Текст книги "Мой Террорист (СИ)"

Автор книги: Осенний день

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

В последний вечер погода портится. Сижу на перилах, дышу прохладной, уже совершенно осенней свежестью, слушаю бормочущий в саду дождь. Пространство веранды слабо освещено кухонным окном, поэтому ночь, обступившая дом со всех сторон, кажется еще черней. В этой темноте не видно падающих с неба струй, но все вокруг наполнено влажными дождевыми шорохами и вздохами, звонкими щелчками капель по листьям, запахами мокрой зелени и сырой земли. Тор, облокотившись, стоит рядом. Мне так хорошо с ним в этой осенней ночи. Как жаль, что завтра мы уже уезжаем. Завтра мы уезжаем, а я так и не успел ничего о нем узнать. Решаюсь нарушить молчание.

– Послушай… А почему вот так? Ну, этот дом. Почему такой?

– Какой?

– Маленький. Скромный. В какой-то деревне.

– А ты ожидал огромный трехэтажный коттедж комнат на сорок?

– Хотя бы на двадцать.

– А что именно тебя не устраивает? В нем вроде бы есть все, что нужно.

– Да все устраивает. Но просто… Ты очень богатый человек, и дом у тебя должен быть соответствующим. Это же естественно.

– Ну, допустим, не такой богатый, как тебе кажется. Мировой кризис сильно потрепал мои инвестиции. И в издательство пришлось очень сильно вложиться. До сих пор приходится, хотя, думаю, скоро начнет давать доход. Максимум, через год. А насчет того, что естественно… Ты так считаешь? Я не женат, у меня нет детей, зачем мне двадцать комнат?

– Разве просто не хочется? Это ведь здорово, иметь большой красивый дом, парк, самую крутую тачку.

– Хочется?

Он ненадолго задумывается. Я ему не мешаю, тихо сижу, слушаю шорох дождя. Наконец он нарушает молчание:

– Для тебя такой уровень жизни привычный с детства, не знаю, поймешь ли… Но постараюсь объяснить. Попробуй представить, что ты бедный.

– Чего тут представлять? Я такой и есть.

– Нет, не такой. По-настоящему бедный, почти нищий. И вот ты начинаешь заниматься бизнесом, и у тебя появляются первые деньги. Не очень большие, но для тебя – целое состояние. Ты даже вообразить себе не можешь, какой кайф и какое ощущение свободы это дает. Ты заходишь в магазин, и тебе не надо прикидывать, от чего отказаться: от куска колбасы или от банки растворимого кофе. Ты в состоянии позволить себе все то, на что раньше даже боялся смотреть, а на ценники можешь вообще внимания не обращать. Покупаешь шмотки, ходишь по кабакам, снимаешь девок. Знал бы ты, как от этого прет!

– Ты так быстро на все это заработал?

– Да. Ты не представляешь, как просто тогда в этой стране можно было делать деньги. Правда, и потерять их было так же легко. Но я старался не зарываться, поэтому к двадцати годам у меня был уже вполне приличный капитал, я ведь рано начал. Конечно, приличный для тех лет. Вообще, возможностей была масса. Но, к сожалению, мне пришлось срочно мотать из страны.

– Угу, слышал что-то. Кажется, ты чего-то там не поделил с бандитами?

Тор усмехается.

– Ну, не поделил… Ты мне льстишь. Не такой уж я был крупной фигурой, чтобы что-то там с ними делить. Просто по незнанию, случайно, встрял в одно дело, сорвал им крупную сделку. Как я потом понял, сделка к тому же очень много значила для престижа группировки, после этого облома у них начались большие неприятности. Можно сказать, стало началом их конца. Не сразу, конечно, но все же. В общем, сыграл роль песчинки, случайно попавшей в отлаженный механизм. Хотя, вполне возможно, меня просто кто-то использовал «втемную».

Недолго молчит, потом продолжает:

– Но бандитам, конечно, было похер, каким боком я туда влез, так что пришлось срочно смываться. Группировка была не очень известной, в газетах о ней не писали, но сильной. В том городе, где я тогда жил, они заправляли всем. За бугром начал потихоньку опять разворачиваться. В развитых странах, конечно, делать мне было нечего, рынок там давно поделен. А вот Азия, Африка… Восточная Европа… Это – да.

– А как же твои родные? Ты не боялся, что бандиты начнут трясти их? Вроде бы, была такая практика.

– А у меня к тому времени уже не было никаких родных. Отца я вообще никогда не видел, мать умерла года за полтора до этого. Рак. Сама она была детдомовской, так что дедушкам и бабушкам тоже было взяться неоткуда.

Горячая волна жалости к этому сильному, ироничному мужику неожиданно окатывает меня с головы до ног. Черт. Это себя я считал одиноким? Он, кажется, что-то замечает, потому что как-то непривычно мягко усмехается.

– Брось, я привык. И вообще, не отвлекай, я тебе тут, между прочим, кое-что объясняю. Будешь слушать?

Согласно киваю:

– Давай. Ты остановился на том, что к двадцати годам ты распух от денег и начал покупать шмотье и дорогостоящие продукты, ходить по кабакам и снимать девок.

– Ну да, примерно так.

– А потом?

– Потом? Потом, когда основные потребности души и тела удовлетворены, оглядываешься и понимаешь, что богатые люди во всем мире ходят не в турецком тряпье, а «девятка» – не самая крутая машина на свете. Так же, как и то, что трехкомнатная «брежневка» в центре областного города – не идеал жилплощади.

– И что?

– И начинаются понты. У кого дороже галстук, часы, трусы, зажигалка. У кого мощнее джип, выше дом, длиннее яхта. И все в таком роде.

– О, а у тебя и яхта есть?

Он опять чему-то усмехается.

– Была. Представляешь, я эти яхты терпеть не могу, у меня вообще морская болезнь. Но – была! А как же, для престижа положено.

– Ну, думаю, от этого тоже здорово прет.

– Еще как! Но, знаешь, со временем начинает доходить, что три костюма одновременно на себя не наденешь, и в двадцати комнатах сразу жить не будешь.

– И что тогда?

Мне действительно ужасно интересно, мы впервые разговариваем с ним так долго. Так серьезно. Так просто и откровенно. Кажется, за этот вечер я, и правда, узнаю о нем очень много. Намного больше, чем за прошедший год.

– Понимаешь истинную цену вещей. Знаешь, я был какое-то время знаком с одним очень богатым европейским бизнесменом. Мобильник у него был черт знает какой давности, весь потертый. Его как-то спросили, почему он его не поменяет. Он очень удивился и ответил: «Зачем? Этот еще работает».

– Прикольно.

– Ага. Потом в какой-то момент появляется ощущение бессмысленности. Для чего это все? Напряжение, сумасшедшая погоня за деньгами. Ты ведь давным-давно обеспечил всем, чем только можно и себя, и своих возможных потомков. Хрен его знает, до какого колена.

– Но ведь никто почему-то не бросает делать эти чертовы деньги?

– Ну, для кого-то это – власть. Для кого-то – уже спорт, адреналин. Обыграть конкурента, занять рынок, перехватить заказ… Сделать из дерьмовой фирмешки гиганта бизнеса.

– Как ты? Ты поэтому всегда берешься за такие?

– Наверное, поэтому. А вообще, знаешь, некоторые и бросают. Бросают бизнес, покупают себе домишко на каком-нибудь сраном Гоа и живут простой незатейливой жизнью. Потому что поняли, как, в сущности, мало надо человеку. Слышал о таком?

Я важно киваю.

– Слышал, конечно. Дауншифтеры. Только, по-моему, это какая-то блажь. В наше время все уже не знают, как выпендриться. А, скорее всего, у них просто в бизнесе какие-то нелады, вот они и делают хорошую мину при плохой игре. Мол, надоело – и все.

– Ну, может, ты отчасти и прав, кто-то, наверное, действительно маскирует таким образом неудачи в делах. Но не все, поверь. И вообще, дауншифтинг – явление далеко не новое, лет ему, думаю, столько же, сколько самому капитализму. Ты Джека Лондона любишь?

– Ну, так… читал кое-что.

– А я в юности очень любил. У него есть один роман, называется «Время-не-ждет». Не читал?

– Этот – нет.

– Зря. Там рассказывается о временах золотой лихорадки на Аляске. И вот был там один парень. Обаятельный, симпатичный, веселый, одним словом, душа компании. И все его очень любили. Но при этом был энергичным, работящим и не любил терять время. И у него была присказка: «Время не ждет». Так его и прозвали.

– И что, этот Время-не-ждет нашел свое золото?

– Нашел. Ему очень повезло, наткнулся на богатейшую жилу. Он уехал с Аляски, в Центральные штаты, занялся большим бизнесом, стал очень крупным воротилой на Уолл-стрит. Конечно, все это потребовало от него решительности, жесткости, иногда даже жестокости. Кроме того, большие деньги – это большая головная боль, а большой бизнес – очень большое нервное напряжение. Чтобы как-то с этим справиться, он начал пить, не так чтобы до запоя, но часто. Еще играть в карты.

Опять киваю. Карты… Знакомо.

– Он проводил свое время или за письменным, или за карточным столом, в душных прокуренных комнатах. Мышцы, а после тяжелой жизни на Севере они у него были просто великолепные, стали дрябнуть, лицо от спиртного приобрело нездоровый красный цвет, даже животик наметился.

Тор на секунду замолкает, наверное, чтобы перевести дух, потом рассказывает дальше:

– У него была секретарша. Даже, скорее, помощница. Прекрасная девушка, симпатичная, умная, образованная. Тонко чувствующая. Он в нее влюбился.

Нетерпеливо перебиваю:

– Ну, тут все ясно: влюбился, женился… Дальше что было?

– Нет, не женился. Она ему отказала.

Недоверчиво хмыкаю.

– Отказала? С чего бы это? Он же был такой крутой мэн, богатство, власть – все, как ты расписывал. Таким обычно не отказывают, даже если они с красной рожей и пузом. Даже если не любят.

– Она как раз любила. Поэтому и отказала. Сказала, что ей очень больно видеть, как он изменился, как из веселого, доброго, открытого парня превратился в жестокого и властного человека. И что, когда они поженятся, он тут же о ней забудет ради своего бизнеса.

– Все? Поучительно, конечно, но причем тут дауншифтинг?

– Не все.

– Что же дальше?

Дождь все идет, очень сыро, и мне, вообще-то, уже холодно, зря я надел свитер прямо на голое тело. Зябко ежусь, но перейти в дом не предлагаю, не хочу его прерывать. Мне кажется, что если он сейчас остановится, то возобновить такой доверительный разговор уже не получится.

– Дальше случилась Великая Американская Депрессия. И он за несколько дней все потерял. Почти все, кроме каких-то жалких остатков. В принципе, он вполне мог вырулить, но просто не захотел. Понял, что такая жизнь ему осточертела . Тогда он пришел к своей любимой, сказал, что у него теперь почти ничего нет, но он по-прежнему ее любит. И в этот раз она согласилась за него выйти. Они поженились, купили скромную ферму в Скалистых горах и зажили простой жизнью. Может быть, у них родились дети, не помню.

– То есть, вот этот домик – это вроде как твоя ферма в Скалистых горах, где ты иногда наслаждаешься этой самой «простой жизнью»?

– Что-то вроде того. Слушай дальше, это еще не все. Однажды он возился на своей ферме и неожиданно опять нашел золотую жилу. И опять очень богатую. Представляешь?

– Везунчик.

– Да. Он почувствовал прилив адреналина, его охватил азарт, желание опять окунуться в мир больших денег. Но тут он вспомнил жену, может быть, детей, которые, не помню, были или нет, их дом, их жизнь, полную любви, доверия и совместных трудов. И принялся быстро закапывать. Вернулся домой, к своей любимой, и зажил с ней по-прежнему. И даже ничего ей не рассказал. Сильно, правда? Вот ты бы так смог?

Я? Ну вот еще! Если бы я нашел золотую жилу, я бы купил хорошую квартиру, машину, приличную мебель. Заплатил бы сразу долги. Уволился с работы. Уволился? Не знаю… Ну, может быть…

Гуров снова тихо смеется:

– Эй, вижу, ты уже размечтался.

– Ну, размечтался. А ты-то сам? Ты бы так смог?

– Не знаю. Но вообще, круто. Вызывает уважение.

– А что было дальше?

– А что дальше?

– Ну, Джек Лондон не написал, через сколько дней этот Время-не-ждет ее откопал?

Тор с минуту смотрит на меня с каким-то удивлением, потом громко хохочет.

– Ну, ты даешь!! Никогда не думал о таком! Нет, не написал. Но ты прав, в принципе, могло быть и так.

Прерываю его:

– Ладно, с дауншифтингом все ясно. Лучше скажи, почему ты решил вернуться в Россию?

– Захотелось. Наверное, к старости на родину потянуло.

К старости, ага. Шутник.

– А если серьезно, казалось, что здесь будет интересно. Молодой энергичный капитализм, плохо освоенные рынки, свирепая конкурентная борьба. Жизнь в кайф, на грани, на острие.

– И как, интересно?

– Знаешь, ничуть. Даже скучнее и проще, чем там. Коррупция такая чудовищная, что все проблемы можно решить очень просто, с помощью достаточно толстой пачки денег. Борьба за рынок тоже довольно бессмысленна. Зачем стараться сделать журнал интереснее, красивей, актуальней чем у других, когда у большинства населения просто нет лишних денег, чтобы его купить?

– Ты поэтому подался в Германию?

– Отчасти поэтому. И упор на тонкие журнальчики в последнее время делаю тоже по этой причине.

– То есть, ты так здесь и не нашел ничего того, что искал?

– Того, что искал, нет. Но, возможно, нашел кое-что другое. На что совсем не рассчитывал.

– Что?

Тор какое-то время молчит, смотрит на меня сверху вниз. Когда он успел подойти так близко? Почему-то жду ответа с таким волнением, что даже затаиваю дыхание. Как сильно шумит дождь. Или это шум крови в висках? Он так ничего и не говорит. Просто склоняется ко мне, и я, наконец, узнаю, каково это – чувствовать на своих губах его губы. Этот поцелуй такой неожиданный, а, может быть, наоборот, такой долгожданный, что мне стискивает горло, словно железным кольцом, кажется, сейчас задохнусь, даже слезы на глазах выступают. Это длится целую вечность, хотя, возможно, всего лишь мгновенье, совсем потерял ощущение времени.

На секунду отрываемся друг от друга, и я тут же сам тянусь губами к его губам. Какие они горячие. Он, конечно, в первый же день бросил бриться, и я вздрагиваю от удовольствия, чувствуя щекой колючую жесткую щетину. Его руки давно пробрались под мой свитер, гуляют по телу. Тянусь к нему так, как будто без его тепла, его близости просто не выживу. Мой бог осторожно снимает меня с перил, ставит на пол веранды. Не сговариваясь, поворачиваемся к двери, входим в дом, путаясь в ногах, спотыкаясь на ступеньках, поднимаемся в мансарду, торопливо раздеваем друг друга.

Его губы сводят с ума… Они повсюду, целуют мой рот, щеки, глаза… легко скользят по телу… Он как будто наверстывает упущенное, отдает мне все поцелуи, которые задолжал. От этого из груди поднимается горячая, щекочущая глаза нежность. Shit, сейчас разревусь… В этот раз он берет меня так бережно, что я совершенно не чувствую боли, одно наслажденье. Такие сильные, но совсем не мучительные, движения. Такие ласковые теплые руки. Тор… Тор, что же ты делаешь… Тор, где твои железные рукавицы? Тор, не надо, не будь со мной таким. Я же могу во что-то поверить. Во что-то, во что верить боюсь. Тор, если ты утром надо мной посмеешься, это просто меня убьет, так и знай. Если завтра все будет, как раньше… Боюсь, после такого я уже не смогу подняться, мое бедное сердце просто не выдержит.

Глава 7

Просыпаюсь очень рано, еще до восхода солнца. Тор спит. Вольно раскинулся на спине, одна рука отброшена в сторону, другая по-хозяйски обнимает меня за плечи. Легко, размеренно дышит. В серых утренних сумерках рассматриваю прямые черные ресницы, небритые скулы. Вытаскиваю из-под одеяла руку, осторожно, чтобы не разбудить, касаюсь пальцами колючей щеки, трогаю губы. Эти губы… Что они только не вытворяли ночью. Тело осыпает легким мгновенным жаром. От смущенья и счастья зажмуриваюсь, непонятно от кого пытаюсь спрятать лицо у него на плече. Кстати, его плечо. Лежать на нем так приятно, но не то, чтобы очень удобно, жестковатая подушка, надо сказать. Мои плечи и шея уже затекли, точно будут болеть. К тому же одеяло чуть сбилось, и меня, несмотря на объятие, беспокоит утренний холод. Потихоньку пытаюсь хоть немного изменить положение. Тор, потревоженный возней, во сне хмурится, сильнее сжимает меня, как будто призывая к порядку. На несколько мгновений замираю, как мышь, давая ему время уснуть покрепче, затем все-таки кое-как сползаю ниже, стараясь пристроиться у него подмышкой. Вот так-то лучше. Одеяло теперь достает мне почти до носа, его рука надежно обнимает, устраиваюсь в этом уютном коконе поудобней и, совершенно довольный, снова засыпаю.

Во второй раз просыпаюсь уже поздним утром. Тора рядом нет, его голос доносится снизу, из кухни. Разговаривает с соседкой. Наверное, принесла завтрак. Дождавшись, пока она уйдет, вылезаю из-под одеяла, натягиваю трусы, быстренько скатываюсь по лестнице. У моего организма с утра масса всяких потребностей. Главная из них – поскорей увидеть Тора. Я уже соскучился. И мне непременно надо на него посмотреть, услышать, что он скажет. Понять, что же вчера произошло. Значит ли это хоть что-то, или все осталось по-прежнему.

Ступеньки такие крутые, как только мы вчера не свернули себе шеи, совсем ведь не смотрели под ноги. Лестница ведет в узкий коридорчик между гостиной и кухней, в конце него вполне приличный санузел. Заскакиваю в ванную, ненадолго задерживаюсь перед унитазом, быстро чищу зубы. Так, парой потребностей меньше. В ванной никакой ванны нет, но есть хорошая душевая кабина. Потом. Сейчас у меня дела поважнее.

Тор сидит у окна на массивном деревянном табурете, на нем старые вытертые добела джинсы, серый свитер крупной ручной вязки. Влажные после душа волосы зачесаны назад. На смешном деревенском половичке в яркую полоску – босые ступни. Никак не могу решить, что ему больше идет: строгий офисный костюм или вот такой небрежный «отпускной» вид. Секунды две молча глядим друг на друга. По его лицу ничего нельзя понять, поэтому быстро подхожу, сажусь верхом на колени, касаюсь губами рта. Считаю себя в полном праве, ты сам мне это позволил своим вчерашним поступком. Уловив ответное движение, замираю от счастья. Поцелуй легкий, одними губами, можно даже сказать, невинный, и это тоже так радует. Таким он и должен быть. Не жгучий страстный засос – теплое утреннее приветствие двух близких людей.

Чуть отстраняюсь, смотрю ему в лицо. Его глаза сегодня такие спокойные, чистые, ни следа обычной насмешки. В их сером цвете заметен легкий голубоватый оттенок. Может быть оттого, что за окном ярко синеет чистое осеннее небо. Он почему-то гладко выбрит. А, да, мы же сегодня уезжаем.

– Доброе утро… Тор.

– Привет.

Его теплая ладонь быстро оглаживает мою спину.

– А ну, быстро одеваться, простынешь!

А я что? Я не против. Действительно, зябко. Вчерашний дождь притащил откуда-то холод.

– Я еще в душ.

– Ладно. Только не копайся, один все съем.

Кивает на деревянный, такой же основательный, как табуретка, стол. Посреди под белой салфеткой блюдо с чем-то вкусным, во всяком случае, запах от него по всей кухне такой, что слюнки текут. Приподнимаю мягкую льняную ткань. На блюде горка пышных румяных оладушков. Рядом банка с желтоватой деревенской сметаной, в маленьком керамическом бочоночке светлый, почти белый мед. Мой пустой желудок издает громкий восторженный писк. Тор насмешливо фыркает:

– Иди уже, а то остынет все.

– Я мигом.

Пока меня не было, он успел нагреть чайник. Наливаю в толстую кружку заварки с какими-то душистыми травками. Различить в этом «коктейле» могу только мяту, остальное мне незнакомо, но очень вкусно. Завтракаем с удовольствием, никуда не спеша. Особо не беседуем, рты заняты делом. Наконец, немного наевшись, спрашиваю:

– Тор, когда поедем? После завтрака?

Он ненадолго задумывается, смотрит на меня, потом в окно, за которым сияет солнечный, шумный от ветра осенний день.

– Да, вообще-то, можно и после обеда. Все равно сегодня на работу уже вряд ли попадем.

После обеда он решает, что отъезд вполне можно перенести на следующее утро. Надо только пораньше выехать, два дня незапланированного отсутствия – это слишком. Я этому только рад. Если честно, немного боюсь возвращаться в Москву. Между нами пока что все так неопределенно и хрупко. Со стороны даже можно подумать, что не изменилось вообще ничего. Просто немного теплее взгляды, чуть бережнее касания. Чуть больше мягкости в голосе. И еще – что-то невысказанное, чему нельзя подобрать названия, но я это «что-то» чувствую. И боюсь, что в городе оно исчезнет.

Ближе к вечеру приходит сосед. Он собирается топить баню. Спрашивает, не хотим ли мы присоединиться. Тор вопросительно на меня смотрит:

– Пойдем?

Нерешительно пожимаю плечами. Баня… Наверное, здорово.

– Не знаю… У меня ничего неношеного не осталось. Кроме трусов. Как-то не хочется после бани надевать ту же одежду.

– Ерунда, сейчас чего-нибудь подберем.

– Тогда можно.

Он идет наверх, недолго роется в маленьком шкафчике и выдает мне чистую фланелевую рубашку. Она белая, в крупную коричневую клетку, очень мягкая. Потихоньку от него на секунду прижимаюсь щекой. Рубашка Тора… Явно будет мне велика. Ничего, подверну рукава.

Баня устроена по принципу сауны, жар сухой и легкий. Но очень сильный. Хозяин смеется: скажи спасибо, что баня не русская, в ней с непривычки вообще бы не выдержал. Они с Тором лезут на самый верх. Я скромно пристраиваюсь на нижней ступенечке, здесь хоть как-то можно дышать. В парилке вкусно пахнет горячим деревом, распаренными березовыми вениками. Мужики с азартом хлещут друг друга, потом принимаются за меня. Слава богу, не сильно, просто легко похлопывают. Мне даже нравится. Так приятно покалывает разгоряченную кожу. Украдкой посматриваю на свое божество. Загорелое мускулистое тело. Гладкое, блестящее от пота. Такая картина… На секунду жалею, что с нами хозяин. Если бы мы были вдвоем, много чего можно было бы придумать.

Рядом с парилкой маленький холодный чуланчик. Тор с соседом обливаются ледяной речной водой из огромной кадушки. Я не рискую. Смешиваю себе в деревянной шаечке теплую водичку, с удовольствием моюсь. В предбаннике не торопясь одеваемся. Рубашка так приятно льнет к телу. Как я и думал, ужасно длинная. Рукава вообще висят почти до колен, не только из-за разницы в росте, но и за счет ширины его плеч. Подворачиваю их посильнее. Низ оставляю навыпуск, если заправить, получится довольно безобразный комок. У соседа с собой термос с «фирменным» травяным настоем. Долго пьем ароматный горячий чай. После бани тело такое чистое, легкое. Собираясь домой, прихватываем с собой немного дров. Похолодало довольно заметно, Тор решил затопить печку.

В кухне он сваливает дрова на пол, порывшись в тумбочке, достает старую пожелтевшую газету. Перед печкой такой же, как у стола, деревенский половичок. Тоже в веселую красно-зелено-коричневую полоску. Только он размером побольше. Сажусь прямо на него. Смотрю, как Тор ловко укладывает аккуратные ровные чурбачки в небольшой топке, засовывает между ними несколько газетных листов. Потом сворачивает длинный бумажный фитиль, разжигает пламя. Он все всегда делает ловко, что за мужик. Вдруг вспоминаю разные, связанные с печками, страшные истории. С сомнением спрашиваю, не опасно ли? Мы не угорим?

– Расслабься, я умею. Тут главное, не слишком рано закрыть. Надо, чтобы все прогорело.

Его уверенность меня успокаивает. Завороженно смотрю на пляшущие в маленьком окошечке красные язычки. Тор присаживается рядом, разглядывает меня с какой-то странной, довольной улыбкой.

– Чего ты так смотришь?

Улыбается еще шире.

– Ты после бани такой симпатяга. Чистенький, румяненький. Даже хочется немного потискать.

Звучит слегка насмешливо, но не обидно. Конечно, считаю нужным возмутиться, хотя на самом деле мне даже приятно:

– Эй, я тебе не мягкая игрушка, чтобы тискать!

Тор весело смеется, опрокидывает меня на спину, ныряет руками под рубашку. Сильные смуглые пальцы ловко перебирают мои ребра, щекочут подмышками. Я громко, истерически хохочу, ужасно боюсь щекотки! Пытаюсь его отталкивать, брыкаться ногами, но разве с ним сладишь! Упускаю момент, когда игра переходит в ласку. Он вытягивается рядом со мной, одна рука упирается локтем в пол, другая, последний раз скользнув по ребрам, задерживается на моем животе, чуть проникает под пояс джинсов, проводит там пальцами. Захлебнувшись смехом, умолкаю. Его ладонь уже ниже, поглаживает между ног. Обхватываю его руками за шею, притягиваю к себе. Не прекращая ласкать, шепчет мне в самое ухо:

– Так хорошо?

Черт, зачем спрашиваешь? Неужели не ясно? Не хочу отвечать, так смущает… Это смущение непривычно. Не помню, когда я последний раз стеснялся в такой ситуации, я ведь давно уже не стыдливый девственник. Но то, что это делает он… То, что это его рука, его дыхание, его горячий настойчивый шепот… Именно это заставляет меня краснеть так отчаянно.

– Тебе ведь приятно? Ну, давай же, скажи!

Чуть киваю, крепко прижавшись щекой к щеке. Еле слышно шепчу:

– Приятно…

– Очень приятно?

– Очень…

Он слегка усиливает нажим.

– А так? Так еще лучше, да?

Опять молча трясу головой, судорожно вздыхаю, чувствуя, как его рука возится между нами с моей застежкой. Он приподнимается, тянусь следом за ним, смотрю, как он стаскивает с меня джинсы… трусы… мой выпущенный на волю член тут же подскакивает вверх, развратно подрагивая, торчит между клетчатыми полами рубашки… Ловкие пальцы очерчивают проступившие венки, мягко, плотно обхватывают, умело ласкают. Большой палец поглаживает влажную головку, ритмично надавливает… Снова откидываюсь на пол, он, не прерываясь, нависает сверху, пристально смотрит…

– Черт, у тебя сейчас такое лицо…

– Какое?

– Похотливое… развратное… очень красивое...

От смущения зажмуриваюсь. Пытаюсь спрятаться у него на груди. Shit, как стыдно… И как приятно… Просто невыносимо. Тор вдруг отстраняется. Недовольно застонав, тянусь за ним.

– Подожди немного. Схожу за смазкой.

Крепко прижимаюсь, протестующе мотаю головой. Не хочу, чтобы он уходил. Даже на несколько минут, даже за этой гребаной смазкой.

– К черту смазку… Давай так, я потерплю.

– Ты уверен?

В его голосе слышно сомнение. Еще бы, я всегда так на этом настаивал. Молча киваю ему в шею.

– Ладно. Я постараюсь осторожно.

Он снова заваливает меня на спину, задирает мои ноги к самым плечам, просто складывает пополам, как бумажную куколку.

– Подержи ножки сам.

Подхватываю себя под коленки. Он наклоняется, влажно ласкает между ягодицами, стараясь оставить как можно больше слюны, проталкивается внутрь. Его губы, его упругий гибкий язык там, в этом месте… Безумно приятно и снова стыдно… Наконец он решает, что влаги достаточно и я чувствую там уже не язык, а твердый горячий член. Он мягко надавливает, вставляет слегка, совсем немного. Вытаскивает, снова вставляет, снова вытаскивает… Минуту-другую аккуратно трахает одной головкой, потом входит совсем. Вовсе не чувствую боли, он все так правильно сделал. Его сильные, размеренные движения внутри. Его лицо надо мной, напряженно застывшее, с припухшими от возбуждения веками, с бьющейся жилкой на лбу… Цепляюсь за плечи, обнимаю руками, ногами…

– Тор…

Мощный толчок.

– Тор…

Еще один…

– Тор...

Вниз, в бездонную пропасть…

– Тор!..

Еще глубже…

– Тор!.. Тор!.. Тор!!.. Тоор!!.. Тоор… Тоор… Тоор!.. Тооор!!.. Тоооор!!!..

Тор с тихим рычаньем на секунду обмякает на мне, тут же скатывается на бок, прижимает, чувствую вспотевшим виском его губы… Как хорошо… И как хочется спать…

Не знаю, сколько я сплю, но когда Тор будит меня, дрова в печке уже прогорели. Красные язычки больше не пляшут, но от круглого керамического бока идет ровный жар. Он так приятно ласкает спину… Спереди греет большое сильное тело. Несколько минут нежусь в этом тепле. Тор снова тормошит:

– Пошли наверх, спать. Здесь неудобно.

Нехотя, с трудом поднимаюсь, спотыкаясь, бреду вверх по лестнице. Наверху Тор быстро разбирает постель:

– Залезай.

Черт, как хорошо. Удобный ровный матрас, хорошая, не слишком мягкая подушка, уютное легкое одеяло. Постель немного холодная, но это ничего, сейчас согреется. Тор ненадолго спускается, закрывает в печке заслонку, собирает нашу одежду. Когда он возвращается, я уже немного дремлю. Сквозь эту дрему ощущаю, как матрас чуть прогибается под его тяжестью. Он ложится рядом, обхватывает меня рукой, прижимает к себе. Чувствую себя смертельно влюбленным и, наконец, снова падаю в глубокий, блаженный сон.

***

После деревни Москва кажется особенно душной и шумной. Правда, часа через два я этого уже не замечаю, мой организм горожанина быстро приспосабливается к привычной обстановке. Встать сегодня пришлось очень рано, но я прекрасно выспался ночью, немного подремал в дороге, и, кроме того, Тор разрешил мне появиться в офисе к обеду. Так что все замечательно. Вообще все. Теплый солнечный день, пестрые вывески магазинов и кафе, прохожие на улице, пассажиры в вагоне метро, я сам, свежий и отдохнувший. А самое замечательное то, что совсем скоро, вот уже через каких-нибудь сорок минут, я снова увижу Тора. От этого смешно щекочет в груди, как будто там возится маленький теплый котенок. Легкая звонкая радость окутывает меня с головы до ног. Я словно заключен в тонкий прозрачный купол, мягко отсвечивающий нежными радужными оттенками. Меня даже не толкают в уличной толпе, как будто я под защитой своего нежданного счастья.

В приемной Тамара, не успев поздороваться, тут же находит мне занятие.

– Антош, мне ненадолго надо выйти, ко мне пришли. Выручи, пожалуйста, сделай два кофе.

Да пожалуйста! Мне нетрудно. Я сейчас счастлив, всех люблю, и из меня можно веревки вить. Два. Значит, у Тора в кабинете кто-то еще. Киваю на дверь:

– Кто у него там?

– Клара. Ну все, я побежала. Спасибо тебе.

Клара. Понятно. Значит, как обычно для Тора и двойной «эспрессо» для нее. Пока кофе варится, достаю из шкафа поднос, ставлю на него маленькую мельхиоровую сахарницу, корзиночку с обезжиренными крекерами – Клара следит за фигурой, кладу ложечки. Так, что еще? Несколько салфеток, сливки не нужны, оба пьют черный. Разливаю кофе по чашкам. Готово, можно подавать. Чуть-чуть приоткрываю дверь кабинета, так, чтобы ее потом можно было легко и непринужденно открыть носком ботинка, подхватываю поднос и в нерешительности застываю, потому что разговор между Кларой и шефом довольно напряженный. Главбушка за что-то выговаривает генеральному. Не знаю, уместно ли будет сейчас войти. Невольно прислушиваюсь. Клара, похоже, очень сердита.

– Тор, ты что творишь? Ты соображаешь, что делаешь?

Тор видимо в хорошем настроении, потому что отвечает ей спокойно, я бы даже сказал, немного лениво:

– И что же такого ужасного я делаю?

– Ты вчера должен был быть в офисе! Из-за твоего отсутствия Тамаре пришлось отменить несколько важных встреч! И потом, ты хоть помнишь, что в мире финансовый кризис? На фондовых биржах вчера был обвал, некоторые твои акции сильно упали, надо было что-то решать. Черт, я даже не смогла до тебя дозвониться!

– Угу, я отключил телефон.

– Зачем?!!

– Чтобы мне не мешали. Клара, мне так захотелось. Сама подумай, к чему эта нервотрепка, эта гонка за деньгами, если в результате я даже не могу позволить себе лишний день отдыха?