Текст книги "Тысячи Историй (СИ)"

Автор книги: Polina Moscow

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

На пятый день Гермиона приходит в купель одна, убеждённая, что девушки из гарема уже ублажают повелителя.

Но это оказывается не так, и по началу царевна даже теряется.

Она с трудом подавляет искреннюю панику, резвой дрожью пробежавшуюся по коже, рассыпаясь по ней тысячами мелких мурашек, и когда та доходит до самого желудка, спазмы в животе едва не заставляют согнуться пополам.

Но берёт себя в руки, снова подливает пахучих масел в ароматические лампы и уже собирается сбежать, когда мужской голос разрывает глухую тишину:

– Кто ты? – требовательно спрашивает её Дракон, и Гермиона на секунду пугается обнажённой стали в его голосе.

Как будто прямо сейчас он выхватит из какого-нибудь укромного уголочка острый меч и одним только тяжёлым взмахом снесёт с хрупких плеч глупую девичью голову.

Особенно молоденькие наложницы в гареме говорили о том, как боятся оставаться с хозяином один на один.

О, да, теперь она их понимает.

– Служанка, мой господин, – как и учила её нянька, тянет старую лямку она и видит, что узурпатор не верит её словам.

Лишь криво ухмыляется, почему-то решив оставить свои попытки узнать о ней на попозже.

Это, внезапно, вселяет в неё некую уверенность – узурпатор не настроен её сегодня убивать.

– Тогда назови мне своё имя, – снова приказывает воин.

Гермиона поджимает в нерешительности губы, понимая, что сказать своё настоящее имя будет для неё смертным приговором, потому вспоминает одну из своих прежних служанок и послушно тянет:

– Немезида.

– “Возмездие”, – шепча одними губами, переводит значение её имени сын Ареса.

Его прозвали так собственные воины за то, что он был неукротим на поле брани. За то, что из всех битв, в которых он участвовал, которые возглавлял, он всегда выходил победителем и ни разу – проигравшим. За то, что он преклонял колени только перед одним Богом и никогда не вспоминал о других.

За фивами стали повторять и остальные греки, опасаясь гнева, как самого полубога, так и его всемогущего отца.

За неутолимую жажду крови, за яростную прыть в пылу сражений, за ревностное отношение ко всему, что принадлежало ему, народ прозвал его Драконом.

Самым страшным из чудовищ, которых довелось сотворить Богам.

– Раздели со мной этот вечер, Немезида, – лениво растягивая слова, предлагает ей воин, рукой показывая на место в купели, подле себя.

Царская натура внутри девушки задыхается от возмущения за столь наглое предложение, готовая прямо сейчас указать дикому варвару на его истинное место, но служанка, за маской которой постоянно она прячется, лишь боязливо шепчет отказ, напоминая, что она – всего лишь чернь, недостойная находится с ним в одном помещении.

– Это мне решать, где и с кем мне находиться, – повелительно заключает мужчина, не понимая того, как простая служанка смеет указывать ему на его место.

Но по воинственному облику, который-таки пробивается сквозь напускное раболепие, девицы видит: она делает это неосознанно.

Также неосознанно, как и стоит перед ним с гордо выпрямленной, практически царственной, спиной; также неосознанно, как смотрит ему не колеблясь прямо в глаза, позволяя рассмотреть чернильно-янтарную радужку глаз; также неосознанно, как меняет тембр голоса на нравоучительный, смея его поучать.

Простая рабыня, служанка да даже наложница не позволила бы себе так много вольностей.

Но девочка выглядит так, будто это она задаёт здесь правила.

Именно это-то и заставило узурпатора заинтересоваться ею.

– Тогда расскажи мне какую-нибудь интересную легенду, Немезида, – требует иноземный захватчик, не собираясь отпускать служанку просто так. – Ты ведь знаешь увлекательные сказки?

Гермиона против воли качает утвердительно головой и, с опаской засматриваясь на ароматические лампы, подходит ближе к повелителю, когда тот приказывает, намыливает сладкой пеной мочалку и растирает нежные пузырьки по стальным мышцам бравого воителя, не смея заходить дальше рук, спины и живота, и вместе с этим рассказывает ему древние легенды, что передавали из уст в уста старые дворцовые пряхи.

Это её вторая ошибка.

Они проводят так несколько недель:

Каждый вечер повелитель принимает ванну, каждый вечер служанка приходит к нему, чтобы заменить пахучие масла и остаётся с ним, нежно намыливая спину и грудь, гладя плечи, моя испачканные песком и грязью посеребренные волосы и рассказывая очередную сказку, всегда имея про запас ещё сотню, которые услышала, пока ещё малюткой бегала возле веретенщиц.

Теперь, идя на очередную встречу с господином, Гермиона пытается внимательно прислушаться к стуку собственного сердца, которое от одной только мысли о беловолосом Драконе пускается в бешеный скач.

Царевна проклинает и ненавидит себя за слабость.

Ругает самыми грязными словами пришлого завоевателя, который точно по преданиям был извергнут самим Тартаром, в том, что тот рассказал так много о себе: своём детстве, братьях и сёстрах. В том, что так просто открыл перед ней свою душу, которую она приласкала и полюбила.

Которую собиралась погубить.

Месть за свою семью: за отца, за братьев и сестёр, которых сгубил этот тиран, – месть была для неё дороже любви.

Благодаря мыслям о возмездии девчонка выжила в этой чёртовой тени безвольной рабы, драющей ночные горшки и поедающей объедки с царского стола.

Любовь же, она чувствует, станет её падением.

– Ты не рассказываешь ничего о своём прошлом, Немезида, почему? – однажды интересуется у неё господин, и Гермиона только надломленно усмехается.

– Моё прошлое было счастливым, повелитель, – отвечает ему служанка, мочалкой стирая с кожи рельефных рук кровь его врагов.

– Почему “было”? – хватается за слова Дракон и отодвигается от девушки чуть дальше, давая ей больше пространства для того, чтобы отмыть его спину.

Чувствует, как она спускает с бортика, на котором постоянно сидит за его спиной и на который он обычно облокачивается, ступни ног и окунает их в горячую воду.

На кончиках его пальцев всё больше горит желание прикоснуться к нежной коже служанки и обласкать каждый миллиметр её тела.

– Когда-то я жила в далёкой деревне. Мы были свободными людьми. Моя семья была счастлива, – лепечет ему царевна, придумывая весьма скверную ложь буквально на ходу. – Но однажды под покровом ночи к нам нагрянули чужеземцы – все они были могучими солдатами, варварами, которые хотели только разграбить наши дома и захватить всех наших людей в плен. Их было очень много… больше, чем было воинов в нашей деревне. Они легко подчинили себе весь наш народ: убили стариков за ненадобностью, мужчин согнали в свою армию, а женщин и детей заклеймили рабством.

– Как же ты спаслась? – глубоко в душе сочувствуя её боли, спросил воин.

– Сбежала, – всего одно слово выдавливает из себя девушка, и наблюдает за тем, как господин привстаёт со своего места, и поворачивается к ней всем корпусом.

Он подходит ближе, позволяя себе прикоснуться к её правому колену, и от него самыми кончиками грубых, шершавых пальцев медленно ведёт длинную мокрую полосу, заканчивающуюся на кромке подола хитона, задранного намного выше середины бедра.

– “Сбежала”, – тихо, как будто насмешливо, повторяет за ней беловолосый Дракон, другой рукой заправляя выбившуюся прядь длинных упругих каштановых волос за ухо. – Или же спряталась в стане врага, надев одежды рабынь и затерявшись среди односортных девиц, выжидая часа для свершения сладкой мести тому иноземному захватчику, узурпатору, который подчинил себе твой народ, убил твоих близких, уничтожил твой город?

И достает из потайного кармана её кожаного пояса маленький кухонный нож, который она всё это время носила с собой, думая о том, как же перережет ублюдку горло.

– Так ли всё было, царевна?

На секунду она теряется.

Не знает, что делать, куда бежать, у кого просить помощи, потому что уверенна, что сейчас сын Ареса использует её неудачное оружие против неё же и вонзит остроё лезвие ей в сердце по самую рукоятку.

Но проходит минута, другая, а Дракон так и не сжёг её в своём пламени праведного гнева, – лишь откинул уже давно заржавевший металл в угол комнаты и обхватил её лицо обеими ладонями.

Гермиона приоткрывает глаза, встречаясь своим янтарным взором с его серебристым.

– Ты знаешь, кто я? – шелестит одними губами рабыня.

Всё это время господин внимательно изучает её лицо, оглаживает пальцами нежные скулы, касается самыми кончиками розовых губ, считает количество чёрных длинных ресниц на веках.

– Разве мог я не знать? – доносится ей эхом.

Царевна изучает его в ответ:

Острый подбородок, бледно-розовые губы и серые стальные глаза, в которых отражается танец колеблемого ветром огня свечей, что делает его всё больше похожим на дракона из старинных сказок.

– Позволь мне стереть всю ту боль, что я причинил тебе, – вплотную подходя к девушке, практически молит у неё воин, и позволяет себе немного больше, чем обычно. – Позволь показать, что я не просто чудовище, жаждущее власти, но и человек. Позволь сделать тебя той, кем ты рождена, кем ты всегда являлась… Я положу к твоим ногам весь Мир, – совсем невесомо шепчет он, нежно соприкасаясь с ней лбами и кончиками носа.

Смотрит глаза в глаза.

– Взамен я прошу лишь одного: стань навечно моей.

Третья ошибка.

И видят Боги – это её крах.

Но Гермиона соглашается, ближе придвигается к своему повелителю, сталкивается с ним горячими губами, жадно выпивающими её до капли.

Чувствует его язык в глубине своего рта, он жадный и неумолимый в своем желании исследовать её всю, по миллиметру, властвовать не только над её телом, но и над разумом.

Желает подчинить непокорную душу.

Дракон опускает её на пол и сам незамедлительно следует за ней.

Нетерпеливо стаскивает с ее плеч свободно струящуюся по телу ткань хитона, оголяя грудь; его зубы вспарывают кожу на ключице, пробуя бусины алой крови на вкус, и царевна не может сдержать стона, когда он накрывает рукой одно из полушарий.

Это…

Настоящая вакханалия.

Какое-то ужасающее наваждение, морок, проклятие, которое преследует её сквозь время и пространство.

Вечное желание, вечное сопротивление, которые подталкивают её к тому, чтобы обхватить бедрами его талию, и тут же испуганно выдохнуть, когда пальцы иноземного завоевателя касаются лона.

Узкого, влажного, жаждущего.

– Скажи что-нибудь, – стонет он, скользя пальцами по горячей плоти.

Но разве Гермиона может выдавить хоть слово?

Когда его пальцы дразнят, слегка проникают внутрь, растягивают, а потом скользят чуть ниже её входа.

Жадно исследует губами: скользит по напряжённому животу, очерчивает каждую движимую мышцу, вылизывает впадинку пупка.

Его плоть оставляет влажные следы на её бедре, когда узурпатор вновь прижимается к ней всем телом, скользит носом по щеке, оставляет поцелуи на пылающей груди.

Царевна плывёт где-то за облаками, мимо владений Гелиоса, Селены и Эос, и попадает в царствие Гекаты.

Всё это её ранит: буквально стирает в порошок, как будто она уже давно окаменела и теперь только осыпается песчинка за песчинкой.

Всё это её одухотворяет: ей кажется, что она в другом мире, переполненном сладкой неги, и ей так хорошо, что она готова раствориться в этом без остатка.

Она не видит дороги назад – это кажется необратимым.

Девушка знает, что будет больно, но только смелее подаётся навстречу, когда Дракон с утробным рыком насаживает её на себя до самого конца.

Ведь он воин, вождь, царь, сын Ареса.

Слишком эгоистичен, слишком алчен, слишком ненасытен.

Не существует для него понятий запретности или недоступности.

Девушка сама раскрылась ему навстречу, и все же сила его желания, его одержимости причиняет ей легкую боль, от которой она едва слышно болезненно стонет, впиваясь в руки своего врага ногтями.

– Если бы я только мог остановиться, – хрипит он, врываясь в неё снова и снова, пока служанка, рабыня, царевна – кто она теперь? – выгибается под ним, стремясь изгнать и боль, и невыносимый жар из своего тела.

Боги наблюдают за ними и потешаются.

Гермиона это точно знает, ведь не зря была до мелочей продумана вся эта слезливая глупая история.

Но когда горячее семя Дракона стекает по её бедрам, а она сама содрогается в экстазе мутного наслаждения, ей на минуту становится всё равно.

***

Через несколько дней, к глубокому удивлению собственных подданных, повелитель сваливается с ног на одной из тренировок его войска.

Он хрипит, кашляет и глухо пытается выхаркнуть что-то из недр собственных лёгких, которые как будто чем-то закупорили.

Он силится делать как можно больше вдохов, но лишь больше раздражает болезнь и снова заходится в припадочном кашле.

Никто из слуг не понимает, что происходит.

Никто из целителей не видит корня проблемы.

Ведьмы шепчутся о том, что это сильная жестокая магия, и за их помощью обращаться уже поздно.

Узурпатор не встаёт с постели, всё больше теряясь в муках лихорадки и всё меньше узнавая, где реальность.

Гермиона прокрадывается в его покои ночью, когда весь дворец спит, и бестолковая стража не видит ничего дальше своего носа.

Она снова подходит к ароматическим лампам, выливает туда пахучее свежими ягодами масло, поджигает свечи и с прозаичной улыбкой смотрит на то, как ядовитые пары расплываются по комнате.

– Это была ты, – через силу, едва-едва лепечет когда-то бравый воин, с ужасом понимая, что предала его та, о ком он даже не думал.

Недальновидный идиот, знал, что она жаждет его прикончить, и не додумался до того, что она уже давно распланировала всё до мелочей.

Посчитал, что раз вытащил у неё из-за пазухи одно оружие, она не воспользуется другим.

Наверное, он слишком сильно хотел верить в её душу.

– Я, – просто соглашается с ним Гермиона, не боясь быть услышанной.

Она подходит ближе к своему господину, присаживается на край его кровати, нежно убирает со вспотевшего лба прядь сальных волос и лучезарно улыбается.

У неё ведь всё получилось.

– Ты отобрал у меня город, дом, семью… И я отплатила тебе тем же.

– Я оставил тебя в живых! – рычит Дракон, силясь подняться с кровати.

Но ничего не выходит – у него не осталось сил.

– К чему мне жизнь, если всё, что я любила, ты стёр в порошок? – без эмоций вопрошает у него служанка.

И на минуту чужеземец замирает, обдумывая её слова.

Он ведь и сам такой же, внезапно думается ему, и теперь он смотрит на девушку, ни как на грязную служанку, ни как на светлейшую царевну, но как на воина, который идёт до конца.

В первую их встречу она назвалась Немезидой, а теперь стала его возмездием.

– Я любил тебя, – на последнем издыхании признаётся мужчина, вновь попадая в плен янтарных глаз.

Это странно, но ему кажется, что они стали светлее.

На его признание дева лишь слабо улыбается, раскрывает его широкую ладонь, в которую вкладывает свою старую серебряную цепочку, на которой изображена величественная сова, и с которой она не расстаётся с самого детства, чудом сохранив её при себе за время службы при дворе, и осторожно тянется к его лбу, оставляя на прощание свой последний поцелуй.

– Наша вечность ещё не закончена, – прикрыв глаза, заверяет его Гермиона, а Дракон чувствует, как от её прикосновений по его коже ползут склизкие противные змейки мороза.

Он всё понимает:

Вместе с ним умирает и она.

========== Глава 3. “Чистокровность”. ==========

Комментарий к Глава 3. “Чистокровность”.

Для справки напоминаю, что главными героями фанфика всё также являются Драко и Гермиона, точнее, те люди, кем они являлись до того, как стали хорошо знакомыми всем нам Малфоем и Грейнджер. Так что преждевременно пугаться того, что здесь не фигурируют привычные имена, не стоит. Прочтя эту историю, по ходу повествования, вы найдёте намёки на нужных нам героев. Приятного чтения.)

Кровь человеческая не вода – это то, что определяет, соединяет и становится нашим проклятьем.

– Ну, давай же, тупая скотина, поднимайся! – разносится по конюшне грозный приказ, и от голой бешеной ярости, прозвучавшей в мальчишечьем голосе, Каролина Форез даже вздрогнула.

Конечно, она поступала просто некрасиво, можно даже сказать прескверно, пробравшись сюда ночью без разрешения и так непристойно подслушивая чем там занимается кто-то из учеников, но, как говорится:

Не пойман – не вор.

Это, как раз-таки, их случай.

Она сделала ещё пару еле слышимых шагов вперёд, чтобы наконец понять, что же там такое творится и почему чёртов идиот Мракс так взбешён.

Но из-за высоких стойл не было видно ни самого мальчишку, ни его “скотину”.

Недовольно насупившись и ещё раз обругав себя очень некрасивыми словами, она снова прошла чуть вперёд.

“Любопытство кошку сгубило”, – не раз увещевала её Елена, когда Форез в очередной раз совала свой маленький миленький носик-пуговку, а не старый прыщавый и жутко длинный, всё по тем же словам Когтевран, в… ну, в общем не в свои дела.

Что ж, ей придётся понадеется, что она не та самая кошка.

– Что с тобой не так? – Снова вопрошает всё тот же слащавый голос, и Каролина даже закатывает от его по-королевски недовольного тона глаза.

Тихо останавливается чуть левее распахнутой настежь двери загона, в котором Мракс сидит вместе со своим питомцем Кельпи, и, очевидно, пытается поставить того на ноги.

Кельпи – серебристо-голубой гиппогриф, с пушистыми переливающимися на солнце перьями, с выразительными горящими жёлтыми глазами, острым клювом и опасными твёрдыми когтями на передних лапах.

Мракс долго хвастался отцовским подарком на своё совершеннолетие, неустанно намекая большинству учеников Хогвартса, что немногие из них способны себе такое позволить.

От одного взгляда на это гордое существо у Каролины захватывает дыхание и рассматривать его – это то дело, которому она может предаваться часами.

Жаль лишь, что такое домашнее животное завести она никогда не сможет.

В отличие от Николаса Мракса, первое слово которого, скорее всего, было: “хочу”, – и все слуги и домочадцы тут же бежали выполнять его приказ.

Не даром он ведь кичится своей чистой кровью и аристократическим происхождением.

Как по ней – он просто маменькин сынок.

– Как же меня всё это достало, – внезапно простонал волшебник, и с каждой произнесённой им буквой, Каролине казалось, будто воздух наполняется ненавистью и ядом.

Чего ещё можно было ожидать от этой змеюки?

– Отец сказал я могу сделать с тобой всё, что хочу… Что ж, может “Круциатус” заставит тебя подняться на ноги?

У наблюдавшей за всем этим невесёлым зрелищем девушки от подобного предположения даже глаз задёргался.

По школе, конечно, ходили слухи, что Мракс – тот ещё сукин сын, но чтобы вот до такой степени…

А ещё племянник Слизерина.

Пока она ругала парня у себя в голове, колдун уже навёл свою палочку на бедное животное и с губ его сорвались первые буквы проклятия.

Но ведьма вовремя пришла в себя и, проворно взмахнув волшебной палочкой, выбила оружие из рук светловолосого.

– Какого чёрта?! – вслух возмутился Николас, обеспокоенно заозиравшись по сторонам.

– Ты совсем с ума сошёл?! – не в силах скрыть своего искреннего бушующего негодования воскликнула кареглазая, подходя ближе к однокурснику. – Применять подобное проклятие на живом существе… ты… Ты бы ещё Аваду в него кинул!

Ох, а вот с этим надо быть поосторожнее…

Не дай Бог, она подаст ему идею.

– А вот и наша защитница обиженных и угнетённых, – устало-ворчливым тоном проскрипел ей в ответ парень, окидывая таким премерзким недовольным взглядом, что на мгновение захотелось сжаться до таких малюсеньких размеров, чтобы стать не больше пылинки. – Какого соплохвоста ты здесь трёшься и подслушиваешь?

– Какая тебе разница где я и что я делаю? – вопросом на вопрос отвечает девушка, понимая, что у неё нет хорошего алиби.

Потому скоропостижно переводит стрелки на своего оппонента:

– Мы сейчас говорим о тебе и о том, что ты хотел применить невероятно сильное и опасное проклятие на…

– На своём гиппогрифе! – рычит в отместку Мракс, остервенело подбирая из кормушки с едой свою палочку. – Это моё животное, что хочу, то с ним и делаю.

– Ты не слушал профессора Гриффиндора на уроках? Нам нельзя использовать такие проклятия в стенах школы! – шипит на него Каролина, от одного только его вида заводясь всё больше.

Что ж, то, что они с Мраксом далеко не друзья, было понятно с первого же курса.

– Это. Не. Твоё. Дело, – чеканит ей в ответ сероглазый и посылает один из своих лучших уничижающих взглядов.

Жаль только, что на ней ни один из них никогда не срабатывал.

Стойкая дрянь.

– Как раз-таки моё, – горделиво задирая нос, противится волшебница. – Я Староста, а значит, это моя обязанность: доложить профессорам о твоём проступке, – что я немедленно с превеликим удовольствием и сделаю!

– Пф, ну да, конечно, давай: беги, пожалуйся, расскажи всем и вся какой я бессердечный урод, который едва не воспользовался запрещённым в стенах школы заклинанием. Вот только не забудь ещё добавить, что всё это ты узнала, пока по ночи шаталась за мной в конюшни. – В голосе Мракса звучит неподдельная ирония и торжество собственной победы.

Да уж, своим неуместным геройством она скорее навлечёт беду на себя, чем на слизеринского гада.

Да и Салазар Слизерин всегда на стороне любимого родственничка.

Мало ли, какую душещипательную историю они придумают на этот раз.

– Хорошо, к профессорам я не пойду. – Главное говорить это таким тоном, будто это она делает ему одолжение. – Но и ты отстань от бедного животного.

Парень смотрит на неё с неким превосходством – прекрасно ведь понимает, что задаёт правила здесь он, – и насмешкой.

– Это моё животное, – повторяет он, вальяжно вертя свою палочку в руках. – Что хочу, то и делаю.

– То, что он принадлежит тебе, ещё не значит, что ты можешь его мучить, – праведно возражает Форез. – Посмотри на него: он итак болен, а ты хочешь совсем его добить?

– Какая разница? Это всего лишь глупый, огромный, уродливый зверь, – Николас небрежно пожимает плечами, с минуту презрительно оглядывает своего питомца, а потом фыркает: – Отец купит мне ещё сотню таких же. Даже лучше.

– Какой же ты… – огрызается гриффиндорка, но всё же прикусывает язык.

Они уже достаточно поцапались.

– Это же твой питомец – ты обязан за ним ухаживать.

– Этим занимаются эльфы… или слуги.

– А что насчёт тебя?

– Я рождён не для этого, – язвительно замечает парень, и даже находясь в темноте, которую рассекает только свет её палочки, видит, как нежелательная собеседница закатывает глаза. – Но, очевидно, для той, кто вырос в обществе прислуги, этого не понять. Так что я даже не буду тратить своё драгоценное время на пустые разговоры с тобой.

Хм, снова намёк на её мать-магглу?

Как же это в его стиле.

– Он твой друг, – еле слышно шепчет Каролина, с глубокой жалостью смотря на притихшее больное существо.

Глаза его заволокла белёсая дымка, пушистые перья пригладились, да и весь он являл собой просто заболевшего маленького несчастного зверька.

От одного вида его хотелось выть в голос.

– Да насрать, – резко выплёвывает Мракс и выходит из стойла, намеренно задевая каштановолосую плечом. – Хочешь, забери его себе. Скучать всё равно не буду.

И уходит, даже ни разу не оборачиваясь.

Каролина подходит ближе к зверю, кланяется ему, как их этому учила Пенелопа Пуффендуй на своих уроках магозоологии, и, дождавшись ответного слабого поклона, позволяет себе коснуться своей мечты.

– Здравствуй, Кельпи, – шепчет она, с восторгом проводя ладонями по мягким влажным перьям. – Меня зовут Кэрри, можно я буду твоим новым другом?

***

Что ж, когда на следующий день Каролина показывает своей лучшей подруге – Елене Когтевран – своего нового друга, златовласая сначала совершенно не верит в происходящее.

Где такое видано, чтобы чистокровные снобы так просто разбрасывались своими вещами?

Позже, через некоторое время, которое она потратила на выстраивание логических цепочек и причинно-следственных связей произошедшего… не то конфуза, не то чуда, она подытожила, что всё это просто глупая шутка.

Слизеринцы это любят: потешаться над наивными школярами.

В конце же концов она заявила, что ни капельки не верит во всю эту браваду.

И, конечно, добавила, что Форез тоже не стоит распускать уши.

После чего последовала длительная и изнурительная лекция о том, что каштановолосая слишком наивная девчонка, любящая доверять всяким там идиотам.

Нравоучения продолжались ровно до того момента, пока к обеду двух спорящих девушек не прервала одна из школьных сов, принёсшая небольшой клочок пергамента от Мракса.

Собственной рукой Николас торжественно расписал в мини-письме о том, что отдаёт своего гиппогрифа-Кельпи полукровке Каролине Форез, и больше он не претендует на это животное.

А также добавил, что с нетерпением будет ждать часа, когда безмозглая скотина сдохнет, ведь, судя по всему, ему недолго осталось, и он с превелики удовольствием понаблюдает, как Форез будет самостоятельно рыть ему могилу.

На неудачную издёвку девушки только закатили глаза.

– В одном он точно прав, – внезапно высказалась Елена, окидывая жалостливым взглядом Кельпи. – Ему не дожить и до весны.

– Я его вылечу, – твёрдо отрезала её подруга, усевшись на солому рядом с животным и тихо поглаживая его по голове.

– Вряд ли, – протянула когтевранка, поджав губы. – Лишь потеряешь время, а нам уже пора начинать готовиться к экзаменам.

– Мой отец – лекарь, забыла? – напомнила подруге Каролина, немного хвастливо ухмыляясь. – Я его вылечу.

Елена прищурилась и недовольным взглядом посмотрела на гриффиндорку.

Что же это за человек, вы ей скажите?

Как вобьёт себе что-нибудь в голову, так и магией из неё эту идею не выпрешь.

– Хорошо, – изрекла блондинка, складывая руки на груди. – Но я тебе помогу. А потом ты дашь мне на нём прокатиться.

Форез только понимающе усмехнулась.

Даже несмотря на то, что мать её подруги – одна из величайших волшебниц за всю историю магии, много чего её дочери не позволялось.

Не только из соображений безопасности, как, например, с гиппогрифом, но и потому, что это было чересчур дорогое удовольствие.

Что ж, она же, в свою очередь, не прочь разделить столь прекрасное удовольствие с подругой.

***

– Вижу, ты всё-таки это сделала, – намеренно растягивая гласные, пережёвывая каждую вылетающую изо рта буковку, лепечет Мракс, подкрадываясь сзади.

После их небольшой договорённости прошло уже три месяца, в Хогвартс постепенно приближалась весна, началась более усиленная подготовка семикурсников к сдаче ЖАБА, и за всё это время Каролина смогла сделать то, на что, как думал Николас, у неё не хватит ни знаний, ни умений.

Она вылечила Кельпи, поставила его на ноги, а потом ещё и заставила снова летать и радоваться жизни.

– Только не говори, что сомневался в моих способностях, – даже не оборачиваясь лицом к неожиданному гостю, с явной насмешкой проворковала Каролина, сидя на небольшом клочке тёплого пледа, постеленного прямо на начавшую прорастать из земли зелёную травку большого луга, расположенного на нижних холмах возле школы.

– Ни капли, – ядовито изрёк Николас, подходя ближе к девушке.

Он посмотрел вверх.

Высоко над их с Форез головами парил большой, пышущий силой и здоровьем, гиппогриф, отливая на полуденном солнце то голубым, то серебристым окрасом, и что-то там рычал, пока мимо него пролетали мелкие птицы, которых он стремился поймать, вероятно, чтобы добыть себе ужин.

– И как ты только это сделала? – требовательно поинтересовался он, обращая взгляд теперь на свою собеседницу.

Форез, одевшись в рабочую мужскую одежду, что было совершенно непозволительно (но, как, впрочем, и всегда, она была первой среди всех учеников, кто стремглав пытался нарушить сотню школьных правил), которая магией была специально подогнана под её размер, и укутавшись в свою тёплую мантию, одиноко сидела посреди холодного луга, на котором только-только начали заигрывать первые краски весны, где-то потихоньку даже начали всходить первые росточки горько-сладкого вереска, и читала свой любимый учебник по нумерологии.

– Даже нанятый отцом магозоолог не смог сказать по поводу его здоровья ничего вразумительного, а ты его вылечила…

В голосе Мракса явно сквозило удивление, смешанное с – ей случайно не показалось? – уважением и некоторой печалью.

Видимо, он жалел, что так легко распрощался со своим питомцем, хотя и был точно уверен, что он не выживет.

– Я всего лишь показала ему, что я его друг, когда ему было одиноко, – не отрываясь от книги, поведала ему Каролина. – Он заскучал, а из-за скуки развилась его болезнь. Я смогла её побороть. Вот и всё.

Николас внимательно её слушал, не совсем понимая о чём она говорит.

Точнее он понимал о чём, но не понимал, как это могло быть связано с болезнью Кельпи.

Это же полная глупость, дурость и идиотизм – заболеть из-за скуки.

– Ничего это не глупость, – запротестовала в ответ на его слова девушка, и наконец обратила на нежданного компаньона своё драгоценное внимание. – Любому прирученному животному необходимо внимание хозяина, которым ты постоянно обделял Кельпи, ему стало одиноко и скучно, а это в свою очередь повлияло на его физическую активность.

– И с чего ты всё это взяла? – как будто и не особо сильно интересуясь этим вопросом, произнёс волшебник.

– С того, что я достаточно изучила этот вид и его повадки, – горделиво изрекла Форез. – Тебе тоже следовало почитать об этом книги, до того, как ты довёл несчастное животное до предсмертного состояния.

– Да как ты смеешь?..

Договорить, точнее кинуть очередное оскорбление, парню не дал внезапно спикировавший вниз предмет их обсуждения, нёсший в своём клюве одну из ворон, которые обычно летают в Запретном лесу.

Приземлившись рядом со своей новой хозяйкой, гиппогриф кинул к её подогнутым ногам мёртвую птицу, очевидно, так он делился с ней своей добычей.

Но успокоив питомца в том, что она не голодна, Каролина без какого-либо смущения или отвращения подобрала ворону и кинула её Кельпи, схватившему продолжение своего обеда прямо на лету и принявшемуся смачно уплетать ворону.

Закончив с этим, Кельпи подошёл ближе к Форез и аккуратно прилёг возле неё на свободное место на покрывале.

Лежать на голой земле – не в его принципах.

Мракс смотрел на Кельпи с некоторой затаённой грустью.

Рядом с ним гиппогриф никогда не был таким ласковым и обходительным, в противовес этому он часто рычал и кусался, когда колдун хотел на нём покататься или просто пытался погладить.

К Форез же он явно тянулся: ластился об её руки, урчал от наслаждения, когда та его гладила, даже пристроился у неё под боком, разрешая на себя облокотиться.

И где чёртова справедливость в этом мире?

– Погладь его, – неожиданно даже для самой себя предложила оппоненту Каролина.

Просто посмотрев на Мракса она внезапно увидела себя.

Ту девочку, которая только несколько месяцев назад мечтала всего лишь погладить гиппогрифа.