Текст книги "Счастливчик (СИ)"

Автор книги: ROSE_AOI

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

После тяжелого дня Оливий чувствовал себя изнуренным. С самого утра он провел в больнице, где бесконечно посещал кабинет за кабинетом, сдавал анализы и проходил всевозможные тесты. И, если учесть, что Оливий до колик боялся крови, то сейчас он чувствовал себя настолько отвратительно, что его подташнивало. Ему надо было срочно съесть что-нибудь вкусное, сладкое, желательно шоколадное.

– Эй, мой маленький герой, – раздался знакомый голос за спиной и Оливий резко обернулся. Адам стоял на парковке возле своей машины и держал в руках какой-то белый пакет и стаканчик с кофе. Приветливо улыбнувшись, он подозвал его к себе рукой.

У омеги в груди сразу потеплело и он направился к Адаму, расцветая такой же приветливой улыбкой.

– Как все прошло? – подмигнув, Адам вручил парню пакет и тёплый бумажный стакан, – Не против, если я отвезу тебя домой?

Оливий кивнул. Сунув любопытный нос в пакет он увидел свои любимые шоколадные батончики. Вероятнее всего, с прошлой их встречи Адам запомнил его пристрастия. Оливий еще шире расплылся в улыбке и сел рядом с водителем в нагретый салон автомобиля, пристегиваясь ремнём безопасности.

– Спасибо! – сказал он севшему рядом альфе. – Все было проще, чем я ожидал. Только очень устал.

Машина плавно двинулась с места, выезжая на оживленное вечернее шоссе.

– Я долго думал, чем тебя приободрить за проявленную смелость, – он с хитрой улыбкой посмотрел на омегу, который уплетал кокосовый батончик и запивал его кофе, – но потом вспомнил, что тогда ты пил кофе.

– Да, – живо ответил Оливий. – Я его обожаю. Особенно карамельный с миндальным сиропом.

Брови Адама удивлённо приподнялись. Во-первых, потому что он первый раз видел Оливия в хорошем настроении. А во-вторых, карамельный кофе с миндальным сиропом был и его любимым.

– Я знаю одно очень уютное кафе по дороге, где подают изумительный кофе, – альфа запнулся, ловя на себе удивленный взгляд, но тут же продолжил, отворачиваясь и краснея. – Если у тебя нет планов на этот вечер…

– У меня нет планов, – будто боясь передумать, выпалил Оливий, не дав договорить альфе, и тут же уставился на бегущую навстречу дорогу в лобовом стекле. Его уши начинали краснеть.

Но неловкость быстро растворилась, когда по радио, включенному Адамом, зазвучала песня, нравившаяся обоим. Оливий стал подпевать, не стесняясь, ощущая как настроение стремится к отметке «превосходно». Адам вел машину улыбаясь и тоже пытался подпевать своим взрослым мужским басом.

Кафе действительно оказалось очень уютным. Они сели за самый дальний столик, подальше от шумных посетителей и музыки, так как у Оливия разболелась голова. Официант сразу же принес им меню и молча удалился, давая гостям заведения определиться с заказом.

Увидев цены, у Оливия сразу же пропал весь аппетит, который нагулял за день. Он стал вспоминать, сколько же сегодня ему дал отец на карманные расходы. Когда подошел официант омега, немного замявшись, заказал обычный кофе с молоком. Симпатичный и ухоженный бета повернулся к Адаму, который в это время удивленно рассматривал смущенного Оливия.

– Вычеркните кофе. Два карамельных с миндальным сиропом и два десерта слоеных роз с клубникой. Спасибо.

Официант кивнул и удалился.

– Адам, зачем…

– Перестань, – улыбнулся мужчина, от чего Оливий раскраснелся еще больше. – Мне нравится видеть эту смущенную улыбку на твоем лице. И разве не ты говорил, что любишь именно карамельный?

Оливий был удивлен тем, насколько Адам оказался лёгким в общении. Несмотря на то, что у них была немаленькая разница в возрасте, альфа сумел поддержать его разговор, обсуждая темы, которые Оливию были интересны. Взрослый альфа с лёгкостью отвлекал Оливия, чтобы тот забыл про ужасный день, проведенный в больнице. Это был один из лучших вечеров в жизни парня. Уютное вечернее кафе, веселый и ненавязчивый смех Адама, вкусный кофе и потрясающий десерт. Что могло быть лучше?

Когда машина припарковалась во дворе дома, где жил Оливий, они долго не могли попрощаться. Омеге жутко не хотелось уходить и поэтому оба молча сидели в машине и наслаждались обществом друг друга. Не было слов, не было глупых шуток, чтобы разрядить атмосферу. Было только общее желание подольше побыть наедине.

Рядом с машиной проходили редкие прохожие и, не стесняясь, рассматривали пару в лобовое стекло. Полумесяц уже давно сменил солнце и сейчас красовался на небе в окружении звезд.

– Наверное, – все же сказал грустно Оливий. – Мне пора.

– Да, – альфа кивнул и повернулся к омеге, который нехотя начал искать мобильник, который закинул в бардачок. Адам следил за тем, как аккуратно Оливий перебирает своими тонкими пальчиками в куче дисков, пытаясь отыскать. Оливий специально делал это медленно, чтобы побыть вдвоем еще хотя бы несколько мгновений.

Адам улыбнулся про себя. Какой же Оливий все еще ребенок.

Омега был ужасно милым: его движения, его поведение, его смех, – для Адама все в нем было идеально. Эти хрупкие руки со светлой молочной кожей, тонкая шея и нежные черты лица. Адам на мгновение залюбовался Оливием.

– Что-то не так? – Оливий быстро заметил его пристальное внимание и стал неосознанно поправлять волосы. На мгновение ему стало неловко, показалось, что Адам пытается рассмотреть его возможные недостатки, он даже растерялся от такого взгляда.

Адам порывисто перехватил дрожащую руку омеги и сжал ее в своих ладонях. Какая же она крохотная и холодная… Оливий вздрогнул и с испугом посмотрел на альфу, в потемневших глазах которого читалось желание. Оба замерли, смотря друг на друга, Адам осознавал, что он не хочет отпускать руку Оливия.

То, что произошло, они поняли не сразу. Их губы нашли друг друга, резко, молниеносно. Язык Адама тут же проник в нежный рот омеги и стал жадно исследовать его, касаясь горячего языка и заигрывая с ним. Оливий трепетно и неумело отвечал на страстный поцелуй. Настойчивые губы альфы с отчаянной нежностью ласкали мягкие губы Оливия. Рука Адама уверенно сжала тонкую талию и прошлась по изгибу спины, вырывая из губ парня недвусмысленный стон. Все инстинкты юного омеги трепетали от ощущения подавляющей энергии своего альфы.

«Нет, – резко пронеслось у Оливия в голове, и он, через собственное сопротивление, немного оттолкнул раскрасневшегося и возбужденного Адама».

Они смотрели друг на друга, делая жадные вдохи. А затем Оливий быстро выбрался из машины и неуверенным шагом, на негнущихся ногах, поплелся к многоэтажке. Из его рта вырывались судорожные всхлипы, но он отчаянно пытался сдерживать их.

Альфа тяжелым взглядом смотрел ему в след и уже проклинал себя за то, что не смог сдержаться и прикоснулся к желанным губам омеги, аромат которого заполнил весь автосалон. Обхватив голову руками, он нервно помассировал виски.

«Твою же мать! – в голове Адама творилась неразбериха, он машинально завел мотор и надавил на педаль газа».

========== 6 ==========

Внезапно обрушившаяся тишина выдернула Оливия из легкой дремы. Только что за окном весь мир шелестел проливным дождем, и эти звуки убаюкивали его. А в следующее мгновение все смолкло. Это произошло мгновенно. Не так, когда дождь постепенно стихает и его шуршание сходит на нет.

Открыв глаза, Оливий прислушивался к этой странной тишине. Одинокий темный силуэт стоял возле окна в его комнате. Даже в этом сумраке Оливий смог узнать своего старшего брата. Видимо он только что прикрыл форточку и бережно задернул шторы.

– Прости, я разбудил тебя, – тихо прошептал Джейкоб и присел на край кровати, кладя тяжелую руку на одеяло, в которое был укутан омега. Джейкоб смотрел на младшего брата тревожным, грустным взглядом.

– Нет, – потер глаза Оливий. – Я проснулся из-за тишины.

Джейкоб заботливо потрепал сонного парня по голове и кивнул:

– Ты плакал весь вечер, – он замолчал, но затем почти сразу продолжил. – Не расскажешь мне?

Оливий сел на кровати и обвел спальню задумчивым взглядом. В темной комнате царил беспорядок, повсюду громоздились баночки с красками, кисточки, стопки бумаги, стол был весь заляпан пятнами от акварели, вдоль стен стояли подрамники с набросками. Оливий перевел взгляд на взволнованного брата.

Нет, он ни под каким предлогом не должен рассказывать ему, что с ним приключилось вчера вечером. Никогда он не должен поднимать эту тему ни с семьей, ни с Кристофером, ни с Адамом. То, что случилось, было достойно лишь того, чтобы все это забыть.

Пусть для Оливия этот поцелуй значил очень многое, пусть он всем сердцем хотел вот так целовать Адама каждый день, каждое утро и каждый вечер… Но, вспомнив Кристофера, он был уверен, что Адаму это не нужно. Что взрослый альфа просто поддался мимолетному влечению. И от этого сердцу в груди Оливия было так больно…

Еще раз посмотрев на брата он отрицательно мотнул головой.

– Ладно, – кивнул Джейкоб, – Но если это снова проблемы с Колином, я из-под земли достану этого поганца…

– Нет, – снова замотал головой Оливий. – На работе мне дали отпуск на месяц, не переживай об этом. Колин поворчал, конечно, но сказал, что здоровье важнее.

Джейкоб улыбнулся и ласково потрепал за ухом младшего брата.

– Выходит, этот альфа не такой изверг, каким я себе его представлял. Но если что, ты знаешь, к кому обратиться.

Оливий тихонько рассмеялся и кивнул, взглядом провожая брата из спальни.

***

Чем ближе Оливий подъезжал к университету, тем сильнее он ощущал во рту противный, тошнотворный привкус. Настроение не заладилось с самого утра, когда папа повздорил с Луи. Он упрекал брата, что тот много времени проводит со своим женихом и совсем не уделяет внимания семье. Оливий считал, что здесь были не правы оба. Но это их разборки, он в это старался не вмешиваться – в их семье это было не принято.

Утро выдалось прохладным, и омега поднял воротник своего пальто, что бы сквозной ветер, задувающий в салон из раскрывающихся дверей автобуса, не продул его.

Мэлтис стоял немного в стороне Оливия, возле какого-то старика, и кидал на своего друга жалобные взгляды, держась за поручень. Нельзя было сказать, что Мэлтис и Оливий лучшие друзья, но им было легко и комфортно вместе. Они познакомились еще на первом курсе, Мэлтис тогда первым подсел к молчаливому омеге, и с тех пор на всех занятиях они сидели вдвоём. Оказалось, что и живут-то друзья недалеко друг от друга, поэтому до университета они часто добирались вместе.

Мэлтис был самым симпатичным омегой на потоке, это можно было сказать абсолютно точно. За ним бегала добрая половина всех альф и бет универа. Но почему-то Мэлтис отшивал их всех, без разбора. Оливий в это дело не лез, хотя считал, что среди них были замечательные ребята и им стоило дать шанс.

– Ты неважно выглядишь. Опять тошнит? – спросил он у Оливия и приобнял того за плечи, ведя к центральному входу художественного кампуса. Остановка находилась совсем рядом от университета, поэтому они практически никогда не опаздывали на занятия.

– Слегка кружится голова. Но больше ничего не чувствую… не считая отвращения к окружающему миру.

– Все так плохо? – грустно улыбнулся Мэлтис и посадил друга за его место, усевшись рядом, на самом последнем ряду в аудитории. Оливий чувствовал себя совершенно не уютно, но он не мог понять отчего. К горлу подступила тошнота и перед глазами все поплыло, но он постарался взять себя в руки. Сегодня их пригласили на семинар для первокурсников-очников на котором профессор собирался представить их с Мэлтисом картины.

– Могло быть и хуже, – кивнул Оливий и зажал рот рукой, вдыхая через нос.

Больше они не разговаривали, так как толпа студентов стала заполнять и без того крошечное помещение. Оливий даже испугался, что кому-то не хватит места, но такого не случилось, все благополучно заняли свои места и семинар начался.

В начале, под восторженные вздохи первокурсников, преподаватель представил картину Мэлтиса, установив её на стенд. На ней был изображен великолепный трехглавый дракон в серебристой чешуе, с двумя мечами в огромных лапах. Он защищал какую-то крохотную зверушку от варвара и охотника в лице человека. Картина на самом деле была наполнена большим смыслом, так как серебряный дракон являлся образом «справедливости». Мэлтис был доволен и немного смущен одобрительными отзывами и похвалой преподавателя и первокурсников.

Потом профессор установил на стенд другую картину, и в аудитории на мгновение повисла тишина. А затем, почти с каждого ряда, послышался недоумевающий шёпот:

– Но ведь тема написания картины «справедливость». Разве я не прав?

– А здесь изображено… озеро?!

– И что это может значить?..

– Не понимаю смысла…

Преподаватель не растерялся и кивнул.

– Да, вы абсолютно правы, озеро. Но… – он посмотрел на Оливия и тому пришлось приподняться со своего места, держась рукой за бок, так как тошнота начала подкатывать все сильнее и омега сдерживал себя, как мог, – Только сам автор этой картины сможет раскрыть полный смысл своей задумки. Мистер Беррингтон, прошу Вас.

Все обернулись, от чего Оливию стало совсем не по себе, и он начал объяснение под внимательные взгляды аудитории, преподавателя и Мэлтиса:

– На самом деле в моем понимании «справедливость», это не совсем то, что многие из вас представляют. Для меня справедливость – это, в первую очередь, свобода, – Оливий сделал неопределённый взмах рукой.

На картине была изображена плодородная долина, окруженная заснеженными горами, из-за которых слегка проглядывает утреннее солнце. Зеленые хвойные деревья окружают небольшое глубокое озеро, в котором отражаются рассветные лучи. Голубые небеса покрыты редкими перьевыми облаками. Яркие васильки застилают долину сиреневым ковром.

В картине чувствовались умиротворенность и искреннее наслаждение светлым одиночеством, в самом его прекрасном смысле.

– Справедливость для меня, – продолжил Оливий после недолгой паузы, – это понимание и принятие себя таким, какой ты есть на самом деле. Это свобода мыслей и чувств… Вот почему я написал именно такую картину.

Преподаватель вместе с аудиторией начали аплодировать Оливеру. Мэлтис тоже одобрительно похлопал его по плечу и улыбнулся. Оливий улыбнулся ему в ответ через силу, почувствовав что его сейчас стошнит.

– Прекрасная речь мистер Беррингтон!

Профессор повернулся к студентам.

– Возможно мне следовало бы представить нашего гостя намного раньше, но я решил дать высказаться нашим студентам без смущения. Итак, господин Уилсон, позволите пригласить Вас?

У омеги, сжимающего свой бок, екнуло сердце. Метнув испуганный взгляд на встающего со своего места в первом ряду мужчину, он схватился за сердце, которое снова больно кольнуло. Широкие плечи, короткие черные волосы, мужественный профиль – это без сомнений был именно тот господин Уилсон, о котором подумал Оливий.

Профессор приветливо протянул руку мужчине, одетому в черный деловой костюм, который сидел идеально, даже слишком идеально по мнению Оливия, на подтянутом теле. Адам повернулся к аудитории лицом, и парень осознал весь кошмар этой ситуации.

«Как он здесь оказался? – бешено металось у застывшего на последнем ряду омеги в голове. – Он слышал, все что я говорил. Он знает, что я нахожусь здесь. Неужели его позвал профессор, но… зачем?! Я не хочу, не могу встречаться с ним после того, что случилось!»

Адам улыбнулся студентам, и сделал вид, что не замечает столбом стоящего Оливия, которого обеспокоенный друг дергал за руку.

Профессор положил руку Адаму на плечо:

– Господин Уилсон – ведущий юрист одной из самых известных строительных компаний в городе, и дело в том, что им требуется художник-декоратор для очередного объекта. А так как наш университет всегда сотрудничал с этой фирмой, я предложил Адаму выбрать одного из студентов, которые обучаются на нашем факультете. Я пригласил его на сегодняшний семинар для того, чтобы он понял, насколько удивительно одаренные художники-живописцы у нас обучаются. Студенты нашего факультета ничем не хуже декораторов и художников-архитекторов, и совершенно точно знают толк в работе, учитывая, какой намечается объект. Так ведь, господин Уилсон?

Адам коротко кивнул профессору. Перед тем, как посмотреть на Оливия, он окинул беглым взглядом восторженные лица студентов. И в тот момент, когда он наконец взглянул на бледного омегу, тот неожиданно схватился руками за голову и с тихим стоном упал на колени.

По кабинету раздались взволнованные вскрики. Никто не понял, что именно произошло, но вдруг Мэлтис, резко подскочив, закричал:

– Здесь человеку плохо!

С испуганным выражением лица он склонился над еле дышащим Оливием и осторожно приподнял его голову. К глазам тут же накатили слезы отчаяния, видя бледное полуживое лицо друга. Через мгновение над ними нависла какая-то тень и Мэлтис нехотя отпустил его из своих рук.

Что было дальше, Оливий не помнил. Запомнил лишь крепкие руки, надежно державшие его тело, обладатель которых пах самым волнительным для него терпким ароматом черного перца и миндаля…

========== 7 ==========

Сквозь пелену боли доносился писк кардиографа: раздражающий, непрерывный, монотонный. Настолько громкий, что голову болезненно сдавливало при каждом его напоминании: сердце у меня еще бьется, я еще жив. Удушающий запах спирта и медикаментов витал вокруг, что еще сильнее раздражало. Я снова нахожусь в больнице.

Предчувствие чего-то страшного, неминуемого заставляло меня трястись от холода, который был сильнее сырого ноябрьского утра в парке. На меня навалилось чувство полного одиночества; беспросветного, давящего, которое заполняло каждую клеточку моего тела.

– Артериальное давление упало, – раздалось у меня над правым ухом. От оглушающей резкости звука я недовольно поморщился, желудок свело судорогой и к горлу снова подкатила тошнота. Я попытался разлепить глаза, но…

– В операционную, – голос взволнованного Кристофера набатом отдавался в голове. Мой рассудок отказывался нормально воспринимать окружающие звуки, ощущения, и из-за этого смысл его фразы дошел до меня лишь через несколько секунд.

«В операционную? Что? Зачем? Что происходит, черт возьми?!»

Писк кардиографа стал невыносимо частым. Холод накатывал волнами, из-за чего мое тело периодически вздрагивало. Вокруг слышался суетливый гомон и взволнованные разговоры, суть которых я не понимал. Мое сознание постепенно уплывало от меня, но я боролся. Старался хотя бы открыть глаза и посмотреть, что же происходит вокруг. Почему я чувствую себя так плохо и почему чувствую, что происходит что-то страшное. Сердце отчаянно билось – все быстрее и быстрее – и я понимал, что с ним что-то не так. Оно никогда не билось так сильно, так быстро и ужасающе больно.

Я умираю?

Звуки гулких шагов где-то позади отрезвляли мое сознание, заставляли переключаться на них, отвлекая от ужасной боли в области груди. Пока мое тело куда-то везли, казалось, вокруг не существует ничего, кроме осточертевшего звука кардиографа, раздирающего мои барабанные перепонки.

– Если срочно не предпринять меры, мы не успеем его спасти. Кровоизлияние в мозг, опухоль все сильнее давит на правую височную долю.

В горле пересохло, но я попытался что-то сказать – не знаю, зачем и что, но что-нибудь, чтобы все это прекратилось! Чтобы этот ужасный сон закончился и боль отпустила. Внутри начала зарождаться истерика.

Где папа?! Где Джейкоб?! Пусть они все это остановят, немедленно! Где они, когда так сильно нужны мне?

Мою ледяную, потную ладонь сжала чья-то крепкая рука, на мгновение переплетая пальцы и сразу же отпуская. Я почувствовал, как из глаз потекли слезы: одна за одной они стали чертить холодные, мокрые дорожки на моих висках. Простынь под головой быстро намокала, и чья-то теплая рука погладила мою макушку. Почему-то… В этот самый момент я успокоился. Тепло, идущее от этой ладони, разлилось по всему телу, убаюкивая, даря надежду, что все будет хорошо.

– Позовите главного хирурга, я не справлюсь один, – обреченно сказал Кристофер. Мелькнула яркая вспышка, и мир вокруг погас, на этот раз полностью и безвозвратно, всё дальше оставляя гомон и раздражающий писк кардиографа… Неужели я умер? Вот так вот просто взял и покинул этот мир: свою семью, своих друзей, Адама… Существовал и вдруг перестал, ну разве не глупо? Мое сознание постепенно отключалось, как рассеивающийся дым после салюта медленно растворяется в воздухе. Но напоследок, хоть мельком, я постарался вспомнить самые яркие моменты моей жизнь. И почему-то в самой последней картинке я видел Адама. Это и не мудрено, ведь так? Самые свежие воспоминания всегда провожают нас в последний путь… Или самые важные?

***

Не замечая спешащих прохожих, порой задевающих его плечом или острым углом сумки, Адам задумчиво продвигался вперед. В последнее время его неотступно преследовала огромная проблема, порождавшая более мелкие сложности. Он был чертовски влюблен в Оливия. И если бы он понял это с самого начала, понял, что его тянет к этому парню, как никогда ни к кому не тянуло, понял, что присутствие в его жизни Оливия необходимо…

Люди на улице сливались в серую массу. Серая масса сливалась с серым ноябрьским днем. Невзрачные одежды, блеклые лица, суетливые движения. Сейчас глядя на все это, Адаму хотелось просто исчезнуть с лица Земли, раствориться и больше ни о чем не думать. Ни о том, что Оливий сейчас переживает сложнейшую операцию, ни о том, что будет, если он не переживет хирургическое вмешательство. Шансов у Оливия было крайне мало, судя по встревоженному и грустному лицу Кристофера. И это заставляло сердце Адама сжиматься сильнее.

Вчера утром прямо из университета он отвез омегу в больницу. Он чудом не опоздал, еще немного и было бы слишком поздно. Хорошо, что в тот же самый момент пришли результаты анализов Оливия, по ним Кристофер определил, что ему нужна срочная операция. От того, что в глазах врача читалась неуверенность, испуг, что он не сможет спасти Оливия, Адаму становилось невыносимо больно и страшно.

Просидев под дверьми операционной до глубокой ночи, Адам ненадолго уснул в жёстком больничном кресле. Резко проснувшись ранним утром он понял, что больше не может находиться тут; ожидание и чувство беспомощности сводили с ума.

– Смотри, куда идешь, – раздраженно выкрикнул огромный альфа, отталкивая Адама.

– Извините…

Вынырнув из собственных размышлений, Адам с удивлением осознал, что он находился возле дома Кевина. По счастью дома оказалось все семейство, даже Кевин, живот которого заметно вырос за эти два месяца после их последней встречи. Омега встретил Адама взволнованным «Привет» и пропустил гостя в теплый и уютный дом семьи Элдингов.

– Что случилось, Адам? Ты выглядишь таким помятым, – Кевин принял пальто из рук альфы и повесил его в прихожей. Пригласив Адама на кухню он налил ему зеленого чая с корицей.

– Может, есть что покрепче?

Кевин вздрогнул. Адам выглядел настолько разбитым, что на него было жалко смотреть. Но омега послушно полез на самую верхнюю полку, чтобы достать оттуда виски, припасенный отцом.

– Так что случилось? – перед альфой оказалась бутылка и низкий, тяжелый бокал. Недолго думая, Адам схватил бутылку и припал к стеклянному горлышку, делая несколько больших глотков. Кевин угрюмо наблюдал, как Адам запивает своё отчаяние.

– Есть один человек, – начал альфа. – Который мне…

– Дорог? – перебил его Кевин.

Адам посмотрел на него, словно он вселенскую глупость сказал, но через мгновение грустно кивнул самому себе, осознавая, что Кевин прав.

– Да, он мне очень дорог. И случилось так, что этот человек сейчас находится на грани жизни и смерти.

Кевин сразу понял, о ком идет речь, но Адама не перебил.

– Я чувствую, как ему плохо. Словно ощущаю всю эту боль на собственной шкуре! Осознавать то, что он возможно умрет…

Адам подавился собственными словами, уставившись на ополовиненную бутылку. Голова начинала кружиться, вращая уютную кухню, и стоящего рядом Кевина.

– Не знаю, что со мной будет, если его не станет… И не знаю, что будет, если он выкарабкается. Я ничего не знаю! Я – взрослый состоявшийся мужик, твою мать, не знаю ничего в этой жизни!

Адам сорвался на крик, чем слегка напугал беременного омегу, который с испугом погладил себя по небольшому животику. Кевин мигом достал из холодильника ветчину и, ничего не говоря, заставил Адама прожевать один кусок. Затем, все так же не произнеся ни слова, он поставил на стол нарезанный зерновой хлеб. Быстро сделал простой бутерброд, он вручил его Адаму, чем окончательно заткнул альфу.

– Закусывай или мне придется просить родителей отвезти тебя домой, Адам. – Кевин был зол и раздражен. Сейчас он разрывался: с одной стороны был брат его будущего мужа, с другой двоюродный дядя, – Слушай меня, то, что происходит сейчас с Оливием – это ужасно. Но почему ты думаешь, что он не выкарабкается?

– Я… – Адам проглотил последний кусок бутерброда. – Я знаю, что он выкарабкается. У Кристофера золотые руки. Но…

– Тогда почему ты мне тут кухню слезами заливаешь?

Адам тяжело вздохнул. Раз Кевин уже понял, что речь идет именно об Оливии, то скрывать уже, собственно, нечего. Да и глупо уже бегать от своих чувств. Адам устал избегать собственных эмоций, отмалчиваться, пытаясь забыть все, что связано с этим хрупким омегой. Даже для него, взрослого человека, это было настоящей пыткой. Он был уверен, что Оливий был его истинной парой, как привыкли объяснять в народе эту связь. Адам чувствовал боль Оливия, как свою, но это было не единственное, что сносило ему крышу.

– Я чувствую Оливия как своего истинного и я не знаю, как объяснить это Кристоферу, – выдавил из себя унылый альфа и провел пальцами по бровям. – Я меньше всего хочу его расстраивать… Он не достоин такого отношения к себе.

Кевин молчал. Он понимал, что расскажи Адам его дяде, что они с Оливием истинные, то тот в восторге не будет. Тем более они встречаются уже довольно долго, и Кристофер как-то раз делился с ним своими планами на будущее. И во всех его мечтах был Адам: он видел его как своего спутника жизни, как отца своих детей. У Кристофера не было ни единой мысли о том, что Адам может оставить его, уйти.

– Сейчас все зависит только от тебя, Адам, – устало выдохнул Кевин, он не мог врать ни самому себе, ни Адаму, – В этой ситуации в любом случае кто-то останется ни с чем. Будут ли страдать двое или один человек, решать тебе. И кого сделать счастливым решать тоже именно тебе…

***

Операция прошла успешно, несмотря на то, что она длилась почти сутки, что было неимоверно сложно для Кристофера, который боролся за жизнь парня. Пару раз его сменял другой хирург, но после небольшого отдыха Кристофер возвращался и продолжал оперировать лично. Он всеми силами пытался все сделать качественно – это была его работа, от этого зависела жизнь человека. Но дело было не только во врачебных принципах… был еще и просто человеческий долг.

Когда все закончилось, Оливия отвезли в реанимацию, где он пробыл еще двое суток. Беррингтоны неотлучно дежурили возле реанимации, куда их пустили только один раз, как только медперсонал убедился в стабильности состояния Оливия.

Отец парня намеревался после операции лично поблагодарить Кристофера Хартта, но тот практически сразу уехал домой на такси – он чертовски устал. За его практику это была самая сложная операция, к тому же все осложнялось тем, что он знал этого пациента лично. Это ужасно давило на Кристофера.

Наконец-то оказавшись в своей квартире он налил себе в стакан коньяка и осушил его залпом. Руки все еще подрагивали, когда он вспоминал безжизненную бледность кожи Оливия, когда вспоминал, как за время операции у хрупкого омеги два раза останавливалось сердце…

Кристофер со вздохом упал в мягкое кресло и не заметил как уснул.

Поздно вечером его разбудил звонок в дверь. Меньше всего ему хотелось вставать с нагретого кресла, но не смолкающий звон, заполняющий квартиру и давящий на виски, заставил Кристофера отпереть входную дверь.

– Адам? – Кристофер пропустил своего альфу в квартиру, и поплёлся следом за ним. Они вошли в гостиную, и Кристофер вновь упал в кресло, устало глядя на своего возлюбленного.

– Мне позвонил Кевин, – сказал Адам и слегка улыбнулся, касаясь его холодной руки. – Ты сумел спасти Оливия. Я горжусь тобой.

На самом деле Адам пришел не только поздравить Кристофера, но действительно убедиться в том, что с Оливием все в порядке. Приехать в больницу он не мог, ведь там день и ночь своего сына караулили родители, как сообщил Кевин.

– Ты пришел для того, чтобы сказать мне это? – устало посмотрел в его глаза Кристофер, слегка склонив голову.

– Не только для этого.

Говорить было сложно. Но момент, чтобы разобраться во всем, настал. И не имело значения, что за окном уже давно стемнело, и Кристофер ужасно устал после операции. Если Адам не сможет поговорить с ним сейчас, то уже никогда не сможет объяснить Кристоферу, что же твориться в его душе.

– Скажи мне уже, наконец, то, что хочешь, – голос Кристофера звучал очень глухо, – Кевин все мне рассказал, Адам. Давай, поставь точку.

– Кристофер… – виновато произнес Адам и сел на корточки рядом с тем, кто поддерживал его, когда было тяжело, с тем, кто всего себя отдавал ради их отношений. Смотреть на Кристофера было больно – в глазах омеги читался немой укор. Но он заслуживал правды.

– О нет, Адам, не надо этих глупых извинений, – отодвинулся Кристофер. – За что? За то, что Кевин позвонил мне в один из моих перерывов и сообщил, черт возьми, что твоя истинная пара это Оливий, а не я?

Огромное чувство вины сдавило Адаму грудь.

– Ты прав, прости. Я должен был в первую очередь сообщить именно тебе.

Но Кристофер не слушал его, он продолжал жестикулировать руками перед его лицом, в глазах стояли слезы обиды и усталости:

– Или за то, что я своими руками спасал человека, зная, что он истинная пара моего любимого мужчины? И что как только все это дерьмо прекратится, ты уйдешь от меня к нему. За что именно ты извиняешься, Адам?!

Омега сорвался на крик, толкнув Адама, который от неожиданности упал на ковер, пытаясь ухватиться за подлокотник кресла. Сверху на него сел разгневанный Кристофер. Он остервенело, отрывая пуговицы, стягивал с Адама пиджак, раздевая его. Рубашка, следом за пиджаком, была отброшена в сторону. Слезы Кристофера капали на тело Адама, его тонкие пальцы судорожно скользили по накаченному прессу, выводя различные узоры.

Когда-то все это принадлежало лишь ему: эта кожа, пахнущая миндалём, кубики пресса, эти сильные ласковые руки обнимали лишь его. И душа. Душа этого человека когда-то тоже принадлежала только Кристоферу. Как многое успело измениться за столь короткий срок…

– Кристофер, – жесткий голос альфы заставил его замереть, но ненадолго. Запустив руку в брюки Адама он с отчаянием посмотрел в глаза любимому, но наткнулся на холодный пронзительный взгляд.