Текст книги "Любовью через две сплошные (СИ)"

Автор книги: Ores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Ты перегибаешь, – замечает Максим, я киваю, соглашаясь. – Отстегнуть? – Мотаю головой, что нет, он устало выдыхает и садится напротив, так и не раздевается, я, уткнувшись губами в ткань, смотрю на него снизу вверх. – Это твое дело, конечно, но так нельзя. Он не собака – на цепи сидеть.

– Мне надо немного времени побыть с ним, – давлюсь эмоциями, глотая окончания слов. Живые чувства возвращаются стократно, и я начинаю ощущать их все разом, одновременно, и страх, и паника, и любовь, тепло, тоска – все их, только окажись он рядом. – Мне надо, понимаешь?

– Без насилия, хорошо? – треплет меня по волосам, киваю, он встает и уходит из дома, закрыв за собой дверь.

– Миш… – тихий, едва слышный голос Дани, и все тело застывает в камень, – не заставляй меня тебя ненавидеть.

– Ненавидь, – ухмыльнувшись, оборачиваюсь, он, словно и не отключался, смотрит трезво и зло, теперь по-настоящему рассердившись. – Презирай. Что угодно. Только чувствуй хоть что-нибудь. Ко мне.

– Расстегни меня. Это уже не смешно.

– А уже давно не смешно, родной. Совсем не весело. Траурно даже. И я больше не хочу в этом вариться один.

– Расстегни и я уйду. Тебе так будет лучше.

Что-то острое кольнуло под ребра. Эту фразу я уже слышал.

– Чем лучше? – Пристегнутый к кровати, злой, вспотевший от волнения вызывает во мне совсем неприличные ассоциации.

– Всем. Я и так у тебя много отнял… Миш, оденься обратно! – Закрывает глаза и задумывается, я за это время успеваю раздеться и подойти к нему. Пинает меня ногой, уворачиваюсь, ловлю за ступню, перехватываю удобнее, подныривая под ногу и садясь на колени между его бедер, придерживая за колени, чтобы не дернулся.

– Скажи, радость моя, а это твои слова или тебе их вбили в голову, м?.. – Даня напрягается и перестает ерзать. – Чудится мне, что их я уже слышал, только не от тебя, а от бывшей жены, которая, вероятно, наплевав на обещания оставить меня в покое, – голос по нарастающей переходит в крик, – снова влезла в мою жизнь и получит по роже!

Осознанием парализует нас обоих.

Падаю к нему на грудь, сжимая до ломоты в пальцах покрывало по сторонам от его боков.

– Скажи мне что-нибудь, чтобы я успокоился. Сейчас.

– Расстегни меня! – Я слышу в голосе панику. Ему страшно. Все пошло не так, да? Ты думал будет легко – просто уйти? Думал я сдамся?!

– Чтобы ты сбежал? Серьезно?! – начинаю смеяться, подняв лицо, и если бы не наручники, по глазам его красным вижу – мне бы влетело не слабо.

– Ты не имеешь права меня здесь держать.

– А ты не имеешь права отвечать за мои поступки! И знаешь что… – Сев ровнее и подцепив край его майки, тяну ее вверх, – раз уж ты не хочешь меня успокаивать, я успокоюсь сам, а заодно вытрахаю из тебя всю дурь.

– Это насилие, ты обещал Максиму!

– Насилие? – Сжав его начавший твердеть пах, сильнее давлю пальцами. – Тогда только попробуй пикнуть. Выдержишь – сам ментам сдамся, нет – будешь так сидеть, пока я не разберусь в том, во что тебя втянули.

– Сумасшедший.

– От тебя заразился.

Руками по торсу, оглаживая вспотевшую кожу, подтаскивая ткань все выше. До трясучки хочется прижаться к губам и выпить из него весь кислород, но ничем хорошим это не закончится.

Целую изгиб шеи, цепляя зубами нервно дернувшийся кадык, оглаживая мышцы на руках от плеч до локтей и ниже, оставляя едва заметные царапины.

От возбуждения кружится голова, член от каждого неосторожного движения трется о его тело – это сбивает, и хочется застонать, но мы только начали…

Россыпью поцелуев по голой груди, приласкав твердые от возбуждения соски, прикусывая их, крепче обнимая за поясницу.

– Чего ты добиваешься? – не спрашивает, натурально рычит, и его потряхивает всего от злости, хотя старается не поддаваться на провокацию и держит себя в руках.

Потянув ремень и вжикнув собачкой, стаскиваю джинсы вместе с бельем, кивая на крепкий, твердый член, соблазнительно прижавшийся к животу.

– Этого.

Собственнически сгребаю его в руку, проходясь по всему стволу, примериваясь, и сразу беру в рот, перекатывая в руках яйца. Хочу почувствовать солоновато-терпкий вкус, хочу слышать Данины стоны, хочу чтобы уже сдался и вернулся обратно, но он упрямо молчит, задрав голову и зажмурившись, почти не дышит.

Его упрямство причиняет больше боли, чем я мог подумать. Желание его выпороть – растворяется в собственных страхах, а вдруг он и правда не хочет…

Отсасывая до этого как в последний раз, замедляюсь, ослабляя хватку на бедрах, и осторожно выпускаю член. Выдохнув Дане на живот, поднимаю глаза, встречая его, такие же обезумевшие.

– Скажи, что не хочешь этого, – теперь натурально прошу, нависнув над ним и едва касаясь бедер, которыми он меня сжал. – Скажи, и я уйду, – смотрю в его темнеющие, но блестящие живые глаза. Не выдержав, ору на него: – Скажи!

– Как, блядь, я должен это сказать?! – еще громче, дернув руками, зазвенел метал и слабая перемычка просто вылетела. Резко сев, Даня и не понял сразу, что произошло, только я сгруппировался на всякий случай. Не держать – обороняться.

Он смотрит на свои руки, на тонкие запястья, на которых еще висят кольца браслетов, только теперь не сцепленные, потом на меня, долго, внимательно, меня бросает в дрожь, снова на них, и плавно, словно взгляд потяжелел, с трудом поднимает на меня, царапая душу перепадом эмоций.

– Пиздец тебе, Миша…

Кидается первый, я его в полете ловлю, намертво прижав к себе, и впиваюсь в губы. Он хватает меня за плечи, сжимает затылок, вцепляясь в короткие пряди волос, и отвечает с таким напором, с отдачей, вкладываясь в это полностью, что не выдерживаю, выстонав ему в губы, опрокидываю на лопатки, закинув икры себе на поясницу, прижимаю собой. Он стонет от тяжести и от меня, пока, выискав под подушкой смазку, которую он сам же туда и запрятал, выливаю себе на руку.

Вязкая жидкость тянется по кисти и источает убийственно-сладкий запах. Размазываю ее у него между ягодиц; забывшись, играю пальцами, проталкивая их поочередно в эластичное, но все еще тугое кольцо мышц, пока он засосами метит мое тело, словно боясь, что кто-то мог раньше поставить свою метку. Вхожу рывком. Он с матом стонет, затихнув на минуту, распластавшись на спине и прогнувшись в пояснице, пока я могу насладиться его спокойствием, плавно толкаясь глубже, лаская тело, поцелуями собирая капли пота с груди.

Этого мало.

Тянется за поцелуем, пряча красные глаза, подмахивает бедрами, встречая мои все более агрессивные толчки на полпути, и вместо стонов-выдохов уже крик, не от боли, а от эмоций, которые, смешиваясь со страстью и возбуждением, выдают в его крови взрывоопасный коктейль, и его он уже не может усвоить.

От возбуждения почти тошнит, так хорошо, что становится нехорошо, и это хочется скорее пережить и в то же время продлить до бесконечности. Поэтому и рывки резче, злясь на себя и него, на то, что подсели друг на друга одинаково, до оглушающих шлепков и сорванных криков. И поцелуи жестче, и крепче мат, и звонче крики, мурашками рассыпающиеся по телу, и плевать, что сводит мышцы, превращая их в камень! Поэтому и от оргазма больно – выпрошенного, выстраданного, выкраденного. Поэтому и его ломает, когда губами вытягиваю из него сперму, заглотив член по самое горло, пока струя не ударяет в небо, глотаю ее, продлевая ему оргазм, в котором он растворяется полностью, шире разводит ноги и толкается мне в рот по инерции, только так же держит мою руку, переплетя пальцы до боли, до синяков, и от ворвавшейся в душу нежности, какого-то болезненного умиления хочется придушить его, потому что нельзя заставлять все это чувствовать – это невыносимо!

Обессилев, падаю ему на впалый живот, закрываю глаза и просто дышу, представляя, что всего этого не было и быть не может, что этот взбалмошный парень в теле молодого мужчины, но с мудростью старца в глазах, всегда был рядом и никуда не уходил. Я верю в это до тех пор, пока, пригладив мои взмокшие волосы на виске, не выдает хриплым, сексуальным до неприличия, хоть и сорванным голосом:

– Это ничего не меняет…

Автор

Максим больше часа просидел в машине, не решаясь ни помешать им, ни уехать. Он знал, на что способен Миша, но и Данила был довольно прямолинеен и груб, чем мог его спровоцировать. Это точно ничем хорошим бы не кончилось, оставь их одних слишком надолго. Поднимался к себе он с тяжелым сердцем.

Дверь была распахнута, и с площадки слышался шум, раздававшийся в квартире. Влетев, он буквально замер, зависнув и вцепившись в косяк. Двое парней с воодушевлением мутузили друг друга, причем не стараясь осторожничать, но Миха бил не по лицу, а только по корпусу.

– Дебилы! – заорал от злости, теряя всякий контроль и самообладание. Подскочив к матерящемуся комку, он с трудом оторвал от Михи Даню и швырнул его в комнату, парень, не ожидая нападения, споткнулся и завалился на ковер. Миха молча сел, растирая ушибленную челюсть.

– Слушайте, а давайте я вас обоих просто пристрелю, а? – конкретное предложение. Даня поднялся, подходя ближе к Максу.

– Если он сейчас выйдет отсюда, потому что ты его выпустишь, – сбиваясь на учащенное дыхание, медленно проговорил Миха, – я выйду следом, – вдох, – в окно, – выдох.

– Не пори чушь, – рявкнул Макс, Миха, наоборот, оставался серьезен и даже спокоен.

– Я предупредил.

– Шантаж? – спросил Даня, Миха кивнул и медленно стек обратно на лопатки, прикрыв глаза.

Как ни старался, Даня не смог уйти. Молча удалился к себе в комнату, пнув по дороге Миху и выхватив от Макса за это подзатыльник, хлопнул дверью, проорав: – Только попробуй сюда зайти, и в окно выйду я!

– Макс, – позвал тихо Мишка, хватаясь за его руку и сморщившись от тянущей боли в груди.

– Сердце?

Кивнул, постепенно бледнея.

– Ключи от машины дашь? Я быстро…

– До первого столба?

– Я аккуратно.

– Сам отвезу, – поднимая и провожая на кухню, усадил за стол и силком влил горькую дрянь в рот, не примеряясь к дозам.

– Ты дома посидишь, присмотришь…

– Я не нянька!

– Нет. Но мой друг. Сделай как прошу. Я быстро.

========== Финальная ==========

До нужного адреса доезжаю за двадцать минут. Ехал, как и обещал, по всем правилам. Время – вечер, машин мало, а злости много, даже через край.

– Если ты меня ударишь – тебя посадят! – вопит мне в лицо, стоит только завидеть мою рожу на пороге МОЕГО своего дома.

– Если я тебя ударю – ты не встанешь! – Толкаю ее плечом, хватая за рукав шелкового алого халата, и, затаскивая в квартиру, закрываю дверь. Сына дома нет. У бабушки. Я позвонил – уточнил заранее.

– А теперь рассказывай, – прошу вежливо, присев на пуфик и глядя ей в глаза снизу вверх, – все по порядку. Почему пацан мой ушел. Почему ты, сука, в личную жизнь ко мне лезешь. Чем его запугала. Все рассказывай.

– Кто тебя вообще любить может, урод? – пытается засмеяться, но боится, видит, что лучше не провоцировать, но сучья бабская зависть и ревность берут верх.

– Он любит. И я себя люблю. И сын любит. И друг. Да много кто, проблема в том, что я тебя не люблю, да? Ты из-за этого бесишься? Нормально же разошлись, – развожу руки в стороны и, выдохнув, прикуриваю.

– Не кури здесь!

– На хуй пошла со своими нравоучениями. Рассказывай или выбью правду. Мне плевать, я отмажусь. И твой чепушила не поможет, кстати, где он? – По ее хмурой мине могу предположить, что нет уже его. – Что, узнал, что хата не твоя, а сына, и распоряжаться ей не сможешь? Здорово я придумал, да? – Я усмехаюсь, она, пустив пару слез, уходит на кухню. Ничего не чувствую, как в броне.

Иду следом, стряхивая пепел в пустой стакан на столе.

– Повторить вопрос?

Она молча открывает ноут, пролистывает и показывает переписку мне. Постепенно вчитываясь, я сажусь на стул, забываю про сигарету и обжигаю пальцы. Она, скрестив руки, замирает у окна.

Чем дальше читаю, тем больше теряю прожитых лет. Серьезно. Прикинувшись непонятно кем и втеревшись малому в доверие, стала его прессинговать, что он разрушает семью, что из-за него сын отца не видит, что я всего лишился – причем с ее психологическим образованием это оказалось проще, чем обмануть ребенка. Даня повелся. Повелся, потому что сам в это верил. Доверившись незнакомому человеку, которому, как ему казалось, было виднее! И вся такая она была внимательная, заботливая, понимающая… Становится дурно.

– Зачем? – Удаляя переписку и ее контакт из сети, медленно сталкиваю бук со стола, роняя на пол. Лучше так, чем ее голова об стекло. Воображение рисует алые разводы на стеклянных осколках, и это не вызывает ужаса, скорее спокойствие.

– А с чего ты решил, что можешь быть счастлив, а я нет?

Долго перевариваю этот вопрос. Слишком долго, она устает стоять, видно, что ей просто плевать, на меня особенно. Начинаю смеяться. А ларчик просто открывался. Зависть. Что кто-то может быть счастливее.

– А если бы он с собой покончил? – Простое предположение, а рука сама к телефону тянется, чтобы узнать, все ли хорошо. – А если бы я? – Осознание, что чужой человек так может влиять на психику других и управлять ими – непередаваемо. – Тебе плевать, да?

Молчит, задумавшись, а я все понять не могу, как мой опездол мог все это один вынашивать, день за днем перемалывая себя, думая о том, что мне из-за него плохо, и ведь любит, иначе бы забил, а он себя так морально изничтожил, что не выдержал и ушел. Неизвестно к кому, скорее всего, предполагая, что за помощь от него потребуют каких-то отношений… Он меня – из-за меня – бросил.

Дернувшись всем телом и схватив со стола полотенце, бью ее им по лицу наотмашь, удар получается резкий и болезненный, она хватается за щеку и начинает выть.

– Если бы ты не была матерью моего ребенка – я бы тебя убил. До какого-то момента я это терпел, уважая твое право не принимать меня, но момент тот прошел. Готовься к судебным тяжбам, я заберу у тебя сына.

– И кто будет его растить? Пидарас твой?!

– Сам воспитаю.

Домой не возвращаюсь. Не могу. Не хочу никого видеть и слышать. Особенно нотации Максима, и Даню отчего-то тоже видеть не хочу. Пишу Максу смс, что не приеду, и выключаю телефон, заночевав в гостинице. Пью. Курю. Много думаю. Теряю километры нервов и проживаю миг за три, старея сознанием. Не понимаю, как чужое влияние может так затуманить мозг? До сих пор вижу напечатанные строчки: «Ты все делаешь правильно, ему так будет лучше». Лучше мне сейчас?

Приезжаю утром сразу на работу, на остановке у базы забрав Макса, вышвырнувшего меня из-за руля и забравшего ключи. Не разговариваем. Весь день работаю. Ничего не чувствую, нервная система будто выключилась, просто выполняю действия на автомате. Ухожу ровно в шесть, Максим на встрече, новые клиенты – укрепляет бизнес – молодец.

«Я уехал. Это было ошибкой. Прости», – приходит от Данилы, когда еду домой на автобусе, пригревшись у печки.

«Хорошо», – отправляю, не думая, устал, наверно, уговаривать и доказывать. «Я тоже уеду. Только уже не вернусь», – туда же следом.

Домой добираюсь быстро, свет не включаю, не хочется, света фонарей хватает, чтобы найти свои шмотки. Кидаю все в сумку не глядя, проверяя паспорт и карты, наличных денег на первое время хватит, а там не пропаду, меня давно звали в филиал другого города.

– Где эта чертова зарядка? – не ору, спрашиваю сам у себя, и только услышав позади произнесенное тяжелым сбивчивым от бега голосом: «За столом», осознаю и принимаю ту боль, которую блокировал. Тупой, ржавой иглой в сердце, снова и снова, увеличивая дыру и заражая кровь, она отравляет весь организм, и становится плохо, физически плохо, болит все тело, каждую мышцу тянет, и нет сил даже обернуться.

Достаю зарядку, скручиваю и убираю в сумку, аккуратно застегиваю замок, вешая ее себе на плечо.

– А теперь распаковывай все обратно, – требовательно и дерзко, как пацана отчитывает.

Делаю шаг к двери, не поднимая взгляда, и вздрагиваю, когда орет громче:

– Я сказал положил все на место!!! – нервно, с надрывом и истерикой в голосе.

Не получается все бросить и уйти. Я пытаюсь, стучусь в прошлое, к себе прежнему, умоляя убить меня настоящего и вернуть того безразличного и циничного ублюдка, но дверь не открывают – в прошлое дороги нет.

Ставлю сумку, открываю, убираю вещи и зарядку за стол убираю тоже. Сумку под кровать. Ухожу курить на балкон, стянув куртку и свитер, скинув ботинки, крепко затягиваюсь до горечи во рту и медленно выдыхаю.

Даня подходит сзади, садится на колени и обнимает меня за плечи, прижавшись щекой к щеке.

– Испугался? – спрашиваю серьезно, его все еще потряхивает, и крик его отчаянный не перестаю слышать.

– Да, – говорит откровенно, теперь спокойно, но все еще сковано. – Не делай больше так. – Я опускаю голову, прекрасно зная, что если бы сейчас уехал – назад ни к нему, ни в город уже бы не вернулся. – Ты обещал, что что бы не случилось – мы не будем сбегать из города.

– Ты поэтому не уехал?

– Не смог.

– Я не знаю, что тебе говорить. Больше не стану ничего доказывать. И вину перед тобой, за то, что из-за меня пережить пришлось, тоже загладить не смогу.

– Перестань…

– Потому что ты молчал, мы едва все не разрушили. Я взял решение всех вопросов на себя, забрав у тебя любое право слова, понятно, почему ты не смог со мной поговорить. Даня, я тебя предупреждал, что будет сложно. Не потому, что у меня тараканов на целую ферму, а потому что ты тоже личность, сильная и своенравная. Мы слишком похожи. А еще я слишком тебя люблю. До фанатизма. Если ты готов все это терпеть – останься, если нет – другой жизни у тебя уже не будет… – Он заткнул меня мягким поцелуем, соленым, с привкусом отчаяния, и все равно показавшимся слаще любого сиропа.

Много было сказано, слишком много, пока слова не кончились вовсе и мы не замолчали, глядя друг на друга. Так нас и застал Максим, в обнимку, целующихся, подведя итог:

– Я хату свою, которую сдавал, освободил, валите туда, меня вы достали. Коммуналку потянешь. А ты, бегун, с завтрашнего дня в айти-отделе пашешь, понял?

***

С Ариной мы так и не помирились. Я вычеркнул этого человека из своей жизни, она меня – тоже. Сына забрать мне не дала ее мать, рассудив, что нельзя из-за склок родителей страдать детям. Забрала его к себе: и мать рядом, видит почти каждый день, и мне всегда двери открыты. Кстати, они познакомились с Данилой, поладили, думаю, все наладится.

Я все еще ловлю на себе его тяжелые взгляды, когда он задумается, читаю «Было бы ему лучше…» Могу ответить точно: лучше – нет, спокойнее, проще, веселее – вспоминая свои загулы, но это не жизнь была, а коротание дней.

Теперь я шмонаю все Данины контакты, он орет благим матом, меняет пароли, но все бесполезно, не хочу, чтобы повторилось подобное. А еще я больше не боюсь оставаться с ним один на один. Макс правильно поступил, что выгнал нас, дав пинка в новую жизнь. Нам стало спокойнее, особенно малой остыл и больше не бродит за мной серой тенью по дому, оберегая от Максима, теперь за ним тенью хожу я, и хоть и обещал, что буду с ним более… э… менее влюбленным, ничего не могу с собой поделать, зажимаю в каждом углу и по его счастливому смеху слышу – ему нравится, пускай и не всё…