Текст книги "Дополненная реальность. ARoman"
Автор книги: Плюсодин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
– Ой, забыл спросить. А после Ромашки мы куда? Давай в Дубай.
– Полетим в Эмираты? – с ироничной интонацией спросил юбиляр, который на этот раз предпочел разговаривать по громкой связи.
– Да, нет, милый! Это клуб такой новый. Самый модный сейчас! Там так круто! – ответил, рассмеявшись любовник олигарха.
Гипотеза не подтвердилась. Очевидно, звонивший был тем самым финансово зависимым фаворитом, но не княгини, а князя, и судя по успехам олигарха именно в эпоху правления действующего уже пару десятков лет президента – великого князя. Не исключено, что паренек вовсе не был от природы гомосексуалистом, но финансовая сексуальность, которую буквально источал олигарх, сокрушала не только женские сердца, но и способствовала очень быстрой мужской переориентации.
Вот уже больше часа наблюдая за великим князем, Лёшуа стал понимать, как работает этот механизм очарования. Дело тут вовсе не в алчности любовников и любовниц, стремящихся любой ценой оттяпать крохотную часть состояния властелина. Такую маленькую-маленькую частицу, которой вместе с тем хватило бы на обеспечение беззаботной жизни приближенного и нескольких поколений его наследников. Нет, дело было не в алчности. Деньги, власть и безграничные возможности олигарха были теми феромонами, которые по-настоящему кружили голову и женщинам и мужчинам. Эта энергия подлинной жизни подавляла все, что только можно – волю, достоинство, сексуальную самоидентификацию. Любовник, по-настоящему, по-честному, хотел властелина, потому что устоять перед мощью его властной сексуальности было не просто.
Олигарх согласился с предложением и на очередной нежной ноте завершил разговор. Когда он возвращался обратно к столу, запарившийся до исступления Лёшуа не мог не обратить внимания на то, как изменилось лицо юбиляра. Злость и презрение сменились радужным ласковым свечением. Не успел Лёшуа подумать о том, что любовь творит чудеса, как именинник достал член и принялся стимулировать его. Для завершения акта самолюбви юбиляр направился в ванную комнату, которая, разумеется, наличествовала в кабинете олигарха, чем высвободил несколько минут для Лёшуа, который тоже в некотором смысле испытал оргазм, почесав все, что хотелось, и даже едва слышно чихнув. По возвращению из ванной олигарх окончательно дискредитировал себя в глазах тайного свидетеля, аккуратно соорудив на столе две дорожки белого порошка и загрузив их в ноздри с помощью отливавшего золотом приборчика. Лёшуа вновь вспомнил о ноздрях, которые чесались как никогда до этого. Наконец юбиляр согласился быть вызванным секретаршей в фойе для вручения очередного подарка от любящих подчиненных.
В этот момент Лёшуа по сценарию должен был сменить положение кокона, но сделать этого он уже никак не мог. Единственным правильным решением было теперь сидеть на месте, ровно в той же позе, что и сидел до того. Дождаться так какого-то исхода, и будь, что будет.
От нечего делать Лёшуа стал изучать стену напротив. На ней был коллаж из советских производственных плакатов, вроде «Скорей бы ночь прошла, а завтра снова на работу!» Коллаж был построен таким образом, что конечным пунктом назначения зрительского взгляда призван был стать плакат «Работать так, чтобы товарищ Сталин спасибо сказал!» Сюжет плаката в корне отличался от оригинального, который Лёшуа знал в подробностях, так как часто весело переделывал его для корпоративных мероприятий под специфику компании-заказчика, вставляя вместо лица Сталина лицо руководителя, а лица сотрудников – вместо лиц всех остальных участников плаката.
В данном же варианте товарищ Сталин сидел за столом и трудился, что можно было понять по напряжению на лице, обращенном к лежащему на столе документу, и тяжести рабочего кулака, которым, по обыкновению, награждали вождя плакаты, сжимавшего чернильную ручку. Сюжет был непривычным, так как плакаты обычно старались отобразить слоган максимально буквально. Здесь же товарищ Сталин никому спасибо не говорил, рук не жал, ордена не вручал. Можно было бы еще показать зрителю пример того, как следует работать ради благодарности вождя, но на плакате никто не работал. Кроме самого Иосифа Виссарионовича, который на этот раз представал перед зрителем не в привычном образе доброго лучезарного старца, а в виде сумрачного одинокого гения, полностью сконцентрированного на великом проекте.
Предметы интерьера кабинета вождя внимания не привлекали, но взгляд Лёшуа за них зацепился, так как на пьедестале справа от стола Сталина стоял бюст создателя Страны Советов Владимира Ленина. Глаза как обычно зрачков не имели, но заполнивший лицо мицелий мимических морщин, делал формально абсолютно пустой взгляд вождя мирового пролетариата хитрым. Вождь наблюдал за напряженной мрачной фигурой своего преемника с хитрецой. Столь пристально изучать отношение двух исторических личностей, так или иначе изображенных на плакате, Лёшуа побудила догадка о том, что сам Ленин спрятался в своей скульптурной копии и наблюдает сейчас за Сталиным, подобно тому, как Лёшуа следит за олигархом из гигантской плюшевой обезьяны. «Ну что? Думал всех обхитрил?» – посмеивался где-то внутри беззрачковых глаз Владимир Ильич. – «Вот мучайся теперь! Страдай, тиран и кровопийца. Умирай от страха и одиночества. Да, я, конечно, тоже был не подарок, но мне хватило таланта и ума создать позитивный, веселый имидж, а ты так и останешься в истории мерзким тираном. Потому что я гений! А ты бесталанный ремесленник. И знай, что я всё вижу. И пусть от этого тебе будет еще страшнее, еще холоднее и еще более одиноко.»
После возвращения в кабинет олигарх принял генерального директора самого главного своего предприятия, производившего удобрения с чистой прибылью в миллиард евро в год.
– Иннокент Маркович! Приветствую! – бодро пробасил генеральный.
Было в нем что-то… что-то такое… Да! У него в заднице, судя по всему, располагался колышек, который определял всю его осанку и динамику движений. Генеральный с подчеркнутой учтивостью и ощущением колышка в анусе протянул руку Иннокенту Марковичу, а тот брезгливо пожмякал ее краешками пальцев. Генеральный хотел было выпалить свою заготовленную поздравительную речь и презентовать подарок, который незаметно внесла секретарша, но наткнулся на неожиданное препятствие в виде вопроса от именинника:
– Ты че? Развалить все на @#й решил, дядя?
– Нет. – честно ответил, раскрасневшийся как юноша на первом свидании, генеральный.
Из последовавшего диалога, даже непосвященному в тайны индустрии удобрений, Лёшуа стало ясно, что генеральный ничего такого уж и не сделал, чтобы прямо всё развалить. По всей видимости, подобный вопрос был стандартным началом общения великого князя с челядью. Этот стандартный вопрос выполнял ту же функцию, что и кресла вокруг стола в кабинете олигарха.
Здесь следует описать стол подробнее. Если смотреть на стол сверху, то по форме он повторял фаллос. Сам олигарх сидел у основания «яичек», которые и были его частью стола. Стол для гостей кабинета был длинным «пенисом», завершавшимся полукруглой «головкой».
Теперь, собственно, о креслах. Они имели столь низкую посадку, что, устроившись в них, гости автоматически чувствовали себя мелкими и ничтожными. Разумеется, Иннокент Маркович всегда имел возможность с помощью автоматического механизма вернуть креслам вокруг «члена» нормальную посадку, но делал он это крайне редко, а именно лишь в тех случаях, когда к нему приходили важные лично для него гости.
Итак, если бы во время совещания Иннокента Марковича над столом взмыл бы коптер с видеокамерой, а надо заметить, высота потолков вполне допускала такую возможность, то этот коптер снял бы огромный стол-пенис со столом-яичками, которые вместе как бы являлись продолжением бедер олигарха, и создавали иллюзию непомерного размера достоинства Иннокента Марковича. Вокруг же гигантского «пениса» сидели подчиненные олигарха, в крайне неудобных, если не сказать – унизительных, позах.
Когда олигарх проводил, так и не получившего возможности поздравить его, генерального, раздался очередной звонок. Телефон лежал по центру «пениса», а сам его владелец восседал у основания «яичек». Увидев, кто звонит, олигарх как-то весь подтянулся, а на лице его отобразилась тихая скорбь. Ответить нужно было быстро, но Иннокент Маркович почему-то отказался от удобной громкой связи, и предпочел потянуться за смартфоном, будто чувствовал, что за ним наблюдает незримый свидетель. В стремлении дотянутся до гаджета юбиляр явно переоценил длину своего тела, и теперь, чтобы принять вызов, ему пришлось лечь в раскоряку на стол-фаллос. В такой странной позе Иннокент и принял звонок. Судя по имени и отчеству собеседника, которое олигарх вставлял едва ли не по пять-шесть раз в одно предложение, подобострастно кивая при каждой такой вставке, его поздравлял самый главный человек в государстве. Разговор длился не долго, а когда он завершился, олигарх принял расслабленную позу, возлегая на гигантском «пенисе», будто только что испытал оргазм. Так он пролежал минут десять, не удосужившись поменять своё нелепое положение. Эти десять минут были самыми тяжёлыми для Лёшуа, так как казалось, будто олигарх подобно змее остановил все жизненные процессы в организме, из-за чего в кабинете воцарилась такая мертвая тишина, что любое, даже самое ничтожное, шевеление Лёшуа могло быть услышано.
Когда узник кокона уже совсем было утратил надежду на спасение, раздался звонок от секретаря.
– Да, – тихо ответил олигарх так, будто намедни пережил не звонок главы государства, а клиническую смерть.
Он продолжал лежать ничком на гигантском «пенисе».
– Иннокент Маркович, к Вам сотрудники с поздравлением. – сказала секретарша таким казенным голосом, будто речь шла не о поздравлении, а о какой-то рутине, вроде подписи документов.
– Пусть войдут, – с ненавистью просипел олигарх, постепенно приходя в себя и вставая с фаллического стола.
Поздравление от сотрудников вышло нелепым, если не сказать дебильным. А все от того, что Лёшуа в нужный момент не сделал того, что должен был, а именно не встал и не сплясал. Кроме того, он должен был перемещаться по кабинету в каждый из моментов, когда олигарх его покидал. Идея креативного розыгрыша с ожившей гигантской плюшевой обезьяной провалилась, но после всего того, что Лёшуа увидел, а в особенности услышал в кабинете Иннокента Марковича, он сидел недвижно, и благополучно завалил нелепое поздравление, еще более укрепив олигарха в уверенности, что все его сотрудники если не совсем дебилы, то точно несколько недоразвитые, о чем он невербально сообщил им, скривив презрительную гримасу, но сохранив между тем едва уловимую улыбку приличия.
Лёшуа освободился из кабинета, как только олигарх уехал на важную встречу. Пока он шел до туалета, чтобы снять нелепый костюм обезьяны, он снял с себя еще и несколько гримас презрения сотрудников, которые не могли простить ему своего унижения. Но Лёшуа было насрать на них. За два часа, проведенных в кабинете олигарха, он стал другим. Несколько омерзительных сцен, свидетелем которых он стал, странным образом возвысили его над бренным миром в целом, и этими обезьянками олигарха в частности.
Выйдя из метро, Лёшуа получил сообщение о том, что Инга звонила 32 раза. Он набрал ее.
– Что ты натворил? Почему ты не сделал все по сценарию? Меня теперь убивают! – надрывалась директриса свадебного агентства Palazzo Wedding. – Это же п@#$ец! Я так рассчитывала сделать свадьбу его дочери и с@#$ать отсюда на @#й навсегда! Но теперь они меня сольют, понимаешь? Почему ты убил мою мечту?
– Дочке еще только двадцать два, – зачем-то сказал Лёшуа, хоть вопрос ему был задан совсем не об этом.
После пережитого сегодня он находился в прострации.
– Ну и что, б@#$ь? Я ради этого события уже пять лет его окучиваю, могу и еще пять лет подождать! Да хоть десять! Ты понимаешь, какая это будет свадьба? После такой свадьбы можно вообще никогда не работать! Но я тебе не об этом! Какого @#я ты не сделал, как надо было?
– Это они не сделали, они его вовремя не вывели, – буркнул Лёшуа и отключился.
Тротуар был перекрыт автомобилями полиции и каретами скорой помощи. Автобус задавил насмерть группу людей. Все они были в серебристых наушниках. Лёшуа знал, что это участники иммерсивной театральной постановки Remote Moscow, в рамках которой люди, надев наушники, перемещались по городу, выполняя команды роботизированного голоса, звучащего в ушах. По всей видимости, бедолаги не услышали звук надвигающегося монстра, либо случайно попали под колеса автобуса, выполняя очередную команду голоса.
Вечером он долго стоял под душем. При всей мерзости, произошедшего сегодня, у него было странное ощущение, будто в его жизнь вошло нечто бесконечно великое.
# Крамольная месса
Подобно женщине Бог способен полюбить презирающего его и презреть любящего его.
Отец-основатель Церкви
Персона, вошедшая в кабинет Исайи Иванова, была русской, но проживала в Берлине. Прошлое персоны было темным. Достаточно темным, чтобы нынче персона носила не свое имя, и старалась особенно не светиться в России. Однако не настолько уж темным, ведь персона умудрилась стать значимым культурным деятелем Германии и получить соответствующий диплом от немецкого правительства. Кажется, прошлое это было связанно с детской порнографией, но точно мы теперь уже сказать не можем.
Персона вещала о проекте постановке Хамольной Мессы Баха в Берлине. Идея, которую в свое время выдвинул Исайя, заключалась в том, чтобы поставить мессу в одном из соборов Берлина, а орган собора использовать как гигантский проекционный экран для видео. По задумке Исайи некие персонажи должны были под звуки Мессы си минор физически возноситься к Богу с помощью механизированных платформ. Исайя возлагал большие надежды на проект, так как давно мечтал заняться чистым некоммерческим искусством, а персона была вхожа в те немецкие культурные круги, представители которых вполне могли выделить денег на дорогостоящую постановку с видеопроекциями на орган и механизированными платформами. Персоне была поручена первоначальная проработка концепции и поиск спонсоров. На сегодняшней встрече персона рассказывала о результатах своего труда, а именно – первом варианте концепции предстоящего грандиозного культурного события.
Внимательно слушая персону, Исайя потянулся хлебной палочкой в баночку с вареньем. Обмакнув палочку в вязкую сладкую жидкость, он так сосредоточенно, бережно и аккуратно нес ее ко рту, что предсказуемо заляпал каплями сладкого варенья весь стол. Исайя в фоновом режиме выругался раз сто и столько же раз извинился перед присутствующими за свою грубость. Существо Исайи было таково, что даже не находясь на авансцене какого-либо действа, он умудрялся невзначай оттянуть все внимание на себя. Например, на защите очередной концепции мероприятия перед клиентом, когда Андрей вещал, демонстрируя слайды, а заказчик внимательно слушал, Исайя все же оставался центральным действующим лицом защиты. Для этого он использовал разнообразные коммуникативные техники, среди которых были тихое кряхтение, мерное сопение, комментирующие жесты, иногда он вскидывался, будто хотел сказать нечто важное, но потом демонстративно осекался, и еще некоторое время после этого, успокаивал себя круговым дирижерским движением рук. Формально он молчал, но его присутствие ощущалось всеми. Если концепция нравилась самому Исайе, то непроизвольные его реакции усиливали доклад Андрея. Если не нравилась, то могла полностью девальвировать ценность предлагаемого продукта. Такой был человек. Приковывал внимание.
Вот и сейчас, пока персона рассказывала идею, Исайя протирал стол салфеткой и размеренно тихо матерился. Но как тихо? Поставленный в музыкальном училище голос, даже шепот Исайи трансформировал в громовое сопение спящего дракона.
Как уже отмечалось, Персона рассказывала о проекте постановки Мессы си минор Баха в одном из немецких соборов.
Огромный орган возвышался над зрителями, заполнившими кирху. Орган одновременно выступал и как музыкальный инструмент, и как поверхность для видео проекции. Проецирование видео на орган способно было не только показывать чудесные картины на гигантском металлическом экране, но и использовать саму геометрию музыкального инструмента для создания различных обманов зрения. Так, трубы органа могли заворачиваться в причудливые узлы, наполняться какими-либо веществами, превращаясь в пробирки, трансформироваться в колонны гигантских старинных зданий, в общем удовлетворять любые фантазии, связанные с цилиндрической формой труб инструмента. Пространство между органом и зрителями было заполнено двумя подвижными платформами, которые могли двигаться в вертикальном направлении, таким образом обеспечивая непосредственное перемещение различных персонажей от земной тверди к обетованным небесам. Персонажи подвергались акту вознесения к Богу, вставая на платформу и перемещаясь вверх. Конфигурация платформ зависела от топологии пространства конкретной кирхи – платформы должны были быть сконструированными так, чтобы комфортно соседствовать с алтарем и другими конструкциями собора, обеспечивающими богослужение или убранство околоалтарного пространства. В качестве персонажей, подвергавшихся вознесению, персона предлагала представителей следующих социальных групп: проститутки, бомжи, геи и успешные бизнесмены.
Персона педантично обосновала каждую из предлагаемых категорий тем, что в сознании продвинутой европейской аудитории и с точки зрения культурных общественных шаблонов эти категории были наиболее удалены от слияния с Абсолютом. Проститутки из-за того, что профессия их предусматривала утрату главного божественного дара, а именно любви, в силу ее девальвации посредством превращения в профессию. Бомжи, хоть и считались в христианской традиции наиболее вероятными претендентами на Царствие Небесное, не воспринимались таковыми в попорченной протестантизмом немецкой интеллектуальной среде. По мнению немцев бездомные бродяги в силу своего морального и физического разложения никак не претендовали на то, чтобы достучаться до Бога. Геи нужны были не как живое свидетельство того, что истинная любовь выше даже пола, а скорее, как комплимент толерантности европейского общества и дань моде, ведь ни одно по-настоящему культурное событие в Европе теперь не обходилось без публичного, и порой даже несколько избыточного, признания всяческих прав гомосексуалистов.
Обсуждая участие геев в акте вознесения, персона и Исайя принялись скабрезно кряхтеть и перемигиваться. И если персона вполне могла претендовать на как минимум бисексуальность в силу особо утонченных манер, длинного ногтя на мизинце и периодического хвастливого упоминания многочисленных любовниц и любовников, оставшихся в Москве после бегства в Берлин, то поведение стопроцентного натурала Исайи диктовалось скорее желанием подыграть персоне и тоской о том, что Господь обелил генерального директора лучшего во Вселенной агентства эротической тягой к мужчинам. Отсутствие этой тяги, безусловно, ограничивало возможности агентства в работе с компаниями, связанными с модой, люксом и другими сферами, где и закладывались самые большие бюджеты на организацию мероприятий. Изначальная удаленность успешных бизнесменов от Бога как-то не вызвала вопросов ни у одного из участников творческого совещания.
– Ну, а если до Бога достучались даже столь маргинальные ребята, то нас с Вами точно примут! – констатировала персона и смачно расхохоталась до того заразительно, что вызвала подобный же раскат смеха и у Исайи.
Признаться, Андрея покоробило то, что по задумке персоны путь к Богу искали проститутки, бомжи, геи и успешные бизнесмены. «От этого веет смрадным воздухом Петербурга Достоевского», – не без гордости от собственной образованности зафиксировал ощущение у себя в мозгу креативный директор.
– Друзья, это будет просто ох@#$но! – неподдельно радовался Исайя. – Вы понимаете, что это? Мы, наконец-то, входим в искусство! В большое искусство! Мы ставим себя на один уровень с Бахом! Нас наконец-то признают, спустя сто лет после того, как мы начали заниматься этими сраными, какашечными… ну то есть я хотел сказать «великими»… мероприятиями! Спустя сто лет! Как самого Баха! Вы ведь знаете эту историю?
Андрей утвердительно покачал головой, так как слышал историю уже раза три. Персона повторила тот же жест, но вероятно потому, что не хотела показаться необразованной.
– Да #$й вы чё знаете! – закричал Исайя, не в силах побороть желание рассказать эту историю еще раз. – Бах он в свое время был вообще никто! Ну, нет, его, конечно, знали, как капельмейтера, педагога, органиста, но как композитор тогда рулил Гендель. Баха открыл Мендельсон Бартольди спустя сто лет! Когда он понял, что перед ним, он начал всем показывать, какое ох@#$ное музло! Все, конечно, тоже при@#$ли! И начали разбираться, как так, б@#$ь, никто не знал о таком гении. О композиторе номер один. И, б@#$ь, выяснилось, что это дети! Эти бездарные пи@#$ки… А они все тоже были композиторами… Они поняли, что папка их всех просто затмит, просто за@#§рит, уничтожит на @#й, и спрятали ноты… Но я думаю, что это даже хорошо. Если бы Баха признали в свое время так, как сейчас, то музыка пошла бы совсем в другом направлении!
Поведав гостям одну из любимых своих историй, Исайя успокоился и предоставил слово персоне.
У персоны был друг – поэт по фамилии Якобсон. Якобсон был знаменит прежде всего тем, что написал стихи для множества известных песен поп и рок групп, которые в то время уже не сильно различались между собой. Как-то на спор он за двадцать минут написал текст для песни о тогдашнем президенте страны, которая стала настолько мощным хитом, что ее пели в караоке все пьяные женщины государства. Мужчины бы тоже с радостью исполнили эту песню, но она, именно что, связана была исключительно с женскими сексуальными и бытовыми фантазиями относительно личных планов на главу страны. И хоть многие мужчины тогда тоже с удовольствием вступили бы в половую связь с президентом, петь об этом в караоке они как-то не решались.
Песня эта ставила президента в один ряд с тогдашним женским богом – певцом, который приятным и близким сердцу дам, не поставленным голосом соседа по лестничной клетке исполнял около двухсот песен, суть коих сводилась к универсальной формуле женского счастья «Люблю, куплю, увезу», которая в силу своей принципиальной недосягаемости переходила в разряд сущностей религиозных. Сам же певец убедительно доказывал свою божественную природу самим фактом своего успеха, которой иначе как чудом объяснить было невозможно.
И вправду, как объяснить тот факт, что простой мужик вроде тех, которые пьют водку, заедая разносолами и мясом по-французски в ресторанах с названием типа «Шанталь», живет богаче, чем Элвис Пресли, Фрэнк Синатра и группа Биттлз вместе взятые? Заметив огромный крест, уютно застрявший в волосах на груди певца и видимый благодаря трем расстегнутым на сорочке, отделанной золотом, пуговиц, можно было сделать вывод об одновременно христианском и вместе с тем хтоническом происхождении божественной сущности кумира. В этом он был полным олицетворением своей родины, в то время еще официально исповедовавшей христианство, но христианство с очень сильной концентрацией языческих культов и ценностей. Кумир был ориентирован по большей части на разведенных женщин. Он делал их счастливыми, но в подтверждение, описанных выше, теологических наблюдений, делал это исключительно благодаря шаманским концертам на стадионах и в ледовых дворцах, ведь обычные залы не могли вместить всех желающих услышать автора и исполнителя.
Но вернемся к Якобсону. Говорят, что Борис Пастернак написал «Рождественскую звезду» за сорок минут. Конечно, песня про президента не дотягивала до шедевра из цикла стихов Юрия Живаго, но и минут-то было потрачено всего двадцать, а не сорок. Следует с горечью признать, что и другие стихи поэта не дотягивали. Да и книги со стихами он ни одной так и не издал. Все его произведения публиковались в социальных сетях, и все они были посвящены исключительно актуальным событиям, а потому вызывали бурю комментариев и лайков под текстом. Разнообразные по размеру и пафосу стихотворения Якобсона обладали едва уловимым стилистическим единством. Идеальные рифмы и исключительно правильный ритм, легкий стиль в сочетании с фирменной мудрой иудейской иронией, а также всегда наличествующий зубодробительный финальный аккорд, который выходил за рамки темы стиха и обобщал его сюжет до мощного философского вывода. Именно этот контраст между телом и выводом был предметом особой гордости поэта и его собратьев по перу и распитию алкоголя, которые делали свои стихи примерно также.
Но особенно Якобсон гордился тремя вещами в своей поэтической технике. Первое – он никогда не рифмовал глаголы с глаголами, считая это неприличным, чем в некоторой степени обижал часть великих собратьев, включая Пушкина и Лермонтова. Второе – он каждый день писал по несколько четверостиший, иногда преодолевая собственную лень и нежелание творить в данный момент. Он считал свой подход залогом формального совершенства стихов и постоянного в этом деле прогресса. А третье – он любил упомянуть при случае, что и в свои шестьдесят он еще в состоянии «кинуть пару палок». Судя по частоте ненавязчивых напоминаний о своих сексуальных возможностях, он их все же несколько преувеличивал. Процентов на двадцать-тридцать. Все стихи его были исключительно нетерпимы к власти и ее политике, однако если представить, что Андрей стал на место этой самой обличаемой власти, ему пожалуй, было бы приятно читать творения Якобсона.
Столь долгое описание личности Якобсона, хоть дар его заслуживает и более объемного текста, связано с тем, что буквально через пару секунд персона предложит дать в проработку сценарий мессы именно Якобсону, сославшись на его славу, опыт и особенное поэтическое мастерство. Говоря это, персона хитро и по-свойски подмигнула Исайе, мол только мы с тобой понимаем, о чем я сейчас говорю. Такие приемы часто использовались людьми из шоу-бизнеса для того, чтобы показать свою значимость и особенный опыт. Дескать, смотрите какой я давний знаток шоу-бизнеса. Часто подобные персонажи любили еще назвать какого-нибудь знаменитого артиста по уменьшительной форме имени и сказать что-нибудь вроде: «Ну, это Йоскина привычка», имея в виду привычку заслуженного мастодонта и покойного ныне певца комсомола, а позже и православия, Иосифа Давыдовича Кобзона. При этом сам Иосиф Давыдович мог вообще ничего не знать о человеке, который так по-дружески называет его Йоськой. Также прием хитрого подмигивания в сочетании с непонятной порой даже самому подмигивающему фразой применялся, чтобы унизить какого-нибудь молодого и, не столь интегрированного в большой шоу-бизнес, человека. В данном случае таким человеком, очевидно, был Андрей.
Исайя будто принял правила игры и тоже деланно подмигнул персоне, мол отлично понимаю тебя. Но по деланности этого жеста, Андрей понял, что опасаться ему нечего. Так и вышло. Исайя уверил собеседника в том, что перед ними сидит писатель намного большего масштаба, чем Якобсон, сравнив Андрея с Чеховым, Львом Толстым и, почему-то, Эмилем Золя. Персона услужливо поклонилась Андрею, как бы показывая, что такие сильные литературные критики как Исайя ошибаться не могут, и ему остается лишь извиниться и признать величие сидящего перед ним мастера.
Последовавший после совещаний день нельзя было назвать тяжелым, однако к вечеру Андрей почувствовал такую усталость, будто прожил день того горячего предновогоднего периода, когда все, кто трудится в сфере организации мероприятий, работают на износ. Чтобы снять усталость, и наполнить день хоть каким-то смыслом, Андрей решил написать что-нибудь для души.
Баловаться литературой креативный директор начал с поэзии. Он искренне полагал, что поэзия – самая высокая форма литературного творчества. Это прозаик может, сидя в Италии, писать про всю невыносимость жизни русского крепостного. А поэзия – это не баловство, не лицедейство. Чтобы написать сильное стихотворение, считал Андрей, нужно буквально пережить то, о чем пишешь. Любое стихотворение – это полное вживание лирического героя в ситуацию, которую тот описывает. И не только ради достоверности. Поэт с помощью своего стиха борется с проблемой. И он не сможет ее побороть, пока не войдет в нее полностью, без остатка. Какой бы абстрактной ни была поэзия – это всегда самое реалистичное вживание в образ. Это реалити шоу, за которым с жадностью следят тысячи современных читателей, а если повезет, и миллионы представителей будущих поколений.
Как-то Андрей задумался над тем, почему рифма так усиливает текст. Даже в смешных стишках, которые креативный директор писал для мероприятий, абсолютно несмешные репризы, будучи облаченными в поэтическую форму, тут же становились искрометными. И вполне себе типовые страдания, описанные неожиданными всполохами удивительно подошедших по рифме слов, тут же обретали форму совершенно новых духовных переживаний, скроенных точно по лирическому герою и не имеющих аналогов в мире. Очевидно, рифма приближала текст к музыке – самому совершенному из искусств, ставшей таковым в силу своей беспредметности, а от того нацеленности на попадание напрямую в подсознание. Но была у рифмы и другая функция, которую Андрей считал важнейшей из всех прочих. Рифма была божественным знаком качества – той печатью, наличие которой, подтверждало право автора выступать от имени высших сил. Со временем печать, однако же, научились подделывать. Специализированные сайты электронного самиздата пестрили совершенно плохими стихами, которые, однако, вполне соответствовали высоким образцам своими идеальными рифмами и таким совершенным ритмом, сбить который не получалось даже у, по обыкновению, непослушных, несогласующихся со словами, предлогов. Но самым страшными проклятием стал рэп.
Выросшие в зловонном гадюшнике постсоветских гетто, бывшие хулиганы сознательно стремились к свободе, а вот злое подсознание силилось загнать их обратно посредством чудовищной несвободы слова. Оказавшись в плену необходимости филигранно рифмовать, использовать сложнейшие аллитерации, виртуозно играть словами, рэперы возвращались в гетто своей банальной поверхностной философии. Господь, как бы говорил им: «Ребята, ваше место там, не раздражайте меня. Чтобы вам это стало совсем уж очевидными, я заставлю вас выглядеть на сцене как обезьян. Да и в жизни, пожалуй, тоже». Было забавно наблюдать за эволюцией огосударствленных рэперов. Как они пытались вернуться в человеческий облик с помощью переодевания в строгие деловые костюмы, философские интервью глянцевым журналам, пафосные духовидческие клипы, в очередной раз интерпретирующие самые доступные догматы ведущих мировых религий. Но акцент смеси южного и бандитского, а также едва уловимый запах несвежих носков обязательно возвращал их в предыдущую эволюционную форму, и они продолжали кривляться на сцене, подражая своим чернокожим братьям с восточного и западного побережий. Были там, конечно, и талантливые ребята с хорошим образованием, но, во-первых, они тут же пытались свое образование всячески продемонстрировать, уподобляясь водителю такси, который специально завел с Вами разговор о Шопенгауэре, чтобы только доказать, что он таксист исключительно в силу злых превратностей судьбы, а во-вторых, при ближайшем рассмотрении все их высокоинтеллектуальные тексты оказывались не более чем забалтыванием слушателя.
