Текст книги "Солдат ка Джейн. Танец (СИ)"

Автор книги: O Simona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

  Давным-давно ученый зоотехник Гамбринус поставил опыт над свиньей.

  – У нас сегодня свинина на ужин? – Гамбургер облизнул губы.

  – Гамбринус сажал кабана в машину рядом с собой и надевал на кабана каску – в целях дорожной безопасности, – Шмуль с презрением посмотрел на Гамбургера. – Затем он отвозил кабана к свинье на случку на соседнюю ферму.

  Через неделю у кабана выработался условный рефлекс.

  Как только кабану хотелось покрыть свинью, он брал в зубы каску, залезал в машину и терпеливо ждал Гамбринуса.

  У меня тоже выработался условный рефлекс на обнаженных Джейн и Бонни.

  Одно дело, когда я подглядывал тайно за голыми девушками, и другое дело, когда обнаженные девушки открыто перед тобой светят своими прелестями, раздвигают бесстыдно ноги, трясут всем, что трясётся, выпячивают все, что выпячиваются и вгибают все, что выгибается.

  – Повар Файл тоже говорил, что подглядывать интереснее, чем смотреть в упор на обнажённую девушку, – я похвасталась, что парень Файл заинтересовался нами.

  – Джейн, ты дура, – Шмуль произнес устало. – Подленькая дура, как и твоя подружка.

  Вы сбили собой все мои природные рефлексы.

  Я стал воспринимать вас не как голых девушек, а как голых боевых товарищей.

  Но с боевыми товарищами не спят.

  – Почему с боевыми товарищами не спят? – Йовович высунул голову из-за плеча Радзинского.

  Мой Фальконело...

  – Йовович, замолчи ты уже со своим Фальконело, – Мюлер прикладом бластера ударил по коленке Йововича. – Нет твоего Фальконело, и никогда не было.

  – Мой Фальконело, где мой любимый Фальконело? – Йовович сорвался с места и понесся в чащу.

  – Если Йовович не вернется до начала танцев со звёздами, то я объявлю его дезертиром, – капрал всегда находил армейское решение.

  – Каждый день я думал о моей невесте Раксанаяме, – голос Шмуля сухой, словно новобранец говорил не о девушке, а о камне. – Я вспоминал, как подглядывал в душе, когда Раксанаяма намыливает себя.

  Она догадывалась, что я подглядываю, потому что дырка для подглядывания величиной с кулак, но внешне Раксанаяма не показывала, что знает о моей тайной шалости.

  Она нарочно вертелась перед отверстием, намазывала себя ароматными шампунями, проводила ладонью по налитым блестящим мокрым бедрам...

  – Шмуль, помедленнее, я записываю, – Брунцелез поднял голову от блокнотика.

  – Не было ни одного воспоминания о Расканаяме, чтобы я не нагрелся, как чайник и не выпустил бы пар, – Шмуль задрожал, стиснул кулаки. – Но вчера перед отбоем, в казарме я почувствовал неладное в глубине своей бездонной души.

  Прилег на койку, воссоздал в памяти образ Раксанаямы.

  Как она наклоняется, чтобы поднять хозяйственное мыло.

  Как она затем этим мылом натирает коленки и бедра.

  К своему ужасу, воспоминания о моей обнаженной невесте под струями теплой воды в пене уже не нагревали меня и не будоражили.

  Я испугался, но потом убедил, что всего лишь переутомился, что переволновался на службе.

  Раксанаяма в воспоминаниях стала не объектом вожделения, а обыкновенным человеком, как любой из нас.

  – Любой из нас? – Мендель сплюнул под ноги. – Я не любой из тебя, Шмуль.

  – Грудь Раксанаямы превратилась в обыкновенные молочные железы, – Шмуль отвернулся от Менделя. – Ее талия – всего лишь линия над бедрами и под грудной клеткой.

  Лицо, головка – череп, обтянутый кожей с функциональными органами – глаза, ухи, губы, зубы, ноздри.

  Попка округлая упругая превратилась из умопомрачительной радости для меня в – ягодичные мышцы, обтянутые кожей.

  Как, скажите мне, можно возбудиться на анатомический атлас человека в разрезе?

  Все равно, что восхищаться трупом, из которого вылезли кишки.

  – Шмуль, после твоих слов мне тоже что-то не хочется, – Ганимед отошел в сторонку.

  – А каково мне, Ганимед? – Шмуль крикнул ему. – Я в койке стал анализировать подробно проблему с моим ненагреванием тела.

  Гипотеза о том, что я устал и переволновался на службе, не выдерживала критики.

  В этот момент мимо протащились голые Джейн и Бонни.

  Да, они стучали каблучками, да, они чирикали.

  Но все было не так, как положено.

  Если девушка голая, то она должна петь и танцевать перед парнями, соблазнять, умилять, раззадоривать.

  Джейн и Бонни, как две резиновые куклы – безликие, бездушные и не только не вызвали во мне, но и погасили пламя нежности и вожделения к Раксанаяме.

  – Шмуль, моет быть, ты просто импотент? – Ламборджини затряс щеками и подбородками.

  – Ламборджини, ты сначала найди свой писюнек под огромным животом, потом уже рассуждай об импотенции и потенции, – Шмуль не оставил себя без последнего слова. – И тогда я понял: Джейн и Бонни вызвали у меня условный рефлекс на голых девушек – точно также, как рефлекс у кабана в каске и в автомобиле, но только рефлекс со знаком минус у меня.

  В линкоре я глазел на обнажённых Джейн и Бонни, и линкор подбили.

  Трупы, раненый, крик, дым, лязг, страх приближающейся смерти.

  И при этом я смотрел на Джейн и Бонни.

  Рефлекс начал закрепляться, но потихоньку.

  Затем я увидел Бонни и Джейн, когда они выходили из офиса лейтенанта Шоу.

  После встречи с девочками нашими я получил от лейтенанта в морду кулаком.

  В столовой Бонни и Джейн раздвигали и сдвигали ножки под столом, а я подавился костью барашка.

  Условный и безусловный рефлекс у меня укреплялись.

  Чуть что плохое, а в армии все кажется плохим, и тут же перед глазами маячат голые длинноногие Бонни и Джейн.

  Джейн и Бонни голые около носилок с трупом Паганини.

  Бонни и Джейн голые среди развороченных плит космодрома и рядом со стонущими ранеными после бомбёжки жухраев.

  Джейн и Бонни голые в казарме, когда я ударился головой о железяку на койке.

  У меня выработалось и укрепилось: если вижу голых девушек, то сразу – боль и неприятности.

  Утром я пытался бороться с рефлексами, даже воспоминания о Раксанаяме в купальне чуть шевельнули у меня.

  Бонни и Джейн на занятии по основам бластероведения вроде бы сначала не повторяли гадости, но затем, когда я на них смотрел с неодобрением, я прищемил палец загогулиной на бластере.

  Смотрите, как опух мой палец, наверно, трещина в кости. – Шмуль показал палец, скрытый под толстым слоем грязи. – На марш-броске – хуже не бывает.

  Дыхания не хватает, рюкзак оттягивает плечи, ломает позвоночник, бластер бьет по почкам, под ноги попадаются ямы и бугры.

  А перед глазами – голые Бонни и Джейн.

  Возможно, что я бы излечился с трудом от навязчивого рефлекса, но после марш-броска нам подали полевые учения. – Шмуль покосился на капрала, но не сказал явно, что Брамс виноват. – Тут я с ужасом узнал и осознал, что вынужден ползти за голыми нашими девочками.

  Последний клапан в моей душе забился грязью.

  Думаете, что парень будет возбуждаться на наготу девушек, после того, как проползет по минному полю за красавицами?

  Бонни и Джейн голые ползли нагло, широко расставляли ноги, ничего от меня не скрывали, а, наоборот, выставляли на обозрение, словно пытали.

  При этом каждая пытка закреплялась во мне взрывом мины.

  У меня зацементировался условный рефлекс навсегда – когда вижу голую девушку, то, значит, рядом бродит смерть моя.

  Джейн и Бонни нарочно подкрасились в красный, чтобы еще больше меня унизить, опустить и разлучить не только с моей невестой Раксанаямой, но и со всеми голыми девушками.

  Поэтому, монсиньеор капрал, я требую, – Шмуль понял, что перегнул палку дерзости, – извините, дон капрал, прошу вас, больше не ставить меня в одну связку с Джейн и Бонни.

  Из-за них все мои беды, – в очередной раз зачем повторять? – Теперь, когда я представил обнажённую Раксанаяму, то вздрогнул, зажал голову руками и попытался спрятаться в самую глубокую нору.

  Смотрите! – Шмуль замолчал, затем вскрикнул яростно и начал бить бластером по траве. – Ненавижу! Голую Раксанаяму ненавижу.

  Джейн и Бонни голых ненавижу.

  Сиськи девушек – смерть!

  Попа голых девушек – смерть!

  – Солдат Шмуль, ты новые смерти изобрел для армии, – капрал Брамс собирал неразорвавшиеся учебные гранаты.

  Или не учебные? – Я раньше знал другие смерти, но теперь добавился ужас и смерть от голых девушек.

  Новаторская идея, Шмуль.

  Все должно служить для победы нашей Империи, солдат.

  Я доложу, куда следует, о твоих новых рефлексах и ужасах после того, как ты сопоставил свою боль и неудачи с голыми девушками.

  А особенно то, что ты уже не можешь рассматривать голых девушек, как объект вожделения и средство для продолжения рода.

  Твоя наведённая солдатами Джейн и Бонни импотенция, Шмуль, открывает новые возможности для наших грядущих побед.

  Армия голых девушек, которая своим видом – своими анатомическими подробностями – первичными и вторичными половыми признаками внушает страх и импотенцию.

  Это же не просто сила, это уже – силища! – Капрал Брамс произнес с воодушевлением.

  Его усы задрались кончиками к небесам. – Жухраи станут импотентами, как и ты, Шмуль, и уже не смогут размножаться.

  Армия жухраев сразу уменьшится.

  Мы одержим легкую победу в бесконечно долгой войне. – Капрал Брамс кашлянул в кулак и отметил будущую победу глотком из походной фляжки. – Шмуль, за то, что ты открыл новую импотенцию, тебя, возможно, ждет имперская медаль – За храбрость!

  – Сэр капрал, может быть, я не совсем еще импотент? – Шмуль позеленел. – Джейн и Бонни ведь красные не навсегда.

  – Шмуль, ты же обещал, что не будешь на нас смотреть, – я не помнила это обещание, но можно понять, что именно это Шмуль и имел в виду.

  – Джейн и Бонни – крепко закрепили твой рефлекс – голая девушка – зло, – капрал забросил бластер на плечо. – Ты уже не излечишься, надеюсь.

  Солдат, который в бою не отвлекается на баб и на мысли о голых девушках – настоящая находка для армии.

  Не подведи, Шмуль! – Капрал Брамс загонял гвозди в гроб Шмуля. – Теперь ты можешь спокойно воевать плечом к плечу с Джейн и Бонни, они уже ничего плохого своей обнаженностью тебе не сделают.

  Все плохое уже сделано.

  – Господин капрал, я ненавижу Джейн и Бонни за то, что они отучили меня болью радоваться и любоваться голым девичьим телом, – Шмуль отошел от меня и от Бонни. – Я ни за что не встану рядом с ними плечом к плечу.

  – Монсиньор капрал, – Свингер поднял руку, как в школе. – Я попробовал – подумал о Катарине, когда она танцует.

  Катарина всегда танцем зажигала меня так, что я не успевал вскочить в последний вагон.

  А сейчас в мыслях у меня Катарина не зажигает.

  Она передвигается, поднимает ножку, затем ее опускает, потом вторую ножку поднимает и опускает.

  Взмахивает ручками, закидывает головку, показывает зубы.

  Выглядит теперь, как механическая кукла с пружинами и тряпками внутри.

  Зубы – уже не зубки, а органы для пищеварения.

  Руки – стали не ручки, а – опорно двигательные аппараты, как и ноги.

  Кошмар! – Свингер выпучил глаза. – И во всем виноваты Джейн и Бонни, что я не воспринимаю Катарину, как прежде?

  – И у меня? – Черчиль заглянул в штаны.

  – Я тоже, – Сольвейг произнес с ужасом.

  – Джейн, кажется, что нас принесут в жертву, – Бонни пропищала.

  – Новобранцы, а вы не думаете, что солдаты Джейн и Бонни даны вам для проверки вашей стойкости и силы духа? – голос капрала перекрыл испуганные и возмущенные вопли наших сослуживцев. – Вы не дожны ломаться, а, наоборот, обязаны окрепнуть в лишениях.

  Да, согласен, что марш бросок с видом на голых девушек, или ползание по минному полю, когда перед тобой Джейн и Бонни раскинули ноги, или болтание в резиновой петле – сверху вниз, снизу верх наблюдать обнажённых, все это вырабатывает отрицательное отношение к женской наготе.

  Но вы же особые, может быть, испытание голыми девушками для вас тоже особые выбраны? – Капрал поднял руку. – В колону по два становись.

  Радостным маршем с песней весёлой направляемся на ужин в столовую.

  Я и Бонни брели сзади всех новобранцев, чтобы не внушать им наготой рефлексы страх и ужас.

  – Бонни, а ведь все так радостно начиналось, – я на время забыла о своих бедах – то, что мы красные. – Мы уже поверили, что парни нами интересуются, что наша нагота веселит парней.

  – Джейн, ничего для нас не изменилось, – Бонни с опаской посмотрела на спины сослуживцев. – Парни на Натуре всегда выше по положению, чем мы, девушки.

  – Но у нас на Натуре – понятно, – я вытерла слезинку. – Парней в десять раз меньше, чем девушек.

  Но в армии, я и ты – на сто четырнадцать новобранцев.

  На сто двенадцать, потому что мы – две до четырнадцати.

  – Многих уже убили, – Бонни тоже заплакала.

  – Монсиньор капрал, Джейн и Бонни своими рыданиями снижают мой боевой дух, – Радзинский оглянулся на нас и тут же пожаловался.

  – Радзинский, ты же жаловался, что твой боевой дух упал, – капрал Брамс снова пошутил по-армейски, то есть зацепился за слово. – Неужели, он основа поднялся, твой боевой дух? – На этот раз капрал вызвал не ржач, а лишь смешки.

  Все наши сослуживцы тихо ненавидели меня и Бонни.

  Все свои беды сбросили на наши хрупкие плечи.

  – Закроемся в комнате, нас никто там не обидит, – я обняла Бонни за талию.

  До комнаты было еще далеко, а мы красные.

  В столовой на нас косились господа офицеры, повара и залетные военные.

  Наши сослуживцы парни охотно рассказывали желающим, как я и Бонни покраснели, как с нами трудно, и какую опасность мы представляем для мужского население Учебки.

  – Если бы была у нас репутация, то она уже была бы очернена, – Бонни мрачно произнесла.

  Моя подруга не добавила мне прекрасного настроения.

  В глазах темнело от общего внимания и насмешек.

  – Бонни, может быть, в припудривательной комнатке умоемся под душем? – я без надежды спросила подружку.

  – В столовой разве оборудуют душевые комнаты? – Бонни прижалась ко мне, пыталась спрятаться.

  – Должны же повара где-то мыться после работы, – я уверенно двинулась к комнатке в офицерской столовой.

  – Я полагаю, что повара мужчины не моются, – голосок моей подружки жалобный, никак не похож на линию обороны.

  Мы вошли в припудривательную комнату.

  – Раковина широкая, глубокая – заменит ванную, – я не нашла душевой кабинки, но продолжала верить, что мы смоем с себя красное.

  – Джейн, я не полезу в раковину, она грязная, – Бонни захныкала.

  – Тогда вымоемся около раковины, все равно сюда редко кто заходит, судя по сухостою, – я открыла кран на полную мощность, приставила пальчик к струе и направила на нас.

  Ну, как направила – как получилось, так и летела вода мимо раковины.

  – Джейн, пока мы умываемся и подмываемся, наш ужин не съедят? – Бонни обеспокоилась.

  – Не съедят, – я быстро закрыла воду и рванула к выходу из припудривательной комнатки. – Но опасность существует, мы же в армии.

  Вдруг, жухраи налетят и украдут нашу кашу и фрукты? – Страх подогнал меня ниже спины.

  Случится же подобное.

  Дверь открылась, и проем загородила круглая фигура кухмейстера Чапека.

  Я, чтобы не сбить его с ног, обогнула по дуге.

  Кухмейстер Чапек вздрогнул, сделал шаг и наступил в лужу.

  Огромное его тело накренилось, начало махать укоротившимся визуально конечностями.

  – Кухмейстер толстый, он долго падать будет, – Бонни нашла в себе силы только тогда, когда мы влетели за столик, присели и начали кушать кашу с маслом и сахаром.

  Все очень дорого, вкусно поразительно, но быстро.

  – Успели наесться, – Бонни откинулась на спинку стула. – Пусть теперь нас хоть казнят, хоть расстреливают.

  – Бонни, казнить и расстреливать это одно и тоже, – я доедала яблочко, не пощадила и огрызок.

  В огрызке сосредоточены самые вкусные яблочные витамины.

  – Может быть, Чапек упал и разбил голову? – Бонни осмелела настолько, что даже посмотрела в сторону входа в офицерскую столовую. – Позовем ему на помощь.

  – Ни! За! Что! Бонни! – Я ткнула пальчиком в животик. – Мой отец однажды помог старушке перейти через пустынную улицу.

  Старушка потом подала на отца в суд.

  Ему дали два года условно с выплатой штрафа.

  Фрау Зильберт обвинила моего отца в том, что он колдун и унес ее через горы, поля и реки.

  Суд признал отца виновным, потому что фрау Зильберт женщина, а у моего отца были деньги.

  У кого есть деньиг, тот виноват и платит штрафы.

  – У нас нет денег, Джейн, – Бонни вылизала тарелку из-под каши.

  – Нет денег, но штраф платить придется, – я перегнулась через столик. – Ни в коем случае, Бонни, не извиняйся перед кухмейстером, иначе признаешь свою вину.

  Пусть думает, что мы это не мы.

  – Девочки, вы новенькие голенькие? – младший повар Файл нарисовался около нашего столика.

  Подглядывал? Подслушивал? – Люблю девушек с ярким цветом кожи.

  Вы прилетели из конфедерации Ориона?

  Говорят, что у вас жизнь похожа на ад, поэтому вы все с красной кожей, как черти.

  – Мы не из конфедерации Ориона, – я понимала, что на нас, на краснокожих, поваренок Файл сейчас выплеснет всю не расплескавшуюся любовь к болтовне.

  – Хотите, я буду за вами тайно подсматривать, а вы будете делать вид, что не замечаете меня? – Повар Файл постучал ногтем по столу.

  – Файл, это мы – Бонни и Джейн, – моя подруга постучала пальчиком по лбу работника по кухне. – Цвет кожи не означает смену пола.

  – Мы несем ответственность за свой цвет, но не несем ответственность за настроение, – я устало вздохнула. – Не шутка.

  – Бонни? Джейн? – Файл выпучил глаза, сорвал с головы белый колпак и смял в ладонях. – Вы извращенки?

  – Я бы густо покраснела, – Бонни схватила Файла за руку.

  Груди моей подружки увеличились, что означает – Бонни волнуется. – Может быть, я и покраснела от возмущения, но красный цвет кожи не позволяет увидеть новое покраснение.

  Удобно – у покрашенных девушек смущения в виде покраснения не видно.

  – Покрашенные не смущаются, – я схватила Файла за вторую руку. – Ты уже предлагал нам подсматривать за нами же. – Я даже замолчала – получалось нам предлагал и за нами подсматривать.

  Странно как-то. – Нас много?

  – Джейн, чувствую своей зеленой кожей, что это ты, – Файл немного успокоился от перемены девушек. – Только ты можешь так неясно выражаться, что сама не понимаешь.

  – Я тоже могу неясно выражаться, что не понимаю сама себя, – Бонни надула губки.

  – Файл, ты мог бы узнать меня по цвету волос, – я укорила парня. – Я же не превратилась в медвежонка с полосатым шарфиком.

  – Медвежонок с полосатым шарфиком? – Файл взглянул на наши пустые тарелки. – Я понял!

  Вы сменили цвет кожи из-за отвращения к еде.

  Кухмейстер Чапек унижает вас растительной пищей, морит голодом.

  Вот ваша кожа и покраснела от возмущения! – Глаза Файла засверкали гневом. – Я, во что бы то мне ни стало, добьюсь справедливости.

  Обещаю, что на завтрак вы получите полноценное мясо, рыбу и птицу.

  – Неееет, Файл, – я ущипнула его за предплечье.

  Неужели, благородный юноша испортит нам праздник.

  Если мы перейдем обратно к мясу, рыбе и птице, и нам перестанут подавать дорогущие на Натуре растительные деликатесы, то я застрелюсь из бластера, из которого еще не умею стрелять.

  – Файл, пообещай на крови, – Бонни стремительно выхватила свой понтовский кинжал, чуть надрезала кожу на пальце работника по кухне и также быстро спрятала кинжал обратно.

  Ставлю сто имперских песо, что Файл не заметил движений Бонни. – Обещай, что ничего не будешь менять в нашей диете.

  Мы работаем под прикрытием! – Бонни произнесла фразу из фильма о шпионах.

  Я от восторга захлопала в ладошки.

  Пусть Файл считает нас жухрайками или тайными агентами Императора, которые во имя дела давятся вегетарианской пищей, но мы отстоим наши каши, компотики и салатики.

  – Ну, если только вам необходимо, – Файл засунул кровоточащий палец в рот. – Откуда у меня появилась ранка на пальце?

  – От верблюда, – Бонни захихикала.

  – Кстати, о верблюдах, – Файл воровато оглянулся оп сторонам. – Кухмейстер Чапек куда-то исчез минут двадцать назад.

  Может быть, он примеряет эффективный пояс целомудрия? – Файл говорил и делал.

  Он из тележки схватил две котлеты и бросил нам на тарелки. – Девочки, сделайте вид, что ничего не заметили, – Файл тоже играл в заговорщиков. – Свиные котлеты жареные на жире барсука.

  Я видел, как вы давитесь кашей и рыдаете. – Файл наши слезы и то, что мы давимся кашей и овощами, ошибочно принял за отвращение.

  Не понимал, что глотаем быстро и рыдаем над тарелками, потому что все необычайно вкусно и деликатесно. – Пусть хоть тайно, но я буду вас подкармливать мясом.

  Если кухмейстер Чапек узнает о моем подвиге, то сварит в котле.

  – Сварит в котле подвиг? – я с трудом сдерживала рвотные позывы.

  Самое дешевое из еды у нас – свинину – на Натуре мы кушали с раннего детства по ранние восемнадцать лет.

  Сейчас вид и запах свиной котлетки вызывали у меня рвоту.

  – Девочки, вы умудряетесь даже под красным цветом позеленеть от радости, – повар неправильно истолковал наше озеленение.

  Пусть остается при своем мнение. – Кухмейстер Чапек идет, и он в гневе, – Файл спрятал голову в плечи и быстро откатился от нашего столика.

  – Кто? Кто, я спрашиваю, – кухмейстер прогремел голосом, усиленным множеством трясущихся подбородков. – Кто я?

  – Пронесло, – я накрыла ладонями котлетки. – Кухмейстер в припудривательной комнате так приложился головой к полу, что забыл, кто он.

  Я думала, что он спрашивает, кто посмел его уронить.

  – Или загадочный пояс эффективный пояс целомудрия поменял ум и разум местами, – Бонни мрачнее тучи. – Джейн, куда мы скинем свиные котлеты?

  – Бонни, не произноси это название вслух, – я икнула. – Это нельзя называть, иначе свершится блевание. – Я с котлетами добежала до стола Лусаки и бросила свинину перед ним.

  – Джейн, ты меня любишь, поэтому балуешь вкусненькими свиными котлетками? – Лусака сразу жадно отправил целую котлету в рот.

  – Напрасно, напрасно, Лусака, ты сказал и сделал с котлетами и о котлетах. – Я стрелой из бластера вылетела из столовой, добежала до кустиков, и меня вырвало.

  – Джейн, ты могла бы бежать не на улицу, а в припудривательную комнату, – сердобольная Бонни похлопала меня по спинке.

  – Трудно представить, что творится в припудривательной комнате, после того, как кухмейстер Чапек там валялся, – я все же представила, и мой желудок еще раз очистил себя.

  – Танцы со звездами нас утешат, – Бонни подбадривала меня.

  – Хоть Хулио Мартин, хоть Баск Фнтозер прилетят в учебку, – я обмахивала личиком листом лопуха, – но я с ними ни петь, ни плясать не стану.

  Мне стыдно за мой немытый, неприбранный изменившийся вид.

  – Тогда постоим скромно в стороночке, где нам и место, – Бонни пробормотала в согласии со мной.

  – Бонни, я думала, что ты начнёшь меня уговаривать танцевать со звездами, – мы приближались к неровному строю.

  Лейтенант Шоу не пришел, зато капрал Брамс полон сил и энергией.

  – Радзинский ты сказал, что у твоего отца три жены, – капрал Брамс лишь скользнул по мне и Бонни взглядом.

  Еще бы – разговор о трех женах ему интереснее, чем две новобранки, которые умылись ядовитым соком и покраснели.

  – Брамс, правду говорят, что твои Бонни и Джейн плохо влияют на потенцию?

  За это ты с них шкуры содрал. – Разумеется, военный с толстым животиком не мог нас обойти.

  Мы вчера его в офицерской столовой не видели, значит, господа офицеры его не приглашают.

  Решил сейчас отыграться на нас?

  Взгляд его полон ненависти и презрения – неужели к нам.

  – Господин военный, разве обидели мы капрала Брамса? – я попыталась найти покровителя в лице нашего капрала.

  – О, они еще живые и разговаривают без кожи? – рука военного метнулась к кобуре мини бластера.

  Он подумал, что если мы красные, то потому что с нас сняли кожу. – Разлучницы.

  – Гелиополис, у меня не только Бонни и Джейн на попечении, но и Йовович и еще неполная сотня новобранцев, – капрал Брамс произнёс с иронией.

  Он переминался с ноги на ногу. – Не советую стрелять в Бонни и Джейн, отдача убьет тебя. – Капрал хитро взглянул на меня.

  Наверно, лейтенат Шоу успел рассказать о мастерстве нашем в кинжалометании.

  – Брамс, у бластера нет отдачи, – военный Гелиополис не спешил доставать бластер. – Надо застрелить Бонни и Джейн, а то они еще больший вред принесут хозяйству.

  – Твое хозяйство осталось под Мурманском, Гелиополис, – слова капрала отрезвили военного.

  – Откуда ты знаешь, что я больше не имею прав на свою невесту Сару? – Гелиополис по цвету лица слился с нашим покраснением.

  – Говорят, что твоя Сара уже собрала вещи и собирается переехать к полковнику Фиксу, – капрал Брамс знал много, на то он и особый.

  Но и Гелиополис тоже особый – потому что в этой учебке все особые, даже мы – новобранцы.

  – Да, но и твое рыльце в пушку, Брамс.

  – Пушок, да не тот, – теперь наш капрал позеленел от злости. – Гелиополис, давай договоримся: ты не проходил здесь, я не отвечал тебе.

  – Не будем терять время, которого у нас нет, – Гелиополис ответил загадочно, покосился на меня и на Бонни, и пошел дальше своей дорогой.

  Около столовой он еще раз оглянулся.

  В этот момент Лукас распахнул дубовую дверь.

  Дверь ударила военного Гелиополиса в тело.

  – Солдат, твою так и этак и еще раз по много так и этак, – Гелиополис нашел новую жертву.

  – Милые бранятся – только тешатся, – капрал Брамс манул рукой. – Выдвигаемся в сторону зала.

  Опоздавшие догонят.

  – Зал, значит точно, будут танцы со звёздами, – Бонни ткнула меня локоточком в бок.

  – Бонни, мне грустно, – я надула губки. – Грустно, потому что я понимаю, что происходит: мы стали не только посмешищем, но и объектом для ненависти.

  Боюсь, что ночью нас придушат подушками.

  – Не придушат, у нас отдельная комната, – Бонни посадила уверенность в моей душе.

  – Танцы со звездами, это шикарно, – я распахнула сердце.

  Напрасно оно распахнулось, преждевременно.

  – Джейн, космолёт на котором прилетели звезды, – Бонни завизжала от восторга и захлопала в ладошки.

  – Звезды, на котором прилетел космолет. – Я пошутила, потому что сразу стало весело и грустно одновременно. – Бонни, это не космолёт, а деревянный макет кабины космолета.

  На деревяшке даже Пиноккио не летает.

  – У Пиноккио нос, а с длинным носом невозможно летать, – Бонни произнесла со знанием аэродинамики.

  – Джейн и Бонни, хотите стать моими рабынями? – Гендель приобнял меня и Бонни за талии.

  – Стать твоими женами, Гендель, ты это хотел сказать? – мое дыхание дергало сердечко от восторга.

  Бонни тоже находилась в предсвадебном шоке.

  Неужели, нашёлся парень, который принял нас, какие мы есть – разлучницы, с ядовитой кожей и несчастные?

  – Девочки, не передергивайте карты, – Гендель скрипнул зубами.

  – Военный Ибица со своими подчиненными в голубом вагончике играл в карты, – Бонни приложила ладошку к ротику. – Ибица передергивал карты?

  – Бонни, ты говоришь, как моя бывшая жена, – Гендель иронично растянул губы в усмешке.

  – Гендель, ты не говорил, что был женат.

  – Я и не был женат, – Гендель заржал.

  – Как на счет свадьбы, не забыл? – я волновалась.

  – Джейн, ты всегда туго соображаешь, словно тебе в мозги песок насыпали.

  – Шпион жухраев в конфедерации Сальмонеллы, может быть и в других конфедерациях, вредил и подсыпал песок в тормозные колодки космолётов, – неясное подозрение огоньком пробивалось в моей очаровательной головке. – Гендель, ты тоже шпион жухраев и подсыпаешь песок в тормоза?

  – Джейн, замолчи, дурочка, – Гендель наложил ладошку на мой ротик.

  Испуганно оглядывался – не слышит ли кто меня, кроме нас троих. – В армии нельзя разговаривать на политические темы.

  Мигом угодишь на передовую.

  – Девочки, Гендель, о чем вы тайно шепчетесь? – Свингер подбежал и с подозрением смотрел на нас.

  Он подтвердил опасения Генделя, что все нас подслушивают.

  – Я оказал милость Джейн и Бонни, предлагаю им стать моими рабынями, – Гендель похлопал нас по попкам.

  – Ты великодушен, Гендель, – Свингер отошел от нас на пару шагов. – Но Джейн и Бонни порченные.

  – Конечно, никто не возьмет их замуж, потому что у них плохая репутация, – парни разговаривали о нас, будто нас здесь не было рядом. – Кто же возьмет в рабыни девушек, которые плохо влияют на мужские желания.

  – Но ты же берешь Бонни и Джейн, Гендель? – снова подозрение черным пламенем полыхнуло в зрачках Свингера.

  – Потому что рабыни у нас в периферии редкие и дорогие, – Гендель уже считал нас своими рабынями. – Я буду кормить Бонни и Джейн, а они станут работать от восхода до изнеможения.

  – Гендель, нам на Эвкалипте один военный уже предлагал стать его рабынями-женами, – я вспомнила предложение Фудзиямы.

  – Врете вы все, чтобы ваша цена поднялась, Джейн, – Гендель саркастически захохотал.

  – Ну и где тот военный, который отказался от вас? – Вирус подхватил ржач Генделя. – Никому вы не нужны, девочки, если у вас подмочена репутация.

  Надо же – парни перестают видеть в своих обнажённых невестах объект вожделения, после того, как насмотрятся на голых вас в полевых условиях.

  – Не виноватые мы, – Бонни робко улыбнулась.

  Надо же – еще утром, да что там утром – до марш-броска и полосы препятствий, с нами шутили, на нас смотрели с интересом, а к ужину все переменилось на знак минус.

   – Фудзияма хотел нас взять в жены, чтобы мы на него работали, – я хваталась за соломинку. – Но он умер.

  – Еще одна неприятность от вас, Джейн и Бонни, – Гендель вздрогнул. – Те парни, которые с вами общаются, те умирают. – Он побледнел: – А я, дурак, предлагал вам стать моими рабынями.

  Вы меня тоже умрете? – С губ Генделя слетали клочья пены.

  – Жеребец Гендель, – капрал Брамс подошел к нашей невеселой компании. – Если я говорю – танцы со звездами, то звезды говорят за меня.

  И никто из моих подчиненных новобранцев не имеет право устраивать конюшню и ржать, если я не приказал.

  – Господин капрал, – Гендель нарочно заорал, чтобы привлечь внимание других солдат. – Джейн и Бонни признались, что те парни, с которыми они общаются, все умирают. – Откровенное вранье, поэтому в него легко верить.

  – Наш космолет обстреляли, потому что Бонни и Джейн были в нем.

  – Погибли парни в линкоре, потому что Бонни и Джейн виноваты.

  – Во время бомбежки учебки тоже трупы – все из-за Бонни и Джейн.

  – Паганини ранили, но как только его принесли в казарму, где были Джейн и Бонни, то он умер.

  – На другой планете военный сделал им предложение стать его женами, поэтому умер.

  – Бонни, может быть, правда, что мы убиваем своим присутствием? – я прижала губки к уху подружки.

  Мы дрожали, как листья на ветру. – Агент с Эль Диабло упал и ударился виском о мраморный пенис статуи Аполлона.