Текст книги "Гладиатрикс по прозвищу Строптивая (СИ)"

Автор книги: O Simona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

  КНИГА

  – Слишком худая она, до утра не протянет, – Мужчина в коротких кожаных штанах и длинном хитоне небрежно пнул лежащую девушку. – Ты зря на нее деньги потратил, Родион.

  Я ее ударил ногой, а она даже не шевельнется.

  Может быть, умерла? – Он наклонился, проверить, жива ли девушка, но тут же поднял голову и демонстративно зажал пальцами нос. – Воняет от нее, как от протухшего трупа.

  – Ахилл, ты не прав, – тот, кого назвали Родионом, тоже пнул девушку – никакого движения от нее. – Она жилистая, выживет.

  Но в одном согласен с тобой, воняет, как выгребная яма. – Родион опять ударил девушку ногой. – Если и сдохнет, то я не так много за нее заплатил.

  Эта рабыня стоила очень дешево.

  От нее прежний хозяин отмахнулся: только избивал, не кормил и не давал умыться.

  Она превратилась в ничто, поэтому он избавился от нее почти даром. – В голосе Родиона послышалась гордость, оттого, что совершил выгодную покупку. – Я редко ошибаюсь, когда покупаю рабов для боев.

  И, надеюсь, что на этот раз не ошибся. – Родион первый вышел из узкой клетки: – Ахилл, ты в термы со мной идешь?

  Новых рабынь купальщиц из-за моря завезли.

  – Новых рабынь? – Ахилл засмеялся, показал ровные белые зубы.

  Одного зуба не хватало – потерян в бою при Калке. – Боюсь, что моей Клеопатре не понравится, что я провожу время с рабынями в термах, а не с ней.

  Дверь захлопнулась с зубовным скрежетом.

  Девушка лежала на черной гнилой соломе, в которой возились мыши.

  Но ни смрад от соломы, ни затхлый воздух темницы не смогли привести то, что называлось раньше девушкой, в чувства.

  Необычайно худая до выпирающих костей, грязная, с дурным запахом, со спутанными белыми волосами, она выглядела подобием человека.

  Через час снова загремел засов.

  – Афродита, ты провинилась, не спорь, – дверь приоткрылась. – Будешь ухаживать за новенькой.

  Если она умрет, то это будет на твоей совести. – Рослая стражница подталкивала к двери хорошо сложенную крепкую мускулистую девушку.

  – Ифигения, ты хотя и надсмотрщик надо мной, но толкай меня аккуратно. – Афродита зашла в темницу. – Воняет же здесь, хуже, чем в Авгиевых конюшнях.

  – Ты уже отвыкла от вони? – Ифигения насмешливо похлопала Афродиту по крутым ягодицам. – Привыкай.

  Рабыни должны всегда видеть, куда могут вернуться. – Дверь захлопнулась, снова лязгнул засов.

  – Ты с ума сошла, – крепкая красавица забарабанила кулаками по двери.

  Под ее мощными ударами дверь загремела, как барабан. – Принеси свежей соломы и воды, а то я тоже превращусь в эту, в вонючую.

  – Не превратишься.

  А, если и превратишься, то не велика потеря. – Издалека донесся насмешливый голос надсмотрщицы.

  Но через пятнадцать минут две рабыни внесли корзинку с хлебом, амфору с водой и два тюка свежей соломы.

  Хозяин, действительно, не хотел, чтобы дешевая рабыня умерла.

  Он решает, когда его рабыни должны умереть, а им самим это право решать не предоставляется.

  Рабыня – собственность, а собственность не должна себя портить.

   Афродита подождала, когда за рабынями закроется дверь, и присела на корточки перед лежащей.

  – Мужчина избивают нас, рабынь, насилуют, унижают, морят голодом, не дают возможности вымыться, а потом брезгливо кривят носы.

  Ухаживали бы за нами, одаривали и кормили бы исправно, тогда бы ты не воняла.

  Бедняжка, ты не умерла? – Афродита ткнула лежащую пальцем в грудь.

  Сначала не последовало никакой реакции на палец Афродиты.

  Но затем, неожиданно, веки лежащей поднялись.

  На грязном, почерневшем от пыли, залитом синяками и царапинами лице яркими пронзительными изумрудами блеснули глаза.

  – Значит, живая, – Афродита вздохнула. – Не знаю, хорошо ли это, или плохо для тебя.

  Может быть, лучше вот так умереть и дальше не страдать. – Афродита уже поднималась, когда лежащая взмахнула рукой, попыталась схватить ее за горло.

  Реакция девушки воина была молниеносной.

  Она перехватила руку, сжала ее.

  Пленница слабо вскрикнула: на поднятие руки и на крик у нее ушли почти все оставшиеся силы.

  – Да ты строптивая и резкая, – Афродита засмеялась. – При смерти, а пытаешься драться.

  Как зовут тебя, замарашка? – Афродита поднесла к губам лежащей чашу с водой, терпеливо ждала.

  Казалось, что прошла вечность, прежде чем лежащая разомкнула разбитые губы.

  – Нет. Нет имени.

  – Не хочешь называть себя, и – правильно.

  Имена были раньше, а теперь мы все – рабыни-гладиаторы. – Она приподняла голову лежащей и влила ей в рот несколько капель воды. – Но называть тебя как-то придется.

  И, чтобы тебе хозяева не придумали обидную унизительную кличку, я скажу, что тебя зовут Пантера.

  Пантера – наше, греческое имя, означает – «строптивая». – Афродита перенесла девушку на чистую солому.

  Черную, гнилую, ногами отшвырнула к двери.

  Семья мышей выскочила из соломы и поспешно перебралась в щель в полу. – Хочешь или не хочешь, но тебе придется помыться.

  Над грязной будут смеяться, а это нехорошо для девушки, когда над ней смеются. – Из глаз Афродиты посыпались искры. – Прошли те времена, когда надо мной смеялись безнаказанно.

  Я рабыня, но за себя постоять смогу. – Девушка гладиатор смочила пучок свежей соломы в воде и стала протирать лицо лежащей.

  Та, которую назвали Пантера, слабо застонала.

  – Больно, но боль лечит память, – Афродита произнесла загадочно.

  На следующее утро Пантера смогла самостоятельно поднять чашу и жадно съела кусок хлеба.

  В камеру вошла Ифигения.

  – Не скажу, что она молодец, – Ифигения перевела взгляд с настороженной лежащей на Афродиту, – скажу, что ты молодец.

  Я бы на твоем месте ее убила.

  Убить проще, чем выхаживать вонючку.

  – Ифигения, ты была на моем месте, пока не получила свободу, – Афродита понимала, что надсмотрщица говорит не на полном серьезе. – Но не зарекайся.

  Родион может снова тебя перевести в рабыни.

  – Я свободная, и у меня прав не меньше, чем у Родиона, – Ифигения гордо подняла голову, но в голосе ее промелькнула песчинка страха. – Сегодня пусть она отъедается, а завтра выйдет на учебный бой.

  Никому не позволено отдыхать.

  Здесь вам не Римские термы. – Надсмотрщица дошла до двери и повернулась к Афродите: – Как звать ее?

  – Пантера, – Афродита усмехнулась.

  – Строптивая? Чем она заслужила это имя?

  – Узнаешь, когда она встанет на ноги, – Афродита в улыбке показала зубки.

  Но и на следующий день строптивая не смогла выйти из заточения.

  Надсмотрщица за рабами внимательно осмотрела ее, раздвинула рот, пощупала десны – не кровоточат ли.

  Затем проверила все мышцы.

  Особенное внимание уделила ягодичным и на руках.

  Пленница переносила все спокойно.

  – Главное в бою – ноги, – надсмотрщица осталась довольна осмотром. – Для девушки ноги не только в бою, но всегда – на первом месте. – Ифигения засмеялась добродушно. – Тебе принесут сейчас мясо, я распоряжусь.

  Но не набрасывайся на него сразу, иначе вырвет.

  Давно мясо ела? – Ифигения пыталась понять по глазам строптивой хоть что-нибудь.

  Но никаких эмоций не выплеснулось искрами из глаз.

  На лице тоже ничего не отразилось.

  – Завтра в любом случае выходишь на учебный бой, – Ифигения решила больше не тратить сегодня время на новую рабыню.

  За все время пребывания в Колизее чувства Ифигении превратились в камень.

  Она оставила строптивую одну.

  Ближе к вечеру вернулась Афродита.

  На правой руке девушки замазан белой лечебной глиной небольшой свежий порез.

  Афродита возбужденно дышала, ноздри ее раздувались.

  Она еще не отошла от событий дня.

  – Надо же, как я пропустила удар коварной Лоо.

  На секунду отвлеклась на трезубец Фаины, а Лоо тут же попыталась отрубить мне руку.

  Если бы я не среагировала вовремя, то сейчас валялась на арене с обрубком вместо руки. – Афродита жадно пила воду из амфоры. – Сговорились Фаина и Лоо, или у них получилось случайно?

  В следующий раз присмотрю за этой парочкой. – Афродита взглянула на миску, в которой остались несколько кусков мяса для Пантеры. – Не бойся, не съем твою еду, я уже поужинала.

  А, если бы не поужинала, то и то бы не притронулась.

  Мы не звери, хотя нас сделали хуже зверей.

  Ты правильно поступила, что не съела мясо сразу: в лучшем случае тебя вы вырвало, а в худшем – скрутило бы в бараний рог. – Афродита засмеялась, шутка показалась ей смешной.

  Она встала, в возбуждении расхаживала по довольно просторной пещере.

  «От нее исходит смесь диких запахов, – строптивая из-под приопущенных ресниц рассматривала соседку. – Запах неукрощенной кобылы, запах загнанной косули, запах победы в поле». – В мозгу строптивой пробежали картины из прошлого, но тут же скрылись в тумане настоящего.

  Вроде бы и не было ничего раньше, до сегодняшнего дня.

  Жизнь началась только сейчас, и это не самый хороший вариант жизни.

  Афродита, наконец, прилегла на свежую солому,

  – Пантера, не хочешь ничего мне рассказать? – Афродита зевнула. – Мы, рабыни-гладиаторы, не знаем, что будет с нами через пять минут, не говорю уже о следующем дне.

  Каждый имеет власть над нашим телом, но не над душой. – Видно, что гладиатрикс хотелось поговорить перед сном. – Ничего страшного, что ты расскажешь о себе. – Афродита замолчала, ждала реакции от строптивой.

  Не дождалась и снова заговорила.

  Голос ее мягкий, не соответствует стальным мышцам. – Тогда я расскажу о себе.

  Однажды, мы сойдемся на арене, и ты будешь знать, с кем сражаешься. – Афродита с удовольствием вытянулась на соломе.

  "Тело у нее сильное, мышцы выпирают, – строптивая тайком рассматривала Афродиту.

  Немного завидовала, что соседка движется грациозно, а она с трудом только поднимается с соломы. – Но в то же время она очень женственная".

  – Волосы у тебя белые, как снег, – Афродита смотрела в потолок и видела через него звездное небо. – Глаза зеленые.

  Не думай, что я никогда не видела снег.

  Зеленые глаза и белые волосы, значит, ты из Северных земель.

  Сюда свозят рабынь даже оттуда.

  Впрочем, меня не особо интересует, откуда ты, также, думаю, как тебе не интересно, кто я. – Афродита промолчала, светлая улыбка оставила ямочки на ее щеках. – Я родилась в Шумере, мой отец продавал амфоры.

  Может быть, и сейчас продает, что с ним случится. – Гладиатор произнесла слово «отец» тихо, с шелестом губ. – Обычная жизнь простой шумерской девочки.

  Обычная до того возраста, пока мной не заинтересовался Кассий.

  Кассий приезжал и скупал у отца все горшки сразу, а затем развозил по торжищам и перепродавал.

  Всем была выгодна эта сделка: отец не тратил время на оплату торговых мест, не растрачивал время на торговлю, не оплачивал пошлину стражникам.

  Кассий же, не производил амфоры и горшки, но имел с них деньги.

  В тот день я нашла на дороге крупный персик и спряталась с ним в тени сарая за мастерской отца.

  День влажный, персик сочный, и я наслаждалась уединением.

  Вдруг, я услышала разговор.

  "Я еще могу понять Фороса, философа, которого бросила жена, – донесся голос Кассия.

  Купец явно горячился. – Но ты, Гедеон, как ты можешь спорить со мной на эту тему?

  За амфорами жизни не видишь.

  Допустим, что Афродита еще достаточно мала, чтобы ее отдавали замуж, но для другого она уже подросла.

  Ты в этом тоже уверен.

  Нужно брать плод, пока он сладок и свежий.

  На что ты надеешься, Эсхил?

  Что приедет наместник и осчастливит семью горшечника?

  Девочка твоя ни в чем не виновата, кроме того, что у нее упрямый отец.

  Тебе в чем выгода, если она будет не как все?

  Да любая рабыня стоит дешевле, чем она!"

  "Почему ты сам не решишь эту проблему и не поговоришь с Афродитой?

  Один раз в жизни тебе повезло, а ты перекладываешь заботу на мои плечи.

  Ты никогда не станешь менялой, будешь развозить амфоры и горшки по рынкам, если не проявишь твердость".

  "Моя мать виновата, что я нерешительный.

  Она избивала меня, говорила, что закаляет побоями мои дух и тело, – Кассий оправдывался (а я не понимала, о чем они говорят). – Мама внушала мне, что нужно оставаться человеком, если у тебя нет денег.

  Моральные устои превыше всего".

  «Шумерия падет скоро из-за того, что мы думаем о всякой моральной ерунде, а не о том, как надо делать амфоры».

  "Эсхил, ты противоречишь сам себе.

  Не отдаешь мне дочь, но тут же добавляешь, что нужно забыть моральные устои".

  «Ладно, Кассий, – отец мой засмеялся. – Давай пять динариев и иди к Афродите».

  "Пять динариев? – Кассий деланно возмутился, но по голосу понятно, что он согласен заплатить пять динариев.

  Но за что заплатит? – Мы договаривались на трех динариях".

  "Три было до того, как ты начал молоть чепуху.

  Я из-за тебя потратил время, за которое изваял бы две амфоры". – Отец добродушно засмеялся.

  Зазвенели монеты.

  Я ужасно захотела получить хотя бы одну монетку.

  На нее я бы накупила меда и орехов.

  «Афродита, ты где? – Через минуту послышался робкий голос Кассия. – Кассий приехал, я привез тебе подарок».

  «Подарок? – Я с радостным визгом выскочила из тени. – Дай мне подарок, дядя Кассий». – Я повисла на шее Кассия.

  Купец еще не старый, но уже с заметной сединой в бороде.

  Живот у него выпирает, но мне нравился этот живот, потому что у моего отца живота не было.

  «Пойдем в дом, Афродита, я покажу тебе подарок в доме», – купец испуганно озирался по сторонам.

  В горшечной закашлял отец, он, словно смехом давился.

  Я зашла за купцом в дом.

  Кассий закрыл за мной дверь.

  Руки у него заметно дрожали.

  Но даже дрожащими руками он извлек из сумы маленькую коробочку и открыл ее.

  В коробочке блестело тонкое колечко.

  «Что это за прелесть, Кассий?» – Восторг переполнял меня, я не могла поверить, что это подарок мне.

  За что столь щедрый подарок.

  Только один раз я видела подобное колечко на пальце Фионы.

  Фиона – дочь знатного горожанина, правой руки помощника кади.

  «Это тебе подарок, – голос купца стал неожиданно хриплый. – Но не сразу».

  «Как не сразу?» – Я заподозрила подвох в словах купца.

  Он с отцом придумал игру со мной?

  Поманят кольцом, а потом не отдадут.

  "Ты красивая, – купец провел пальцем по моей щеке.

  Палец у него влажный, почти что мокрый. – Сними хитон, Афродита".

  «Снять хитон и все?» – Я быстро скинула хитон.

  Предстала перед купцом обнаженная, потому что мы в Шумере ничего не носим под хитоном, а иногда, вообще, ходим голые.

  Голые мужчины и женщины вместе с термах – обычное явление.

  Я слышала, что у вас, на Севере сто одежек. – Афродита сделала еще одну попытку добиться ответа от строптивой, но не дождалась и без сожаления продолжила рассказ. – Кассий тоже разделся, остался нагой, как сокол.

  "Тебе жарко, Кассий?

  Я могу облить тебя водой из колодца". – Я не сводила глаз с кольца, боялась, что купец его спрячет обратно в суму.

  И тогда – прощай моя мечта!

  "В жизни каждой девушки... – Кассий подавился словами, не закончил, что должно быть в жизни каждой девушки. – Афродита, ложись на подстилку и раздвинь ноги.

  Ты очень красивая!" – Он повторял, как безумный.

  Я покорно легла, с любопытством ждала, что произойдет дальше.

  А дальше произошло то, что я не совсем ожидала.

  "Кассий. Зачем ты это делаешь?

  Мне больно – Я почувствовала неудобство, когда что-то вошло в меня снизу.

  Кассий не отвечал, крупный пот струился по его широкому лицу.

  Он сделал несколько движений, затем дернулся и издал стон.

  «Тебе плохо?» – Я спросила купца.

  Он лег рядом, животом вверх и ничего не ответил.

  Лишь через пять минут ожил:

  "Ты только что стала женщиной, Афродита.

  Возьми кольцо, оно твое!" – Кассий прохрипел, как конь под ножом.

  Я резко вскочила с ложа.

  Внизу живота отдалась тупая боль, но я на нее не обратила внимания.

  Лишь кольцо стало занимать все мои мысли.

  Я примерила его, оно подошло впору.

  «Я стану заезжать не только к твоему отцу, но и к тебе, – Кассий оделся. – Буду одаривать, как сейчас!». – Он вышел из дома.

  За Кассием вышла и я, даже не потрудилась набросить хитон.

  Во дворе отец обжигал горшки.

  Его взгляд устремился на мое лицо, затем на кольцо на пальце, а потом спустился ниже.

  Нехорошая улыбка искривила губы отца.

  "Афродита, неси сырые амфоры из сарая.

  То, что произошло не должно тебя пугать и давать повод для отдыха".

  «Отец, а что произошло?» – Я побежала в сарай.

  С того дня Кассий приезжал ко мне часто.

  Подарки его с каждым разом становились мельче и дешевле.

  Но и им я была рада.

  Мне льстило, что столь важный человек, как Кассий, уединяется со мной и тратит на меня время.

  Но случилось то, что и должно случиться.

  Однажды Кассий заехал к отцу за горшками, но ко мне не вошел.

  Я удивилась, а потом обиделась.

  Когда он уехал, я подступила к отцу с вопросами.

  "Почему Кассий на меня даже не посмотрел?

  Раньше он уходил со мной в дом на лежанку, дарил подарки, а сейчас прятал глаза в сторону.

  Если он заболел, то я его быстро вылечу".

  «Афродита, дорогая, да, купец заболел, – в глазах отца я заметила ложь. – Его болезнь называется „Нашел себе другую“». – После этого даже не объяснения, отец ничего мне не сказал о Кассие.

  Все продолжалось, купец приезжал, но за горшками, а не ко мне.

  Я пыталась разговаривать с ним, цеплялась за его халат, требовала, чтобы он пошел со мной на лежанку в дом, а потом подарил подарок.

  Но он каждый раз говорил, что наступили для него трудные времена, поэтому он не может больше навещать меня.

  Я ничего не понимала, и решила рассказать подружкам.

  Похвасталась перед ними колечком.

  Кольцо всех подруг привело в восторг и вызвало общую зависть.

  Завидовали все, кроме Фионы.

  "Мне Птолемей тоже кольцо тогда подарил, – Фиона сравнила свое колечко с моим.

  Выглядели они, как две сестры, одинаково. – Наверно, в одной лавке мужчины покупают эти кольца".

  После этого Фиона рассказала мне в подробностях, что произошло со мной и с ней.

  Сказала, что мы продешевили, а это стоит намного дороже, чем одно простенькое колечко.

  Но самое страшное, что от Фионы я узнала, что Кассий перестал меня навещать, потому что насытился мной.

  «Он, наверняка, нашел другую девушку и дарит ей колечки», – Фиона добила меня признанием.

  Я не хотела поверить и чуть ей не выцарапала глаза.

  Три дня я ходила, как в бреду, но затем решила проверить слова подруги.

  Я знала, где живет Кассий.

  Утром я накинула капюшон, чтобы скрыть лицо и подошла к жилищу купца.

  Под тенью чинары я присела и наблюдала за домом.

  Через час выбежала жена Кассия Птолемея.

  Она не дошла еще до персикового дерева, как к ней подбежал молодой раб с клеймом на лбу.

  Я думала, что раб предложит услуги Птолемее, но он с ней поступил, как хозяин, а не как раб: начал целовать, обнимать и засунул руку под хитон.

  Жена Кассия не закричала на раба, не ударила за наглость, а радостно засмеялась:

  «Феофан, ты знаешь, где меня найти».

  Сцена не произвела на меня большого впечатления.

  Я ждала Кассия и дождалась.

  Как только Птолемея с рабом скрылись, он вышел из дома.

  Наверно следил за женой, ждал, когда она уйдет.

  Кассий выбежал и отправился в сторону, противоположную той, куда ушла его жена с чужим рабом.

  Я тайно проследовала за Кассием.

  Через пять домов он свернул и еще через три дома оказался у лачуги.

  Я узнала жалкий дом водоноса.

  Кассий вошёл, как хозяин.

  «Мельпомена, дочь твоя, ждет?» – Голос Кассия прозвучал повелительно.

  «Ждет, как всегда, мой господин», – ответил водонос.

  Купец ничего не ответил и зашел в сарай.

  Я подождала минуту, затем обошла сарай с другой стороны, присела и посмотрела в щель.

  Весь сарай бедняка состоит из щелей.

  То, что я увидела, сначала превратило меня в камень, затем разогрело, как глину, а потом раскалило – так раскаляется медный чайник на огне.

  Кассий делал с дочерью водоноса, то, что раньше совершал со мной.

  После всего он слез с нее и небрежно протянул сладкий хлеб:

  "Возьми, Мельпомена, мой подарок.

  Он даст тебе силы в следующий раз!". – Кассий поднялся и стал медленно одеваться.

  Дочь водоноса с жадностью набросилась на хлеб с медом, вонзила в него зубы.

  Одно меня порадовало, что подарки, которые подносил мне Кассий, были намного богаче, чем подношение Мельпомене.

  Ядовитый туман ворвался в мою голову.

  Я забежала в сарай и толкнула руками в грудь купца.

  Груди у него рыхлые, мягкие.

  Раньше мне нравилось их теребить, но теперь они вызвали у меня отвращение.

  "Кассий, как ты мог?!!

  Ты же должен был делать это со мной, то, что проделываешь с дочерью водоноса". – Голос мой на последних словах прозвучал жалобно, просительно.

  Я еще надеялась, что Кассий одумается, поймет, что я намного лучше других девушек.

  "Ты следила за мной? – Купец злобно оттолкнул меня.

  Прежде он был робок и вежлив. – Убирайся к своему отцу горшечнику.

  Если и дальше станешь надоедать, то я перестану у него покупать горшки.

  Скажу, что ты виновата!" – Кассий оказался другим, не прежним, а стал жестким, как будто мягкую глину амфоры обожгли в костре.

  «Ты подарил мне колечко», – я, не знаю почему, вытянула руку, растопырила пальцы, чтобы лучше было видно кольцо.

  «Как подарил, так и назад заберу за твою наглость», – если бы Кассий не взбесился и не сделал роковую ошибку, то я бы выбежала со слезами.

  Но он покусился на самое дорогое – на мое колечко.

  Я в гневе отступила к столу.

  Рука нашарила глиняную чашку.

  Я не видела чашку, но ощупала и поняла – чашка моего отца.

  Пьют из наших чаш и воруют у меня.

  Дальше помню только бессвязные картинки.

  В ярости подняла руку с чашкой.

  Осколок глиняной чашки торчит из глаза Кассия.

  Позже я поняла, когда у меня в рабстве было свободное время, что отец небрежно обжег глину, и она стала прочная, но хрупкая, поэтому рассыпалась в моей руке.

  Вбежал водонос, его открытый в крике рот:

  «Нашего благодетеля и кормильца убила».

  Но ярче всего я запомнила крошки сладкого хлеба на губах Мельпомены.

  Крошки прилипли к ее алым губам. – Афродита перевела дыхание.

  Воспоминания дались ей с трудом. – Может быть, я потому подробно тебе рассказываю, что тебе не интересно.

  Дальше меня ждала нелегкая судьба.

  За убийство купца судья назначил выплатить десять сестерций.

  Отец мог бы собрать эту дань, я знаю, у него десять сестерций были, даже больше.

  Но он не захотел платить за меня.

  "Моя дочь стоит намного меньше, чем десять сестерций.

  Зачем я стану переплачивать?

  Я лучше куплю на эти деньги пять рабынь вместо нее". – Отец без сожаления отдал дочь.

  Меня продали на торгах в рабство.

  Я превратилась в рабыню.

  Вырученные от продажи деньги ушли в казну судьи.

  Сначала я жила хорошо, но затем меня перепродавали, опускали ниже и ниже, пока отощавшую, почти за бесценок, не выкупил Родион.

  Он скупает самых хилых и дешевых рабынь, никому, кроме гладиаторских боев, не нужных.

  Все равно же нас убьют.

  Зачем переплачивать, если товар испортят.

  Лучше на сэкономленные деньги он приобретет других дешевых, избитых, измученных, никому не нужных рабынь, например, как ты. – Последние слова Афродита произнесла растянуто, а затем заснула.

  Ее мерное дыхание изредка нарушалось сопением.

  Пару раз Афродита вскрикнула во сне.

  Воспоминания о детстве и родном доме дались ей нелегко.

  – Вставай, Пантера, скоро взойдет солнце, – на рабыню полилась холодная вода.

  Девушка бы вскочила, потому что невозможно лежать в сырой холодной соломе, если, конечно, можешь двигаться.

  Строптивая поднялась, села, снизу вверх смотрела на Афродиту.

  Тяжелые капли воды стекали с волос строптивой.

  – Сегодня для тебя особенный день, – Афродита погрозила строптивой пальцем, – впрочем, для женщин гладиаторов каждый день – особый.

  Тебя будут испытывать. – Афродита протянула строптивой руку, чтобы помочь встать.

  Но Пантера руку не приняла, поднялась сама.

  Она шаталась, словно былинка на ветру, неимоверно изможденная, худая.

  – Сама, все сама, – Афродита произнесла с удовлетворением.

  Наклонила голову к левому плечу. – Рабыня должна быть хитрой, как песчаная лисица, и гибкая, словно намоченные в вине прутья лозы.

  Иначе не выживешь! – Афродита открыла дверь.

  Оказывается, засов с другой стороны уже поднят. – Я назначена тебе на первое время помогать и объяснять кое-что.

  Поверь, хозяева заботятся не о тебе, как о человеке, а, как о своей собственности. – Афродита хлопнула по плечу проходящую невысокую, но мускулистую девушку. – Бетти, тебе не дали подопечную, не доверяют.

  – Зато, смотрю, что тебе оказали высокое доверие, – Бетти ответила в тон шутливо. – Выбрали самую худую и негодную из всех новеньких рабынь.

  Хоть в постели она хороша? – Бетти засмеялась, показала ровные белые зубы.

  Пантера опустила голову:

  «Зубы у нее целые, значит, за свои дерзости Бетти умеет постоять».

  Афродита не обиделась на замечание, наоборот, засмеялась высоко, с надрывом; хлопнула ладонью по выпирающей упругой попке Бетти.

  Бетти в ответ обернулась, страстно поцеловала Афродиту в губы, тоже засмеялась и побежала, высоко поднимая длинные ноги.

  Афродита привела строптивую на внутренний двор с длинными столами.

  Около столов стоят грубые лавки, сколоченные из кенийского дуба.

  – Здесь мы принимаем пищу, – Афродита нажала на правое плечо строптивой, и слабая девушка покорно присела на лавку. – Не кушаем, не вкушаем, а именно принимаем пищу, питаемся.

  Мы скот, приготовленный на потеху публики и на убой.

  Скот не выбирате пищу, у скота не спрашивают, что ему есть. – Афродита приняла из рук рабыни две глиняные плошки с дымящимся варевом. – Кормят однообразно, но сытно, много мяса.

  Хозяин следит, чтобы мы окупали его кормежку. – Афродита рукой зачерпнула из миски и стала неторопливо есть.

  Прием пищи не мешал девушке смотреть по сторонам и поучать строптивую. – Главное в школе гладиаторов, это не сам бой, а время обеда и учений.

  Рабыни обозлены, и часто свою злость скидываем при встречах друг на друга.

  Встречаются нормальные, как я и Бетти, но мы редкие.

  Но в основном, сумасшедшие, дикие, которые не думают о последствиях.

  Если рабыня покалечит рабыню, то и ее в наказание покалечат.

  Многие из диких часто об этом забывают. – Афродита перехватила взгляд строптивой. – Не смотри пристально на тех трех.

  Ванесса, Дриада и Идофея не знают меры.

  С ними не связывайся. – Только Афродита сквозь зубы проговорила это, как одна из трех девушек пристально посмотрела на строптивую.

  – У новенькой белые волосы, как мука.

  Поседела за ночь от страха? – Раздался ожидаемый смех.

  Смеялись не только те трое, но и многие за столом.

  Даже Афродита растянула губы в улыбке.

  – Наверно, у нее и кровь белая, – вторая из тройки тоже захотела получить свои лавры славы за остроумие. – Или, нет у нее крови.

  В худом теле не поместится ничего, кроме говна.

  Иди, умойся, и ложись спать на солому, худышка.

  – Я умоюсь твоей кровью, – строптивая, неожиданно для всех, особенно – для Афродиты, произнесла.

  Голос ее тонкий, почти детский, но чувствуется в нем сталь.

  – Новенькая кусается? – третья из тройки, по всей видимости, главная у них, поднялась. – Сейчас тебе нечем станет не только кусаться, но и мясо жевать. – В полнейшей тишине девушка поднялась, вышла из-за стола и направилась к строптивой.

  Строптивая продолжала доедать утреннюю пищу.

  Она даже не смотрела на подходивших к ней озлобленных девушек.

  Афродита наклонила голову к своей миске, будто бы ее происходящее не касается.

  "Афродита испугалась, все испугались, – строптивая едва заметно растянула уголки рта в подобие улыбки.

  Раны от побоев стали заживать, но все равно очень больно улыбаться. – Завтра, а, возможно, сегодня кого-нибудь из них убьют на арене, а они боятся ссоры за столом".

  Когда до строптивой оставалась пара шагов, девушки из тройки сжали кулачки.

  – Ванесса, не советую, – Афродита доела мясо из миски, облизывала пальцы. – Ифигения поручила новенькую на первое время мне, чтобы я заботилась об ее сохранности.

  Вернись на место за столом.

  И вы, Идофея и Дриада, идите. – Афродита по-прежнему не смотрела на троицу.

  Ее нога из-за тесноты за столом прижата к ноге строптивой.

  Пантера почувствовала, как напряглись мышцы ног Афродиты.

  "Она или не она, не помню, говорила, что главное для рабыни на арене – ноги, и не только на арене.

  Афродита напряглась, готова вскочить в любую секунду", – строптивая вспомнила чьи-то слова в темнице.

  – Ты слишком много на себя берешь, Афродита, – Ванесса кулаки не разжала, но остановилась. – Не боишься споткнуться под тяжестью?

  На арене всякое случается.

  Говорят, ты, возможно, скоро получишь свободу за свои успешные бои.

  Но до свободы можно и не дожить.

  – Ты пугаешь меня смертью на арене?

  Не о смерти на арене думайте, она сама за нами придет.

  Лучше поспешите к своим мискам, а то, пока вы кулаки сжимаете, миски быстро опустеют. – Афродита подняла руки и скорчила глупенькую рожицу.

  Раздался общий смех.

  Ванесса, Дриада и Идофея молча развернулись и вернулись к своим мискам с кашей и мясом.

  Но перед тем как сесть за стол, Ванесса, уже менее злобным тоном, спросила Афродиту.

  – А, когда закончится твоя опека над новенькой?

  – Думаю, что сегодня, сразу после смотра новых рабынь, – Афродита подняла правую руку в непонятном для строптивой жесте.

  – И ты уже вечером за нее не вступишься?

  – Не вступлюсь. Ты же знаешь, что у нас каждая за себя, – Афродита ответила Ванессе, но пристально серьезно посмотрела на строптивую.

  – Как зовут ту, которая не доживет до завтрашнего утра? – девушка по правую руку зло сузила глаза.

  – Идофея! Кто доживет или не доживет, не нам судить, – Афродита поднялась с лавки. – А ее, – влажная рука легла на плечо строптивой, – зовут Пантера.

  – Строптивая, значит, – третья девушка, очевидно – Дриада, нехорошо улыбнулась.

  – После завтрака у нас свободное время половина часа, – Афродита повела строптивую в сарай. – Здесь можешь совершить то, что тебе нужно.

  Для омовений всегда есть вода. – Афродита показала на глиняные трубы, из которых вытекали широкие струи кристально чистой воды.

  Под каждой трубой лежали крупные камни.

  Вода струилась между камней и стекала в широкую канаву. – Вода течет всегда, потому что сразу поступает из ручья.

  Не хочешь освежиться? – Афродита не стала дожидаться ответа строптивой, скинула тунику и встала под шипящую, даже на расстоянии ледяную, струю.

  Подняла лицо и принимала воду, как небесную благодать.

  Строптивая некоторое время смотрела на Афродиту, поймала себя на мысли, что с удовольствием любуется ладным, без недостатков, телом девушки-гладиатора.