Текст книги "Счастливчик (СИ)"

Автор книги: ROSE_AOI

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

– Это Адам, – Оливий указал жестом в сторону мужчины и посмотрел на родителей. – Он здесь со вчерашнего вечера.

– Это значит, что… – начал папа и взял в свои руки руки мужа; старший Беррингтон тоже удивленно молчал.

– Да, – твердо сказал Оливий и посмотрел на Адама. – Это значит, что он моя истинная пара.

***

В общем-то, да, получилось немного скомканное знакомство. Адам вел себя вежливо и не выпускал из поля зрения Оливия, чтобы того вновь не стал подговаривать старший брат. Джейкоб был категорически против выбора Оливия, но так как поделать ничего не мог, то просто продолжал злиться и вести себя как обиженный ребенок. Родители же против Адама ничего не имели, просто новость о том, что этот человек является истинной парой их сына, оказалась очень неожиданной. Папа всегда считал своего сына нелюдимым, который просто не переваривает на дух альф. И когда видишь собственными глазами подтверждение обратному, принять это сложно.

Позже вечером, когда Оливий снова стал чувствовать себя мокрой тряпкой, было решено отвезти омегу в родительский дом. Адам был категорически против: он хватался за руки Оливия, за его тонкий стан, не отпуская от себя ни на шаг, словно омега был редкой фарфоровой куклой, которую у него пытались отобрать. Но родители твердо на этом настаивали: папа все еще с подозрением относился к мужчине.

Оливий даже не мог сопротивляться. Его настолько разморило, что даже ноги он переставлял с трудом.

– Не переживай, – сказал папа Оливия, хлопая Адама по плечу, который большими глазами смотрел, как Джейкоб уводит его омегу. – Он никогда в жизни не употреблял препараты. Благо его период не такой продолжительный, чтобы изводить его организм химикатами.

– Но разве то, что я его истинная пара, не является доказательством того, что теперь Оливию нет смысла переживать все это в одиночестве? – спорил Адам, спина которого заметно вспотела, он начинал ощущать бесподобный аромат своей пары. – Вы поступаете глупо.

Папа грустно смерил его взглядом и, улыбнувшись, сказал:

– Ты же видишь сам, он еще не разобрался в себе. Он не чувствует тебя своей парой, будь все наоборот, его бы сознание сейчас звало тебя, но Оливий лишь просто плохо себя чувствует. Ты ему сейчас не нужен, ему нужна тишина и постель.

С Тоффи оставили папу, а остальные повезли Оливия в родительский дом. Так как Адам реагировал на него остро, а родственники вовсе не чувствовали запаха течного омеги, то Адама так же отправили к себе домой, чтобы он не изводил ни себя, ни остальных.

Эта течка оказалась самой трудной для Оливия из всех предыдущих. Что-то странное происходило с его организмом. Даже спустя сутки его тело странно себя чувствовало: не было жгучего желания под кем-нибудь оказаться, только лишь чувство усталости и вялости. Штаны постоянно были на мокром месте, но больше ничего не беспокоило Оливия. Он мог с трудом соображать – постоянно сидел в своей комнате и смотрел в окно затуманенным взглядом, иногда смотрел телевизор или рисовал на холсте. Джейкоб пару раз приносил ему горячий чай и плитки шоколада, которые так любил в детстве Оливий, но омега от всего отказывался. Голода он совсем не чувствовал.

Кевин и Луи незамедлительно вернулись обратно в город N, как только им сообщил папа, что Оливий больше не может сидеть с малышом, а он, к несчастью, погряз в своих делах. А когда Беррингтон вернулся домой, то с ужасом схватился за сердце. Он впервые видел сына таким – словно не живым – вялым, бледным и с опухшими красными глазами. Поэтому сразу же наказал Джейкобу подготовить машину и отвезти их с Оливием в больницу для омег, к одному очень хорошему знакомому семьи Беррингтонов, который обследовал когда-то папу Оливия.

А уж следующий месяц прошел в стенах больницы. Врачи сначала не смогли понять, что же происходит с молодым организмом и почему он так истощен. Почему течный период не заканчивается так долго. Поэтому Оливия положили в общую палату.

– Очень странное поведение, – заметил врач, когда в очередной раз устроил Оливия на небольшой кушетке.

Оливий даже не сопротивлялся, ему было уже все равно. Весь этот месяц его навещали родители и братья, но ни разу не навестил Адам. Даже язык у омеги не поворачивался сообщить папе, как он устал.

Он критично рассматривал несуразные картины, висевшие в кабинете, и тяжело вздыхал. Но спустя несколько минут обследования, довольный собою врач сообщил отцу и сыну, что состояние Оливия теперь вполне понятно.

– Оливий ждет малыша! – радостно сообщил врач Беррингтонам. – А момент зачатия совпал с началом течного периода. Такое бывает редко, но, к сожалению, это именно ваш случай. Во всех остальных случаях период обычно сразу же прекращается.

Аппарат, чьи проводки покоились на груди омеги, жалобно запищал, сообщая о том, что Оливий отреагировал неоднозначно на эти слова. Пищащий звук заполнил кабинет, и врач подхватился с места, поднося ко рту Оливия стакан с прохладной водой. Тот благодарно принял стеклянную кружку трясущимися руками и сделал небольшой глоток.

– Как? – выдавил он из себя, запинаясь. Сразу вспомнилась та ночь, проведенная вместе с Адамом, та сцепка и неописуемое удовлетворение.

– У тебя очень ослаблена иммунная система, вдобавок – течка, а еще и малыш. Поэтому ты чувствуешь себя таким уставшим все время. Беременным омегам в такие времена надо отлеживаться дома в окружении домашнего уюта и заботы близких.

– Как беременный? – на глазах папы навернулись слезы счастья. Он подхватился с кресла, в котором сидел, и затряс руку врача в знак благодарности. – Мой сын? Беременный? Спасибо Вам, доктор, большое спасибо!

Врач тихо засмеялся и отстранился от возбужденного Беррингтона:

– Это не мне спасибо надо говорить, – он беспокойно посмотрел на Оливия, который находился словно в другом мире. – Но, пожалуйста, проследите за ним, его состояние требует вашего внимания. Его период затянется еще на некоторое время.

– Обязательно! – пропел Беррингтон.

========== 16 ==========

***

Уолтер Сноу был хорошим врачом и с момента рождения первенца Беррингтонов, успел стать для их семьи хорошим другом. Как всегда после разговора с ним, Беррингтон почувствовал себя уверенней. Он, конечно же, был прав. Никакие лекарства не смогут сейчас помочь Оливию, только забота и должный уход. Тем более мальчик очень сильно расстроился после посещения врача, толком не объяснив причину. Его плечи были опущены, взгляд был грустным и неопределенным, пока папа вез его домой.

В этот вечер все семейство Беррингтонов долго сидело в гостиной и разговаривало о друзьях, о жизни, о детях и о том, как они счастливы, что Оливий наконец-то ждет малыша. Этого с упованием, грех не сказать, ждало все семейство с того момента, как Оливий поступил в университет. Но годы шли, а парень все никак не находил себе спутника, чем волновал сердобольных родителей. И вот, настало время, когда они могли поблагодарить судьбу. Их сын носит под своим сердцем малыша!

Перед тем, как лечь спать Стиви, папа Оливия, еще раз зашел к своему младшему сыну. Температуры у него не было, и Оливий выглядел менее беспокойным. Он лежал на своей постели, очень тихо и размеренно дышал. В ногах у него, как обычно, спал кот. И ни животное, ни Оливий даже не пошевелились, когда Стиви тихонько притворил дверь и вышел из комнаты, удостоверившись, что с сыном все в порядке.

– Ну как он? – спросил Маркус, отец семейства, когда Стиви аккуратно залез под одеяло.

– Кажется уже лучше, – улыбнулся он. – Я знаю, что это обычное недомогание, и когда период прекратится, то все пройдет, но все равно волнуюсь и ничего не могу с собой поделать.

– Поэтому-то я тебя и люблю. Ты так хорошо заботишься о каждом из нас. Я даже не знаю, чем заслужил такое счастье.

– Тебе просто посчастливилось разглядеть во мне свою половину, когда мне было только четырнадцать.

Маркус был его первой любовью, первым и единственным мужчиной. И за долгие годы их знакомства, его любовь к нему превратилась в глубокое чувство.

– Все равно, – устало выдохнул Стиви. – После больницы за весь день он ни разу не вышел из комнаты. Кажется, новость о ребенке его не сильно обрадовала… Вот что меня пугает больше всего. Ведь малыш – это счастье для родителей.

– Кстати, о родителях, – кашлянул в кулак Маркус и повернулся к мужу. – Он еще не сказал Адаму? Этот неугомонный парнишка ломился к нам в дом несколько раз, Джейкоб его чудом выпроваживал. Почему ты не захотел сказать ему, что Оливий в больнице?

– Он бы не дал ему покоя и они еще не созванивались, – уверенно ответил омега. – Мы говорили на этот счет с ним: он боится рассказывать Адаму о своей неожиданной беременности.

В комнате повисла тишина. Родители Оливия были уверены на сто процентов, что их сыну просто необходимо как можно скорее сообщить своей паре о том, что он носит малыша, но Оливий упорно отталкивался от этой идеи. Он и сам не понимал, почему так сильно не хотел сообщать Адаму об этом. Может потому, что сам еще не полностью свыкнулся с тем, что теперь он носит их ребенка.

Когда период прошел, и в одно прекрасное утро Оливий проснулся в полном здравии, в его голове пронеслась ужасная мысль: «А что, если Адам откажется от него? От их ребенка?». Это еще больше заставило омегу погрузиться в себя и свои мысли. Он редко стал выходить из комнаты, грубо оказывал в разговоре с папой и даже перестал принимать еду, которую ему приносил Джейкоб. Убитый таким поведением сына, Стиви просто не находил себе места. Ему, как омеге со стажем, уже было известно, что может случиться с организмом, который носит в себе еще один организм, при нехватке питательных веществ.

– Прошу тебя, сынок, – стучал он в дверь небольшой комнатки. – Открой папе, поговори со мной. Попей хотя бы чаю, не изматывай себя и малыша.

От этих слов Оливию становилось еще хуже. Он начинал ненавидеть себя за то, что теперь отвечает еще и за кого-то внутри себя, кто растет и развивается только благодаря ему самому.

«Я не хочу, не хочу быть кому-то обязанным!»

Он ревел ночи напролет, утыкаясь в промокшую подушку лицом и глотая всхлипы, чтобы родители не услышали этого. Он крепко сжимал свои пальцы, руки, иногда с ненавистью смотрел на еще плоский и ровный живот. Он пытался сделать себе больно – только это успокаивало его и клокочущую внутри ярость. Извещение о том, что его уволили с работы, пришла одним осенним днем. И это стало последней каплей для омеги:

«Это даже хорошо, – улыбался и плакал он, сжимая в руке бумагу. – Не надо будет задерживаться допоздна».

Он беззвучно рыдал, прижимая бумагу к лицу. Работа его мечты, как бы это было не печально, снова оставалась лишь мечтой. И во всем этом Оливий винил, конечно же, свое положение.

Позже, когда Стиви вошел в его комнату, Оливий уже был на своей кровати. Он лежал в спокойной позе, однако, подойдя ближе, Стиви заметил, что лицо сына залила смертельная бледность, и он дышит с трудом. Стиви легонько потряс его за плечо, но омега лишь слабо застонал и не открывал глаз. Сердце Стиви легонько ухнуло куда-то вниз, он снова принялся теребить сына и громко звать его по имени. Джейкоб услышал его голос раньше, чем остальные в квартире, и прибежал взглянуть, в чем дело.

– Что случилось, пап? – встревоженно спросил он, мгновенно уловив его смятение. Полусонный, взлохмаченный, он стоял на пороге спальни брата и ежился от прохлады.

– Я не знаю, сынок. Скажи отцу, чтобы он немедленно позвонил доктору Сноу. Я не могу разбудить Оливия.

После этих слов у него потекли слезы. Нагнувшись к лицу сына, он ощутил слабое, почти неуловимое дыхание Оливия, но парень был без сознания, и Стиви сразу определил, что температура резко подскочила по сравнению со вчерашним вечером. Боясь оставить сына одного хоть на минуту, он даже не решился сбегать в ванную комнату за градусником.

– Скорее! – поторопил он Джейкоба и попытался приподнять сына.

При его прикосновении, Оливий дернулся и приглушенно всхлипнул, однако не сказал ни слова и даже не открыл глаза. Казалось, он не понимал, что происходит вокруг. Стиви в полной растерянности сидел на кровати, обняв своего младшего сына. Он не знал, как помочь своему ребенку, и сердце его разрывалось от горя и тревоги.

– Пожалуйста, сынок… Пожалуйста проснись… Ну же… Я так тебя люблю… Оливий, пожалуйста…

Вбежавший в комнату Маркус застал своего мужа всего в слезах.

– Уолтер сказал, что сейчас приедет. Что случилось?

Он тоже выглядел обеспокоенным, хотя и не хотел выдавать мужу своего волнения. А Джейкоб выглядывал из-за плеча отца, испуганный и растерянный.

– Я не знаю, у него очень высокая температура… Я не могу разбудить его… О Господи, Маркус, пожалуйста… Сделай что-нибудь, нашему сыну плохо!

– Все будет в порядке. Ты же знаешь, Уолтер поможет… – Маркус изо всех сил пытался скрыть охватившую его смертельную тревогу.

– Не говори мне, что я знаю! Что я знаю, так это то, что нашему мальчику очень плохо! – резко вскинулся в ответ Стиви.

– Уолт сказал, что, если понадобится, он отвезет его в больницу.

Все в комнате понимали, что без таких серьезных мер не обойтись.

– Пойди оденься, – мягко сказал Маркус, – Я присмотрю за ним.

– Я его не оставлю, – твердо ответил Стиви.

Он уложил Оливия на кровать и нежно погладил его слипшиеся от пота волосы. Джейкоб смотрел на своего младшего брата полными ужаса глазами. Оливий был таким белым, что могло показаться, будто он умер, и, только пристально присмотревшись, можно было заметить, что омега слабо дышит. Невозможно было поверить в то, что он может проснуться, засмеяться и задать какой-нибудь нелепый вопрос, но ему хотелось верить, что это произойдет.

Они услышали, как в дверь кто-то позвонил. Маркус кинулся открывать.

– Что случилось? Ему стало хуже? – спросил доктор Маркуса, пока шел по коридору в направлении комнаты Оливия.

– Я не знаю. Стиви говорит, что температура у Оливия резко подскочила, и мы не можем его разбудить.

Оказавшись в комнате, доктор торопливо кивнул Джейкобу и Стиви и сразу занялся своим пациентом. Он потрогал его лоб, пощупал пульс и посмотрел зрачки. Послушав парня стетоскопом и, проверив некоторые из его рефлексов, Уолтер с встревоженным видом повернулся к близким омеги, с тревогой наблюдающими за его манипуляциями.

– Я должен немедленно отвезти его в больницу и сделать анализ его крови. А также проверить состояние плода.

– О Боже!

Стиви не знал точно, что происходит с его сыном, но предчувствовал, что слова доктора ничего хорошего не сулят. О серьезности положения свидетельствовал не только вид Оливия, но и беспокойство врача.

– Он поправится? – еле слышно шепнул Стиви, сжав руку Маркуса.

Стоявший в дверях Джейкоб не сводил с доктора испуганных глаз. Ожидая ответа Уолтера, Стиви чувствовал, как глухо бьется его сердце. Уолтер так давно был их другом, но сейчас, когда от его ответа зависела судьба Оливия, он казался ему врагом.

– Я не знаю, – честно ответил он. – С ним явно что-то не так, и из-за этого я еще сильнее переживаю на счет малыша, которого он носит. Прошу вас, – он обвёл присутствующих тяжелым взглядом, – Соберите его вещи. Кто-нибудь поедет со мной?

– Мы поедем втроем, – твердо сказал Джейкоб. – Через минуту мы будем готовы.

Оливия завернули в мягкий плед. Он пылал от жара, личико осунулось и было невероятно бледным. Лоб был сухой, губы посинели. Подойдя к машине доктора, Джейкоб с Оливием на руках сели на заднее сидение вместе со Стиви, а Маркус на переднее.

В машине царило молчание. Стиви неотрывно смотрел на своего младшего сына, ощущая собственное бессилие. Он несколько раз коснулся лба Оливия, и исходивший от него жар привел его в ужас. Он незамедлительно достал мобильный сына из кармана, который прихватил собой из его комнаты, и быстро стал набирать что-то в контактах:

– Алло, Адам? – Стиви спросил это тихо, но Джейкоб все равно посмотрел на отца с укоризной. – Послушай, мальчик мой, – голос у него дрожал. – Оливию стало плохо, я не знаю, что произошло… Но… Он не просыпается и лоб у него очень горячий… Мы… Мы везем его в больницу в сквере Орри… Пожалуйста, приезжай. Я знаю, что вы очень давно не связывались друг с другом, но сейчас он нуждается в тебе больше, чем в ком-либо!

***

Джейкоб донес брата до приемного покоя «Скорой помощи», где уже ждали предупрежденные Уолтером по телефону медсестры.

Ожидание казалось бесконечным. К трем часам ночи, когда приехал уже и Адам, они получили подтверждение критического состояния Оливия: у него было сильное переутомление и истощение организма. Ему поставили капельницу с питательными веществами, сделали укол, чтобы понизить температуру и оставили в покое на несколько часов.

Когда омега пришел в себя, то обнаружил около своей постели уснувшего в кресле Адама.

POV Оливий

Я медленно приоткрыл слипшиеся веки. Чувствовал я себя, скажем так, ужасно отвратительно: во рту было сухо, все кости нещадно ломило, и я даже не мог повернуться на бок. Это испугало меня. Но когда я увидел смутно знакомое сонное лицо, то сразу же воспрял духом. Что со мной случилось – я не помнил. Знаю только, что сильно мучился из-за потери работы, из-за неожиданного известия о моей беременности.

«Мой ребенок!»

Я положил руку на свой живот. Это было скорее похоже на то, что я немного объелся конфетами, нежели на беременность. Почувствовав несильные тянущие боли внизу живота, я спокойно выдохнул. С ним было все в полном порядке, он был слаб, так же как и я, но жив. Это не могло не обрадовать меня, хотя я долго проклинал именно его в том, что теперь не могу жить той жизнью, которая мне так нравилась.

– Оливий! – запах миндаля и перца окутал меня, он был таким терпким, что я даже чихнул от неожиданности. – С ума сошел! Ты с ума сошел! Ты не представляешь себе, что я ощутил, когда твой отец позвонил мне ночью и рассказал, что с тобой случилось. Да я места себе не находил…

Адам продолжал кричать, а я лишь смотрел на его взволнованное и злое лицо. Сначала он ругал меня в моей несамостоятельности, затем моих родителей за безответственность. Я так давно его не видел, так давно не чувствовал его тепло рядом с собой. И даже сейчас, когда он кричит, я чувствую себя немножко счастливым, потому что он рядом.

– Ты не отвечал на мои звонки, да еще и твой брат сказал, что ты не хочешь меня видеть. Что я сделал не так, Оливий? На работе мне сказали, что тебя уволили…

Я удивленно похлопал глазами. Джейкоб, какой же ты все-таки упрямый придурок. Но я не могу его судить за это, он видел, как я страдаю и думал, что это, естественно, из-за Адама. Хотя… Так оно и было, отчасти.

– Мой Оливий, – он присел на корточки рядом с кроватью и взял мою руку, роняя на нее крупные слезы.

А я все еще продолжал смотреть на него, как на явление Христа народу. Его слезы… Я вмиг почувствовал себя самым подлым на Земле. Этот месяц, что я провел дома, я безустанно думал о нем. Об этом человеке. Но не решался ответить на его звонок, я боялся, что не выдержу и расскажу ему о нашем ребенке. А потом Адам, по моему сценарию, просто перестал бы мне звонить, сменил номер и уехал бы из города. Из-за своих глупых предположений я так и не решился на это…

– Я… – мое горло свело, и я болезненно поморщился, принимая в руки стакан с водой. – Я так скучал по тебе…

Адам прижал мою бледную руку к своим губам и из его рта вырвался вздох облегчения. Он погладил мои пальцы и посмотрел мне прямо в глаза. Мужчина хотел взять мою вторую руку, но его взгляд медленно упал на то место, где она покоилась. Я почувствовал себя в ловушке. Его непонимающий взгляд снова вернулся к моим глазам. Но я не успел ничего сказать в свое оправдание, так как в палату вломилась целая толпа народа: папа, отец, Джейкоб и врач – и все с возбуждением на лице. В мою сторону посыпались восклицания: «Он очнулся!», доктор сразу же подскочил ко мне и стал щупать пульс, отталкивая Адама от кровати и от меня. Я снова почувствовал легкую тошноту, мне начало не хватать воздуха и я закашлял.

– Мистер Беррингтон, – улыбчиво сказал доктор. – Я рад сообщить, что теперь с вами все в порядке, и с малышом, которого вы носите, тоже.

Все уставились на меня, чего-то ожидая. А я с ужасом смотрел за спину доктора на обескураженного Адама. Он стоял с опущенными руками и великим непониманием на лице. Мой взгляд поймал папа и нервно выдохнул, выталкивая старшего сына и мужа за дверь:

– Пойдемте, давайте же, на выход… Еще успеете им налюбоваться.

Доктор последовал за ними, еще раз поправив подушку под моей головой.

– Ты носишь… Ты беременный? – почему-то грустно спросил Адам и снова присел на корточки перед кроватью.

Я смутился. Его грустный взгляд был красноречивее всех обвинений, у меня сжалось сердце.

– Я хотел сказать тебе намного раньше, но…

– Но? Какие могут быть причины того, что ты не сообщил мне, что носишь моего ребенка? – Адам не сомневался, что это был именно его ребенок. От Оливия пахло его запахом и ничьим больше, просто, войдя в палату, он не сразу почувствовал легкий аромат парного молока, исходившего от Оливия.

– Я боялся, что ты откажешься от нас, – слезы начали подкатывать к глазам. Они обожгли мои щеки, и я зажмурился, снова задыхаясь от волнения.

Этого разговора было не избежать, и чего я медлил? Он прав, я должен был сообщить ему первому.

– Мой маленький глупый омега, – Адам приобнял меня своей большой рукой, а второй погладил по щеке, стирая соленую дорожку слез.

Он поглаживал мою щеку до тех пор, пока я не успокоился, а затем он провел ладонью по моему маленькому животику, и я почувствовал его безграничное, искреннее тепло. Я открыл глаза и посмотрел на любимого мужчину. Он тоже плакал. Пытался сдерживаться, но у него это не получалось.

– Я был так напуган, – тихо сказал он. – Ты исчез из моей жизни… Снова. И я думал, что потерял тебя навсегда, хотя на это и не было причины. Я просто перестал тебя чувствовать. Но сейчас ты снова вернулся, и не один, а с нашим малышом. Ты не представляешь, насколько я сейчас счастлив…

Он потянулся к моим губам и накрыл их, роняя слезы мне на лицо. Мои руки взметнулись к его лицу и сжали его, притягивая альфу ближе.

«Я так скучал… Так скучал по тебе, Адам».

========== 17 ==========

Спустя некоторое время…

Когда у Адама наступил следующий выходной, они с Оливием запланировали отправиться к родителям альфы. Оливий взволнованный и смущенный, надел свой лучший свитер; он немного нервничал. Прошло уже достаточно много времени с того момента, когда они стали жить вдвоем в квартире Адама, а омега все еще не был знаком с родителями истинной пары.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказал Адам, глядя на своего возлюбленного, а затем наклонился к нему, чтобы поцеловать. – Спасибо тебе, Оливий.

Он знал, что решение познакомиться с Уилсонами далось его паре не слишком легко. Омега долго отталкивался от этого предложения: уходил от разговора на эту тему. Но, в конце концов, все же дал положительный ответ. Оливий понимал, как это важно для мужчины, и не хотел его подводить. У него было уже почти семь месяцев беременности, и возможности съездить в другой город в ближайшем будущем не предвиделось. Он плохо переносил поездки в транспорте.

Свитер на нем был шерстяной, темно-серый, с белым воротничком и небольшими черными вставками. Он купил его, когда понял, что все остальные вещи ему уже тесны. Просторный свитер, сшитый специально для беременных папочек, хорошо скрывал его выпирающий живот, и Оливий ходил в нем с Адамом в кафе или кино, когда тот его приглашал.

С того дня в больнице жить они стали вместе: Оливий перебрался в просторную трехкомнатную квартиру бывшего холостяка Адама. Места там было достаточно для двоих, даже сверх того. Адам все порывался устроить детскую побыстрее, в одной из небольших комнат, но Оливий запрещал ему делать это. Омега объяснял это тем, что лучше всего будет сделать это на последнем месяце беременности: очередная традиция Беррингтонов. Адаму приходилось с этим мириться.

Оливий зачесал волосы назад и собрал их в хвост, перевязав черной резинкой. В этом наряде он походил на маленького мальчика, который зачем-то засунул большой надувной шар под свитер; помогая ему забраться на пассажирское сиденье в машину, Адам недовольно улыбнулся этому сравнению, пришедшему ему на ум.

Оливий действительно выглядел очень хорошо, и мужчина надеялся, что встреча с родителями пройдет гладко. После той долгой беседы неделю назад он почти не говорил с ними – родители только подтвердили свое желание увидеть его возлюбленного.

По дороге к дому Уилсонов Оливий не проронил ни слова.

– Только не нервничай, ладно? – сказал альфа, остановив машину перед домом.

Дом Уилсонов с первого взгляда понравился Оливию – аккуратный, красивый, с разбитыми перед ним цветочными клумбами. Цветов в это время года не было, однако нетрудно было заметить, что за домом очень хорошо ухаживают.

– Все будет прекрасно, – еще раз заверил Адам, помог омеге выбраться из кабины и, держа за руку, повел прямо к крыльцу.

Родители уже ждали их в гостиной; Адам заметил, что его папа очень внимательно наблюдает за Оливием, который быстро пересек комнату и пожал протянутые руки – сначала папе Адама, затем отцу. Все вели себя довольно настороженно и подчеркнуто вежливо. Луис, папа Адама, пригласил гостя сесть и предложил ему чай или кофе. Оливий поблагодарил и предпочел спрайт. Они начали разговор с Бобом, отцом семейства, в то время как Луис отправился на кухню, чтобы проверить, как там обед. Он приготовил тушеную говядину, любимые Адамом картофельные оладьи с пюре из шпината. Воспоминания из детства сразу же накрыли Адама. Он бережно сжимал талию сидящего рядом Оливия, который разговаривал с его отцом и отчего-то постоянно елозил, и стал рассматривать родной дом, в котором когда-то жил.

Спустя некоторое время Оливий сказал, что хочет помочь Луису и отправился на кухню. Двое альф проводили его взглядом, и Адам встал было, чтобы пойти за ним, но Боб удержал его:

– Пусть они поговорят наедине, сынок. Твой папа должен узнать его как следует. По-моему, Оливий очень хороший парень, – сказал он. – И очень симпатичный. Как жаль, что вы к нам всего лишь на день приехали.

Через некоторое время Луис с Оливием возвестили, что стол накрыт. Войдя в кухню, Адам обнаружил, что омеги уже нашли общий язык. Оливий, судя по всему, чувствовал себя весьма непринужденно: помогал расставлять тарелки и расспрашивал Луиса о старших классах, в которых он преподавал.

Они долго говорили обо всем на свете: о родном городе Оливия, о его школе и университете, о том, как они с Адамом познакомились. И лишь две темы старательно обходились – прошлое Адама и будущий ребенок.

В десять часов вечера Адам отвез их домой. Перед уходом Оливий расцеловал родителей Адама. Забравшись наконец-то в автосалон, он облегченно выдохнул.

– Как ты считаешь, я им понравился?

Оливий был тронут толерантностью его родителей и их доброжелательностью. Он словно обрел вторую семью. И теперь у него их было три: его родители, Уилсоны и они с Адамом и их будущий ребенок, которого омега носил под сердцем.

– Ты был восхитителен и явно им понравился. Иначе папа бы не подпустил тебя и близко к своей любимой плите.

Адам тоже чувствовал огромное облегчение. Его родители вели себя не просто вежливо, но и очень дружелюбно. Оливий произвел на них хорошее впечатление.

Когда они подъезжали к большой многоэтажке, альфа было собрался открыть перед Оливием дверь, но был отогнан от машины сразу же:

– Я беременный, а не калека! – гордо заявил Оливий и сам вылез из машины, цепляясь за дверь. Адам лишь снисходительно кивнул своему возлюбленному, но дверь за ним все же бережно прикрыл.

Вечером, лежа в обнимку в постели, они долго не могли уснуть. Обоих будоражило недавнее знакомство с родителями Адама, это произвело на омегу поистине великое впечатление. Он так волновался и переживал, но все прошло хорошо. Адам аккуратно обнимал своего возлюбленного со спины, поглаживая большой животик своими пальцами, и тихо улыбался в длинные волосы омеги. Он был рад, по-настоящему рад, что все прошло так гладко.

– Я люблю тебя, Адам, – тихо просипел Оливий сквозь дремоту, чем заставил альфу привстать и удивленно посмотреть на него.

Он редко говорил такие искренние слова, редко благодарил Адама за его заботу – он просто стеснялся. Поэтому такие моменты для Адама были самыми счастливыми – когда его омега говорил такие теплые и согревающие слова.

– Я тоже люблю тебя, – улыбнулся Адам и лег обратно, прижавшись к Оливию всем телом и целуя того нежно в плечо. – Мой любимый маленький омега.