Текст книги "Город на крови"

Автор книги: Олег Грищенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Несколько пуль, выпущенных немцами из леса, на глазах Ермакова ударили в борт У-2, выбив из него длинную щепу. Но тут же между деревьями взорвалась брошенная Павликом граната.

–Уходи, командир! – закричал радист. – Прощай!

Очнувшись от секундного оцепенения, Ермаков побежал к катящему вдоль леса самолёту. Девушка–пилот, на которой почему-то не было шлема, махнула рукой на место позади себя и начала выворачивать руль.

Ермаков бросил автомат, прижал к себе портфель и всем телом упал на крыло. С большим трудом, действуя лишь одной рукой, он втянулся на заднее кресло кабины. И У-2 начал быстро разгоняться.

Шум винта самолёта заглушил горестный крик Ермакова, увидевший, как Павлик внизу падает всем телом вперёд, как это бывает с человеком, получившим пулю в лицо. Затем Ермаков заставил себя обернуться к дороге. Там, на посту ПВО один за другим разрывались снаряды; два стоявших на дороге танка, горели, окутанные чёрным дымом, но ещё четыре продолжали в упор расстреливать зенитную пушку.

Наконец, самолёт взлетел и понёсся на восток. Из-за повреждений при обстреле он летел неровно – девушка–пилот с видимым трудом удерживала руль в своих руках; к пассажиру она не оборачивалась.

Дождь был теперь уже совсем слабый, и потому, несмотря на приближающийся вечер, самолёт был хорошо виден с земли. Ермаков вдруг подумал, что, пожалуй, им сложно будет преодолеть зенитные позиции немцев на линии фронта. И запоздало удивился тому, что У-2 вообще сумел прилететь к разведгруппе.

Но вскоре он увидел, как впереди десятков штурмовиков утюжат немецкие позиции, очевидно, пробивая для У-2 дорогу. Два истребителя «Як», носились над штурмовиками, отбиваясь от группы «мессершмиттов». Внизу прямо на немецкой траншее горел сбитый «Як».

У-2 снова сильно тряхнуло. Портфель упал с колен под ноги Ермакова. Когда Ермаков поднял его, из открытого «газетного» отделения портфеля выпал лист бумаги. Это была немецкая листовка с обращением к войскам Вермахта.

«Солдаты! За два года войны вся Европа склонилась перед вами! Ваши знамена прошелестели над городами Европы! Вам осталось взять Воронеж! Вот он перед вами! Возьмите его, заставьте склониться. Вперед!…»

Ермаков с трудом удержался, чтобы не выкинуть листовку за борт. Сложив лист, он аккуратно засунул его обратно в «газетное» отделение.

Вскоре У-2, продолжая неровно покачивать крыльями, начал посадку на прифронтовом аэродроме. Пробежав большую часть полосы, он, вывернул в сторону и остановился на лугу.

Мимо по полосе проносились приземлявшиеся самолёты прикрытия. На некоторых из них были заметны пробоины.

–Спасибо, боец! – с чувством произнёс Ермаков, похлопав девушку по плечу. Её тело откинулась назад, и Ермаков увидел на груди у девушки окровавленную рану.

Глава 4. Штабная ночь

На фронтовом аэродроме, даже не дав Ермакову умыться, трое офицеров НКВД буквально запихнули его в пассажирский самолет, который в сопровождении истребителя полетел в Москву. Там, уже около полуночи, в бункере Генерального штаба разведчик из рук в руки передал отбитый у врага пакет начальнику отдела по Брянскому фронту в Главном разведывательном управлении Генштаба полковнику Корневу.

Хмурый полковник, который, казалось, едва сдерживал раздражение, сразу же убежал куда-то с пакетом, а капитана Ермакова, едва стоявшего на ногах от усталости, два молчаливых человека в штатском отвезли в гостиницу Москва, где в просторном номере, он заснул, едва скинув с ног венгерские сапоги.

Но поспать ему долго не пришлось. Через час в номер явился полковник Корнев и принялся подробно расспрашивать его об обстоятельствах захвата пакета. Теперь лицо полковника было более спокойным, однако, во взгляде, явно, читалось недоверие.

Рассказ о гибели бойцов группы Ермакова Корнева будто бы и не тронул. Он всё время в разных вариантах повторял вопрос о том, не показалось ли разведчикам, что немцы специально дали им возможность захватить пакет, а потом улететь с ним. Наверное, командиру группы, недавно потерявшему в бою своих товарищей, полагалось злиться, выслушивая подобное, но Ермаков терпеливо отвечал, в деталях описывая, как героически они себя вели, выполняя задание. Эти вопросы даже приносили ему некоторое облегчение, так как он, наконец, мог рассказать кому-нибудь о людях, спасших его ценой своих жизней. Он говорил, и словно бы снова был со своими товарищами, слышал их разговоры, видел перед собой их лица.

И всё же после очередного неприятного вопроса, Ермаков вдруг вышел из себя.

–Мои ребята погибли, чтобы захватить пакет! – крикнул он. – Может, вы хотя бы скажете, что там были за документы?

Но Корнев лишь кивнул в ответ на грубость и ответил, задумчиво глядя на разведчика:

–Я уже получил сведения о каждом из членов вашей группы. В частях, где они служили, говорят о них только хорошее. Да и ваш орден получен не просто так. На мои вопросы не обижайтесь! Очень серьёзные решения будут приняты на основе добытых вашей группой документов. Их переводили с немецкого прямо в кабинете Верховного. Это делал лично начальник Генштаба Василевский. Вы спасли тысячи жизней, капитан. Знаете, что мы узнали, благодаря вам? Оказалось, немецкое генеральное наступление начнётся не там, где мы ждали. До него всего неделя, но и это позволит нам как-то подготовиться.

–Сам Сталин видел эти документы?

У Ермакова кольнуло в груди. Несмотря на всё, происшедшее с ним в последние сутки, он до этого момента не мог представить, какого уровня сведения привёз в Москву.

–я тоже был там, в кабинете Верховного. Мне по поводу вас, майор, Верховный устроил настоящий допрос.

–я – капитан, не майор.

–Вы повышены в звании и представлены к награде. Будут награждены, посмертно, и ваши погибшие товарищи. Но, так уж вышло, эти наградные листы будут подписаны лишь в том случае, если сведения о наступления немцев подтвердятся.

Корнев внимательно посмотрел Ермакову в глаза.

–Если в указанную в документах дату – 28 июня немцы пойдут в наступление. Вот так всё сложно, майор!

Корнев посмотрел на часы.

–Я вылетаю в штаб Брянского фронта через час, с копиями этих документов. Товарищ Сталин всегда принимает решения быстро. Теперь я непосредственно на месте буду организовывать зафронтовую разведку на брянском направлении. Моя задача – срочно создать группу агентов для их работы в Воронеже, на случай его захвата.

–Товарищ Сталин допускает, что Воронеж может быть взят?

–Такова ситуация. Недели, которую вы нам дали, всё равно мало, чтобы в полной мере подготовиться к отражению генерального наступления. Войск на Воронежском направлении недостаточно, так как мы ждали новый удар на Москву.

Корнев встал.

–Что ж, майор, скоро увидимся снова. До завтра вы ещё побудете в Москве. Несколько часов отдохните, а днем вас отвезут обратно в Генштаб. Нужно будет заполнить кое-какие документы и составить отчёты. Потом вас подсадят на вылетающий на Брянский фронт самолёт «Лётной группы» фельдъегерской связи НКВД. Вы назначены личным порученцем командующего Голикова.

–Офицером связи?

–Нет, личным порученцем.

Взгляд Корнева скользнул по погонам Ермакова.

–Форму с новыми знаками отличия вам принесут сюда утром. Завтраком вас покормят здесь же, а обедать вы будете в столовой Генштаба. Так. Теперь всё!

Полковник отдал честь и быстро вышел.

Этот разговор окончательно вымотал Ермакова. Новостей и впечатлений было много, но, едва за Корневым закрылась дверь, Ермакову ужасно захотелось снова упасть на кровать прямо в форме. Лишь усилием воли он заставил себя раздеться.

Перед тем как улечься Ермаков ещё раз подошёл к окну и взглянул на Манежную площадь. Согласно правилам светомаскировки, все окна в домах вокруг были затенены, однако, у проезжавших внизу машин были включены фары, и их тусклые огни на тёмной поверхности площади казались залетающими сюда искорками от горящего где-то за домами костра.

Той же ночью, около четырёх часов, в штаб Брянского фронта, находящийся Ельце – в 115 км к северу от Воронежа, прилетел только назначенный куратор от Генштаба зафронтовой разведки фронта полковник Корнев. С собой он привёз секретный пакет, в котором находились две копии перехваченных документов с информацией об операции «Блау-1» – на немецком и русском языках, а также подписанная Василевским пояснительная записка на имя командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта Голикова.

Оповещённый о срочном пакете Голиков немедленно явился в штаб, надеясь, что ему всего лишь прислана очередная директива Верховного о передислокации войск. Срочность почты не вызвала у Голикова особой озабоченности. До того, как ему было поручено командовать воинским соединением (в 1941 году это была 10-я армия Западного фронта), он, с 26 июля 1940 года, работал в должности заместителя начальника Генерального штаба – начальника Главного разведывательного управления РККА. За это время он хорошо изучил все алгоритмы реагирования на самые различные срочные приказы.

Но прочитав полученную из рук полковника Корнева русскую копию плана «Блау-1», а также пояснительную записку Василевского, и при этом не найдя в пакете прямого приказа Верховного, Голиков четверть часа сидел неподвижно, глядя в пол, пытаясь понять, что будет грозить лично ему, когда немцы проломят оборону Брянского фронта и устремятся к Дону. В том, что так и произойдёт, он не сомневался. Войск фронта было, явно, недостаточно, чтобы отразить генеральное наступление. А о том, как немцы умеют организовывать прорывы, он знал с 1941 года.

Из переведённых документов следовало, что 28 июня из района Курска в направлении Воронежа нанесёт удар группа немецких войск, основой которой является 4-я танковая армия. Войск и техники в ней, наверняка, намного больше, чем в любой советской танковой армии, так как у немцев был иной принцип формирования войск – каждая немецкая танковая дивизия имела по 147–200 танков, что примерно соответствовало советскому танковому корпусу.

Теперь стало понятно, что вовсе не были ошибочными получаемые с начала июня и игнорируемые Ставкой сведения авиа– и наземной разведки Брянского фронта, свидетельствовавшие о выдвижении крупных сил немцев из района Курска к проходящей у Щигров передовой.

Голиков понимал, почему в полученном им из Москвы пакете вместо приказа Верховного о подготовке к отражению предстоящего удара немцев, была лишь пояснительная записка Василевского. Так Генеральный штаб перекладывал ответственность за возможное поражение на командующего Брянским фронтом, и, скорее всего, и на командующего Юго-Западным фронтом маршала Тимошенко, который, наверняка, тоже получил такой же пакет. Документ, где бы признавалось ошибочным недавнее мнение Верховного о предстоящем новом наступлении именно на Москву, не мог появиться на свет.

Правда в записке Василевского говорилось, что с 21 июня войска Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов войдут в непосредственное подчинение Ставки Верховного Главнокомандования. Но очевидно было, что это не снимало с командующих фронтами личной ответственности в том случае, если они не смогут остановить удары противника.

А что такое ответственность перед руководством страны Голиков хорошо знал. В 1938 году он по непонятной причине был снят с должности члена Военного совета Белорусского военного округа и избежал ареста лишь благодаря заступничеству народного комиссара обороны маршала Ворошилова. После этого Голикова вернули в войска, назначив командующим войсками Винницкой армейской группы Киевского Особого военного округа – но память о тех событиях, у него осталась навсегда.

Нет, Голиков не боялся – ни в 1938, ни теперь, в преддверии немецкого генерального наступления, противостоять которому войска Брянского фронта были не до конца готовы. Страх он научился не пускать в себя ещё в деревенском детстве, когда ему приходилось, порой, вступать в драки сразу с несколькими парнями. Его задирали за то, что он был сыном фельдшера и любил учиться, то есть, с точки зрения некоторых ребят – слишком много о себе понимал.

Тогда же, с детских времён Голиков стал крайне негативно относиться к грубости, хамству, наглости.

В Рабоче–крестьянскую Красную армию он вступил в 1918, и с тех пор вся его жизнь была связана с военным делом. И во время Гражданской войны, и позже, на военно–политической работе, затем командуя полком, дивизией, механизированным корпусом, Голиков показал себя как успешный командир, способный побеждать за счёт умения эффективно применять доступные ему ресурсы. Но он вовсе не считал себя большим военным талантом и понимал, что не обладает способностями Василевского и генерал-лейтенанта Ватутина действовать на опережение, просчитывать боевую ситуацию на много ходов вперёд. Не мог он, и как генерал армии Жуков, мгновенно придумывать решающие варианты действий в быстро меняющейся обстановке.

Голикову нетрудно было увидеть слабые и сильные стороны позиции своих частей – после тщательного изучения сложившейся ситуации он способен был определить весь набор возможных действий, которые могут быть предприняты против них. Но он не умел точно определить, предстоящий реальный ход противника – и потому в его стратегических построениях часто не хватало войск, чтобы закрыть все возможные угрожающие направления.

Своей главной способностью, как командира, Голиков считал умение «играть до конца». Он умел воевать по-охотничьи, расставляя силки на всех тропах, стараясь быть готовым к схватке с любым зверем: бить волков, крепко держась на ногах; загонять лося или кабана, сторожась ответного нападения; а с медведем или тигром вступать в схватку лишь рядом с выкопанной для них ямой–ловушкой. Теперь же хорошей ловушки для сильного зверя у него не было.

За два месяца, прошедших с начала апреля, когда генерал-лейтенант Голиков, назначенный командующим, прибыл в штаб Брянского фронта, он хорошо изучил ситуацию на этом участке и сумел убедить Ставку в необходимости направить фронту подкрепления. Все пять армий Брянского фронта – 3-я, 13-я, 40-я, 48-я и 61-я, получили дополнительные войска. Но до сих пор в частях не хватало полного комплекта офицерского и сержантского состава, а также боевой и автомобильной техники, оружия и боеприпасов.

Ещё больше Голикова беспокоило то, что многие дивизии нового формирования были плохо сработаны, а их личный состав недостаточно обучен. Причиной этого была слабая подготовкой старших командиров, многие из которых, по мнению Голикова, не вполне соответствовали своим должностям. Несмотря на регулярно устраиваемые командующим военно–штабные игры, часть командиров дивизий всё равно плохо представляли себе, как нужно вести боевые действия против танковых кулаков – главного средства немцев для прорыва обороны противника. Особенно много нареканий было к командирам 160-й стрелковой дивизии 40-й армии и 15-й стрелковой дивизии 13-й армии. Голиков был недоволен даже командармом 40-й армии генерал-лейтенантом Парсеговым, который при всём своём боевом опыте оказался не слишком сильным стратегом.

Что же касается включённых в состав Брянского фронта танковых бригад, то с точки зрения командующего в них было слишком много так называемых «условных» танков – как он называл лёгкие Т-60, которые в силу малокалиберного вооружения и слабой защиты можно было отнести и к броневикам. Да и английские танки «Матильда», несмотря на неплохую броню, по боевым характеристикам ни в какое сравнение не шли с КВ и Т-34.

Очень значимым недостатком организации воронежского участка Брянского фронта являлось почти полное отсутствие авиационного прикрытия. Выполняя ранее приказ Генштаба, 2-я воздушная армия Брянского фронта со всеми своими складами и техническими службами была сосредоточена на московском направлении – на аэродромах, находящихся далеко к западу от проходящей у Щигров линии фронта.

И, наконец, по мнению Голикова, сам Брянский фронт имел очень неудобную для управления конфигурацию. 40-я и 13-я армии прикрывали направление «Курск – Воронеж», а остальные армии фронта обороняли выдвинутое на запад орловско–тульское направление, расходившееся с участком у Щигров почти под прямым углом.

–Недели мало, очень мало! – в сердцах произнёс Голиков.

Тут он вспомнил, что полковник Корнев всё ещё стоит перед ним.

–Вы, полковник, как я понял, посланы на Брянский фронт как представитель Генерального штаба. Мне нужно улучшить организацию взаимодействия дивизий, и я был бы рад, если бы вы мне помогли. Офицеры связи у меня неплохие, но мне нужен человек, которого мог бы быстро оценивать обстановку на сложных участках.

–Генштабом мне поставлена другая задача – срочно организовать зафронтовую разведку в районе Воронежа, – ответил Корнев извиняющимся голосом. – Я сам рассчитываю на помощь – от 4-го отдела УНКВД по Воронежской области. Но вам будет послан нужный человек в качестве личного порученца. Майор Ермаков. Именно его группа сумела отбить у немцев эти самые документы.

–Значит, в Генштабе признают, что Воронеж удержать трудно, – пробормотал командующий. – Поэтому вас направили сюда для организации зафронтовой разведки. Вы курировали в ГРУ Генштаба разведку Брянского фронта, значит, тоже считаете, что сдержать немцев здесь не удастся?

–Имеющимися в наличии силами это будет сложно. Однако Генштаб начинает переброску на Брянский фронт дополнительных больших резервов. Вопрос лишь во времени. Первые резервные дивизии смогут подойти к Воронежу не ранее 2 июля. До этого придётся рассчитывать на стойкость войск и чёткую организацию штабом фронта взаимодействия имеющихся дивизий. Это будет непросто. В условиях концентрированного удара и возможного неравномерного отхода частей, при недостатке в войсках средств радиосвязи, приказы штаба фронта будут запаздывать.

Голиков не смог сдержать улыбку – слишком уж канцелярскими были эти фразы полковника из Генштаба.

Неожиданно у командующего слегка закружилась голова. Он с силой потёр лоб, стараясь отогнать остатки сна. В ближайшие дни ему и всему штабу фронта об отдыхе придётся лишь мечтать.

–Сейчас я прикажу собирать офицеров штаба на совещание. Хотите на нём присутствовать?

–Мне нужно спешить. 4-й отдел УНКВД уже получил приказ срочно организовать разведшколу для зафронтовых агентов. Для этого выбрано Сомово – 42 километра от Воронежа, к северо-западу. Преподавательские кадры, оснащение будут полностью готовы не скоро, но подбор агентов и занятия я должен организовать в ближайшие дни.

Через два часа, в 6 утра 20 июня в кабинете командующего началось совещание. На него были вызваны начальник штаба генерал-майор Казаков, член Военного совета фронта корпусной комиссар Сусайков, командующий 40-й армией генерал-лейтенант Парсегов, командующий 13-й армией генерал-майор Пухов, командир 16-го танкового корпуса генерал-майор Павелкин, командир 284-й стрелковой дивизии фронтового резерва подполковник Батюк, командир 232-й стрелковой дивизии подполковник Улитин. За десять минут до начала совещания прибыл и начальник Воронежского гарнизона полковник Глатоленков. Голиков хотел обсудить вопрос противодействия наступлению врага по линии Щигры – Воронеж, поэтому командиров дивизий, оборонявших западные участки Брянского фронта, он собирать не стал.

Сообщение командующего фронтом о том, что 28 июня немцы начнут генеральное наступление в направлении Воронежа вызвало тягостную реакцию. Никто не был готов к тому, что совсем скоро они окажутся на острие немецкого главного удара. Эти командиры уже успели повоевать – но, так уж устроены люди, находясь достаточно долго на второстепенном участке фронта, они уже отвыкли от безнадёжных боёв, в которых нельзя было победить, а нужно было лишь стоять насмерть.

Участники совещания сидели неподвижно, глядя на командующего фронтом с таким выражением, словно он лично был виноват в сложившейся ситуации.

–Бывает, что не везёт. Но чтобы так? – в сердцах бросил командарм-13 Пухов.

–Боишься, что ли? – небрежно произнёс Парсегов.

Пухов, давно уже привыкший к его бесцеремонности, в ответ лишь махнул рукой.

Голиков ещё раз внимательно обвёл присутствующих взглядом. Настроение людей читалось по их лицам. Они и не пытались скрывать свои чувства. Теперь война пришла персонально за каждым из них – и это была тяжёлая перемена. Но командующий и не подумал их утешать или подбадривать. Он просто сразу же принялся излагать своё видение предстоящих оборонительных действий, время от времени спрашивая, есть ли у кого-то вопросы или замечания.

От линии фронта у Щигров – до Дона было три естественные преграды – малые реки Тим, Кшень и Олым. По мнению командующего, если не удастся удержаться на первом рубеже – у реки Тим, в 144 км к западу от Воронежа, нужно под защитой вторых эшелонов отводить войска реке Кшень, и уже там в упорных встречных боях выбивать наступающие вражеские части. В случае же если враг прорвётся снова, следовало обороняться у реки Олым, опираясь, как на центр обороны, на железнодорожный узел Касторное, от которого до Воронежа было 77 км. Там нужно было обязательно закрепиться, потому что дальше на протяжении 60 км, до самого Дона удобных рубежей для обороны не было. За Донским рубежом, в 19 километрах к востоку находился Воронеж.

Излагая свой план, Голиков продолжал внимательно следить за лицами старших командиров, и был очень доволен, когда, наконец, они начали оживать.

–На указанных линиях обороны войск немного, – сказал корпусной комиссар Сусайков. – Значит, мы рассчитываем, что при ударах немцев, наши войска смогут отходить равномерно и закрепляться на новых рубежах. Мне кажется, на это рассчитывать нельзя.

–Против нас может повернуть и вторая группа немцев – армия Паулюса, – хмуро произнёс командарм-13 Пухов. – Северная часть этой группировки наверняка ударит на северо-восток, на Старый Оскол, чтобы выйти в тыл 40-й армии. Сил нашего 4-го танкового корпуса, находящегося у Старого Оскола, может не хватить. А на 1-й танковый корпус фронта, находящийся у Ливен в Орловской области, рассчитывать не приходится.

Голиков перевёл взгляд на Парсегова.

–У 40-й неплохая вторая линия, – уверенным тоном произнёс тот. – Это 6-я дивизия, а также 111-я и 119-я стрелковые бригады. Артиллерия их усилена, так что они смогут, в случае необходимости, и прикрыть отход, и нанести контрудар. Вдобавок я прикажу 14-й и 170-й танковым бригадам моей армии выйти между первой и второй полосами обороны. Мышь не проскочит!

Это была его любимая фраза. Голикова охватило раздражение. Он бы давно уже заменил командующего 40-й армии, но генерал-лейтенант артиллерии Парсегов после Финской войны был у Сталина на хорошем счету. Командуя тогда артиллерией 7-й армии, он, действительно, обеспечил прорыв «линии Маннергейма» за счёт массированного применения тяжёлых орудий, за что был удостоен звания Героя Советского Союза. В 1941 назначенный командовать артиллерией Юго-Западного фронта, он также вполне справлялся со своими задачами. Однако его назначение в марте 1942 года командующим общевойсковой армией, Голиков втайне считал ошибкой Сталина. Эта должность требовала больших стратегических и тактических умений, которых у Парсегова не было.

–По поводу вашей 40-й армии, генерал-лейтенант Парсегов. Я считаю, что вам придётся очень постараться, чтобы устранить все очевидные проблемы. Две недели назад я снова указывал вам на них, но всё делается слишком медленно. Ваш штаб, наконец, отправил в войска план взаимодействия при обороне и наступлении, но командарм всё ещё как следует не отработал его с комдивами. Связь между дивизиями 40-й по-прежнему линейная, раций мало, задачи резервам и войскам 2-й линии ставятся без привязки к возможным действиям войск на передовой. Кроме того, в 40-й армии нет плана противотанковых маневренных действий, а план артподдержки рассчитан на то, что противник будет сразу остановлен и не сможет пройти к артбатареям с флангов.

Лицо Парсегова стало красным от гнева.

–Моя армия не пропустит врага! За эту неделю, мы горы свернём. Мы сумеем усилить оборону! Выроем дополнительные окопы, укрепим огневые точки, наблюдательные пункты, снарядов ещё подвезём. Боевой дух в войсках очень высокий!

–Боевой дух – это хорошо, – сказал Голиков, глядя в стол. – Но занимайтесь, занимайтесь усилением обороны! В полосе 40-й армии отчего-то инженерные сооружения не столь развиты, как в других армиях нашего фронта.

–Да, но у нас большая тактическая глубина обороны.

–Какова тактическая глубина обороны 13-й армии? – спокойно спросил Голиков, поворачиваясь к генералу Пухову.

–15 километров.

–А у вас, генерал-лейтенант Парсегов?

Голиков хотел закончить эти препирательства, но он обязан был заставить самонадеянного командарма лучше выполнять свои обязанности. Ведь именно на 40-й армии теперь лежала основная ответственность за исход предстоящих оборонительных боёв.

Взгляд Парсегова ещё более отяжелел.

–Мы-то справимся, – выдавил он. – А вот как с авиационным прикрытием?

–Вы, своё дело делайте! – не выдержал начальник штаба фронта Казаков.

По лицам остальных участников совещания было видно, что поведение Парсегова никто не одобрял.

–Сегодня из Генштаба во 2-ю Воздушную армию отправлен приказ немедленно усилить интенсивность разведывательных вылетов в районах Курск, Солнцево, Щигры, – спокойно ответил Голиков. – Начато перебазирование авиаполков ближе к Воронежу. Но, по моему опыту я могу сказать, что на подвоз к новым аэродромам боеприпаса, топлива и на переброску технических служб уйдёт не менее двух недель.

–А до этого держитесь, как хотите?

–Именно так, товарищ генерал-лейтенант!

Нет, не тягаться было простоватому Парсегову в перетяжках с бывшим начальником Главного разведывательного управления РККА. Резкий тон и жёсткий взгляд командующего фронтом был настолько непривычен для Парсегова, что с него тут же слетела спесь. Голиков же, чувствуя одобрение окружающих, снова принял спокойный вид. При этом он с удовлетворением заключил, что эта их стычка ещё более отвлекла остальных участников совещания от переживаний из-за скорого немецкого наступления.

И снова Голиков заговорил о необходимых мерах для организации оборонительной операции. Танковые бригады? Да, 13-я и 40-я армии могут использовать свои танковые бригады без оглядки на штаб фронта – если, конечно, от командующего фронтом не поступит иной приказ. На рубеже у реки Кшень немедленно выдвигается 16-й танковый корпус генерал-майора Павелкина – на передовых позициях там встанет его 15-я мотострелковая бригада. А на участок обороны у Касторного будет выдвинута 284-я стрелковая дивизия фронтового резерва. Недалеко от этого участка, уже, фактически, превращённого в противотанковый район, уже находятся 115-я и 116-я отдельные танковые бригады фронтового резерва.

По мере того, как командующий указывал каждому боевую задачу, его подчинённые становились всё более сосредоточенными, деловитыми. Видение общей ситуации помогло им избавиться от первоначального ощущения бессилия. Каждый теперь знал свою персональную цель и свой маневр – это давало людям точку опоры.

Правда, на один большой вопрос, связанный с предстоящим наступлением противника, Голиков ответа не знал. Он хотел было обойти эту тему, но генерал Павелкин сам спросил его, что будет, если танковые дивизии немцев прорвутся южнее 40-й армии – через позиции Юго-Западного фронта и двинутся не к реке Кшень, а глубоким охватом – сразу к Касторному?

–Ставка прорабатывает решение, – уверенным голосом ответил командующий. – Скорее всего, в этом случае туда будут оперативно переброшены подкрепления с других фронтов.

Участники совещания сразу всё поняли. Голиков ждал, что кто-нибудь, в первую очередь Сусайков, начнёт сокрушаться из-за этого изъяна в обороне фронта – не менее опасном, чем слабое авиационное прикрытие. Но подчинённые Голикова не стали тратить себя на пустые причитания, и это понравилось командующему.

Последним на совещании был поднят вопрос об обороне самого города Воронеж. Обсуждение его было довольно нервным.

Начальник Воронежского гарнизона полковник Глатоленков прямо заявил, что оборона города слаба.

–Подступы к донским переправам и к Воронежу защищает только 232-я стрелковая дивизия подполковника Улитина, – хмуро произнёс он. – Но там нужна, по меньшей мере, ещё дивизия, в качестве резерва на тот случай, если немцы переправятся через Дон в районе южных пригородов и начнут окружать город с востока.

–Начальник Генерального штаба уведомил меня, что сегодня же к Воронежу будет направлен недавно сформированный 18-й танковый корпус, – ответил Голиков. – Будут и ещё войска.

Глатоленков пожал плечами. Лицо его выражало явное недоверие.

–Да, страшное дело! – пробормотал корпусной комиссар Сусайков. – Говорим так, словно земли до самого Дона мы уже отдали фашистам.

Ему никто не ответил. А Глатоленков, сделав небольшую паузу, продолжил. Он сообщил, что в самом городе из армейских частей есть лишь подразделения ПВО, три батальона учебного центра командного состава Юго-Западного фронта и два учебных эскадрона 11-го запасного кавалерийского полка. А основу гарнизона составляют войска НКВД. Из них полностью укомплектован только 41-й стрелковый полк внутренних войск НКВД. Он изначально формировался как пограничный, и поэтому его бойцы хорошо обучены. Также тактически подготовлен 287-й полк внутренних войск НКВД, но он в городе имеет только два батальона. Бойцы же двух других неполных полков НКВД – 233-го и 125-го, могут быть сильны в ближнем бою, но тактике стрелковых подразделений не обучены. В 233–м полку 13-й дивизии Конвойных войск НКВД, имеется два батальона, а от 125-го полка НКВД по охране железнодорожных сооружений в городе один батальон.

–Вполне крепкие части, – сказал Голиков.

–Но подразделения НКВД мне не подчиняются! У них своё командование, которое может отозвать их в любой момент!

–Знаю. Я тоже не могу им приказывать, – ответил Голиков. – Обещаю, в случае прямой угрозы городу, поставить вопрос перед Ставкой о переподчинении этих полков начальнику воронежского гарнизона. Пока же нужно побеседовать с командирами этих частей по партийной линии – чтобы они сами не спешили уводить своих бойцов из такого важного города как Воронеж. А вы, полковник Глатоленков, готовьте новые части из ополчения!

–Уже делается. По просьбе подполковника Улитина, мы укрепляем подразделениями ополченцев позиции 232-й стрелковой дивизии у переправ.

Голиков согласно кивнул.

–Донским мостам – главное внимание! Но следует укреплять ополченцами всю линию Дона у города – в том числе, возможные места организации понтонных переправ. Также нужно уже теперь спланировать действия гарнизона на случай, если войска противника переправятся через Дон, пройдут с севера или юга от города и окажутся у реки Воронеж. Эта река отсекает небольшую часть восточных кварталов – если немцы переправятся и через неё, город может быть быстро окружён.