Текст книги "Бойцы спецподразделений (СИ)"

Автор книги: Renee

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Часть №1

 Расскажи мне свои сны...

Часть №2 Осколки витража

Прошлое

Настоящее

Будущее

Хадор и Тейн

Чувство локтя

Ищите женщину

Переходный возраст

                          Расскажи мне свои сны . . .

                                     Утренняя интерлюдия

Хадор

Легко, одними подушечками пальцев, провести вниз по спине, а потом вверх. Ты улыбаешься во сне и что-то тихо шепчешь одними губами. Мне не разобрать, но я знаю, что это что-то хорошее. Сейчас ты так расслаблен, спокойное лицо и по-детски припухшие губы создают иллюзию обманчивой беззащитности и умиротворенности  . Трудно поверить, что еще несколько часов назад ты с криком метался по кровати, не в силах вырваться из лап кошмаров, захвативших твою душу. Ты стонал, проклинал кого-то, жаловался и просил… чего? Я не знаю, но, кажется, ты просил меня быть рядом. По крайней мере, я надеюсь на это. Обнимая, я пытался унять твою лихорадку, шептал всякие глупости, которые никогда не скажу тебе днем. И ты послушно расслаблялся под моими руками, выравнивалось дыхание, бледнела синева вокруг глаз. Кошмары отступали. До следующей ночи.

Ты спишь, а я, потеряв сон, бездумно черчу узоры по твоей спине, чуть касаясь, легко и невесомо, чтобы оставить неуловимое покалывание там, где танцуют мои пальцы. Наклонившись, я целую твое ухо, не для того чтобы разбудить и не ради секса, а просто потому, что у тебя есть ухо, которое так приятно целовать. Ты скоро проснешься, и не останется ни следа от нежности и доверительности этого утра. Мягкую линию губ искривит привычная усмешка, а глаза полоснут тем огнем силы, который я люблю и боюсь. Днем ты не позволяешь себе слабостей, ты собран и отстранен. И безжалостен. Я люблю в тебе и это.

И только ночью, когда усталость и страхи берут верх над железной волей и выдержкой, только тогда ты позволяешь мне приблизиться и унять твою боль. И я никуда не уйду, потому что иногда, пока еще не рассеялась утренная дремота, я могу видеть твою улыбку. Легкую, чуть уловимую, но невыразимо нежную и предназначенную только мне.

Тейн.

В моих кошмарах нет ничего ужасного. Нет крови, привидений, темных коридоров. Но часто я просыпаюсь от собственного крика, тело бьет крупная дрожь, а ладони липкие и холодные. Когда ты не понимаешь, чего бояться – становится еще страшнее. Глупый выверт перенапряженного сознания, цена жизни на пределе, в постоянной сосредоточенности. Плата за то, что пальцы, нажимая на курок, еще ни разу не подвели меня, а нервы не сдают, даже когда на операции приходится терять своих, а иногда и добивать тех, которым особенно не повезло. После таких дней он следует за мной тенью, не оставляя ни на минуту.

Я не знаю, что он там разглядел на моем лице после первой бессонной ночи, проведенной рядом со мной, когда проснувшись утром, я обнаружил его, сидящего у моей кровати. Но с тех пор такие дежурства вошли у него в привычку, хотя я и запрещал это, каждый раз отправляя за неповиновение на гауптвахту. Не спасали ни замки, ни охрана, которую я к нему приставлял. Утром я обнаруживал его в своей комнате, и постепенно начал замечать, что, еще не до конца проснувшись, ожидаю увидеть рядом покрасневшие от усталости синие глаза. Потому что впервые за долгое время сплю спокойнее, крепче.

Сквозь черноту, затопившую сознание, борясь с тошнотворным колючим клубком, раздирающим меня изнутри, я чувствую теплую ладонь, гладящую меня по лбу, перебирающую слипшиеся от пота волосы. Он что-то напевает, успокаивающее, усмиряющее тьму во мне и, недовольная, она отступает, напуганная его силой, чтобы вечером вернуться снова. И я буду ждать этих прикосновений, звука тихого голоса, и знать, что замок на двери снова сломан, а охранники мирно отдыхают в медпункте, куда он любезно их отнес.

Приказ поставить в моей комнате кушетку воспринимается им без улыбки, как само собой разумеющееся. Гауптвахта снова пустует, напоминая мне о его первой победе. Раздумывать о правильности и неправильности я буду позже, а пока его присутствие позволяет мне сохранять рассудок и выполнять работу безупречно. И это единственное, что для меня важно.

С его размерами спать на маленькой, узкой кушетке, которую я нарочно ему подсунул, ужасно неудобно. Дневные рейды и мои ночные метания теперь выматывают его до последней степени, но он держится. На упрямстве, гордости или на чем-то еще, я не знаю, да и мне все равно. За каждую малейшую ошибку на задании я наказываю его, добавляя тренировок, разнося в пух и прах перед всем отрядом, отправляя на внеочередные дежурства. Я хочу, чтобы он сдался, признал свое поражение, был наказан за неслыханную наглость, за то, что посмел заставить меня нуждаться в себе. И каждое утро боюсь проснуться один, или вовсе не проснуться, поглощенный ночью, которая становится сильнее без него. Я ненавижу его за это.

Сегодня он не придет. Подготовка техники и бойцов отнимает слишком много сил и времени, а закончить надо за несколько дней. Мое присутствие плохо отражается на тренировках, новички нервничают и ошибаются, сбивая остальных, поэтому я удаляюсь к себе. Дела закончены, бумаги приведены в порядок, все, кто не занят на тренировках и дежурствах давно разошлись по своим комнатам. Усталость берет свое, и я вытягиваюсь на кровати, обхватив руками подушку и положив ее на живот, проваливаясь в привычную черноту.

Пальцы сводит судорога. Я подношу руки к лицу, но не могу разглядеть их, все как будто плывет. Тело словно в невесомости, не имеет опоры и веса, пространство распадается на части, теряя звуки и ощущения. Оно как будто впитывает меня целиком, я теряюсь в этом белом мареве, растворяясь, переставая существовать. Дышать становится невозможно, легкие как будто скованы льдом, а липкий, выжирающий душу, страх затапливает остатки сознания. Боль приходит неожиданно, хлесткая, резкая, прогоняющая ужас небытия. Щека горит, и я чувствую, как на ней отчетливо проступает след пощечины. С трудом разлепив веки, я встречаю практически безумный взгляд двух сапфировых глаз, его руки держат меня за плечи   , крепко привязывая к этому миру. Мгновение тянется бесконечно и, сбросив оцепенение, я стряхиваю с себя его руки, перекатываясь на противоположный край кровати. Через секунду постель прогибается под его весом, когда он ложится за моей спиной, крепко обняв и притянув к себе.

-Два дня гауптвахты.

-Как скажешь.

-И еще один – за пощечину. Итого три.

-Тогда уж четыре. Пощечин-то было две…

Кушетка бесполезным хламом пылится в углу, потому что он ночует либо под арестом, либо в моей постели. И это второй мой проигрыш, который я ему не прощу.

                                           Здесь и сейчас.

Хадор

Я люблю наблюдать за тобой. Стройный, очень тонкий, почти хрупкий, но это не более чем видимость. Стоит сдвинуться с места, как походка выдает в тебе опасного хищника, прекрасного и смертоносного. И тогда от тебя практически невозможно отвести взгляд. Я никогда не испытывал ничего подобного ни к кому другому, но ты завораживаешь меня, заставляешь совершать совершенно немыслимые вещи. И я не могу остановиться.

Перевернув на спину, я вырываю тебя из лап очередного ужаса. Из-под прикрытых век тихонько текут слезы, а губы опять искусаны до крови. Тебя бьет крупная дрожь, и я не выдерживаю, наклоняясь и пытаясь стереть с твоего лица соленую влагу поцелуями. Мысли путаются, и, отстранившись через пару мгновений, я закрываю глаза, ожидая самого худшего за свою выходку. Ты ударишь меня, отправишь под арест, убьешь… Твои руки смыкаются в замок на моей шее, притягивая обратно, и, осмелившись взглянуть на тебя, я вижу, как блестят в темноте, внезапно ставшие черными, глаза.

Едва касаясь твоих губ, я пью твое разгоряченное дыхание. Сейчас ты так близко, так открыт и доступен, что я теряю голову, и тяжелым пульсом в висках бьется одна мысль: не спешить. Не торопиться, не причинить боль, не испортить нереальность и чувственность этого момента животным и почти неконтролируемым уже напором. Почему-то мне кажется, что от того как все случится между нами в этот первый раз зависит то, что будет в будущем. Или не будет, если я ошибусь. Поцелуй становится сладкой пыткой, потому что прекратить его невозможно, а тело мучительно требует большего.

Не отрываясь, я пытаюсь расстегнуть застежки на твоей одежде, но пальцы дрожат и путаются в складках ткани. Ты чуть слышно смеешься и немного отстраняешься, чтобы стащить с меня рубашку через голову, не тратя время на расстегивание. Я следую твоему примеру и вновь жадно приникаю к тебе губами, стараясь попробовать на вкус каждую часть твоего тела. Стон прокатывается по нервам, отзываясь судорогой внизу живота. Не спешить, у нас впереди вся ночь, когда ты будешь принадлежать только мне и никому более.

Сейчас и здесь ты другой: горячий и живой. Твой взгляд прожигает насквозь, оставляя от моего сердца только горстку пепла, разливая жар по всему телу и туманя голову. Твои пальцы пробегают по плечам ледяными искрами, зарываются в волосы, будоража и подстегивая. Утром твои глаза снова подернет холодная дымка, лицо примет бесстрастное выражение, а мои руки, протянутые к тебе, покроются инеем. Это будет завтра, но здесь и сейчас…

Не спешить. Не терять голову, прикоснувшись пальцами к твоим губам, и глядя, как твой язык облизывает их, а зубы чуть прикусывают подушечки. Не сорваться, стаскивая прочь всю давно не нужную уже одежду и раздвигая коленом ноги. Не торопиться, входя медленно, подготавливая и стараясь причинить как можно меньше дискомфорта. Не закричать, когда ты сам, подавшись вперед, заставляешь меня войти полностью, усиливая острое, пополам с болью, удовольствие для нас обоих. Утром все будет по-другому, ты смеришь меня спокойным и уверенным взглядом, но здесь и сейчас…

Твои руки ложатся на мои плечи, то ли удерживая, то ли не давая сократить дистанцию, ты колеблешься, но в последний момент подаешься вперед с неожиданным напором, целуя жадно, до крови, твое тело выгибается дугой в пронзительном наслаждении и обмякает, доверчиво опускаясь в подставленные сильные руки. Завтра все будет по-другому, ты будешь отстраненным и бесконечно далеким, но здесь и сейчас можно осторожно лечь рядом, притянув тебя к себе и наслаждаясь уже не жаром – теплом. И глядя в твои, на миг оттаявшие глаза, надеяться…

Тейн

Он лежит рядом, тесно прижавшись и положив мне голову на плечо. Я не чувствую тяжести, а только тепло его дыхания и мерные удары сердца. Это успокаивает и пугает одновременно. Мне не видно его лица, но я знаю, что его глаза закрыты, хоть он и не спит, так же молча, как и я, наслаждаясь этим моментом покоя и расслабленности, когда выравнивается сбитое дыхание, а по всему телу растекается приятная истома.

Прикоснуться к нему так просто, надо только протянуть руку. Но это обманчивая легкость. Нельзя сокращать расстояние, нельзя подпускать его слишком близко. Потому что он опасен для меня, он – моя слабость, мое уязвимое место. Он – мое спасение от кошмаров, выматывающих, отнимающих силы и волю, дурманящих разум. Но впервые они отступают, когда, почувствовав неладное, он обнимает меня, и даже сквозь сон я впитываю его тепло и уверенность. Я больше не боюсь засыпать, зная, что обязательно проснусь в теплом кольце рук. Я никогда не любил его, но…

Хадор никогда и не требовал любви, не просил ее и даже не ждал. Просто был рядом, когда мне это было нужно, и исчезал, стоило потребности в его присутствии исчезнуть. Незаметный, удобный, незаменимый. Так заманчиво взять то, что предлагают просто так, не прося ничего взамен, но нельзя позволить себе попасть в зависимость от кого-то, нельзя дать понять ему, насколько он стал необходим. Я боюсь его, боюсь той власти, которую он приобрел надо мной и, в тоже время, не могу отказаться от него. Остается лишь держать на расстоянии, не позволяя приблизиться, но и не отпуская далеко, периодически, как кость, подкидывая надежду на что-то большее. Я не люблю его, но…

Его руки так горячи, так бережны. Обычный напор отступает, оставляя после себя неуверенного мальчишку с удивительными синими глазами и длинными светлыми прядями волос, которые вечно падают ему на глаза. Почему-то мне кажется это очень красивым. Он нерешителен, непривычно робок, как будто спрашивая разрешения снова и снова, перед каждым касанием, каждым поцелуем. И я даю его опять и опять, позволяя, подчиняясь, допуская так близко, как только могу, не задумываясь о том, что будет завтра. С рассветом придет реальность, а пока можно притвориться, что это всего лишь сон, в котором все дозволенно, даже слабости. Невозможно сопротивляться, невозможно не раствориться целиком в этом не обжигающем пламени, в которое он вовлекает меня. Так близко, так горячо, так просто то, что казалось нереальным. Я думаю, что всего лишь использую его, но…

Не понятно, кому из нас нужнее случившаяся близость. Его огонь захватил меня, лишая выдержки и привычного равнодушия. На миг почувствовав себя живым, так трудно отказаться от этого ощущения, пьянящего как наркотик, имя которому – жизнь. Момент моей слабости становится точкой силы, привязывая его ко мне нерушимыми путами. Теперь он мой, до конца. И мне уже не хочется просыпаться одному. Я никогда не полюблю его, но…

Прикоснуться к нему так просто, стоит только протянуть руку и запустить пальцы в длинные спутанные пряди, рассыпавшиеся по плечам. В темноте он не увидит, поэтому я могу позволить себе улыбнуться одними уголками губ, и мысленно, только самому себе, признаться…

                                                  Ошибки.

Тейн

Мы элита. Боевики, каратели. Убийцы. Слабости и привязанности могут помешать нашей работе, ослабить контроль и выдержку, поэтому им нет место в нашей жизни. Таков офицерский состав спецподразделений, главная задача которых «особые» миссии. Когда переговоры заходят в тупик или возникают беспорядки и недовольства – приходит наше время. Нам все равно, кого устранять: неугодных политиков, вместе с семьями, стратегические объекты, или что-то другое – если требуется устрашение. А оно требуется регулярно. Любое недовольство вовне или внутри страны подавляется жестоко и безжалостно. Зажатые в узкие рамки люди пытаются сопротивляться давлению, и тогда в игру вступаем мы. Спецподразделения полицейского государства, где каждое движение и каждая мысль находится под контролем, мы – не шпага и не меч, не благородное оружие, которое носят у всех на виду и сражаются честно. Мы – кинжал системы, спрятанный в голенище сапога, до поры до времени. Безупречный, холодный, идеальный…

Те, кто срывается, не живут долго. Они погибают в операциях, замешкавшись на миг, или безжалостно отбраковываются своими же. Те кто остаются – безупречные исполнители, профессионалы, прикрывающие мне спину и выполняющие мои приказы. Но если я ослабею и ошибусь – мне придет конец, как и любому сломанному винту в машине. Если бы не безупречный послужной список и практически незаменимость – меня, урода с ночными кошмарами, уже давно бы ликвидировали. Но я слишком нужен, а теперь и сон мой спокоен. Но…

Я оглядываюсь. Сегодня я участвую в миссии, потому что успех слишком важен, чтобы полагаться на кого-то, даже на Хадора. Так я объясняю окружающим, но знаю, что это всего лишь отговорка, в действительности я не желаю ждать его возвращения, метаясь по кабинету и стараясь занять себя делами. Позиция занята, движения выверенные, но в последний момент я оборачиваюсь, выцепляя взглядом его фигуру и пропускаю начало атаки. Нас ждали, ловушка захлопывается, и время течет невообразимо медленно, позволяя увидеть каждую деталь, каждое движение. Бойцы срабатывают идеально, прикрывая меня и преследуя намеченную цель.

Через десять минут все кончено и мы уходим. На обратном пути я бросаю взгляд на тело того, кто вытолкнул меня, замешкавшегося, с линии огня. Потери привычны и неизбежны, но он – символ того, что я заигрался и позволил слабости сказаться на своей работе. Главная причина случившегося идет впереди, скользит, так хорошо знакомой мягкой походкой, как всегда собранный и невозмутимый. Я – командир, служащий примером и отвечающий за людей и выполнение миссий. Если что-то мешает работе, я должен устранить это. У меня остается два выхода: собственноручно подписать приказ о ликвидации или… Я принимаю решение.

    Хадор

– Объект?

– Вот этот человек. Бизнесмен. Политик. Персональная круглосуточная охрана.

– Сложность?

– Уровень А.

– Группа?

– Ты идешь один.

– О. Я польщен.

Это задание невыполнимо. Ты прекрасно знаешь это, и впервые за все время нашего знакомства не смотришь мне в глаза. Я улыбаюсь и в привычной шутливой манере уточняю детали, обсуждаю план, спрашиваю тебя о чем-то, стараясь не думать о главном. О том, что невозможным в этом деле является не сама миссия, а возвращение с нее. Очень удобное задание, на которое я иду один. Что ж, даже самые любимые и привычные инструменты когда-нибудь приходится менять, правда, командир? Особенно если боишься к ним привыкнуть.

Почему-то я не испытываю вполне естественного негодования, обиды, мне даже не больно. Я всегда знал, кем являюсь для тебя и не испытывал иллюзий. Этой ночью я остаюсь у себя.

Но ты приходишь сам, впервые. Серые глаза сужены и злы, как будто я виноват во всех твоих бедах. Войдя, ты молча сбрасываешь кожаную куртку прямо на пол, комкая дорогую вещь, перешагиваешь через нее, чтобы подойдя вплотную, впиться мои губы болезненным поцелуем, почти укусом. Боль приводит меня в чувство, и я стискиваю пальцами твои обманчиво хрупкие плечи так, что наверняка оставляю синяки. Но мне плевать. Стон лишь подстегивает, стирает границы и последние колебания. Пусть будет так, как ты решил, как ты хочешь. Я выполню твое задание.

Эта ночь не похожа на все предыдущие. Ты отдаешься мне с остервенением, как будто наказывая себя и меня. А я беру все, что только могу, уже не спрашивая, заранее угадывая каждое твое желание, отдавая тебе все тепло, всю нежность на которые только способен. Они не пригодятся мне больше, так пусть тогда останутся с тобой. За несколько часов до рассвета я засыпаю, чтобы проснуться одному. Ты ушел… Впереди работа.

Охрана поднимает тревогу через несколько секунд после того, как объект мертв. Неслыханное везение – этих секунд мне хватает, чтобы почти уйти, но узкий коридор, практически выведший меня наружу, преграждают вооруженные люди. Жизнь не проносится перед мысленным взором, и это как-то даже обидно, как будто мне нечего вспоминать. Хлопки выстрелов разрезают пространство, и почему-то нет боли, а охранники падают, неловко выронив оружие, и на их лицах отражается тень моего собственного изумления. Ты, брезгливо морщась, перешагиваешь через тела, стараясь не наступить в кровь, и наклоняешься, проверяя результаты своих трудов. Проверка абсолютно формальна, потому что ты никогда не промахиваешься. Выпрямляешься. Кивок головы – и мы уходим по очищенному тобой проходу. Молча.

Твой мотоцикл спрятан рядом с моим. Ты следил за мной? Или так хорошо знаешь мои привычки? Игнорируя мой вопросительный взгляд, ты заводишь мотор и срываешься прочь, предоставляя мне выбор: следовать за тобой или… Через пять минут я уже нагоняю тебя. Иллюзия любви, иллюзия выбора, иллюзия свободы. Тейн настоящий мастер, а это все фальшивка, ведь на самом деле я привязан к нему узами, прочнее стальных канатов, которые он, испугавшись, попытался оборвать. Слишком поздно пришло понимание, что нельзя поймать в ловушку того, кто и так находился в ней, и тяжелая дверца захлопнулась уже за твоей спиной. Мы попались оба…

В комнату мы входим, все так же молча, не обменявшись ни единым словом, ни даже взглядом. На рукаве твоей куртки, так небрежно втоптанной вчера в пол, расплывается красное пятно, и я с ужасом понимаю, что ты ранен. Все необходимое всегда под рукой и через десять минут рана, по счастью не опасная, промыта и перевязана. Ты вздрагиваешь от моих прикосновений и по-прежнему не смотришь на меня. Пальцы ложатся на подбородок, я заставляю тебя поднять голову и любуюсь сталью твоих глаз. Мне нравится то, что я в них вижу.

– Зачем?

– Проверял.

-Меня?

-Себя.

-И результат?

-Как видишь…

Тейн

Длинные светлые пряди щекочут мое плечо, когда он наклоняется, чтобы обработать мою рану. Я не помню, в какой момент он распустил волосы, всегда убранные во время работы или тренировок, но этот водопад, укутывающий его плечи, всегда завораживал меня. Вздрагиваю от накатившего ощущения и тут же чувствую на себе его настороженный взгляд. Он думает, что сделал мне больно и становится еще осторожнее при перевязке, как будто это возможно. Пока он занят повязкой и сосредоточенно покусывает губы, стараясь наложить бинт как можно аккуратнее, можно молчать и не смотреть на него и я рад этой передышке, которой рано или поздно придет конец. Он отстраняется от меня, оглядывая результат своих трудов. Ровный голос, с чуть заметной хрипотцой от усталости, бьет по нервам словно ток.

– Зачем?

– Проверял.

Я не прошел собственную проверку, а ситуация становится только хуже. И я уже не могу объяснить свои поступки рационально и объективно. Все выходит из-под привычного контроля. А я слишком привык держать руку на пульсе и слишком хорошо знаю, чем оборачивается промедление и потеря концентрации для таких как мы. И впервые в жизни чувствую растерянность, потому что не знаю, о чем он думает сейчас, заглядывая мне в глаза в поисках ответов на свои не высказанные вопросы.

– Тебе не следовало возвращаться вместе со мной.

– Тебе не следовало вообще там появляться.

Его голос спокоен и даже ласков, как будто он разговаривает с другом, а не с тем, кто день назад приговорил его к смерти. И в тоже время абсолютно чужой, отстраненный. Я полностью теряю контроль над происходящим. Это выбивает опору из-под ног, как в моих снах, а в синих глазах бьется что-то, что пугает меня. Он вернулся со мной. Но что-то изменилось. Я приложил так много усилий, чтобы разорвать эту связь, что цель вполне могла быть достигнута. Не смог убить его, но может быть убил что-то в нем? Мысль, которая должна была вызвать облегчение и придать спокойствия, обдает холодом и пустотой. Как во сне. Только это реальность, неотвратимо затапливаемая кошмаром, и нет спасительных рук, удерживающих меня на краю. И это не правильно, как и та злость, что поднимается из глубины сердца. Я не верю его взгляду, не верю, ставшим внезапно отчужденными, глазам. Пока он не говорит ни слова – я не поверю. Чтобы не нарушить это хрупкое молчание, я прямо в одежде вытягиваюсь на кровати и знаком приказываю ему уйти. Он встает, неожиданно для меня, убирает медикаменты и выходит за дверь, а я поднимаюсь и иду в душ, надеясь хоть как-то привести себя порядок. Хоть он подчинился моему приказу, но меня это не устраивает, и я жду его привычного неповиновения.

Утром я просыпаюсь один.

Хадор

Моя комната встречает меня холодным запустением. Я не часто бывал здесь последнее время, лишь для видимости, хотя она и была формальной. Но теперь, когда наша связь становится опасной, если ты совершаешь такие глупости, как мое спасение, формальность станет действительность, победив, наконец, иллюзии, которые мы себе на мгновение разрешили. И это правильно.

Неправильным было то, что я увидел сегодня в твоих глазах. Сомнения, надлом и… боль. Я не хотел этого, мне достаточно было просто находиться рядом, но ты дал мне много больше, чем я мог рассчитывать. И это губило тебя, не знавшего до этого привязанностей, не умеющего с ними справляться. От крайности в крайность, от полного отрицания и отдаления, к неизмеримой близости, когда ты позволял мне все. Мне действительно не следовало возвращаться, но не для того, чтобы спасти себя, а чтобы защитить тебя. Я совершил ошибку, пойдя на поводу у слабости, так привыкнув быть счастливым. Ты был прав, отправив меня на эту миссию. Ты ошибся, последовав туда за мной. Слишком большая цена за мой эгоизм. Поэтому, все правильно.

Мне не зачем возвращаться в твою комнату. Твой сон давно уже спокоен и кошмары вряд ли вернутся. Ни одной моей вещи не осталось там, я тщательно следил за этим и, через пару дней, следы чужого присутствия бесследно исчезнут. Из твоей комнаты и из твоей памяти. И это правильно.

Это безопасно, это логично и отвечает интересам дела. Так будет лучше для нас обоих. Я скидываю грязную одежду и долго стою под струями раскаленной воды, старясь не то смыть, не то выжечь сомнения из-под самой кожи. Решение принято, и не только ты умеешь делать это решительно и невзирая на эмоции.

И только утром, проснувшись, я понимаю, что всю ночь обнимал подушку так, как уже привык обнимать тебя. И это не правильно.

                                                 Притяжение.

Тейн.

Он собран, тренировки проходят идеально, а миссии – без сучка и задоринки, как положено, как привычно. Прислонившись к двери тренировочного зала, я наблюдаю за показательным боем, который он проводит со своим учеником. Его движения плавные, но практически не уловимые для глаза, точные и всегда доходящие до цели. Противник, боец высокого класса, не выдерживает навязанного ритма и падает, опрокинутый на пол. Матов нет, с профессионалами бои проводятся без них, чтобы любая ошибка оплачивалась реальной стоимостью. В этом весь он, после таких уроков бойцы нередко ночуют в лазарете, зато потери снизились почти втрое. Я улавливаю некую аналогию. Но преподавать уроки мне уже неслыханная дерзость, тем более те, о которых я не просил. Куртка летит на скамью, и я выхожу на середину зала. Негромкие разговоры и обсуждение поединка мгновенно прекращаются, и все взгляды обращаются на меня. Кроме одного.

Не оборачиваясь, он осматривает выбитую руку своего партнера, что-то объясняет ему, видимо указывая на просчеты. Под моим взглядом парень заметно дергается и Хадор наконец обращает внимание на меня. Он невозмутим, спокойно ожидая распоряжений или комментариев, образец идеального подчиненного, ничем не напоминающий тот своевольный тайфун, который смел не так давно все выстроенные мной барьеры. Я готов убить его голыми руками и видимо это отражается на моем лице, потому что он усмехается и взглядом указывает на повязку на моей руке. Я потягиваюсь, показывая, что нисколько не скован в движениях, и он понимающе кивает, медленно приближаясь и принимая стойку. Вокруг нас стоит потрясенная тишина, не часто бойцам доводится увидеть такое зрелище.

В реальности бой профессионалов заканчивается быстро. Одна ошибка – и ей воспользуется противник, которому хватит одного удара, чтобы вывести тебя из строя, временно или окончательно. Но наша цель не искалечить и не убить. Поэтому…

Без предупреждения ты наносишь удар по коленной чашечке, но моей ноги уже нет там, куда ты метишь. Уклонение, подсечка, но ты легко уходишь от моей уловки. Едва успеваю блокировать ответный удар, и больная рука взрывается миллионом иголок. Это только придает сил и злости, я ускоряюсь, пытаясь достать тебя в прыжке, но ты быстрее на доли секунды. За спиной слышатся напряженные выдохи, но мы оба слишком сосредоточены друг на друге, чтобы обращать внимание на что либо еще. Захват, из которого я легко освобождаюсь, ведь это я научил тебя этому приему. А еще я учил тебя смотреть противнику в глаза, но сейчас ты избегаешь моего взгляда и совершаешь тем самым непростительную ошибку, которой я с удовольствием пользуюсь.

Удар об пол вышибает из тебя весь дух и тех мгновений, что ты приходишь в себя, мне хватает чтобы, придавив к полу собственным весом, наметить последний удар, разбивший бы тебе горло, если бы я довел его до конца. Твои глаза расширенны, мерно пульсирует голубая жилка на виске в такт моему собственному пульсу. Горячка боя медленно отпускает, и я ощущаю пьянящее тепло, исходящее от твоего тела. Привычно, жадно вбираю его всем своим существом, как наркоман, наконец доставший наркотик. Голова чуть кружится, и я наклоняюсь к тебе, забыв о том, где мы находимся, испытывая лишь одну, почти жизненно важную потребность коснуться твоих губ.

Удар в солнечное сплетение вышибает воздух из легких, и я скатываюсь на пол, болезненно ударяясь раненной рукой. Волшебство закончилось, он поднимается на ноги и вежливо благодарит за отличный спарринг. Снова собранный, голос ровный и даже дыхание не сбито. Ненавижу. Нас окружают бойцы, и Хадор отвечает на вопросы, разбирая удары и приемы, что-то показывая, увлеченно и азартно. Поднявшись, я покидаю зал, в спешке забыв брошенную куртку.

Хадор.

Я принимаю вызов, хоть прекрасно знаю, что это ошибка. Невозможно оставаться спокойным и безразличным, когда твои глаза прищурены и злы, а губы кривятся в насмешке. Я помню про твою рану и собираюсь сдерживать атаки и лишь обороняться, но не выдерживаю твоей издевательской улыбки и нападаю первым. Выучка берет свое, но стоит мне поймать твой взгляд, как сердце ухает куда-то вниз, а вслед за ним и я сам лечу на пол, пропустив удар. Сознание лишь на секунду мутнеет, но ты не теряешь времени зря и уже сидишь на мне верхом, прижимая к полу и хищно улыбаясь. Мне не удается восстановить дыхание и воздух с хрипом выходит из легких. Тело наливается нестерпимым жаром и это не имеет ничего общего с так позорно окончившейся дракой. Слишком близко, слишком горячо. Ледяная выдержка и решимость последних дней плавится под взглядом твоих внезапно потемневших глаз, когда ты медленно наклоняешься ко мне. Ты красив той удивительной, дикой красотой, которая завораживает и притягивает внимание, а сейчас, разгоряченный боем, ты просто прекрасен. Я чувствую, как эта магия захватывает меня и, прежде чем произошло непоправимое, изо всех сил бью тебя в живот, заставляя дурман рассеяться.

Главное, не смотреть на тебя. Спокойно встать на ноги, произнеся какую-то вежливую ерунду, только чтобы не молчать. Делать вид, что подробно объясняешь парням ошибки боя, показывать заинтересовавшую их технику, отвечать на вопросы, борясь с желанием повернуться и броситься за тобой, когда ты медленно поднявшись и смерив меня долгим, обжигающим взглядом, разворачиваешься и выходишь из зала. Слишком близко, слишком опасно, слишком заманчиво то, что я так стараюсь не видеть в твоих глазах. Потому что в это очень страшно поверить, даже мне, отвыкшему бояться чего либо.

Из зала я выхожу последним, долго не решаясь сдвинуться с места. Все тренировки давно закончены, но я еще долго сижу один, пытаясь собраться с мыслями и восстановить спокойствие. Подойдя к двери, я замечаю небрежно брошенную тобой форменную куртку, которую ты носишь сейчас, вместо той, испорченной. Ты надел ее недавно, но она уже пропиталась тобой, твоим запахом, который я вдыхаю, как наркотик. Эта неделя игнорирования вытянула много сил, подспудно я ждал, что ты вызовешь меня к себе, потребуешь объяснений, но ты молчал, лишь регулярно посещая тренировки и инструктажи, молчаливой статуей подпирая дверь. А потом уходил, так же молча. И мне казалось, что я смогу справиться с этим, смогу забыть и жить так, как раньше. До сегодняшнего дня, который откинул меня назад, сломав с таким трудом выращенное равнодушие.