Текст книги "Город на крови"

Автор книги: Олег Грищенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Как только через четверть часа артобстрел начал стихать, Скоробогатов приказал своим расчётам готовить орудие к открытию огня. Чтобы не мешать артиллеристам, Ермаков вошёл в ход сообщения и принялся наблюдать за происходящим на поле перед траншеей. Около четырёх десятков танков, и за ними – полтора десятка броневиков с пехотой, неслись к позиции. Очевидно, немцы рассчитывали, что оборона у Расховца не слишком сильная, иначе их пехота покинула бы броневики.

Залп орудий дивизиона с расстояния четырёхсот метров одновременно обездвижил восемь идущих впереди немецких танков и буквально разнёс один из броневиков, превратив его в горящий факел.

Оставшиеся танки сразу же начали откатываться назад. Однако высыпавшиеся из броневиков пехотинцы, которых было около батальона, явно намеревались быстрым броском вперёд захватить траншею. Но тут среди бегущих к селу немцев начали рваться разнокалиберные мины, и наступавшая пехота бросилась назад.

Смеялись артиллеристы; сбрасывая с себя напряжение боя, радовался выпачканный грязью Скоробогатов; впереди, в траншее улюлюкали немцам пехотинцам.

–Батарея отлично стреляла! – сказал Ермаков Скоробогатову, почему-то в этот момент посмотрев на свои чистые руки.

«Пьер Безухов», – подумал он о себе, сравнив с героем романа «Войны и мира», который незваным явился на ведущую бой батарею.

В этот момент по ходу сообщения мимо Ермакова пронесли на плащ-палатке тело убитого майора Сущёва. На груди командира дивизиона была рана, окружённая небольшим кровяным пятном. Менее искушённый в военном деле человек мог бы принять её за осколочную, но Ермаков сразу понял, что майор убит штыком.

Это понял и Скоробогатов. Но Ермаков убрал глаза из-под его вопросительного взгляда и сделал вид, что ничего не заметил.

Вскоре новым командира дивизиона был назначен командир батареи полковых пушек, с которым у Скоробогатова были хорошие отношения, и сразу же по дивизиону был отдан приказ срочно обустроить для каждого орудия запасную позицию – в 50 метрах от имеющейся. К удивлению артиллеристов Скоробогатова, штабной майор, засучив рукава своей новенькой офицерской гимнастёрки, принялся копать новый орудийный окоп вместе с ними.

Незадого до 10 часов утра на село был совершён авианалёт уже 70 немецкими самолётами. Затем на позиции бригады снова двинулись танки. Как и предполагал Ермаков, исходя из численности передового отряда немцев, главные силы ударной группы, наступавшей через прорыв в обороне 15-й дивизии, составляли около ста танков. На этот раз удар по селу был нанесён сразу с трёх сторон. С юго-запада наступали до 30 танков и 250 пехотинцев, с востока – 40 танков и 300 пехотинцев, и столько же – с севера.

Этот бой, длившийся всего лишь час, стоил 111-й бригаде большой крови. С трудом отразив атаку противника, уничтожив ещё 14 немецких танков, бригада только убитыми потеряла пятую часть личного состава. Четверть её орудий и миномётов вышли из строя.

Село, подожжённое вражескими снарядами, горело с трёх сторон. Сбитый немецкий бомбардировщик упал прямо на площадь, повредив более десятка стоявших там машин бригады.

Последующие три часа для частей 111-й бригады прошли в подготовке к новому штурму. Раненые на машинах отправлялись на восток к мосту через Кшень, убитых хоронили в спешно вырытых общих могилах, приводились в порядок разрушенные позиции, подтаскивались из села в окопы боеприпасы.

По вызову подполковника Дрёмова Ермаков снова прибыл его штаб и подробно рассказал о ситуации в дивизионе, не упомянув, конечно, случай с майором Сущёвым. Несмотря на то, что бригада была в жёсткой осаде, комбриг, к удивлению Ермакова, теперь пребывал в хорошем настроении. «Бригада испытана, – пояснил Дрёмов, в ответ на прямой вопрос. – Теперь я знаю, каковы мои солдаты. Никто из них не побежал – вот что главное! Так что можете докладывать командующему!»

Однако сделать это Ермакову не удалось. Едва связист начал вызывать штаб фронта, связь прервалась. Одновременно перестали отвечать на вызовы радиостанции штаба 40-й армии.

По просьбе Дрёмова, Ермаков немедленно выехал на своём «Виллисе» в сторону Ефросимовки, где находился штаб 40-й армии. 111-я должна была получить подтверждение приказа оборонять район, так как силы её всё время таяли.

Отдаляясь от Расховца, Ермаков спешил, но не только чтобы быстрее выполнить поучение комбрига, а чтобы как можно скорее вернуться в «свой» артдивизион. Мысль о том, что его недавние боевые товарищи, могут подумать, что он попросту сбежал в тыл, мучала его.

Позади снова загрохотало, и теперь в этом голосе войны стали слышны завывания пикировщиков, что свидетельствовало о том, что бойцы бригады уже не смогли, как раньше, удержать вражеские бомбардировщики на высоте.

Ермаков гнал и гнал машину, обгоняя попутные колонны грузовиков, санитарные обозы, многочисленные группы беженцев. Иногда он останавливался, чтобы расспросить водителей попуток, где находятся ближайшие воинские части. Но водители знали лишь о том, что какая-то стрелковая бригада воюет возле Расховца.

Наконец, Ермаков увидел движущуюся навстречу легковую машину. И тут же затормозил, чувствуя, что ему, наконец, повезло. Оказалось, что в этой машине находится направлявшийся в расположение 111-й бригады офицер связи штаба 40-й армии, с которым Ермаков был знаком. Как тот сообщил, передавая Ермакову пакет от замкомандующего 40-й армией генерал-майора Жмаченко, 111-й бригаде по-прежнему предписано оборонять Расховец. Нужно было держать коридор отхода 121-й стрелковой дивизии, которая всё ещё сражалась на передовом рубеже. Лишь в том случае, если 121-й пройдёт по дороге через Расховец, 111-я бригада получит права на отход.

Вернувшись в штаб подполковника Дрёмова в половине четвёртого, под грохот оглушительной канонады, Ермаков передал ему пакет и устное сообщение. Тот, хмуро кивнул, прочитал приказ, и посмотрел на Ермакова так, словно ждал от него чудесного совета.

–Знаете, что происходит там? – комбриг указал в окно. – Очевидно, противник подтянул резервы, в том числе пехотные. При этом «кавалерийские» атаки их танков закончились. Немцы действую уже осторожнее и потому намного опаснее. Теперь их танки лишь показываются нашим орудиям и тут же прячутся за другими подбитыми танками, едва наши начинают артиллеристы по ним стрелять. После этого немцы концентрируют огонь исключительно на только что стрелявших батареях, так что расчёты не успевают откатить орудия на вторые позиции. К тем участкам, где у нас образовываются орудийные бреши, немецкие танки подходят углом, чтобы огонь из противотанковых ружей приводил к рикошетам. После этого начинается охота за расчётами ПТР.

–Но наши ещё держаться!

–Пока держатся. Но бои стали по-настоящему ожесточенными. На отдельных участках нашу пехоту сильно потеснили. Эти позиции удалось вернуть контратаками рот резерва, но с большими потерями. Значительная часть артиллеристов убиты или ранены. Вместо них к орудиям встали пехотинцы.

Наконец, Ермаков понял, зачем комбриг затеял с ним этот разговор.

–Приказ – есть приказ, – медленно произнёс Ермаков. – Людей жалко, всех нас – но вы правы, когда приказываете им стоять до конца. К тому же, село почти окружено, так что в светлое время суток нам всё равно не уйти. Будем ждать 121-ю дивизию, а заодно и ночи!

–Да, по-другому нельзя, – удовлетворённо произнёс Дрёмов и пристукнул ладонью по лежавшей на столе карте.

Когда Ермаков перебежками добрался до начала хода сообщения у северо–восточной окраины и пошёл по нему, то и дело прячась от взрывов за бруствером, он вдруг подумал, что там, впереди – лишь разбитые орудия и трупы. Когда же он увидел «свой» расчёт в целости, а возле него Скоробогатова, то едва не запел от радости. Артиллеристы тоже были рады его появлению.

–19 танков уже, и пехоты побили не менее батальона! – крикнул ему Скоробогатов, который был контужен. – Из штаба бригады посыльный прибегал. Сказал, что все УСВ и полковые пушки разбиты. Но «сорокопяток» ещё три целых: кроме наших двух, там, слева ещё одна. И петеэрщиков хватает. Так что держимся. Вы, товарищ майор, сходите на левый фланг! Может, офицеров там всех побило.

Ермаков махнул рукой и побежал по ходу сообщения налево, куда указывал старший лейтенант. Бежать было тяжело – то и дело встречались участки, где стенки прохода были снесены в результате прямых попаданий.

Миновав перепаханный снарядами участок, где раньше, как помнил Ермаков, находилась батарея УСВ, он пробежал ещё около ста метров и, наконец, увидел впереди «сорокопятку». Справа от траншеи откатывались, ведя огонь на ходу, несколько немецких танков.

Внезапно возникшее острое чувство опасности заставило Ермакова остановиться, когда до «сорокопяток» оставалось метров пятьдесят. Он увидел, как из серой дымки перед траншеей выдвигается угловатая «тройка». Точно пущенный снаряд взорвался на позиции батареи, разбив орудие и убив обоих его последних артиллеристов.

В этот момент пехотинцы в траншее закричали, махая руками, указывая вверх. Там, словно ангелы над адовой пеленой неслись над нашими позициями в сторону немцев пять нежданных штурмовиков Ил-2. Несколько десятков бомб обрушились на группу немецких танков, рассыпав её в считанные минуты; затем, штурмовики развернулись и прошли над полем в дыму и пламени, обстреливая немецкую пехоту из пушек.

Неподалёку раздался металлический грохот, земля вздрогнула так, что у Ермакова зашлось сердце. Пронзительная танковая сирена взвыла у траншеи и быстро затихла. Теперь уничтоживший «сорокопятку» немецкий танк представлял собой груду дымящегося железа. Его башня валялась на краю площадки, обе гусеницы лопнули и растянулись в стороны, словно кишки убитого зверя.

Уносящийся на восток «штурмовик» покачивал крыльями; его лётчик, явно, был доволен выполненной работой.

После того, как в пятом часу немцы, наконец, отошли, комбриг Дрёмов принял решение уплотнить оборону бригады. Остатки подразделений он отвёл в село, откуда население ушло ещё днём. За крайними домами бойцы бригады спешно вырыли окопы и устроили стрелковые точки в подвалах, пробив оттуда окна. Обе оставшиеся «сорокопятки» Дрёмов разместил на восточной окраине, чтобы простреливать подходы к дороге, ведущей от Черемисиново через Расовец. Это позволяло прикрыть части 121-й, если бы они, наконец, появились у села.

Все работы велись под непрерывной бомбёжкой. И, хотя «петеэрщикам» и пулемётчикам удалось свалить ещё два пикировщика «Юнкерс», потери бригады от бомбёжек продолжали увеличиваться.

В 18.00 началась четвёртая атака на Расховец. К немцам к этому времени подошло новое подкрепление, так как уже сразу шесть групп танков, каждая численностью до 30 единиц, поддержанных большими десантами, пошли в наступление на село. Очень скоро группы наступавших достигли новой линии обороны бригады. Танки были остановлены расчётами противотанковых ружей, но всё равно пехота противника ворвалась в окопы. Впервые за день в расположении бригады начался ближний бой, то и дело доходивший до рукопашной. Ни одна, ни другая сторона пленных в этой бою не брала.

Теперь немцы уже не отходили, лишь подкрепляли подразделения, ведущие жестокий бой на окраине села.

Трём немецким танкам удалось прорваться через позицию 2-го батальона. Два из них были тут же сожжены бутылками с горючей смесью, а третий, получив в упор множество пробоин от пуль ПТР, взорвался и сгорел.

Но к дороге, ведущей к Расховцу от Черемисиново, немецким танкам подойти не удалось из-за точного огня двух прикрывавших дорогу советских орудий.

С наступлением сумерек накал сражения лишь усилился. Бойцы 111-й бригады сражались упорно и яростно, не зная ещё, что около шести вечера 121-я стрелковая дивизия, к которой так и не пришла на помощь 14-я танковая бригада, начала отступать от передовой к реке Кшень.

Теперь путь понёсшей большие потери 121-й дивизии шёл на восток, по автодороге, ведущей через село Расховец к мосту через реку Кшень. От Черемисиново до Расховца всего 16 километров, но этот путь был для дивизии непростым, так как ей приходилось вести непрерывные арьергардные бои с преследующими её немецкими танковыми частями.

Лишь около девяти вечера колонны 121-й приблизились к Расховцу, где всё ещё продолжался бой. К этому времени на северной окраине села танками были раздавлены последние защищавшие этот рубеж расчёты ПТР, и теперь немцы постепенно продвигались вглубь села, преодолевая сопротивление рассыпавшихся по нему разрозненных подразделений бригады.

В тот момент, когда части 121-й дивизии вошли в Расховец с запада и двинулись через него к восточной окраине, подполковник Дрёмов, наконец, принял решение эвакуировать свой штаб. Но немецкие танки с северной окраины уже начали обстрел центральной площади, когда оттуда на восточную дорогу стали выезжать штабные машины. Один из снарядов угодил в грузовик с секретными документами, картами и ключом кода. Машина вспыхнула и сгорела в считанные минуты. В ней погиб комендант штаба бригады лейтенант Молдавский.

По-прежнему над селом кружили немецкие бомбардировщики, но теперь уже зенитчики 121-й дивизии отгоняли их от движущейся через село колонны. Объединились и противотанковые подразделения 111-й бригады и 121-й дивизии, что заставило немецкие танки прекратить продвижение к дороге.

Последними через село уехали машины с остатками 2-го батальона бригады, державшего оборону на западе села. Единственное уцелевшее орудие поддерживавшего батальон артдивизиона – «сорокопятка» старшего лейтенанта Скоробогатова, было подцеплено к замыкающему грузовику, перед которым ехал «Виллис» помощника командующего фронтом майора Ермаков.

Установленные в грузовике артиллеристов два крупнокалиберных пулемёта беспрерывно обстреливали проулки, не давая немецкой пехоте высунуться из-за домов. А сидящие за спинами пулемётчиков четверо бойцов с заряженными противотанковыми ружьями в руках, готовы были немедленно открыть огонь, если на дороге появятся немецкие танки.

Двигаясь без отдыха, с трудом отбив нападение ещё одной группы танков, выдвинувшихся из деревни Успенка, остатки 121-й стрелковой дивизии и 111-й отдельной стрелковой бригады вышли к станции Мармыжи, откуда под прикрытием 14-й танковой бригады около пяти утра 29 июня перешли на восточный берег реки Кшень и двинулись дальше на северо-восток. По приказу командарма Парсегова, эти части должны были сосредоточиться к северу от Воронежа, чтобы там получить пополнение и полностью восстановить боеспособность.

Глава 10. Орда Хорти

28 июня одновременно с дивизиями 4-й танковой армии Вермахта против войск левого крыла Брянского фронта начала наступление 2-я Венгерская армия.

Венгрия была давней союзницей Германии. В 1-ю Мировую войну, ещё в составе Австро-Венгерской империи венгерские войска сражались вместе с германскими против войск Антанты. После окончания 1-й Мировой войны, вследствие поражения и распада Австро-Венгрии, согласно заключённому в 1920 году Трианонскому мирному договору стран Антанты с Венгрией, в новообразованное Венгерское королевство не были включены две трети тех территорий бывшей Империи, в которых проживало большое количество венгерского населения. Трансильвания была отдана Румынии, Хорватия – Королевству Югославия; Словакия и Карпатская Русь – Чехословакии. Это позволило правителю Венгрии – авторитарному регенту адмиралу Миклошу Хорти, укреплять свою власть на основе лозунга «возвращение исконных территорий». Короля в Венгерском королевстве не было, поэтому Хорти без какой-либо конкуренции принял роль лидера нации.

После начала экспансии гитлеровской Германии в Европе Хорти составил с Гитлером прочный союз, который вскоре привёл к возврату части земель, утерянных Венгрией по итогам 1-й Мировой войны. На основании так называемых «Венских арбитражей», а на самом деле просто на основании подкрепленных военной силой решений нацистской Германии и фашистской Италии, в 1938 году Венгрия аннексировала южную Словакию, в 1939 году – Закарпатскую Украину, а в 1940 году отняла у Румынии Северную Трансильванию.

В 1941 году войска Венгрии поддержали Германию и Италию в кампании против Югославии и сделали зоной венгерской оккупации те югославские земли, которые были отогнуты у Венгрии по Трианонскому договору.

Это был триумф Хорти и его сторонников. Но возвращение «исконных земель» лишь усилило стремление хортистов к экспансии. Теперь она распространилась на земли СССР.

В апреле 1941 года в беседе с Гитлером Хорти заявил: «Почему это монголам, киргизам, башкирам и прочим надо быть русскими? Если превратить существующие сегодня советские республики в самостоятельные государства, вопрос был бы решён. За несколько недель армия Германии сделала бы эту важнейшую работу для всего человечества».

26 июня 1941 года, через четыре дня после нападения Германии на Советский Союз, немецкие самолёты без опознавательных знаков, с целью провокации, совершили налет на венгерский город Кашша. Генеральный штаб  Венгрии немедленно объявил эти самолеты советскими, что дало Хорти предлог на следующий же день объявить войну СССР.

1 июля на Восточный фронт в украинское Прикарпатье для подкрепления 17-й немецкой армии была направлена 50–ти тысячная венгерская «Карпатская группа» в составе механизированного корпуса, 1-й горнострелковой бригады и 8-й пограничной бригады.

Продвигаясь вместе с немецкими войсками, «Карпатская группа» воевала активно, но не слишком удачно, и к тому моменту, когда она вместе с немецкой 1-й танковой армией в октябре 1941 года подошла к городу Сталино (в 1961 году переименован в Донецк) венгерские части понесли огромные потери в личном составе и потеряли 80% техники. В ноябре 1941 года войска «Карпатской группы» были отозваны на родину. На Украине остались лишь несшие гарнизонную службу венгерские бригады сил безопасности: 102-я, 105-я, 108-я, 121-я и 124-я, общей численностью 6 тысяч человек.

Но фюрер немецкой нации по-прежнему нуждался в большом количестве союзных войск, какого бы военного качества они не были. Поэтому в январе 1942 года в Будапешт к Хорти по поручению Гитлера прибыл фельдмаршал Кейтель и передал просьбу фюрера снова направить венгерские войска на территорию СССР. За это Гитлер обещал не только отдать Венгрии часть завоёванных там земель, географию которых он готов был обсудить позднее, но и, дополнительно, награждать отличившихся в боях венгерских офицеров и солдат персональными крупными земельными наделами.

Это предложение отвечало желаниям Хорти и его окружения, и 11 апреля 1942 года началась отправка на Восточный фронт срочно набранной, теперь уже 200–тысячной 2-й Венгерской армии под командованием ярого хортиста генерал-лейтенанта Густава Яни. В составе трёх корпусов 2-й армии – 3-го, 4-го и 7-го было в общей сложности 15 пехотных дивизий, 2 горные бригады, кавалерийская бригада, бронетанковая дивизии и 10 дивизий для несения охранной службы.

К идеологической подготовке этой военной компании правительство Венгрии во главе с премьер-министром Миклошом Каллаи подошло со всей серьёзностью. Она была объявлена для Венгрии национальной, как «возврат старого долга» – ответ на подавление Россией в 1849 году венгерского восстания, целью которого был выход Венгрии из Австрийской империи.

В напутственной речи, обращённой к отправляющимся на фронт солдатам 2-й армии, Миклош Каллаи сказал: «Наша земля должна быть защищена там, где лучше всего победить врага. Преследуя его, вы обезопасите жизни ваших родителей, ваших детей и обеспечите будущее ваших собратьев».

Зоной размещения 2-й Венгерской армии немецкое командование определило район Курска. К маю туда прибыл 3-й венгерский корпус, в который входили 6-я, 7-я и 9-я легкие пехотные дивизии. Также к Курску прибыл 30-й танковый полк 1-й венгерской бронетанковой дивизии. Полк состоял из двух танковых батальонов, каждый из которых имел одну тяжелую танковую роту из 11 немецких танков Pz-IV и две танковых роты, вооруженные чешскими лёгкими танками Pz-38.

Однако переброска двух других венгерских корпусов задерживалась из-за низкой обученности их дивизий и слабой организации транспортных служб. Поэтому для усиления неполной 2-й Венгерской армии генерал-полковник Вeйхс временно придал ей немецкие 16-ю моторизованную и 387-ю пехотную дивизии.

Наступление 2-й Венгерской армии началось в 3 часа утра 28 июня к югу от Щигров, на участке от Сетенева до Рождественского. Там оборонялись 212-я, 45-я и 62-я стрелковые дивизии 40-й армии Брянского фронта. В первой линии вместе с немецкими частями наступали 6-я и 9-я венгерские дивизии. Их поддерживала 1-я венгерская бронетанковая дивизия. Во второй линии за ними шла 7-я венгерская дивизия.

Основной удар пришёлся на советскую 212-ю стрелковую дивизию полковника Шутова.

Начало наступления, доносящийся с передовой грохот взрывов, широкие огненные всполохи на горизонте, обозначающие позиции русских, от которых скоро должен был остаться один лишь прах, приводили подполковника жандармской службы Сабо в сильное возбуждение. Он едва удерживался от того, чтобы, нарушив правила поведения старшего офицера, начать приплясывать на месте.

Начиналось первое для Сабо сражение этой войны. В 41-м году в «Карпатской группе» для него должности не нашлось, и лишь со 2-й Венгерской ему удалось попасть на фронт. Он был из уважаемого рода, поэтому ему самому предложено было выбрать дивизию, в которой он возглавит группу жандармов. И он назвал 7-ю дивизию генерал-лейтенанта Барнаи, где командиром 35-го полка служил его давний приятель ещё с 1-й Мировой – полковник Шоймаши.

Стоя у палатки штаба 35-го полка вместе высыпавшими из неё штабными офицерами, обмениваясь предположениями с Шоймаши о ходе боя, идущего в пяти километрах впереди, Сабо с нетерпением ждал, когда ночное зарево начнёт смещаться к горизонту, что означало бы прорыв русской обороны. Офицеры громко сожалели о том, что лишь 6-й и 9-й дивизии теперь достанутся все лавры за эту победу, и что обещанными фюрером поместьями будут награждены офицеры только этих дивизий. А Шоймаши с важным видом рассчитывал, сколько километров успеют пройти до рассвета дивизии прорыва.

–Русской обороне конец! Это им не 41-й год. Теперь наша армия в пять раз сильнее! – восклицали офицеры, внимая своему командиру, прихлопывая в ладоши.

Потом из штаба вынесли несколько ящиков с вином и бокалами, и офицеры принялись пить за победу и за новые венгерские земли, приветственно поднимая бокалы в сторону дороги через палаточный лагерь 35-го полка, по которой непрерывным потоком двигались колоны автомашин с подкреплениями и боеприпасами для сражающихся дивизий.

До дороги было пятьдесят метров, поэтому в свете фар лиц солдат, сидевших в этих машинах, различить было нельзя, но, судя по многочисленным воинственным возгласам, несущимся из колонны, и ободряющим крикам стоящих у палаток солдат 35-го, настроение у всех было великолепное.

Такого народного единения Сабо не наблюдал уже давно. И он искренне огорчился, когда Шоймаши снова пригласил его и офицеров в штабную палатку, чтобы продолжить заниматься делами также готовящегося к наступлению 35-го полка.

Несмотря на общее нетерпение, приказа о его выдвижении всё не поступало. Вместо этого из штаба 7-й дивизии, находящегося недалеко – в расположении 4-го полка, постоянно прибывали курьеры со сведениями о ходе боёв.

Первый успех был достигнут через 45 минут после начала наступления. 6-я дивизия прорвала фронт и начала быстро продвигаться к участку Морозово – Второе Никольское. Правда, офицеров 35-го полка несколько огорчило странное сообщение о том, что по мере продвижения от участка прорыва 6-я дивизия начала встречать всё усиливающееся сопротивление. Это было непонятно, так как бегущие части сопротивляться не могли.

В 4.10 утра из 9-й дивизии, наступавшей южнее, пришло сообщение о том, что она достигла района западнее хуторов Кабицы и Прудок, восточнее деревни Дмитриевка и хутора Еськов.

Не выдержав ожидания, Шоймаши, позвонил в штаб 7-й дивизии и поинтересовался у дежурного офицера, готовит ли генерал-лейтенант Барнаи приказ о её движении вслед за передовыми дивизиями. Ответ он получил обнадёживающий, за что Шоймаши и Сабо выпили ещё по бокалу.

Ещё через полчаса из штаба 7-й позвонили Сабо и передали, чтобы он и его десять жандармов проследили за порядком у дороги, ведущей через лагерь. На свой вопрос, в чём причина беспорядка, Сабо ответа не получил.

Отправив, ждущего у штабной палатки бездельника денщика Ласло в палатку жандармов, Сабо поспешил к дороге. Там в это время от передовой медленно двигался длинный конный обоз с ранеными. Испуганные выражения на лицах выпачканных в крови санитаров, по одному сидевших на телегах среди стонущих раненых, и хмурые мины возчиков показались Сабо совершенно неуместными.

–Эй, бодрее, солдаты! – крикнул он, приветственно взмахнув рукой. – Слава Венгрии!

Ближний возчик быстро обернулся к нему, явно собираясь сказать что-то дерзкое, но заметив знаки отличия жандарма, тут же отвернулся.

Солдаты полка, стоявшие за спиной Сабо, зашумели, высказывая предположения, что на передовой что-то не так. Расталкивая их, к подполковнику подошли все десять его жандармов, и солдаты примолкли.

Неожиданно, к линии фронта, обходя санитарный обоз впритык к палаткам, потянулась немецкая колонна. Лица сидевших в кузовах солдат Вермахта были спокойны. Взгляды, которые они бросали на венгров, показались Сабо не слишком уважительными.

«Ничего, мы ещё покажем им, какие у Венгрии солдаты!» – подумал Сабо.

И вдруг он осознал, что командующий 2-й Венгерской армии генерал-лейтенант Яни, почему-то направил в подкрепление сражающимся венгерским войскам приданные немецкие подразделения.

Увидев рядом с возницей одной из санитарных телег лейтенанта санитарной службы, Сабо пошёл рядом. Младший офицер привстал, намереваясь слезть с телеги, но подполковник его остановил.

–Сидите, лейтенант! Отвечайте на вопрос! Что там, на передовой на самом деле теперь происходит?

Лейтенант замялся, но всё же ответил жандармскому офицеру, осторожно подбирая слова:

–Наши сражаются хорошо. Прорвали фронт. Там артобстрел очень помог.

–А почему не ведут русских пленных?

–Так нет пленных, – лейтенант пожал плечами с таким видом, словно сам был в этом виноват. – Русские в траншеях в рукопашную бились. Многих наших положили. Ну, и их всех…

–Так, – Сабо раздражённо мотнул головой. – А что теперь? Где теперь венгерские войска?

–Командир нашей 6-й пехотной дивизии генерал Гинский приостановил наступление у Морозово. У русских там вторая полоса обороны оказалась. Пушек у них много, и стреляют они очень точно. Бьют наши танки как орехи.

Гневным жестом Сабо прервал лейтенанта и быстро пошёл к штабной палатке полка, на ходу приказав своим жандармам продолжать следить у дороги за порядком.

В шестом часу утра в штаб 35-го полка пришло сообщение из штаба 7-й дивизии о том, что в 4:50 остановилась уже 9-я венгерская дивизия. 2-й батальон её 17-го пехотного полка был встречен сильным пулеметным огнём с западной окраины хутора Прудок. Затем последовала яростная контратака роты советских солдат, в результате которой втрое превосходивший по численности венгерский батальон был рассеян и побежал. Только под угрозой расстрела на месте, командир батальона остановил своих солдат.

На хутор Прудок вместе со 2–м батальоном был брошен резерв 17-го полка – его 3-й батальон. Но атака снова захлебнулась.

К 8.00 другой полк 9-й дивизии – 47-й, потеряв половину личного состава, пробился к хутору Кабица. Но дальше полк не продвинулся, даже несмотря на то, что его атаку активно поддерживала немецкая авиация. Группы пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс» в сопровождении «Мессершмиттов» каждые десять минут подлетали к передовой, чтобы расчищать венгерским войскам дорогу.

По всей новой линии соприкосновения советские части оборонялись бесстрашно и упорно. Их миномётные и артиллерийские батареи, укрытый в оврагах, вели непрерывный губительный огонь.

Лишь поддерживающим 2-ю Венгерскую армию немецким 16–м моторизованной и 387-й пехотной дивизиям, наступавшим на её левом фланге, удалось продвинуться достаточно далеко – к реке Тим.

Вскоре, крайне разочарованный действиями венгерских войск командующий Яни приказал командирам своих дивизий приостановить движение и в течение суток подготовить их к скоординированным штурмовым ударам, так как обороняться при наступлении противника в форме преследования русские были явно готовы.

«Наступление 3-го корпуса не было успешным. Если перед корпусом сосредоточены значительные силы противника, то приостановка наступления разумна. Подготовившись, мы штурмовым ударом окружим крупные силы», – написал Яни в журнале боевых действий 2-й Венгерской армии.

Но и возобновившееся 29 июня в 13:00 наступление венгерских пехотных дивизий и танковых частей не привело к решительной победе. Сильный дождь мешал действиям немецкой авиации, поддерживающей венгерские войска. А сопротивление советской 212-й стрелковой дивизии в районе сел Кленовка, Липково и хутора Прудок было настолько сильным, что в 15.30 командир 9-й венгерской дивизии доложил командиру 3-го корпуса: «По моему убеждению, из хутора Прудок в южном направлении можно ожидать атаки крупных сил противника. Усталость, потери в личном составе побуждают отказаться от наступления на сегодняшний день и подготовиться к отражению русских контратак».

Однако при повторной атаке, после продолжительно артиллерийской подготовки и активной авиаподдержке, венгерским войскам ценой больших потерь удалось пройти на восток от хуторов Прудок и Кабицы и приблизились к селу Гнилое. К исходу дня после кровопролитного боя село Гнилое было захвачено.

В приказе по войскам командующий Яни, чтобы их подбодрить, указал в качестве причины затруднений наступления плохую погоду. «Дождливая погода выгодна для противника», – подчёркивалось в приказе.

Советская 212-я дивизия, выполняя приказ командующего 40-й армии, начала отходить на восток к селу Рождественское. Так, с боями, эта дивизия, держа противника на расстоянии, отступит к Дону, и затем будет оборонять мост к северу от Воронежа – у Новоживотинного, обеспечивая переправу на восточный берег других отступающих дивизий  40-й армии, а также частей 6-й сапёрной армии, 15-й стрелковой дивизии 13-й армии и многочисленных беженцев.

В 19 часов 29 июня немецкий открытый полугусеничный бронетранспортер, в котором ехала жандармская группа подполковника Сабо через час после колонн 4-го и 35-го полков 7-й венгерской пехотной дивизии, подъезжал к хутору Прудок, за которым к этому времени должен был быть раскинут новый лагерь. 6-я, 9-я пехотные и 1-я бронетанковая дивизии были снова впереди, но теперь, после того, что Сабо и его люди видели на бывшем переднем крае, они уже не завидовали дивизиям прорыва. Всё пространство на полкилометра перед русскими траншеями было усыпано трупами венгров и немцев, десятки сгоревших танков стояли вблизи траншей, а некоторые даже громоздились на брустверах. Сами траншеи представляли жуткое зрелище, так как там перепачканные кровью и грязью лежали вперемешку погибшие в рукопашных схватках солдаты – русские, венгры, немцы. На сотни метров за траншеями вся трава и кусты были выжжены, а голая земля сплошь покрыта глубокими воронками.