Текст книги "Проклятие (СИ)"

Автор книги: P.Shell

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Мерлин, да это просто невыносимо!

– И вообще, как ты сюда попал? На здании антитрансгрессионные чары.

Если бы в неприязни можно было утопить, слизеринец бы уже барахтался в самом сердце грейнджеровского цунами. Малфой даже удивился таким ярким эмоциям – что он, собственно, такого сделал?

Говоря о Драко, стоило отметить – ему крайне тяжело далось осознание того, что несмотря на кавардак в его собственной жизни, жизни других людей продолжались как ни в чем не бывало. С завидной регулярностью Малфой, словно маленький ребенок, ощущал приступы злобной обиды на тех, чьи мирки совсем не собирались рушиться от того, что он обреченно метался в попытках решить задачу, которую отнюдь не сам поставил перед собой.

И пока люди вокруг принимали жизнь как данность, наполняя ее обоснованными и не очень эмоциями и ощущениями, Драко не отпускало лишь одно чувство – жажда жить. Счастливо или не очень, весело ли, скучно ли, заурядно или нет – это было неважно.

Драко просто хотелось жить.

К сожалению, как и подавляющее большинство из нас, Малфой понял это, лишь когда судьба ткнула его носом в стремительно приближающиеся финальные титры. Что будет, когда придет черед Драко против своей воли передать всему магическому миру прощальный привет Темного Лорда, в который вместе со своей наичистейшей кровью умудрился вляпаться Люциус (вряд ли добровольно, конечно)? Малфой не знал. Но справедливости ради стоило признать, имел все основания не узнать никогда, имея на хвосте Поттера с кучей ищеек, незнамо откуда пронюхавших о проклятии.

Драко бы оценил шутку побежденного, но не поверженного Волан-де-Морта, если бы не в крови его рода было запечатано послание слетевшего с катушек Реддла.

Ерунда вроде ни к чему не обязывающих интрижек, чистоты крови, влияния в обществе, какие-то псевдо-дела и заботы, которыми была заполнена жизнь – все это испарилось моментально. Даже злость на отца, обида и жалость к самому себе временами отходили на второй план, уступая место внезапно проснувшемуся яростному, животному желанию жить. Оказывается, только это имеет значение, когда балансируешь на краю пропасти.

Маггловские дома, чужие палочки и постоянные, ежедневные, ежеминутные поиски решения. Все это стояло поперек горла, но пока Драко был не один, надежда не угасала. Смерть Нарциссы, пожалуй, стала финальным аккордом в борьбе с затянувшейся черной полосой.

Бежать. Сейчас, сразу.

Видит Мерлин, если бы он только мог, Малфой дал бы деру прямо в этот самый момент, не мучаясь чувством вины и пустыми терзаниями.

Он ведь не Поттер, чтобы жертвовать собой ради других. Не сумасшедший идиот с маниакальной потребностью лишить себя жизни во благо добра. Он не герой. Ему до безумия хочется просто жить. Не каждый второй и даже не каждый сотый рожден для подвигов.

Малфой дал себе слово – он свалит, как говорят французы, по-английски, как только разберется с одной из двух своих проблем. И если кровное проклятие даже не проблема, а настоящая ж… Короче, дилемма неразрешимая. То, хвала всем известным и неизвестным богам, в решении второго вопроса положительная динамика отчетливо наблюдалась.

Да-да, пока Поттер и стадо тупоголовых мракоборцев носятся по всей магической Англии, его подружка… Да, именно Грейнджер, именно она устранит последствия опрометчивой и безуспешной попытки Малфоя-младшего найти лазейку в наложенном проклятии. А после – плевать он хотел на все и всех, счастливо оставаться.

– Гре-ейнджер, – протянул Драко, – как же я рад тебя видеть. Неужели это не взаимно?

Удивительно, но в ее присутствии (он ощутил это еще в прошлую их встречу) ему удается забыть о той чертовщине, что происходит в жизни, и раствориться в язвительных замечаниях и шпильках в адрес Гермионы. Он чувствует себя почти как в детстве в Хогвартсе, когда увенчавшаяся успехом попытка задеть гриффиндорцев задавала отличное настроение на весь оставшийся день.

Было странно и даже нездорово признавать, что рядом с заучкой Грейнджер он оживал. Впервые за долгое время он не размышлял о том, почему все случилось именно с ним, не жалел себя, не злился на Реддла, Поттера, отца, не представлял, каково это – когда зеленый свет Авады летит прямо в тебя – больно ли, страшно или странно? И изменится ли как-то его собственная жизнь, когда проклятие перейдет из режима ожидания в активный режим?

Сейчас он впитывал ее раздражение, резкие жесты, мимику, а в голове и на языке уже роились и зудели тысячи острых и остреньких фраз, двусмысленных вопросов, невзначай брошенных язвительных замечаний и ничего больше, ни одной поганой мыслишки на ту тему. Кайф.

– На твоем месте, Малфой, – сухо начала Гермиона, – я бы перестала игнорировать мои вопросы. Зачем ты пришел?

– На твоем месте я бы перестал задавать идиотские вопросы, Грейнджер, – отозвался Драко, подражая интонации собеседницы. – Ты прочитала?

Прочитала? Он издевается? Да ей уже во сне являлись страницы из рукописи! Гермиона чуть ли не вызубрила ее, стараясь отыскать какие-то зацепки. А когда она их нашла, картина происходящего открылась с такой бредовой и нелепой стороны, что вызвала больше вопросов, чем ответов.

Сдержав недовольный вздох, Грейнджер взмахнула палочкой, и из ее туго набитого портфеля выплыла небольшая книга (в видавшем виды кожаном переплете) и направилась в сторону Драко.

– Эй, мастер левитации, осторожнее, – театрально возмутился Малфой, поймав отправленную ему рукопись. Он преувеличенно нежно погладил потрепанную обложку и сообщил: – Пергамент из человеческой кожи как-никак.

– Отличное представление, – Гермиона закатила глаза, чем вызвала на лице слизеринца довольную ухмылку.

– Что-то не так? – Драко явно получал удовольствие от происходящего. Его голос звучал наигранно-невинно, а лицо выражало почти (почти!) искреннее изумление. – Неужели тебе не понравилась книга?

– Я в восторге, – мрачно проговорила Гермиона, сопровождая свои слова кислой улыбкой. – От магии. А конкретно – это ее направление и все, что с ним связано, особо не вдохновляет. И не делай вид, что это не очевидно.

– Ну, не знаю, Грейнджер, – протянул Малфой, – как по мне, так это странно, – и, поймав вопросительный взгляд ведьмы, продолжил: – Это все равно, что признаться кому-то в любви, а потом добавить “только вот что-то твоя правая нога меня не особо вдохновляет, ты не мог бы от нее избавиться?”

– К чему ты ведешь?

– Может, Годелот и был немного того, но нельзя отрицать, что он гений. То, на что способна магия в умелых руках, – Малфой указал на рукопись, – феноменально. Разве темное не может быть великим? И не делай вид, что это не очевидно, – смакуя последнюю фразу, произнес Драко.

Почему-то ему доставляло удовольствие тыкать ее носом в идеологические тупики, в которые, как он считал, ее загнало желание быть всегда на “правильной” стороне и отстаивать “правильные” вещи. В мире Грейнджер и ее дружков наверняка все поделены на хороших и плохих парней. Заучка не похожа на узколобого рыжего остолопа, но кто знает, может, за столько лет и ей хорошенько промыли мозги, заразили слабоумием, и теперь она так же делит все на черное и белое, не замечая других оттенков?

Гриффиндорское трио, хоть и состояло из трех человек, иногда напоминало единый слаженный механизм. Друзья, обладавшие довольно разными характерами и темпераментами, дополняли друг друга и были “на одной волне”. Их мнения расходились в мелочах, но глобально они действительно всегда смотрели в одном направлении. А сейчас перед Гермионой сидел человек совершенно иного склада, который парой простых слов, легко и обоснованно озвучил то, что шло наперерез устоявшейся грейнджеровской вселенной, ее представлениям и суждениям.

Малфой сказал ей что-то серьезное, здравое, лишенное издевки, наверное, первый раз за всю историю их “общения”.

Часть ее (прости, Мерлин!) не могла не согласиться с ним, а другая навязчиво твердила голосами Гарри и Рона: “Гермиона, это же Малфой!”

Она много лет провела с Драко бок о бок. Не в буквальном смысле, но вместе с Хогвартсом, волшебством и преданными друзьями в ее жизнь пришел и противный мальчишка со злым языком. Так или иначе молчаливый и не очень образ Драко Малфоя был неотъемлемой частью жизни закадычной троицы.

И сейчас, наверное, впервые, она вдруг увидела в нем не только жестокосердного заносчивого слизеринца, а человека.

Гермиона смотрела на Малфоя, а казалось, что видит кого-то нового и неизвестного. Как будто за привычной блондинистой шевелюрой, за тонкими, сложившимся в язвительной усмешке, губами, за холодными серыми глазами, за огромным количеством предубеждений, злого сарказма, надменного равнодушия вдруг промелькнуло еще что-то, к чему ее раньше никогда не подпускали и чего она никогда не замечала.

Волшебница слегка качнула головой, сбрасывая наваждение и прогоняя навязчивые голоса мальчиков, продолжавшие твердить в ее сознании одну и ту же фразу.

– Это неважно, – задумчиво проговорила она, отвечая на реплику Драко, а может, и самой себе. – Какое я имею к этому отношение? Тут не целитель, тут мракоборец нужен. При чем здесь я, чего ты хочешь?

Оба знали, что этот вопрос неминуемо прозвучит, и знали, что ответит Малфой.

Он не просто надеялся. Сейчас он буквально дышал верой в то, что она согласится. Она же, в свою очередь, хотя и колебалась, прислушиваясь к здравому смыслу, где-то глубоко внутри отчаянно желала ввязаться в эту рисковую затею.

Потому что – Гарри. Ее Гарри, с которым они прошли огонь и воду, замешан в этой истории. Он связан со смертью Нарциссы Малфой. Ведь “…общее благо – дерьмовое оправдание”.

Сколько ни гнала это Гермиона, ни давала себе обещание вернуться к этому позже, потом, не сейчас – липкая мысль всплывала постоянно, стоило лишь забыться.

Да или нет? Неужели Гарри мог пойти на такое. Зачем? Нет, она просто должна знать наверняка, а не гадать.

И хотя благоразумно было бы держаться от этого подальше, прогнать Малфоя, как только он заикнулся о рукописи, полной черной магии, забыть все его слова, забыть все, что видела, убедиться, что Поттер в безопасности, и жить дальше, жить, как жила много дней и месяцев, пока на пороге не появился проклятый слизеринец. Так будет правильно, логично и холодный рассудок твердит принять именно такое решение. Только почему же Гермиону словно магнитом тянет вляпаться в это еще больше?!

Была ли она счастлива тогда, во время войны, в период страха, адреналиновых выбросов, борьбы и поисков? Нет. Счастлива ли она теперь? Наверное, да.

Наверное? Тогда почему ощущение загадки, тайны и опасности так приятно будоражит и волнует кровь? А жажда неизвестного так сильна, что увещевания здравого смысла на ее фоне кажутся далекими ничего не значащими отголосками.

Она так яро бежала от стремительных событий и потерь, с таким упоением окунулась в предсказуемый и тягучий спокойный быт, что напрочь забыла свою собственную истину.

Ей нет места в жизни, где можно замедлить бег или вовсе остановиться. Наполнить всю себя в меру приятной и неспешной карьерой, уютом загородного коттеджа, томной рутиной матери и жены, списками покупок, детскими простудами, призванием любимого мужчины. Время еще не пришло, пока – нет.

Сейчас ей просто необходимо быть там, где творится история, где возникают и решаются конфликты, где закипают мозги и носятся стремительным ураганом мысли, где ее ум – главный козырь.

Вот почему пока Драко раз за разом затягивал и ослаблял галстук, поправлял манжеты, нервно убеждая себя, что Грейнджер непременно сдастся под натиском его аргументов и своей страсти решать нерешаемое, Гермиона была в одном маленьком шаге от того, чтобы ответить “Да” на любые безумные и сюрреалистичные доводы Малфоя.

– Мне нужна твоя помощь, – произнес Драко.

И хотя Грейнджер ждала эту фразу, все-таки она чуть вздрогнула, не сумев справиться с легкой дрожью, пробежавшей по телу.

Глупо, но почему-то сейчас ей казалось, что еще шаг и, ввязавшись в это, она уже не сможет выйти из непонятной игры, которую ведут Малфой, Гарри, Министерство и Мерлин знает кто еще. А ведь эта игра уже стоила жизни Нарциссе.

– Расскажи мне, – попросила Гермиона.

– Что конкретно?

– Все, что можешь.

Малфой замер на долю секунды, подавив ощущение двойного дна у этой простой фразы. Все, что можешь – это все, что имеешь право сказать? Или все, что так тщательно скрываешь от меня?

“Ты больной параноик, Малфой, больной параноик”, – одернул себя Драко.

– Я пытался провести обряд,– начал он, но Грейнджер вдруг одернула его.

– Ритуал крови, да. Я прочитала, – Гермиона поднялась с кресла и прошлась по кабинету, задумчиво продолжив: – И скажу честно, я первый раз встретила концепцию родовой связи.

– Это неудивительно, ты же не родилась в семье волшебников, – заметил Малфой и, сделав примирительный жест, добавил: – без обид.

Грейнджер, слегка нахмурившись, расхаживала по комнате, время от времени бросая сосредоточенные взгляды на Драко, который несмотря на собранность и какую-то жесткость, появившуюся в его взгляде, ничуть не изменил своей расслабленной позы в кресле.

– Так объясни мне. Родственная кровь обладает собственной магией, которая связывает своих носителей. Так? Прости, – Гермиона пожала плечами, – но это звучит как полнейшая нелепица.

– Почему же? – спросил Драко. – Ты никогда не слышала об артефактах, реликвиях, которыми могут пользоваться только члены семьи? Волшебных поместьях, дверях, тайниках, в конце концов. Ведь как-то они узнают своих хозяев.

Малфой вздохнул, понимая, куда неминуемо приведет его этот рассказ. Он ходил по очень тонкому льду, но все же продолжил.

– Кровные узы – это уникальное явление. Магическая связь между членами одной семьи, – Драко замолчал, будто раздумывая, достаточно ли сказал. – Это очень прочная связь, Грейнджер.

– Ее можно прервать?

– Считается, что нет. Родился Уизелом – и по крови ты рыжий нищеброд на всю свою жизнь, – не удержался Драко от традиционной слизеринской шпильки. – Но, как видишь, Годелот сумел это обойти, нашел решение.

Гермиона пропустила мимо ушей неприятный выпад в сторону Рону. Она слегка замялась, подбирая слова, и, наконец, осторожно спросила:

– Малфой, зачем тебе это? Прерывать связь?

Драко молчал, изучая рисунок дерева на столе волшебницы. Гермионе показалось, что очень громко стали тикать часы на каминной полке. А может, это в комнате стало слишком тихо.

– Ты не скажешь мне? – прервала она затянувшуюся паузу.

Юноша, слегка поджав губы, оторвал взгляд от стола и встретился им с внимательными глазами Грейнджер. Наверное, это был самый длительный зрительный контакт этих двоих за годы их знакомства. Первой тишину нарушила гриффиндорка.

– Это просто смешно, – с легкой ноткой раздражения в голосе проговорила она. – Ты надеешься уговорить меня участвовать в этом, толком ничего не объяснив?

Ей было показалось, что он собирается ответить, но нет. Он молчал. Как ему удается так просто сохранять спокойствие? Или это только видимость?

И тогда Грейнджер сделала то, что удавалось ей может и не всегда легко, но практически безупречно, и за что друзья часто ее упрекали. Она очень (может даже слишком) часто оправдывала людей. И сейчас она попыталась подыскать оправдание молчанию слизеринца, а он (что вполне ожидаемо) не возражал.

– Ты не можешь мне это сказать? – спросила она.

Гермиона уже уверила саму себя – у него есть причина молчать. Какая именно, Грейнджер пока не знала, но не сомневалась – разберется позже. Удивительно, какие витиеватые многоэтажные суждения способен генерировать наш разум, когда мы пытаемся найти оправдания или объяснения чьим-то действиями и поступкам.

– Да, – выдохнул Малфой, – не могу.

Что ж, это действительно близко к истине. Он планировал изысканное вранье, смесь лжи и правды, сдобренных изрядной порцией мистики – отличного способа замаскировать все и вся. Но в этом не было нужды.

Хоть Драко и упрекнул ее в обратном, умница Грейнджер не задавала лишних вопросов. Все по существу. Хотя это же и настораживало.

– Ты хочешь, чтобы я провела для тебя ритуал крови? – прямо спросила Гермиона.

– Нет.

– Тогда что?

Малфой слегка оттянул ворот рубашки, демонстрируя девушке угольно-черный рисунок вен. В прошлую их встречу сеть покрывала торс, концентрировалась в районе сердца и едва доходила до ключиц. Сегодня же пульсирующий узор миновал ключицы и подбирался к середине шеи. Что будет, когда он окутает все тело, Гермиона не знала. Судя по тому, как сдал Малфой всего лишь за неделю, ничего хорошего ждать не приходилось.

– Я думаю, можно остановить это, обратив ритуал. Отменить его, – произнес Драко. – Контрзаклинание, Грейнджер.

– Но в рукописи нет такой информации, не указано, как это сделать, возможно ли такое вообще, – задумчиво протянула Гермиона.

Ее чувства и мысли были в таком противоречивом смятении, что ничего более конкретного спросить или сказать она просто не сумела. Вопросы, факты, догадки – все смешалось в полнейшую неразбериху. Ей определенно нужно было больше времени, чтобы во всем разобраться.

– Да ты шутишь, серьезно? – язвительный тон Малфоя вернул Гермиону из юдоли разума на землю. – А я-то думаю, что за херня со мной творится?

– Хватит, – прервала волшебница намечающийся поток ораторского излияния однокурсника. – Ближе к делу, Малфой. Я по-прежнему не вижу связи между мной и твоей проблемой.

Драко неспешно встал и, обойдя вокруг стола, оперся о его край, оказавшись напротив Гермионы.

– Контрзаклятие, Грейнджер. Как ты проницательно заметила, его нет. Но это не помешает тебе его изобрести, – произнес Малфой таким будничным тоном, будто они обсуждали зелье от простуды.

– Почему я? – спросила Гермиона.

Из-за разницы в росте ей приходилось смотреть на Малфоя снизу вверх, и ей это не нравилось. Ее не отпускало ощущение, что сейчас ведомая – она, а направление и ход беседы задает Драко, сообщая ей лишь то, что считает нужным.

– Думаешь, я начну петь оды твоему интеллекту? – Драко не упустил возможности снова уколоть Грейнджер. – Ты сама знаешь, что о тебе говорят. Если уж кому это под силу, то тебе.

Он был прав, Гермиона знала, как ее называют. Журналисты не стеснялись в эпитетах, описывающих ее аналитические способности и магический потенциал. Со временем из просто талантливой, одаренной ведьмы она превратилась чуть ли в умнейшую и мудрейшую представительницу женского пола за последнее столетие, если верить газетным писакам. Была ли согласна Гермиона с тем, что о ней говорят и пишут? Отчасти. До мудрейшей ей определенно было далеко, но интеллектуальные вызовы ее не пугали, а скорее приводили в приятный тонус. Ничто не могло сравниться с упоительным мигом триумфа, одержанного над сложным профессиональным вопросом. К тому же Гермиона была необычайно упряма в достижении своих целей, никогда не позволяла себе пасовать перед трудностями и всегда билась над разгадкой до победного конца.

Гермиона нахмурилась. Малфой, которого она знала, скорее бы подох в канаве, чем пришел к ней. Да и еще якобы из-за того, что какие-то газетенки, называли ее самой умной ведьмой века.

Драко, будто прочитав сомнение на лице Грейнджер, вдруг добавил:

– Твое изобретение, Грейнджер, этот контракт, – сказал Малфой. – Во-первых, это обнадеживает, ты в состоянии создавать новые чары. Во-вторых, зная тебя, ты продумала каждую деталь, не подкопаешься. И он точно не позволит тебе выдать информацию обо мне. Скажи, что с тобой случится, если попытаешься, а? В тебя ударит молния? Или с неба упадет рояль на голову?

Девушка покачала отрицательно головой. Она не могла понять, верит ли она Драко. Что-то внутри твердило, что этих причин недостаточно, хотя и звучат они более или менее убедительно.

– Как кровожадно, – слабо усмехнулась Грейнджер, – я просто не смогу ничего рассказать о твоем состоянии, о наших встречах. Если попытаюсь, звучать будет одна околесица, лишенный смысла текст. Что-то вроде глупых детских считалок или рассказ о танцующих морских свинках.

– Рояль был бы лучше, – улыбнулся Драко.

Это было странно. Наверное, Гермиона никогда не перестанет думать о том, что очень необычно и даже ненормально говорить с ним так долго, слышать от него что-то серьезное, пускай и сдобренное сарказмом и иронией, видеть, как он улыбается – так просто и обыденно, словно перед ним не та, кого он изводил все их детство, а кто-то другой. Интересно, он сам вообще осознал, что улыбнулся Гермионе Грейнджер?

Гермиона слабо ответила на улыбку, но тут же посерьезнела.

– Малфой, ты же понимаешь, что этот договор не помешает мне оглушить тебя и вызвать мракоборцев? Ты ведь именно от них бегаешь.

Драко сглотнул. Грейнджер не должна была знать. Неужели трепло-Поттер слил таки ей информацию (и всю ли или лишь часть?), которую так рьяно скрывало Министерство? Неужели в Министерстве работают такие олухи, что даже не потребовали непреложный обет от тех, кто имел доступ к этим данным?

– Ты не выдашь меня, – в голосе Малфоя промелькнули привычные надменно-равнодушные нотки.

“Играет”, – подумалось Гермионе.

– Отчего такая уверенность?

– Ты же правильная, Грейнджер, – безупречно ровным и спокойным тоном произнес Драко, – я пришел за помощью, страдаю, мучаюсь. А у тебя руки чешутся разгадать этот ребус. Ты попытаешься разобраться во всем сама, прежде чем прибегать к крайним мерам. Гриффиндор и все такое. Благородство, сострадание. Да и любишь ты мозгами шевелить, признайся.

Волшебница глубоко вдохнула. Змееныш.

– От слизеринца это звучит не как комплимент, – скептично заметила она.

– Что есть, то есть, – пожал плечами Малфой.

Они молча смотрели друг на друга, думая каждый о своем, но практически об одном и том же, пока Драко не нарушил тишину:

– Грейнджер, помоги мне.

Гермиона вздрогнула.

Как же она могла дать ответ, если саму внутри раздирают сомнения. Гарри бы безусловно хотел, чтобы она держалась подальше. На его стороне Аврорат и Министерство, вряд ли ему что-то угрожает. Здравый смысл твердит не вмешиваться. Логика и рассудительность всегда были сильными сторонами Гермионы.

Но, Мордред побери, почему ж так тянет проигнорировать все разумные доводы! Признаться самой себе – ты уже в этом, по самую макушку, уже поздно идти на попятную и делать вид, будто ничего не знаешь.

Гарри, Нарцисса, просящий о помощи Малфой – все закрутилось в безумном вихре! А сверху довлеет проклятое желание оказаться в его эпицентре и думать, думать, размышлять, находить зацепки, разбираться, открывать новые подробности, жить потребностью мыслить, снова жить так!

– Если я помогу, ты ответишь на все мои вопросы ? – наконец спросила Гермиона, силясь отыскать компромисс между своим сумасшедшим желанием и холодным расчетом.

– Да, – без колебаний соврал Драко. И выдохнул – она ничего не знает о проклятии.

Нет, конечно, нет, какие могут быть ответы? Он похож на идиота? Обратят ритуал и все, поминай как звали. Международный портключ уже давно дожидается своего часа.

А Гермиона? Конечно, она не поверила. С таким же успехом можно довериться Волан-де-морту или Лестрейнджам.

Малфой – лгун в -дцатом поколении. Но возможно, если она согласится, получится подобраться таки к правде ближе?

– Тебе придется рассказать, как все прошло, почему обряд провалился. Все мелочи имеют значение. Это может помочь в сотворении новых чар, – спокойно сказала она.

– Так ты согласна? – прищурившись, спросил Малфой.

– Еще не знаю, – призналась Гермиона, – мне нужно подумать.

Подумать, как же. Звучит как отговорка для собственной совести, которую так бесцеремонно собираешься проигнорировать в угоду своим желаниям.

Драко молча вытащил из кармана галеон и выложил его на стол.

– Ты воспользовался моей идеей?

Малфой хмыкнул.

– Просто не было времени на что-то более оригинальное, – деланно-безразлично произнес он. – И да, протеевы чары. Я ничего не расскажу, пока ты не дашь точного ответа.

Гермиона вымученно вздохнула. Она может поклясться: дать ответ сейчас ей сложнее, чем изобрести для Малфоя заклинание. Ощущение, что своим “Я согласна” она предаст Гарри, не отпускало и заставляло чувствовать себя безмерно виноватой, хотя еще ничего даже не было сделано.

– Я не могу рисковать, – пожал плечами Драко. – Не тяни.

Он шагнул к камину, точно так же, как в прошлую их встречу. Точно так же обернулся, глядя на Гермиону через плечо.

Актриса из нее, мягко говоря, никакая. Она была задумчива, встревожена и явно волновалась, от чего хмурилась и попеременно сжимала и разжимала пальцы, но главное, несмотря на переживания, ее глаза горели точно так, как в прошлую встречу, когда она задумчиво что-то бормотала, увлеченно изучая загадочные переплетения на торсе Драко. Он готов был поклясться чем угодно, она примет вызов.

– Грейнджер, – окликнул ее Малфой.

Гермиона встретилась взглядом с Драко, отчего-то смотревшего на нее с легкой ухмылкой.

– Ты согласишься.

Ей вдруг захотелось прокричать что есть силы “Нет! Нет!”. Но она промолчала, глядя, как Малфоя уносит зеленый всполох.

========== 5 ==========

– Отлично выглядишь, Гермиона! – Рон одарил подругу широкой улыбкой. – А я, как видишь, не удержался…

Он развел руками, неловко улыбаясь.

– Это моя вина, я опоздала, – отмахнулась волшебница, – война-войной, а обед никто не отменял, да, Рон?

– Ну, да… – смущенно согласился тот, возвращаясь к прерванной трапезе. – Раз ты называешь это войной, значит, было так себе?

Гермиона засмотрелась на увлеченного ростбифом Рона, прислушиваясь к себе – ничего. А ведь когда-то его имя и образ волновали, заставляя сердце приятно трепетать. Казалось, это было несколько жизней назад. А на самом деле – несколько лет.

Рон не был глупцом, лентяем, инфантильным маменькиным сынком, он не изменял, не игнорировал, не был холоден в постели и вне нее. Но случилось нечто вполне ожидаемое – они повзрослели.

Гермиона первая осознала, что они ждут от жизни не просто разного, но даже несовместимого. Когда сил и желания идти на уступки уже нелюбимому человеку, подавляя собственные стремления и вкусы, у нее не осталось, идиллия дала трещину, а вскоре и вовсе рухнула. Рон не понимал, что случилось с его Грейнджер, которая внезапно стала “другой”. Винил во всем ее новый круг общения, работу, саму Гермиону. Расставались болезненно, обрывая все контакты друг с другом. Через пару лет кто-то их них даже заметил, что пройти через это было тяжелее, чем отыскать крестражи.

Магглы обычно благодарят Бога, волшебники – Мерлина. Кого же стоит поблагодарить ей – Гермиона не знала. Но тайм-аут в общении с Роном и его семьей, который продлился чуть больше года, закончился словами случайно встреченной в Косом переулке миссис Уизли.

– Гермиона, дорогая, а детские влюбленности и должны оставаться в детстве. Единицы способны пронести их через всю жизнь. Мы с Артуром скорее исключение, чем правило. Кто-то за нас порадуется, но найдутся и те, кто – наоборот.

Было ли дело в крепкой многолетней дружбе, в том, что по словам Гарри, Рон “отпустил” их романтическое фиаско, или же в том, что неугомонный Джордж якобы подлил в его чай анти-любовное зелье – теперь уже не важно. Когда Рон снова вернулся в жизнь Гермионы, она поняла, как же скучала все это время по своему такому разному, но преданному и верному другу.

– Так себе, это слабо сказано, – наконец ответила Гермиона на его вопрос. – Тебе Джинни рассказала? Это ведь она все подстроила.

Грейнджер была очень сердита на рыжую миссис Поттер. И на Рона, который считал своим долгом покудахтать по поводу отсутствия развлечений в жизни Гермионы. И конечно, немного на саму себя за то, что когда-то так опрометчиво дала подруге зеленый свет в попытках найти для нее идеальную пассию.

– Я даже не могу назвать это свиданием, – вновь заговорила волшебница, – так, встреча двух идиотов. Джинни мне все уши прожужжала, как он увлеченно обо мне расспрашивал. И ему она сказала то же самое обо мне!

– Ну, был бы отличный повод для шуток, если бы вы друг другу понравились, – попытался вступиться за сестру Рон.

– Но мы не понравились! И чувствовали себя как два дурака!

Рон проявил несвойственные для него чудеса предусмотрительности и раскрыл перед подругой меню на разделе “Десерты”.

Гермиона любила проехаться ему по ушам нотациями о безмерном потреблении простейших эндорфинных радостей, вроде вкусной еды и выпивки, и бездумном потакании базовым инстинктам.

Вот пусть сейчас сама и потакает, ага, хотя бы один разик, может хоть успокоится немного.

– Джинни говорила, что он тоже помешан на чтении, знаниях, – Рон не преминул сложить пальцы латинской буквой V и сделать ими жест “типа” на последнем произнесенном слове.

Гермиона изучала раздел с десертами (да! его план сработал!) и на удивление сдержанно отреагировала на последнюю реплику Уизли.

– По-вашему, любой, кто умеет читать, автоматически становится отличным вариантом для меня? – спокойно спросила Гермиона, вызвав у Рона тихий смешок.

– Офигеть, Гермиона Грейнджер научилась шутить? – доверительно понизив голос, нарочито серьезно спросил повеселевший Уизли.

– А Рональд Уизли – слушать? – поддержала игру девушка.

Один из плюсов долгой дружбы – это, однозначно, возможность затрагивать в своих шутках болезненные темы друг друга и проходиться на по ним изрядной долей юмора или даже сарказма, снижая чувствительность в том или ином вопросе.

Друзья от души рассмеялись. Неудавшееся свидание уже не казалось Грейнджер чем-то вроде апокалипсиса и, возможно, младшая Уизли все-таки будет жить.

– Зато у тебя был повод классно выглядеть, – подвел положительный итог Рон утреннему рандеву подруги.

– Значит, все не зря, – Гермиона ответила на ободряющую улыбку Уизли. – Видишь, иногда нам полезно встречаться без Гарри, мы давно не разговаривали как сейчас.

Рональд многозначительно хмыкнул.

– Это потому, что ты обычно без остановки трещишь о своей работе.

Грейнджер демонстративно закатила глаза, как делала это всякий раз, когда Рон вступал с ней в спор. Сейчас этот жест вызвал у обоих лишь новую волну улыбок и смеха.

– А мне жаль, что Гарри не видит тебя такой, – заметил рыжий.

– Какой?

– Ну, такой. Живой, – неожиданно серьезно сказал Уизли. – Если бы я не знал, что план Джинни провалился, я бы решил, что вы с тем парнем отлично поладили.

Грейнджер слабо улыбнулась и покачала головой. Она и сама чувствовала себя как-то иначе последние дни, но признаваться в этом не хотелось. А Рон, как назло, не желал уходить от этой темы.

– Правда, Гермиона. Хреновая это идея, говорить о… Ну, после того, как мы… Как у нас, э-э, не получилось, ты как будто, – он замялся еще сильнее, подыскивая слова, – угасла что ли. Понимаешь? Ты вроде та же, но, черт, вокруг тебя одна рутина, какое-то болото. Никакого драйва. А ведь ты не такая, да?