Текст книги "Отпусти-это всего лишь слово - 2 (СИ)"

Автор книги: Сан Тери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Лицо Анжелы стало неестественным. Она оглянулась и поёжилась. А затем заговорила понизив голос.

– Слушай, Никита. Я не хочу неприятностей. Ты не обижайся, но телефон тебе сказали не давать, инет тоже отключен – сделав лёгкую паузу Анжела посмотрела выразительным взглядом, дающим понять, что если я умный мальчик, то подставлять её не буду.

Пока я ел, она привела лицо в порядок, намазав какой – то мазью с болотным запахом, и прилепив пластырь на ссадину на лбу.

– Понятно, – я поднялся. – Спасибо за завтрак.

– Незачто. Тебе на обед, что приготовить?

Анжела отдала мне флакончик, попутно проинструктировав применять смазывать три раза в день.

– Да ничего сверх обычного. Я всеяден, а у вас всё вкусное. Кстати, спасибо за мазь.

Я распрощался и вышел, бродить по дому, и обмозговывать сказанное. Не знаю, что там насчёт охраны, но пока я гулял по территории, у меня сложилось стойкое ощущение, что в доме я совершенно один. Но при попытке подойти к воротам, бешено залаял ротвейлер и неподалёку материализовалась фигура Андрея.

– Распоряжение, тебя за ворота не выпускать – сообщил он коротко. – Так что гуляй в другом месте.

– И тебе добрый день! – буркнул я разворачиваясь на пятках.

– Э, слышь, постой. – я обернулся. – Бодягу приложи – посоветовал парень, на бесстрастном лице мелькнуло некое подобие сочувствия. Ога, небось слышал как мы там дома орали, хотя вряд ли слышал. Вольх сказал, что дом сконструирован так, что можно смело расстрелять стены из автомата, вряд ли это привлечёт внимание.

Я ещё немного побродил вокруг, а когда возвращался, увидел выходящую из дома Анжелу с пакетом в руках. Она о чём – то весело болтала с охранниками, которых сразу же появилось два, потом один из них ушёл в гараж за машиной. Остался Андрей. Очевидно женщина поехала в город за продуктами. Впрочем мне до этого не было никакого дела, я забрёл на кухню и оцепенел, сообразив, что на микроволновке лежит мобильный. Более того, там лежал кошелёк, очевидно забытый Анжелой, или может быть оставленный намеренно, как и связка ключей на столе.

А дальше, дальше мысли разом вылетели из головы. В меня словно бес вселился, я открыл кошелёк, деньгами он был забит под завязку, сунул его в карман. Нужно было оставить на месте, но я не мог посдставить Анжелу, вдруг выясниться, какие образом я обзавёлся деньгами, а так она сможет отмазаться если сообразит не признаваться, потом схватил мобильный. И рванул в спальню, боясь что кто то помешает или застукает меня здесь на месте преступления. После чего позвонил Сане.

– Алло.

– Сашка.

Волна облегчения была такой, что меня просто накрыло ей с головой, и наверное она была обоюдной, потому что на том конце провода, Сашку начало колбасить и впервые он утратил способность мыслить здраво и рационально.

Мог только повторять

– Ники, господи, господи, Ники, ты живой? Где ты? Куда он тебя увёз? Ты в порядке?

– В порядке! – ответил я и почти не соврал.

Сейчас я себя ощутил так, словно за спиной выросли крылья и я оказался дома. Но я подавил преждевременный порыв. Радоваться было рано, как говориться, цыплят по осени считают, поэтому пришлось собраться в кучу, и здравомыслить.

– Насчёт где, без понятия. Возможно в районе С** Я выдал название. – Здесь котеджный комплекс, особняки, мне не рассмотреть Саш. Дом кирпичный с красной крышей.

– Я тебя оттуда вытащу Ник.

Сашка заволновался, пытаясь взять себя в руки, придумать.

Но сейчас пылить нам было некогда.

– Саня, я сам себя вытащу. Подожди. Что с отцом?

– В порядке – Сан помрачнел – Ник не о нём сейчас речь. Попытайся осмотреться, любые мелочи. Всё что даст зацепку.

Лица видеть его я не мог, а вот по голосу ощутил реакцию.

– Малыш, я тебя вытащу. Слышишь.

В его голосе ощущалось напряжение. Странное такое, непривычное напряжение. Что – то случилось, ещё, что – то о чём он не хотел мне говорить, но я чувствовал.

– Саня, соберись – перебил я желая встряхнуть его за загривок.

– Я вернусь. И мы встретимся. В том самом месте. Связь с этого номера. – Не знаю, что заставило меня назначить встречу на крыше, но об этом месте точно никто не мог знать, кроме меня и Сашки.

– Никто не должен знать.

– Я понял – Сашка взял себя в руки. – Постараюсь, но это будет сложно. Мы милицию на уши поставили, тебя сейчас разыскивают по заявлению о похищении, твои родители дали показания, но...

Вновь это непонятное странное нечто в голосе, мимолётный отблеск.

– Ники, не иди у него на поводу – твёрдо сказал Сашка. – Чем бы он тебе не угрожал. Не позволяй себя шантажировать. Не знаю, что ты сейчас пытаешься сделать, но если не уверен, не лезь на рожон малыш. Постарайся его не раздражать. Я обо всём позабочусь. Ники, я тебя люблю, слышишь малыш. Ничего не бойся, мы вместе.

После этих слов, я чуть банально не разревелся в трубку, это были мои слова, ему. Не бойся Сашка, мы справимся.

Сейчас Сан пытался понять, что делать, и как вытащить меня, и эту часть головоломки я оставил ему. Мы решили, что телефон я сохраню у себя, поставив на вибро звонок, впрочем долгие разговоры, вести было некогда, в любой момент могла вернуться Анжела и обнаружить пропажу. Поэтому отключив мобильный, я переоделся, взял бандану, даже об этой части гардероба Вольх позаботился, что ж ему же хуже. Узнать меня по специфической светлой шевелюре, было довольно легко, косынка это дело слегка упрощала. Я запихал в карман солнечные очки, расположил всё необходимое и вышел из дома, планируя выбраться за ворота со стороны сада.

Андрея у ворот я как обычно не увидел, сидел скорее всего в каптёрке, решил кроссворды, второго охранник повёз Анжелу, а это значит в доме сейчас никого. И тем не менее, я повёл себя так, словно шёл на прогулку, дошёл до беседки, покрутился вокруг осматриваясь по сторонам, потом с непричастным видом добрался до стены.

Это оказалось настолько легко и просто, что оказавшись за воротами особняка, и едва не рухнув в канаву, я даже несколько воспрял духом, понимая, что Вольх взял меня на понт. Скорее всего, вся остальная его шайка лейка, тоже примерно из той же оперы, правда обстрелянная машина в эту картинку несколько не рисовалась, но тем не менее. Я оказался на большой парковой дорожке, с правой стороны располагался залив, с левой очевидно посёлок, о котором говорила Анжела, и железная дорога, которая сейчас стала спасительным маяком в ночи. Если я доберусь до станции и сяду на электричку, мои приключения на этом будут закончены, или почти закончены. До станции я так и не добрался, банально заблудился по дороге, и встретив попутку, попросил меня подвезти. И тут наверное бог, оказался на моей стороне, потому что мужик ехал прямиком в город, а если я доберусь до города, пересесть на ближайший рейс и добраться до дому, дело двух с половиной часов. Хотя лучше не рисовать и взять такси.

Пока мы ехали, и болтали о нейтральных вещах, пошёл дождь. Водила оказался украинцем, любителем футбола и тяжёлой музыки. За разговором я отвзонился Сане, кратко, стараясь не вызывать подозрений обрисовав расклад, более того, я смог дать Сашке точную информацию где нахожусь.

Водителю, представившемуся Николаем, я наплёл с три короба, о том, что загулял у друга на даче и собственно даже особо и не в курсе где это я, и какой сейчас год, добавил я в шутку, заставив его поржать и выдать в ответ оригинальнейшую байку в тему.

Бывают таким моменты, когда у тебя всё идёт как по маслу, вот и у меня практически всё шло как по маслу.

Я оказался в городе, расплатившись с говорливым Николаем, причём водила денег брать не хотел, но потом взял, пожелав удачи и не попадать в неприятности. Дальше всё складывалось ещё проще, я рванул к автостанции, только теперь я не хлопал ушами, и смотрел по сторонам, за километр обходя все подозрительные тачки и подозрительных типов. В кармане снова завибрировал мобильный. Я ответил машинально, решив, что это звонит Сашка, и едва не споткнулся и не растянулся, о поребрик, услышав голос Вольха.

– Ник, где ты сейчас находишься?

– Там где ты меня не достанешь – я хотел бросить трубку, но что – то желание отомстить и поиздеваться, пересилило здравый смысл.

– Ты в этом уверен? – совершенно спокойно поинтересовался Вольх. – Ты понимаешь, что ты сейчас делаешь?

Уверен я не был, но не ему же об этом сообщать.

– Вольх оставь меня в покое.

– Ник, вернись обратно и я буду считать это недоразумением.

– Да пошёл ты, урод! – я со злостью нажал отбой, торопливо перенабирая Саню и вертя головой в поисках нужного маршрута.

Мимо струились люди, в этот дождливый день их было немного, мир был усеян зонтиками, и я пожалел, что не взял куртку, сейчас она бы здорово пригодилась. Пока я стоял на перекрёстке, я реально промок.

– Сан, я на автостанции – Я назвал город – Сейчас возьму машину, и приеду.

Я миновал переход, дождавшись сигнала светофора, шагнул по лестнице мимо павильонов и длинного ряда машин.

– До К** за двести рублей, два человека – громко выкрикнул стоящий у мерса водила и я поспешно свернул в его сторону. Покупать билеты было опасно, вполне возможно Вольх может сообразить откуда я планирую отбыть, хотя может и не сообразить, добраться до города за такой промежуток времени я бы не смог, скорее всего искать меня будут на железнодорожной станции, и за это время я успею убраться отсюда ко всем чертям.

– Ещё одного подождём и отбываем. Покури пока. – Водила осмотрел меня на наличие багажа и не обнаружив продолжил орать – До К один человек двести рублей.

– Пятсот – срезал я – И отъезжаем немедленно.

Глаза водилы расширились.

– Да за такие деньги, я тебя до квартиры довезу, красавица – он подмигнул распахивая дверцу. Это обращение меня смутило заставляя насторожиться, но меня подтолкнули в шею. Я сразу понял, что влип. Мгновенно. Ничего не успел разглядеть, внутри салона, но обострившиеся инстинкты разом заорали об опасности. Я слепо рванул назад, но острая боль, неожиданно пронзила всё тело, выкручивая мышцы судорогой, а затем наступила темнота.

Я пришёл в себя в машине, лёжа затылком на чужих коленях, задёргался, снова удар и тошнотворная темнота.

Второй раз очнулся, лицезря знакомый потолок спальни, в которой провёл ночь. Сколько ещё ночей я проведу здесь?

Сейчас я не думал об этом. Поморгал пытаясь сосредоточиться, через отупляющее марево головной боли, вкус блевоты и тянущее напряжение в мышцах, которые не выкручивало судорогой, но боль была такая, словно я перезанимался на тренировке и теперь мне не пошевелить ни рукой ни ногой, не говоря уже о том, что в затылке взрывалась граната при каждом неосторожном движении.

– Привет. Очухался наконец?

Шея протестующее заныла, отказываясь поворачиваться на источник раздражающего звука. Впрочем, можно было не поворачиваться и не смотреть. Голос Вольха я мог различить и выхватить из тысячи похожих голосов. Не знаю, что он сделал со мной, но вздумай он прошептать моё имя в толпе, я отреагировал бы непроизвольно. Вот что с человеком может сотворить страх. Или любовь? Странная, выкрученная наизнанку, любовь, похожая на липкую тошнотворную ненависть.

Свежая прохлада комнаты. В поднятые створки влетал ветерок, наполняя всё вокруг ароматом яблонь, тонким, мягким, обволакивающие нежным.

Я ненавижу аромат яблок.

Я понял это сейчас, услышав хрипловатый голос, пробившийся сквозь вязкую дымку сознания.

Ненавижу запах яблок. Сладкий запах клетки.

Я повернулся в сторону Вольха. Шевелиться было неприятно, но терпимо. Скорее всего, последствия того, чем меня вырубили.

Электрошокер? Не знаю, я не запомнил.

В голове образовался тёмный провал, начиная с момента, толчка чужой руки в шею.

Вольх задумчиво смотрел на меня, сидя на противоположном конце кровати, курил, делая неторопливые ленивые затяжки, запрокидывал голову, выпуская дым в потолок и стряхивая пепел в стеклянный блин на ладони.

В комнате было темно. Я не сразу осознал этот факт, зафиксировавшись на том, что под одеялом я обнажён. Значит, всё продумал, сука? В поднятые жалюзи врывался ночной воздух, а в комнате царил полумрак темноты, разбитый лёгким светом ночника у стены на полу.

Сколько я провёл в отключке? Обычно после шокера в сознание приходят через пол часа максимум час, а тут меня приложило так, что было поразительно, что я копыта не отбросил.

– Пить хочешь? – Вольх затушил сигареты, не докурив её до конца, сломал фильтр в пепельнице. Внезапно я увидел, что их много там, окурков. Стеклянный шарик оказался забытым почти под завязку, по комнате плавал никотиновый смог.

– Хочу – я сглотнул. Движение тут же отозвалось болезненным спазмом в горле. Поморщился.

– Вольх не кури, дышать нечем.

– Нечем …– эхом подхватил он – Дышать…

Посидел в неподвижности, окаменевший с застывшим в пустоту взглядом, затем поднялся, раздвигая рамы шире, вытряхнул пепельницу в окно, сбрызнул освежителем, добавляя в аромат яблок, запах хвои и лимона.

Под ложечкой засосало. Я следил за его перемещениями, не отрывая взгляда, и чувство сумасшедшей неопределённости сводило с ума. И страха смешанного с непониманием, как меня смогли вычислить настолько быстро, более того, меня словно ждали на том вокзале. Меня…

Подставили?

Озарение собственной глупости, осталось недомысленным. Вольх налил стакан воды из графина, подхватил за затылок, поднося к губам.

– Больно? – спросил он, видя, что я кривлюсь при каждом движении.

– Терпимо. – Я заколебался на секунду, прежде чем пить что – то в этом доме. Принимать пищу из рук врага? Хорошая метафора. Но сделал глоток, потом ещё один с жадностью поглощая влагу.

У воды странный привкус. Я хочу выплюнуть, понимая…

И выпиваю до конца. Это всё, что я могу сделать.

– Хорошо. – Вольх отставил стакан, естественно накрывая губы облаком никотина.

Язык слегка потолкался в стиснутые зубы, и исчез, в отличие от Вольха. Он остался сидеть, закинул ноги на кровать, сдвигая меня в сторону, устраиваясь на спинке, просунул ладонь, притягивая за поясницу.

Тело противилось и ныло, отказываясь подчиняться, но ему не оставили выбора, я ткнулся подбородком в пропахшую потом и одеколоном рубаху. Вольх так и не переоделся с самого утра, оставаясь всё в том же костюме, теперь только без пиджака.

– Как ты меня нашёл? – Я не сделал попытки скинуть его ладонь, неторопливо отправившуюся гулять кругами вдоль позвоночника, вниз. Понимание слабо просилось в сознание, и исчезало, начиная разливаться знакомыми отвратными волнами.

– Неважно.

Вольх откинул одеяло, протолкнул ладонь, между ног хозяйски прихватывая мошонку, сжал. Я напрягся ощутив чужое острое желание выкрутить за яйца, причинить боль. Чистейшее понимание фразы. Я тебе сука яйца отрежу тупым ножом. Их отрезают именно в таком состоянии. Смесь ненависти и любви, когда тело не потряхивает, трясёт, изнутри накатывает боль и злость и желание скрипеть зубами в осознании собственного бессилия. Вольх не сдавил, погладил, склонился отправляясь губами в бесконечное путешествие сверху вниз.

Он больше не слышал меня, занятый домогательствами. Игрался с телом забыв о существовании владельца. Как когда то проделывал Саня и самое страшное осознание заключалось в том, что Саню тогда в тот день, я по настоящему боялся, Вольха не мог бояться даже сейчас. Боялся, и в тоже время это был не тот страх. В тот день в гостинице, Сан висел над бездной, готовый сорваться в неё вместе со мной, и острое осознание, чего я избежал, пришло ко мне только сейчас. Когда меня насилует психопат Вольх, который далеко не психопат, а очень умная расчётливая скотина, в изощрённости почти не уступающая Сану, и в отличие от Сана, Вольх не был безумцем. Даже сейчас он прекрасно понимал, что делает, зачем и как. А Сан тогда не понимал, возможно щёлкни в его голове неправильный винтик, и…Невозможно было представить последствия. Именно это меня пугало в Сашке, пугало и влекло одновременно, он казался математической машиной, но гениальности этой программы невозможно было постигнуть, она казалась почти безумием если бы не чёткая стройная система. И Вольх, даже сейчас на фоне Сашке, он воспринимался просто тупым быдлом, прямым как одна единственная извилина которая им двигала. Он не был дураков Вольх, наоборот он был очень умный, только открытый как на ладони, простой, приземлённый, понятный, как и я сам.

И я не боялся его. Оказывается, я его не боялся.

Я лежал закрыв глаза, покорно подставившись под его ласки, и мучительно думал о Сашке.

Где он сейчас? Что делает? Что пытается предпринять, что бы вытащить меня?

И я был уверен, что Сан не сидит на месте. Что его гениальный мозг уже продумывает и отметает десятки и тысячи вариантов. И не пройдёт недели, как я окажусь рядом с ним, потому что Сашка бог, и для этого бога ничего не стоит щёлкнуть пальцами, что бы сломать грозную машину Вольха.

Я был наивным ребёнком, которому не могло прийти в голову, что Сан всего лишь обычный человек. Окружённый неким ореолом мистичности в моих глазах, он оставался самым обычным парнем, сыном предпринимателя. И господин Малин, чью машину обстреляли из автомата, а затем взорвали и сожгли офис, господин Малин, чей бизнес внезапно обрёл кучу неприятностей, отправился на поклон к хозяину, и получил тонкий и благожелательный намёк. Не лезть в это дело. И господин Малин отступился.

Я лежал прижатый телом Вольха к кровати, а он гулял пальцами по плечу, трогал кончиком языка след, оставшийся от удара током.

Сопротивления не последовало. Кажется, Вольх был слегка разочарован. Я обломал ему половину кайфа, а может быть наоборот, мысль о том, что я не сопротивляюсь, была ему в кайф.

Что он чувствовал? Скорее всего, ничего.

Он казался спятившим роботом, решившим нарушить основные законы собственного существования, обратившись против того, кто так долго издевался над ним.

Робот решивший разобрать человека владельца на детали, для того, что бы понять, что там у него внутри, где находиться головной центр управления, механизм с помощью которого можно научиться манипулировать и управлять телом.

Выпустить кровь и закачать антифриз, снять глазные склеры, и поставить вместо них более, усовершенствованные зрительные сенсоры.

Я не знаю, чем Вольх одурманил меня в этот раз, но дурман действовал очень быстро, превращая сознание в разноцветную жидкую ртуть, обостряющую ощущения, превращающую мысли в ассоциативный бред.

– Не надо…. – Это всё на что меня хватило.

– Ты сам виноват! – Это всё, что он ответил мне. Я не сопротивлялся. Такой ответ меня полностью устраивал.

Вольх задрал локоть, всасывая кожу, около подмышечной впадины. Прикусил, целуя лёгкую начавшую пробиваться щетину. Я следил за ним прикрыв глаза, облизывая пересыхающий губы, засыпанные острым песком суховея дыхания.

Став любовником Саньки, я сбривал волосы на теле, попробовал ради эксперимента и Сан пришёл в такой восторг, что следить за этими вещами я начал непроизвольно. Мне хотелось ему нравиться. И сейчас эта мелочь, «не для кого стараться», напоминала о том, что Сашки рядом нет. Мелочь, которую я отметил машинально, ощутив всю горечь этой маленькой ничтожной мелочи, безразличной Вольху с упоением присасывающегося к каждому миллиметру доставшегося ему тела. И эта сумасшедшая нереальная нежность, наизнанку выламывала смысл происходящего насилия, превращая действие в чувство, неподвластное пониманию.

Сложно ненавидеть того, кто тебя любит. И почти невозможно ненавидеть, когда любят так, бесконечно трепетно. И рассудок плачет, а тело тянется к ласке. Телу приятно, очень приятно, и хочется выгнуться, прогнуться, подставиться, позволить окунать себя в прикосновения раз за разом, разрешить выпить себя, и задушить порыв потянуться в ответ. Но твой порыв и не нужен, тебя даже не спрашивают, в раскладке «хочешь – не хочешь, нравиться – не нравиться», твоё мнение больше не имеет значения. Я ощущал себя цветком, укутанным крыльями сотен бабочек, крылья двигались трепетали, рождая внутри тянущие ниточки. Их было так много бабочек – прикосновений; легчайших, нежнейших, молчаливо – трепетных.

По комнате стелился древесный дым: лёгкий, неощутимый как прикосновения чужих губ, зубов, пальцев, ласкающий ароматом яблок и ночного сквозняка. Я дрожал от холода, а может быть от нарастающего внутреннего жара.

Лёгкие непрекращающиеся движения, похожие на танец художника, что в порыве творческого экстаза выписывает на холсте пятью кистями десятки мазков иероглифов, и сумасшедшие потемневшие от страсти глаза. Даже в темноте я видел блестящие неестественно расширенные зрачки, заливающие радужку, слушал дыхание. Тяжёлое. И стук сердца, словно Вольх наглотался кофе, и сейчас тахикардия разрывала грудную клетку бесчисленным множеством ударов.

– Знаешь, начать меня ебать с порога, это даже для тебя перегиб, ты – Я не договорил, Вольх развернул меня на бок, перестав терзать языком, подхватывая за ногу, просовывая руку в изломанном маршруте, что бы расставив пальцы коснуться живота и сжать пульсирующий член.

Я внутри окаменел настолько, что даже не понял, что у меня стояк. Боль постепенно отпускала, и когда пальцы мучительно зажали головку, я осознал, что внутри пылает пожар, созданный трепетными неспешными ласками. И этот пожар невозможно было погасить, даже встав под ледяную воду, только позволить сжечь себя до тла.

– Я тебя ненавижу. – Я цеплялся за ускользающее сознание, я должен был ему это сказать, прежде чем перестану понимать происходящее превратившись в умоляющее животное спятившее от похоти.

Секундная дрожь чужих рук, пауза, мимолётное колебание, остановка, перед смертью.

Я ощущал себя куклой, которую с лёгкостью вертит кукловод и моя задранная в воздух нога, только усиливала это сходство.

– Нет.

И снова поцелуй. Движение ладонями, новый поцелуй…Цепочка огненных вспышек вдоль позвоночника, и мучительное соло на пояснице. Кольцо рук на бёдрах и дрожащее влажное прикосновение языком, пробивающим дорогу, через кольцо мышц.

– Тебе не противно?

Я даже не язвлю, всё что осталось это горечь и опустошение и бесконечное идущее изнутри желание, с которым я не могу бороться, как и с Вольхом, и это бессмысленно, тянуть резину перед неизбежным, в остром понимании, что он мне солгал.

– Нет.

Язык внутрь, я всхлипываю, на секунду забыв о времени и о том, что упускаю сейчас что – то очень важное. Теряю что– то внутри себя. Я теряю это и нельзя позволить этому исчезнуть, и ненавижу себя, за то, что мне хорошо. Ненавижу себя за этот срывающийся всхлип, ненавижу за то, что не сопротивляюсь, за то, что тело устало, и я устал, и мысли ватные, и сознание путается, и мне не собраться в кулак, не встряхнуться не понять.

– Вольх…

– Нет.

– Вооо…ль

Два пальца внутри, разом.

– Больно.

– Мне тоже.

Пальцы двигаются, безжалостно, мучительно, проталкиваясь вглубь, вызывая приступ тошноты и ощущение тянущей боли в животе. И острой боли где – то внутри, в груди. И это не физическая боль, это другая боль, острая и тупая одновременно, ощущение чёрной пустоты.

Движение в сторону, руки перестают держать, я падаю, но не могу упасть насаженный на фаланги пальцев. Грохот, что – то падает с тумбочки, пальцы исчезают на секунду, и задницу заливает смазкой, холодной, скользкой и снова пальцы, скользят уже без усилий. Два, три. Вольх добавляет смазки и я стою перед ним на коленях, уткнувшись лицом в подушку, зажав зубами собственную руку, чуть повыше запястья и начинаю кричать, ощущая горячий заполняющий изнутри елдак, ощущая каждое движение мучительного проникновения и ору. Я ору не от боли, ору от наслаждения, потому что вытерпеть это уже нет сил. И ору от боли внутри, не физической, другой, понять которую невозможно, и хочется кричать, кричать, потому что это невыносимо. Невыносимо терять себя, невыносимо понимать, что сознание раскололось, взорвалось, невыносимо знать, что я родился уродом, для которого все обычные и обыденные вещи, воспринимаются остро и болезненно, и то что для других легко для меня сложно и невозможно.

Я стою над плитой, держа за хвост живую маленькую рыбу. Отчиму подкинули свежих окуней с рыбалки, и чистить их предстояло мне. Я оглушал рыб рукояткой ножа и сдирал с них чешую, и ненавидел это бессмысленное убийство ради пропитания. Я ненавидел этих рыб, которых должен был чистить, мне было больно в животе, когда они начинали оживать и биться под ножом, я лупил сильнее и плакал, от жалости. А затем в какой – то момент, я захотел стать сильным, перестать быть таким дебилом и нюней который жалеет рыб, бессмысленных глупых рыб. Я взял рыбу за хвост и поднёс её к газовой комфорке, живую, и смотрел как она задыхается, слепо бьются в припадке ужаса, извиваясь в безумной агонии, и затем замирает выпучив глаза и жабры, расставив судорогой застывшие плавники. И я ощутил её боль. Она ударила меня разом, по незащищённым, распахнувшимся в ожидании проводам. Я уронил окушка в ужасе шарахнувшись в сторону, врезавшись спиной в раковину, меня ослепило, скрутило понимание того, ЧТО я сделал.

Я закричал, ощутив чужую мучительную смерть, белым облачком выходящую из плоского тела. Разрыдался и упал на колени и стал просить бога, простить мне это убийство, простить меня за ту боль, что я причинил этой рыбе. Простить меня за то, что я садист и палач, за то, что хотел понять. Но я не подумал, я не подумал, не знал, что будет так.

Меня рвало на грязном полу кухни, я ползал на коленях, пачкая и жирный засаленный пол окровавленными вымазанными рыбьими внутренностями ладонями, и меня преследовала чужая боль и слепой ужас лишённый надежды рыбы, отправленным мной на пытку ради детского интереса. Доказать самому себе, что я смогу. Несколько лет я не мог смотреть на рыбу.

Я боялся оказаться однажды на месте этой рыбы, но думал, что так будет справедливо если я получу боль за то, что сделал больно. Всё справедливо, всё правильно. Если делаешь больно другим, однажды будь готов к тому, что сделают больно тебе.

"Нечем….дышать, Ник"

"Нечем дышать. Мне незачем дышать без тебя".

Ладонь Вольха зажала рот, вбиваясь пальцами, я подавился криком, забился, сжимаясь изнутри, и чужая горячая грудь прижалась к спине, поднимая, удерживая, возвращая в реальность бесчисленными долгими толчками, заставляя душу стать алой ниточкой, тянущейся навстречу каждому движению, сжимая сильнее, не позволяя этому прекратиться, не позволяя образоваться пустоте.

Я висел в реальности вниз головой и падал куда – то в безумное марево наслаждения, не понимая где верх, а где низ, где пол, а где потолок, не понимая и не соображая ничего, всё затопила боль и наслаждение и раздался сухой треск, словно что – то сломалось, лопнуло. Может быть это лопнули дрова в жаровне, сноп искр взлетающих вверх. Что – то сломалось внутри меня, что – то исчезло и разбилось. Что – то очень важное, драгоценное. Ускользало в эту секунду.

Сашка? Сашка…САШКААААААААА

И закружилось сметённое чёрной, взрывной волной, атомной бомбы, разноцветно красным грибом с белой шляпкой растущей завихрённой воронки. Смертельная сила которой в одну секунду распространилась во все стороны и смела всё, сжигая и уничтожая на своём пути дома, людей, весь мир, который мог бы быть, но его не стало. Рушились картонные коробки, металлические балки, домики, стёкла плавились лопаясь и вылетая из окон, но уже не способные превратиться в мириады сверкающих слюдяных искр, их просто смело, вместе со всем остальным и песок, обычный песок превратился в стекло под воздействием жара, и слепой ужас не успел родиться, моментально уничтоженный воцарившимся хаосом смерти. Те кто бежали, исчезали в одну секунду, застывшие на дороге скелеты людей, рассыпающиеся пеплом, как в кино про вампиров, и даже пепла не оставалось, не оставалось ничего, выгнувшиеся в корчах останки зданий и мёртвого города с тенями на стене, человек исчез не поняв что случилось, а на стене осталась тень – жуткий оптический эффект.

А потом взрыв исчез и наступила пустота.

Я слепо бежал куда – то. Судорожно захлопывая двери подсознания, одну за другой. Быстро заколачивая их гвоздями, словно за мной гналась орда разьярённых зомби, одну за другой, схлопывая, закрывая, быстро, как можно быстрее, я должен успеть спастить от этого, спастись и спасти. Если бежать быстро, можно успеть. По рассыпающейся лестнице, на дно самого тёмного подвала, захлопнуть крышку, задраить люки и остаться в темноте. Навсегда.

И тогда я смогу ничего не чувствовать, ничего не знать, я смогу перестать испытывать боль, мне станет всё равно. Мне станет абсолютно всё равно.

Меня уже нет, не будет, я…..

А в задницу загоняли острый штырь наслаждения и я не мог закрыться, не мог этому противиться, потому что каждое движение Вольха взрывало все двери, выбивало их, выламывало изнутри.

Слишком хорошо, слишком хорошо, не бывает так, слишком хорошо. Невозможно. И хочется освободиться, закричать, попросить.

Выпусти меня, отпусти, дай уйти, ну хотя бы дай уйти туда. Куда туда?

Безумие накатывало волной оргазма. И Вольх не слышал меня, ему было всё равно. А может быть, наоборот, он слишком хорошо это слышал, или чувствовал, не давая мне убежать сейчас. Не отпуская ни на секунду, кусая в шею, впиваясь пальцами в плечи, лаская судорожно, причиняя боль, пытаясь разорвать, расцарапать, запытать до полусмерти собой. Выкручивая соски, заставляя кричать, щипая с силой до кровавых синяков.

Удар по бедру, шлепок, с оттяжкой, снова удар, оставляющий след пятерни.

Сознание отлетает, сознание возвращается.

Удар, удар, удар, заставляющий очнуться, вернуться в реальность, не дающий убежать.

Удар.

Я не понимаю, что происходит.

Меня ебут и бьют одновременно. Вольх выходит и со всего размаха с силой загоняет вновь, не позволяя мне превратиться в безвольную куклу, заставляя очнуться и отреагировать, выдёргивая, выдёргивая болью. И наслаждением.

Вкладывая в этот яростный безумный секс всё накопившееся за это время отчаяние, горечь, обиду, непонимание.

Всё, что есть в моём мире, не имеет смысла.

И есть только тело за спиной, мокрое, горячее сильное, и понимание, что это единственная надёжная опора в наркотическом безумии. Это всё что у меня есть.

– Мой – хрипит Вольх – Я тебя….

Яростные движения вдоль члена. Ослепительный взрыв.

Я прихожу в себя на столе, на котором меня ебут и ебут, выныриваю где – то в пространстве между полом и кроватью, провал, взлёт, я на его коленях, подставляя искусанные распухшие губы.

Моргаю, очнувшись под водой, на подгибающихся ногах, не могу понять, что происходит. Мы в ванной? Почему это ещё не прекратилось? Прекратиться ли когда нибудь вообще?

– Не смей отключаться – шипит Вольх в ухо. С потолка хлещет вода, я прижат к стене, а он по прежнему во мне, бесконечный, сумасшедший, горячий. Рваный ритм.