Текст книги "Школа в Пекине (СИ)"

Автор книги: RedQueenRuns

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Дорогой брат мой, – прижимая руку к сердцу, убедительно говорил Сюаньцзан. – Да разве посмею я сесть в вашем присутствии!..

– Драгоценный друг мой, – возражал Кун-цзы, – мне делается неловко при одной мысли о том, что взгляд такого человека, как вы, мог задержаться на моей ничтожной персоне!..

Когда все уже выскребали остатки со дна горшочков для супа, Сюаньцзан говорил:

– Только подчиняясь вашему желанию и чтобы не обидеть вас, дорогой брат, я сяду, но позвольте уж мне, человеку скромному и невежественному, занять подобающее мне место – вон там, в углу, неподалеку от вашей достопочтенной половой тряпки.

Когда все уже доедали утку, Сюаньцзан, земно кланяясь, говорил:

– Хорошо, я сяду поближе к вам, досточтимый брат мой, но только ваша настойчивость заставляет меня преодолеть робость в присутствии такого светоча добродетели, который среди ученых мужей подобен, так сказать, горе Тайшань.

– Ну уж вы и скажете – Тайшань! – польщенно отвечал Кун-цзы, и на лице его отражалось явное удовольствие. – Если бы не счастье видеть вас, которое отняло у меня последние остатки разума, разве осмелился бы я предлагать вам сесть поблизости от меня, в то время как вам по праву подобает место у трона самого Небесного Владыки!

К тому времени, когда Кун-цзы и Сюаньцзан наконец договорились о том, кто где сядет, студенты и учителя в основном уже разошлись. И только Аянга и Юньлун, ошеломленные пластикой движений Сюаньцзана, как завороженные, не мог оторвать взгляда от происходящего.

– Если вы сей же час не сядете, драгоценный друг мой, я за себя не ручаюсь, – сказал, наконец, Кун-цзы. Эта реплика и завершила церемонию.

***

В распоряжение Сюаньцзана была отдана башня Сновидений, которую он переименовал в башню Западных Облаков и каждый вечер посиживал у ее порога, то играя на цине, то прикладываясь к вину, которое он наливал из чайника с двумя носиками, извлеченного им из рукава. Те, кому удавалось побывать в рукавах Сюаньцзана, говорили, что там скрыт целый мир, что там видели дворцы со многими комнатами и сады с беседками. Нередко учитель разыгрывал сам с собой партию в облавные шашки. Однажды учитель Янь-ван увидел, как Сюаньцзан выкладывает шашку за шашкой, заинтересовался правилами этой игры, и вскоре их можно было видеть в сумерках сидящими друг напротив друга за доской девятнадцать на девятнадцать клеток. Они напоминали духов Южного и Северного Ковша, столь прекрасно описанных историком Гань Бао.

– Вы знаете, в чем отличие поэзии Семерых мудрецов бамбуковой рощи от поэзии Ли Бо и его современников? – говорил Сюаньцзан.

– Да? – медлительно отзывался Янь-ван, склонившись над доской.

– Ли Бо – настоящий классик. Вот вам пример. Можно себе представить, что Ли Бо почему-либо вдруг поставили где-нибудь памятник. Это странно, согласен, но это можно себе представить. А вот если попытаться поставить памятник кому-нибудь из Семерых мудрецов бамбуковой рощи, этот памятник непременно или сделает неприличный жест и убежит, или еще как нибудь себя проявит, – к примеру, растает в воздухе.

– Да, понимаю, – говорил Янь-ван. – В поэзии со временем все вырождается в классику.

***

Отправляясь в очередной раз на битву при Буйр-Нууре, Юньлун шел по коридору в костюме эпохи, волоча за собой меч и, театрально размахивая свободной рукой, вопрошал:

– Ну почему, почему я каждый день должен сражаться в этой битве? Ведь я еще так молод! Я мог бы запускать воздушных змеев, провожать корабли, кидаться каштанами, рисовать на асфальте и дразнить прохожих солнечными зайчиками! Но вместо всего этого я почему-то целыми днями сражаюсь при Буйр-Нууре! О, как несправедлива ко мне судьба!..

Из битвы при Буйр-Нууре Юньлун выносил в основном древние грубоватые анекдоты и тоскливые песни про любовь к родине, которые пели у костра монголы, и любил в последнее время развеивать ими серьезность Аянги. Аянга, сдавший Кун-цзы этот зачет с первого раза, подозревал, что Юньлун таскается по семь раз на пересдачу потому, что любит ощущать себя в гуще событий. Как-то плохо верилось, что Юньлун, с его хорошо подвешенным языком, не может сдать этот пустяковый зачет.

– Далун, ну хочешь, я тебе помогу? Там же надо просто описать диспозицию, назвать исторических лиц, перечислить как можно больше бытовых деталей и правильно интерпретировать виденный тобой эпизод сражения! И все!

– Я знаю, знаю, знаю, – говорил Юньлун. – Где мои башмаки – те, что получше?

Кун-цзы же не только понял, в чем тут дело, но и явился в очередной четверг перед Юньлуном и отчетливо сказал:

– А этот молодой человек сегодня вместо Буйр-Нуура для разнообразия отправится на гору Сарху. Немедленно.

– Прямо в этой одежде? – уточнил ошеломленный Юньлун.

– Что? Да, прямо в этой. Узнаете, почем фунт лиха.

…Юньлун был немало благодарен Учителю, когда тот вернул его обратно. Со слабой улыбкой он оперся о стол Кун-цзы, зажимая царапину на боку, в том месте, где ему чиркнули ножом по ребрам.

– У вас такое лицо, милейший, как будто вы жестоко страдаете, – сказал тот Юньлуну.

Сочтя, что неэстетичное кровавое пятно на его рубашке не стоит того, чтобы привлекать к нему внимание Учителя, Юньлун кратко отвечал:

– Зуб режется. Мудрости.

– Вы, я надеюсь, не рассчитываете на снисхождение? – Кун-цзы побарабанил пальцами по столу. – И прекрасно. Идемте за мной.

Юньлун молча последовал за Кун-цзы вниз, в библиотеку. Учитель деловито провел его между высокими шкафами в дальнем конце читального зала к темному проходу, до которого Юньлуну никогда раньше не случалось добираться.

– Здесь начинается путь в депозитарий, – пояснил Кун-цзы. – Свитки, хранящиеся в этом отделе, заказывают очень редко. И в этой связи, если я не ошибаюсь, вход в депозитарий обыкновенно бывает затянут паутиной. То есть, я полагаю, наиболее естественно будет восстановить на этом месте традиционную паутину в рамках реконструкции первоначального облика старинного зала. Вот вам материал.

И Кун-цзы достал из рукава ханьфу деревянную катушку с мотком паутины.

– Он давно хранится у меня, но до сих пор как-то не было человека, который бы этим занялся. Теперь такой человек есть. Лунлун, дитя мое. Вы соткете на этом месте паутину. Отсюда и… досюда. По всем правилам, – и он сунул ему моток тончайшей нити.

Юньлун стоял, утратив дар речи.

– Да. Это вам не языком плести, – назидательно сказал Кун-цзы и ушел.

***

С того дня все свободное время Юньлуна было посвящено паутине. Паутина от него требовалась огромная, от пола до потолка, а он поначалу даже не знал, как приняться за дело: нити липли к рукам, уже натянутые нити колебал сквозняк и они запутывались у самого же Юньлуна в волосах. Но тут ему помог Аянга, который, в отличие от него, прочитал раздел по языку арахнидов из какого-то старого учебника и побеседовал с почтенным пауком – владельцем прекрасной сети над портиком одного из входов в Южную башню, – расспрашивая его о тонкостях ремесла и технологии плетения. Почтительность Аянги и его неподдельный интерес к предмету польстили старому мастеру, и он без возражений потратил несколько послеобеденных часов, разъясняя Аянге все сложности, связанные с традиционным ткачеством. Потирая передние лапы, он объяснял, как крепятся нити основы, как защитить изделие от дождя, какие виды паутины вышли из моды еще во времена его прадедушки, а какие выдают полное отсутствие вкуса, и открыл Аянге столько секретов, что тому стало неловко, что он не прихватил с собой какого-нибудь угощения для старика. Ночью Аянга занялся образованием Юньлуна.

– Я в бешенстве, а ты объясняешь мне, как натягивать нити основы, – говорил сквозь зубы Юньлун.

– Постой, постой, послушай, Далун, – убеждал его Аянга, чертя схематичную паутину на подручном листке. – Вот тут тебе только придется немножко повиснуть вниз головой, а дальше смотри…

– Если даже я все это сделаю, этим не похвастаешь, – простонал Юньлун. – Сам подумай: ну, висит паутина. Ну и что? Кого этим поразишь?

– Но это же непростая – это очень большая паутина, Далун! – серьезно возразил Аянга. – Послушай, Далун, за что все-таки тебя отрядили плести паутину? – спросил он по некотором молчании и деликатно прибавил: – Не хочешь – не отвечай.

– Да нет, что уж теперь. Я отвечу, – сказал Юньлун, слегка краснея. – Я заваливал зачет, чтобы побольше узнать о Монголии. Хотел сделать тебе приятное.

– Дурак ты! – с сердцах ответил на это Аянга и крепко его обнял. – Не делай так больше, ладно?

– Ладно, – согласился Юньлун и растекся в его руках довольным котом.

Однако на другое утро Юньлун уже висел под аркой в читальном зале, стиснув зубы и решительно мечтая поразить Кун-цзы тем, что он в конечном счете изготовит. Изощренность наказания даже навевала на него некоторое спокойствие. Все воскресенье он провел, снуя туда сюда между полом и потолком, и вечернее солнце позолотило первые нити основы, протянутые, как струны, от потолка до порога, откуда начинался коридор, ведущий в депозитарий.

***

Юньлун примостился под потолком читального зала и тихо плел паутину; иногда он вздыхал, иногда у него вырывались ругательства, но он не прекращал своего древнего занятия ни на миг. Внизу, под ним, за одним из библиотечных столов, расположился Сюаньцзан с учениками. Он разбирал с ними толкования китайских пословиц чэнъюй.

– “Вы не туда едете, господин. Княжество Чу на юге; почему же вы направляетесь на север?” – доносилось снизу.

– “Не имеет значения, – отвечал человек в повозке. – Вы же видите, моя лошадь бежит очень быстро”. “Ваша лошадь, без сомнения, очень хороша, однако дорога, по которой вы едете, неправильна”.

В этом месте Юньлун перевернулся вниз головой и стал вплетать седьмую поперечную нить в нити основы.

– “Не стоит беспокоиться, – заверил старца человек в повозке. – Взгляните, моя повозка совершенно новая, она сделана в прошлом месяце”. “Ваша повозка и впрямь очень новая, однако дорога, по которой вы едете, ведет вовсе не в княжество Чу”.

– “Почтенный старец, – сказал человек в повозке. – Вы еще не знаете, что у меня в этом сундуке очень много денег, и долгого пути я не боюсь”. “Ваше богатство и впрямь велико, – сказал старец, – однако дорога, по которой вы едете, неправильна. Послушайте, вы бы лучше поворачивали и поезжали назад”.

– “Но я еду так уже десять дней! – воскликнул очень нерадостно человек в повозке. – Как, почему вы велите мне вдруг ехать назад? Посмотрите только на моего возницу: как хорошо он правит лошадью! Не беспокойтесь ни о чем, прощайте!” Тут он велел вознице ехать вперед, и лошадь побежала еще быстрее.

– Неплохо, – кивнул Сюаньцзан.

Юньлун спустился со стремянки, зашел за паутину, сел по другую ее сторону, прислонился к стене и оставался в таком положении некоторое время. Пробегавший мимо библиотеки Аянга протянул ему сквозь просвет в паутине пирожок со сливой.

– Осторожнее, Гацзы, – попросил Юньлун. – Паутина.

Ученики Сюаньцзана продолжали разбирать древние истории гуши. Их голоса старательно звенели под сводами пустующего в эту позднюю пору читального зала.

***

– Когда Си Чжи учился каллиграфии, он каждый день споласкивал свою кисточку в озере возле дома. Это озеро находится в местности Чжунчжоу, и по сей день в нем чернильная вода, – сообщил Юньлун Аянге, входя в комнату и небрежно роняя на пол у постели свою связку книг.

– Вот как? – заинтересовался Аянга.

– Когда студент Го готовился к экзаменам, – добавил Юньлун, – он, чтобы ночью не заснуть, привязывал себя за волосы к потолочной балке, и чуть только его голова начинала клониться вниз, как волосы натягивались, и боль не давала ему уснуть.

– Ты на что намекаешь? – обеспокоился Аянга.

– Студент Лу Юнь был так беден, что у него не было денег на масляную лампу. Летом он ловил светлячков в банку и занимался при свете светлячков, зимой же он однажды сел на пороге хижины и до утра читал иероглифы при сиянии снега.

– Далун, ты что? – озабоченно спросил Аянга.

– Ван Аньши из Наньцзина, который впоследствии стал великим человеком, в молодости занимался так: садясь ночью за книги, он всегда брал в левую руку шило, и чуть только его начинало клонить ко сну, мигом втыкал это шило себе в бедро, – призрачным голосом добавил Юньлун, упал на свою постель и уснул. Аянга всмотрелся в его лицо, пожал плечами, накрыл его одеялом и тихо сделал за него домашнее задание по литературе и драконоведению.

***

Юньлун отряхнул руки и, улыбаясь, присел на табурет перед паутиной, любуясь своим творением, достойным висеть рядом с любыми произведениями искусства. Пока он раздумывал, кого первого позвать посмотреть на законченную работу – Кун-цзы или Аянгу, – и представлял себе, какие у них будут глаза, появилась маленькая служанка с огромной шваброй и, ворча: “Безобразие! Развели грязь, паутины вон понаросло”, – одним движением смела паутину Юньлуна и проследовала дальше.

Юньлун некоторое время стоял, не в силах оторвать взгляда от того места, где только что была его паутина, в неописуемом потрясении. Потом сел и схватился за голову. Некоторое время он раскачивался из стороны в сторону, еще не веря тому, что произошло. Через десять минут он с совершенно сухими и блестящими глазами поднялся на ноги. На лице его отражалась смутная решимость. Он вновь подхватил веретенце с остатком паутины, и еще через десять минут в солнечном луче переливалась новая нить, протянутая между полом и потолком. И только после этого у него за спиной бесшумно возник Кун-цзы.

– Что здесь такое? – строго спросил он.

– Я плету паутину, – измученно отвечал Юньлун.

– Это еще зачем? Вы не перегрелись, милейший? – подозрительно присмотрелся к нему Кун-цзы.

– Здесь должна быть паутина, – сообщил Юньлун механически.

– Никакой паутины здесь быть не должно, – уверенно сказал Учитель. – Еще не хватало. И так в министерстве говорят об антисанитарном состоянии вверенного мне заведения.

И, шурша ханьфу, Кун-цзы направился к выходу из библиотеки. Юньлун глядел ему вслед с разинутым ртом.

***

…Аянга обернулся на скрип двери. Он сидел за столом у окна и учил урок.

– Далун, слушай, – сказал он и зачитал вслух: – “Сова никогда не отклоняется от своего курса, даже если ей надо обогнуть препятствие”.

– Что же она, так в дерево и врезается? – слабо заинтересовался Юньлун.

– Да нет, не может быть, чтобы сова так летала, – сказал Аянга. – Надо бы узнать поточнее, как ты думаешь?..

– Гадзы, я закончил паутину, и ее никто – никто не видел! Ни один человек!!! – не выдержал Юньлун.

Аянга ахнул, расспросил обо всем и неуклюже попытался утешить его, прижимая к себе, но Юньлун с такой скорбью повторял: “За что Кун-цзы так ненавидит меня?” – что Аянга почувствовал, что его ум темен, словарный запас беден, а сердце недостаточно чутко, чтобы помочь этому горю. Он поскреб в затылке и сходил за Вэньчаном. Тот с удовольствием пришел, присел на край кровати, произнес сильную и прочувствованную речь, потом плюнул, выругал Кун-цзы старым маразматиком и хлопнул дверью. Тогда Аянга сходил к Бянь Цао. Бянь Цао заварил какие-то травы, но Юньлун не мог выпить ни глотка, – его горло сводили спазмы. Тогда Аянга позвал Тай-суя. Тай-суй пришел, хмыкнул, сел верхом на стул и очень живо рассказал несколько древних анекдотов о том, кто, где, кого, когда, какими способами и чему учил. Юньлун не шевельнулся. Тогда Аянга привел Нюйву, объяснив ей все по дороге, и Нюйва совершенно бескорыстно заверила Юньлуна, что в глазах всех женщин Китая он одинаково изумителен, независимо от того, может ли он похвастать огромной паутиной собственного изготовления или нет. Юньлун не поднял головы.

Поздно вечером с башни Парадоксов, путаясь в ночном одеянии, спустился никем не званый Кун-цзы. В полной темноте он нашел дверь в их комнату, бесцеремонно потряс Юньлуна за плечо и сказал: “Когда я был в вашем возрасте, Лунлун, я тоже вот так вот… не знал, чем бы мне заняться”. Слезы Юньлуна мгновенно высохли, он сел на постели и, увидев, что перед ним и вправду Кун-цзы, измученно улыбнулся. “Вижу, что вы изнываете от безделья, – продолжил Учитель, – но это поправимо. Я принял решение бросить ваш курс на Куньлунь, там как раз персики поспели”.

Юньлун, не отрывая глаз от учителя, постепенно пришел в восторг.

– Да, там, на Куньлуне, будет довольно… гм… свежо, – сурово добавил Кун-цзы. – Так что возьмите, пожалуй, мой шарф.

Он сунул Юньлуну вязаный шерстяной шарф не очень модного фасона и удалился. Юньлун влюбленно посмотрел на закрывшуюся за ним дверь.

***

Перед отправкой на Куньлунь Учитель собрал первый курс во дворе и очень строгим голосом, изредка теряя нить, произнес речь:

– На Куньлуне вы будете желанными гостями. Жители Куньлуня традиционно находятся в большой дружбе с нашей школой, и отношение к нашим студентам там особенное. Каждый год нам предоставляют там для жилья памятник архитектуры третьего тысячелетия до нашей эры, так что не вздумайте ничего рисовать на стенах, жечь костры на полу и прочее. Потом это… не ешьте немытые груши, не то вас поглотит это самое… забыл, как называется… небытие. Кто поест груш на Куньлуне немытых, тот никогда уже не возвратится к прежней жизни. Держитесь поближе к учителю Тай-сую, тогда с вами ничего не случится. Тай-суй, если с вами что-нибудь случится, сразу дайте мне знать. Немытые персики тоже не ешьте. А собирайте в мешок. Я с вами, к сожалению, не еду. Но большой мешок-то я вам с собой дам.

…Из учителей на Куньлунь отправился только Тай-суй.

Запах фруктов чувствовался еще издалека.

Под покрикивания и морские команды учителя джонка причалила к берегу. Учитель спрыгнул на берег, снял с борта всех девочек, отнес их на сухое место, предоставив мальчикам перебираться самим, и наконец, когда все очутились на суше, сказал:

– Юньлун, сбегайте, пожалуйста, за водой, вот вам кувшины. Быстро – туда и обратно, в деревню вон за тем холмом.

Юньлун, нагруженный кувшинами, отправился по белой пыльной дороге, перевалил через гребень холма и спустился в долину, где в тени огромных деревьев стояло несколько домов, сложенных из разноцветных плоских камней. От очагов поднимался дымок, пахло лепешками. Местные жители оказались очень красивыми, много выше известных Юньлуну людей, но только какими-то оборванными, одетыми очень затрапезно, по-деревенски. Сначала Юньлун несколько растерялся оттого, что он едва доставал здесь до плеча не только мужчинам, но и женщинам, хотя сам роста был немаленького, но вскоре, собрав все свое обаяние, он радостно обратился ко всем сразу:

– Я ученик школы Конфуция в Пекине, мы приплыли помочь вам с урожаем. Мы только что пристали к берегу – вон за тем холмом.

Не успели эти слова слететь с его губ, как всю деревню охватило бурное веселье. Начался шумный праздник, все вытаскивали и расставляли прямо на улице столы, несли вино, фрукты. Юньлуну насовали в руки слив, жареного мяса, каких-то незнакомых ему ягод, дети простодушно принесли ему воздушного змея и показали, как его запускать, потом вообще началось большое веселье, и его затащили в хоровод. Песням и пляскам не было конца. На середину деревни высыпали все, кто мог ходить; составился хор. Необычайной красоты мелодии полились над деревней. Наконец Юньлун, устав веселиться, присел в сторонке и крепко потер лоб. Как только наступило какое-то затишье в общем шуме и гаме, он сказал:

– Подумать только! А мне вначале ваш остров показался таким безлюдным, – думаю, здесь же совсем нет народа!..

При этих словах вся деревня внезапно впала в траур. Траурные флаги появились на домах, лица сделались печальны. Составилась какая-то процессия сродни похоронной, которая медленно двинулась обходить деревню по периметру. Повсюду оказались рассыпаны хрупкие белые цветы, стебли которых ломались и словно бы стонали под ногами. Шепотки и вздохи заполнили все. Ошарашенный Юньлун вглядывался во все лица, но печаль была неистребима.

– Вы меня извините, – потерянно промямлил Юньлун. – Но мне пора к своим, уже скоро спать ложиться, а они там все без воды…

“Спать, спать”, – зашелестело все кругом, и какой-то сонный настрой охватил всех. Все головы начали клониться, глаза слипаться, а руки складываться лодочкой и подкладываться под щеку. Многие заснули прямо где стояли.

“Кажется, они не воспринимают никаких иносказаний. Все за чистую монету”, – подумал Юньлун и поспешно спросил:

– Скажите, пожалуйста, где здесь вода?

– Вода? Да там, – деловито ткнули в сторону источника в скале сразу две женщины, трое мужчин и ребенок. Все рассыпались по своим делам, застучал молоток, гончар вернулся к гончарному кругу, сапожник продолжил кроить подметку, а к источнику подогнали покладистого ослика, чтобы навьючить на него кувшины.

Когда Юньлун вернулся с водой, оказалось, что все уже размещаются в катакомбах. Памятник архитектуры третьего тысячелетия представлял собой приземистый круглый каменный храм, вдвинутый в холм, где с одной стороны можно было протиснуться в узкое отверстие между высокими стоячими камнями, пробраться по проходу и наконец попасть во внутреннее помещение с относительно высокими сводами и нишами, откуда разбегались в разные стороны коридоры, освещаемые масляными плошками. Юньлун втащил туда кувшины. Поскольку с тех пор, как он ушел за водой, прошло часа четыре, он счел нужным как-то объяснить свою задержку под вопросительным взглядом Тай-суя.

– Понимаете, учитель, – начал он, – эти люди…

– Люди? – переспросил Тай-суй с величайшим удивлением, приподняв одну бровь. Юньлун скомкал конец фразы.

– Послушайте, учитель, но ведь это же катакомбы! – не вытерпели девочки, окружая Тай-суя. – А говорили, что на Куньлуне повсюду нефритовые дворцы с золотыми колокольчиками, – сказали они.

Тай-суй саркастически рассмеялся.

– Это кто же будет строить здесь нефритовые дворцы, – сказал он, – за такую-то зарплату?..

***

На Куньлуне не было садов. Персиковые деревья росли прямо в лесу, среди тиса и можжевельника. Персики были огромные, висели крепко и сами не падали, так что за каждым нужно было лезть. Местные жители приставили лесенки к особенно труднодоступным деревьям, пригнали к опушке леса четверых серых осликов, на которых следовало навьючивать корзины с урожаем, и откланялись. На крыльце ближайшего дома какой-то веселый старичок, притопывая ногой, играл на эрху. Трое мужчин рядом чинили каменную изгородь, заделывая прорехи в ней с помощью крупной гальки и смачных выражений.

– Учитель Тай-суй, – потянула преподавателя за рукав одна из девочек. – А это и есть духи умерших?..

– Духи, духи, – ворчливо подтвердил Тай-суй. – Кто же еще здесь будет работать… за такую-то зарплату?

Первый курс школы Конфуция в Пекине частью скрылся в кронах деревьев, обрывая урожай, частью занялся подбиранием сбитых персиков в траве.

Пока Юньлун ловил летящие сверху персики, чтобы не побились о землю, и наполнял ими корзины, к нему подошла какая-то местная девочка лет шести и умильно на него посмотрела. Юньлун быстро обтер бывший у него в руках персик концом небезызвестного шарфа и подал ей.

– Отойди, красотка, здесь опасно, – сказал ей Юньлун. – Еще персиком зашибут.

В это время Аянга, ничего не видя сквозь листву, действительно попал девочке по макушке персиком. Девочка отошла в сторонку и села на замшелый камень. Из-за леса показалась грозовая туча, и даже раздались далекие раскаты грома. Девочка потирала макушку, собираясь заплакать.

– Боишься грозы? – спросил Юньлун.

Девочка ничего не сказала, но плакать передумала. Постепенно небо прояснилось.

Вечером из деревни пришла в поисках девочки бабка и рассказала, что ребенка они подобрали два года назад в ночь ужасной бури. Девочка брела по берегу, вся оборванная и исцарапанная. Семь дней продолжался шторм, луга были усыпаны рыбой, и семь дней люди видели над водой дрожащие огни.

Юньлун стал докапываться, что за огни, и убедился, что это была не красивая метафора, а точное определение редкого погодного явления.

– Интересная история, – сказал Юньлун, и девочка радостно ему улыбнулась, прежде чем бабка утащила ее, поругивая, за гребень холма, в деревню, спать.

Через неделю урожай персиков был собран, и Тай-суй велел всем готовиться к отплытию. Однако вопреки всем его приборам, показывавшим хорошую ясную погоду, над Куньлуном накануне разразилась ужасная буря. На третий день шторма, сидя в гроте на перевернутой лодке, Тай-суй сказал столпившимся вокруг ученикам:

– Мы ждем хорошей погоды и попутного ветра. Учитель Кун-цзы приказывает возвращаться и торопит с отплытием, но обратной связи с ним нет, а здесь вы сами видите, что творится. Не приближайтесь к берегу – смоет. Если кому-нибудь нужен носовой платок, могу одолжить. Аянга и Юньлун идут за водой.

В это время грот захлестнуло волной; когда волна схлынула, все выплюнули, отфыркиваясь, по хорошему глотку воды, сняли с себя морских крабов и выпутали из волос водоросли.

– За пресной водой, – поправился Тай-суй и углубился в разглядывание карты.

Юньлун с Аянгой пошли, волоча за две ручки кувшин в половину человеческого роста. В деревне очереди к источнику почти не было, стояла только бабка, набирая воды в бутыль.

– Девчонка болеет, – коротко пожаловалась бабка.

– Что болит? – профессионально спросил Аянга.

– Так не знаю. Не говорит ведь девчонка.

– Жар есть?

– Ой, есть, ой, есть, – сказала бабка.

– А дышит плохо?

– Ой, плохо, ой, плохо дышит, – подтвердила бабка и собиралась величественно удалиться.

– Погодите, бабушка! – догнал ее Аянга. – А высыпание на коже есть?

– Ну, это уж ты сам посмотри, милок, – гостеприимно сказала бабка, жестом приглашая юного медика в дом.

Больше никто в бабкином семействе не болел. Шестеро сыновей, как на подбор, один другого краше, с женами и детьми, делали всякую работу по дому. Аянга поймал поочередно всех здоровых детей и профилактически помазал им носы чесночным маслом, после чего обратился к кровати под пологом, где болела девочка-найденыш.

– Скарлатина обычная, – вынес он вердикт. – Язык уже очищается. Еще три дня, и пойдет на поправку, короче говоря. Давайте ей… знаете что? – и Аянга полез за клочком бумаги, чтобы нацарапать состав лекарства. – Спокойствие, красавица, скоро шторм уляжется, выйдет солнышко, и тебе сразу станет лучше…

– Наоборот, – сказал подошедший Юньлун.

Аянга был, однако, слишком поглощен другим делом, чтобы обратить внимание на слова друга.

…Когда они возвратились в грот, Тай-суй рвал и метал. Его раздражало не только то, что они давным-давно должны были быть в школе, в то время как засели здесь из-за шторма, но еще и то, что все его приборы показывали при этом ясную погоду.

– Почему так долго? – сурово спросил он.

– Я зашел посмотреть больную девочку, – объяснил Аянга.

Тай-суй несколько смягчился.

– И что с ней?

– Скарлатина. Не самая тяжелая форма, и уже не в начале. Я думаю, сейчас еще многое обострилось из-за погоды. Когда кончится шторм и выйдет солнце, она постепенно поправится.

– Наоборот, – сказал Юньлун.

– Что наоборот?

– Не когда шторм кончится, она выздоровеет, а когда она выздоровеет, кончится шторм.

– Как это?

– По мере того, как ей делается лучше, становится лучше погода. Я давно это заметил. Когда ей плохо, погода портится, – пояснил Юньлун. – Вспомните, как ее нашли.

Тай-суй смотрел на него, пораженный.

– Как вам это пришло в голову?

Юньлун пожал плечами.

Помогло ли лекарство Аянги или бабкин чай с травами, но через три дня шторм утих. Тай-суй вывел джонку из бухты, где он прятал ее от непогоды, и вновь подвел к причалу. Доля школы в собранном урожае персиков была внушительна. Мешок Кун-цзы, набитый битком, красовался возле мачты. Под тяжестью корзин джонка осела в воду так, что можно было споласкивать руки, лишь слегка наклонившись через борт.

Учитель Тай-суй отвязал канат.

– Куньлунь – это же рай, отсюда не возвращаются, – сказала одна из девочек. – Почему же мы…?

– Потому что мы сюда приехали работать, а не отдыхать, – строго сказал Тай-суй.

***

В один прекрасный день среди учеников первого курса со скоростью передвижения Юньлуна распространилась некая соблазнительная идея. Небольшая кучка первокурсников, сговорившись между собой, подошла к Кун-цзы на перемене.

– Учитель, а можно мы организуем школьный театр? – спросили они, перебивая друг друга. При этом одни для ясности изобразили, что у них за спиной крылышки, другие, наоборот, сделали из волос рожки, третьи прикинулись, будто играют на флейте, а Юньлун и вовсе изобразил из себя дракона.

– Еще чего! – взвился Кун-цзы. – И думать забудьте! Ну и студент пошел! Чего только ни придумают, лишь бы не учиться!..

И Учитель ушел, бормоча: “Какой вам еще театр! Вот дам самостоятельную по шестому веку, будете знать!..”

***

Когда Аянга вошел в кабинет, Бянь Цао радостно объявил:

– Сегодня, Аянга, мы заканчиваем инфекционные заболевания человека и переходим к инфекциям у домашнего скота.

– У овец? – восхищенно воскликнул Аянга.

– Да, у домашних овец в том числе. Кстати, надеюсь, вас не смутит необходимость усыпить безнадежно больное животное?

– Не смутит, – после минутного размышления сказал Аянга. Он отметил про себя неотъемлемую способность Бянь Цао называть все вещи своими именами и сделать это исключительно вовремя.

– Базовое отличие этого раздела медицины от других состоит в том, – продолжал Бянь Цао, – что в обязанности ветеринара входит не только убийство пациента в случае, если болезнь неизлечима, но и массовое уничтожение здоровых особей в зоне карантина в случае обнаружения заболевания, например, ящуром. Время на размышление в таких случаях, как правило, бывает ограничено приблизительно тремя минутами. Поэтому мне хотелось бы услышать от вас сейчас: у вас не возникнет проблем с этой частью обязанностей? Вы понимаете, что это означает: оцепление района, вызов расстрельной команды… ну, и ответственность в случае ошибки.

– Да, – сказал Аянга.

***

– Сегодня мы знакомимся с генеалогической классификацией драконов, – объявил великий Лун-ван. – Эту классификацию вы должны знать настолько, чтобы комар не мог точить об нее свой нос. Да.

И Лун-ван достал из сундука большой пожелтевший по краям свиток с роскошной классификацией, похожей на родословное древо и украшенной миниатюрами с изображением драконов. У Юньлуна замерло сердце от радостного предвкушения

– Итак, прародители драконов, и затем – какие виды от кого произошли в процессе эволюции. Всем, кто относится по складу ума к группе Сан, это знать совершенно не обязательно. Более того, сейчас вам знакомство с этой классификацией повредит. Ваш склад ума требует обратной последовательности подачи материала. Поэтому я покажу вам ее в конце мая. Теперь вы не способны понять ее в полной мере. До свидания, – категорично сказал Лун-ван и вымел группу Сан за дверь.