Текст книги "Тысячи Историй (СИ)"
Автор книги: Polina Moscow
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
И, спрашивается, почему он не обратился за этим к Темис, Дике и Эвномии[1]?
Они-то явно разбираются в этом лучше, чем она.
Но оставив её вопрос с сухим ответом: “Как можно доверять чужакам?”, – он только удалился на следующую встречу.
Подумаешь, какой важный предприниматель.
То она целые дни проводила подле громовержца Тора, который явно был рад компании старой знакомой, за сердцем которой охотится уже очень, очень, оче-ень давно.
Ей было в самом деле приятно, однако, и до ужаса стыдно – внушать несчастному ложную надежду не хотелось.
То Хель вдохновенно рассказывала и показывала ей свои владения.
На самом деле, оказалось, что царица Хельхейма довольно милая женщина, чуть старше, самой Паллады.
То, вот как сейчас, за ней по пятам, словно хвостик или приставленный охранять (интересно от кого?) стражник, ходил Арес.
Милостивый Зевс, папочка, ну и зачем только?!
Бог Войны всё время был мрачнее тучи и то и дело корчил странные рожи.
Бесит.
Но Паллада решила не вдаваться в подробности.
Было достаточно одного его удушающего присутствия здесь. Прямо рядом с собой.
И чего это он к ним с дядюшкой затесался?
Дома проблем что ли мало?
У него же скоро свадьба!
Вот бы и сидел подле своей ненаглядной невестушки и сторожил её неземную красоту от зорких взглядов многотысячных почитателей – того и гляди уведут.
Будет потом горевать, несчастный!
Стоило бы посмеяться…
Но в животе, совсем наоборот, только неприятно что-то кольнуло, а потом вдобавок ещё и потянуло, будто весь её ужин сейчас же выйдет наружу.
Жаль лишь, что не на свадебное платье Афродиты, будь она не ладна!
– Решил присоединиться ко мне? – когда оппонент встал к ней лицом к лицу, спросила совсем ненавязчиво.
Так, чтобы не подумал, что она предлагает.
Пусть лучше идёт выбирать наряд для скорого пышного торжества.
– Ну, раз ты предлагаешь. – И растянул губы в довольной улыбке.
Подождите…
Она предлагала?!
– Я не предлагала! – Эмоциональнее, чем нужно было.
Вот идиотка!
– Ты можешь идти, я не задерживаю.
Хорошо. Хорошо. Это было уже спокойнее.
Взгляд стоящего напротив мужчины потемнел, хотя казалось, что в темноте ранней ночи этого нельзя было заметить.
Что ж, она всегда видела больше других.
На свою же бедовую голову.
– А что, если я не хочу уходить? – спросил тихо.
Видимо, пытался таким образом показать, что разговор их, в назидание каждому второму, менее спокойному, должен быть как можно меньше наполнен взрывами и огнём.
И правильно было бы это всё, конечно, да Паллада, в свою очередь, уже закипала от злости.
На себя, на него, на прошлое.
– Я не в силах тебе препятствовать. – Равнодушно пожала плечами.
Хочешь – уходи.
Хочешь – оставайся.
Только меня не затягивай в свои бредовые игры.
– Думаю, тогда лучше уйти мне.
Вот и правильно.
Так и надо:
Кинуть надменный взгляд, презрительно хмыкнуть, круто развернуться и уйти настолько же легко, как если бы она шагала по невесомым, перистым облакам.
Так же, как сделал однажды он.
– Нет! – Поймал за руку, дёрнул на себя, выровнял перед собой по стойке “смирно”, как какого-то нашкодившего солдата-мальчишку, и не позволил сдвинуться с места.
Ого, да кое-кто здесь злится?!
Просто чертовски разгневан.
– Нет? – Достаточно насмешливо.
И попыталась тут же вырваться из стальной хватки.
Его касания причиняют ей боль.
Физическую, моральную, душевную. Всё разом.
И обжигают не хуже ядовитых цветков борщевика[2].
– Отпусти, нас могут не так понять. Мало ли, ещё донесут об этом твоей невесте.
Да, у неё тоже скопилось достаточно яда, который просто необходимо было куда-нибудь выплеснуть.
Вот бы ОН им ещё и захлебнулся.
– Ты правда повелась на этот маленький розыгрыш? – Уже без прежнего запала веселья. – Думаешь, хоть что-то в ней способно заинтересовать меня?
– Ну, все находят в ней что-то особенное, такие, как ты, не исключение.
Можно она плюнет ему в лицо?
– Не думаю, что тебе вообще принципиально, кто будет согревать тебе постель очередной ночью.
А вот это было лишнее.
Низко. Грязно. И по самому больному.
– Прекрати так делать! – В конце концов не выдержал мужчина.
– Делать как? – Уже не так слащаво, как прежде. – Обходиться с тобой также по-свински, как поступаешь со мной ты?!
Арес на секунду прикрыл глаза, чтобы дать себе время успокоиться.
Смотреть на неё и оставаться постоянно невозмутимым и хладнокровным просто непосильная задача даже для него.
Особенно для него.
– Да, я скотина, да, я урод, да, я сначала делаю, а потом думаю о последствиях, в отличие от тебя, о Светлейшая Царица Знаний, – выплюнул так, будто весь день пытался сорвать её имя с языка. – Но ты-то не такая. Ты ведь другая, так почему же ты продолжаешь меня мучить?
Держит её за плечи, чтобы не сбежала.
Несильно сдавливает, принуждая к спокойствию и внимательному прослушиванию.
И смотрит прямо в глаза.
Его серебристые против её янтарных.
Так гипнотически.
Так завораживающе.
– А может, всё дело в том, что ты просто меня не знаешь?
Глупое оправдание, на самом-то деле.
И в подтверждение этого от блондина слышится смешок.
Весёлый.
Ухмыляющийся.
Но едва-едва, совсем чуть-чуть, надломленный.
Где-то в глубине чёрной, похороненной под горстками пепла и чужих тел, души он боится поверить, что это действительно так.
– Я знаю тебя лучше, чем ты сама, – выдаёт внезапно.
Не даёт себе времени на раскачку и промедления.
Один раз уже допустил такую ошибку.
Лучше действовать как на войне:
Или бросился в самую гущу кровавого сражения и победил, или выжидал подходящего момента и проиграл.
– Знаю наизусть, чем ты занимаешься каждый день; знаю, что заставляет тебя смеяться или хмуриться; знаю твои жесты, твою мимику, даже эта складочка между бровями, когда ты не хочешь кого-либо слушать, но понимаешь, что это нужно. Знаю, с какими мыслями ты засыпаешь ночами и с какими просыпаешься утром; знаю, что ты в последнее время плохо спишь, потому что ненавидишь быть в чужих местах, и ждёшь очередного неожиданного нападения; знаю, что только дома ты чувствуешь себя в безопасности; знаю, что тебе не нравится быть самой умной, самой мудрой, но из-за отца, который не хочет слушать твоих жалоб, ты остаёшься в Греции, рядом с ним, а не уезжаешь куда-нибудь подальше от всего этого дерьма… – он тяжело вздохнул, когда в лёгких закончился воздух.
Говорить всё это было гораздо сложнее, чем ему представлялось.
Но это нужно.
Нужно им обоим.
Нужно для них.
– Я знаю, что ты ненавидишь меня с того самого момента, когда я просто струсил и ушёл, побоявшись того, что может с нами случиться, если мы действительно продолжим это. Я тоже ненавижу себя за это. И жалею. Жалею, что оставил тебя одну. Жалею, что не могу вернуться во времени и заставить себя тогда не уходить. Жалею, потому что только с тобой я узнал, какого это не быть для всех монстром, от которого постоянно ждут подвоха или нападения, но которого любят только за одно его существование…
На глаза богини набежали слёзы.
Арес ненавидел себя за то, что заставляет её снова страдать, но дал себе твёрдое слово, что это последний раз, когда он себе такое позволяет.
С этого момента хватит.
Они оба достаточно настрадались.
– Только потеряв тебя, я понял… понял, что ты была той самой целью всей моей жизни, к которой я пробиваюсь уже тысячи лет через войны, кровь, пот и слёзы. Всё, что я когда-либо искал… это ты… Афина, ты единственное, что имеет значение.
Кажется, по его щеке тоже неожиданно скатилась одинокая мокрая капля.
Тц, вот тебе и бесчувственный алчный Бог Войны.
– Умоляю, дай мне только один шанс всё исправить.
И тягостное молчание в ответ, прерываемое лишь еле сдерживаемыми всхлипами.
Она будет полной дурой, если согласится…
– Хорошо. – Выдавила из себя едва слышно.
Но этот договор они подписали большим, чем собственной кровью.
***
– Мойры, – кивком головы приветствует старых прях Громовержец Зевс, проходя внутрь устрашающе-тёмного их странного жилища.
Скорее это даже похоже на пещеру: необтёсанные каменные стены, пол, усеянный земельными комками и каменной крошкой, и промозглый холод, гуляющий по всему пустому пространству, даже несмотря на то, что в центре полыхает большой костёр.
Сёстры как можно больше абстрагировались от внешнего мира, чтобы никто не мешал им плести свои нити.
Не контактируют ни с богами, ни с людьми.
Теперь слышен только их роковой шёпот, предрекающий неизбежное, когда Клото щемяще-нежно, почти любовно, начинает прясть, дарует очередную жизнь, тончайшими золотыми нитями новое бесценное полотно из пряжи, завещанной ей самой матерью богов Реей; когда Лахесис, беззаботно и смешливо, как будто бы играючи, переплетает непрочный шёлк, соединяет чужие жизни между собой так крепко, что разорвать их уже не получится; отказаться от этого дара или же проклятия нельзя; когда Атропос своими чернильно-ядовитыми ножницами хладнокровно и легко расстригает труды сестёр пополам – обрывает чужие судьбы.
– Здравствуй, брат, – совсем тихо шепнула самая старая пряха, Атропа, не глядючи разрезая очередную тоненькую нитку, которая тут же потеряла свой волшебный свет. – Зачем же ты пришёл к нам? Хочешь узнать о грядущем?
Не спрашивала, утверждала – Мойры знали, зачем Громовержец посетил их скромную обитель.
– Мне предвиделось будущее, – не стал юлить Верховный Бог, подходя ближе к огню – единственному источнику света в этой неприметной лачуге. – И я надеялся, что вы поможете мне его расшифровать.
Подобно сёстрам, он не просил помощи, но ставил их перед фактом.
Зевс не покинет хитрых чертовок, пока не докопается до истины.
Но Мойры молчали; невозмутимо продолжали заниматься своими обычными делами и молчали.
С минуту рассматривая их в гнетущей тишине, прерываемой лишь скрипом старого веретена, за которым работала самая молодая сестрица – Клото, Громовержец понял, что ни одна из них не собирается начинать этот, вероятно, сложный и изнурительный разговор.
Что ж, тогда он сам начнёт:
– В своём сне я видел мальчика, точнее юношу, который был до боли похож на двух моих детей… ну, знаете, белые волосы, серые глаза, горячий нрав и чересчур пытливый, горящий интересом взгляд, – медленно, с расстановкой описал мальчишку из видений мужчина, прекрасно зная, что Мойры доходчиво поняли, о ком он им говорил. – Этот мальчик сидел на моём троне, – добавил он, а голос его до зубного скрежета похолодел.
Где-то на улице раздались глухие удары раскатного грома и ярко блеснула ослепительная молния.
Но такими жалкими фокусами старух не проймёшь.
– Ты видел своего внука, который пока ещё не родился, – подытожила из его рассказа Клото, смотря на брата своими угольно-чёрными глазами.
Она видела какая смута зарождается в душе Громовержца.
– Он займёт моё место? – сурово спросил Зевс, даже несмотря на то, что уже знал ответ.
Подумать только, отпрыск люто ненавидимого им сына сменит его на посту Верховного Правителя.
С самого рождения Ареса Зевс боялся, что именно он захочет однажды свергнуть его, чтобы самому, для потехи собственных неуёмной гордыни и непомерно огромного эго, воцариться Господином Греции.
Но оказалось, что причиной падения будет его внук.
Сын аморального урода и любимой дочери, которая уже потеряла право так называться, ведь сделала выбор в пользу той само чёрной гангрены, что своими эгоизмом, беспощадностью и кровожадностью отравляла жизнь не только людей, но и Олимпийцев.
– Ты не отдашь его просто так… – со сладким озорством протянула Лахесис.
Её забавляло распутье, на котором внезапно очутился Громовержец.
– Ведь ты готовишь его в наследство одному из своих любимых сыновей. – Слова были сопровождены грустным вздохом. – Как жаль, что Арес не входит в их число, вместе с Афиной, они привели бы Грецию к ещё большему процветанию, чем даже есть сейчас.
– Я не позволю безумному выродку и его отродью посягнуть на мой трон! – Прозвучало даже опаснее, чем переливчатый шум громыхающих молний за пределами пока ещё безопасной лачуги.
– Мальчик не будет спрашивать, – уже с большей серьёзностью сказала средняя сестра.
– Как и его Великий прадед, он явится в этот мир в созвездии Скорпиона, – объясняла теперь Клото, останавливая веретено и ненадолго откладывая пряжу.
Внимательно посмотрела на младшего брата.
– Сила отца и мудрость матери сделают его непосильным для тебя соперником, но и наследство Кроноса сыграет свою шутку: союз твоих детей, двух воинственных, страждущих, неукротимых душ, предвещал появление на свет того, кто станет сильнее, злее, опаснее, чем когда-то был наш Отец или даже сам Хаос. Мальчик будет тем, под чьей властью склонится на колени всё живое и мёртвое, что есть в этом мире. Тем, кто станет началом конца. Тем, кто будет самой Пустотой.
– И Вы позволите этому появится на свет?! – Сказал, как выплюнул.
Если ещё несколькими месяцами ранее он ощущал к ребёнку, которого его дочь уже носила под сердцем, ещё хоть какое-то тепло (он ведь его кровь и плоть, как никак), а после вчерашнего вещего сна ощутил лёгкую неприязнь, то сейчас он его ненавидел.
Такому монстру нельзя дать родиться.
– Ты прекрасно знаешь, что Мы подчиняемся воле Вселенной, брат, – нарушила наконец затяжное молчание Атропос.
Как самая старшая, самая мудрая, она видела в этом ребёнке не монстра, которым её сёстры запугали Олимпийца, а мощь и великую силу, которая принесёт в их раздробленный мир новое начало.
В конце концов, какая разница сколько жизней это унесёт?
За смертью всегда идёт рождение.
– Вселенная связала судьбы твоих дочери и сына ещё до момента их рождения. И позаботилась о появлении на свет твоего внука, который исполнит ЕЁ волю. Всё это – предназначение.
– Прекратите кормить меня этой дрянью! – несмотря на тихий и проникновенный шёпот Мойры, громогласно проревел Верховный Бог.
Он был зол.
Ужасающе зол.
Так, что даже небо вторило его злости и неистовствовало пуще прежнего.
– Никто не смеет угрожать Мне и Моей Власти! И если этот ребёнок – уготованная миру чокнутой Вселенной Тьма… Я лично разберусь с этим выродком!
***
– Сейчас же уходи из дворца! – нетерпеливо прикрикнул Арес, посильнее встряхивая за плечи, почти как тряпичную куклу, свою супругу.
Афина была бледнее, чем утренний туман на самой заре возносимого в золотой упряжи Солнца, и, как бы сильно она не хотела, не могла ни на шаг сдвинуться с места.
Ноги приросли к полу, тело онемело, а уши то и дело разрывались под натиском животных криков солдат и слуг, которые сейчас сражались за своих хозяев.
Она не понаслышке знает, что такое настоящая война.
Чего уж там, она является одним из прекраснейших полководцев своего времени.
Но сейчас она не могла связать в одно осмысленное предложение ни единого слова – настолько ей было страшно.
Ни за воинов, что насмерть бились против полчища врагов, которых без какого-либо предупреждения о войне на них наслал Отец.
Ни за слуг, что умирали, попавшись в ловушки, сети, или просто встретившись на пути у тиранов.
Ни за мужа, который всячески пытался обезопасить её, уже облачённый в родные к телу золотые латы, искусно изготовленные Гефестом, готовый наконец сорваться в самую гущу сражения.
Даже за себя она не боялась.
Но страх за маленького человечка, что беспокойно барахтал ножками и ручками, по большей части вызывая неприятные спазмы, у неё в животе, – этот страх был паническим.
Почти что животным.
– Арес. – Так жалобно и горько, что мужское сердце буквально раздавили невидимые тиски.
– Умоляю, Афина, беги отсюда… спасай себя и его. – Он перевёл тёплый взгляд на уже довольно округлый живот своей любимой и осторожно, как будто на прощание, нежно приложил к нему ладонь.
Ребёнок тут же почувствовал прикосновение родного человека и дал знать об этом, толкнув маленькой пяточкой в его широкую ладонь.
“Всё в порядке, папа, я не боюсь”.
– Никтимена! – позвал он.
И из дальнего угла большой спальни слетела большая белая сова.
Приземлившись рядом с хозяевами, она тут же превратилась в миниатюрную девушку.
Никтимена попала во служение Афины уже очень давно: та её спасла от верной смерти, взяла под своё крыло и со временем научила обращаться в птицу. Эта девчонка одна из самых верных прислужниц Паллады.
– Приведи стражу и вместе с ними уводи госпожу из замка, – дал распоряжение Бог Войны, всё ещё судорожно сжимая ладони супруги.
– Да, Господин. – И тут же исчезла в поисках охранников.
– Ты должна сбежать как можно дальше от Греции, – продолжил Арес, понимая, что у них осталось не больше минуты. – Спрячься где-нибудь в глуши, не смей ни с кем связываться – всё это может быть один сплошной заговор, нам нельзя никому верить.
– Пошли со мной, – еле сдерживая слёзы, промямлила девушка. – Тебе не нужно участвовать в этой бойне.
Сама не верила в то, что говорила.
Он ведь полководец – он не может бросить своих людей один на один с этой чудовищной ратью и сбежать, как последний трус.
– Я найду вас чуть позже…
“Когда заставлю отца захлебнуться собственной кровью”, – не хотел добавлять он.
– Ты погибнешь, – обречённо проскулила в ответ каштановолосая.
Послышался самоуверенный смешок, и на губах мужчины расплылась нахальная улыбка.
– Не говори глупостей. Я буду в порядке.
Он снимает с шеи длинную серебряную цепь, на которой поблёскивает красивый медальон с изображением маленькой совушки, и надевает на шею любимой.
На самом деле, ещё в далёком детстве, это она подарила ему этот медальон.
– Наша вечность ещё не закончена, – клятвенно заверяет он и, не оборачиваясь, уходит в самый эпицентр бойни.
***
– Выпустите меня сейчас же! – Аид не находил себе места.
Шнырял по каменистому полу туда-сюда, нервозно взмахивал руками и громко требовал, чтобы его немедленно отпустили из под стражи.
Что за чертовщина творится?!
– Ваш брат приказал нам охранять Вас здесь, Вы не можете выйти из под нашего надзора, пока его Царственность не прибудет сюда сам, – чётко по слогам отрапортовал стражник.
У Бога Смерти чесались руки, чтобы самолично продырявить его пустую башку тем золотым копьём, которое он любовно держал в руках – дар своим воинам от младшего братца.
Но сейчас он был бессилен.
Сидел в одиночестве в сырой темнице, закованный в древние цепи, с помощью которых однажды он сам и его братья обезоружили когда-то Кроноса и свергли его.
Теперь он был похож на простого человека: слабый до безобразия.
– Что же такого я сделал, что мой дорогой брат решил вдруг заковать меня в кандалы? – едва не брызжа слюной, выплюнул правитель царства Мёртвых.
Но слуги молчали.
Это заставляло Бога злится ещё больше.
– Отвечай, когда с тобой говорит твой Бог!
– Не стоит даже стараться, младший братец, – насмешливо фыркнул откуда-то из темноты знакомый звонкий голос. – Они подчиняются только Зевсу.
– Лахесис? – Удивление Аида было практически безгранично.
Из-за чего даже злость на время отступила.
– Что Вы здесь делаете?
Вместе со средней сестрой послышались смешки уже и от остальной троицы.
– Как и ты, сидим в темнице, чтобы не смочь помешать нашему Верховному Царю творить историю, – пояснила его собеседница.
– Историю?
Ему это всё, ох, как не нравится.
– Историю… – с тяжёлым вздохом согласилась Атропос. – … которую пишут победители, – безэмоционально подытожила она, вероятно, услышав шёпот ветра, который донёс ей плохие известия.
Предназначение не сбылось.
Вселенная будет разгневана.
И ближе к себе поднесла три шёлковые перламутровые нитки, крепко сжимая в собственной ладони.
Зевс дал ей их, чтобы завершить начатое им кровавое безумство.
– Это же… – угадать энергию обоих любимых племянников и их ещё не рождённого первенца, с которым ему клятвенно пообещали давать нянчится: он уже даже составил список развлекательных программ по мрачным подземельям своего Царства, – было проще простого.
Но… для чего оно всё это?
Ответ ему стал очевиден, когда старшая Мойра вытащила из глубокого кармана своей чёрной мантии старые ножницы.
– НЕ смей! – прокричал Аид, но помешать свершиться кощунству не дали всё та же Лахесис и Клото. – Нет… – только и вымолвил всегда холодный, эгоцентричный мужчина.
Единственные люди, к которым он по-настоящему был привязан… Теперь их…
Ох…
Он до боли сжал челюсти, силясь справиться с внезапной, накатившей на него не хуже, чем посланные Посейдоном хитрые воды Атлантического океана, одним мигом захлестнувшие Атлантиду, волной боли, заморозившей старое сердце, и гнилой жаркой злостью на весь этот проклятый несправедливый мир.
Его брат – чудовище, убившее своих же детей ради восхваления собственного непомерно раздутого эго.
Так нельзя.
Каким бы Верховным Божеством он ни был. Каким бы царём не являлся для всех них.
И он обязательно заплатит за свой проступок.
Собственной головой.
***
– НЕТ!!! – разорвал удушающую тишину громкий пронзительный крик.
Зевс, окончательно очистив меч от крови своего главного врага, посмотрел перед собой, заставая довольно жалкую картину:
Его дочь, едва сдерживая рвущие глотку рыдания, зажав рот левой рукой, а правой —прикрывая живот, сотрясалась видимой крупной дрожью.
На мраморном полу, в нескольких метрах от неё, захлёбываясь собственной кровью лежал её единокровный брат.
Супруг.
Любимый человек.
– Зачем? Почему? – только и выдавила из себя она, становясь перед почти-трупом на колени.
Мальчишка из последних сил за что-то её чихвостил и приказывал убираться подальше отсюда.
Неужели ещё не понял?
Для всего этого слишком поздно.
– Я защищаю то, что дорого мне, – только и ответил Громовержец. – Вы пошли против меня, а значит, пошли против всех ваших близких. Вы были угрозой.
– Мы ничего не сделали…
– Тебе так только кажется, – подойдя ближе к Палладе, которая уложив его голову себе на колени, судорожно стирала пот и кровь с лица своего всё-никак-не-собирающегося-подыхать-ублюдка. – Я не могу оставить тебя в живых.
Арес ещё сильнее забился, как в предсмертном припадке, шипя, хрипя, сопя, в конце концов, пока ещё не онемевшей рукой нащупывая меч, и собираясь встать для ещё одного поединка.
Афина не позволила.
Они проиграли. Пора это принять.
Зевс только незадачливо хмыкнул на неразумные действия своего отпрыска, он ведь явно продырявил ему лёгкое, а для верности прошёлся острым длинным клинком ещё и рядом с сердцем, даже доспехи не защитили – он специально заставил Гефеста сковать настолько могучий меч.
Боги, конечно, не умирают так же скоро, как и люди, но и жить с такими ранами больше пяти минут не могут.
Каштановолосая только удивлённо на него посмотрела, взглядом говоря: “Неужели ты поднимешь руку на беременную женщину? На свою любимую дочь? А как же твой внук?”
– Этот ребёнок опасен, – объяснил на её молчаливый и осуждающий взгляд отец. – Ему не место в этом мире.
Опустила глаза в пол, видимо, смекая наконец, что именно произошло.
А шкатулка Пандоры, оказывается, так легко открывалась.
– Хорошо, – поднимая янтарные глаза, полные слёз, которые ручьём стекали по её бледным щекам, на своего родителя, на своего убийцу, прошелестела она одними губами. – Но дай нам минуту… попрощаться.
Громовержец долго не думал.
Он не добрый старичок, но и не кровожадный ублюдок, чтобы поступать так жестоко.
Отошёл от несчастных на несколько шагов, про себя считая секунды.
Ровно минута – не больше.
Но уже через половину добросердечно дарованного им времени понял, что это была только уловка.
Его дочь – даже на смертном одре оставалась умнейшей богиней всей Греции.
Ей и половины этой жалкой минуты с лихвой хватило для того, чтобы произнести недлинное простое заклинание.
Поздно понял Царь Богов, чего возжелала сотворить Афина:
Перерождения.
Прокляла она свою и Ареса души на вечное скитание по Земле в поисках друг друга.
Гибким умом своим догадалась, что предназначение столкнёт их вновь.
Не успел остановить её Зевс.
Но успел обречь на смерть каждую из тысяч будущих их жизней, начиная безумную кровавую игру именно с сегодняшнего их последнего вздоха.
С этой самой секунды и началось их наказание.
Началась горькая их вечность…
========== Глава 2. “Единение”. ==========
Комментарий к Глава 2. “Единение”.
Итак, для справки напоминаю, что главными героями фанфика всё также являются Драко и Гермиона, точнее, те люди, кем они являлись до того, как стали хорошо знакомыми всем нам Малфоем и Грейнджер. Так что преждевременно пугаться того, что здесь не фигурируют привычные имена, не стоит. Прочтя эту историю, по ходу повествования, вы найдёте намёки на нужных нам героев. Приятного чтения.)
А также хочу поздравить всех моих дорогих читателей с Днём Всех Влюблённых.
Любите и будьте любимыми❤
Я буду любить тебя, пока смерть не разлучит нас, а тогда мы соединимся навеки.
Дилан Томас.
Гермиона бесстыдно задирает подол старого холщового платья выше середины бёдер, опускается на колени, огрубевшая кожа которых снова начинает покрываться красным пятнами, чопорно пихает старую, местами дырявую, тряпку в ведро с холодной водой, обжигая когда-то нежные руки о разбавленную в воде щёлочь, и начинает драить полы в темноте пустынных коридоров.
Она занимается самой низкой и грязной работой: каждый день моет полы и посуду, выкидывает кухонные помои и кормит скот, собственноручно таская тяжёлые вёдра с овсом для лошадей и отходами с господского стола для свиней.
Когда не занята хозяйством, она прислуживает девушкам из гарема, которые и не замечают ее, не удостаивают даже взглядом, пока она подносит им еду и убирает их постели.
Они ведь даже не подозревают, что за видом никчёмной замарашки, со спутанными обломанными секущимися сальными волосами, с потускневшим взглядом тёмно-янтарных глаз, которые перестали по особому выделятся на испачканном в каминной зале лице, и такой болезненно худой, потому что питается одним чёрствым хлебом и водой, скрывается та, что когда-то являлась царевной Спарты.
Но Гермионе на всё это плевать.
Она хочет в это верить.
Потому что иногда, совсем редко, внутри у неё что-то болезненно ёкает и сжимается при виде золотых диадем, украшенных драгоценными камнями, тяжёлых ожерелий, с которых свисают тонкие серебряные нити, обвитые вокруг бриллиантов, и тонких ручных и ножных браслетов, которые сверкают на свету, привлекая к себе немало внимания, и нежат загорелую кожу наложниц, хохочущих над своими же шутками.
Глупые девчонки довольны своим положением и новым молодым господином, которому можно родить сыновей и получить все, о чем мечтают их простые женские сердца.
После этого Гермиона медленно всматривается в собственное отражение в небольшом, даже меньше, чем её сухая ладонь, осколке зеркала, которое зачем-то однажды подобрала среди мусора.
Когда-то, всего лишь полгода назад, об её красоте, унаследованной от своей небезызвестной матери, Елены, ходили легенды:
Она была солнцем своей страны, дочерью великого царя и воина, Менелая.
Разбила немало мужских сердец царевичей, героев и воинов, что предлагали ей свою руку и сердце, постоянно получая отказ, ведь она была обещана Неоптолему.
Теперь же она не узнаёт прежней себя и с каждым днём всё больше замечает, как когда-то янтарные глаза, привлекавшие к себе кучу внимания, со временем всё больше темнеют.
То ли от того, что она почти не видит света. То ли от того, что мысли её полнятся лишь чернотой и местью.
Она почти не спит.
На ветхой худой подстилке, постоянно ворочаясь с одного бока на другой, она молит Богов поразить в бою Дракона, убившего всех её родных, насильно захватившего власть над её землями и народом, просит Зевса обрушить на его кочевой народ, фиванцев, свой гнев и уговаривает Посейдона утопить их корабли в море, обещая взамен великую награду, о какой они только попросят.
С каждым днём она всё жарче желает узреть бездыханным тело узурпатора, всё больше виновного в её моральном падении.
И однажды ей всё же выпадает такой шанс.
Майя – прескверная старуха, которая когда-то была нянькой, как для самой Гермионы, так и для её братьев и сестёр, и которая-то и стала спасением царевны от участи быть самым дорогим трофеем узурпатора, сейчас служила в стане врага, разнюхивая все его слабые места.
В той жестокой битве, которую принёс с собой новый царевич, погиб её сын.
У дряхлой спартанки свои счёты с отпрыском Ареса.
– Ты нужна мне, девочка, – шелестит одними губами старуха, пока Гермиона, согнувшись в три погибели над тазом с водой, оттирает резкой щёткой медные тарелки от грязи.
– Чего ты хочешь от меня, ведьма? – хрипит ей в ответ служанка, ненадолго останавливая свою работу, поднимает глаза и смотрит прямо на свою собеседницу.
– Я знаю, ты жаждешь мести… и я помогу тебе свершить правосудие.
– Как?
– Тебе лишь нужно ближе подобраться к Дракону, – объясняет ей старуха, и Гермиона внимательно слушает её, затаив дыхание, но нянька не хочет делиться своими мыслями так сразу, потому приказывает ей: – Я всё тебе расскажу, а сейчас следуй за мной.
Несколько недель старуха откармливает девчонку, пока та не обретает свои привычные аппетитные женские формы и округлости.
Ночью, когда весь дворец тонет в песнях и плясках нового пиршества в честь очередного удачного похода, она отводит царевну в баню, жёсткой вехоткой счищает с тела грязь, грубо моет волосы и подготавливает замарашку к тому, что она должна показаться на люди.
Вместе с двумя девушками из гарема Гермиона проходит в царские термы, где их ожидает повелитель.
Он сидит наполовину скрытый в воде большой купели, с откинутой назад головой, спокойно дышит, наслаждаясь горячей водой, и ожидая, что сейчас придёт его развлечение.
Наложницы не заставляют себя ждать: избавляясь от своих откровенно-вычурных шёлковых хитонов, они опускаются в купель рядом с господином, фруктовым мылом натирают мягкие мочалки и нежно смывают грязь и кровь с тела воина.
Царевна не обращает на открытую оргию особого внимания.
Лишь ближе подходит к ароматическим лампам, что стоят на небольшом возвышении сбоку от купели, и выливает в них пахучее сладкими цветами и травами масло, поджигает свечи, и, видя, что масло начинает медленно испарятся, кривит губы в довольной улыбке.
Через секунду принимает строгий набожный вид, разворачивается к купели, делает лёгкий поклон перед иноземным захватчиком – их, но не её, новым царём, и уходит из помещения, чувствуя на своей спине стальной холодный взгляд серебристых глаз.
Ту же самую процедуру она повторяет и на второй, и на третий день.
Всё идёт гладко.
Пока на четвёртый раз узурпатор не интересуется у неё, почему хорошенькая девушка не присоединяется к нему в купели.
– Я всего лишь служанка, мой господин, с такой, как я, Ваша светлость не может даже разговаривать, – спокойно лепечет она, заглядывая своему врагу прямо в глаза.
Это первая ошибка, которую она совершает.
