Текст книги "Мой Террорист (СИ)"

Автор книги: Осенний день

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Все-таки надумал. Ну что ж, давай посмотрим, куда тебя можно… направить.

Мне кажется, что он хочет сказать «пристроить», но в последний момент сдерживается, щадя мое самолюбие. Что ж, несомненный прогресс в отношениях. Если, конечно, они вообще существуют, наши с ним отношения.

– Если не ошибаюсь, ты уже где-то числишься. Какая у тебя в компании должность?

Удивляюсь про себя: неужели правда не знает, не выяснил заранее? Хотя… С какой стати? В сущности, ему на меня плевать, моя персона интересует его лишь постольку, поскольку я ему должен.

– Личный помощник генерального директора.

– То есть, папы. Извини, но мне личный помощник не нужен, достаточно секретаря. И в настоящий момент моя секретарша меня устраивает. Какое у тебя образование?

– Менеджмент, экономика.

Выкладываю на стол диплом. Он открывает, бегло просматривает, отдает мне.

– Опыта у тебя, конечно, никакого. Надеюсь, что хотя бы знания есть. Думаю, бухгалтерия – то, что надо.

Бухгалтерия так бухгалтерия. Мне уже все равно. Я, в общем-то, и не предполагал, что он назначит меня финансовым директором. Гуров берет трубку, набирает номер.

– Клара? Сейчас пришлю тебе нового работника. Да. Антон Алексеевич Тихомиров. Да. Да. Что значит, не нужен? Найдешь. Поищи. Клара, не выступай. Клара, все, потом поговорим.

Кладет трубку на стол. В принципе сдержанно, но все равно как-то сердито. Смотрит на меня.

– Иди сейчас к главному бухгалтеру. Где кабинет, знаешь?

– Найду.

– Ее зовут Клара Леонидовна. Она скажет, где именно будешь работать. Напишешь заявление о переводе, отдашь моему секретарю. Потом – к заму по хозчасти, насчет жилья. Затем – снова ко мне.

Ищу в коридорах издательства кабинет главбуха. Что там, интересно, за Клара? Наверное, жуткая баба, если рискует «выступать» даже на Гурова. Впрочем, что я знаю об их отношениях? Может, они близкие друзья. Или вообще любовники.

Захожу в кабинет, здороваюсь. Ну, любовники – это вряд ли. Кларе Леонидовне очень хорошо за пятьдесят. Хотя, кто его знает, этого Террориста. Тонкий, чуть уловимый запах «Мажи Нуар», классический шипровый аромат, как раз для солидной леди. Рваная стильная стрижка, крошечные брюлики в аккуратных ушках, элегантный черный брючный костюм, подтянутая, стройная фигура. Невысокая. Но при всей миниатюрности, чувствуется, тетка серьезная. А вот на лице никаких следов подтяжки, все соответственно возрасту. Не красавица, но внешность интересная, хоть и тронута временем. В молодости Клара Леонидовна была привлекательной и даже, пожалуй, пикантной дамой. Будь она лет на тридцать моложе, я бы заинтересовался.

Клара Леонидовна внимательно рассматривает мои документы, потом устраивает мне экзамен на профпригодность. Волнуюсь, сбиваюсь. Я целый год не использовал эти знания, не удивительно, что не все сразу вспомню. Главбух задумчиво смотрит, постукивает по столу карандашиком. Аккуратно подстриженные, с французским маникюром ноготки. Это она молодец, терпеть не могу нарощенные когти, так противно и пошло. Кажется, подарком она меня не считает. Но не позволяет себе никаких комментариев. Еще один балл, Клара.

– Ладно. Как только оформишь перевод, выходи. Я пока подумаю, что с тобой делать.

После Клары возвращаюсь в приемную генерального, отдаю секретарю заявление о переводе. Затем иду к завхозу. То есть, сорри, к заместителю по хозчасти. Там получаю ключи от квартиры и адрес. Улица мне совершенно незнакома. Спрашиваю, где это. Один из спальных районов, довольно зачуханный. Ну, я, в общем, ничего другого не ждал. Снова тащусь в приемную. Гурова на месте нет, секретарша сообщает, что на работу мне выходить в понедельник. Как я понимаю, остаток недели дается мне на переезд и улаживание прочих дел.

Вечером звонит Юрий Петрович, интересуется, как дела. Расспрашивает, как прошла встреча с Гуровым. Коротко рассказываю. Договариваемся завтра вместе съездить к маме в больницу. Об акциях я его не спрашиваю, и так все понятно.

После больницы занимаюсь переездом. Это оказывается не так уж сложно, я ничего не беру с собой, кроме одежды и личных вещей. Еще забираю мамины вещи из загородного дома. Он уже опечатан, так же, как и московская квартира, но ее личное мне разрешают взять. Дядя Юра предлагает перевезти все это хозяйство к нему. Я не возражаю, мне в моем новом жилище свои шмотки девать некуда. Сколько, оказывается, у меня барахла, просто ужас. В моей новой жизни мне столько не нужно. Среди них есть почти не ношеное, я надевал это раз или два. Попробовать, что ли, сдать в какой-нибудь сэконд хэнд, все же какие-то деньги.

Остаток недели обживаюсь на новом месте. Маленькая однокомнатная квартирка. Крошечная кухня, страшненькие тумбы и шкафчики, оклеенные чем-то под мрамор. Убогая ванная, про туалет вообще молчу. В комнате тоже дешевая мебель, вместо кровати – неудобный диван. Мрак.

***

В понедельник выхожу на работу. Сдаю в хозчасть ключи от машины и прежней квартиры и отправляюсь на свое рабочее место. Бухгалтерия – десять человек. Кроме меня еще один парень, остальные – женщины, в основном, средних лет. И плюс еще Клара – стальная леди и недреманное око. Меня определяют в помощники к тетке, занимающейся учетом расчетов с поставщиками. Она тут же сует мне толстую пачку договоров и велит занести все в комп.

Бухгалтерская программа мне незнакомая, в Англии мы такие, естественно, не изучали. Спрашивать тетку боюсь, у нее плохое настроение. Наверное, с утра поругалась с мужем или с детьми. А может, еще какие проблемы. Наконец, все же решаюсь. Тетка тяжело вздыхает, сквозь зубы бормочет что-то вроде: «осссподи, чему вас только сейчас в институтах учат», но все же показывает, что надо делать, быстро щелкая мышью. Затем открывает какую-то пухлую папку и демонстративно зарывается в нее по самую крашеную макушку. Сажусь за свой стол, пытаюсь вспомнить и повторить, кое-как разбираюсь.

В обед знакомлюсь с коллегами, вернее, они со мной. Самому мне больше всего хочется, чтобы про меня все забыли и просто оставили в покое. Кто-то спрашивает, не родственник ли я прежнего генерального. Отвечаю, что однофамилец. Вроде бы верят. Сейчас я так рад, что раньше редко появлялся в издательстве и не успел примелькаться. После обеда выясняется, что я все напутал. Все договоры записал на одного поставщика. Моя «наставница» снова вздыхает, долго ворчит насчет горе-специалистов, которые, проучившись черт знает сколько лет, ни фига не смыслят в аналитическом учете, потом показывает еще раз. В этот раз мне вроде бы все понятно. Опять придвигаю пачку, начинаю исправлять.

Постепенно осваиваюсь. К концу третьего дня уже неплохо разбираюсь в программе. В принципе, похоже на то, чему меня учили. Наставница моя, оказывается, не такой уж и зверь. Нормальная тетка, натаскивает меня понемногу. У меня даже завязывается какое-то подобие приятельских отношений с молодежью из нашей бухгалтерии. Две девчонки – Катя и Лиля и еще парень – Андрей. Во всяком случае, мы вместе ходим обедать в соседнее кафе. Привыкаю не только к своему новому положению в фирме, но и к новому быту. Не то чтобы я смирился, просто стараюсь поменьше об этом думать. Кроме того, меня не покидает ощущение нереальности происходящего. Как будто все это не всерьез, ненадолго. Что-то вроде экстрим-туризма. Все время кажется, что пройдет какой-нибудь месяц, и все закончится, я вернусь к своей прежней, привычной жизни. Наверное, это тоже помогает.

С Террористом не контактирую. У генерального директора фирмы и рядового бухгалтера не может быть причин для контактов, а как совладелец компании я слишком мелкая сошка, чтобы как-то влиять на принимаемые им решения. Но иногда я встречаю его в коридорах издательства. Обмениваемся коротким кивком. Положение в фирме, наверное, и правда, очень сложное. Это заметно по его виду. От небрежной расслабленности – ни следа. Он весь собран и напряжен, как провод под током. Кажется, он даже слегка осунулся и напоминает голодного хищника, вышедшего на охоту. За то недолгое время, что он владеет компанией, он перетасовал всю верхушку. Из прежних мало кто остался, в основном, все руководящие посты занимают его люди. Сам он – повсюду. И как будто одновременно. Несколько раз появляется у нас в бухгалтерии. Чувствую недолгий, но очень внимательный взгляд.

Два раза вижу его в кафе, он тоже иногда там обедает. Как демократично, с ума сойти. Ест он быстро, но аккуратно и без суеты. Иногда посматривает на наш столик. От этого у меня почему-то сохнет во рту, а к щекам предательски приливает кровь. Впрочем, с чего я взял, что он смотрит именно на меня? Вполне возможно, что на Катерину или Лильку. Кэт и Лили, похоже, того же мнения. Они тут же начинают так забавно себя вести. Глазки сияют, в голосах появляется томность, пальчики, держащие вилки, складываются как-то особенно изящно. Боже, как глупо. Надеюсь, я до такого не докачусь.

Вообще, вся женская часть компании от Террориста просто в восторге, особенно незамужняя. Мужики испытывают уважение, немного отдающее страхом. Наверняка кто-то недолюбливает, но никто не осмеливается озвучить. Очень скоро Гуров обзаводится прозвищем, кажется, его принесли «его люди». Хотя, это даже не прозвище, скорее, сокращенное имя. Теперь генерального за глаза называют Тор – как я понимаю, от «Виктор». От этого короткого слова ощутимо веет силой и скандинавской мифологией. Дома зачем-то загугливаю. Получаю множество ссылок. Ну что же, давайте посмотрим.

Читаю: «Тор – скандинавский бог бури, грома и плодородия. Сильнейший из всех богов и людей… …У него три сокровища – молот Мьелльнир, Пояс Силы и железные рукавицы… …Противник великанов и чудовищ… …Защитник и богатырь…» Задумчиво смотрю на картинку. Белокурый бородатый амбал, вздернувший к небу чудовищных размеров кувалду, на Гурова совсем не похож. Но, если абстрагироваться от внешности, то, пожалуй, все верно. И молот, и Пояс Силы, и железные рукавицы. Защитник и богатырь, скажите пожалуйста… Хорошо, наверное, тем, кого он берет под свою защиту. Так, что там дальше? «Ездит на колеснице, запряженной козлами. Ими же и питается. Вечером съедает, а утром они снова возрождаются». Истерично смеюсь. Козлы… Ну да, меня он слопал вполне технично. Вопрос в том, получится ли возродиться.

Пятница. По пятницам в нашей фирме дресс-код отменяется. Открываю шкаф, прикидываю, что бы надеть. Легко касаюсь рукой знакомых вещей. С некоторыми связаны воспоминания. Этот пушистый свитер цвета сливок я купил два года назад, перед Валь-Торанс. Я был там с Полом. Прекрасная получилась поездка. Весь день на лыжах, на горном склоне, вечером – маленький бар в альпинистском стиле, ночью – страстный, горячий секс. Кажется, для Пола все было очень серьезно, он даже развелся из-за меня с женой. Для меня же все довольно быстро закончилось.

Вот эта шелковая рубашка цвета шампанского – Париж, Амели. Две восхитительных недели «жизни в розовом свете». Здесь все было взаимно, легко и без обязательств. И эта легкость так кружила наши с ней головы… Веселая оранжевая майка – подарок на день рожденья от Джеки. Я в ней классно смотрелся. А вот эту шерстяную водолазку покупала мама. Она очень простая, неброская, цвета молочного шоколада, но удивительно мягкая и приятная. Надеваю ее. Прикосновение тончайшей шерсти к телу так приятно, так нежно, как ласковой теплой руки. Так нежно, что слезы опять где-то близко. Shit.

Выбираю джинсы потеснее, за последнее время я здорово отощал. И дело не только в моих неприятностях. Никак не могу приспособиться в смысле питания. В рабочие дни еще выручает бизнес-ланч в кафе, по выходным приходится справляться самому. Готовить я, конечно, не умею. В Раше за этим всегда следила мама. В Европе же вообще мало кто готовит дома, в основном это делают семьи с детьми. Все остальные завтракают, обедают и ужинают в маленьких кафе. Обычно это семейный бизнес, открываются они рано, и каждый, зайдя по дороге на работу, может получить там еду вполне домашнего качества. Как правило, люди годами ходят в одно и то же заведение, и хозяева уже знают, что в семь тридцать зайдет мистер Смит, который всегда заказывает омлет с ветчиной или оладьи с джемом, а ровно в восемь появится мисс Браун и попросит на завтрак овсянку.

Я, конечно, могу сделать тост, соорудить бутерброд, сварить яйца, даже поджарить яичницу. Но на этом, пожалуй, все. Кроме того, продукты в доступных мне теперь супермаркетах какие-то подозрительные. Мне не нравится их вид, запах, цвет. Бизнес-ланчи, которые я с таким аппетитом уплетаю по будням, думаю, сделаны из того же самого, но это хотя бы не так очевидно.

Одевшись, рассматриваю себя в зеркале. Не сказал бы, что выгляжу хорошо. Лицо худое, бледное, под глазами синие тени. В самих глазах что-то тревожное, даже, как мне кажется, жалкое. Золотистые волосы как-то потускнели и чуть потемнели. Сам бы я на такого вряд ли запал. Я уже прилично оброс, надо бы подстричься. Не представляю, как меня изуродуют в какой-нибудь простецкой цирюльне. Не знаю даже, как объяснить там, каким образом меня стричь. Наверное, просто скажу, чтобы укоротили то, что есть. Что ни говори, а для того, чтобы быть красивым, в первую очередь необходимы время и деньги, это я теперь хорошо понимаю. У меня нет денег ни на приличный шампунь, ни на бальзам для волос, ни на хороший лосьон после бритья. И нет времени, чтобы тщательно ухаживать за собой. И сил тоже нет, так по вечерам устаю. С досадой отворачиваюсь от зеркала. Ну и черт с ним.

***

Заканчивается унылый серый ноябрь. Рано темнеет. В компании в новом качестве я уже почти месяц. Человек ко всему привыкает, я тоже, как все. Привыкаю к утренней давке в метро, привыкаю к коротким пешим прогулкам до станции. Привыкаю к Москве, проникаюсь атмосферой и духом этого шумного, не очень чистого города. Начинаю даже находить в нем какое-то очарование. Из моей речи незаметно выветривается английский акцент, все реже мучаюсь в поисках русского слова. Привыкаю готовить себе еду, стирать одежду, иногда убирать в квартире. Привыкаю прижимисто тратить деньги. Привыкаю точно и в срок выполнять порученную работу. Стальная Клара мной явно довольна. Похвалы от нее, конечно, не дождешься, но в тоне, каким она со мной разговаривает, проскальзывает одобрение. Одна пожилая дама из нашей бухгалтерии выходит на пенсию. Меня «открепляют» от моей тетки и обязанности пенсионерки передаются мне. Поздравляю, Антон, кажется, ты начинаешь делать карьеру.

Несмотря ни на что, все еще остается легкое чувство нереальности. И еще одиночества. Я почти все время один. Так непривычно, раньше вокруг меня было столько людей. Друзья-приятели, случайные компании, клубы. Я, конечно, общаюсь с Катей и Лилей, с Андреем, но это общение ограничивается совместными походами на ланч и коротким трепом между работой. Ни с кем из них по-настоящему я так и не сблизился.

Наверное, последнее время я был хорошим мальчиком, потому что судьба посылает мне подарок. Проходя по коридору издательства, слышу за углом голос с легким английским акцентом. Женька… Выясняет у кого-то как найти бухгалтерию. Меня как будто что-то подхватывает, встречаемся с ним точно на повороте коридора. Он в расстегнутой короткой дубленочке, ухоженный, свежий, яркие синие глазищи. Экзотическая птица, залетевшая в наш курятник. Молча обнимаю его, утыкаюсь носом в черные пряди, неглубоко, часто дышу ртом, чтобы не расплакаться. Знакомое родное тепло, знакомый запах «Аква ди Джио», свежий запах поздней сырой осени. Он прижимает меня к себе, стоим с ним так какое-то время. Мне сейчас плевать абсолютно на все. Плевать, видит ли нас кто-нибудь, плевать на то, что они могут подумать, плевать, что я больше Джеку не ровня. Плевать, плевать, плевать… Боже, как же я счастлив.

– Джеки…

Джеки тоже оживает.

– Тони, ну что ты делаешь, разве так можно?!! Ты как сквозь землю провалился!

В синих Женькиных глазах неподдельное возмущение. От меня больше месяца ни слуху, ни духу, телефон не отвечает, по старому адресу я больше не проживаю, никто из прежних приятелей ничего обо мне не знает. Джеки волновался, перевернул вверх дном полмосквы, да, о несчастье с родителями он знает. Он звонил в компанию, ему там ответили, что справок о сотрудниках не дают. Он даже был в Склифе, но мамин врач, упертый дурак, отказался дать Джеку мой телефон, мол, это личная информация и без моего согласия он не может. Он, правда, согласился передать мне, что Джеки меня ищет, но, видимо, закрутился, забыл. Женька уже хотел караулить меня у больничных дверей, но потом передумал, решил сначала наведаться в издательство. На вахте без пропуска его тормознули, Джеки (мой скромный, воспитанный Джеки!) устроил там такой скандал, что его чуть с крыльца не спустили. Наверное, его все-таки выпнули бы, но тут, к счастью, мимо проходил какой-то мужик, серьезный такой мэн, круть невозможная, похоже, самая главная шишка в издательстве. Он и велел пропустить Джека. И он же посоветовал поискать меня в бухгалтерии.

В моей груди разливается подозрительно теплое чувство. По-прежнему не могу терпеть Террориста, но за то, что Джеки сейчас здесь, горячо ему благодарен, готов аплодировать и даже, может быть, что-то простить. До конца рабочего дня еще сорок минут, спрашиваю Джека, не подождет ли он немного в машине. Но он и слушать ничего не хочет, он слишком долго искал меня, лучше он постоит в коридоре.

В бухгалтерии оживление, все посматривают на меня с интересом. Судя по всему, наше с Женькой объятие было истолковано в романтическом смысле. В эти оставшиеся сорок минут у Кати и Лильки вдруг обнаруживается недержание, им срочно, просто немедленно нужно в туалет. Выскальзывают за дверь, сначала одна, потом другая, возвращаются загадочные и впечатленные. Еще бы, такой красавчик. Не часто увидишь.

Наконец, сорок минут заканчиваются. Выходим на улицу. Уже темно, сыплется первый мелкий снежок. Крошечные пушистые звездочки садятся на черные волосы Джеки и тут же тают, превращаясь в бриллиантовую росу. Предлагаю посидеть в том самом соседнем кафе. Цены сейчас уже вечерние, это наверняка выбьет меня из бюджета, но мне стыдно тащить Джека в мою конуру. Женька опять непреклонен. Он хочет увидеть, как я живу, где я живу. И хорошенько запомнить адрес.

Садимся в машину, едем. Мне много надо ему рассказать, о многом спросить, но лучше пусть дома, не наспех. К тому же не хочу отвлекать Джеки, его внимание полностью занято дорогой, на улицах так много машин, все едут с работы домой. Поэтому мы почти не разговариваем, но наше молчанье такое уютное. В темноте салона, освещенного лишь приборной панелью, тепло, тихо поет магнитола, пахнет Женькиным «Аква ди Джио». Сегодня точно мой день, несмотря на час пик нам везет, добираемся до дома довольно быстро.

Чувствуется, что моя хата производит на Джеки большое впечатление, но он тактично молчит. Идем с ним на кухню, ставлю вариться кофе. Кстати, кофе варить я тоже умею. И он у меня хороший. И дорогой. Пришлось, конечно, разориться, но в этом я не смог себе отказать, сэкономлю на чем-то еще. Разливаю напиток в тонкие полупрозрачные чашечки «костяного» фарфора, это – из прошлой жизни. За кофе рассказываю Джеки все, абсолютно, ничего не пропуская, начиная с нашего знакомства с Террористом на Острове. Наверное, последнее время я слишком много молчал, поэтому сейчас меня просто прорывает. Я говорю о мамином состоянии, о папиных похоронах, о его злополучном пристрастии, о продаже компании. Очень много говорю о Гурове, рассказываю о том, какой он наглый, жесткий, как он меня презирает, как я его ненавижу. Рассказываю о Торе, о молоте, о Поясе Силы, о чертовых железных варежках.

Джеки слушает, не перебивая. Когда я заканчиваю, он обнимает меня за плечи, и мы с ним какое-то время сидим молча. Он ничем мне не может помочь, у него самого ничего нет, все у родителей. Но его присутствие – это именно то, что мне нужно. Наконец, он чуть отстраняется, легонько дует мне в волосы, внимательно заглядывает в лицо:

– Тони? Ты что, влюбился? Наконец-то!

Внутри меня что-то пугливо вздрагивает.

– Влюбился? Ты о чем, Жень?

– Ну, этот твой Тор. О нем.

– Об этом… бандите?

Джеки задумчиво произносит:

– Знаешь… По-моему, он не такой уж гад… Помог мне сегодня.

– Джек, ну с чего ты вообще взял?

– Ну, ты так о нем говоришь…

– Да как?!

– Ну, не знаю. Как-то… очень неравнодушно, что ли. Да, именно. Неравнодушно.

– Конечно, я же его ненавижу.

– Ну-ну.

Варю еще кофе. Теперь расспрашиваю я. В первую очередь, конечно, о Филе. Джеки тут же вспыхивает, как елочная гирлянда. Фил… О, Фил – это… Фил! У них такая любовь. Несмотря на то, что Фил в Питере, Женька в Москве. Все время мотаются друг к другу. Да они давно бы уже жили вместе, если бы не родители.

– А они знают?

– Что ты, конечно нет!

Смотрю на Джеки со смешанным чувством. С одной стороны я так рад за него. Но в то же время… Такая счастливая любовь и в то же время такая несчастная. Не хочется даже думать, что будет, если родители Женьки узнают.

Джеки собирается уходить. Договариваемся о следующей встрече. Он спрашивает, можно ли как-нибудь прийти с Филом. Пожимаю плечами: если Джеки считает, что ему будет интересно, то я не против. Джеки даже чуть оскорбляется: у них с Филом все на двоих, конечно, ему будет интересно познакомиться поближе с Женькиным лучшим другом, а как же иначе. Уже в дверях он вдруг говорит:

– Знаешь, этот твой Тор… Он у тебя интересный мужик.

«Он у меня», ага. Вообще не могу представить, чтобы он был «у кого-то». Но слышать почему-то приятно. И так смущает. Ну, Джек…

На душе вдруг становится так хорошо, так спокойно. Джек, наверное, мы будем видеться редко. Все реже и реже. Наверное, в конце концов, перестанем совсем. Но ты такой молодец. Ты так меня отогрел.

На следующий день меня вызывают к генеральному. Пока иду по коридору, теряюсь в догадках. Не могу представить себе, зачем я ему понадобился, все вопросы, связанные с учетом, он обсуждает непосредственно с Кларой. В приемной секретарша кивает мне на дверь кабинета. Захожу.

Гуров стоит у окна спиной ко мне, в пальцах дымится сигарета. Мне вдруг становится интересно, о чем он думает, глядя в это стекло, за которым мрачноватый ноябрьский денек сыплет нудным, иногда срывающимся на снег, дождем. О чем он вообще думает, когда остается один? Не может ведь быть, чтобы только о бизнесе. Удивляюсь этим странным мыслям, правда, недолго. Потому что он поворачивается, тушит в стоящей на подоконнике пепельнице окурок и с ходу приступает к допросу.

– Может, объяснишь, что ты и твой дружок вчера тут вытворяли?

Он по-прежнему стоит у окна, спиной к свету, поэтому мне плохо видно его лицо. Но голос у него раздраженный. В нем нет обычной насмешки, скорее, злость. Тупо удивляюсь. Понимаю, что речь обо мне и Джеки. Вот только никак не могу сообразить, что же такого мы сделали, чтобы так его разозлить.

– В каком смысле «вытворяли»?

– Ты не имеешь никакого понятия ни о приличиях, ни о трудовой дисциплине? Не нашли другого места пообжиматься? Если ты еще не понял, это издательство, а не ночной клуб.

Shit. Обжиматься. Это же надо, так преподнести наше с Женькой дружеское объятие. Чертов ханжа. Чертов гребаный террорист. Глупо спрашиваю:

– Ты что, за нами подглядывал?

– О, конечно! Мне же совершенно нечем заняться. Только за тобой шпионить. Да об этом уже во всех отделах сплетничают. Вместо того, чтобы работать.

Ну, это он наверняка преувеличивает. Точнее, нагло врет. Не так уж много народу нас видело. И вообще, вся эта сцена вряд ли заняла больше двух минут.

– Чтобы это было в последний раз. Больше никаких посторонних. Никаких приятелей. Тискайся с ними в свободное время, пустышка.

Пытаюсь возражать:

– Ты же сам велел пропустить Джека.

– Если бы я знал, какой цирк вы тут устроите, лично бы выкинул на улицу.

Мне вдруг становится смешно. Смешно от того, что он так раздражен, от того, что придает такое значение этому, в сущности невинному, эпизоду. Смешно от того… да просто смешно. Меня так и пробивает на какую-нибудь дерзость. Громко, с выражением декламирую:

– Тор ездит на колеснице, запряженной козлами. Ими же и питается!

И, расхохотавшись, выскакиваю в приемную, а потом в коридор. В коридоре еще какое-то время ржу. Я почему-то уверен, что мне ничего не будет за эту выходку. Отсмеявшись, чинно иду в бухгалтерию. Не такой уж гад, да? Что скажешь теперь, Джек?

Дней за десять до Нового Года маму выписывают. Чувствует она себя неплохо. Мне даже кажется, что она как-то живее на все реагирует. Недавно ее осматривал психиатр. Ничего определенного пока не сказал, но посоветовал подождать еще немного. Возможно, со временем мама сама выйдет из этого состояния. Лечащий врач рекомендует покой, свежий воздух, прогулки, положительные эмоции. Юрий Петрович настаивает на том, чтобы забрать маму к себе. Уволившись из компании, он продал квартиру в Москве и сейчас все время живет в коттеджном поселке. Там у мамы будет и свежий воздух, и тишина, и покой. К тому же постоянная забота и нормальное здоровое питание. Соглашаюсь почти сразу. Тем более что я ничего этого не могу ей обеспечить. Дядя Юра так этому радуется, что я впервые всерьез задумываюсь о том, почему он так и не обзавелся семьей. Ну и пускай. В этой жизни не так уж много людей, которые нас действительно любят, просто грех ими разбрасываться. Каким я стал мудрым, с ума сойти.

***

Джек на Рождество уехал с Филом в Париж. Счастливые, крутят свою романтическую любовь в самом романтическом городе Земли. А у нас на работе корпоратив. Двадцать девятого, за два дня до Нового Года. Не знаю, что я там буду делать, наверное, просто сидеть в уголке. Я так ни с кем особенно и не сдружился. Но мне все равно хочется пойти. Мне так надоела моя серая жизнь, это унылое «дом-работа-дом». Все-таки хочется праздника, хочется музыки, нарядной толпы. Сам Новый Год я буду встречать у дяди Юры, с ним и мамой. Там же проведу все выходные, пять дней. Официально праздники заканчиваются десятого, но нашему Тору закон не писан. Да так практически во всех частных фирмах. Частник не может позволить себе терять столько времени.

Двадцать девятого рабочий день, последний в этом году. Корпоратив будет прямо в издательстве, в конференц-зале. Конечно, учитывая московские расстояния и пробки, как всегда перед Новым Годом просто чудовищные, смотаться домой, чтобы переодеться абсолютно нереально. Поэтому почти все дамы являются на работу с пакетами и чехлами, чтобы вечером, сбросив с себя лягушечьи шкурки офисных одежек, предстать перед нами прекрасными царевнами. Мужчины просто одеты чуть более нарядно и вольно, чем обычно.

На мне черные джинсы пятилетней давности. Они мне очень нравились, поэтому и задержались в моем гардеробе так долго, несмотря на то, что последние три года были мне маловаты, и я их не носил. Сейчас же влетаю в них со свистом. Они стрейч, поэтому все же неплохо сидят. Сверху навыпуск – та самая «парижская» рубашка цвета шампанского. Тонкий шелк свободно струится, придавая моему облику воздушную легкость. Почти прежний Тони. Я даже недавно подстригся, по придуманному мной рецепту – «укоротить то, что есть». В общем, вышло неплохо. Конечно, нет той небрежности, стильности, как после дорогого салона, все как-то скучнее и проще, но я думал, будет хуже. В целом я сейчас своим видом доволен. Сверху темно-коричневый кардиган, для придания наряду деловой строгости во время рабочего дня.

После обеда уже никто не работает. Технический персонал издательства выносит из конференц-зала лишние стулья, расставляет в дальнем конце, вплотную к стенке, столы. Конечно, предполагается фуршет – если всех усадить, не останется места для танцев. Какие-то парни, похоже, из IT-отдела, притаскивают компьютер, еще какую-то аппаратуру. Кейтеринговая компания привозит заказанную еду. Дамы выставляют нас с Андрюхой из родной бухгалтерии. Там сейчас шуршат потрясающие наряды, призванные поразить нас, мужчин, в самое сердце, греются «утюжки», одуряюще пахнет косметикой и парфюмерией. В коридорах полно мужиков, которых тоже повыгнали из отделов. Ощущение такое, что вся женская часть компании готовится не к обычной корпоративной гулянке, а к чему-то невероятному, не меньше, чем к Весеннему Балу Сатаны, так блестяще описанному скромным врачом Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. Подозреваю, что в этих, явно завышенных, ожиданиях повинна личность нашего генерального.

Наконец, все приготовления закончены, аппаратура установлена, столы накрыты, дамы во всеоружии. Освещение в конференц-зале притушено до минимума, из множества утопленных в потолок лампочек горит, наверное, каждая десятая. По стенам, по потолку скользят маленькие световые пятнышки, как будто в зале вдруг пошел снег. Он кажется таким настоящим, мне даже хочется подставить ладонь, чтобы поймать снежинку. Молодцы айтишники, постарались. Музыка. Нестареющая АББА, «Happy New Year», самая новогодняя песня из всех, какие я только знаю. В парадном углу елка, украшенная золотистыми шарами разных размеров. К каждому шарику сверху прикреплен белый атласный бант. В таинственных темных глубинах новогодней красавицы переливаются крохотные звездочки гирлянды, золотые отблески дрожат на гладкой ткани. Безумно стильное дерево. Втягиваю носом свежий праздничный аромат хвои. Какой хороший ароматизатор, просто не отличить. Подхожу поближе и в первый момент даже не верю. Настоящая… Настоящая, живая елка, такая огромная. Бедный техперсонал, сколько иголок им придется вымести после праздника. Я так удивлен. И так рад. Я привык к тому, что в учреждениях ставят искусственные деревья. А в старой добропорядочной Европе даже в домах – берегут экологию, ненормальные гринписовцы. Дома у родителей всегда ставили живую, но я лет с семнадцати не встречал с ними Новый Год… Касаюсь рукой зеленой мохнатой лапы, как будто здороваюсь. Маленькие острые иголочки смешно тычутся мне в ладонь, от этого меня вдруг охватывает такое ощущение счастья, что даже щекочет в груди. Благодарно сжимаю колючее доброе чудо и отхожу в середину зала.

По стенкам расставлены маленькие удобные диванчики, но пока никто не садится. Дается сигнал к началу шабаша. На небольшой сцене с микрофоном в руке – сам Сатана, то есть простите, конечно, Гуров. Роль Маргариты играет… Никто не играет. Хотя многие бы, наверное, хотели. Музыку приглушают. Генеральный призывает нас наполнить бокалы, стаканы, рюмки – кто что желает. У столов в какой-то момент образуется легкая давка, но все еще трезвые, поэтому стараются вести себя прилично. Гуров произносит короткую речь, в которой благодарит коллектив за работу в прошедшем году, призывает всех как следует потрудиться на благо компании в новом, поднимает тост за будущие успехи, после чего передает микрофон какому-то мужику, кажется, кому-то из своих замов, и спускается в зал. У меня в бокале какое-то красное вино, чуть-чуть пригубливаю. Буду пить понемногу, совсем не планирую надираться среди этих малознакомых людей.