам. Гермиона запечатала каждого в тугой верёвочный кокон, так что они даже пикнуть не могли, не то что дёрнуться.

«Аккуратная маленькая ведьма. Совершенна во всём», – подумал Малфой, испытывая невероятную смесь гордости и нежности одновременно.

Наклонившись, он сорвал с нападавших маски, но ни одного из бандитов не узнал, и это было странно… неправильно… Растерянность и беспокойство снова мерзкими, тёмными, холодными волнами затопили грудь, мешая Люциусу перевести дух. Ладони его покрылись холодным липким потом, пальцы задрожали. Страшное понимание обрушилось горной лавиной, и он тут же ощутил рядом присутствие враждебной тёмной магии. Предчувствие неминуемой беды настигло, одарив моментально пересохшим горлом и нестерпимой болью, стальными иглами пронзающей виски.

Малфой предпринял несколько попыток глубоко и спокойно вздохнуть, как вдруг смутно знакомый голос угрожающе прошипел ему в ухо:

– Ты случайно не меня ищешь, Люциус? – а острый кончик чужой палочки скользнул под подбородок.

Секундой позже Малфой получил зверский удар под дых. В глазах у него помутилось, рот наполнился кровью, а сам он сложился пополам, выронив палочку и упав на колени.

– М-м-м, я ждал этого семь лет, приятель!

Безумный смех прозвучал в кладбищенской тишине, и не успел Люциус прийти в себя, как услышал:

– Экспеллиармус!

И Гермиона, и Пожиратель смерти выкрикнули заклинание одновременно, поэтому, когда Малфой, стараясь не обращать внимания на боль, резко повернулся, то увидел, что обе палочки вылетели из рук владельцев.

«Оба безоружны, и сейчас надо рассчитывать только на собственные силы…»

Перед глазами стоял туман, но Люциус разглядел, что Гермиона пойманной птицей бьётся в руках Антонина Долохова. Кудри её разметались, закрывая лицо и глаза. Она визжала и рычала, изо всех сил пиная мерзавца и ударяя по всему, до чего только могла дотянуться маленькими кулачками.