Текст книги "Отпусти-это всего лишь слово - 2 (СИ)"

Автор книги: Сан Тери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Я…не могу больше – удаётся зафиксировать момент, собрав осколки разлетевшегося сознания в кучу. – Больно.

– Ещё не всё…Не всё…Вольх двигается, кажется он сам измотан до невероятности, этим безумным марафоном. Сколько времени прошло? Он что – то принял сам? Я понимаю это, потому что изнутри разрывает боль. Я уже достаточно наупражнялся с Саней, что бы привыкнуть к ощущениям, а сейчас боль просачивается через отупляющее марево наслаждения и дурмана. Пузырёк мысли на поверхности сознания. Вольх не трахает, дерёт меня как сидорову козу в прямом смысле этого слова.

– Так надо – яростный шёпот в ухо. Удар. Сильный? Слабый? Я его практически не чувствую.

– Я заставлю тебя понять – хрипит Вольх – Слышишь, я заставлю тебя понять!!

Что я должен понять?

Меня накрывает темнота, прохлада и одурительный запах ненавистных яблок. Я ненавижу запах яблок. Я буду ненавидеть его очень долго, яблоки и рыбу.

Я безмолвно тебе прошепчу "Люблю"

Прикоснувшись губами к щеке

Отодвинув прядь светлых волос

Жилка синяя, слабо стучит на виске

Кто сказал? Что это... Всего лишь пульс?

Я тебя. Прижимаю к себе…

Стань моей истиной, в этом жутком "Уйти до рассвета"…

Я тебя …Обнимаю..

Мы с тобой два последних листа на земле.

Давай напишем. Новую библию?

Не уходи! Я налагаю на тебя печать

Не уходи! Начинаю кричать

Не уходи! Это библия боли, наших встреч из сна

Мы придумали её для себя. Не уходи.

А за окном, слепой дождь, смывает следы

Он не просит прощенья, ему не до нас

Рисуя кругами воды, две беды.

В отражении мёртвых глаз.

Я просыпаюсь, в холодном поту

Я просыпаюсь в кошмарном бреду

Как будто дом наш залило водой

И что в живых остались только мы с тобой.

Я прихожу в себя на кровати, в кольце чужих рук. Мне уютно и спокойно, и странно, невероятно странно, но мне хорошо. Я словно плыву по волнам тёплого океана и слышу тихий шёпот, и множество слов. Такие слова иногда говорил мне Сашка. Когда думал, что я не слышу его.

А сейчас Вольх укачивает меня и себя, и тихо шепчет о том, что всё теперь будет хорошо, вот теперь, всё будет хорошо. Я просто должен это понять. Я же понял его. Ведь понял. Понял, что он не хотел причинять боль, но сорвался, в очередной раз, потому что я его предал опять и снова, но я ведь понял, теперь я должен всё понять, и больше не буду делать глупостей.

Зачем я мучаю себя, и его, это же бессмысленно, полный идиотизм, отказываться от жизни, когда всё у нас с ним может быть хорошо. Он же выгрыз это наше хорошо зубами, он столько всего сделал для меня и почему я этого не понимаю. Но не страшно, что я не понимаю. Я пойму. Если нужно он выгрызет нас. Это Сане досталось всё легко, у него всегда всё было, по первому желанию и требованию, упакованный сука, а ему Вольху ничего никогда не доставалось просто так, он уже привык к этому. И обидно только, что даже Сану я достался вот так легко от нефиг делать, просто потому что этот уёбок и гандон поманил меня пальцем. Чем он меня приманил? Деньгами?

Ничего малыш, я тебе дам всё что захочешь. Засыплю баблом и в отличие от Сани я зарабатываю его сам и тебе не надо знать, что я делаю. Один потащу это на себе, за нас двоих. Если бы ты понимал. И глупо упрямиться, глупо сопротивляться, очень глупо. И вот он такой сильный, никогда не терял башки, а спятил из – за меня, ничего не может сделать, думать не в состоянии, делает ошибку за ошибкой, и не остановиться. Не переболеть. Девок без числа перетрахал, водку жрал, даже дурь пробовал, но забыться получается ненадолго. Ебу бабу, а думаю о тебе. И это страшно. И тебя нет, а вокруг чернота. И внутри чернота. А вот ты рядом, а легче не становиться. Паскудно знать, что я тебя заламываю. И знаешь смешно ведь блядь, цепляет на каждом углу, всюду ты, и ничего не сделать. Никогда не понимал как это и Самарканд и Бухару за родинку одну. Поэззию раньше хуйнёй считал, а сейчас бля, книжки читать начал с тоски. Почитаешь и твою мать, выть хочется. И убить блядь готов, что бы ты мне просто улыбнулся. И нихуя не могу поделать.

Пытаюсь себя накрутить, думаю всё бля нахуй хватит мозгоёбства, а тебя вижу и сперма вместо мозгов. В тряпку нахуй превращаюсь, бери, выкручивай. Ты и выкручиваешь, в такой узел, что дышать сука не могу. На полном серьёзе, дыхалку перехватывает, в груди больно. Ты ж мне душу с пол пинка вынимаешь. Два слова, и убиться хочется. И ведь пронимает, сходу, взгребает так, что трясёт всего. Я же тебе отомстить хотел. Думал разыщу, и пиздец, устрою всем веселуху на кладбище.

И не смог. Тебе лично пиздюлей вломить еще у машины хотел, и бля, нахуй всё внутри перевернулось. Смотрю на тебя…А ты как котёнок бля, маленький такой, беззащитный. С игрушкой этой, как специально. И шипишь на меня, твою мать. Джабар в машине, чуть от смеха не загнулся, всё допытывается где я тебя чудо откопал. А я собственным пацанам чуть глотки за тебя не порвал. Такое желание было.

Я не открывал глаз, лежал позволяя ему говорить, слушал. Я уже слышал это раньше, похожее признание от него, когда то, пытаясь достучаться до меня, он говорил мне практически те же самые слова, и хочется сказать ему, что повторяться бессмысленно, и пора придумать что – то пооригинальнее, а лучше всего не придумывать ничего. Молчать. Ему не нужно передо мной оправдываться. Зачем? Я знаю всё что он желает мне сказать, если бы он молчал, я мог бы произнести этот монолог за него, бредовый монолог запомнившийся мне ещё тогда, когда он произнёс его впервые.

Сейчас мне начинает казаться, что с того дня прошло уже много лет, странный эффект жизни перенасыщенной событиями. За последние несколько месяцев событий было так много, что в какой – то момент начало казаться, что всё это было безумно давно.

Далёким казался тот день в баре, когда мы встретились, когда я пришёл к нему, и дни проведённые вместе, сумасшедший порыв на мосту, и первое признание в которое я не поверил, сочтя что это нелепая шутка.

Шутка бросившая меня на самое дно.

Где мои родители? Может ли им прийти в голову, что здесь делают с их сыном? Вспоминают ли они меня сквозь хмельной угар, родители от которых я отказался добровольно поставив подпись под чудовищным заявлением и просьбе передать меня на попечительство Вольху. Большие деньги могут сделать всё. Нам кажется, что мы сильны, но однажды приходит осознание, что мы всего лишь песчинки, для тех, кто обладает властью. Овощи – так нас называют, между собой.

Меня продали с потрохами. В этой стране человеческой свободы и демократии, под эгидой социалистического государства которое развалилось ещё до моего рождения, став обществом богатых и бедных, я был продан как человеческий скот, мусор, и мою свободу купил Вольх. Заплатил за меня всем что у него было, став таким же рабом как и я, только в отличие от моего, рабство Вольха было добровольным.

Я мог сбежать от Вольха множество раз, множество раз я буду пытаться совершить побег, пока до меня однажды с кристальной ясностью не дойдёт, я могу сбежать, но не убежать, убежать невозможно. Рвануть за границу вместе с Сашкой, скрыться в надежде, что безумие однажды отпустит, но та система, чудовищная машина против которой мы пытались выступить, оказалась слишком огромной для понимания. Здесь в этом огромной городе, столице мира, всё было продажным насквозь, понятие коррупции приобретало такие масштабы, что бесполезно было говорить об этом вслух.

В этой стране хаоса и анархии, развала и бардака, как любил выражаться мой пьяный отчим, объясняя что пить его заставила жизнь, царила сложная внутренняя иерархия о которой мы простые смертные даже не догадывались. И эта структура как паразит изнутри охватывала все сферы жизни и общества. Мы видели лишь внешний фасад, такой же фальшивый насквозь как ложь льющаяся с экрана в уши старушек и лохов, наивно верящих, что они могут что – то решать, а изнутри все были крепко повязаны друг с другом такими прочными связями, и бесполезно было пытаться рыпаться, и не существовало центральной колонны после обрушения которой всё бы рухнуло к чертям, если убрать теневого управителя на его место встанет другой, после некоторого передела и грызни за власть в результате которой пострадают обычные люди, а может быть не пострадают. И никогда не будет дана команда фас и эти показательные процессы свержения неугодных, ничто иное, как одна большая ложь. И можно говорить о светлом будущем страны, но невозможно переделать государство в государстве, и те законы, по которым оно живёт.

Милиция нашего города не стояла на ушах, я не находился в розыске более того, кроме Саньки меня никто не искал. И даже Сан не мог дёргаться в открытую, понимая, что пострадает его семья.

Почему Вольх не убрал Сашку?

Я задавал себе этот вопрос много раз впоследствии, но думаю на него существовал единственный ответ. Случись что – то с Саном, и я никогда его не прощу, а пока он верил, в возможность того, о чём говорил, Сан находился в неприкосновенности, залогом этой неприкосновенности выступало моё подчинение.

Так же существовал ещё один вопрос, на который я не знал ответа.

Что такое Вольх? Каким образом он получил такие возможности из грязи в князи. Ответ я узнал очень скоро, и наверное это был единственный ответ, за возможность забыть который, я отдал бы многое.

Вольх говорил и говорил. Слова падали в воздух, врезаясь в барабанные перепонки гулкими ударами пинпонговых мячиков.

Бессмысленно было делать вид, что я сплю. Веки дрожали выдавая состояние бодрствования, только такое состояние было хуже сна.

Я хорошо слышал, что он говорит. Хотел ли понимать? Нет. Не хотел. Но понимал. Как это, не желать жить и существовать без другого человека. У меня теперь был такой человек, и этим человеком был не Вольх. А Вольх…Вольх отобрал у меня это. Так что я его понимал. Достаточно хорошо, что бы не испытывать ненависти.

Плечи Вольха дрогнули, пальцы коснулись ресниц.

– Представляешь. Сколько раз думал о мести, а отомстил, получается… самому себе. Ты меня без ножа режешь каждым словом. И пронимает. Тебя ударю и собственные руки отгрызть готов. И орать хочется. И не знаю, что делать. Трясёт всего. С ума схожу от того, что ты мне не даёшься. Себя ненавижу, тебя ненавижу и люблю блядь. Волком вою. Про меня уже байки травят. Меченный с вольтов ебанулся. А ведь ебанулся Ник. На полном серьёзе ебанулся. Если не любишь – пожалей, малыш! Останься со мной. Что мне делать, Ник? Скажи, что же мне делать?

Я открыл глаза, зажмурился, по комнате слабо скользил рассвет, но даже слабого света было достаточно, что бы спровоцировать резь в глазах, заморгал, закрыл вновь, и ощутил как лицо накрывает широкая ладонь, защищая от света.

– Я тебе очень больно сделал? – тихо спросил Вольх, завозился, пытаясь встать и закрыть жалюзи, а я внезапно понял, что если он сейчас уйдёт, даже на секунду, меня накроет чернотой гораздо хуже, чем было до этого. Я вцепился в его руку, молча, не отпуская, повернулся, уткнувшись лбом в плечо. Малейшее движение отзывалось болью. Саднило и болело абсолютно всё, в голове уже настолько давно пульсировали взрывы, что я перестал их замечать.

Вольх замер, не веря. Остался сидеть, прикасаясь невесомо. Боясь, кажется дышать, что бы не спугнуть, обнял, очень осторожно, накрывая одеялом.

– Ник…у нас всё будет хорошо. Поверь, хоть раз.

И я поверил. Не знаю, почему, почему в эту секунду мысленно я сказал ему Да.

Очевидно, мы так сильно друг друга сломали, что ломать дальше уже было некуда, и наступило состояние облегчения и оцепенения одновременно. Безразличия к происходящему, которое стало восприниматься той реальностью, которая должна быть. Она должна была быть изначально и была всегда между нами, спокойная, твёрдая, надёжная реальность доверия и понимания, но мы сами её разрушили. И неизвестно было теперь, вернётся она когда нибудь вновь или нет. Сможем ли мы простить. На самом деле это очень сложно прощать, по настоящему. Просто сейчас родилось временное затишье, перемирие во время войны, которую я подсознательно вёл с ним, не понимая, что воюю с самим собой.

А сейчас…Я проиграл эту битву, а может быть, проиграл целую войну, но пока я верил, что однажды я вернусь к Сашке, она не была проиграна. И мне хотелось верить, что Сашка простит меня, и сумеет принять меня таким. Тем чем я стал, лишившись внезапно чего – то очень важного внутри себя. А может быть, этого важного внутри меня, никогда на самом деле и не было, и я ничем не отличался от Дзена трусливо ползающего по траве, стирающего с колена унизительную харчу.

Жизнь снимает с нас маски и всё расставляет по своим местам, мы можем носить любые обличья и личины, но никогда на самом деле не откажемся от них, и снимая одну маску, жизнь одевает другую. Шекспир сказал, весь мир театр и люди в нём актёры, но на самом деле, вся наша жизнь это одна бесконечная пьеса, в которой роли постоянно меняются походу сюжета. И я менялся вместе с моей нелепой жизненной пьесой, становился лучше и хуже, вылепливался изнутри, и не было конечного итога этому незавершённому творению.

Я не знал, существует ли вообще какой – то итог. Принять случившееся, или продолжать сражаться с чувством которое я отрицал, в надежде остаться перед Сашкой, чистым душой, не согрешившим телом, но нельзя бесконечно лгать самому себе. Эта ложь завела меня в болото отчаяния и боли. И всё что мне оставалось, принять и верить, что я буду принят и понят. И вновь как когда то перед Вольхом, встать перед Сашкой и сказать.

Вон он я Саня, смотри на меня, я такой, какой есть. И ничего не отрезать и не прибавить.

Я устал Сан, я безумно от всего этого устал. Простишь ли ты мне мою слабость?

Через какое – то время Вольх поднялся, закрыл окна, накачал меня обезболивающим, и снотворным.

Я не хотел двигаться, не хотел ничего глотать и принимать, но шевелиться, даже высказывать недовольство был не в состоянии.

Он ещё что – то говорил, материл, ругал себя и меня. А в его голосе…Я слышал облегчение и радость от того, что я не оттолкнул его на этот раз, после всего, что он сделал, я не оттолкнул. Я устал отталкивать. Оставшись лежать на траве в попытке оттереть пятно, но оттереть его было невозможно.

Моя идиотская рефлексия не имела никакого смысла. Окажись на моём месте другой человек, он бы мыслил и поступал иначе. А я был тем парнем, который стоял над раковиной и плакал, потому что ему было жалко рыбу.

Я заснул, до того, как Вольх закончил обрабатывать синяки и ссадины, провалился в долгий беспробудный сон.

Мне снилось, что я потерялся в огромном незнакомом городе, среди множества безликих чёрных людей.

Я пытаюсь вырваться из толпы, бегу, но меня давят массой, увлекают за собой, и вот я вижу Сашку. Он похож на яркий источник света, я протягиваю к нему руки, зову, кричу, расталкиваю всех и начинаю даже драться, но всё бесполезно, меня сминает толпа, увлекая за собой, а Сашка идёт повернувшись спиной, своим маршрутом и не слышит меня, уходит всё дальше и дальше. Я понимаю, что умру, умру без него, острое горе охватывает меня с безнадёжной силой. Я начинаю плакать, умолять людей пропустить меня к Сашке, я понимаю, что если он сейчас уйдёт, а я не дотянусь до него, то мы уже никогда не встретимся, потеряемся навсегда. И внезапно толпа расступается. Словно понимает. Люди расступаются на две стороны образовывая длинный свободный проход, и я несусь вперёд, срывая дыхание. Спотыкаясь, несусь за Сашкой, зову его по имени и нет ни одной преграды. Даже машины расступились по сторонам, всё вокруг замерло и город, огромный шумный мегаполис превратился в картонные декорации, где люди всего лишь манекены, и есть только один живой двигающийся Сашка.

– Саняяяяя

Мне уже почти удаётся сократить это расстояние, почти удаётся добежать до него, ещё небольшое одно усилие и вот я схвачу его за руку. Но внезапно на моём пути выростает Вольх. Злой и страшный. С чёрным лицом, похожий на всех этих людей в городе, он скалиться и я понимаю, что он обычный, что лицо у него не чёрное, а самое обычное, просто в эту секунду он кажется огромным и пугающим.

Меня хватают поперёк.

– Нет Сани! – говорит Вольх. – Есть только я, старина Вольх. Ты что этого до сих пор не понял?

И Саня внезапно оборачивается, поворачивается, и у него лицо Вольха. Он улыбается похотливой усмешкой и подмигивает.

Я просыпаюсь с криком, вскакивая на кровати, с бешено колотящимся сердцем, по лицу текут слёзы. Мечусь по сторонам и понимаю, что в спальне никого нет. В комнате прибрано, всё находиться на своих местах, и только моя неверная память, напоминает о произошедшем кошмаре во сне и наяву. И несколько секунд я сижу в оцепенении не в силах понять, случилось ли со мной, то что случилось или это было плодом больного воображения? Может мне всё это приснилось? Сознание одурманено так, что даже реальность этой комнаты кажется сомнительной и зыбкой, и не сразу мне удаётся вспомнить всё случившееся. Собственную неудачную попытку побега, последующее наказание, слова которые мне говорил Вольх. Я одет. Этот факт не сразу до меня доходит, подтверждая мысль, что всё, мне просто приснилось. На мне футболка и светлые шорты до колен, которые я бы в жизни не одел сам, но в которых часто щеголяла мужская половина населения постарше, спасаясь от жары. Приснилось.

Попытка встать, подсказывает, что нет не приснилось. Любое движение вызывает дискомфорт, и приглушённую боль, которая могла быть сильнее, но защищало действие лекарств, защищало и дурманило сознание.

Я встал, слегка повело, но головокружение быстро прошло, зато в зеркале напротив я смог лицезреть собственное лицо. Если честно думал будет хуже, но очевидно мазь Анжелины помогла, отёков не было, надень очки и разбитость ебала не будет бросаться в глаза, что касается всего остального, на теле не было живого места, всё было замазано йодом, залеплено полосками пластыря, что Вольх запихал в другие места, я предпочитал не думать. Проходили эту сказочку. Да и не думалось мне сейчас. Мысли разбредались в вялой дымке оцепенения.

Я почистил зубы, стремясь прогнать изо рта отвратный привкус, после чего пошатываясь, спустился вниз, разыскивая Вольха или Анжелину. Хотелось посмотреть в глаза этой милой тётечке. Интересно, что она станет изображать в этот раз. Сочувствие?

Вольх не сказал, как меня нашли, но думаю мне не нужен был ответ. Он меня спровоцировал на побег. И этот кошелёк на столе и мобильный. Сейчас мне казалось, что всё не случайно. Но уверенным я быть не мог, хотя от того что я узнаю правду ничего не менялось. Да и факт мобильника. Если Саня знал, где я, почему он не предпринял никаких шагов, а может быть предпринял, только бесполезно пытаться найти меня здесь, разве что обшарить каждый дом. Но будет ли кто – то пытаться этим заниматься? Саня будет. Значит всё, что следовало сделать, это ждать. А может быть попытаться убежать снова, только на этот раз, я не допущу ошибки.

Я шатаясь и опираясь на стеночку, а иногда и откровенно по стеночке и перилам, добрался до кухни.

Очередная тишина и ощущение обманчивой безлюдности. Толстые стены не пропускали звуков, и это вызывало неуютное чувство, когда ты вроде бы не один, но в то же время словно в склепе. И снова на столе кошелёк Анжелы, как издевательская насмешка или плевок в лицо. Интересный расклад однако. Искать Вольха расхотелось, в желудке громко заурчало.

Как ни странно, после всех событий мне очень хотелось есть. Обычно в стрессовых ситуациях, у людей пропадает аппетит, у меня же проснулся зверский голод. Очевидно организм решил компенсировать количество вытраханных из меня калорий, и счёл что худеть дальше мне уже просто некуда, а значит надо срочно пожрать.

Я пошкерился по холодильнику, нашёл упаковку сосисек, надорвал зубами, вытянул кусок хлеба и принялся разбираться с чайником, ища по зеркальным шкафчиком чай и кофе. Шкафчиков было много, так что найти искомый предмет представлялось сложной задачей. Одна из складывающихся наверх полок открыла глазам обширный бар с кучей бутылок, вторая разномастную посуду. Пришлось встать на цыпочки, что бы дотянуться до чашки, вставать на тубаретку я побоялся, уверенный, что в нынешнем состоянии просто упаду.

Я жевал сырую сосиску с хлебом и заливал чай кипятком. Стоило, очевидно заглянуть в кастрюли, но сил хватало исключительно на то, что бы удержать ручку чайника.

Тёплый деревянный пол позволял стоять босиком. Со стороны окон падал яркий солнечный свет, денёк выдался исключительно неплохой. Я добрался до окна, выходящего на бассейн, полюбовался солнечными бликами. Вновь никого. И детское желание выйти и снова повторить маршрут до ворот. Хорош беглец со скоростью улитки.

Сесть за стол представлялось нереальным, стоять было мучительно, в конце концов я решил проблему облокотившись на стол, щёлкнул пультом от телика и запивая холодные сосиски сладким чаем принялся смотреть мультфильм. Том и Джерри. В детстве выкрутасы кота и мышонка здорово смешили, сейчас позволяли отвлечься.

– Мать моя – раздался свист – Ты посмотри Лёня, какая девочка.

Я подавился чаем, не сразу сообразив выпрямиться. Зрелище я составлял весьма художественное в стиле «Дам тебе совет простой, в этой позе ты не стой».

На кухню ввалились два рослых парня, на лицах которых без труда читалось посещали места не столь отдалённые, вот только отсидка была недолгой очевидно. Не знаю, но я научился определять людей, отличая борзоту от тех, кто из себя реально представляет угрозу. И вот эти парни угрозу представляли, только чем – то неуловимо смахивали на Сашкихных шестёрок вроде Лёна и Мурзика. Даже по росту напоминали, один крепкий квадратный в спортивных штанах и футболке, второй худой и нескладный в брюках и рубашке закатанной до рукавов. Оба с пивом и изрядно под шафе.

Вопрос откуда эти кадры нарисовались, я предпочёл себе не задавать, находясь не в том состоянии, что бы слёту срезать шуткой или осадить. Слишком тяжело далась война с Вольхом, поэтому взяв чай и прихватив сосиски, я предпочёл повернуться спиной, и проигнорировав реплику, ретироваться к выходу, благо их было два. Но не тут то было.

– Ты к кому сучка спиной поворачиваешься? – меня толкнули обратно, я чудом не упал и сохранил равновесие, сумев не расплескать горячий чай. – Тебя что отпускали?

– Или не разу не опускали? – парни заржали, в воздухе отчётливо потянуло перегаром. Кажется передо мной был тот вариант когда похмелье плавно перешло в новую пьянку.

– Слушайте, ребят – я набрал в грудь воздуха, выдохнул –Шли бы вы…себе мимо.

– Схуя – квадратный аж побагровел от возмущения. – Ты на кого залупаешься, петух.

Вот мне и обозначили мой статус здесь. Не знаю, сложно ли определить по лицу человека, ебут его в жопу или нет, но по моему лицу это видимо определялось, потому что с какой ещё стати, обзывать стоящего на кухне незнакомого пацана, петухом, без боязни получить в морду. Хотя от меня в морду мог опасаться получить разве что ребёнок. Внешнего впечатления я никогда не производил.

– На кого? – поинтересовался я очень спокойно, чувствуя, что от ярости начинает темнеть перед глазами и на губах появляется ухмылка. Нехороший признак, обозначающий, что сейчас я брошусь в драку.

На ответ мозжечка присутствующих уже похожу не хватало, слишком сложный мыслительный процесс очевидно.

Ты чего скалишься, я тебя порву бля сука пидор нахуй – выдал квадратный, делая шаг ко мне.

– Подожди Колоб – товарищ перехватил его за руку. Нахмурился.

– Чё то этот петушок больно борзый.

– Полёта не чую, берегов не вижу – согласно подтвердил я, примеряя на руке кружку.

Квадратный тоже притормозил.

– Ты здесь откуда, взялся?

– Оттуда – я показал пальцем на потолок, спальня располагалась над кухней, так что почти не соврал. – Ну я пойду?

Выглядел я наверное в этот момент весьма сиротливо, возможно действительно напоминая припизженного тряпкой котёнка, потому что пацанам неожиданно сделалось весело, захотелось поиздеваться.

– А вот хуй тебе в рот – выдал квадратный и тут его озарило – Точно, щаз хуй нам сосать будешь сучка. Иди сюда – он потянулся ко мне, одновременно стягивая штаны.

Честно? Честно я выпал в состояние близкое к очередному моральному шоку. Этот переход событий меня не то, что выбил из равновесия, просто не приходило в голову, что всё может обернутся так. Здесь в доме Вольха. Вольх сказал, что это его дом, но видимо не предупредил что у него гости, или я …Я растерялся на секунду, тупо стоя с чашкой чая в одной руке и упаковкой сосисек в другой.

– Колоб, притормози. – Длинный пытался сообразить, и эта попытка сообразить внезапно подсказала мне, что парни стоящие напротив, пьяны в гавно, а значит мне надо сваливать отсюда со скоростью ракеты, потому что с этих отморозков вполне может статься попытаться присунуть мне залупу за здорово живёшь. – Сучка, походу меченная.

– Эээ? – парень глянул на меня с некоторым подобием найти мысль в мутных глазах.

– Этот шкет?

В глазах разлилось недоверие. На их месте я бы тоже не поверил. С разбитым лицом мной только детишек пугать.

– Слышь, Маня, ты чья будешь?

Есть очень хорошая мудрость, лучший способ победить в драке это суметь избежать её.

Может быть сумей я в ту секунду, проглотить унижение, ничего дальнейшего бы непроизошло, но эти слова сорвали меня с катушек, словно мало мне было того, что со мной сделал Вольх, так теперь два невесть откуда свалившихся на голову урода, окончательно втаптывали гордость в грязь. И дальнейшее происходило как в дурном кино.

– Пошли нахуй, ебланы – прошипел я отчётливо. Реплика достойная того, что бы снять её на плёнку, я стою с гордой мордой, весь такой аристократ бля, принц нахуй отсылающий нищих идти убирать навоз, и знать своё место. Я очевидно своё место здесь не знал, или не хотел понимать, а дальнейшее обернулось кошмаром.

Даже Лёня пытающися сохранить благоразумие переменился в лице, а квадратный просто взревев нечленораздельную угрозу, потянулся ко мне. Я не дожидаясь развития событий плеснул ему чаем в лицо, и единственное о чём я мог сожалеть дальше это о том, что в кружке не кипяток, чай уже остыл, и мне не удалось нанести реального ущерба, а вот разозлить до бесконтрольной ярости, удалось очень даже. Кулак вылетел вперёд, я увернулся, не знаю, каким образом, швырнул вперёд упаковку с сосисками и ринулся в драку, забыв о боли, и даже о том, что едва могу ходить. Въебашил жёстко, со всего размаха, в челюсть, успел нанести второй удар, а потом мне с силой врезали в скулу. Я отлетел в стол, со всего размаха вбившись в него спиной, и сполз вниз. Это в кино, героя ебашат, а он встаёт и отряхнувшись продолжает драку, мне даже встать не дали, накинулись избивая с двух сторон, ногами, мгновенно превращая лицо в месиво, заставляя захлебнуться кровью, выбивая зубы, вбивая под дых, по рёбрам. И всё что мне осталось, это закрыть лицо, пытаясь подняться, и суметь продолжить драку, только подняться я не мог, ослеплённый болью и ударами, задыхающийся.

Они что – то орали, меня схватили за шиворот, поднимая на ноги.

– Очко порву, сука – это единственное, что я запомнил, а дальше всё было как в кровавом тумане. Меня завалили на стол, пытались завалить, осознав, что со мной хотят сделать, я сорвался словно с цепи. Дрался как в последний раз в жизни, отбиваясь руками, ногами, отбиваясь всем, чем мог.

Не знаю, откуда взялись силы, но когда речь идёт о выживании, оказывается в человеческом организме находится много скрытых резервов.

Я даже сумел добраться до стула, и схватив его со всего размаха обрушить на вырвавшегося вперёд квадратного, только остановить его было невозможно. Сбоку подобрался Лёня. Я даже не понял, чем мне разбили голову, ударив со стороны. Очнулся когда, меня заваливали животом на стол, сметая предметы на пол, сдирая шорты до колен.

Один держал за руки, второй пытался вогнать елдак, сообщая, что на мне пробу ставить негде и схуя ли я сука выёбываюсь.

Была мысль, паническая, острая, что Вольх об этом не знает, а потом она разбилась волной безумной животной боли.

А может быть, он знает? Может быть, он попользовал меня сам, а теперь отдал на развлечение своей пьяной шобле.

В уши врубился звук музыки, кто – то переключил канал на музыкальный и сделал звук погромче.

Музыка перекрыла мой крик. Когда в меня с размаху загнали дубину, раздирая напополам, я выгнулся в судороге и заорал, что бы уже через секунду подавиться воплем, потому что в рот запихали кухонную тряпку, вогнали круша и ломая зубы, до самого горла, я задохнулся.

А потом словно провалился в черноту.

Говорят всё познаётся в сравнении. Когда меня начали насиловать разрывая изнутри, я осознал с горечью, что оказывается меня никогда не ебали по настоящему, осознал, насколько оказывается берегли меня Вольх и Саня, никогда не позволяя себе причинить мне боль, а сейчас она была, режущая, страшная, раздирающая, заставляющая выть и орать не переставая, и корчиться в попытке убежать от происходящего, слыша над головой пьяный смех.

– Работай сучка, двигай жопой.

Я не знаю, сколько прошло времени, я отключился, я уже не мог орать, мог только хрипеть, не мог даже сопротивляться, не мог уже ничего. Боль была жуткая, но постепенно она стала легче переноситься, я слышал пугающие хлюпающие звуки и было мокро, по ногам текло тёплое, я понимал что это кровь, а ещё понимал, очень чётко понимал, что в глазах этих людей, я не человек. Это было хуже всего осозновать, что здесь не будет снисхождения, жалости, не будет спасения и вот всё что было со мной до этого момента, не значило ничего. И все мои страдания, они оказались бессмысленными, надуманными, это было так ничтожно и мелочно, на фоне всего происходящего сейчас. Я скулил и корчился от жалости к себе, но никогда не знал, насколько по настоящему, жестокой может быть реальность. Вот такая вот реальность, которая может случиться с кем угодно, кроме тебя, и очень сложно представить, что она может случиться с тобой.

Ты можешь сдохнуть в любую секунду. О чём жалеть? В чём сомневаться?

Я не мог двигаться, напоминая рыбу которую расплостали на столе и потрошили изнутри, а рыбина внезапно очнулась, содрогаясь конвульсиями, расставляя плавники, выпячивая жабры.

Я боролся до последнего, продолжал бороться и царапать стол, срывая ногти, оставляя царапины на столешнице, пытаясь вырваться. Но вырваться не мог, не мог скинуть с себя тело, мог ненавидеть и выть в тряпку, мечтая только об одном, что бы мне дали хотя бы один шанс, один единственный шанс дотянуться. Я бы воспользовался им.

В какой– то момент, когда я безвольно обмяк, меня развернули на угол стола и выдернули тряпку, сочтя что я сломался. Меня насиловал Сашка, тоже самое сделал Вольх, но никогда я не ощущал себя настолько униженным, как в эту секунду. Превращённый в человеческое дерьмо, мясо, покорного тупого скота, мечтающего лишь о том, что бы это всё поскорее закончилось.