Текст книги "Двойные стандарты (СИ)"

Автор книги: Robert Hagen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Часть 1 ==========

Деревня на юге Каэдвена была зажиточной. А поляна, выбранная предусмотрительным старостой для празднования – просторной и достаточно удаленной от деревни, чтобы никакая шальная искра не долетела до деревянного сеновала или еще куда. Примерно в центре ее был вкопан майский шест с развевающимися на легком ветерке лентами, вокруг горели костры, между которыми змеей извивался хоровод танцующих. Некоторые парни и девушки плясали кружками, некоторые с веселым смехом и шуточной борьбой убегали от костров в тень и там целовались… Кто-то устроил бой на кулачках, похваляясь удалью. Каждый год люди и нелюди прославляли жизнь в светлый праздник Беллетейна, каждый Беллетейн похож один на другой, но каждый же и неповторим, а в жизни деревни – он всегда событие. И повод для воспоминаний и пересудов на целый год. Но именно этот всем запомнился особенно надолго…

Медея устроилась, подоткнув под себя плащ, и свесила ноги с бревенчатого помоста, на котором восседали Майский Король и Майская Королева. На душе было легко и радостно. Рядом стоял жбанчик с квасом – сегодня, когда магическая аура вокруг столь сильна, Медея не рискнула бы пить что-то более крепкое. Тут же лежал открытый мешочек, на дне которого многозначительно поблескивали несколько оренов и радовал глаз букетик первоцветов. Конечно, в маленькой комнате под крышей постоялого двора уже был надежно припрятан задаток от старосты, который должен удвоиться завтра утром, но ведь и пара медяков за песню не бывает лишней. Вот и сейчас пальцы пляшут по ладам, выполняя заказ: «Что-нить про любовь и в честь Майской Королевы!» Королева старательно краснела и не отводила взгляда от Короля, прикладывающегося к очередному кубку с пивом.

…Кружился бал цветочной деи,

Осколки звезд летели в клевер.

Шалили эльфы, пели феи,

Король грустил о королеве…

Медея и сама была бы рада пробежаться в хороводе, размять ноги, пофлиртовать с кем-нибудь. Но пока не время. Да и староватой она чувствовала себя для общества, где девушки выходили замуж в семнадцать.

…Томились соком лоз зеленых

Сны самой долгой летней ночи…

Бардесса с легкой улыбкой на устах осматривала хоровод, вившийся в двух шагах от нее. Иногда кто-то смеясь вспрыгивал на помост, но его с прибаутками сталкивали – не следует тревожить Майских короля и королеву! Захотят плясать со всеми – сами спустятся вниз. Вот и получалось, что Медея была окружена парнями и девками, слушающими ее пение, но не толкающими под локоть. Все ж умен староста, умен. Можно бы подзадержаться в деревеньке. Он с этого свою выгоду не упустит, а Меда еще и подзаработает.

Кто-то из парней обратился к Меде. Не прекращая петь, она покачала головой, хоть и не расслышала вопроса. Она договорилась петь до полуночи. Потом – может быть…

…Сплетались руки, судьбы, лозы.

Рвались сердца в немой печали,

Когда беспечные стрекозы

Их наугад окольцевали…

Меда вздрогнула, словно ее кольнуло что-то. Сердце пропустило один удар. Пальцы на струнах продолжали свое движение плавно, но, будто фальшивая нота в балладе, скользнуло что-то по краю сознания. Майская ночная прохлада прошлась по спине пальцами сквозняка, несмотря на жар ближайшего костра. Растревоженный взгляд обежал толпу веселившихся кметов и быстро наткнулся на чужеродный объект. Среди льна и шерсти черным пятном – мужчина в кожаной куртке на краю поляны. Обостренное зрение оборотницы выхватило блеск серебряных набивок по Нильфгаардской моде и – Меда не поверила своим глазам – перекрестье меча за правым плечом! Здесь, посреди мирного праздника – сталь? Некоторые умудряются провоцировать окружающих одним своим присутствием. Кто это? Разбойник, наемник? Сознание отказывалось принять истину.

…Когда в чарующем бессилье

Им стало сладко и тревожно

Любить не тех, кого любили,

И тосковать о невозможном…

Если бы Меда была в анимаформе, у нее бы встала дыбом шерсть на загривке. От этого человека, а если называть вещи своими именами – не-человека, веяло опасностью. Меда быстро отвела взгляд. В праздники всякую нечисть тянет к людям, к чужому теплу, которого они обычно лишены. Которое сама Медея чувствовала только дома, хоть до сих пор всегда и уходила оттуда на большак. Нет, ничего против ведьмака Меда не имела… Просто испугалась, как бы это не коснулось ее лично.

…Свобода – сказочное бремя

Неразрешимо-долгой ночи.

Но выбор остановит время

И до рассвета он отсрочен.

Привычные слова складывались в какую-то формулу. Сегодня праздник, может, «отсрочим до рассвета»? Бардесса добралась до деревни только после обеда и не успела познакомиться с несколькими деревенскими только здесь. Чувствуя подкатывающийся страх, она сократила песню.

Любовь не ведает законов,

Любовь не верит наважденьям.

Послышались аплодисменты и одобрительные крики, девчонки вздыхали и улыбались, прижимаясь к парням. Меда подскочила, поклонилась налево и направо, заодно размяв ноги, и вернулась на плащ.

– Веселую давай, плясовую! Давай, девка, пой!

Медея позубоскалила во все стороны, трижды ритмично стукнула кулачком по дереву лютни и, краем глаза наблюдая за ведьмаком, запела: «Ну-ка мечи стаканы на стол…»

***

Утро выдалось холодным. Еще не успел рассеяться ночной туман, а кроны елей уже багровели первыми красками рассвета. Странник натянул поводья и остановил готового сорваться на рысь коня. Вороной тут же принялся рыть копытами землю, выпуская из ноздрей клубы пара. Окрестности пестрели зеленью, воздух манил своей свежестью, и человек, и конь чувствовали это.

Май вступал в свои права – теплый день принес легкую эйфорию, закружил голову и… ухудшил настроение. Весна избирательна, для кого-то она символизирует обновление, новые надежды, новые стремления. Тому же, у кого в жизни единственная цель – защита людей от страхов, она не приносит ничего, кроме еще большей отчужденности от мира.

Въезжая в поселок, Роберт не мог сдержать саркастической ухмылки. Майская ночь, Беллетейн! Костры до неба, вино, дурманящие запахи трав, собранных осенью и сжигаемых нынче на кострах. Пляски, танцы. Люди радуются…

Настроение граничило со словом «катастрофа». Если бы он не заметил на развилке дорог, ведущих в три разных страны, столба, а на столбе – объявления, нелегкая не занесла бы его сюда, на юг самого Каэдвена. Не закружила бы в водовороте запахов и звуков. Если бы не разрушенный мост через овраг, из-за которого пришлось делать петлю в несколько часов, он приехал бы днем, а не под вечер. Много таких «если» создало его настроение этим вечером. Стражники, поругавшись на человека, носящего меч и отказывающегося его снимать, все же пустили его, провожая недобрыми взглядами. Попытка найти старосту окончилась тем, что сейчас он протискивался через пляшущие пары и тройки сельских жителей с наипаскуднейшей миной на лице.

– Меч! – рванул его один из стражников за рукав. Роберт обернулся и смерил стражника недобрым взглядом. Охранники, которых было аж трое, попятились. – Извините, сударь, с мечом нельзя…

– Погодь, Орвик, видишь? Медальон. Ведьмак он, меча не сымет, – остановил второй из стражников, тыча пальцем на поблескивающий серебряный медальон.

Роберт не стал задерживаться, пошел дальше. Медальон начал несильно подрагивать, раздражая. Староста обнаружился возле майских Короля и Королевы, рядом с компанией подвыпившей молодежи и девушкой. Последняя пела красивую незатейливую песню. Роберт остановился, пристально глядя на нее.

Народ праздновал. Небо окрасил большой оранжевый всплеск – фейерверк, на его месте вырос второй, ярко-малиновый.

Песня, затягивающая в водоворот эмоций, закончилась, оборвалась последним аккордом. На мгновение празднующие замерли, затем разразились шквалом аплодисментов, полетели цветы, закружились шелка. Все еще хмурясь, ведьмак начал пробираться к старосте, активно работая локтями. Разгоряченная толпа жаждала новых песен, бардесса поклонилась. От ведьмака не укрылось то, как она украдкой косится на него. Новый аккорд, ритм, и потекла следующая песня. Роберт выбрал именно этот момент, чтобы отвести старосту на пару слов.

***

Вот уж не везет так не везет! Он что, с другого края поляны усмотрел, что ль?! Меда ощутимо занервничала. Ведьмак проталкивался сквозь толпу, и не куда-нибудь, а прямиком к ней! Девушка могла поклясться, что видела этого человека… этого не-человека впервые. Довольно высокий, крепкий и статный, жилистый, что твой ремень, пепельные волосы не убраны. Он показался бы даже красивым той особой мужской красотой, от которой всю кровь будоражит, если бы не шрамы, уродующие правую половину лица, и не холодные, с колючим прищуром глаза. Глаза убийцы, глаза человека, который, пробираясь через толпу веселых людей, кривится, словно ему их запах неприятен. Глаза, которые пристально уставились на Медею.

Полыхнуло сперва оранжевым, потом алым, ведьмак отвел взгляд, и Медея вздохнула свободнее. Задорно распевая о жизненной позиции некоего человека, начинающего свой день с бутылки, Меда больше всего сейчас хотела почувствовать на губах знакомый терпкий привкус аконитового отвара, а лучше настойки. Хоть она и приняла порцию перед выходом на концерт, но явно не рассчитывала на подобные потрясения.

…Я не хочу тянуть баржу, поэтому я хожу-брожу,

Если дойду до конца земли пойду бродить по морю…

Ведьмак нашел глазами старосту. Меда с облегчением выдохнула, сделав припев еще более зажигательным. Ну конечно! Он к старосте, а вовсе не к ней! Наверняка сейчас будет про работу спрашивать. Ох уж эти ведьмаки! Мало того, что с мечом на чужом празднике, как палка в колесе, мало того, что смотрит на всех как краснолюд на простоквашу, так еще и о делах с человеком заговаривает, когда у того пиво в голове шумит. А еще удивляются, что их ведьмачий цех не жалуют!

Хорошо бы теперь подобру-поздорову убраться отсюда. Лучше в лес и там переждать. Но это значит, что второй половины оплаты Медее не видать как своих ушей, а заодно и идея задержаться на несколько дней в деревне, отмыться и отдохнуть, накроется крышкой. Ну тогда хоть бы просто в хороводе унестись подальше от тусклого серебра на одежде незнакомца.

…Все говорят, что пить нельзя

Я говорю, что буду!

Новые аплодисменты, куда более громкие, чем предыдущие, выкрики, смех. Бардесса раскланялась, помахала рукой парню, зовущему ее танцевать с дальнего ряда. Радостно. Пахнет свежей зеленой травкой, которую порядком вытоптали танцующие. Звезды гроздьями нависают над головой. Полнолуние только через пару недель. Живи и радуйся, чего уж тебе! Медея не удержалась и отхлебнула из фляжки, которую всегда носила на поясе. Знакомый терпкий вкус коснулся губ, пробежал прохладной волной по языку и гортани. Немного успокоил.

Вдруг волосы у Меды встали дыбом. На грани обостренного волчьего слуха, неслышной для людей режущей нотой повис Зов. Одна вибрирующая нота, на которую хочется ответить. За которой хочется нестись со всех лап, задыхаясь от радости. Свои!

Но здесь? Это не свои. Свои остались дома, на постоялом дворе у перекрестка лесных дорог. А этот – чужой. Пришел на ее территорию. Или она – на Его?

«Да что ж вечер, так приятно начавшийся, имеет столь печальное продолжение?!»

***

– Сталбыть, на оборотца пришли охотиться?

Сразу же после демонстрации цехового знака Роберт без лишних слов показал оторванное со столба объявление. Староста, мужчина в годах, с выпирающим животиком, седыми усами и большой, как блин, плешью на голове, крякнул, прищурился.

– Конечно. Если проходить мимо объявлений, то так скоро и без сапог останешься, – ухмыльнулся ведьмак.

Сейчас, когда толпа несколько попритихла, сидя поодаль от Майской пары, Роберт почувствовал себя лучше. В голове прояснилось.

– Ишь как лихо завернул! Разные о вас слушки ходят, разные… – добродушно подтрунил староста. – Языки злые, жалящие, как ваш меч. Впрочем, – откровенно разглядывая Роберта, продолжил тот, – ты, вроде как, по делу пришел, а не языком чесать. Хммм… Оборотец, значить…

Роберт вздохнул, поставил подбородок на сплетенные пальцы, равнодушно осматривая танцующих. Внезапная апатия, как обычно бывает от странного проявления эмоций. Словно некий дисбаланс. Пять минут назад сердце билось неровно, скачками. Теперь – как часы. Тик-так… Тик-так…

Пространственные объяснения он слушал вполслуха. Где-то кого-то убили, загрызли, растерзали… Какое ему дело до того, сколько детей осталось сиротами? Сколько теперь живут на подачки «добрых» соседей? Зовут в ночи маму, папу… Несколько женщин, все среднего возраста. Несколько мужчин. Не сейчас. В разное время, с разными промежутками времени. В последнее время – все чаще. За весну уже трое. По человеку в месяц. Это соответствовало его знаниям о повадках оборотней…

«Только вот у этой сказки как-то дважды два не сходятся…» – ведьмак задумчиво вырисовывал на столе пальцем в черной перчатке невидимую нить.

– Так энто… За дело-то беретесь, милсдарь ведьмак?

Роберт взглянул в небо. Миллионы звезд горели под черным покровом ночи, а между ними, танцуя, проплывала луна.

– Да. Но не сегодня, – вставая, отозвался он, на столе появился медяк – плата за угощение в виде пива. – Я остановился в одной дыре близ часовни. Мерзопакостная дыра.

– Намек понял, все устроим, – словно с неохотой отозвался старик, проворно пряча медяк. Через минуту его уже и след простыл.

И тени серые во мгле

Свой начинают маскарад,

Лишь вой полночный в тишине,

Не обернуться уж назад…

Взгляд сам скользнул в сторону – туда, где танцевали пары. Глаза выхватили из водоворота ярких красок девушку-барда, недавно певшую. Песня закончилась, пары танцевали под хлопки и подпевания толпы. Бесстрастно наблюдая, Роберт теребил медальон. Воздух в Беллетейн был полон магии, но только ли в ней дело?

На него поглядывали недобро, и это раздражало, разжигало волну противоречий, от которых на губах начинает играть недобрая ухмылка. Он не позволил себя провоцировать. Не хотел. Взгляд вот уже четверть часа блуждал по лицам людей, постоянно цепляясь за одно и то же лицо. Ведьмак встал, вздохнул, поправил меч за спиной и скользнул в тень, туда, где стояла, придерживая одной рукой лютню, девушка-бард. Он шел не таясь, и ему показалось, что в ее глазах промелькнула паника.

«Глаза заметила, как пить дать», – вздохнул Роберт.

– Вы очень красиво поете, – без предисловий проговорил Роберт, пытаясь придать голову максимум мягкости. – Преклоняюсь перед талантом поэтессы.

Не нравилось ему то, как девушка напряглась при его приближении. Он готов был уйти в любую минуту. Зачем обижать юное создание?

***

Разгоряченные танцем и веселой мелодией, парни и девушки после непродолжительных аплодисментов и одобрительных выкриков продолжили веселиться сами, распевая и отстукивая ритм в ладоши. Медея, не долго думая, присоединилась к танцующим. В танце меньше возможности напороться на неприятное знакомство, тело радуется движению, целая толпа движется, смеется, дышит в одном ритме с тобой. Сверкающие глаза, улыбки, прикосновения, легкость и ни к чему не обязывающие шутки.

Свадебный рилл – простой, но очень веселый танец: книксен партнеру, здоровенному рыжему парню, хлопок в ладоши, затем по ладоням партнера, не слишком сильно, но звонко, пляшущий локон, легкая испарина на верхней губе, кружение вокруг себя, весь мир оборачивается, словно ты его центр, почувствовать, как тебя за талию хватает рыжий, правую руку закинуть ему на плечи, левой за запястье, взгляд в глаза, смех, слегка сбитое дыхание, прижаться, чтоб сильнее закружиться, улыбка, смена партнера, и все с начала. Меда протанцевала пять или шесть туров, но, вертясь и кланяясь, ловила на себе зеленый равнодушный взгляд. После очередной фигуры танца Медея поднырнула под руку следующему веселому усачу и скользнула в тень. Раньше этот прием выручал оборотницу, когда ей нужно было ненадолго исчезнуть, на самом деле не покидая рабочего места. Вряд ли ведьмак останется на празднике – ему тут явно не нравилось. Он уйдет, а малышка Меда вернется на помост.

Слегка запыхавшаяся Меда распустила шнуровку на корсаже на пару дырочек и закрепила шнурок. А когда подняла глаза, не смогла удержать паники в душе и вздрогнула. Прямо перед ней стоял тот самый ведьмак, от которого она так опрометчиво скрылась в тени. Медея чуть не стукнула себя кулачком по лбу. Ну конечно, он же видит в темноте. Что за опрометчивость! Но первые слова ведьмака прозвучали учтиво.

– Вы очень красиво поете. Преклоняюсь перед талантом поэтессы.

Он не догадался, что ль? Наверное, именно поэтому Медея среагировала так, как принято было вести себя с такими же, как и она сама. Сделала короткий книксен, усмехнулась:

– Благодарю, милсдарь! Но я не пела еще своих песен сегодня вечером. Людям хочется слышать знакомые, истинно «народные» песни. И я с радостью в начале даю им то, чего они хотят.

Медея улыбнулась и пожала плечами.

– Возможно, ближе к вечеру я спою что-нибудь свое.

Оборотница стрельнула глазами по кистям рук мужчины, удостоверившись, что на них нет перчаток и, главное, всяких серебряных колец-цепочек на эльфский манер. Протянула руку.

– Медея Червонни к вашим услугам, милсдарь ведьмак. Позволите узнать, как к вам обращаться на случай, если мы решим продолжить беседу?

Усмешка коснулась ее губ, пробежала по веснушчатому носу и скрылась в уголках глаз. Странно, но душа, столкнувшись с опасностью и страхом, юркнула в привычную скорлупку дружелюбия. Это безопаснее. Не хватало еще с перепугу обернуться среди кметского праздника, на глазах у машины для уничтожения ей подобных. Зов больше не повторялся. Понятно, что если скоро волчица не уберется подобру-поздорову или не представится местной стае, то они придут знакомиться сами. Но не сегодня. Не в Беллетейн. Они и сами, наверное, носятся по лесу, славя жизнь, играя на лунных полянах. Звери в звериной шкуре. Интересно, знают ли они о свойствах аконита? Не учует ли его ведьмак? Ну, учуять-то, может, и не учует, но целоваться с ним теперь точно нельзя. Медея одернула сама себя. Ну что за бред в голову лезет?! К нему и подойти-то близко страшно. Но Беллетейн… Весеннее безумие. Ночь вне времени и условностей.

***

Легкий ветерок колыхал недавно распустившиеся молодые листочки. От ручейка, журчавшего метрах в двадцати за поэтессой, несло сыростью, влагой. Роберт втянул запах носом, медленно выдохнул. К обычным запахам примешивалось что-то еще, неуловимое, но странно знакомое.

Девушка смотрела на него с примесью недоверия, но не опускала глаз. Отблески распаленных костров плясали в них светлыми язычками.

Где-то далеко, за их спинами взвыл волк. Длинный, зовущий вой был подхвачен другим, собратом. И так далее и далее, до края леса, по черным склонам низких гор, до края черных небес.

Люди ничего не замечали, люди были увлечены праздником. Радостные, опьяненные весной и исполнением своих желаний, они не слышали воя волков, легкой рыси по сырой земле на опушках, не замечали блеска желто-зеленых глаз. И не чувствовали опасности.

Роберт вздохнул, слегка дернулся. Видение рассеялось, словно дым. Запах остался. Медальон дернулся, задрожал, волк ощетинился, готовый…

– Позволите узнать, как к вам обращаться, на случай, если мы решим продолжить беседу?

Девушка улыбнулась, он заметил на ее лице веснушки, странно шедшие ей. Словно ромашки на зеленом поле. Медея… запах сот, весенней травы, легкого ветерка, сена… И маленьких цветов, но он никак не мог вспомнить их названия.

– Роберт, – мягко отозвался ведьмак. – Просто Роберт.

«Без титулов и прозвищ. Без прошлого и без будущего», – горько усмехнулся он про себя.

– Жаль, что это не ваши песни, Медея, – продолжил он, всматриваясь в непроглядную для человеческого взгляда чащу. – Но я надеюсь, вы и свои исполните. А пока – не желаете ли перекусить или выпить?

Роберт и сам не знал, что заставило его сказать именно это. Он ведь собирался просто уйти, провести ночь в приготовлениях, а утром отправиться по следам. Вместо этого он смотрел на девушку, а по спине бегали непривычные мурашки, словно вдоль позвоночника натянули стальные шипы и стоит немного сгорбиться, как они воткнутся в кожу, причиняя боль.

***

Протянутая рука сиротливо повисла в воздухе. Видит Мелитэле, не в первый и не в последний раз в жизни Меды. Медея Червонни убрала ее, будто ничего и не произошло, инстинктивно вытерев о юбку. Да, неловко вышло. Ведь и слова вроде учтивые, и голос спокойный, а вот так вот… И не знаешь, что ожидать! В знакомых богемных кругах руку поцеловали бы, где-то в дороге – пожали бы как равному. Рука оставалась в воздухе, когда собеседники подчеркивали свое превосходство. А тут… не поймешь. Может, догадался, поэтому и не прикасается. Медея слегка нахмурилась.

– Роберт, – проговорил ведьмак. – Просто Роберт.

«Угу… Просто Васька, просто Дружок, просто Воронок и просто Марыська. Сегодня ночь Беллетайна и можно обойтись без имен, верно!»

Действия и слова ведьмака говорили о противоположном, и это настораживало.

– Жаль, что это не ваши песни, Медея. Но я надеюсь, вы и свои исполните.

А у самого глаза по кустам бегают. Неужели Зов услышал? Неужели ее, Меду, пытается с праздника вывести потихоньку, опасаясь невинных жертв? Но как доказать ему, что она, хоть и оборачивается волком, разума не теряет. И не охотится на людей. Ха! Такой на слово не поверит. Медея незаметно потянула носом воздух: кожа, металл, серебро, травы… и что-то особенное, очень индивидуальное, не повторяющееся, что отличает одних людей от других. Но опасностью вроде не пахнет.

– А пока – не желаете ли перекусить или выпить?

«Чего ты ожидаешь? Что я примусь на твоих глазах бедрышко девственницы обгладывать?!»

– С удовольствием, милсдарь, – Медея мило улыбнулась. – Но разве что кваса или сидра яблочного – он у них не крепкий.

Бочки с питьем и корзины со съестным стояли на помосте, под бдительным присмотром старосты. К ним и направилась Меда.

«Виночерпием» был здоровенный детина, какими обычно становятся живущие на свежем воздухе, занимающиеся простым физическим трудом и хорошо питающиеся люди. Но такое сочетание в деревнях встречается редко. У кузнецов, например.

– Мазелька опять за квасом? Нельзя же в такую ночь одними помоями наливаться?! Вот, бражки отведай или пива. Время-то уже… Луна эвон как высоко.

– Не луна, а месяц, Малыш! – Медея рассмеялась. Ну и прозвище у этого громилы. – Плесни-ка мне сидра. Немного. И милсдаря ведьмака не обнеси.

Малыш скривился:

– Фу, такую кислятину пить. Неужто и вы, милсдарь, станете?

Но все же нацедил в деревянную кружку пахнущего яблоками, слегка пенящегося напитка. Медея приняла кружку и поднесла к губам. Зря Малыш на свой запас наговаривал. Напиток был ароматный, слегка пощипывал язык.

– Прямо как дома, – Меда непроизвольно улыбнулась ведьмаку. – Когда яблоки снимают. Спустишься в погреб – а там они в корзинах. И запах…

Они отошли от Малыша, уступая место другим страждущим возлияний. Присели у одного из костров – парни и девушки приветствовали их радостными возгласами, и Медея помахала рукой в ответ. Бардесса устроилась на спиле дерева, установила чашку у ног и вновь обратилась к ведьмаку.

– Ну что ж, просто Роберт. Вы тут, вероятно, проездом, а я на работе. Так о чем мне спеть вам? За вами выбор.

Медея взяла пару аккордов, подтянула восьмую струну и уставилась на ведьмака.

***

Роберт долго смотрел в огонь. Яркими всполохами искр, уходящих в небо, праздновали кметы веселый праздник Беллетейн.

Веселящиеся парни и девушки хлопали в ладоши, плясали, пытались вытянуть то Роберта, то Медею танцевать. Бардесса отказывалась легким поворотом головы и улыбкой, Роберт старался просто не обращать внимания, да и немного девушек были настолько смелыми, чтобы решиться подойти к ведьмаку. Те же, кто решались, поглядев в зелено-желтые кошачьи глаза, либо испуганно пятились и, не оборачиваясь, быстренько сливались с толпой, либо натянуто улыбались и медленно отступали.

Беллетейн!

Радость, удовлетворение физической потребности в тепле после затянувшейся зимы. Тепло – вокруг, оно в кострах, кронах распускающихся деревьев, а особенно – в людях.

– Так что о чем мне спеть вам? За вами выбор, – прервала его мысли Медея, бережно обнимая лютню и слегка насмешливо улыбаясь.

– Я не поэт, – слегка скривив губы, отозвался он.

– Ну что вы, конечно же, нет! – Голос девушки звенел как колокольчики. – Задайте тему, я что-нибудь подберу.

Роберт задумался, постукивая пальцами по деревянной кружке, которую держал.

– О чем угодно.

– Тогда я спою про вас.

Медея начала медленно перебирать по струнам, тихонько запела. Сердце ведьмака екнуло, руки непроизвольно сжались сильнее, стискивая кружку. «Что-то она споет…»

Народ притих, расселся, умолк от первых аккордов…

Воину ночи никто не скажет бранного слова

А если не можешь петь, молчи ему в след

Удачи в дороге проси ему у духа лесного

Проси ветра хранить его сотни лет.

Подумай имя, зажги в ночи

Огонь на ладонях.

Пляши в закатную тризну, оплачь дождем

Того, кто светлым клинком

Крылатые страхи во мрак прогонит,

А после уйдет, чтобы снова забыли о нем.

Вокруг костров стало очень тихо. Люди оборачивались, смотрели на поэтессу, а она безотрывно глядела на ведьмака, и от этого взгляда что-то ломалось в душе.

«Душе? Какой душе? Есть ли у меня… душа?»

Воину ночи в сером тумане звезды не светят

И нечего помнить, годы летя вперед

Песня там за спиной или просто северный ветер

Шумно взмахнул крылом, и кончился год

Если в сердце темно, зачем

Дорога кольцом свернулась

Жжет слепые глаза свеча на окне

Он бежал наугад,

А память вновь его обманула

И ехала с ним беда на одном коне

Роберт не выдержал, опустил взгляд, молча глядя на свои руки. Как можно, как можно так прямо… И сильно?

Что она, эта девушка, может знать о таких, как он? О страхе и панике, возникающих в глазах людей, стоит ему появиться на пороге таверны. А она пела… пела так, что хотелось зажать уши и убежать. Зачем? Зачем она поет так, словно понимает?

Воину ночи никто никогда не выйдет навстречу,

Хотя он умел исцелять холодом рук

И тихо в закате стоял его конь, обогнавший вечер

И страхи ночные пришли и стали вокруг.

И падали демоны ниц

Перед лицом незрячим.

И бусины слов или звезд низали на нить

А он от века горел

И похоже не знал, что огонь горячий

И черным углем остыл и остался жить.

Плавным аккордом закончилась песня. Ведьмак сидел, опустив голову, закрыв глаза. Толпа разразилась хлопками, приветствиями. Медея поднялась, поклонилась в разные стороны, улыбаясь и изредка бросая на Роберта косые взгляды.

Он вздохнул, отпил из кружки и поставил ее на стол. Медея опустилась обратно на свое место, неуверенно глядя на него и слегка натянуто улыбаясь.

– Очень красиво, – со вздохом отозвался ведьмак. Он умолчал обо всем, что произошло с ним за эти краткие три минуты.

– Веселую! Праздничную! Пой, девушка, пой! – крикнул кто-то, народ снова поднялся и принялся плясать, а Медея, пожав плечами, заиграла следующую песню.

Мелькающие краски ночи, светлые одежды. Он слышал смех девушек, шутки парней. Где-то за пределами круга света, в кустах, отчаянно пытались сдерживать стоны пары, которые от празднества перешли непосредственно к удовлетворению потребности в физической близости. Ведьмак задумчиво следил за кметами. Ветер пробежался по ветвям деревьев, качнул пламя костров, убежал куда-то в чащу.

Комментарий к

Использованы песни авторов: Йовин – Сон в летнюю ночь, Аквариум – Мечи стаканы, Тэм – Воин ночи.

========== Часть 2 ==========

Старый мудрый Учитель, пожилой усталый менестрель, оставшийся в Стае по своей воле, наставлял юную Меду. Мол, когда хочешь спеть для кого-то, смотри ему в глаза, смотри в душу. Люди глухи в первую очередь к себе. Скажи песней те слова, которые человек сам вслух не произнесет, но ему нужно услышать их от другого. Позволь его сердцу тоже стать крылатым. И Меда старалась, прислушивалась к своим чувствам, прислушивалась к песне человека… Пока не спела учителю про разрушенный дом, про чернобыльник на пороге, про перекати-поле, лишившееся корней и несущееся неведомо куда, рассыпающее семена песен, которые не известно, проклюнутся или нет. Учитель похвалил тогда Меду через силу, сказав, что главному она научиться сумела.

Вот и сейчас. Беллетейн не место, конечно, петь о черном всаднике, но если эта песня просится с губ? Ей казалось, что она почувствовала ведьмака, уловила и приняла его одиночество, его привычку не ждать ничего хорошего от людей и получать от них то же самое в ответ, его разочарование в цели, его… его странную боль, о которой можно догадаться только когда она проникает в твое сердце. И в кошачьих глазах Роберта она увидела отклик. Значит, песня попала в сердце.

Медея взяла последний аккорд, мягко сводя мелодию на нет. Раскланиваясь, Меда поглядывала на ведьмака, стараясь понять, пребывает ли он все еще во власти песни или вернулся в реальный мир. Похоже, не очень. Бардесса вернулась на свое место. Страх отпустил, когда она рассмотрела за опасностью человека. Роберт ответил на ее незаданый вопрос:

– Очень красиво.

А вокруг – Беллетейн! Май кружит голову, потрескивает костер, хмельное веселье вокруг, все кажутся влюбленными друг в друга. Меда ударила по струнам и запела задорную, одну из своих любимых майских песен

Скорее, дружок! Ты слышишь рожок

И посвист весенних манков?

Призыв егерей – поедем скорей

Меж кленов и юных дубков.

Меж буков и лип стремительней рыб

Проносится буйная свора.

«Скорее настичь!» – разносится клич

По ветреным майским просторам.

Эта песня легко находила путь к сердцам как высокородных слушателей, так и кметов, всегда готовых пошутить над знатью. Особенно, если этой знати нет поблизости. Но не к сердцу ведьмака, который будто и не слышал слов задора и радости, не ощущал майского ветерка на коже.

О ворох страстей, о клад новостей —

Политики, войны, измены!

Курфюрста рука, отставив бокал,

Ложится на чье-то колено.

Вот это как нельзя точно подходило к празднованию Беллетейна! К этой поздней шальной ночи, в которую многие из парней повторили жест курфюрста из песни, а одна пара и вовсе со смехом подскочила и унеслась в темноту…

Меж томных свечей лилеи плечей,

Перчатки и шляпа маркиза,

Курфюрста рука, усы денщика

И ножка Марии-Луизы.

Кто-то прокричал эти слова хором с Медой. Она задорно улыбнулась, подбадривая подпевать.

О, где этот май? Покинула край

На юг улетевшая стая.

Трогательный перебор, нарочито распахнутые глаза, украдкой взгляд на ведьмака. Кажется, он уже прислушивается к песне, потягивает пиво. Ну и прекрасно. И снова – задорно, так, чтобы все сидящие подхватили и продолжили петь что-то уже сами, тогда Меда могла бы … А что, шальная идея!