Текст книги "Школа в Пекине (СИ)"

Автор книги: RedQueenRuns

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Хлопая глазами от недоумения и возмущения, Юньлун и еще трое ребят очутились перед закрытой дверью и мрачно разошлись восвояси.

…В ту же ночь все, кто относился к группе Сан, столкнулись носами в кабинете драконологии около сундука, в котором Лун-ван хранил классификацию. Всех их привела туда одна и та же причина: они, совершенно независимо друг от друга, изнывали от любопытства. Дожидаться конца мая было выше их сил. Шикая друг на друга, они осторожно вытащили свиток с классификацией, развернули, внимательно изучили ее, светя себе фонариками, и переписали в тетрадь.

Когда они начали перерисовывать драконов, отворилась внутренняя дверь, и в класс вошел Лун-ван, почему-то в кольчуге поверх ночной рубашки.

– А, – сказал он. – Это вы. Очень хорошо.

После этой зловещей фразы кто-то стал сбивчиво извиняться.

– Очень хорошо, – повторил Лун-ван. – Теперь я могу быть спокоен. Людей вашего склада ума ничто так не привлекает, как запрет и тайна. Я сделал все от меня зависящее, чтобы вы отнеслись к этой классификации с подобающим вниманием. И я рад видеть, что вы нашли к ней подход.

– Так вы поэтому выгнали нас с урока? – спросил Юньлун, вцепившись на всякий случай покрепче в драгоценную классификацию.

– Именно. В противном случае вы бы умерли скорее от скуки, чем от любопытства.

После этого Юньлун решил ходить за Лун-ваном по пятам и искоса посматривал на то, что тот и как делает. Он сразу решил для себя, что занятия драконоведением опасны и восхитительны, и смешки первокурсников, утверждавших, что объекта изучения – драконов – в действительности не существует, мало трогали его. Поскольку Лун-ван решительно пресекал всякие попытки втянуть его в беседу о существовании драконов, Юньлун со свойственной ему цепкостью вновь и вновь вступал в разговоры со старшекурсниками, терпеливо собирал обмолвки и недоговорки преподавателей и наконец составил себе полную и ясную картину ситуации.

По сведениям, скопившимся у Юньлуна, дело обстояло следующим образом: из хранилища манускриптов вбок вела небольшая дверца, которую не всякий и не всегда мог найти. В конце июня, когда наступало время практики по драконоведению и Лун-ван считал учеников первого курса достаточно подготовленными к встрече с драконами, он отпирал эту дверцу и отправлял их поодиночке вперед по коридору с одним только напутствием: использовать все свои знания. Что именно было в конце коридора, узнать Юньлуну не удалось. Известно было только, что одни возвращались оттуда чрезвычайно веселые и возбужденные и охотно, красочно, со множеством деталей описывали свою встречу с драконом. Таких Лун-ван обычно отправлял на пересдачу. Редкие ученики возвращались оттуда мрачные, задумчивые и молча, не говоря ни слова, клали Лун-вану на стол письменную работу на двух-трех листах. У таких учитель ничего больше не спрашивал.

***

Юньлун вошел в хранилище манускриптов. Припомнив все обрывочные указания, он через час отыскал сбоку от одного из шкафов низенькую каменную дверцу, украшенную искусно вырезанными каменными драконами, с глазами, может быть, даже из рубинов, или, может, просто из цветного стекла. Юньлун бодро сунулся внутрь, но свечу внутри сразу задуло. Тогда он вернулся, взял с полки фонарь и все-таки двинулся вперед. Коридор некоторое время оставался коридором, потом уперся в громадную дверь, которая открывалась со скрипом. Юньлун вышел на свет и огляделся. Перед ним лежала холмистая страна с далеким и холодным бледно голубым небом. Дальние цепи гор спали в лиловой дымке, трава была поблеклой. Цепкий взгляд Юньлуна быстро усмотрел вдали несколько пещер в скалах. Земля внизу была какая-то выжженная. Кругом не было ни души. Юньлун сбежал со склона, по инерции пробежал еще сколько-то и остановился. Обернувшись на склон, с которого он только что спустился, он увидел в нависающей слева слоистой стене ущелья еще одну пещеру со входом, заложенным огромным камнем. Если это было то, что он думал, необходимости идти к дальним пещерам не было. Он вскарабкался ко входу сначала по осыпи, потом по удачно расположенным природным каменным ступеням, шлепая по мелкой воде стекающего сверху ручья. Камень, закрывавший вход в пещеру, действительно был гигантский, и Юньлун вежливо провел по нему рукой. Обойдя камень слева, он увидел с другой его стороны довольно большую щель, в которую он мог пройти свободно.

Затея Юньлуна состояла в том, чтобы доказать всему первому курсу, что драконы существуют. Не зная, как привлечь к себе внимание, он решил спеть какую-нибудь песню, и когда из пещеры навстречу ему высунулась гигантская чешуйчатая морда, он сначала даже обрадовался. Потом, правда, ноги сами отнесли его на сотню бу. Вслед за ним из пещеры вылез большой дракон и потянулся. Когтями он проскреб в пыли борозды, как от плуга. Надо сказать, что Юньлун особенно не ожидал появления дракона; он надеялся на это всей душой, но появление этой морды все равно было для него неожиданностью. Тут Юньлун внезапно вспомнил, что драконы огнедышащие. Он пустился бежать еще быстрей и пробежал с половину ли. Потом он обернулся и вынул кинжал. После этого он немедленно почувствовал чью-то руку у себя на локте, а вслед за тем пальцы его разжались и кинжал выпал.

– Что вы намеревались делать, Юньлун? – спросил Лун-ван.– Тыкать этим в дракона? Дракон охраняется законом и занесен в книгу.

– В какую книгу? – спросил Юньлун, не совсем потерявший самообладание.

– В книгу жалоб, – столь же спокойно отвечал Лун-ван. – Будьте добры объяснить, зачем вам понадобился дракон. Вы собирались определить его вид и подвид?

– Я верил в то, что драконы существуют! – сказал Юньлун.

– Это очень хорошо, – недобро сказал Лун-ван. – Но, веря в это, вы, вероятно, верили также и в то, что драконы дышат огнем? Что на зиму они впадают в спячку? Что дракон, разбуженный зимой, очень опасен? И вы собирались привести его вслед за собой в хранилище рукописей?

Лун-ван обернулся и посмотрел в глаза подбирающемуся к ним дракону. Дракон попятился. Так, шаг за шагом, Лун-ван прошел с ним весь путь назад по дороге и загнал его обратно в пещеру.

– Итак, Юньлун, – снова начал учитель, вернувшись назад, – вы собирались привести в школу опаснейшее существо, чтобы поразить однокурсниц?

– Опаснейшее в мире? – облизывая пересохшие губы, переспросил Юньлун. Даже попав в беду, он все же не прочь был убедиться, что его влекла не какая-нибудь ерунда, а объект исследования, достойный настоящего мужчины.

– При отсутствии должных знаний, не имея определенного плана действий, из любопытства, вы готовы были спровоцировать катастрофу такого масштаба? – Лун-ван смотрел на Юньлуна с каким-то даже интересом.

– Я думал, может быть, унести отсюда драконью чешуйку… в доказательство, – сказал Юньлун.

– Зачем же чешуйку? Может быть, отпилить коготь? А может, сразу уж голову дракона? Редкого вида?

Минут через семь учитель закончили распекать дрожавшего на ветру Юньлуна и спросил, все ли он понял.

– Все, – кратко сказал Юньлун, и, думая о том, что ему пора идти собирать вещи, потому что в школе его после этого не оставят, задал все-таки терзавший его вопрос: – Но как вы узнали?.. Как… почему вы вдруг пришли сюда?

– Я почувствовал, что это надо пресечь, – меланхолично разъяснил Лун-ван.

– Как? Что? То, что я дразнил дракона?

– Нет, ваше пение, – сухо отвечал Лун-ван. – Дракону оно показалось весьма… раздражающим.

***

Конечно, отчислять Юньлуна из школы никто не стал, поэтому он решил переключится на другой свой проект – театр.

– Смотрите! – закричал Юньлун, пока первый курс делал в библиотеке домашнее задание по истории. – Кун-цзы ужасно возмущался, когда мы захотели устроить театр, так? – он потряс свитком хроник. – А здесь сказано, что в школе раньше был студенческий театр! Только им не удалось поставить ни одной пьесы!

– Кун-цзы их застукал?

– Да нет же! Они были официально. Их никто не преследовал. Они спокойно репетировали. Но незадолго до постановки… что-то случилось. Вы гляньте, чего тут только нет: эскизы костюмов, декораций, тексты пьес… Я преклоняюсь перед тем, кто это написал!..

– Так и что случилось?

– Не совсем понятно. Вот, они оставили записку… Полные тексты пьес, готовые, замечания по постановке!.. С ума сойти можно… Записку… “К сожалению, наши смутные времена не позволяют нам осуществить этот замысел. Двое из участников вынуждены вернуться домой, и шаткая политическая обстановка делает невозможным сам спектакль.”

Тут Юньлун окончательно вдохновился и сказал:

– Мы обязаны это поставить. Именно потому, что они не смогли… понимаете? Мы прижмем Учителя к ногтю… то есть к стене. Теперь уж точно.

И когда толпа замарашек с горящими глазами, частично в извлеченных уже из кладовой разноцветных тряпках, опять окружила зазевавшегося Кун-цзы, тому пришлось сдаться и выслушать их повторно.

– В семнадцатом веке… Им что-то помешало тогда… Они ставили две пьесы… Это гениально, – тихо, но внятно говорил Юньлун, оставив привычку орать. – Мы сделаем то же самое. По их записям, по тому же тексту… Пожалуйста!

– Пожалуйста! – возмутился Кун-цзы. – Да сколько времени я уже вам твержу, что пора начинать репетиции. Апрель на носу… – последние слова Учителя, впрочем, ни на что не повлияли, на дворе по-прежнему был декабрь, – а вы еще до сих пор в каком-то анабиозе… неглиже. Нужно портных скорее, шить костюмы.

С того дня лицо Юньлуна осветилось внутренним светом, и он сосредоточился на театре.

***

Во втором семестре должен был прибавиться новый предмет, “Введение в сомнение”, который читал Кун-цзы. “Историю Китая” он, впрочем, тоже не прекратил читать. В одно прекрасное утро Юньлун пришел к себе в комнату с добычей – учебником по “Введению в сомнение”.

– Пойди скорее возьми тоже, – велел он Аянге, который лежал на постели и не подозревал, что где-то можно что-то взять. Юньлун с благоговением открыл книгу. На первой странице – там, где бывает титульный лист, – сказано было:

“Некогда учитель с учениками прогуливался по мосту над рекой. Указывая на рыб в воде, он сказал: “Взгляните, как привольно резвятся в реке лососи! В этом их радость”. “Откуда тебе знать, в чем их радость? – возразил один из учеников. – Ведь ты же не лосось!” “Откуда тебе знать, что я не лосось? – возразил учитель. – Ведь ты же не я!”.

Перевернув страницу, Юньлун увидел фрагмент трактата «О природе богов»:

“Как ты, друг мой, прекрасно знаешь, много еще есть в философии вещей, до сих пор не получивших объяснения. В особенности же трудным и темным является вопрос о природе богов, который не только для религии или там познания духа важен, но и вообще хотелось бы знать. Между тем по этому вопросу учеными мужами были высказаны такие мнения, что все это уже само по себе наводит на мысль, что причиной и началом философии должно быть незнание”.

В этом месте на лице Юньлуна отразились столь сильные и противоречивые чувства, что Аянга, глядя на него, даже приподнялся на локте.

– “Большинство думает, что боги существуют, – это ведь и правдоподобнее, и сама природа нас к этому приводит. Хотя Протагор сомневался, а Диагор Мелосский и Феодор из Кирены считали, что и вовсе нет никаких богов. Карнеад же, возражавший им, выдвинул против них столь многое, что и по сей день невозможно просто так от него отмахнуться. Спроси же на улице трех-четырех человек из тех, что признают существование богов, – и они настолько разойдутся между собой в суждениях, что ты едва сумеешь их разнять. Многие повествуют и о внешнем виде богов, и о месте их пребывания, и об их образе жизни, и во всем этом между философами царит величайшее разногласие. Главное же в этом вопросе: взаправду ли боги с самого начала все сотворили, и установили, и всем правят, и все приводят в движение, или же они живут в полном бездействии, совсем не заботясь о мире и об управлении им и ни во что не вмешиваясь, – как будто можно не вмешиваться, когда возле тебя устраивают безобразную возню и обливают тебя компотом, или когда в кабинет к тебе забрели утки и все там загадили, или когда учащиеся до сих пор не могут взять в библиотеке нужные учебники, хотя второй семестр на носу!”.

– C компотом – это было вчера, – сказал, не веря своим глазам, Юньлун. – Я сам видел.

– А утки вовсе ничего не успели загадить, – прибавил Аянга. – Он сразу их выгнал.

– “Многие философы исследуют это, надеясь вызволить людей из заблуждений и невежества, – читал дальше Юньлун. – Другие же возражают им: а нужно ли посвящать этому время при том, что существует кругом нас такое количество вещей наиважнейших: когда полно персиковых косточек, которых некуда девать, или, к примеру, посреди двора лужа, через которую уже впору мост перекидывать?..”

– Да, насчет косточек – это он точно, – согласился Аянга. – Сколько еще мешков на кухне! Никак не разгрести.

– Но через лужу у Южной башни я спокойно вчера перешел. Даже до колен нигде не дошла. А учитель Янь-ван недавно шел задумавшись, вообще не понял, что это лужа, и прошел по воде как посуху, – сказал Юньлун. – К тому же весной она все равно сама высохнет.

– “Всеми этими спорами философы добились наконец того, – продолжил он чтение, – что во всяком человеке неленивого ума возбудили желание отыскать истину, ибо стало ясно, что это вопрос, по которому расходятся во мнениях не только неученые люди, но также и ученые. Мнения же эти столь различны и противоречивы, что хотя, возможно, и не все они ложны, верным из них, разумеется, не может быть ни одно”.

– Я совсем запутался, – сказал Аянга. – И зачем начинать сразу с такого сложного вопроса, как природа богов? Мы же еще пока ничего не знаем!

– Именно поэтому, – предположил Юньлун. – В природе богов легко усомниться, а попробуй-ка усомнись в персиковых косточках, когда они повсюду!

***

– Как ты думаешь – в каком смысле «исследование утраченных рукописей»?

– Ну, думаю, что прямо исследование, и притом очень тщательное, рукописей, которые именно что утрачены, – предположил Аянга.

Юньлун и Аянга стояли перед стеной, читая и перечитывая названия предлагавшихся субботних спецкурсов, которые вели приглашенные преподаватели:

“Ползучие растения”.

“Исследование утраченных рукописей”.

“Топография волшебных холмов”.

– Я слышал, что учитель топографии не отражается в зеркалах, – с некоторой робостью заметил Аянга.

– Ну, это само по себе еще ничего не значит, – отмахнулся Юньлун.

“Шпилька для волос в культуре хань”.

– Сюаньцзан говорил, что это общий курс, не требующий никаких предварительных знаний, – с сомнением сказал Аянга.

“Говоры кентавров как особая группа диалектов греческого языка”

“Химический состав алхимических элементов”.

«Образы животных в людской традиции».

– Слушай, а почему на лисьем языке? – недоумевая, спросил Аянга.

– Ну, потому что на родном языке преподавателя, – ткнул пальцем в стену Юньлун.

«Альтернативная поэзия Шумера и Аккада».

– А вот тут имя преподавателя ты можешь разобрать? – беспокоился Юньлун.

– Да как? Одними же согласными записано, – резонно замечал Аянга. – Вот, смотри: после заката солнца в подвалах Восточной башни. Там уж, наверное, и гласные скажут.

Говорили еще, что если молча постоять перед стеной подольше, делая вид, что ни один из предложенных спецкурсов тебе не подходит, на стене будто бы проявлялись какие-то еще дополнительные спецкурсы, с названиями, от которых бросало в дрожь; ради них предлагалось спуститься или подняться в такие отдаленные аудитории, о которых никто раньше не слышал.

***

Все, кто хотел участвовать в школьном театре, – а хотели многие, – уже бегали по школе с ворохом пестрых тряпок, нитками, кружевами, кистями, красками и таинственными текстами.

Юньлун дочитывал доставшиеся им по наследству пьесы, приходя все в больший и больший восторг.

– Как хорошо, что здесь никто не вешается в конце! Как удачно, что никто не сходит с ума и не скитается безумный под дождем, никого не убивают, никакой горы трупов! Насколько все-таки здоровая вещь!..

Стали решать, кому кого изображать. Юньлуну отдали главную роль в первой из двух пьес, потому что он очень клянчил. Аянга ни в чем не участвовал, но, сочувствуя Юньлуну, помогал ему и вот уже час терпеливо слушал, как Юньлун пытается нащупать верную манеру игры, на все лады повторяя:

– Скажите: как вы любите меня? Нет, вы все-таки скажите: как, как именно вы любите меня? Но все же – как?..

– Вот сейчас очень хорошо было. Так и говори. И подпрыгивай вот так, – советовал Аянга, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не ответить на этот вопрос самому.

Дочитав в сто восьмой раз пьесу, в которую он был абсолютно влюблен, Юньлун задумчиво сказал Аянге:

– Ты знаешь, по-моему, они тоже имели его в виду. Судя по ремаркам. Смотри: «рассеянно», «по-птичьи склоняя голову набок», «вдруг рассердившись», «величественно», «роняя туфли на бегу», «решительным жестом отметая все возможные возражения и одновременно окончательно теряя нить беседы». Они точно хотели намекнуть на него еще тогда. В семнадцатом веке.

– У них тоже наболело, – отозвался Аянга. – Ты лучше подумай, что вам нужно из реквизита.

– Так, кровь не нужна. Крови здесь нет вообще, – стал соображать Юньлун. – Но вот для второй пьесы…

***

В начале февраля всех решительно поразила эпидемия игры в три эпохи: загадывается понятие, показывается в виде трех театрализованных сценок, относящихся к трем разным временам, и желающим предлагается угадать, что это было. Игра эта, впрочем, процветала в школе и раньше, и не только не была запрещена педсоветом, но говорили даже, что изобрел ее один из преподавателей.

Одна группа загадала что-то и теперь показывала, вторая пыталась угадать.

По пустынной улице, никуда особо не глядя, шел юноша в арабской одежде, то есть закутанный с ног до головы, видны одни глаза. Когда он проходил мимо очередного дома, высоко вверху приоткрылось окошко, так что между глухими ставнями образовалась щелка шириной с мизинец. Юноша искоса бросил взгляд на это окошко и тут же, не останавливаясь, прошел мимо.

Посмотрев на все это, вторая группа начала обсуждение. По двору дефилировал Кун-цзы, косясь на интересную игру, и время от времени высказывал свои предположения, обычно не лезущие ни в какие ворота.

– Может, это тайная политическая организация? Заговорщики?

– Да таких заговорщиков голыми руками можно брать!

– Бандформирование, – уверенно сказал Кун-цзы. – Хотя не исключено, что бордель.

– Я изнемогаю, слушая вас, – сказал Юньлун. – Это же флирт! Способ флирта!

– Ну и флирт, – с достоинством повторил Кун-цзы. – Зачем так орать?

Услышав слово «флирт», первая группа играющих перестала покатываться со смеху и подталкивать друг друга локтями в бок и со вздохами передала Юньлуну пальму первенства. Роль пальмы первенства традиционно играл тот самый шарф Кун-цзы, который он дал Юньлуну с собой на Куньлунь и так и не получил обратно. Среди студентов ходил даже слушок, что Кун-цзы потому так крутится вокруг, что хочет как-нибудь получить назад свой шарф.

Юньлун предложил своей команде в качестве понятия переизбрание кабинета министров .

– Назначение кабинета министров в Древнем Китае выглядело как запуск воздушных змеев, – горячо зашептал он. – Устраивался такой праздник, император садился на лужайке, и все сановники по очереди запускали воздушных змеев собственного изготовления. В змее ценилось изящество, фантазия и красота. Император назначал министров на должности сообразно проявленному вкусу.

Все согласно покивали.

– Еще две эпохи, – продолжил Юньлун. – Ну, одну понятно: Европа, XVI век, – интриги, нежелательных соперников убирают с помощью яда. Из десяти человек на званом обеде девять выпили за процветание и неожиданно сыграли в ящик. И еще устроим безобразную драку. Выборы кабинета министров в Италии, ХХ век. Выглядит как простая драка с мордобоем.

Дождавшись всеобщего одобрения, Юньлун уверенно заключил:

– Победа наша.

Все побежали тащить реквизит. Через двадцать минут первая команда действительно вынуждена была сдаться. Хотя Кун-цзы и твердил про последнюю сцену, что это борьба в парламенте, ему никто не поверил.

– Вы бы лучше задумали избрание короля, – посоветовал Учитель, разобиженный тем, что здесь не считаются с его огромным политическим опытом. – Куда интереснее, чем какие-то министры.

В этот момент взгляд Юньлуна зацепился за Аянгу – сосредоточенный на какой-то залитой химикатами тетради, он пробирался в сторону Северной башни со связкой книг под мышкой.

– Ну сколько времени можно проводить за изучением болезней овец? – попытался отвлечь его Юньлун.

– Мне очень интересно все, что мы делаем, – твердо сказал Аянга. – И Бянь Цао только-только начал доверять мне серьезные процедуры…

– Ага!.. Такими темпами он скоро отправит тебя в Анды вакцинировать диких лам!

***

Юньлун, сидя на столе, как Будда, выжидательно говорил:

– А может быть, весь мир вокруг тебя – просто иллюзия?

– Вполне возможно, – немного подумав, покладисто соглашался Аянга.

– А может быть, ты сам – лишь чья-то игра воображения?

– Почему нет? – пожимал плечами Аянга.

– А как ты думаешь, вот эта пуговица не оторвется у меня сегодня?

– Да нет, вроде крепко пришита, – деловито подергав пуговицу, говорил Аянга.

И Юньлун в очередной раз взвивался, как язык пламени.

– Вот, – говорил он, спрыгивая на пол. – Вот то, о чем я говорю. Ты можешь усомниться в том, что ты реально существуешь, можешь предположить, что весь мир – сон, потому что это все легко! А усомниться в надежности пуговицы гораздо труднее! Потому что вот она, эта пуговица, и вроде бы пришита она крепко!.. – тут он с искаженным от усилия лицом вырывал эту пуговицу с мясом и швырял на пол. – Начнем с начала, – и вытирал пот со лба.

Аянге фантастически трудно давалось введение в сомнение. Обычные текущие задания Кун-цзы, которые Юньлун щелкал, как фисташки, повергали Аянгу в недоумение.

Кун-цзы давал в начале урока заурядный текст для разминки, одну из историй, которых в учебнике был нескончаемый запас. К ней давалось задание, например:

Усомнитесь вместе с Сэймэем в том же, в чем усомнился он.

“Учитель Сэймэй слыл среди соседей человеком беспорочным. Рядом с ним жила красивая девушка, родители которой владели продуктовой лавкой. Внезапно родители обнаружили, что у нее должен появиться ребенок. Они были в ярости. Девушка отказалась назвать отца ребенка, но после долгих настояний назвала Сэймэя. В большом гневе родители пришли к учителю. ”Так ли это?” – только и сказал он.

Когда ребенок родился, его принесли к Сэймэю. К тому времени он потерял всякое уважение окружающих, что совсем не волновало его. Он окружил ребенка заботой и теплом, брал у соседей молоко для ребенка и все, в чем тот нуждался. Через год девушка все же не выдержала и сказала родителям правду, что отцом ребенка был молодой человек, работавший на рыбном рынке. Отец и мать девушки сразу пошли к Сэймэю, попросили у него прощения, долго извинялись перед ним и просили вернуть ребенка. Сэймэй охотно простил их. Отдавая ребенка, он сказал лишь: “Так ли это?”

Аянга обхватывал голову руками. Таких заданий он не понимал, хоть убей.

– Ну, что вы тут корчитесь? – говорил Учитель. – Настоящий ученый должен уметь усомниться во всем! Давайте, сомневайтесь!.. Как вы собираетесь работать по специальности?

– Если мне нужно удалить овце больную почку, а я начну сомневаться в том, что я – это я и что в руке у меня действительно скальпель, овца подохнет, – в раздумье говорил Аянга.

– Нужно успевать сомневаться быстро! И не в чем попало! – строго говорил Кун-цзы.

Но однажды Учитель все-таки собрался с мыслями, поплевал на пальцы, кряхтя, полистал некоторые ветеринарные энциклопедии и сочинил пример, который на первом же занятии, страшно довольный собой, изложил Аянге:

– А вот представьте-ка себе, дитя мое, что у овцы бактериальный дерматит, тяжелейший?

Все зажали носы и отвернулись, и только Аянга с зажегшимся в глазах живым интересом сказал:

– Ну?

– Что ну? Убил одну! А вы хотите воспользоваться цинковой мазью. За неимением глюкокортикоидов. А? – и Кун-цзы залихватски потер руки.

– Так, – сказал Аянга с таким осмысленным видом, какого у него на введении в сомнение давно уже не бывало.

– И вот вы берете оксид этого самого… – Кун-цзы пощелкал пальцами, – никеля…

– Цинка, – кивнул Аянга.

– …И потихонечку его наносите на пораженные участки этой самой… овцы. И тут вдруг вас охватывает одно маленькое сомнение…

Аянга напрягся.

– Что вы уже не в первый раз видите эту овцу! И что эта овца будто бы раньше была больше размером!

Аянга непроизвольно зашевелил губами, соображая.

– А самое-то главное – что у этой овцы и тогда уже был какой-то декоматоз!

– Демодекоз? – быстро спросил Аянга.

– Ну!

– Клещи? – растерянно переспросил Аянга.

– Да какие клещи! Думайте лучше!

– Это была, конечно, мать той овцы… у нее наследственное заболевание… не бактериальное… псориаз!

– Вот! – торжествующе провозгласил Кун-цзы. – Какое-то маленькое сомнение – а сколько ощутимой пользы для всех!.. В основе всякой диагностики лежит хорошее, добротное сомнение, дитя мое.

С того дня отметки Аянги по введению в сомнение заметно улучшились. Более того, он безошибочно поставил диагноз в трех случаях, которые Бянь Цао нарочно подсунул ему как сложные.

***

На спецкурсе по шпилькам для волос Сюаньцзан неспешно изложил события эпох Ся, Шан, Чжоу и династии Цинь и подбирался уже к Западной Хань, обволакивая всех странностью своих рассказов.

– Одного чиновника из южных провинций послали отвезти шпильки из рога носорога в дар императору Сунь Цюаню. Когда он проплывал мимо храма на озере Гуйтин, чиновник вознес молитву духу храма. Неожиданно дух обратился к нему: “Давай сюда свои носорожьи шпильки!” Чиновник перепугался, не посмел ничего возразить и сразу же разложил свои шпильки перед алтарем. Дух сказал: “Когда доберешься до Шитоучэна, верну тебе твои шпильки”. Чиновнику ничего не оставалось, как плыть дальше. Он принял как неизбежное будущую смертную казнь за утрату доверенных ему шпилек. Но когда он добрался до Шитоучэна, вдруг огромный карп длиной в три чи прыгнул к нему в лодку. Разрезали рыбу – и нашли там шпильки. Этот рассказ от слова до слова приводит Гань Бао из Синьцая в цзюани четвертой своих записок, однако он не объясняет одного, – вкрадчиво сказал Сюаньцзан, – зачем духу озера Гуйтин понадобились эти шпильки? Кто хочет узнать, в чем тут было дело, приходите в следующий раз.

Кун-цзы же, который очень хорошо помнил, что он пригласил Сюаньцзана для спецкурса по творчеству Лу Ю, искоса наблюдал за ростом популярности спецкурса по шпилькам и не упускал случая вставить шпильку по этому поводу.

– Ну что, вы все еще продолжаете о высоте каблука у придворных? – спрашивал он за обедом.

– Да, я как раз закончил с эпохой шестнадцати царств и собираюсь перейти к царству Вэй, – сказал Сюаньцзан.

– Кончайте же вы наконец про свои висюльки и бирюльки, – раздраженно говорил Кун-цзы, – и приступайте-ка к творчеству Лу Ю!

– К творчеству Лу Ю бы поскорей, – говорил Учитель спустя еще месяц. – А что, тема копоушек еще не исчерпала себя?

– Сказать по правде, вчера мы говорили только еще о законах поэзии в эпоху Тан, – разводил руками Сюань цзан.

Нет, Кун-цзы решительно беспокоило то, что основной спецкурс по творчеству Лу Ю еще даже и не начинался, хотя он готов был признать, что Сюаньцзану виднее, но только не вслух.

– Ведь вы не предполагаете, дорогой брат мой, что я буду делать это публично? – спрашивал Сюаньцзан.

– Ну нет, конечно. Тут нужна подготовка. Но ведь вы отобрали себе учеников. Уж они, кажется, готовятся, готовятся…

– Они еще не готовы, – кротко обрывал его Сюаньцзан.

***

В середине марта, когда дело шло к весне, Кун-цзы официально разрешил первокурсникам провести одну неделю, как они хотят.

– То есть они все равно провели бы эту неделю, как хотят, я по опыту знаю! – сварливо говорил Кун-цзы. – Весна всех прямо в негодность какую-то приводит. Так пусть уж лучше не самовольничают, а сделают то же самое, да! – но следуя мудрому распоряжению.

Все первокурсники моментально исчезли из поля зрения Учителя и в основном из школы тоже. Часть первого курса рванула в Неаполь, где задушевный друг Тай-суя кардинал Спалланцани обнаружил при раскопках кучу битых ваз, и теперь ему нужны были люди – складывать вазы из черепков. Еще часть учеников усвистела вместе с Сюаньцзаном на гору Лушань, где прославленный учитель самого Сюаньцзана Ю, пребывавший в то время в воплощении тыквы, приглашал их отдохнуть вместе с ним под звуки циня, складывая парные строки в жанре цы. Юньлун прибился к группе студентов второго курса, которые ехали на практику на Гебридские острова собирать гойдельский фольклор. Аянга в последний момент тоже присоединился к этой группе, потому что, во-первых, не хотел расставаться с Юньлуном, а во-вторых, слышал, будто на Гебридских островах так много овец, что под ними не видно земли.

***

К концу апреля старшекурсники, проходящие практику по археологии во дворе школы, откопали уже целые груды ожерелий, доспехов, статуй и невероятной красоты колесницу, но учитель Шэнь-нун по-прежнему был недоволен и указывал копать глубже и распространяться в сторону северной стены. Выходило, что снова нужно двигать отвал.

Юньлун слонялся по школе, страдая, с таким видом, как будто он умирает, и не понимал, чего ему недостает. Тоска его не имела ясных причин. Аянга был на фармакологии у Бянь Цао, остальные однокурсники – на своих спецкурсах. Юньлун добрел до моста возле входа в библиотеку, где Сюаньцзан, щурясь на солнце, проверял у учеников знание “Ли Цзи” – “Заметок о ритуале”. Юньлун влез на перила моста и сел там, как на жердочке.

– Следуя за учителем, ученик не перебегает дорогу, чтобы поговорить с другими. Завидев учителя на пути, спешит навстречу, становится прямо, складывает руки в приветствии. Учитель заговорит с ним – отвечает, не заговорит с ним – поспешно отходит назад.

“Ишь, как этому учителю все угождают, – раздраженно подумал Юньлун. – Ничего. Обойдется”.

– Спрашивая учителя о науках, – встают. Спрашивая о постороннем, – встают.

“Так всю жизнь простоишь, – критически подумал Юньлун, – перед этим учителем”.

– Завидев равного, не встают. Принесли свечи – встают. Принесли пищу – встают. Свечи не видят догорающими. Перед уважаемым гостем не цыкают на собаку. Отказываясь от пищи, не плюются.

Абсурдность происходящего вяло заинтересовала Юньлуна.

– Если гость добавляет что-либо в суп, хозяин извиняется: “Прошу прощения, что не смог угодить”. Когда за дверью две пары туфель: слышны голоса – входят, не слышны голоса – не входят.