Текст книги "Школа в Пекине (СИ)"

Автор книги: RedQueenRuns

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Часть 1 ==========

В школу Конфуция в Пекине принимали всякого, кто сумел найти ее, войти в нее, разыскать там учителя Кун-цзы и ответить ему по билету. Потрепанный этот экзаменационный билет Кун-цзы выуживал каждый раз из складок своего ханьфу, всегда один и тот же, и прав будет тот, кто предположит, что он столетиями не менялся. Остальные повсеместно известные требования – девятнадцать лет, знание китайского, не сопливый нос и чистый носовой платок в рукаве – были факультативны.

Аянга пришел в школу пешком, с посохом и котомкой, в хороших штанах из овечьей шерсти, и пусть будет совестно тому, кто скажет, что штаны эти были немодного покроя. В темных глазах Аянги отражалась готовность ответить на любые вопросы билета, завести носовой платок и в конечном счете даже ханьфу с рукавами-карманами, если это станет камнем преткновения. Прием Аянги стал первым и единственным исключением за всю историю школы в Пекине. В день, когда он вошел в городские ворота, отыскал школу на рыночной площади и постучался в ее двери, Кун-цзы был в отлучке и перед отъездом неразборчиво написал на табличке у входа приказ, чтобы если кто появится, сдавали бы вступительный экзамен любому учителю, которого сумеют поймать. Аянга тряхнул волосами и стал разузнавать. Из расписания на стене, сложенной из мало обработанных камней, следовало, что учитель Шэнь-нун преподает археологию, некий Тай-суй ведет астрономию, учитель Вэньчан преподает литературу, учитель Мэн Тянь – каллиграфию, Бянь Цао – врачевание, великий Лун-ван занимается со студентами драконоведением, учитель Янь-ван преподает искусство забвения, а достопочтенная Нюйва ведет практические семинары по приметам времени.

Самые верхние иероглифы, которые Аянга смог разглядеть, сообщали, что в Северной башне как раз идут занятия по медицине у учителя Бянь Цао. Аянга решил рискнуть.

Отыскав дверь, за которой шел урок, украшенную символом Инь и Ян, он осторожно приоткрыл ее и сунулся было в щель. Первое, что он увидел там, был, разумеется, учитель Бянь Цао. Тело его было покрыто черно-белыми перьями на манер сорочьих, а вместо рук у него были перепончатые крылья, заканчивающиеся тонкими пальцами и напоминавшие крылья летучих мышей. Одежда Бянь Цао была заляпана соком костяники под кровь, чтобы новые кровавые пятна на ней не бросались в глаза. У него был твердый взгляд профессионала и очень успокаивающий голос. “Если кому-то вдруг оторвали руку – не беда”, – донесся до Аянги ласковый голос Бянь Цао. После этого он передумал сдавать вступительный экзамен ему и вообще опомнился только уже на переходе обратно к воротам школы.

– Ты пришел поступать? – раздался за его спиной низкий голос, пока он раскачивался с пятки на носок, раздумывая, куда пойти дальше. Обернувшись, Аянга увидел юношу не старше себя. Его красота была ошеломительной, но ее несколько портил холодный взгляд глаз необыкновенного разреза и капризный изгиб тонких губ. – Если разбираешься в поэзии, иди к учителю Вэньчану в Южную башню.

– Эээ… спасибо, – пробормотал Аянга, но юноша уже исчез внутри главного здания.

Учитель Вэньчан был одет во все красное, имел длинную ухоженную бороду, а в руке держал странной формы скипетр, которым время от времени принимался лениво помахивать.

– А! – весело воскликнул он, после того, как Аянга объяснил, зачем пришел. – Так вы из Монголии, молодой человек! Чудесно! Просто чудесно! Что ж, давайте проверим ваши знания. Билета, который носит Кун-цзы, у меня нет, поэтому спрашивать я буду по своему усмотрению. Ну, назовите-ка мне основные стили поэзии.

– Ши, Ци, Гэ, Цюй и Фу, – без запинки ответил Аянга.

– Хорошо, – одобрительно прогудел учитель. – И какой же из этих стилей подарили нам монголы?

– Цюй, учитель. После того, как завоевали Китай и основали династию Юань.

– Замечательно! А кто автор следующих строк:

Свет луны в тихий час ходит кругом по красному дому

Нагибаясь неспешно к мягкой двери тотчас

Изливает свой свет на бессонную у двери переслону

Все обиды оставив не вымолвив к слову

Ах, подруга-луна, почему ты стремишься стать полной,

Когда люди находятся порознь

– Су Тунпо? – уже не столь уверенно ответил Аянга.

– Верно, молодой человек! Абсолютно верно! Я вижу, вы разбираетесь в поэзии, – довольно заключил Вэньчан. – Позвольте же мне задать еще один вопрос: что именно вы думаете совершить по окончании обучения? Отыскать долину, где собрано все, что было потеряно на земле? Придать, наконец, пристойный вид мировой словесности? Открыть острова, над которыми не заходит солнце?

– Вообще-то… я просто хотел бы научиться лечить овец, – с надеждой выдохнул Аянга.

Вэньчан откинулся на стуле и расхохотался.

– Вы приняты, – сказал он, обретя дыхание. – Да, я, конечно, испытывал вас, но на самом деле важно не то, насколько велики ваши способности, а то… ну, собственно, то, что вы любите овец.

И Вэньчан предложил проводить Аянгу к достопочтенной Нюйве, под крышу башни Парадоксов, чтобы сразу подвергнуть его обязательному тесту на склад ума и таким образом покончить со всеми формальностями. Госпожа Нюйва, чья кожа переливалась на свету, словно змеиная чешуя, пробудила у Аянги нешуточный интерес, так что он даже придержал рукой заколотившееся сердце. Тест на склад ума был странный, но с виду простой. Первыми тремя вопросами она вызвала у Аянги лишь улыбку, – они не требовали ответов, – но, видимо, они не у всех вызывали улыбку, потому что Нюйва черкнула что-то кисточкой на бумаге. Потом на свет появилась коробочка, о которой Аянга вскользь подумал, что в ней могут быть морские ракушки. Нюйва кивнула, но коробочку не открыла и что там внутри, не показала. Коробочка была убрана куда-то в складки ее платья, и последовал вопрос:

– Что ты станешь делать первым делом, если больная женщина просит пить, в доме нет воды, младенец кричит некормленный, в хлеву мычит недоенная корова, и ветер задувает в разбитое окно?

Но, как ни изнывало сердце Аянги от любви, пока он отвечал на вопросы Нюйвы, лихорадочно размышляя, где и когда он сможет еще раз увидеть ее и чем он готов ради этого жертвовать, – оказалось, что и это входило в тест. Это объяснил ему, извинившись, дожидавшийся за дверью Вэньчан, пока они спускались по лестнице. “Способность к любви, – сказал он, вчитываясь в свиток, врученный ему Нюйвой, – феноменальная”, – тут он добавил, чтобы Аянга не расстраивался: “У меня не меньше”, – пробежал глазами остальное, пробормотал что-то и сказал: “Короче, везде, где попросят разбиться на группы по складу ума, ты в группе Ву”.

***

Аянгу поселили в одной комнате с тем самым красивым юношей, которого, как выяснилось, звали Юньлун и который, как оказалось, был совсем не такой холодный и высокомерный, как показалось вначале. Комната выходила окнами на Южную и Западную башни и излучину реки Хайхэ. В комнате были две деревянных кровати, стол, пара стульев, каменные ниши для книг, сундук для одежды, пестрый половичок при входе и гуцинь, который забыл кто-то из предыдущих жильцов.

Аянга, погруженный в учение, мог по неделям ходить в отцовской рубахе и в совершенно нормальных, с его точки зрения, штанах из овечьей шерсти. Юньлун обычно носил одежду эпохи, но носил ее с изяществом и независимостью человека, не прикованного к своему времени. На спинке его кровати подчас можно было видеть небрежно брошенными два-три непарных носка, которые он поспешно сметал под одеяло при появлении гостей.

На всех предметах, где рассаживали по складу ума, Аянга и Юньлун оказывались в дальних противоположных концах класса.

…Аянга с Юньлуном бегом пересекли рыночную площадь, опаздывая на приметы времени, поэтому один из членов городского магистрата, стоявший перед проемом настежь открытой двери в школу и недоуменно ощупывавший видимую ему одному каменную кладку, вызвал их раздражение. Не дожидаясь, пока тот соберется с мыслями, вспомнит, как это делается, и переступит наконец порог, Юньлун, самым вежливым образом взяв советника под локоток, буквально втолкнул его внутрь. “Вам учителя Кун-цзы? – быстро спросил он. – Вон там, на конюшне. Раскланивается со своим пони, видите? Шляпу перед ним снимает”. Они бросили ошеломленного представителя властей на произвол судьбы, выбежали из-под арки и увидели, что семинар по приметам времени уже идет. Госпожа Нюйва взмахом руки создала во дворе модель пригородного поезда и учила всех заходить в двери. Девочки визжали.

– Это только кажется, что двери закрываются совершенно внезапно, но на самом деле этот миг до некоторой степени предсказуем. Показываю еще раз, – и Нюйва с обворожительной улыбкой зашла в вагон и снова вышла. Потом она обернулась змеей, отползла в сторону и кивком дала всем знак по очереди заходить. Визг возобновился. Юньлун подозревал, что негласный девиз Нюйвы – “Не объясняй очевидного”, и в сочетании с самым убийственным предметом в школе эффект этого был поразителен. Приметы времени ненавидели все, и в первую очередь – сама Нюйва, но из года в год заниматься ими приходилось.

– Слушай, ну зачем нам это уметь? – простонал Юньлун. – Все равно же это никогда в жизни не понадобится!..

– Никогда не знаешь, куды вопрешься, – задумчиво возразил Аянга, в сомнительных случаях обыкновенно цитировавший свою прабабушку.

Но при следующей фразе госпожи Нюйвы поежился даже бывалый Аянга.

– Есть такой поезд, который ходит под землей, – тоном человека, излагающего древнюю легенду, сказала Нюйва.

***

– Что это вы пишете, дитя мое? – раздался ядовитый голос у Аянги за плечом. – “Наши знания об этом времени весьма скудны и приблизительны, и события эти по большей части принадлежат области неизвестного”. Гм… Если вам нечего сказать, сокращайте, а то изводите только бумагу. Пишут, пишут, – сами не знают, чего пишут. Единственное, что я могу сделать для вас – это оставить после уроков, и вместо всей истории Китая вы будете мыть пол. Вот этой тряпкой. О, я вижу на вашем лице ужас. Это старая, заслуженная тряпка. Мне подарили ее в клане Цзи. Имя ее… впрочем, оно вам ничего не скажет.

Так Аянга впервые увидел своего учителя Кун-цзы, и ему еще повезло. Тряпка, явно сделанная из шкуры дракона, с шипами на спине, огрызалась и извивалась, когда он пытался отжать ее. Но гораздо худшим способом с Учителем познакомился Юньлун. На вступительном экзамене Кун-цзы, доверительно перегнувшись к нему через подлокотник кресла и всем своим видом показывая, что готов слушать ответ по билету, представился:

– Учитель Кун Цю… Или Кун-цзы?.. Или Кун Фу-цзы… Извините, память уже не та.

– Как? Учитель Кун-цзы? – закашлялся Юньлун. – Но ведь вы…

– Я что? – быстро спросил Кун-цзы.

– Я слышал, будто с вами произошла… одна неприятная история.

– Всего одна? Вы мало слышали.

– Вы же пропали в горах во время своего путешествия… – Юньлун не мог оправиться от смущения. – Так это всё неправда?

– Ну, почему всё? Однажды я действительно исчезал ненадолго. Однако, чем меньше вы будете слушать досужие сплетни, Лунлун, дитя мое, тем более и более свет знания будет разливаться по темным закоулкам вашего разума, так что со временем дойдет и до самых пяток. Продолжайте.

Юньлуну только через три дня удалось узнать, что в школу он принят.

– Безобразие! – ворчливо говорил в тот же вечер Кун-цзы коллегам. – Вы знаете, впервые студент в ходе приемного экзамена намекает мне на то, что меня здесь быть не должно, потому что я исчез в каких-то там горах!

На деле же, сомневаться в присутствии Учителя не приходилось: он появлялся повсюду, лично вникая во многое. Когда кто-нибудь плохо себя вел, Кун-цзы никогда не ругал нарушителя: он скучающим тоном обещал усыновить его, и это каждый раз действовало безотказно. Ученики разбегались от него как от огня.

***

Горбоносый учитель Янь-ван, преподававший искусство забвения, сидел прямо посреди двора, задумчиво разглаживая складки своего судейского одеяния и печально глядя вдаль непроглядно черными глазами. Вокруг него сидел первый курс. Аянга жался к Юньлуну, пытаясь спрятаться за широкоплечим другом от холодного ветра.

Янь-ван не проводил академической границы между древней мудростью и современными представлениями о чем бы то ни было.

– Говорят, нефрит в старину с небес падал… – вздыхал он.

Или:

– Камни и теперь растут три дня в году. Но только те растут, которые никто не трогал, а если камень хоть пальцем тронешь, так он уж больше и не растет.

Все быстро привыкли к тому, что понимать все это следует буквально и, сдавая теорию, нужно без всяких предисловий, ничуть не стесняясь, говорить:

– Отчего зима на земле бывает? А с моря приходит такая овца – сама белая, уши длинные. Ходит эта овца по долинам, и где она пройдет, все замерзает. Так и зовется она – морозная овца, а где она ушами похлопает, там озеро до дна промерзнет.

Янь-ван удовлетворенно кивал. Книг по предмету учителя Янь-вана не было, и чувствовалось, что сам вопрос о том, почему их нет, неуместен.

***

…Аянга пристал к учителю Бянь Цао, как моллюск-блюдечко к скале, он целыми днями ходил за ним с вопросами, поджидал под дверью, и наконец Бянь Цао понял, что если этого Аянгу как-то не приблизить к себе, то скоро его будет просто не отодрать.

– Пойдемте ко мне в лабораторию, – сказал он однажды, и Аянга замер. – Я собираюсь кое-что сказать вам.

Аянга поднялся вслед за Бянь Цао по внутренней лестнице. В лаборатории учитель на минуту исчез за ширмой, явился оттуда одетый во все белое, пурпурное и оранжевое, и очень торжественно сказал:

– Аянга, если таково твое желание, с этой минуты ты становишься моим учеником и будешь терпеть все тяготы, ужасы и невзгоды, которые влечет за собою это положение.

– Я, правду сказать, хотел бы всего-навсего лечить овец… – пробормотал Аянга, остолбенев.

– Ничего. Мне тоже случалось иногда лечить овец, – усмехнулся Бянь Цао.

***

В один из первых школьных дней Кун-цзы суетливо созвал первый курс, стал повыше на лестничных ступенях, чтобы все его видели, и сказал:

– С сегодняшнего дня к вам будет приставлен куратор. Чтобы вы ко мне не приставали с ерундой, с мелочами не лезли чтобы ко мне… к личности такого масштаба!.. Что у кого-то там пуговица оторвалась… Половичок… уползает. Со всем этим прошу к куратору. Что у кого-то там резинка порвалась на штанах, тетрадь закончилась… Если кому нужно второе одеяло или еще что-нибудь… А на мне нечего виснуть, я тоже, знаете… живой человек!.. Другое дело – Чжужун. И липнуть к нему, и виснуть на нем – пожалуйста. Сколько угодно, – сказав это, Кун-цзы опасливо огляделся и хотел уже скрыться.

– А какой предмет он ведет? – спросили из толпы.

– У вас – никакой. Хвала небесам, – озабоченно ответил Кун-цзы. – А вообще он ведет на старших курсах… это… уйму различных дисциплин. Обратитесь к расписанию.

– А как он выглядит? – беспокоились первокурсники.

– А как он выглядит, вы скоро узнаете, – пригрозил Кун-цзы, подхватил полы своего ханьфу и припустил от них во всю прыть.

Трое или четверо простодушных первокурсников, попытавшихся на другой день отыскать по расписанию Чжужуна и подойти к нему с мелкими жалобами, вернулись бледные и испуганные. По их словам, страшнее этого они никогда ничего в жизни не видели. Едва засунув свои носы в щель массивной двери, за которой Чжужун вел свой предмет – восстановление из пепла, они забыли, зачем пришли, и зареклись впредь шляться по аудиториям старших курсов. На лекции происходило что-то неописуемое, и в эпицентре неописуемого располагался Чжужун.

– Там посередине темнота, и в воздухе – как будто метла метет…

– Нет, это сам воздух закручивался в спираль. Со свистом.

– Нет, это Вселенная закручивалась со свистом в спираль, а темно было, потому что вот эта вот воронка вобрала в себя весь свет.

– Там все по воздуху летело, колотилось об стены, и посреди аудитории сгущалась темнота, а в этой темноте…

– Нет, погодите, самое страшное там было не это… Там был звук, он шел как будто из-под пола…

– Это было такое кунфу, что меня чуть не расплющило!.

– Короче: там стоял Чжужун и растирал все кругом себя в порошок!

– Нет, он просто вел рукой по воздуху, и…

– И на месте воздуха оставались черные дыры.

– Он, кажется, хотел к нам обернуться!..

– Если бы он обернулся на нас, я бы умерла!

– А… какого он вида? – осторожно спросил кто-то.

– Я не знаю, какого он вида, потому что когда я его увидела, у меня померкло в глазах.

– От него исходит черное сияние, и он… э э… у него были драконьи крылья за спиной или мне показалось?.

– А я еще хотел попросить у него второе одеяло. Боже, да я лучше буду спать совсем без одеяла!.

– И это наш куратор? – громко вопросил Юньлун в тишине.

***

Учитель Тай-суй, ожидавший на астрономической площадке Восточной башни, стоял у излета лестницы и помогал выбившимся из сил первокурсникам преодолеть последние ступени, галантно подавая девочкам руку. Все, из последних сил образовав полукруг, рухнули на пол, ловя ртом воздух, и некоторое время ничего не могли произнести. Юньлун сразу же сполз головой на колени Аянге, позволяя тому любоваться россыпью звезд в его огромных глазах. Учитель Тай-суй, посмеиваясь, похаживал по периметру открытой площадки, постукивал своим копьем и позвякивал колокольчиком на поясе, и дожидался, пока ученики вновь обретут способность воспринимать окружающее.

Учитель Тай-суй по роду занятий был путешественником. Он преподавал в школе географию, астрономию и навигацию, и нагрузка у него была не меньше, чем у других преподавателей, но все равно всегда казалось, что он делает это как-то пролетом. Говорил ли он про самые отдаленные страны или описывал звезды южного неба, чувствовалось, что он, вне всяких сомнений, бывал в этих странах, и, как уверяли некоторые старшекурсники, на этих звездах тоже.

Сегодня Тай-суй отодвинул ногой свой сундук – чтобы не сидеть совсем уж откровенно на чемоданах во время урока, – присел на верблюжье седло, служившее предметом мебели, развернул на полу выделанную шкуру бизона и сказал:

– Попробуем взглянуть на наше звездное небо другим взглядом. Индейцы американских прерий иначе, чем мы, группируют в созвездия те звезды, которые мы видим. Перед вами звездная карта Великих Равнин…

– Как красиво, – вздохнул Юньлун, продолжавший лежать на коленях у Аянги.

– Красиво, – согласился тот, не отрывая взгляда от прекрасного лица.

***

Проискав все утро парные носки, Юньлун, чтобы все-таки попасть на уроки, решил срезать дорогу. Ему нужно было в Винную башню, но вместо того, чтобы пройти поверху, не спуская с этой башни глаз, как поступил бы, к примеру, Аянга, он углубился в каменные переходы, которые, как ему показалось, могут привести в нужное место скорее. Он пробежал через пустующий зал, свернул налево, и лестница вдруг круто ушла наверх, хотя, по разумению Юньлуна, ей надо было бы идти вниз. Он прошел по ней в надежде, что там как-нибудь разберется, но, выглянув из первого же окна, не смог понять, где он. Пол под ногами изгибался дугой, как если бы он стоял на горбатом мостике. Он рискнул и протиснулся в овальное отверстие в каменной стене. Юньлуну вдруг показалось, что он в какой-то забытой части школы, куда никто никогда не придет. Он ужаснулся и очертя голову кинулся вниз по истертым ступеням в ближайшую арку. С разбегу он вылетел к подножию барельефа с пляшущим драконом. “Почему я в Драконьей башне?” – мелькнуло в голове у Юньлуна.

– Извините, я не отвлекаю вас? – с изысканной вежливостью спросил кто-то у него за спиной.

Юньлун обернулся и увидел молодого человека в преподавательской мантии, прожженной и залатанной в паре мест.

– Если вы не располагаете сейчас временем, то я охотно…

– Нет, нет, я располагаю! – завопил Юньлун.

– Видите ли, я Чжужун, – сказал молодой человек. – Дело в том, что я… Простите, куда вы направлялись? В Винную башню? Могу я проводить вас… с вашего позволения?

– А вы правда можете восстановить кого угодно из пепла? – не успев опомниться, брякнул Юньлун.

Чжужун изумленно воззрился на него.

– А, восстановление из пепла! – рассмеялся он. – Нет, мы, собственно, занимаемся реконструкцией тканей исчезнувших видов животных и растений на основе изучения их биохимического состава по сохранившимся останкам.

– Но вы… Говорят, у вас на лекциях… творится что-то несусветное, – осторожно подбирая слова, сказал Юньлун. – Будто какие-то… взрывы сверхновых звезд происходят… э-э-э… прямо в классе.

– Это, вероятно, кто-нибудь попал ко мне на морфологию облаков и закатов. Возможно, на какие-то ураганные явления, – перебирая в уме варианты, сказал Чжужун. – Может быть, даже смерч…

Очень скоро первокурсники перестали бояться Чжужуна. Немалую роль в этом сыграло и то, что они больше не ходили к нему на лекции.

***

Великий Лун-ван, необычайно высокий суховатый старец, раз в неделю, по четвергам, вел драконоведение, где требовал от студентов безукоризненной точности описаний и соблюдения формы вплоть до запятой. В классе, где со стен смотрели наглядные пособия с изображением всевозможных видов драконов, первокурсников поначалу охватывала некоторая робость. Они писали доклады и парафразы, составляли библиографию, конспектировали, реферировали, составляли примечания, комментарии, сноски, списки, резюме, с закрытыми глазами могли перечислить полсотни справочных изданий с точными выходными данными, но при этом полной загадкой для всех оставалось одно – существуют драконы в действительности или нет? Особенно этот вопрос волновал Юньлуна, которого назвали в честь самого красивого из известных видов драконов – Облачного. Лун-ван не спешил просвещать их на этот счет. На прямые вопросы он спокойно отвечал с легким восточным акцентом:

– Когда вы освоите элементарные правила работы со справочными и энциклопедическими изданиями и научитесь составлять библиографию, на которую можно будет взглянуть без боли в сердце, тогда посмотрим.

…О том, чтобы не сделать домашнее задание по драконоведению, никто как-то не думал. Аянга, высунув язык от напряжения, копировал из энциклопедии рисунок с изображением самца дракона какого-то редкого подвида, – и размышлял вслух:

– Я уже понял: когда мы научимся всем методикам описания драконов, Лун-ван сообщит нам, что драконов не существует, – и с тяжелым вздохом принялся выводить посреди строки заголовок «Реферат по драконоведению».

Юньлун пытался выведать у старшеклассников, двигавших во дворе отвал в рамках семинара по археологии, как обстоит дело с драконами и не разочарует ли их курс драконологии в его полном виде, но те только мрачно улыбались.

***

…Проходя как-то раз с Тай-суем через небольшой, с четырех сторон замкнутый солнечный дворик в южной части школы, где грелись на солнышке на камнях две сотни расписных черепах, Кун-цзы оглядел их привычно одобрительным взглядом, но потом спохватился и строго спросил:

– Почему все расписные, а вон те не расписные?

– Так это новые народились. Вы же сюда лет триста не заглядывали, коллега! – не задумываясь ответил Тай-суй. – Нерасписанные – это молодняк, им всего-то лет по сто пятьдесят. Не успели еще расписать.

– Непорядок, – буркнул Кун-цзы.

И вот теперь он объяснял онемевшим первокурсникам:

– Тех, что новые, без узоров, распишете. Только очень модерном-то не увлекайтесь. Ну, и из старых – посмотрите там хозяйским глазом: если где какая облупилась, – значит, подновите.

Аянга рассматривал баночки с красками. На ближайшей аккуратными иероглифами было пропечатано: “Для росписи черепах. Лазурная”.

– Вот и золотую красочку вам даю, держите, кому? – оживленно суетился Кун-цзы. – Тех, что помельче, – тоненькой кисточкой. Ну, а крупных – на усмотрение, только новыми-то веяниями не увлекайтесь, говорю.

Юньлун набрался храбрости и спросил, что Кун-цзы подразумевает под модерном и новыми веяниями. Оказалось, Византию. Пообещав не злоупотреблять византийским стилем росписи, все пошли в указанный дворик и действительно обнаружили там очерченный Учителем фронт работ. Расписные черепахи мирно дремали или пощипывали травку, иногда переползая с места на место. Некоторые в самом деле были не расписаны. Аянга пооткрывал банки с краской, почтительно протер тряпочкой близлежащую черепаху и начал рисовать на ней овечек, которые у всякого человека монгольского происхождения как-то выходили из-под рук сами собой. С Юньлуном было не так просто: он дважды начинал и дважды бросал и споласкивал черепаху в фонтане, так что та даже стремилась от него уплыть, интенсивно работая лапами. Наконец его посетило вдохновение, и в стиле наскальных рисунков он убедительно изобразил громадного дракона, преследующего свору собак.

***

Рядом с Западной башней, недалеко от места археологических раскопок седьмого курса, Тай-суй препирался с Чжужуном. Помимо восстановления из пепла и близких дисциплин, Чжужун временно читал в этом году у седьмого курса морфологию облаков и закатов, и, собственно, предметом спора были его ученики. Тай-суй считал, что следует пресекать забаву, которую они в последнее время выдумали: забираться вечерами во время заката на крышу Восточной башни и усилием воли формировать из облаков разные фигуры – от бабочек и стрекоз до огромных пагод. Особенно преуспевали в этой игре Аянга и Юньлун, хотя никто и не понимал, как они этому научились и как семикурсники допустили их в свой круг.

– По небу плывет черт знает что, – ровным голосом втолковывал Тай-суй. – Полгорода это видит.

– Со всем моим уважением к вам, – тихо, но твердо возражал Чжужун, – я склонен только поощрять такие игры, ибо что это как не научная практика?

– Вам не кажется, что за пределами школы все это вызовет ненужное удивление? – сухо спросил Тай-суй. – Вон тот верблюд, к примеру, обладающий таким выразительным сходством с… э-э-э… одним из членов бывшей императорской семьи?

– За пределами школы никто давно уже ничему не удивляется, – заметил Чжужун. – И, кроме того, смею вас уверить, в природе и без нашей школы происходит великое множество явлений, достойных удивления!..

***

В школу не было проведено электричество. В свое время Кун-цзы, заслышав о том, что люди как-то используют чудодейственную силу янтаря, – как он обтекаемо выразился, – прибежал к тогдашнему преподавателю примет времени, посовещался с ним и сказал, что проводка – это слишком хлопотно, да к тому же и небезопасно, а вот сама идея ему по душе. Кун-цзы ушел к себе в башню и некоторое время, кашляя, возился там. С тех пор в любой комнатке в школе можно было зажечь яркую лампу, хотя она никуда не подключалась и никто никогда не видел, чтобы в ней меняли батарейки. Кун-цзы, обходя иногда под вечер комнаты учеников и глядя, удобно ли они устроились, потирал руки и говорил: “Да, смотри-ка, а ведь ловко я тогда!..” – причем по его смущенному виду ясно было, что он сам забыл, как же он в тот раз исхитрился, и повторить этот подвиг не смог бы.

– Цао Пэй, Цао Жуй, Цао Фан, Цао Мао… – бормотал себе под нос Аянга личные имена императоров эпохи Троецарствия, пытаясь запомнить их последовательность, но каждый раз сбиваясь на подходах к династии У. Юньлун в это время готовился к экзамену по протолингвистике и, сидя скрестив ноги на постели, пил молоко с инжиром и время от времени издавал клич коршуна – то боевой, то призывный, то ехидный. Последнего не было в программе, его Юньлун добавил специально от себя, адресуя Аянге.

Аянга, так и не запомнивший всех императоров, заснул прямо над свитком и утром проспал весь урок истории. Юньлун не сумел его растолкать и принес в связи с этим учителю Кун-цзы изысканные извинения.

***

Юньлун, который в сильнейшей степени был интегрирован в общество, а проще сказать – Юньлун, нос которого торчал в щели всякой неплотно прикрытой двери, брался время от времени просвещать Аянгу, чтобы тот не погрузился однажды насовсем в глубину своих мыслей.

– Ты деревенщина, – говорил он, усевшись напротив Аянги на постель и вырывая у него книгу по медицине. – У тебя нет ни манер, ничего. Что ты сказал вчера прекрасной Нюйве, когда она спросила, будешь ли ты ходить к ней на факультатив по хоровому пению? Ты сказал ей “угу”. “Угу”! Это при том, что всякий монгол хорошо поет и всякий вообще смертный мечтает видеть по субботам госпожу Нюйву!

И поскольку Аянга молчал, Юньлун продолжил допекать его с другой стороны:

– Ну, и как тебе ученичество у Бянь Цао? – сказал он. – Всех овечек вылечили?..

– Еще не всех, – туманно отвечал Аянга, не отрываясь от страницы, где была схематично нарисована овца, и стараясь не замечать, как колени Юньлуна прижимаются к его собственным.

– Что такое?

– Сегодня Бянь Цао принимал при мне пациентов, – вздохнул при одном воспоминании Аянга. – Он гениальный диагност.

***

Однажды днем в школу прибыло еще одно лицо. Собственно, этот гость вошел во двор школы через парадную дверь, у которой в ту пору не было ни души. Один только Аянга сидел там в нише у ног дракона и чинил свои башмаки. Гость этот был Сюаньцзан, единственный ученый в мире, который мог сравниться с Кун-цзы в оригинальности мышления. Он был приглашен Учителем для того, чтобы прочесть спецкурс о стихотворении Лу Ю “Случайно сочинил в беседке на воде”, однако поскольку для того, чтобы постичь весь смысл комментариев, необходимо было знать всю предшествующую литературу, то начинать Сюаньцзан собирался с азов.

Аянга при виде Сюаньцзана, обмахивающегося веером и оглядывающего с любопытством все вокруг, сообразил, что это и есть, видимо, знаменитый учитель, о котором Кун-цзы прожужжал уже все уши, резво вскочил на ноги, взял у него узел с четырьмя сокровищами кабинета ученого и спросил:

– А где же другие ваши вещи, уважаемый наставник? Я с радостью помогу вам их отнести.

– В рукавах, в рукавах, – рассеянно отвечал Сюаньцзан. – Не беспокойтесь.

– Если вас не встречают, как подобает, уважаемый наставник, – продолжил Аянга, – так это только оттого, что мы не знали, что вы приедете сегодня…

– Ах, что вы, – отвечал Сюаньцзан, – где столь ничтожному и малозаметному созданию, как я, приблизиться, так сказать, к подножию дворцов Пэнлая!..

***

После полудня в большом обеденном зале царила суматоха и столпотворение. Юньлун во всеуслышание пародировал акценты учеников и учителей, – любая фраза, сказанная им, почему-то оказывалась на грани приличия, – задорно поглядывая, не видно ли где объекта его насмешек. В самой гуще столпотворения, среди снующих с тарелками студентов раскланивались Кун-цзы с Сюаньцзаном. Ни один из них не хотел сесть первым, а главное – ни один не соглашался сесть выше другого. Все наблюдавшие эту сцену терялись в догадках, каким образом Кун-цзы и Сюаньцзан определяют, какое место следует считать выше, а какое ниже, так как две видавшие виды табуретки, о которых шла речь, были совершенно одинаковые и стояли рядом.