Текст книги "Дополненная реальность. ARoman"
Автор книги: Плюсодин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Все это не имело бы никакого значения, если бы не создавало повсеместно этот идиотский поэтический гул, который мешал пробиваться настоящей музыке стихотворного слова. Музыке, которая призвана была бороться с каким-то новым злым шумом, а не тем банальным злишком, которое подвергалось критике со стороны рэперов, ополчившихся на то, что у зрелых поэтов давно не вызывало ни малейшего интереса в силу своей вторичности, банальности и вечности. Новый же злой шум явно существовал. Это было зло другого порядка, нежели чем туповатая массовая культура. Андрей пока не мог понять и тем более как-то определить это зло. Но в том, что мы все находимся в его загадочном, пока не открытом и никак не исследованным поле, не вызывало у креативного директора ни малейших сомнений. Это поле пока нельзя было осязать, измерять приборами, описывать уравнениями, но металлические опилки человеческих душ уже выстраивались по его незримым силовым линиям. Разгадка законов это особого вида черной материи, которая была дана креативному директору в ощущениях, а от того объективно существовала, виделась Андрею главной задачей его будущего литературного существования.
@ Избиение владельцев
Ну, а кто не чокнутый? Все нормальные люди чокнутые.
Нормальный человек
Фигурка ангела со сломанным крылом из Барселоны, в которую мы ездили два года назад. Куда теперь её? Выбросить – жалко. Ангел всё-таки. А оставить? Так ведь сломанный он. Сломанный ангел. Как жалко уезжать. Как жалко покидать эту замечательную квартиру. Что это? Конвертик, в котором бабушка дарила деньги на День рождения.
Дорогой Лёшуа!
Поздравляю тебя с Днем рождения! Уже стукнуло тебе 29 лет. Ты уже взрослый человек. Впервые я увидела тебя, когда тебе был 1 месяц. Как летит время. Мне было тогда 52 года. Береги жизнь, себя, свою семью. Такая у тебя доченька Танечка, умничка. Я тебя очень люблю. Помни это. Небольшой подарок. 1 тыс. рублей на День рождения, и 1 тыс. рублей на годовщину вашей свадьбы. Целую Вас. Счастья Вам и долгих лет жизни Вашей семьи. Целую. Бабушка Галя.
Не выдержал. Разревелся. Реву так, как не ревел с детства. Слезы текут ручьем. Бабушка умерла в этом году. Как? Как мне избавиться от мыслей о том… Плачу… О том, как она писала эту записку едва подвижными предсмертными пальцами.
Выкидываю в большой черный пакет для строительного мусора старые потрепанные детские книжки. Мои еще книжки. Никто не взял. Жалко до слёз. Только просохли и снова. И взрослые книжки. Взрослые оставляю на полке для следующих жильцов. Оставляю Набокова, Хемингуэя, сонеты Шекспира на английском и на русском, Евангелие, Фитцджеральда на английском, Чехова, Бунина, Сэлинджера. Жалко, как жалко, но некуда деть. Может упихать во второй чемодан? Сейчас упихаю. Отлично. Ну-ка, закроется? Эээээ… Сука! Порвался! Это всё Хемингуэй – графоман. Зачем такой толстый колокол написал? Хемингуэй оставил без чемодана. Теперь и книжки оставлять и игрушки детские. Куда их теперь девать? А денег на новый чемодан нет. Придется всё как-то в один упихивать. Проклятый Хемингуэй! Нужно было ограничиться «Стариком и морем». Нет, он эти колокола намахал свои. Игрушки, значит, не берем. Жалко, конечно, хорошие они. Дочь будет скучать. Скажу, что отдал детям в детдом. Им нужнее. А и отдам, пожалуй. Дети порадуются. Мышку вот отдам. Так, аккуратно. Чёрт! Нажал! «Я маленькая мышка! Давай с тобой дружить. Теперь с тобою вместе мы будем в норке жить.» Теперь уж точно будем жить в норке. Ну, ничего, прорвемся. Поживу недельку у Димона на даче, да и двину обратно в Уфу. Там квартира. Там родители. Жалко, конечно, уезжать из Москвы. Жалко. Она, как назло, такая красивая, солнечная, чистая сегодня. И квартиру жалко. Я в ней шесть лет прожил. Сюда первый раз Машку привел. Здесь Танька родилась. Радости было. Сюда и Катьку приводил. Стыдно. Но хорошо с ней было – с Катькой.
Сейчас про Катьку удалю, и в фейсбук выложу. Пусть почитают. И Исайя пусть почитает. И Андрей. Пусть им стыдно станет. Пусть увидят, кого потеряли.
Я все помню, Исайя! Помню эти нелепые фотографии, которые ты заставлял нас делать, ведь ты полагал, будто люди, которые поднимают руки вверх и радостно кричат, демонстрируют таким образом свою радость и успешность, а не слабоумие и пошлость. Помню, как ты заставлял нас корчить рожи и высовывать язык, чтобы показать тем самым нашу креативность. Как ты заставлял нас выглядеть обдолбанными наркоманами, чтобы клиенты верили, что у нас сильный креатив. Как ты вынуждал нас надевать эти клоунские шмотки. И ходить в них на встречи вместе с менеджерами, которые олицетворяли стабильность и надежность компании в противовес нашему креативщиков безумию. Потому что так принято. Потому что так нас воспринимает клиент. Не может умный, приличный человек быть креативным! Это нонсенс! И чем сильнее корчили мы рожи, тем менее креативными становились наши «высеры». Прости за цитату, но ведь я цитирую тебя. Но ты же не тиран! Ты пошел нам навстречу. И в следующей фотосессии мы стали задумчивыми интеллектуалами в черных футболках и очках без диоптрий. И мы поняли, что лучше уж поднимать руки, корчить рожи и высовывать язык.
Помню и твои собственные руки, что ты воздевал к потолку, взывая нас к тому, чтобы мы работали правильно и системно. Как ты учил нас тайм-менеджемнту, а сам прибывал в офис лишь к обеду. Я помню всё, Исайя! Я скрупулезно собрал все улики против тебя. И твою нелепую беготню по офису с воодушевляющими криками «Йухууу!» и «Ай лов ю», и твоё негодование, и твою брань, которой ты тушил пожары вместо того, чтобы не допускать возгораний. Твою глупую ненависть к людям с двойным дном. Еще бы! Ведь тебе стоило великих усилий отказаться от собственного второго дна в пользу простых примитивных радостей. Как ты там сказал? Не важно, чем ты занимаешься в жизни, главное – поесть, поспать и присунуть? Что с тобой стало Исайя? Ты был пророком, а стал присовывателем? А я знаю из-за чего! Помнишь твой танец на свадьбе? Когда ты выжимал из себя заученные па, а дети подружки невесты держали шлейф свадебного платья, наряженные в ангелочков? Это и был твой Рубикон. Это и был тот момент, когда ты стал представителем другого биологического вида. Только Господь знает, как я ненавижу ваш вид. Как я ненавижу ваши фотографии в интаграме о том, как вы в очередной раз на альпийских склонах просираете деньги, которые мы заработали для вас изнуряющим трудом. Как я ненавижу ваши дешевые понты и радости. Я воочию вижу каждую складочку на твоем лбу, в то мгновение, когда ты мучительно выдумываешь, какой бы текст прилепить к своей тщеславной фотографии в центре Рима, призванной показать всем, какой ты успешный и богатый. И твоё злорадство. Твои насмешки надо мной, когда я объявил об уходе. Ты пугал меня смертью от голода, и, вероятно, был прав. Теперь мне будет плохо. Теперь я с немыслимой тоской прощаюсь с любимой квартирой, но стоило отказаться от всего ради одной секунды этого блаженства. Я запомнил! Исайя, слышишь? Я запомнил все твои слова. О моей неблагодарности. О моем неумении ценить то, что ты мне даешь. Но как там у Достоевского? «Не могу я назвать курятник дворцом только потому, что он укрыл меня от снега.» Что же это получается? Я могу стать успешным, только если «отказываюсь от второго дна», только если «достаю фигу из кармана», только если принимаю Вашу примитивную модель счастья? Да что там успешным? Похоже, я просто не могу даже выжить без этого. Теперь каждый! Каждый человек, чтобы просто жить, просто не умереть с голоду, должен принять вашу примитивную концепцию. А кто не принимает – обречен на голодную смерть.
Каким же простеньким ты стал, Исайя! Какие простенькие идеи кажутся тебе гениальными. Как мог я остаться с тобой, если я не люблю то, что любят другие? Такие же примитивные, как ты. Но они, между тем, лучше тебя! Ведь они были простенькими всегда, а ты лишь с недавнего времени. С того времени, когда станцевал свой свадебный танец. И потому ты бесконечно более виноват, чем они.
А еще, Исайя, мне кое-что рассказали. Мне донесли, что ты говорил обо мне, когда я ушёл. Ты говорил, будто я бездарен. И вместо того, чтобы работать над собой, предпочел бы лежать под деревом и отдыхать. Но если я и бездарен, то это уже не исправишь. А что касается работы, Исайя, то меня всегда умиляла твоя уверенность в своей пошлой примитивной теории о том, что русские люди (и я в том числе) хотят лежать под деревом и ничего не делать, а вообще люди делятся на право имеющих и лохов исключительно по степени их работоспособности. Исайя! Какой же ты примитивный! Какой понятный! И сейчас, вероятно, ты кайфуешь от того, как меня проучил. Еще бы! Ведь я, поджав хвост, бегу из Москвы, а ты продолжаешь путешествовать по миру и наслаждаться жизнью! И ты доволен своей прямой понятной простой правотой! И знаешь, Исайя, я искренне убежден, что люди, которые получают удовольствие от мести, которые злорадствуют при неудачах других, которые шушукаются и обсуждают, которые порицают и глумятся, посмеиваются и радуются собственной правоте вкупе с наглядной неудачей оппонента… Так вот этих людей, Исайя, я и считаю представителями другого биологического вида. Я даже спариваться с такими не могу. Но я не сержусь на тебя, Исайя, ведь каждый человек по-своему оправдывает собственное бессмысленное существование. Возможно, твой способ не самый плохой.
И да, я не сержусь на тебя. Не сержусь, честно. Ты все правильно делаешь. Ты же бизнесмен. Ты должен создать такую систему, которая бы не зависела от конкретных людей, которая бы работала при любых людях. Весь мир теперь стремится создать что-то, что не зависело бы от конкретных людей. Но если в чем-то нет души конкретного человека, то оно обречено на посредственность. Так мир и перешел от эксклюзивного кустарного производства к бездушным посредственным производственным муравейникам, в которых нет незаменимых профессионалов, творцов, гениев, а есть только твои любимые бизнес-процессы, Исайя. Так в погоне за инвестиционной надежностью мир стал посредственным. И ты ни в чем не виноват, Исайя. Ты просто часть системы. Даже странно, что я сердился на тебя. Ты не самостоятельный. Проблема не в тебе. Меня отторгает система, а ты лишь ее орудие.
И да! Мне даже жаль тебя, Исайя! Мне искренне тебя жалко, ведь ты забил на настоящую жизнь, на настоящее искусство, на свежий воздух истинного творчества… И теперь вынужден коротать срок в этом свинарнике корпоратов, свадеб и дней рождения тех князьков, которые только что из грязьки. Гнусное потакание их чудовищному, пошлому вкусу. Да, Исайя, это называется «коротать», ведь ты в тюрьме Исайя, и сдается мне, ты угодил туда за тот самый свой танец на свадьбе, за эти безмозглые, пошлые, стыдные, заученные движения. Ты в тюрьме, друг мой.
Объясни это, пожалуйста, и своему дружку Андрею. Который мнит, будто делает нечто революционное. Который считает, будто можно улучшить корпоративную культуру, мотивировать людей, делать их лучше, внедрять корпоративные ценности. Единственное, что он может сделать, это ускорить процесс полного перехода к муравейнику. Ты думаешь, он креативнее и талантливее меня? Он просто пока не осознает полной бессмысленности своего труда, а от того продолжает получать озарения и энергию творчества. А я давно не получаю, потому что давно понял то, что он скоро тоже поймет. Так что не говори ему ничего, Исайя, не порти ему жизнь, не убивай его креативных способностей.
Удивительно! Удивительно, как люди вдруг решили, что успешная жизнь в муравейнике – это нормально. И теперь смотрят на по-настоящему нормальных людей, как на идиотов. Как этот бред стал нормой? Как это случилось? Как случилось, что больные посредственные плоские черви судят теперь нас – небожителей, взирают на нас с высока, и имеют наглость оценивать нас. Имеют наглость быть уверенными в собственном превосходстве над нами. Как их примитивный, придурошный муравейник стал нормой? Наверное, ровно также, как стало нормой корчить рожу и поднимать руки вверх, чтобы изобразить, что тебе хорошо. Как стало нормой выкладывать свою голую жопу на всеобщее обозрение. Как стало нормой писать философские эссе под каждой фотографией такой жопы. Как стало нормой делиться своими примитивными мыслишками со всем миром. Бред же. Но мы уже не обращаем на это внимания. Ну, скорчил. Ну, закричал. Ну, выложила ляжку и сиську, ну написала @#§ню. Человеку хорошо! Отстаньте!
Радуйся, Исайя! Злорадствуй! Глумись! Умничай! Находи подтверждение собственной правоте! Убеждайся в своей правоте снова и снова! Я лежу растоптанный в пыли у твоих ног, обутых в ботинки ценой, равной месячному моему окладу. Ботинки, страстью к многообразию которых в твоем гардеробе ты так гордишься. Это хорошо, Исайя. Это аристократично испытывать страсть к хорошей обуви. Это настолько незазорно, что об этом даже не стыдно говорить в слух разным людям. И даже не по одному разу. Эта страсть простительна мужчине. Мужчине положено любить хорошую дорогую обувь.
Некогда нести игрушки в детдом. Выставлю у мусорного бака. Какой-нибудь бомж подберет и отнесет своим детям. Для них это, возможно, станет самым ярким событием в жизни. Они могут даже подумать, что сегодня и есть настоящий Новый год. А не тот Новый год, когда папа явился только первого числа, пьяный, и с разбитыми от падения на лестничной площадке подарками. А может тот подберёт… Как его? Лёха! Да, Лёха. Лёха, который на последние деньги купил сыну пиццу и играл с ним в нашем дворе. А на предпоследние – сиську крепкого, разбавленного спиртом, пива, выжранную им на детской площадке, чтобы сынишке было особенно стыдно за него. До такой степени стыдно, что тот впервые задумался о том, за что он так сильно и беззаветно любит своего отца.
Затемно Лёшуа навсегда покинул, арендуемую до того шесть лет, московскую квартиру. Мышка, медведь, смешарик и робот грустно посмотрели на уходящего в неизвестность отца хозяйки с, заваленной пищевыми отходами, плиты у мусорного контейнера.
# Мерседесова пасха
Мерседес был полностью готов через полтора месяца после аварии, но Андрею казалось, будто прошло сорок лет. Ожидая автомобиль в кафе, он вдруг почувствовал на себе тяжелый взгляд. Андрей с тоской обернулся. Майкл задумчиво наблюдал за процессом перемешивания сахара в чашке, которым сам и управлял. Андрей поднялся, подошел к Майклу, сел напротив. Майкл продолжал перемешивать сахар, не обращая внимания на креативного директора. Андрей с плохо скрываемым чувством вины поздоровался.
– Здравствуйте, Андрей – ответил Майкл, подняв взгляд на человека, который атаковал его полтора месяца назад.
– Майкл, я не могу выполнить Ваш заказ. У меня на работе огромный проект. В нем задействовано множество людей. Если я начну халтурить, то я их очень подведу. Они ни в чем не виноваты.
Майкл продолжал мешать чай с таким видом, будто принимает важное решение.
– Давайте как-то решим вопрос, – продолжал Андрей, – может быть, я просто заплачу деньги… Может быть я как-то…
– Хорошо, – резко оборвал Андрея Майкл, – я освобождаю Вас от нашей договоренности.
Майкл энергично встал и протянул руку Андрею.
– Прощайте, Андрей, – сказал Майкл и легкой уверенной походкой двинулся к выходу.
– Майкл, подождите, мне не удобно, – крикнул Андрей вдогонку.
Майкл, не удосужившись повернуться или хотя бы остановиться, показал, что все хорошо жестом, подобным тому, которым отмахиваются от назойливого насекомого.
Андрей ехал домой на «как новеньком» Мерседесе. Он слушал седьмую симфонию Прокофьева, получая особенное наслаждение от побочной темы, тогда как ранее любил исключительно главную. Вероятно, настоящее понимание искусства приходит, когда начинаешь ценить побочную тему более, чем главную – думал креативный директор.
В лобовое стекло светило холодное весеннее солнце, но небо уже достигло той степени голубизны, которая характерна для летнего его окраса. Термометр показывал +3 за бортом, но свежий, еще зимний воздух не проникал в автомобиль, что в купе с майским цветом неба создавало иллюзию теплой и солнечной весны. В зеркалах заднего вида отражались громоздкие тучи, ставшие стеной от самой земли до покрываемой зеркалом высоты. Тучи словно преследовали Андрея, разогнавшись до недопустимой скорости на Третьем Транспортном Кольце.
Настроение у креативного директора было паскудным. Как-то все плохо и грязно вышло с Майклом. Андрей очень не любил такие ситуации. Несмотря на то, что Майкл формально освободил его от всяческих обязательств, чувство обременяющего долга засело в его душе, как остатки еды между зубами. Нужно просто забыть этот неприятный эпизод и двигаться дальше – придумывал себе избавление от тяжести креативный директор. Ну, что такого? Он больше никогда не увидит этого Майкла. Майкл никак не пересекается с его миром, и ничего никому не расскажет. Но что-то продолжало грызть Андрея изнутри. Его посетило венерическое чувство самопредательства. Когда изменяешь собственными принципам, и об этом знаешь только ты, и это никого, в общем-то, не касается… Но как давно понял Андрей, измена себе – это самая гадкая и неприятная из форм проявлений слабости. Человек вызывает у людей неприязнь в тот момент, когда удивляет их каким-то своим поступком. В эту минуту отношение окружающих к нему меняется. Но может ли человек удивить себя самого? Может ли он совершить поступок, которого сам от себя не ожидал, то есть сделать нечто неподконтрольное себе, чтобы сказать, к примеру:
– Ну, надо же, какая я скотина. Я-то считал себя отличным парнем, а оказалось, что я мелкий предатель. А ведь я в себе этого даже и не подозревал.
– Может ли такое быть, – рассуждал Андрей, наблюдая в зеркало заднего вида за тучами, которые всё более напоминая цунами.
– А если не может, – подумал Андрей, – значит, человек вечно живет с грехом, даже если в действительности его не совершает. Допуская возможность поступить так или иначе, по сути, он уже поступает именно так. Другое дело, если человек говорит: «Я никогда так не поступлю, что бы ни случилось». Он заключает с кем-то договор, и не в праве его нарушить. Может ли некое внешнее воздействие заставить человека вести себя наперекор договору? Вроде бы, нет.
Вернувшись домой, он написал очень странное стихотворение «Баллада». Рифмы послушно становились в ряд, а строка выходила одна за другой, как крысы под дудочку Нильса.
# Один день Андрея Денисовича
Читатель умер.
Умерший по мнению Р. Барта автор
Утро для Андрея началось с молитвы. Правда, молился не он, а огромное количество прихожан в, как выражался Исайя, «блатном» храме, цена свечки в котором превосходила среднюю по России в двадцать раз. Исайя пел в хоре, а Андрей раз в кое-то веки приехал послушать. Излишне демократичное для православного храма лицо Андрея быстро вызвало скрытое недовольство прихожан. Хоть недовольство и было скрытым, Андрей тут же почувствовал его, благодаря особенной атмосфере храма, которая не только создавала подходящую среду для общения с Богом, но и позволяла сразу понять отношение к тебе со стороны окружающих. Поддавшись общей энергетике, Андрей состроил скорбное лицо и решил думать о вечности, Боге, любви, но думалось только о том, как сделать вид, что ты думаешь о вечности, Боге, любви. Однако посетители храма, убедившись в том, что креативный директор исправился, простили его и как бы приняли в свой клуб молящихся, скорбящих и праведных. Все, кроме одной бабушки. Она надолго затаила злобу на Андрея, и как только выдался удачный момент, не преминула огреть креативного директора каким-то тяжелым предметом за то, что тот вовремя не поклонился при общем исполнении ритуала, о котором креативный директор был не слишком-то осведомлен.
– Как не стыдно! Праздник же! – прошипела бабушка.
Андрею стало стыдно. Стало ему стыдно, и когда бабушка снова огрела его. И от третьего удара ему сделалось тоже очень стыдно. Когда же он осознал, что старуха просто придумала себе способ разнообразить молебен, добавив в него непривычного веселья от избиения духа, стыд ушел. Духа не в первоначальном смысле этого слова, а в том значении, которое характерно для русской армии, в которой под «духом» понимается новобранец. Вероятно, такого новобранца называют «духом» не от того, что его молодое, не испорченное милитаризмом существо ближе к духовным высотам, а в силу его субтильности. И Андрей теперь был таким духом в храме, и бабушка подобно армейскому старослужащему, именуемого на жаргоне дедушкой, не могла удержаться от того, чтобы не применить силу в отношении этого самого духа.
– Праздники ваши ненавижу. – прошипел Андрей старухе после очередного удара и фразы «Как не стыдно! Праздник же!»
Когда старуха в ответ уставилось на креативного директора пустыми выпученными глазами, Андрей добавил:
– Пророк Исайя.
Старуха отстала, а наш добрый веселый Исайя, будучи не четой тому грозному, ненавидящему праздники и еще много чего, тёзке, затянул «Иже муж не иди на совет нечестивых». Воцарилась атмосфера праздника, торжественности и величия.
Из церкви компаньоны направились в гостиницу, где сегодня проходила конференция. Гостиница после ухудшения российско-украинских отношений из «Украины» была переименована в «Уркаина».
Ехали на авто Андрея. Исайя скептически относился к водительским дарованиям компаньона, а потому по дороге умолял креативного директора сохранить ему жизнь не только в ситуациях сложных перестроений и опасной московской пробочной возни, но и в относительно безопасных ситуациях.
– Если мы и так обречены, на то, чтобы помереть в этом черном немецком гробу, то давай просто сейчас врежемся в стену, чтобы погибнуть быстро и без мучений, – предлагал Исайя Андрею.
После часовой литургии в церкви Исайя всегда был бодр и энергичен.
– Андрюша, ну тебе понравилось, как мы сегодня выли? – задал свой традиционный риторический вопрос Исайя. – Ну правда, тенор был бухой уже, а регент у нас расходится на полтона. Но зато какой бас!
Во времена описываемых событий непременным эстетическим атрибутом высоких технологий стали полузаброшенные, грязные помещения, декорированные облупленным кирпичом и торчащими отовсюду трубами, именуемые лофтами. Считалось, что лофты подчеркивают аскетизм людей, занимавшихся высокими технологиями, которым ничего от жизни не нужно было, кроме собственно прорыва в будущее. Даже самые богатые представители профессий, связанных с информационными технологиями, носили дешевые футболки от сетевых дискаунтеров и электронные часы, заставляя индустрию люкса постепенно сдавать позиции. Стиль дорогой обшарпанности стал настолько популярным, что даже утопавшая в золоте и кавказском ампире «Уркаина» завела себе лофт в одном из подвальных помещений.
Там-то и шла теперь полным ходом подготовка к предстоящему мероприятию. Специалисты, возводившие циклопические конструкции из ферм, насаживающие на них гигантские экраны, звуковые линейные массивы и декорации, были настолько крепкими профессионалами, уверенными в своих способностях, что делали они все очень вдумчиво и медленно. Настолько медленно, что порой напоминали спаривающихся богомолов, которые, как известно нам из случайного тыка в какой-либо научный телеканал, необычайно вдумчиво относятся к половому акту, возможно, еще и потому, что самка впоследствии съедает самца.
Однако неожиданное появление на площадке Исайи прибавило к профессионализму специалистов еще и скорость. Уподобившись черной молнии, Исайя вежливо попросил видеографа поменять разрешение гигантского экрана ради отсутствия сверху и снизу черных полос, казавшихся видеографу даже стильными. Звукорежиссера он также вежливо попросил сделать так, чтобы микрофоны не шипели и дословно «не пердели». Декораторов Исайя в неизменно почтительной форме уведомил о том, что баннер обезображен гигантской складкой. Работников сцены он также вежливо попросил перестелить пол, чтобы тот заблестел лаком, так как работники почему-то постелили его не той стороной и теперь пол мало чем отличался от конского навоза. Несколько профессиональных советов дал Исайе и режиссеру мероприятия, который вопреки графику работ вместо запланированной репетиции предпочел курить. Когда репетиция началась, Исайя уведомил танцоров о том, что хотел бы все же увидеть синхронные движения, тогда как сейчас они, по скромному экспертному мнению генерального директора, скорее напоминали движение фекальных масс в засоренных нечистотами трубах. Далее Исайя потолковал с диджеем о музыке, так как полагал, будто диджей не совсем верно понимает стилистику предстоящего высокотехнологичного ивента, ставя в качестве фанфар не то Генделя, не то кого-то из даже более ранних барочных классиков, о существовании которых кроме диджея знали только профессиональные музыковеды и любители прозы Германа Гессе. Далее Исайе пришлось еще раз напомнить всем о своих рекомендациях, так как только он удалился в рубку диджея, видеограф сделал разрешение экрана еще более неверным, звукорежиссер и декораторы двинулись курить, а танцоры все так же мало чем отличались от результатов испражнения коня после пищевого отравления.
В конце Исайя сфотографировался вместе со всеми специалистами и выложил полученную фотографию в социальные сети с хэштегом #КомандаМегаПрофессионаловЗаРаботой.
После всех предпринятых действий, Исайя смотрел на место предстоящего действа с чувством радостного удовлетворения, подтверждая его квадратной улыбкой, блаженным прищуром и уверенным упором рук в бока, от которого его пусть и не слишком, но все же грациозный, стан выгибался, а бедра подавались вперед.
Так стоял он до тех пор, пока лицо его в результате лишь очень небольших геометрических изменений не трансформировалось в гневное.
– Б@#$ь! – заорал Исайя и ударил смартфон об пол, вложив в силу броска всё свое негодование.
– Декоратора мне сюда срочно! – орал генеральный директор, перекрывая своим голосом звук мощного акустического линейного массива. Пока декоратор слезал с лесов и несся к Исайе, тот вроде остыл и даже подобрал телефон с вдребезги разбитым стеклом. Исайя не удостоил декоратора словами. Он траурно молчал и максимально лишив выразительности свое, посиневшее от гнева, лицо, указал декоратору на огромный баннер, висевший над сценой. На баннере значился слоган «I DI OT!»
Известно, что человек легко считывает слово или фразу, даже если порядок букв был изменен. В особенности, если до этого не раз сталкивался с этой фразой. Именно поэтому никто кроме Исайи не заметил драматические изменения слогана мероприятия «I DO IT!», так как на протяжении пяти месяцев подготовки к проекту все настолько привыкли к ключевому визуальному элементу концепции, что он превратился для них в разноцветное пятно. Даже Андрей не сразу понял, в чем дело. Декоратор же, который еще двадцать секунд назад был сконцентрирован на мелкой моторике своих рук, что-то к чему-то прикручивающих, вовсе отказывался понимать, что вызвало негодование генерального директора.
– Б@#$ь! – Исайя снова с яростью приложил телефон об пол. – Почему нельзя было просто прийти ко мне и сказать: Исайя, ты мне надоел. Я хочу, чтобы тебя убили. Ты понимаешь вообще, для кого мы делаем это мероприятие? Меня не просто убьют, а сначала изнасилуют. Почему нельзя было просто заменить I DO IT на Ж@#А и @#Й? Зачем было маскироваться?
Наконец декоратор всё понял и начал оправдываться. Его нелепые оправдания повлекли за собой третий бросок телефона, которому казалось уже ничего не угрожало вследствие смерти.
– А я что? Это мне такой дизайн выслали… – лепетал декоратор. – Это не ленты. Это цельный баннер…
После извержения проклятий в адрес декоратора, который не проверил, дизайнера, который перепутал, менеджера, который не уследил, и технического директора, который просто был дебилом по жизни, всё разрешилось. Баннер разрезали на полоски, и буквы встали в нужном порядке. В одном месте, правда, была видна небольшая нестыковочка, но ее закрыли, украсив баннер цветочной композицией. Исайя, виртуозно решив проблему, и в очередной раз подтвердив нужность своего существования в качестве генерального директора, стал снова бодрым и веселым, чего нельзя было сказать о телефоне, который так и не пришел в себя после десятка стремительных падений. Всё было готово к началу, а Андрей в очередной раз отметил, что Исайя становится особенно эффективным именно в те моменты, когда всё идет прахом.
На время сбора гостей организаторы подготовили множество высокотехнологичных развлечений, призванных подчеркнуть инновационность самой компании заказчика конференции. Здесь были и очки виртуальной реальности, и фотозоны с эффектом застывшего времени, и телепорты в параллельные миры в виде торчавших из земли одиноких дверей. Но главным символом будущего, как и сто лет назад, оставались космические полеты и роботы. И если космос был представлен на площадке весьма скромно, а именно симулятором межгалактического полета, который способен был довести гостей до тошноты еще до начала докладов спикеров конференции, то робот был отменный. Звали его Алёшей, и он буквально поразил гостей своими умениями. Антропоморфное существо перемещалось с помощью ног, распознавало гостей и заводило с ними беседы. Каждое из этих действий само по себе уже не было чем-то удивительным, но объединенные в Алёше, они казались чудом. При этом Алёша полностью соответствовал стереотипическому представлению о роботах, и передвигался посредством ломанных механистических движений, подобно роботам из советских фантастических мультфильмов, музыкантам группы Крафтверк, престарелым людям, обличенным властью, а также тем, кто несколько часов без перерыва читал прозу Германа Гессе.
Мероприятие началось с эффектного интро. Интро это было связано с ритуалом перехода в будущее. На памяти Андрея эта компания уже с десяток раз ритуально переходила в будущее. Собственно, она делала шаг в будущее в начале каждого мероприятия. Андрею теперь показалось нелепым это болезненное желание руководства все время преодолевать барьер, разграничивающий прошлое и будущее.
Драматургическая схема преодоления барьера и в этот раз не отличалась от принятого в России стандарта. Сначала на гигантских экранах происходил эффектный Большой Взрыв, и, рожденная им, Вселенная стремительно развивалась в ускоренной перемотке. Все этапы ее развития, а именно образование галактик, звезд, Солнца, Земли, сама эволюция жизни на Земле, завершавшаяся появлением человека и парой-тройкой промышленных революций, неизменно влекли за собой появление компании, которая проводила сегодня свою конференцию. Таким образом, у зрителя создавалось впечатление, будто всё мироздание было задумано только ради того, чтобы на свет появилась данное предприятие. На самом же деле предприятие, как правило, было результатам трудового подвига советского народа, последствия которого теперь оказались в руках очень талантливых управленцев, компетенции которых были во многом сформированы сложным криминальным периодом 90-х годов в России. Управленцы эти традиционно исповедовали православие, а значит, придерживались скорее креационистских представлений о появлении Вселенной и человека в ней, однако, в контексте предстоящей конференции теории Большого Взрыва и эволюции тоже очень им нравились, что приводило к невиданному доселе единству науки и религии.
