Текст книги "Школа в Пекине (СИ)"

Автор книги: RedQueenRuns

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

“Когда у Кун-цзы под дверью две пары туфель, – подумал Юньлун, – это значит, что он где-то по рассеянности надел две пары – свои и чужие”.

Юньлун закусил губу. Отношения с Учителем у него в последнее время были напряженными. Поскольку ему нужно было почаще наблюдать манеры Кун-цзы для пьесы, где в исполняемой им роли назревала мощная пародия на Учителя, он, бывало, крался за ним тихой сапой. Кун-цзы обыкновенно в таких случаях замечал его и отправлял на отработку.

Однажды, когда Юньлун принес Кун-цзы заданный им трактат по истории Китая, тот скептически оглядел его вместе с трактатом, даже обошел кругом и сказал:

– Что вы мне голову морочите? Из-за ерунды отлыниваете от дела, которое вообще-то могло бы, при известном прилежании, и обессмертить!..

Кого или что оно могло бы обессмертить, Кун-цзы не сказал. Юньлун открыл было рот, чтобы пообещать впредь уделять истории больше времени, но Кун-цзы продолжал:

– Вот вы тут пишете трактаты всякие… а репетицию-то пьесы вчера и пропустили! Ну, куда это годится?..

– У Кун-цзы семь пятниц на неделе, – жаловался Юньлун Аянге, – а на этой неделе и вовсе было восемь!

***

Дело шло к экзаменам, и по школе распространялась обычная предэкзаменационная суета. Первому курсу задано было написать астрономический трактат в стихах. Стихи проверял Вэньчан, а астрономию – Тай-суй. Семикурсники, двигавшие во дворе отвал в рамках семинара по археологии, наткнулись в одном из слоев на очки Кун-цзы. Учитель подошел, протер свои очки и удовлетворенно насадил их на нос, Шэнь-нун проставил всем практику по археологии и велел все закапывать. Седьмой курс долго еще после этого спорил, ко времени какого императора принадлежал слой, в котором нашлись очки. Словом, у всех хватало дел к тому времени, когда пришло распоряжение о закрытии школы.

Кун-цзы в некотором недоумении рассматривал официальную бумагу, вертел ее так и сяк, но, как ни крути, получалось, что от него требовали школу закрыть.

Вскоре после появления этой недвусмысленной бумаги к Кун-цзы наведался городской советник. Он, испытывая крайнюю неловкость, намекнул Учителю, что, хотя сам-то он всей душой на их стороне, но как официальное лицо он просто вынужден задать вопрос: когда они освободят здание? Сам бы он ни в коем случае не спешил выселять их из этого здания, но дело в том, что его как главу городского совета торопят с ответом на очень сложный, скользкий и в какой-то мере даже чешуйчатый вопрос: что именно он намерен устроить в этом здании? Кун-цзы понимал беспокойство советника, но ему было не до городских проблем. Одно он знал твердо: нельзя ничего говорить студентам, особенно младшим. Видимо, именно поэтому он собрал первый курс и довольно громко поведал им о происходящем.

– Но… ведь вы говорили… – растерялись девочки.

– А кто думает, что учителю надо лизать ботинки и все, что он сказал, считать святой непреложной истиной, тот сильно ошибается, – с досадой проговорил Кун-цзы. – Это вообще ущербная очень позиция, – пояснил он. – Так вот, я к чему веду: вы готовы со своим спектаклем?

– Да, – твердо ответил Юньлун.

– Чудно. Где вы собирались этот спектакль играть?

– Ну… там же, где репетировали, на школьной сцене.

– Черта лысого вы будете играть его на школьной сцене! Вы сыграете его под открытым небом, в городе, прямо на главной площади города!..

– Но… там нет занавеса! – ляпнул Юньлун первое, что ему пришло в голову.

– Будет, – потирая лоб, ответил Кун-цзы.

– Но почему?..

– Потому что это наш последний шанс сказать вслух все то, что мы хотим сказать людям! – резюмировал Кун-цзы. – Потому что если мы уйдем, то мы уйдем с треском!..

***

Совершенно случайно получилось, что пьесы первого курса вобрали в себя именно то, что следовало успеть сказать всему миру, пока еще школа существует. Взвалив эту ответственность на плечи первокурсников, Кун-цзы радостно оживился, и все, кто только попался ему под горячую руку, уже были засажены им шить занавес.

Накануне генеральной репетиции все, кто участвовал в пьесе, получили из рук Бянь Цао снотворный отвар, – чтобы хоть как-то проспать ночь, а не вскакивать и не мчаться босиком в одних рубашках друг к другу с криками: “Смотри, в той сцене лучше сделать так!!!”

Наконец наступил назначенный день. Казалось, все население города сошлось на главную площадь, где обещали театр. Юньлун играл старого императора, сильно намекая манерой игры на Кун-цзы, копируя и походку, и все ухватки. Весь город млел от счастья, потому что Кун-цзы так же хорошо знали в городе, как и в школе. Но почему-то после первой минуты пребывания императора в изгнании всем становилось до слез жалко упрямого вздорного старикашку. Было что-то пронзительное в том, как он поднимал из пыли монетку и огорчался, видя на ней иероглифы собственного имени – монеты такой чеканки были выведены из обращения. Все его несусветные глупости начинали казаться безобидными чудачествами, его изгнание – страшной несправедливостью и большим личным несчастьем каждого. На лице Юньлуна появлялось такое выражение, что начинали рыдать все, от мала до велика.

По окончании пьесы все стерли грим и вышли на поклон, и Юньлун, в своем обычном виде, откинул со лба волосы и сказал:

– Мы благодарим за эти пьесы студентов, которые учились в нашей школе в XVII веке и оставили нам их в наследство. В то время они не могли поставить их по причине нездоровой политической обстановки. Сегодня же мы вольны разыгрывать любые пьесы и говорить все, что считаем нужным, уж в этом-то все мы свободны, и школу нашу закрывают вовсе не за это.

И Юньлун отходил назад так, как будто делал шаг в небо.

***

– Ну, в целом я доволен постановкой. Хотя, конечно бы, туда побольше перцу!.. – сказал Кун-цзы и стушевался.

– А может, соли? – спросили все. – Или чеснока?

– Ну ладно, ладно, – примирительно сказал Кун-цзы. – Держались молодцом. А что это за мерзкий старикашка служил вам образцом, дитя мое?

– Ну, это вроде как… один знакомый, – уклончиво ответил Юньлун.

– Дитя мое! Вам от таких знакомств держаться надо бы как можно дальше, – наставительно сказал Учитель.

***

Когда Юньлун в полной мере осознал происходящее, он, охваченный чувством творящейся несправедливости, сделал то, чего никогда бы не сделал в здравом уме и твердой памяти, в отглаженной рубашке и в брюках со стрелками: он прибежал к кабинету Кун-цзы в башне Парадоксов и замолотил кулаками в дверь. Дверь медленно приоткрылась.

– Ну, – послышался голос Кун-цзы.

– Я не хочу, чтобы нашу школу закрыли! – выпалил Юньлун. – Может быть, можно что-то сделать? Может быть, я могу?.. Нельзя же сидеть сложа руки! Я, лично я хочу учиться! И, кстати, я хотел бы учиться у вас. Вот, – выболтал он неожиданно свою самую заветную тайну, осекся, оробел и сел – как выяснилось, на старшую и самую большую из расписных черепах. Та слегка присела на четырех лапах.

– Слезьте с черепахи, – велел Кун-цзы. – Ну, учиться у меня – это естественное желание каждого… – начал он в нос.

– Нет. Я хочу так… как Аянга.

– Что Аянга?.. – ворчливо переспросил Кун-цзы, явно собираясь развернуть всю панораму неуспеваемости Аянги по некоторым предметам.

– Как Аянга у Бянь Цао, – быстро сказал Юньлун.

Кун-цзы фыркнул.

– Аянга каждый понедельник сидит у ног Бянь Цао, смотрит ему в рот и строчит в тетради. Вы хотите того же самого?

– Ну, нет… – замялся Юньлун, невольно представив себе, как он сутками строчит в тетради полную белиберду. – Но я хочу пойти к вам в ученики… только к вам… и быть у вас в обучении.

– Вы и так уже у меня в обучении, – рявкнул Кун-цзы. – Причем давно! И надоели мне хуже горькой редьки!

– Но я говорю об индивидуальном ученичестве! – в отчаянии воскликнул Юньлун.

– Да вы в индивидуальном ученичестве уже у меня давно! – завопил Кун-цзы. И, немного смилостивившись, объяснил: – Примерно с начала осени. Да, примерно с сентября я глаз на вас положил. С тех пор вот пасу. Где ваша голова, если вы до сих пор этого не заметили?

– А я думал, вы просто меня ненавидите, – чистосердечно сказал Юньлун. – То есть… недолюбливаете, – поправился он. – Да, но школу-то должны закрыть! – вспомнил он с ужасом, так как это полностью разрушало только что обретенное им счастье. – Ведь делать же нужно что-нибудь!..

– Вы… вот что, – взвешивая слова, сказал Кун-цзы. – Отправляйтесь-ка и садитесь зубрить уроки.

– Какие уроки?

– Да неважно какие. Небось хвостов полно по всем предметам! Тут такие умы размышляют над этой проблемой – не вам чета! Ваше дело – тихо сидеть, заучивать, что велено! Будет тут какая-то мелюзга вертеться под ногами и мне указывать!..

…Самая большая черепаха была также еще и самой расписной. Она давно уже подталкивала Юньлуна к двери. Наконец он внял намеку и убрался. Кун-цзы долго еще бушевал за дверью.

***

Небрежно одетый и встрепанный Янь-ван в расстроенных чувствах зашел утром к Кун-цзы.

– Представляете, мне ночью ясно привиделся выход из создавшегося положения! Я вдруг понял во всех деталях, как сделать, чтобы школу не закрывали. И это оказалось совсем просто, так просто, что и вообразить нельзя.

– Без членовредительства? – быстро спросил Кун-цзы.

– Ах, ну конечно же, без!..

– Без привлечения других измерений, времен, подземных вод?

– Помилуйте, Кун-цзы, это был способ, который был совершенно под силу даже некоторым нашим ученикам!.. Он занимал каких-нибудь три минуты!.. Но… вы меня сейчас убьете, коллега.

– Ну? – выжидательно спросил Кун-цзы.

– Я напрочь забыл, что это было!.. – повинился Янь-ван.

– Ну конечно же! – воскликнул Кун-цзы в восторге и бросился обнимать растерявшегося Янь-вана. – Забвение!.. Как же я раньше не подумал! Обычный акт забвения!.. Коллега, приступайте. Это по вашей части.

Янь-ван при этих словах переменился прямо на глазах.

– Так, а где здесь какие стороны света? – спросил он тоном профессионала, которому не обеспечили условий для работы.

– Э-э-э… Ну, как где? Вон там запад, – неопределенно махнул рукой Кун-цзы.

– При чем тут запад? – возразил Янь-ван. – Мне нужен восток.

– Ну, это уж я не знаю, – сказал Кун-цзы.

Общими усилиями они разыскали Тай-суя, и тот определил им все с точностью до градуса. И тут Янь-ван, собравшись с мыслями, сделал несколько пассов руками. После этого в городском совете совершенно забыли о том, что им нужно что-то решать со школой.

На стене школы, выходящей на рынок, в ряду мемориальных табличек разной степени древности, сообщавших, что и в каком году было даровано школе таким-то императором, появилась новехонькая табличка – с красивой надписью абсолютно нечитаемыми иероглифами. Она гласила, что Министерская комиссия, побывав в этом году в школе, приняла единодушное решение… тут глаза уставали от иероглифов, однако всякому было очевидно, что школу решено было, понятное дело, наградить, объявить ей благодарность и так далее.

На самом деле, если преодолеть сложности шрифта и вчитаться в надпись, выяснялось, что школа решением инспектирующих комиссий от такого-то числа должна быть закрыта. Но, поскольку никто не в состоянии был прочесть больше двух строк, все с уважением кивали и говорили: “Да, такое солидное учебное заведение!.. Вот бы и нашего туда отдать…”. А поскольку новая табличка висела в ряду других позеленевших, запавших глубоко в стену бронзовых и медных табличек и даже вскоре уже ничем не отличалась от них, то напрашивалось подозрение, что все древние таблички тоже на самом деле примерно такого же содержания, просто никто никогда в них не вчитывался.

***

На последнем занятии в начале июня, когда Аянга притащился к Бянь Цао на самый верх башни, изнемогая от жары, учитель встретил его на пороге своего кабинета и сказал:

– Пойдемте. Возьмите из кабинета сыворотки, шприцы, вакцины, берите все свои инструменты и спускайтесь за мной.

Аянга, недоумевая, последовал за Бянь Цао снова вниз, стараясь не наступать на его мантию, которая мела по ступеням. Учитель привел его на конюшню, и Аянга чуть не ахнул от радости: в загончике рядом с тем, где жил пони Кун-цзы, топталась овца. Это была самая настоящая овца с Гебридских островов – белая с черной мордой. Бянь Цао обернулся к Аянге и сказал:

– Располагайтесь.

Аянга поставил на пол и раскрыл свою медицинскую сумку.

– Вот вам овца. Она совершенно здорова. Заразите ее одной из трех тяжелых болезней, которые мы с вами успели изучить, и вылечите в порядке заключительного годового экзамена. Приступайте. Я вернусь через три часа и проверю, в какой стадии заболевание.

И Бянь Цао повернулся уходить. Овца заблеяла.

– Жарко тут, – сказала она простодушно. Она не поняла слов Бянь Цао.

Аянга глубоко вдохнул и удержал учителя за рукав. Когда он взглянул Бянь Цао в лицо, у него вяло мелькнула в голове мысль “тут мне и конец пришел”. Но, не выпуская рукава учителя и забыв прибавить обращение “учитель”, он сказал:

– Я не могу заразить здоровое животное для того, чтобы сдать экзамен. Это ничтожная цель.

– А для чего вы могли бы это сделать? – спросил Бянь Цао.

У Аянги мелькнуло что-то вроде “ради обусловленного жесткой необходимостью научного эксперимента, который нельзя провести иным способом”, но в это время овца тряхнула ушами и еще что-то проблеяла, Аянга случайно представил себе ее ягненком и ответил:

– Ни для чего.

– Ради обусловленного жесткой необходимостью научного эксперимента, который нельзя провести иным способом, – сухо скорректировал его Бянь Цао. – Идите. Шестьсот восемьдесят девять.

Это был высший балл.

***

Обдумав хорошенько все происшедшее за последний учебный год, Кун-цзы поднялся на башню Парадоксов, оглядел окрестности и неожиданно выдал:

– И зачем мне тащить этот груз?

Ведь меня здесь и в грош не ставят!

Что я школой все время занят?..

Вот возьму-ка я и женюсь!

– Женитесь, женитесь, дорогой учитель, – беспечно отозвался Юньлун.

– Что-то мне не нравится ваш тон, – буркнул Кун-цзы. – Вы на что-то намекаете?

– Да нет, – заверил его Юньлун. А вдруг ваша жена захочет почистить вашу старую шляпу?

– Как… почистить? – оторопел Кун-цзы.

– Обыкновенно. Платяной щеткой.

– Ну и что ж такого? Ну и пускай себе почис… э-э-э… нет. Это уж… нет. Вот вы всегда, Юньлун, рисуете такие какие-то ситуации… крайние, – досадливо поморщился Кун-цзы и стал быстро спускаться с башни. На третьей ступеньке сверху он обернулся и крикнул: – Будет еще всякий молокосос меня учить!

На шестой ступеньке он опять обернулся и спросил:

– А что, вы думаете, она действительно эдак вот может? Взять и..?

Юньлун решил, что больше препираться с Кун-цзы он не будет, отвернулся и окинул взглядом школьные башни, городские крыши и поспешно утекавшую вдаль реку Хайхэ.