Текст книги "Двойные стандарты (СИ)"
Автор книги: Robert Hagen
Жанры:
Фанфик
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Курфюрста рука, увы, далека
И бог весть что делает ныне!!!
Эту песню всегда принимали хорошо, вот и сегодня: крики, шум, смех! Как и рассчитывала Медея, кто-то сам затянул песню. Кажется, «А с ежиком вышел прокол!»
Девушка коснулась руки ведьмака, привлекая к себе его внимание:
– Они пока сами развлекутся. Боюсь, вам стало грустно после моей песни. Пойдемте танцевать! Не станете же вы отказывать мне в танце, как деревенским девчонкам?
Меда с хитринкой улыбнулась, взяла покрепче его за руку и потащила к другому костру, вокруг которого танцевали пары. Как раз закончился «Рилл вокруг солнца», и запыхавшиеся танцоры, отдышавшись и отсмеявшись, вставали на более плавный «Па де грас». Неожиданно Меду кольнула мысль, что и она заразилась весной.
Медея в очередной раз порадовалась, что носит довольно-таки закрытые платья. Куртка Роберта, как кострище маленькими жгучими угольками, была покрыта серебряными нашлепками. Конечно, через шерсть и батист они безопасны, но стоит быть поаккуратнее.
– У костра будет жарко, может, снимешь? – Медея многозначительно указала взглядом на мешавший ей предмет ведьмачьего облачения.
Бардесса попросила сидящих неподалеку ребят присмотреть за лютней и положила инструмент, вопросительно глядя на ведьмака. Также поступил и он со вздохом снял куртку и закрепил меч поверх рубахи.
Роберту, судя по всему, был знаком этот танец, так как он занял свое место у девушки за спиной, приобняв левой рукой за талию, а правую подал, чтобы она могла опереться. Оборотница одернула рукав и вложила руку в ладонь ведьмака. Как бывает в танце, ее окутала аура партнера, его запах, тепло его тела, его сила… Роберт оказался выше нее и гораздо шире в плечах. Поджарый и мускулистый, с сильными, надежными руками. Легкий и уверенный в движениях, сдержанный. Медея поборола желание откинуть голову ему на плечо. Она тряхнула головой, отгоняя наваждение.
«Стоп, Меда, он же человек! Он не человек… Да какая разница! Люди – не волки, они не могут… Просто не способны… Какая разница. Это Беллетейн!»
Пары двинулись, подчиняясь общему ритму и отвлекая от излишних мыслей. Два шага от огня, два шага к огню, восемь шагов вокруг костра. Взгляд Меды упал на их сплетенные руки, бережно поддерживающие и оберегающие друг друга. С невероятной ясностью девушка поняла, как это правильно и красиво. Поворот, два шага в стороны друг от друга, два шага обратно. Руки снова смыкаются и небеленый лен рубашки ведьмака оказывается возле самого лица Меды. Она подняла глаза и наткнулась на ничего не выражающий взгляд Роберта. Кружение. Сейчас будет смена партнеров и это разрушит… Или поможет сохранить душевное равновесие. Медея облегченно вздохнула, но после кружения осталась в тех же сильных руках, чувствуя все ту же рубашку у лица и тот же запах.
– Вы здорово импровизируете, милсдарь Роберт, – проговорила она внезапно севшим, с проявившейся легкой хрипотцой голосом. – Где учились? Неужели в легендарной «Крепости Старого Моря»?
*
Спетая Медеей песня надолго осталась звучать у Роберта в голове, оседая ровными слоями слов. Он не знал, что можно было бы добавить или убавить. Из песни, как говорится, слов не выкинешь. Задумавшись, он так и сидел, глядя в бокал, в котором медленно плавала отраженная с небосклона Луна. Сегодня она была, на удивление, еще прекраснее обычного… Или ему так казалось?
Ненадолго оставив его одного, бардесса исполнила еще песню, веселя народ. К чему это? Зачем она спела про него в этой толпе? Откуда? Откуда она знала, что надо спеть? Ответов не было…
– Они пока сами развлекутся. Боюсь, вам стало грустно после моей песни. Пойдемте танцевать! Не станете же вы отказывать мне в танце, как деревенским девчонкам, – привлекла его внимание Медея, потянув в ряды танцующих. Ведьмак даже не успел возразить. Да и стоило ли? Он усмехнулся сам себе. Беллетэйн? Да будет так!
Сладкие запахи окружали все вокруг, окутывали фигуры, дурманя, сводя с ума, ломая контроль и выдержку. Ведьмак вдохнул запах меда, травы и весны. Весны! Бьющая ключом энергия опьяняла людей… и ведьмаков.
Танцы? Почему бы и нет!
Медея увлекла его в сторонку, попросив избавиться от куртки. Что ж, было в самом деле жарко. А вот с мечом он решил не расставаться. Не в эту ночь, не в этой деревне, где женщин и детей поедают оборотни. Мысль неприятно кольнула и ведьмак нахмурился, поглядел в лес. Закрепив ремень поверх рубашки и подтянув его на две петельки выше обычного, он ухмыльнулся. Ведьмачий медальон, скрытый прежде курткой, ртутно поблескивал в свете костров. Медея задержала на какое-то время взгляд на ощетинившейся морде волка, но затем, улыбаясь, вытащила его на сторону танцующих.
Этот танец он знал. Рука в его ладони были теплой, мягкой, в контраст прежнему ощущению. Танец вырывал эмоции из души, тряс и отсеивал через решето вспоминания. Начало весны, середина марта, 1233 год… Зеленые глаза, золотистые волосы.
– Ты соврала мне.
Молчание. Молчание и усмешка в зеленых глазах.
– Я мог погибнуть из-за твоей лжи!
Шаг, поворот. Ритм, ритм, поворот, легкий наклон головы, прикосновения руки. Теплой, не холодной…
– Но не погиб же. Вы, ведьмаки, твари живучие.
Ядовитая улыбка.
Роберт стиснул зубы, прикрыл глаза. Как не вовремя нахлынули эти воспоминания… Бельхавен, тронные залы, паркет… Шаг, поворот…
Стояла поздняя осень 1234 года.
– Сколько раз можно повторять? – Эльфийка всплеснула руками, топнула ножкой, покусывая губу. – Наблюдай. Шаг, поворот… Да дай же мне руку, наконец! Как ты собираешься танцевать без партнерши?
Он протянул руку, прикоснулся к прохладной коже. Не выдержал, привлек к себе, обхватив тонкое тело, прижимая к себе, впиваясь в губы. И вот, спустя пару минут яростной битвы на полу с одеждой, эльфийка, касаясь его уха, тихо шепчет:
– Ты коварный, Роберт, просишь научить тебя танцам, а заканчивается все постелью…
– Полом, милая… полом…
Ведьмак сглотнул, втягивая воздух носом, возвращаясь к действительности. Запах меда, весны, а не холодное тепло зимнего солнца.
– Вы здорово импровизируете, милсдарь Роберт. – Прервала его мысли, весьма успешно, девушка. – Где учились? Неужели в легендарной «Крепости Старого Моря»?
«Вот те на… О Каэр Морхене уже всякий знает… Хотя она же бард, немало песен было сложено об Обители».
– Нет, увы, – искренне улыбнулся он. – Там не учат танцевать.
«Только убивать».
*
«Боги, Меда, что ты творишь?! Ты в своем уме вообще-то?! Как ты себя ведешь, черт бы тебя побрал! Таскаешь незнакомого ведьмака за собой, как мамаша, которой виднее, что нужно ее малышу, наплевав на его собственные мысли и чувства, в душу лезешь, когда никто не просил. А сейчас прижимаешься к нему здесь как распутная девка, как портовая шлюшка! Где твоя гордость? По большакам да тавернам растеряла? С каких пор Медея Червонни готова бросаться на шею первому встречному? Да к тому же ни малейшим жестом, не намекнувшему тебе на приязнь… Смотрящему на тебя холодным взглядом на тебя, когда у тебя сердце переворачивается. Не сумевшему отказать тебе просто потому, что не захотел обидеть. Танцующему так, будто бы мыслями – на другом конце мира! Не получающему от этого танца ничего, кроме… Да просто ничего, судя по отстраненности. И не ври, только не ври себе про весну и Беллетейн! Имей гордость прекратить свои увивания немедленно же! Ты волчица, а не драная подзаборная сука!»
В Стае жили по закону волков и в соответствии со своей волчьей природой. За волчицу дрались, доказывая свою удаль, а волчица уже делала выбор. Не обязательно самого сильного и ловкого, но того, кого потянет древней магией крови. И пара образовывалась на всю жизнь. Как и у волчиц, у девушек Червонни даже регулы приходили только после появления пары, и то не сразу. Медея за восемь лет привыкла к тому, что у людей бывает иначе. Вроде Беллетейна. Когда все понарошку. Когда назавтра останется только пустота да разочарование. Домой! Надо домой… Молодых оборотниц отпускали из дома так же легко, как и молодых оборотней. Конечно, не прогоняли, как в стае волков, но и не удерживали. И не препятствовали возвращениям после обретения пары. Оборотни, как и волки, не спаривались с родней. Конечно, им было легче, чем волкам – пара укусов, месяц трансмутации… и любой человек мог услышать Зов Лунной Волчицы.
«И со всем этим… Со знанием Закона Стаи и Права Сильного… Что ты делаешь здесь и сейчас? Зачем вместо того, чтобы петь, прилипла к ведьмаку, как банный лист?»
– Нет, увы, – улыбнулся ведьмак. – Там не учат танцевать.
И вновь что-то осталось недосказанным. Да кому здесь нужна твоя искренность?! Холод пробежал по животу, груди, рукам, холодными пальцами забрался под ворот камизы.
– Милсдарь, мы сбиваем рисунок другим танцующим, импровизируя так, – Меда старательно похлопала ресницами и улыбнулась, выскользнув из рук ведьмака посередине танца. В горле застрял комок из досады и презрения к себе. Щеки расцветил жуткий стыд за свои эмоции и несдержанность. Медея глубоко вздохнула. Чего она так завелась-то? Разозлилась… Так легко можно всякий человеческий облик потерять. В прямом смысле. Бардесса подобрала лютню и поблагодарила слушателей, присматривавших за ней.
Слегка отрезвленным взглядом Медея осмотрелась вокруг. Большинство костров догорало. Темнота сгущалась. Было уже заполночь. Остались только самые стойкие и не нашедшие себе пары на эту ночь безумия. А все мили дороги, что пришлось проехать, навалились на спину. Так еще повременить – как раз застанешь осадок праздника, как в бокале с вином. А Меда предпочитала не пить до дна.
Ведьмак наклонился за курткой.
– Ну что ж, милсдарь Роберт, спасибо за приятный вечер. Уже поздно, а я с дороги. Мне надо домой… Ну, то есть на постоялый двор. Староста мне комнату отвел там без оплаты. Правда, под самой крышей, – Меда пожала плечами. – Все праздники когда-то заканчиваются.
*
Он моргнул. Что-то ускользало. Попытался поймать – и не сумел…
«Лишь три слова остались навеки со мной…»
Девушка легко вывернулась из его рук, оставляя после себя запах трав и сосущую пустоту. В голове шумело, он вынужден был несколько раз тряхнуть головой, избавляясь от странного ощущения потери. Ведьмак посмотрел в лицо девушке, но она прятала глаза, ускользала, словно растворяясь в ночи. Ни добавить, ни убавить.
«Что-то кончается…» – с грустью подумал ведьмак, поправляя одежду. Оставался маленький, мизерный шанс.
– Нынче небезопасно, – он и сам удивился странной хрипотце, скользнувшей в голосе. Откашлялся. – Я вас провожу.
– Не стоит, – быстро заверила Медея.
– Я настаиваю, – он протянул руку, успел сжать ее пальцы в своей ладони прежде, чем она отпрянула. Задержал, а через секунду пожалел, глядя в ее глаза. – Небезопасно на улице нынче.
Прежняя легкость пропала. Они шли по извилистой тропинке улицы, храня молчание, тем более тягостное, после недавних танцев. Он до сих пор чувствовал тепло ее ладони в том месте, где она непроизвольно касалась его рук во время танца. Девушка глядела в сторону, периодически поджимая губы, хмурилась, потом, словно спохватившись, бросала на Роберта косой взгляд и натянуто улыбалась. Он тоже улыбался в ответ всякий раз, но легкая грусть во взгляде не могла укрыться за этой улыбкой. Причин этой грусти он и сам не мог понять.
– Ну вот мы и пришли, – сказала Медея, останавливаясь. Лунные блики серебрились в ее волосах, а глаза были темны, как майская ночь. Тем более странно, что еще недавно… Ведьмак оборвал мысль.
– Я остановился тут же, – заметил он, глядя на здание. Ему показалось, что девушка вздрогнула.
Ведьмак горько улыбнулся, но тени скрыли его лицо от глаз бардессы.
*
Уже позднее, глубокой ночью, он лежал на жесткой кровати. Сон не шел. Задремав на каких-то полчаса, а может, и меньше, затем он резко проснулся. Без кошмаров, просто открыл глаза и не сумел уже их сомкнуть. В распахнутое окно задувал ветерок, теребя единственную занавеску, прорванную в нескольких местах. Ветер приносил запахи и звуки, но ведьмаку было лень пытаться их различать. От вечера остался странный осадок, как когда пьешь рябиновую настойку – сначала сладко, потом долго горчит. Но если горечь на языке можно смыть большим количеством воды, что поможет смыть горечь с души?
Тем не менее, думать приходилось и о более обыденных вещах. Во вьюках, притороченных к седлу Ориона, еще должно было оставаться немного смазки для клинка, который, однозначно, будет полезен в борьбе с оборотнем. Или оборотнями. Роберт вспомнил вой, который слышал в начале праздника. Непонятно ему было другое – оборотни, насколько он помнил – хотя такое встречалось редко – становились Зверем непосредственно при полной Луне, никак не за два дня до наступления полнолуния. Странно, очень странно…
Ведьмак перевернулся на другой бок. Старые ранения давали о себе знать – ныла вся правая щека, изуродованная длинным, ровным шрамом. Он помнил в каких условиях получил это ранение, на душе стало еще паршивее.
«Сегодня прямо вечер воспоминаний!» – едко подумал он, тем не менее, заставив себя закрыть глаза.
Через полчаса он все-таки погрузился в неспокойный сон.
*
– Нынче небезопасно. Я вас провожу. Я настаиваю.
Что это?! Откуда столько сожаления в охрипшем голосе? О чем он сожалеет? О том, что рядом с ним сейчас всего лишь полузнакомая бардесса? О том, что не подцепил кого-то моложе и симпатичнее? Или о том учителе, не из Каэр Морхена, который тренировал его в импровизациях?
«Дура ты, дура. Дура и есть».
Ведьмак неловко поймал Меду за руку, удерживая. Неловко для оборотницы, естественно, прижав к ее правой кисти рукав куртки с серебром. Жгучая, неправдоподобная боль пронзила рук сразу в нескольких местах. Щипет, дергает, горит! Ожог. Как алхимический ожог, говорил старый Учитель. Она некуртуазно выдернула руку и спрятала за спину, потирая там о подол юбки, прижимая покрепче. Отвернула лицо, исказившееся гримасой боли. На глазах выступили слезы незаслуженной обиды. Лишь бы не увидел, лишь бы не догадался! Кто же захочет целовать оборотницу?!
«Чего? Что у тебя в голове, Меда?! Да тебе живой бы остаться после такого! Вдруг он Зов слышал? Целовать… Размечталась».
Она и не заметила, занятая правой рукой, ноющей и дергающей, со вспухающими волдырями, как оказалась уже на полпути к постоялому двору в обществе Роберта.
– Что с рукой?
Ведьмак оказался наблюдательнее, чем она ожидала, или просто трудно скрывать боль.
– Да уголек от костра стрельнул, обжег… Надо бы конопляным маслом помазать. Ничего страшного.
«Мда. Надеюсь, что ты лучше скрываешь свой интерес, возбуждение, желание оказаться рядом, прижаться щекой к плечу, встать на цыпочки и коснуться губами губ, ощутить их ответное движение навстречу, снова почувствовать сильные руки, обнимающие за талию, прижимающие к себе… Стоп! Стоп, Меда! Ты будешь сожалеть. Да, я знаю».
Но Роберт шел спокойным уверенным шагом, посматривал вокруг, настороженно ожидая опасности. По-видимому, он все-таки слышал Зов, и обращал внимания на девушку рядом не более, чем на какого-нибудь мула с багажом.
Силуэт постоялого двора вырисовался на фоне звездного неба.
– Ну вот мы и пришли, – Повисла неловкая пауза перед прощанием.
– Я остановился тут же, – прокомментировал ведьмак. Медея вздрогнула.
В здании огни были уже погашены, или и не зажигались с вечера, поскольку все были на поляне, а открытый огонь… Меда хорошо видела в темноте, как и все волки, слегка в зеленом цвете. Легко пробравшись к лестнице между столов и стульев, она поднялась на чердак, где староста выделил ей комнату, не взяв оплаты. Под самой крышей, с соломенным тюфяком и стоящей рядом седельной сумкой.
Меда задумчиво распустила шнуровку корсажа, подспудно сожалея об отсутствии воды для умывания. Бережно развесив одежду на стропилах, она осталась в нательной рубашке. Спать без нее в чужой, не самой чистой постели она не рискнула бы. Как и мять во сне свой костюм. Как говорил ее мудрый старый Учитель, менестрель должен не только звучать, но и выглядеть. Разобравшись с одеждой, Медея вынула пузырек с розовым маслом, которое получила в презент от некоего купца, на именинах которого пела, и расходовала очень экономно, и протерла ожог. Перемотала тряпицей. К утру пройдет. Она же не человек. Заживет. Или от серебра не заживет? Вопрос в другом. Заживет ли к утру сердце? И не останется ли больше в нем сожалений оттого, что отказалась от чего-то большего… Чем гордость.
Сомнения, сомнения. Медея знала верное средство от подобных сомнений. Не узнаешь о вкусе плода, не надкусив его, говорил Учитель. И пока что вкус запретного плода все время был кислым. Зато наутро сожалений не оставалось. Собрав в кулак начавшее трепетать было сердце, она вышла, бесшумно притворив дверь. Спуститься ниже и пройти по коридору заняло еще пару минут, в течение которых сердце Меды пыталось выскочить из груди. Только волки умеют двигаться так – словно стелясь над землей, как туман, как дымка.
Ведьмак спал у распахнутого окна, и, будто бы не дышал. Замирая от собственной дерзости, Медея сделала последний шаг, убрала за ухо волосы, склонилась над лицом спящего мужчины. Он был расслаблен во сне и почти красив. Почти. Если бы не шрамы. Волна невыразимой нежности поднялась от сердца. Кто ранил тебя? Какой болью рвало твою самонадеянную голову? Кто позаботился о тебе? Медея коснулась своими губами тонких сомкнутых губ.
Почти коснулась. Взрыв боли ударил в ухо, скулу. Оглушил, смял, сбил с ног и отшвырнул к окну. Ведьмак взвился, замахиваясь мечом.
– Не-е-е-е-т! Нет!
К горлу подкатила тошнотворная волна, трансмутация скрутила все члены, перемалывая знакомой и привычной болью. Секунда – и у окна сидела огромная серая волчица по пояс взрослому мужчине. В мозгу пронеслось, что не зря весь вечер аконит глушила. Рывок – всего один – в сторону открытого окна. И бежать. Бежать в лес!
========== Часть 3 ==========
Ему снился сон. Впервые за несколько недель.
Васильковые волны шумели под теплым августовским ветром. Он медленно шел по полю, оно колосилось и шептало, убаюкивало.
«Что привело тебя сюда, ведьмак?»
Он остановился, медленно поводя перед собой концом серебряного меча.
«Что привело тебя сюда?»
Ветер трепал волосы, разбрасывал их вихрем пепла по плечам, гремел металлическими застежками сапог, шумел в ушах. Ведьмак не тратил лишних слов, чувствовал опасность всем телом.
Поле зашуршало, всполошилось и стало похоже на огромное море. Ведьмак напрягся, поменял стойку, замер, занося меч…
Что-то коснулось его лица. Он вздрогнул.
Дыхание… Роберт резко распахнул глаза, вскочил. Меч блеснул в руке. Стальной, не серебряный. Крик. Или показалось? Призрачные силуэты в призрачном свете неполной луны. Сколько прошло времени с того момента, как он отключился? Полчаса, час? Или несколько минут? Он заметил тень и ужаснулся. Хотя давно привык ничему не удивляться. У окна сидел, глядя на него темными глазами, большущий волк. Секунда, и он выскочил в окно, махнув хвостом.
Роберт метнулся следом, увидел, как черная в ночи тень скользит по лужайке и удаляется к полумраку леса.
– Черт возьми! – в сердцах выругался он, натягивая куртку.
Два щелчка – серебряный меч занял место стального за спиной, застегивался Роберт уже на ходу. Шагнув на подоконник, ведьмак секунду, казалось, замер на окне, а потом выпрыгнул, мягко приземлившись на согнутые ноги.. Помчался в лес, на ходу выудил из кармана бутылек и сделал пару глотков. Полминуты цвета скакали, а потом он увидел ночь в дневном свете – непроходимый мрак стал подобен тени днем. Лес встретил ночными шорохами. Ведьмак не обращал внимание ни на уханье совы, спугнутой появлением человека, ни на короткую перебежку лисицы под ольховник. Он мчался в том направлении, в котором убежал волк – если, конечно, это был волк!
Спустя десять минут Роберт остановился, прильнув к дереву и зажмурившись – сосредоточился на звуках. Вот ночная птица слетела с ветки, крылья взрезали прохладный воздух, щелкнули когти, упуская мышь. Шмыгнул в кусты заяц, ломая три ветки. В десятке метров позади него, мягко ступая по земле, кралась лисица. А дальше, еще дальше…
Роберт быстро пошел вперед, стараясь держаться деревьев. Впереди – поляна, лунный свет заливает молодую траву.
На первый взгляд она была пуста, но вот, с краю, белым пятнышком привлекает внимание… Роберт замер, сделав шаг в тень, за дерево, но было поздно – огромный волчище, поднял окровавленную морду от трупа. Девушке было лет семнадцать, не больше. Она лежала, неестественно раскинув руки в сторону, голова повернута, а шея представляла собой кровавое месиво. Волк блеснул желтыми глазами и протяжно завыл.
*
Лес, лес – родная стихия! Сколько раз он укрывал, спасал Медею! Легко! Легко! Волк создан для леса! Стремительное тело несется, огибая стволы, перемахивая подлесок, сильные лапы с мягкими подушечками , волчий шаг легок! Все бы ничего – да морда, разбитая до трансмутации, кровит, во рту стальной привкус от разорвавшейся во время оборота губы. Боль почти не чувствуется от бешеного адреналина. Эх, жаль лес незнаком! Но в любом лесу можно ломиться вперед, а потом тихо шмыгнуть в сторону, затаиться…
Семья Червонни не охотилась на людей специально, все еще рассчитывая, что через обещанные семь поколений проклятие спадет. Ну или, по крайней мере, не опускалась до каннибализма. Но откуда это знать ведьмаку?! Что только дернуло тебя заявиться к нему посреди ночи?! Ты сама не человек, глупо было требовать от него большего! Он тоже не человек. Легко! Как легко оказалось найти ответ! Ты искала любви – вот прямой и точный ответ тебе, девка, – крестовиной меча в морду.
«Испугалась? Конечно! Не сохранила человеческого облика? Переволновалась? Трижды «ха»! А если бы сохранила – было бы лучше? Он остановился бы? Откуда тебе знать?»
Машина для убийства! Волк создан для леса! Ведьмак создан для убийства! Правая лапа, обожженная серебром болит. Он убивает, даже не замечая. Из груди рвется горестный вой, которому Меда не дает вырваться наружу. Как же досадно! Душа, как больной волчонок, скулит и подвывает. И некого винить!
Оборотница затормозила, плавным и тихим прыжком перемахнула кусты, приземлившись на поляну. Шелковистая трава коснулась лап. Между веток стало видно еще не полную луну.
На поляне был ОН. Глыба! Мощь! Куда там Малышке Меде! Размером со скаковую лошадь, черно-бурой масти и легким серебром по холке, матерый, с клыками в ладонь человека – Медеи. Оборотень. На своей территории, судя по запаху. В своем Праве. После удачной охоты. Над своей Добычей. Уже успевший подкрепиться. Будь Медея в такой форме и такая… сытая, то разбитая морда уже затягивалась бы молодой кожицей. Он походил на дядьку бардессы – Вожака Стаи. Так же силен. Вот только глаза… В глазах дядьки Медея никогда не видела безумия зверя, в каком бы облике он не представал. Аконитом здесь и не пахло.
Оборотень оторвался от трапезы. Печень и сердце… Издал низкое рычание, отгоняя Меду от добычи.
Инстинкт все сделал за нее. И все сделал правильно. Меда припала на передние лапы, поджала хвост, поскуливая, поползла на брюхе к тому, кто в Праве по Закону Сильнейшего. Пришло время представиться волку, на чью территорию зашла, и желательно уцелеть.
Весь ее вид говорил: «Ты сильнее, ты старше, я признаю. Я слабее. Решать тебе».
Оборотень смотрел на нее сверху вниз, перестав скалить клыки. Демонстрируя превосходство, толкнул плечом, несильно укусил за холку. Не встретив сопротивления, начал обнюхивать волчицу.
Послышался шорох шагов, пока едва уловимый.
Оборотень с удивительной при его массе легкостью почти с места перелетел через кусты за мгновение до того, как на поляну выбежал ведьмак.
«Выследил», – пронеслось в мыслях Медеи. Жаль, что в звероформе говорить невозможно. А с ним, наверное, и бессмысленно. Откуда-то из самого сердца вырвался горестный вой. Не Зов. Просто слезы, облегчающие душу.
«Все пропало. Крест на мне. Только если улизну…»
С людьми бывало легко. Бардесса вела свой счет историям, когда раздосадованные несговорчивостью одинокой молодой женщины или позарившись на ее заработок люди пытались утвердить свое Право Сильного. И это было понятно. И это было по Закону. Просто Медея оказывалась пока сильнее. Особенно в форме зверя, которая была для нее всегда последним аргументом. Конечно, она не выходила на Охоту, но и оставить свидетелей, покушавшихся на ее жизнь, позволить себе не могла. До каннибализма Медея не опускалась никогда. Но и убийств за ней было не больше, чем за любым на большаке. Медея предпочитала убегать. Как из комнаты ведьмака. Только ее редко преследовали. А уж не догоняли никогда – до сегодняшнего вечера.
С ведьмаком тягаться силами было бессмысленно. Страх прижимал к земле, заставлял поджимать хвост и прижимать уши. А в голове стучало: «Шаг, поворот… ритм, ритм». Лапа чувствовала тепло и бережную поддержку мужской руки. Как? Ну как можно пожелать прыгнуть на плечи, сбивая на землю, когда только что хотела откинуть на это плечо голову, если прижималась спиной к этой груди, замирая от непонятного наслаждения? Как пожелать вонзить зубы в беззащитное горло и вырвать гортань вместе с трахеей, если только что склонялась к нему для поцелуя? Как можно вынести ненависть и презрение в зеленых глазах, в которых, как редкостная драгоценность, проскальзывало тепло, когда они смотрели на Меду? А есть ли смысл вступать в схватку, если решимости убить нет?.. Проще лечь на землю и…
«Интересно, если у меня отрубят голову – кем я останусь? Человеком или волком? Лучше – волком… Ведьмак сможет потребовать награду».
Рядом хрустнули ветки. Не утруждая себя прыжком, вернулся Оборотень, о котором Меда на мгновение забыла. Этого-то не мучили сомнения. Впереди был Враг. У лап была Добыча. Рядом была Самка, которую получит сильнейший. Все вело к драке. Все разрозненные инстинкты скрутились в один жгут, натянулись так, что сопротивляться невозможно. Зверь вышел вперед, оскалив морду и прижимая уши. Он не обманывался тем, что Враг на двух ногах. Он видел в его руке Зуб. Он чувствовал его запах, в котором не было страха. Он знал, что его победа будет не такой простой, как во время Охоты на вкусную человеческую самочку.
Волчица в драку между самцами не вмешивается. Это Закон.
Волк, слегка сгорбившись и ощерившись, двинулся к человеку, обходя его по кругу слева, заходя из тени, в которой двуногие не видят.
*
Больше скрываться было бессмысленно. Их оказалось больше, чем он думал. Матерые, гораздо крупнее обычных волков. Самец говорил сам за себя. Сверля Роберта глазами, он наклонил морду и зарычал, демонстрируя ряды блестящих, острых как бритва зубов. Но нападать не спешил. Что там говорили про оборотней? Ими становятся в полнолуние? Роберт тряхнул головой, лунный свет заблестел в волосах седыми прядками, скользнул по оголовью меча. Ведьмак не спешил обнажать клинок.
Лес жил. Сам по себе. Своими силами. Обостренный слух ловил даже легкое шевеление листьев. Ночной ветер гнал облака, луна то и дело пряталась за перистые облака. В один из таких моментов волк ощетинился и медленно пошел на ведьмака. Шерсть на загривке встала дыбом. Но человек был готов…
Приятно и знакомо рукоять легла в ладонь, с легким шипением меч выскользнул из ножен, сделал оборот. Роберт ухмыльнулся. Улыбка не предвещала ничего хорошего. Ну оборотень, ну в практически полнолуние, бешено сильный, злой из-за неразделенной добычи. Тени выхватывали борозды шрамов на лице ведьмака, делали его жутко неприятным. Волк сделал шаг в сторону, обходя человека со стороны леса, скрываясь в тени. Наивный! У зверя не было никаких преимуществ в зрении по сравнению с ведьмаком. Сейчас они видели одинаково – четко, ясно, подмечая малейшие движения друг друга.
Роберт проделал короткую мельницу, меч блеснул как порхающий в свете костра мотылек. Вожак прижался к земле и приготовился к прыжку. Сильные лапы сработали как пружины – животное подскочило и огромной тенью налетело на ведьмака. Он ушел полуоборотом и ткнул оголовьем меча в голову волка, но меч только скользнул по шерсти. В сумраке вдруг мелькнул размытый силуэт, и ведьмак с ужасом осознал вдруг, что второй волк – тот, что был поменьше, остался без внимания.
*
Ситуация затягивала. Близость Вожака возвращала к инстинктам, к Стае. Вкусно пахло кровью. В сознании Медеи толкнулась мысль,может, так все и правильно? Сейчас дождаться победы Вожака, подождать, когда он поест. Ведь будет больше добычи. И он наверняка позволит Медее поесть. Сырое мясо, еще теплое, отрывать зубами и проглатывать, не жуя. Это слабое человеческое тело нуждается в пережевывании. Чувствовать как густая, с металлическим запахом кровь, стекает по гортани, по губам, как заполняется пустота в душе, более глубокая, чем в желудке. Ощущать как хрустят на зубах мелкие косточки фаланг. Ведь Вожак съест самые вкусные места сам. Потом войти в его Стаю, став второй альфой, Матерью Стаи. Позволить овладеть собой, когда придет время, без особой нежности, оставаясь волками. Выносить и родить волчат. Начать выходить на Охоту в полнолуние. Видеть, как, благодаря чужим жизням, легче зарастают раны, медленнее стареет тело. Взгляд уперся в разорванную гортань, в сизыми червячками извивающиеся разорванные вены. Нельзя есть прежде вожака. Закон Стаи. Рот наполнился густой слюной. Так просто, так естественно. В голове крутилось:
Выпусти меня, отвори двери,
Темным коридором из плена темницы,
Выпусти меня – полуночного зверя,
Выпусти на волю души моей птицу!
Нехотя волчица оторвала взгляд, тяжело сглотнула.
Ведьмак и Вожак кружили по поляне, как в танце, обходя друг друга, ведьмак поднял руки, будто выполняя фигуру. В Танце… Шаг, поворот… ритм, ритм… Сердце дрогнуло, отозвалось. Вожак распластался в стремительном прыжке, ведьмак крутанулся, пропуская его, но не достал клинком.
Я построил стены крепче чем камень,
Слово мое будет крепче металла.
Спутана дорога безумными снами,
Белая метель следы разметала…
Боги! Что на нее нашло? Медею затошнило от леденящего ужаса. Что в ней такое поднялось? Какая волна? С каких глубин волчьего естества?
Волк – не Вожак! Слишком далеко зашел в зверя. Не бывает Вожака без Стаи. А Стая не признает Вожаком безумца. Меда двинулась, припав на передние лапы, к дерущимся. У нее есть разум! Она человек! И только ей делать выбор, как повести себя, а уж никак не волчьей крови.
Волк оказался бы за спиной Роберта, но ведьмак был столь же быстр. Оборотень решил поступить способом, знакомым Медее, как волк на охоте: проносясь мимо, наскакивая вырывать куски из жертвы, целясь в жизненно важные органы – шею, живот, пах. Но не учел, что ведьмак – не олень и не корова. Оборотень отскочил в бок и повторил атаку с другой стороны. Зубы, как четыре ножа, клацнули у лица ведьмака.
