Текст книги "Марат. История одной души (СИ)"

Автор книги: Румит Эгис Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Марат понял, что сквозь ползущий дым различает остатки дома. Помимо камеры, в нем было еще несколько комнат. Они покосились, но все еще стояли, накрытые обрывком жестяной крыши.

– Хочу еще опия, – вслух подумал Марат. Он вернулся на территорию своей комнаты. Четкий след танка пересекал пол. Марат перешагнул через вывернутые доски и подошел к двери. Он лишь раз проходил через нее. Потом его замуровали, и дверь досталась во владение китайцу. Марат с ненавистью дернул ее. Она не поддалась. Он рванул еще раз, и дверь выпала вместе с косяком. Марат увидел маленькую кухоньку и вошел во владения своего тюремщика.

В полуразрушенном доме все было перевернуто. Полки и шкафчики отлетели от стен. Посуда попадала на пол. Но Марату это не помешало, а помогло. Он сразу увидел содержимое полки, которую китаец обычно держал закрытой. Оно было разметано по полу. Черная трубочка, горелка и пара белых пакетов с наркотиком. Марат захохотал. Это было ему по душе. Это все было ему по душе.

– Эй, китаец! – крикнул он. – Ты больше не нужен мне! Теперь я курю сам!

Ему ответила короткая очередь. Били сквозь туман, на слух. Несколько пуль высадили окно, другие ушли в стену. Полуразрушенный дом больше не приглушал звуков. Марат сел, привалился спиной к чугунному основанию старой плиты и закурил. Он держал трубку между зубов и сквозь длинный мундштук жадно втягивал в себя леденящий дым. Его голова закружилась. Во рту было сладко.

– Старик, ты потерял свой дом, – сообщил Марат.

Еще одна пуля в окно. Марат, шатаясь, поднялся. Пули не попадали в него. Они уже не казались такими опасными. Он вышел во двор, пересек участок китайца и через огромную брешь, пробитую танком в заборе, попал на улицу. Он был бос и гол. Его наготу прикрывали только старые засаленные шорты, которые ему дал когда-то старый тюремщик.

Он пошел по дороге. Его лицо было перекошено дикой усмешкой. Во рту тлела трубка с опиумом. Чтобы наркотик не кончался, Марат прихватил с собой целый пакет. В его кровь выплескивалось столько адреналина, что опий больше не усыплял. Кристаллы белого зелья сгорали и превращались в холод. Марат выдыхал дым ноздрям. Его глотка онемела настолько, что он не чувствовал, как смеется. Он увидел за дымом два огромных желтых маяка-пожарища и пошел к ним.

Он ощутил ветер. Тот гнал темную пелену ему в лицо. Марат мог различить обочину с противоположной стороны дороги, но дальше не видел. Он заметил мертвеца. Черный парень с пробитой грудью одиноко лежал посередине дороги. Он смотрел вверх. Его глаза казались пустыми. Ямусукро изменился, а смерть оставалась такой же. Души уходили куда-то, где их было не достать убийцам. Под трупом натекала лужа крови. А далеко в тумане все гремели и гремели автоматные очереди.

Карманы у покойника были вывернуты – кто-то уже обобрал его. Но Марата удивил не сам труп, а то, что вокруг не было толпы. Смерть больше не привлекала людей. Никто не скорбел, не требовал казни убийц, даже не испытывал любопытства. Собственно, на улице вообще не было прохожих.

Марат начал понимать. Что-то произошло. Город превращается в разрушенный муравейник. По нему еще ползают люди, но они уже не знают, что делают, и не чувствуют себя защищенными. Что-то сломалось. Сегодня можно избить мальчика Сулимана, и толпа не сбежится, чтобы его защищать. Сегодня можно почти все.

Марат опять оскалился. Он хотел убивать. Это был его мир. Это был Хаос. Дым, полный огней. Потерявшиеся люди и свистящие пули. Здесь можно поймать кого-нибудь и вытащить ему кишки через горло. Никто больше не остановит тебя.

***

Пожарища были все ближе. Марат различил очертания больших предметов. Они напомнили ему гигантские баки с угольями внутри. Если в железной бочке много лет что-то жгут, ее стенки прогорают, и сквозь дыры в них начинают просверкивать красные огни. Здесь было то же самое, только в сто раз больше. Зарево проникало в смог. Туман светился. По красным точкам, плывущим вверху над дорогой, Марат понял, что тлеют даже кроны пальм. Вокруг пожарищ был ореол жуткого жара, но Марат его не чувствовал. Он был в опиумном холоде.

Скоро он увидел живого человека. Его тень проступила сквозь редеющую пелену. Высокий чернокожий военный в светло-зеленой форме ООН брел по дороге. В одной руке он нес автомат, в другой – свою голубую фуражку. Ремень автомата был разорван и волочился по земле. Солдат шел абсолютно прямо, на негнущихся ногах.

Марат не прятался. Они сошлись очень близко. Лицо мужчины казалось удивленным. Глаза были такими же пустыми, как у мертвецов. Он слепо сошел на обочину дороги, оступился, уронил оружие. Из ушей у него капала кровь.

Солдат поравнялся с Маратом и прошел мимо. Он двигался из ниоткуда в никуда, обходил препятствия, поворачивал. И шел, шел, шел – маленький обезумевший страж муравейника, который больше не понимает, что ему защищать. Марат смотрел ему вслед, пока тот не скрылся в дыму.

Автомат лежал на земле. Рядом с ним на полтора метра растянулся длинный оборванный ремень. Марат подошел к оружию, наклонился и поднял его за широкую ручку. Винтовка показалась ему легкой. На длинной дульной коробке остались вмятины от чего-то. Черный металл пах порохом. Марат поставил ногу на ремень и рванул винтовку вверх. Лямка не оторвалась. Марат перехватил винтовку и замотал ремень вокруг основания приклада, потом перевернул оружие и упер приклад себе в плечо. Его палец лег на курок. Ощущение было приятное. Марату казалось, что он облекся в ту силу, которую мог излучать отец Клавинго. Человек с винтовкой. Такой человек может охотиться на крокодила или на другого человека. Такой человек может бросить вызов могущественным лоа.

Марат нажал на спусковой крючок. Винтовка не стояла на предохранителе, и получилась короткая очередь. Сухой треск стрельбы негромким эхом раскатился по улице. Марата ударило в плечо. Три пули пробили забор в двадцати шагах от него. Над стволом поднялся дымок. Марат медленно опустил винтовку. С его лица не сходила безумная полуулыбка. Он нащупал нужный рычажок на корпусе оружия, отсоединил магазин и один за другим выдавил патроны себе в ладонь. Он хотел знать, сколько может убить людей.

Шесть пуль. Шесть небольших медноцветных кусочков металла. Значит, солдат успел пострелять до того, как душа покинула его глаза. Марат закинул автомат на плечо и пошел к горящим в тумане "бочкам с углями". Он слышал, что рядом идет бой. Грохот пулемета накатывал оглушительными волнами. Ему вторили короткие очереди стрелков. Стреляли за пожаром, сквозь пожар. Несколько шальных пуль с визгом отлетели от придорожных камней.

– Ала-а-ак-б-а-а-ар... – затянул голос. В нем звучала леденящая кровь тоска.

– Ау-у-у, – завыл в ответ Марат. Его крик сменился безумным хохотом. Он понял, что больше ничего не чует. Он шел сквозь дрожащий, переплавляющий, залитый всепроникающим светом эпицентр хаоса. Воздух вокруг был слишком горячим, чтобы пахнуть.

– Ау-у-у, – завыл Марат, – оло-ло. Ау-у-у.

Ему начало казаться, что он входит в солнце – в ледяное солнце опиумного делира. Он увидел сердце пожара. Горели бронетранспортеры ООН – четыре машины, которыми кто-то попытался перекрыть эту улицу. Их судьба оказалась плачевна. В огне сверкали осколки попавших мимо цели бутылок с коктейлем Молотова. Часть зажигательной смеси, расплескавшаяся на землю, еще не прогорела. Марат всюду видел движущиеся островки огня. Они ползли и плескались, выжигали в глине причудливые узоры. Уничтоженные машины пылали изнутри. Они приехали сюда, наполненные топливом и снарядами. Когда их подожгли, все это взорвалось. Теперь горели соседние заборы и дома, тлели кроны и стволы ближайших пальм. Под одной из них Марат заметил еще одного солдата. Мертвый. Он погиб там, где отстреливался. Его искореженный автомат лежал в нескольких метрах от него. Единственный глаз задумчиво смотрел на огонь. Другая половина его лица разлетелась на части.

Марат подошел к мертвецу. Солдат погиб уже после катастрофы. Враги перекрестным огнем прижали его к центру пожара. Его одежда тлела, но не обгорела. Марат подумал, что не сможет идти дальше босиком. Он опустился на корточки рядом с убитым, бросил свой автомат на прогалину выжженной травы и стянул с покойника обувь. Черная кожа вздулась пузырями и обжигала руки, но Марат этого не чувствовал. Он не умел пользоваться шнурками, поэтому просто вытащил их из армейских ботинок и бросил догорать.

Вокруг стреляли. Взорвалась мина, и в двадцати метрах от Марата обрушился забор, подняв тучу пыли и пепла. Марат даже не посмотрел в его сторону. Он встал и примерил новую обувку. Ботинки оказались немного малы, но Марат привык к тугой обуви. Обувь без шнурков, чтобы она не слетала с ноги, часто делают тесной.

– Хорошо, – сказал Марат. От жара из его глаз текли слезы, но он их не чувствовал. Он поднял автомат и пошел дальше.

Броневики стояли между трущобами и краем цивилизованной части города. Марат видел под их оплавленными колесами дымящуюся полосу асфальта. Он прошел между машин и ступил на нее. Его новые ботинки с хрустом давили битое стекло. Его трубка потухла, и он остановился у одной из горящих луж, чтобы раскурить ее снова.

***

Воздух стал чище. Ветер дул Марату в лицо и сносил дым пожарищ в ту сторону, из которой он пришел. Выйдя к перекрестку, который пытались отстоять ООНовцы, он увидел двух людей.

Они стояли у забора, измотанные и обессиленные, напуганные гражданской войной. Оба чернокожие, с автоматами Калашникова, в военной форме без знаков отличий: один – в полосатой солдатской спецовке, другой – в бронежилете, одетом на голое тело.

Марат улыбнулся, поднял винтовку и выстрелил. Он снова ощутил удар в плечо, пьяно покачнулся от отдачи, но не замедлил шаги. Он видел, как один солдат упал. Его швырнуло к придорожному столбу. Из распавшегося лица хлынул алый поток.

Другой вскинул голову и увидел идущего на него молодого араба. По обнаженному торсу Марата текли капли пота. Он весь дымился. Влага на его коже превращалась в пар. Горели подошвы его ботинок, белый наркотический дым вился вокруг его лица, сизый – пороховой – поднимался от ствола его винтовки.

Марат захохотал и выстрелил снова. Стрелять он не умел, и хотя теперь он был на десять шагов ближе, его пули прошли мимо цели. Солдат смотрел на надвигающегося убийцу. Он мог бежать или уложить противника одним выстрелом, но его захватило оцепенение. Он видел потное, красноглазое лицо безумца и черную точку дула. Он видел грязные шорты и краденые ботинки. Он чувствовал запах раскаленной стали и жареного мяса.

– Одержимый демонами! – завопил он. – Здесь одержимый демонами!

– Да, – согласился Марат. Они сблизились, и он снова спустил курок. Грохнул одиночный выстрел. Плечо солдата взорвалось. В воздухе плеснул фонтан крови. Марат добежал до жертвы и, хохоча, ударил ее дулом в грудь. Солдат взмахнул уцелевшей рукой и начал падать навзничь. Его рот открылся, лицо исказила гримаса боли и ужаса.

Прежде чем он ударился о землю, Марат увидел, как из-за угла соседнего участка выскакивает еще один человек. Он бежал прямо на дуло автомата. Марат нажал на спуск. Раздался глухой щелчок. Марат нажал опять. Щелчок. И еще раз – щелчок. В винтовке закончились патроны.

Чернокожий боец замедлил шаги и криво улыбнулся. Он был маленького роста, но весь обвешался оружием. Его краденную ООНовскую гимнастерку перепоясали пулеметные ленты. На пояс он повесил гранаты-лимонки, за спину закинул автомат. В его глазах горело безумие, хотя и не такое, как у его врага. Щелчок. Марат в тупой ярости продолжал щелкать своей винтовкой. Ударник соскакивал вхолостую. Солдат это понимал, и Марат это уже тоже понимал. Подоспевший мужчина вытащил пистолет. Ему нравилось использовать оружие по назначению. А здесь расстояние было маленьким.

– Я убью тебя, – сказал он. В его голосе смешались азарт охотника и легкая неуверенность новичка.

– Никто не может убить меня, – ответил Марат. У него под ногами лежали мертвец и тяжелораненый, оба с оружием. Марат мог поднять его, но не подумал об этом. Он перехватил свою винтовку за дуло, как когда-то это делал Гилла. Сталь еще не остыла, его ладони зашипели, но Марат не чувствовал ожогов – только пронизывающий холод.

Солдат оскалился и спустил курок. Щелчок. Пистолет дал осечку. Лицо черного повстанца стало испуганным, он попытался уклониться, но было уже слишком поздно. Марат с размаху опустил приклад своего оружия на голову противника. Раздался влажный хруст. Висок солдата проломился, по его лицу потекла кровь. Он еще стоял. Пистолет щелкнул второй раз, но выстрела не последовало. Марат нанес новый удар винтовкой. Она описала по воздуху широкую дугу, опустилась на голову врага сверху. Молодой негр упал на колени. Марат закричал и ударил его третий раз. Приклад его винтовки разломился, он выпустил ее из рук и замер.

Его трубка снова потухла. Он достал ее изо рта и смотрел, как медленно гаснут глаза убитого. Где-то рядом грохотали очереди – уличный бой продолжался. Глаза солдата остекленели, из уголка приоткрытого рта стекла струйка слюны, и он медленно повалился к ногам Марата. Убийца проследил за ним взглядом.

Он заметил, что вторая его жертва все еще жива, отступил и сверху вниз ударил раненого ногой по лицу. Нижняя челюсть хрустнула и смялась. Марат ударил еще и еще, загнал обломки кости в горло. Он бил, пока лицо не потеряло человеческие очертания.

– Вот погасли еще глаза, – сказал он и рассмеялся. Его сотрясала мелкая нервная дрожь. Холод пронизывал каждую мышцу, каждую клетку. Он закружился над тремя мертвецами, вскинул лицо и руки к небу. Он увидел собор. Ветер относил дым в сторону, и купол Нотр-Дам-де-ла-Пэ начал проступать сквозь пелену.

– Я бессмертен! – закричал Марат.

– Ты чей? – проорали из-за угла. – Кто держит перекресток?

– Я убиваю всех! – завопил Марат в ответ.

– Ты сумасшедший? – спросили его.

Марат не ответил. Его не интересовали эти люди. Он стянул пару гранат с пояса обвешанного оружием мертвеца, поднял две винтовки и пошел к собору. Он был пьян. В нем, как раковая опухоль, разбухала безумная гордость. Он казался себе могущественным и неуязвимым, как этот собор, нет, как сам Бог. Он шел посреди улицы, полуголый, открытый всем пулям и осколкам. Его рот по-прежнему наполнялся сладким холодным дымом. В каждой руке он держал по автомату. Они были разные. Марат в них не разбирался. Дуло более длинного почти чертило по земле.

***

Безумец прошел по шести улицам и никого не встретил. Он видел лишь, что сильно приблизился к собору. Он знал эти кварталы. Они были для среднего класса, занимали свое место между трущобами и центром города.

Марат все время слышал канонаду. Она перемещалась вокруг него, но он не попадал в ее эпицентр. Словно какая-то неведомая сила двигала по городу группы людей так, чтобы Марат всегда оставался в пустой клеточке.

Это правило не сработало лишь раз. После очередного пустого перекрестка Марат встретил мертвеца. Это был солдат ООН, но погиб он не в бою. Труп висел на дереве. Молодая пальма прогнулась под его тяжестью. Марат долго смотрел на его вывалившийся язык, потом услышал у себя за спиной окрик:

– Кто ты?

Он оглянулся и увидел вооруженного мужчину. Тот стоял в окне дома на другой стороне улицы. Вместо ответа Марат поднял оба свои ствола и дал двойную очередь. Ему помогла слепая удача: он взял ниже цели, и когда дула его автоматов повело вверх, пули сами нашли противника. Рама окна разлетелась беспорядочными осколками. Марат захохотал.

На участке были другие люди. Кто-то открыл огонь сквозь забор. Марат почувствовал, как пули просвистели в опасной близости от его головы. Он начал палить в ответ. Его шатало и мотало от отдачи. Пули летели во все стороны.

– Аллах Акбар! – отчетливо закричали из-за забора.

Автоматы Марата смолкли. Он еще раз нажал на спуск, но услышал только бесполезное щелканье. Тогда он достал из кармана одну из гранат, повертел ее в руках, выдернул чеку и бросил за забор. Он даже не мог вспомнить, где и когда узнал, что так надо делать. Но граната не подвела. Она оказалась даже проще винтовки. Прошла секунда, а потом грохнул оглушительный взрыв. Из ограды участка вышибло несколько досок, другие посекло осколками. Марат не услышал своего смеха. Из его плеча торчала деревянная щепка. Он ее вытащил.

Взрыв потушил его трубку. Марат нашарил в карманах шорт пакет опия, досыпал в трубку белого порошка, потом подогрел ее над раскаленным дулом одного из брошенных автоматов. Она снова начала тлеть. Он глубоко затянулся и пошел вперед.

Забор так пострадал от взрыва, что Марат проломил его голыми руками. Он пробился на участок. Раньше здесь жили небедные люди: во дворе был устроен небольшой бассейн. Сейчас вода в нем стала мутной и дымящейся, в ней растворялись вывороченные комья земли. Всюду висела пыль, пахло порохом.

К Марату медленно возвращался слух. Он услышал стон, перешагнул обломки шезлонга и наткнулся на человека, который в него стрелял. Мужчина был арабом. Он лежал на спине, зажимая рукой распоротый осколком бок. Его чалма посерела от пыли, лицо было разбито. Он смотрел на Марата одним глазом.

– Отпусти бок, – сказал Марат. – Я хочу посмотреть, как вываливаются твои кишки.

– А-ах, – слабо ответил боевик. Что-то тихо щелкнуло. Лицо мужчины скривилось. Он достал пистолет. Марат, ничего не предпринимая, наблюдал, как араб целится.

– Ты не можешь меня убить, – сообщил он.

Раздался выстрел. В горле у Марата влажно квакнуло. Он посмотрел вниз и увидел кровь. Она стекала узким ручейком из маленького отверстия в правой половине его груди. На соске повисли алые капли. Марат удивленно размазал их, потрогал рану. Боли он не чувствовал, но, когда он глубоко затянулся, из дырочки поднялась струйка белого опиумного дыма. Марата это позабавило.

Он снова заглянул в лицо раненого, но тот уже был мертв. Его единственный глаз потух, на губах застыла странная улыбка. Он радовался, что перед смертью подстрелил врага. Марат оставил его, отыскал во дворе новую винтовку и пошел дальше. Его голова кружилась, но собор был уже совсем близко.

– Меня нельзя убить! – снова крикнул Марат, но голос почему-то подвел его, прозвучал тихо, и больше он не пытался кричать. Просто шел. Иногда его грудь сжималась от резкого спазма, он кашлял и сплевывал себе под ноги маленькие сгустки крови.

***

Скоро он ступил на асфальтированную площадь; здесь раньше останавливались туристические автобусы. Собор стоял перед ним – огромный, выстроенный посреди рукотворной каменной пустоши. Он был похож на крепость, окруженную концентрическими кругами оборонительных линий.

Ветер нес клубы дыма. На т-образных фонарных столбах трепетали праздничные флажки. Было пусто – ни одного человека, ни одной машины. Асфальтовый плац, сухой, горячий и голый, протянулся на сотни метров.

Марат шел. Пары столбов одна за другой оставались у него за спиной. Ему казалось, что собор смотрит на него. Он уже смотрел на него так. В то утро, когда он убил свою мать, и в тот момент, когда он смывал с себя кровь Клавинго. В каждый ясный день.

Территорию базилики окружала витая ограда. Марат вошел в распахнутые ворота. Еще одна линия обороны позади. Его армейские ботинки заскрипел по белому мрамору парадной аллеи.

Собор выставил свои посты. Навстречу пришельцу маршировали геометрические отряды клумб. Каждый ромб и квадрат был заряжен тысячей вялых, умирающих без полива красных цветочков. Солнце отражалось в полированных серых бордюрах.

Кровавые плевки Марата оставили на камнях кривой пунктир. Он шел, истекая кровью и холодным потом. Его трубка потухла, но он больше не зажигал ее, и она просто торчала из уголка его безумно улыбающегося рта.

Марат еще никогда не был так близко. Он увидел, как огромен Нотр-Дам-де-ла-Пэ. Длинные полукруглые портики, как крабьи клешни, вытянулись по сторонам от парадного входа, захватывая аллею в свое кольцо. Их колонны были в два раза выше и в сто раз толще фонарных столбов. Маленький купол каждой из четырех пристроенных к ним часовен превосходил своими размерами дом старика Роберта.

Марат прошел по выложенному в камне изображению голубя. Он не заметил его, потому что оно было слишком большим. Двадцатиметровые крылья священной птицы простирались к разным концам площади.

Марат слышал звуки своих шагов. Они попали в ловушку и негромким, но отчетливым эхом отражались от колонн и стен окружающих строений. "Я пришел", – подумал Марат. Эта мысль была исчерпывающей, последней. Он начал восхождение.

***

Под портиком парадного входа царила глубокая тень. Дневной свет, проходя через витражи, распадался на тысячи оттенков. Между колонн-башен легли голубые и розовые блики.

Врата Нотр-Дам-де-ла-Пэ были открыты. Марат, шатаясь, оперся об одну из створок. Его руки были перепачканы собственной кровью. На стеклянных дверях храма остались крошечные отпечатки человеческих ладоней. Они незаметно слились с узором витража.

– Бог, – неуверенно позвал Марат. Его негромкий хриплый голос ударным эхом распространился на все помещение.

– Ог, – строго ответил собор.

Внутренний зал был круглым. Места для прихожан – лавки из красного дерева – кругами охватывали алтарь. Марат замер посреди радиального прохода, соединившего алтарь с парадными вратами. Один мужчина посреди пространства, рассчитанного на три тысячи прихожан. Он был малюткой. Марат запрокинул голову. Колонны взметнулись в бесконечную вышину, а над ними была ребристая, раскрашенная разноцветными тенями поверхность купола. В ее центре поместился еще один витраж – силуэт голубя парил посреди золотого креста, разрезавшего голубой круг.

– Бог? – спросил Марат.

– Ог, – снова аукнулось ему.

Марата повело в сторону. Он схватился за спинку ближайшей лавки, теряя равновесие, прошел вглубь ряда и упал на сидения. Он повалился на спину. Огромный собор возвышался и кружился над ним, тихий и неуязвимый, нетронутый войной.

Марат лежал и слушал, как где-то далеко-далеко продолжает греметь канонада. Сколько людей умирает в эту минуту, в этот день, в этот год? Сколько из них убил он? Ничтожно малую часть.

Пальцы Марата разжались, и он выпустил автомат. Оружие с глухим лязгом упало на мрамор. Марат вытащил трубку из своего рта, сжал ее в кулаке, сложил руки на груди и замер. Он ни о чем не думал. Внутри собора не было звуков. Тишина казалась абсолютной, ватной, немой. Поглощенный ею, Марат лежал и смотрел, как медленно перемещаются по потолку неуловимые разноцветные контуры. Он был в центре всего. Он ждал. Собор должен был что-то сказать ему. Что-то кроме "Ог". И Марат мог ждать этого очень долго. Он мог лежать на этой лавке, пока не превратится в скелет.

Вдруг раздались шаги.

Какой-то человек прошел мимо, звякнул оружием и сел на одну из лавок ближе к центру храма. Марат не шевельнулся, чтобы посмотреть, кто это. Ему было все равно. Он наблюдал, как перемещаются тени.

Прошло еще какое-то время, и Марат услышал шаги второго человека. Они были легче и чаще, чем у предыдущего.

– Александр, прости, ты молишься? – осторожно поинтересовался пришедший. – Можно задать тебе два вопроса?

– Я не молюсь, – устало возразил другой. – Просто это красивое место. И здесь прохладнее, чем на улице.

Говорили по-английски. Голос второго показался Марату знакомым.

– Может, стоит переубедить людей, – предположил первый. – Чем раньше мы покинем город, тем скорее спасемся.

– Нет, – не согласился с ним второй. – Мы уйдем, только когда похороним наших мертвых. Пока они грабят наши дома, им не придет в голову, что мы можем быть здесь.

– А если они придут? – спросил первый.

– Тогда мы будет защищаться, – спокойно сказал второй. – Филипп, сядь рядом со мной и успокойся.

Марат услышал, как негромко скрипнула лавочка.

– Мы с тобой, – продолжал второй голос, – приехали сюда всего два десятилетия назад. Но другие... Они владеют этим краем полтора века. У них здесь семейные имения. В этой земле лежат их прадеды. Чудо, что они вообще идут. Я боялся, что все останутся, чтобы защищать свои дома.

– Это было бы слишком безумно, – пробормотал Филипп. – Но прощаться с мертвыми, когда еще не спасены живые – тоже безумие.

Слова мужчин тихо, но отчетливо разносились в огромном круглом зале.

– Это способ оставаться людьми, – ответил второй голос. – Если мы не будем этого делать, то превратимся в белую банду среди черных. И для нас все кончится, даже если мы останемся живы.

Повисла долгая пауза. Марат смотрел на голубя в голубой вышине. Ему казалось, что птица машет крыльями. И он знал, знал второй голос. Кто же это? Кто? Кто-то знакомый, кто-то такой ненавистный. Один из тех, кто его унижал.

– Ладно, – сдался Филипп. – Ты, наверное, прав. – Он немного помолчал. – И второй вопрос, личный.

– Спрашивай, – согласился знакомый голос. – Мы все можем завтра умереть. Плохо, если останутся недомолвки.

– Утром была перестрелка, – продолжал Филипп. Он говорил медленно и задумчиво, тщательно выбирал слова.

– Да, – подтвердил второй голос.

– Я спрашиваю не потому, что это было неправильно, – пояснил первый. – Просто это было так... странно. Ты ругался на африкаанс.

Обладатель знакомого голоса тихо рассмеялся.

– Я не всегда был школьным учителем, – сказал он. И тут Марат узнал его. Это был Сангаре. Неужели собор хотел сказать ему это?

– Ты воюешь как сущий дьявол, – с тихим восхищением заметил Филипп. – Видит Бог, ты хороший сосед и друг. Но кем ты был раньше?

– Пойдем, – предложил Сангаре. Они встали, и звук их шагов мягким эхом разнесся между колонн галереи. Марат лежал, не шевелясь. Они прошли мимо него.

– Так кем? – нетерпеливо спросил Филипп.

– Мой отец был военным таможенником, – объяснил Сангаре. – Я вырос на берегу залива Лас Бакре, и моей компанией часто становились дети матросов.

– Там нефтяной порт? – вспомнил Филипп.

– Да, – подтвердил Сангаре.

– Отсюда твой жаргон, – закончил его собеседник.

– И не только он, – сказал Сангаре. – С девяти лет я стрелял из автомата Калашникова по консервным банкам с нефтью. Там это обычное развлечение.

– А твой отец? – удивился Филипп.

– Мой отец был не самым приятным человеком, – ответил учитель биологии. – Он не останавливал меня, когда я играл в дурной компании. Он думал, что так я научусь быть похожим на него.

Марат увидел их сквозь щель в спинке своей лавочки. Оба были вооружены. Их винтовки висели за плечами. Филипп оказался лысеющим коротышкой, его плешивая голова равнялась с плечом Александра Сангаре.

После короткой паузы директор заговорил снова.

– Из-за него мне пришлось пойти в школу полиции при представительстве ООН. Курсантом я стажировался в том же порту. Ловил контрабандистов.

– А как ты оказался здесь?

– Мой отец умер, – объяснил Сангаре. – Я бросил карьеру в силовых структурах и поступил в университет. Я хотел быть учителем литературы, но не прошел конкурс, а по биологии у меня всегда было "отлично".

– Да, – задумчиво подтвердил Филипп, – судьба.

– Стрелять и ругаться проще, чем растолковать теорию Дарвина мальчику из католической семьи. Я рад, что сменил поприще...

Мужчины рассмеялись. Их голоса удалялись.

– Я убью тебя, – прошептал Марат. Он улыбался. Его легкие клокотали, но он не слышал этого звука и не чувствовал боли. Вот это встреча. Он еще минуту смотрел вверх, на сияющую вершину купола, а потом медленно поднялся. На лакированном дереве лавки осталась липкая лужица его крови. Он пошел за своим врагом. Для него открывался последний сезон охоты на человека.

***

Он шел так же тихо, как крался за проституткой Малик. Он боялся, что Сангаре услышит его шаги, усиленные акустикой собора, и слишком рано обернется. Из-за этого Марату не удалось вовремя настигнуть жертву. У поворота портика он остановился и замер. В просвете между колоннами он увидел людей. Они были метрах в трехстах – маленький лагерь посреди кладбища. Почти все белые, но были и арабы, и негры-слуги – всего около двухсот человек. Среди них Марат заметил и стрелков. Вооруженные люди вытянулись в рассеянную линию, заняли позиции между могил. Надгробия служили им укрытием.

Марат подкрался чуть ближе и снова смог видеть Сангаре и Филиппа. Двое мужчин шли с поднятыми руками. Им навстречу из-за укрытия поднялось несколько стрелков.

– Мы идем, мы свои, – по-английски предупредил Филипп.

– Вам говорили не отходить! – раздраженно крикнул ему кто-то.

– Мы можем постоять за себя, – отозвался Сангаре. Он шел по прямой, по ровному зеленому газону. Марат вскинул винтовку, но не выстрелил. Слишком далеко. Он знал, что не попадет с такого расстояния.

Он мог бы броситься на этих людей, как раньше бросался на своих уличных противников. Он мог бы бежать и стрелять, он мог бы за считанные секунды сократить дистанцию и расстрелять старого директора в упор. Но Марат этого не сделал. Неосознанное почтение мешало ему в лобовую напасть на этих людей. Они были не такие, как весь этот город. Они знали, куда поползут, создали свой маленький муравейник, замкнули круг. Они выглядели как колонисты с черно-белых фотографий времен англо-бурской войны: суровые лица, перетянутые амуницией светлые рубашки, большие заплечные мешки. Только в руках у них были не ружья, а современные автоматические винтовки.

Их деловитое спокойствие пугало Марата. Их манера держаться была иной, чем у выросших в Европе аристократов, которых он встречал на крыльце Президентского отеля. Впервые за сегодняшний день он увидел детей и женщин. Они собрались в свой малый круг внутри большого круга вооруженных мужчин. Никто не плакал, хотя многие разговаривали. Их голоса смешивались с характерным звуком работы могильщиков. Лопаты ударяли в грунт, потом отбрасывали срезанную землю. И так раз за разом. Марат увидел, что Сангаре прошел на другую сторону лагеря и присоединился к похоронному отряду.

Марат проскользнул за колоннами портика, нашел место, где стриженные парковые кусты почти вплотную подошли к ступеням собора, перебрался за них и начал по широкой дуге огибать лагерь белых. Он двигался короткими перебежками, старался скрыться за камнями надгробий.

Он думал о том, что убьет учителя одним выстрелом и наверняка. Он не хотел оставлять Сангаре ни малейшего шанса. Марат чувствовал, что это что-то вроде охоты на крокодила. Слишком сильный лоа; ты никогда не сможешь поиграть с ним в кошки-мышки. Директор не должен иметь возможности пошевелиться или заговорить, он даже не должен видеть. Иначе он ускользнет.

Задыхаясь, оставляя за собой кровавые следы, Марат пробирался к своей цели. Один раз ему удалось снова увидеть Сангаре. Пожилой мужчина взялся за лопату. Он работал медленно, но усердно, и вскоре на его висках заблестел пот.