Текст книги "Все еще я"
Автор книги: Nikki Tozen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Письмо
Вскоре я наткнулся на тот самый конверт, который мне вручил швейцар еще неделю назад и который я усердно стремился игнорировать все эти дни, проводя время в компании моей новой девушки и ее безумных друзей, как будто зная, что содержимое этого письма написано тем, о ком я пытался не думать и кого хотел вычеркнуть из памяти. Этот монстр замаячил бледно-серым призраком…
Сначала я потеребил его в руках, потом понюхал, даже лизнул, но ничего необычного в нем не было, за исключением того, что впервые в жизни мне прислали письмо таким способом. Было в этом что-то мистическое, по-старому наивное. Я долго думал, открывать его или нет. Положив письмо на столик рядом с графином, в течение дня я то и дело натыкался на него, раздираемый любопытством по поводу того, что может быть там написано.
Может, это простая записка или юридические бумаги, или просто пустой конверт. Да что угодно может быть в нем.
Я уже был готов открыть его, как мне сообщили, что приехал Сэм.
Не успел он зайти, как я набросился на него с этим письмом и заставил открыть и прочитать мне.
– Мне казалось, ты проводишь время в более веселой компании твоей новой девушки, нежели в компании какого-то письма, – ворчал он, усаживаясь на диван в гостиной. Вскоре его брови медленно поползли вверх. – Похоже, что это стихотворение.
Я с интересом подошел к нему и заглянул через плечо.
– Что за идиотизм, кому вдруг вздумалось писать мне стихи? – я пошел к барной стойке и налил нам по бокалу вина.
– А вот здесь ты ошибаешься. Думаю, это кто-то из твоих тайных поклонников. Чья-то романтичная душа в муках писала тебе эти строки, пытаясь донести до тебя су…
Я оборвал его на полуслове, всучив ему опустошенный бокал вина и вырвав письмо из его рук.
Я с жадностью впился в строки, сначала пробежав глазами, а потом читая вслух, чтобы убедиться в том, что мы оба это слышим и мне это не мерещится:
Взглядом кидаясь на осколки,
Заглядывая так далеко, как никогда,
Свет от тебя распадался на фракталы,
И я прислушивался к эфемерности твоей.
Словно туманность из ионизированного газа,
Ты шепчешь мне:
«Я повернул бы время,
Уничтожил знания», —
И в этой пустоте
Ты словно многожильный провод
Создаешь помехи и шипишь.
Я посылаю свою стаю белых птиц к открытости
твоей
И без окончания знаю:
Тебе нет дела до меня.
Путаясь в словах
На мертвой и неподвижной ткани из времени
и пыли,
Причудливым узором растекаются твои слова,
Вырываясь, точно чужой из грудной клетки,
На миллиарды лет застывшим столпом творения
Того, что во мгновение ока.
Я засыпаю, и слезы мои – вода из крана.
Распадаясь на слои,
Словно переплеты старой книги,
Твои слова приобретали краски;
Скомканными, как снежки,
Их разрывало изнутри
От ужаса с восторженным намерением.
Преодолевая время,
Рождённое из пузыря, в котором ты живёшь,
Освободившееся в хруст мысли,
Наваждением преследуя,
Дергая во сне,
В судорогах пробуждая
Без сил, с разбитым опытом червя,
Задыхаясь от воздуха, которым ты дышало,
Взрывом освобождая оболочку
Твоих причудливых и необъятных снов,
Я прокричал:
«Что мы для тебя?!»
– Что бы это ни было, оно звучит прекрасно, – нарушил затянувшееся молчание Сэм, – и, похоже, его писали самым настоящим пером. Посмотри, какая плотная бумага, и слова написаны жидкими чернилами, прямо как во времена Эдгара Аллана По.
– Эстер…
– Думаешь, она?
– Она сказала что-то подобное в последний раз, когда я с ней виделся, но только это на нее не похоже.
– Это совсем на нее не похоже, – сказал как отрезал Сэм, перечитывая явно понравившиеся ему строки. – Мне никогда и никто ничего подобного не писал. Завидую тебе, ты еще так молод, а уже получаешь такие письма.
– Смотри не заплачь.
– Ну, на маньяка это не похоже, скорее всего…
– Я сам разберусь, – сказал я, выхватывая письмо из его рук.
– Для этого тебе придется посетить школу.
– Я не думаю, что это как-то связано со школой, – дрожащим от волнения голосом проговорил я. – Что, если это…
– Да что ты так перепугался? Это всего лишь наивный стих, его явно школьник писал.
– Надо выяснить, кому это принадлежит, пока я не сжег все к чертовой матери, – кричал я Сэму по пути в гардеробную.
– Хе-хе, «рукописи не горят»!
Я решил, что больше в жизни не надену эту серую, убогую школьную форму, поэтому второпях натянул на себя черные джинсы с рваными коленками, футболку с очень большими вырезами по бокам и какой-то кричащей надписью и высокие зауженные у щиколотки черные кеды. Сорвал с манекена первую попавшуюся кожаную куртку, которая так сильно обтянула мою грудь, так что я не стал ее застегивать. Ворот ее был оторочен драгоценными камнями в виде шипов – это был подарок от моей старшей сестры на семнадцатилетие. На голове у меня была новая стрижка, которую сделала мне Эшли, выбрив часть затылка и оставив большую часть волос спереди.
– Ну что, «хичкокнутый», с чего начнем наше расследование? – Сэма явно забавляла ситуация, и еще сильнее будоражила его сознание моя еще юношеская стройность в этой дорогой гламурной одежде.
После того, как мы спустились в зеркальный вестибюль гостиницы, я, недолго думая, нашел швейцара, который передал мне то письмо, но тот лишь сказал, что его доставил сюда курьер неделю назад. Это совершенно обрубило все мои надежды на поиски хоть какой-то вразумительной зацепки. Письмо было написано. И написано так, чтобы я не смог узнать адресанта.
Когда мы вышли на улицу, я вдруг заметил, что в машине Сэма сидит еще пара человек:
– Это еще кто такие?
– Думаешь, ты единственный, с кем у меня особые отношения? – пихнул меня в бок Сэм, подталкивая к машине.
– Я могу поехать на «Мустанге».
– А это не его сегодня забрал эвакуатор за то, что ты проигнорировал все штрафы? Или поедешь на такси?
Облепленный, точно мухами, со всех сторон друзьями Сэма, я думал о письме, вспоминал те страшные дни моего детства, когда получал записки от своей матери, которые наш дворецкий приносил мне в конверте на серебряном подносе. Она писала мне перед тем, как собиралась навестить своего «мальчика». Иногда это были стихи, иногда любовные поэмы, иногда просто выписки из журналов с каким-то описанием мужской красоты, которое явно подходило моему образу. А порой это выглядело так извращенно, что я с истерией разрывал ее корреспонденцию в клочья от стыда и мысли, что это писала мне родная мать.
Кому бы ни принадлежало письмо, он будет сожалеть о том, что заставил меня вспомнить о прошлом. О той его части, которая языками адского пламени сожгла меня заживо, и пепел которого я похоронил под надгробной плитой склепа семьи Драфт.
– Юкия, если этот аноним писал чернилами и пером, то руки у него должны быть в чернилах, таких сине-черных подтеках, которые не отмываются, – сказал один из парней, сидящих справа от меня. Кажется, его звали Джимми, – и еще видно, что почерк каллиграфический. Это значит, что он или она постоянно этим занимается.
– И что, я как маньяк буду бегать по школе и смотреть всем на руки?
– Я думаю, тебе никто не откажет, – усмехнулся Сэм.
– Да я тебя умоляю! У кого угодно руки могут быть испачканы чернилами, к тому же в школе есть кружок по каллиграфии.
– А ты откуда знаешь, что он там есть?
– Ну, попал я как-то туда. В общем, меня выгнали с урока, когда я начал попивать чернила соседа…
Раздался оглушительный смех всех четверых пассажиров машины.
– Да, очень смешно, я был не в себе!
– А сейчас ты уже что-нибудь принял? – парень, сидящий слева от меня, развернул мою голову к себе и пристально посмотрел в глаза.
– Не надейся там что-либо разглядеть, у него самые камуфляжные глаза из всех, что мне приходилось видеть, – заявил сардонически Сэм.
– Я вообще не понимаю, чего ты так завелся? Ну, прочитал ты стих, да и пускай, – говорил Джимми, читая стихотворение. – Это мне напоминает хороший секс и совершенное отсутствие хоть малейшего представления о том, с кем он был.
– Чему ты учишь Юкию? – рявкнул на него Сэм.
– Твой Юкия сам кого хочешь научит. Да, Юкия?
– Я знаю, что сделаю. Наделаю тысячу копий и раскидаю по всей школе. Думаю, это не оставит автора равнодушным.
– Удачи тебе, Юкия! – кричали мне все вслед, когда я наконец вывалился из машины Сэма, весь истисканный этими парнями.
Мне было не очень приятно снова оказаться перед грубоватым зданием школы из красного кирпича. После недолгих препираний с охраной, которая не хотела впускать меня из-за моего внешнего вида, я направился к копировальному автомату.
Из-за отсутствия малейшего опыта обращения с подобными машинами, мне пришлось попросить проходящих мимо школьников помочь напечатать копии.
– Зачем так много? – недоумевали они, посмеиваясь.
– Я хочу, чтобы вы мне помогли найти того, кто это написал, – сказал я, протягивая им одну из сотен копий, произведенных этой машиной.
Написанное явное не произвело на них должного впечатления, поэтому их лица с выражением безразличия начали растягиваться в улыбке.
– А ведь ты хочешь опозорить этого человека на всю школу.
– Давно не было такого фана, – запрыгала в восторге девушка, вытаскивая из аппарата пачку листовок, – я раскидаю это по ящикам в кампусе девочек.
– А во время перемены я скину пару сотен прямо из окна третьего этажа во двор сада, – сказал коренастый парень в очках с толстой оправой.
– Какие вы милые ребята, – ванильно промурлыкал я. – И что бы я без вас делал?
– Ну, наверное, работал бы почтальоном.
В предвкушении веселого дня они, громко смеясь, отправились с листами отксерокопированного стихотворения исполнять задуманную месть.
Я же, в свою очередь, начал втыкать листовки во все места, которые только попадались мне на глаза, в кампусе для мальчиков.
На перемене, как обычно, поток школьников рванул в коридоры, то и дело натыкаясь на разбросанные по всем углам листовки со стихом. Не было почти ни одного школьника, который бы не прошелся ногой по листовке или не поднял ее, прочитав, или не скомкал и не запустил бы в своего соседа. Даже учителя, недоумевая от устроенного в школе беспорядка, поднимали стих и читали его. Неожиданно во время перемены, когда большая часть учеников пошла во двор школы, с третьего этажа на их головы посыпались листовки.
Изгибаясь и искажаясь, они слетали вниз, и на каждой мелькали строки, которые врезались в мою память словно выгравированные надгробные имена.
Школьники из толпы тут же начали подпрыгивать и хватать слетающие сверху листы бумаги, как купюры. Они непослушно отталкивались от пальцев и комкались под ногами, издирались в клочья под давлением голосов и истеричного смеха.
Я стоял и курил в стороне, наблюдая за этим представлением и реакцией раззадорившейся ребятни, когда меня вдруг кто-то сильно толкнул в спину. Я повернулся и увидел девушку с вьющимися каштановыми волосами, по ее щекам текли слезы, и она шмыгала носом, комкая в руках листки бумаги, которые вдруг начала истерично рвать и осыпать ими меня, будто это было конфетти.
– Так это твоих рук дело? – я выдохнул дым от сигареты прямо ей в лицо.
– Какое же ты все-таки ничтожество, – зашипела она, подходя ко мне вплотную и замахиваясь, чтобы ударить по лицу.
Я позволил ей ударить себя. Хлопок ее руки по моей щеке был громким, он разнесся эхом, оттолкнувшись от стен здания – все вдруг стихло, стало настолько тихо, что я слышал, как шелестят листки бумаги, падающие вниз. Ученики смотрели на нас. Кто-то даже снимал на камеру телефона.
– Этим ты втоптал в грязь каждое слово, которое было здесь написано исключительно для тебя, Юкия Драфт. Вдребезги разбил переполненный чувствами к тебе сосуд. Слетая вниз, он раскололся, и из него вытекал весь такой наивный – я.
Я не заметил, как он подошел к нам и начал обходить меня вокруг, глядя мне в лицо своими потемневшими синими глазами и шепча так тихо, что приходилось лишь догадываться по движению губ о том, что он говорил.
Была зима, но он был в одной белой рубашке, его кожа покраснела, на золотых волосах и на ресницах сверкал белый иней – он явно был здесь уже давно. Его губы посинели, и он пытался скрыть дрожь во всем теле.
– Дэй, – вскрикнула Аманда, подбегая к нему, – где ты был? Я везде искала тебя! Что с тобой, ты весь дрожишь, – она поспешила снять с себя пальто и накинуть на его худое тело, но он скинул его с себя.
Я заметил на его пальцах черно-синие разводы чернил, когда он смахивал с себя пальто.
– Дэй, это ведь ты написал? – к нам подошел тот самый парень в очках с толстой оправой. – Я это сразу понял, стиль-то твой!
Новая волна смеха донеслась до нас со стороны учеников, которые еще пару мгновений посмотрели на представление, затем кто-то выбросил листки в помойное ведро, а кто-то сложил и засунул их в свою сумку. Тем не менее, все они начали расходиться, наконец узнав правду о моем анониме.
Дэй резко рванул в мою сторону, прислонился своим телом, поддуваемый ветром, словно изогнутый морозным инеем листок, – прикосновение чуть заметное, почти прозрачное, – приподнялся на ногах так, чтобы дотянутся ртом до самого моего уха и прошептал: «Мы – голод ненасытной стаи».
Затем он развернулся, выскальзывая из рук пытающейся его удержать Аманды, и побежал от нас за ворота школы.
Все это время, с момента, когда он только появился, нашептывая слова, я как будто выпал из реальности, и сейчас, увидев, как его тонкое тело, словно линии рисунка, грациозно изгибается в процессе бега, я побежал следом за ним.
Для такого хрупкого телосложения, какое было у него, Дэй оказался довольно юрким: ему с легкостью удавалось проскальзывать мимо пешеходов, которые пару раз чуть не стали виноваты в том, что я упустил его из виду. Я то и дело натыкался на прохожих, отпихивал их или они меня, и, наконец, кончиками пальцев мне один раз все же удалось дотянуться до его рубашки, но он с ловкостью кошки увернулся и на одном из перекрестков свернул в сторону Центрального парка.
Если я не поймаю его сейчас, то там точно уже не смогу его найти. От бега я почувствовал вкус крови в горле, и меня затошнило. Ноги постепенно начала сковывать судорога вперемешку с холодом. Я немного приостановился, наблюдая за тем, как он удаляется в сторону парка. Собрав последние силы, я рванул за ним, замечая, что нагоняю его. Наконец, я споткнулся прямо около него и, падая, утащил за собой – мы оба кубарем скатились на замерзший лед пруда.
Я придавил его своим телом, мы оба тяжело дышали, наши сердца бились в одном диком ритме.
Под нами начал трещать лед.
– Откуда ты знал? – задыхаясь, проговорил я ему в самое лицо, не обращая внимания на то, как сквозь образовавшиеся разломы проступала вода.
– Я не знал… Я так чувствую…
– Почему? – крикнул я ему, пытаясь встать на колени. Тонкий лед неумолимо лопался.
– Потому что я…
Его губы что-то проговорили, но я уже ничего не слышал, вода поглотила нас в свои ледяные объятия. Тысячи иголок врезались в мое тело, сковывая дыхание и движения.
Кровавый стон, истерзанное тело в руках надменной пустоты.
Катарсис
Помню, как в детстве мы часто путешествовали с отцом. Он нередко брал меня с собой в командировки по всему свету, ему нравилась моя любознательность, то, с какой радостью я воспринимал все новое в этом мире и как все это не переставало поражать и удивлять меня своей красотой.
Как-то мы поехали с экспедицией, которую проводил один из очень близких друзей отца – ученый по имени Говард Стерн – на озеро Абрахама в восточной части Алберты в Канаде.
Белая пустыня вечных льдов, местность подобна искусственно созданному амфитеатру, потому что ни за что на свете нельзя поверить в то, что природа могла создать сама такое изысканное произведение искусства.
Осторожно выплывающий рельеф скалистых гор, верхушки которых украшает покров из нетающего снега. На фоне белых горных вершин пролегало совершенно фантастическое небо. Таким низким оно мне еще не казалось никогда. Как будто горное озеро – разнообразно синее, кристально-прозрачное, лиловатое – низвергалось над застывшим рельефом гор, а пролетающие облака – словно их искаженное отражение на этой бездонной глади.
Но то, что из себя представляло настоящее озеро у подножия этих гор, было поистине захватывающим зрелищем, ради которого и была организована экспедиция.
В чуть розоватом свете зарождающейся зари, разливающейся по ледяной поверхности озера, словно тонкое желе, взору предстало то, что скрывает это место. В толще льда застывшие пузыри воздуха всевозможных форм, похожие на хрустальные шары, выстраивались в подобие насаженных друг на друга бусин.
В этом прозрачно-холодном воздухе, скованном ледяным панцирем, в самом эпицентре, в толще промерзшей до самого дна воды воздух вонзался и укреплялся тончайшими волосистыми щупальцами – ветками, венами.
Касаясь руками поверхности, изъеденной трещинами, из которых вырывался шипящий звук, точно замерзшее дыхание спящих пузырей, я представлял себе, на что они похожи. Немного отогнув рукав своей куртки, я посмотрел на проступившие под тонкой кожей вены и сравнил их с белыми полосками в толще льда.
– Как что-то настолько безжизненное может напоминать своими формами саму жизнь? – спросил я у отца.
Он ненадолго задумался. Всегда с ярым тщанием подбирая слова, прежде чем заговорить, он присел рядом со мной на корточки и, завороженно глядя на пузыри, проговорил:
– Ибо в неведомом все мы едины, и не только солнце и луна связаны друг с другом, как день и ночь, но и человек с ними, и с каждой живой тварью, и с каждой рыбой в море, и даже с болотной травою, и даже с бурым льдом вечной мерзлоты33
В. Я. Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий».
[Закрыть].
Седьмое февраля
– Где Юкия? – спросила у пары ребят за стойкой с алкогольными напитками длинноногая девушка на высоких каблуках, в красном латексном платье, подчеркивающем красивые овалы ее грудей. На оголенные плечи спадали каштановые вперемешку с медовыми прядями локоны, броский макияж делал ее и без того красивое лицо поистине неотразимым.
– А… – один из парней оторопел от вида девушки, не зная, что сказать.
– Вроде они с ребятами на втором этаже играют в какую-то игру, – заплетающимся языком ответил парень, стоящий рядом с ним.
Эшли молча посмотрела на них и начала подниматься по мраморной лестнице на второй этаж особняка, набитого людьми сверху донизу. Отовсюду раздавалась оглушительная музыка, крики пьяных юношей и девушек, а на фоне кромешная тьма за окном.
Как они и сказали, напротив огромного телевизора на кожаном диване сидели человек десять, и играли в какую-то игру, на экране мелькали взрывы и были слышны выстрелы, и все это действо сопровождалось оглушительными возгласами и руганью парней. Среди них оказался и тот, кого она искала.
Нахмурив брови, девушка быстро подошла и вырвала геймпад у него из рук под возмущенные реплики его приятелей.
– Пошли, мне надо поговорить с тобой!
– Да ладно тебе, Эшли, – он шел за ней, пошатываясь, – сегодня же мой День Рождения!
Ей явно не нравилось находиться в этом доме посреди какого-то леса, в компании бесноватой пьяной толпы.
– Отвези меня домой сейчас же! – вспылила она.
– Тебе что, здесь не нравится? – пытаясь держаться ровно, спросил ее Юкия.
– Мне вообще ничего не нравится! – снова переходя на высокие тона, проговорила она.
Он икнул и чуть было не упал – благо рядом находилось кресло, в которое он и свалился.
– Какого черта ты нажрался как свинья? – возмущалась девушка. – Знаешь что? С меня хватит! Мало того, что ты привез меня в эту богом забытую дыру, из которой мне теперь придется выбираться самой, так еще и весь этот месяц вел себя как последний дегенерат! – прокричала Эшли на весь зал.
– Что? – округляя глаза, протянул Юкия.
– У тебя даже не встает на меня! Когда в последний раз мы занимались сексом? Педик! – издевательским тоном прошипела девушка.
Это явно разозлило Юкию, и он начал сползать с кресла, чтобы попытаться ее остановить, но она продолжила:
– Я тебя больше не возбуждаю. В таком случае, может, пойдешь трахаться со своим дружком? Как там его…
– Эшли, перестань, – он грубо схватил ее за локоть.
– Отпусти меня! – взвизгнула она, отталкивая парня от себя.
Он упал на пол, а девушка поспешила спуститься по лестнице на первый этаж.
Несколько ребят подошли к Юкие и помогли ему встать. Он тут же бросился за Эшли.
– Постой, мы еще не закончили! – крикнул он ей вдогонку.
– Да пошел ты! – громко отозвалась она, выходя из дома. Девушка на высоких каблуках шла по дорожке из гравия, то и дело спотыкаясь о мелкие камушки. – Ты ничего не видишь, кроме самого себя!
– О чем ты? – прохрипел он, догоняя ее и хватая за волосы.
– Ай! – снова взвизгнула она от боли. – Отпусти меня, придурок!
– Чего я не вижу? – спросил он, притягивая ее к себе.
– Ты думаешь об этом мальчишке постоянно! Что, считаешь меня дурой, которая ничего не понимает?
– О каком мальчишке? – Юкия снова икнул. – О чем ты вообще?
– Об этом блондинчике – радости для педофила!
Юкия закатил глаза, поняв, о ком шла речь.
– Слушай…
– Нет, это ты послушай, – она вырвалась из его рук, – всем этим избалованным детям, которыми ты себя окружил, нет никакого дела до тебя, разве что до твоих денег. Уверена, половину людей в этом доме ты даже не видел ни разу в жизни!
– Да какая тебе разница?!
– Я расстаюсь с тобой!
– Да пожалуйста!
– Сукин сын! – она развернулась и пошла в сторону безлюдной дороги.
Красное платье – все, что было надето на ней в эту холодную зимнюю ночь.
– Эшли, постой! – прокричал он ей вслед. – Я вызову тебе такси!
Зима еще не закончилась, на улице было холодно, дороги покрылись тонкой корочкой льда, макушки деревьев были в снегу, кругом стояла кромешная тьма, и вскоре Юкия потерял Эшли из виду.
– Сэм, – Юкия ввалился в дом, окликнув друга, но его нигде не было. Тогда он начал искать его, спрашивая у людей, но Сэма никто не видел. Юкия снова поднялся на второй этаж в надежде найти его там, как вдруг заметил на диване возле окна своего друга вместе с Дэем, – Сэ…
Он оборвал себя на полуслове, потому что Дэй сидел на коленях у Сэма и целовал его.
Эта сцена повергла Юкию в ужас.
Золотые волосы мальчика мерцающим абрисом светились в темном окне, его тонкая шея, которую нежно трогала рука Сэма, его лицо в профиль, похожее на лицо маленького купидона, искажалось, пока он открывал свой миниатюрный ротик и касался губ его друга.
Юкию затошнило, глаза широко раскрылись, где-то в них далеко показались крылья белой птицы, сердце забилось с дикой скоростью, стало невыносимо жарко. Он расстегнул черную жилетку и скинул ее с себя, оставшись в одной рубашке, быстро спустился по лестнице и вышел во двор.
«Как что-то настолько прекрасное и невинное, – слышал он свои слова откуда-то издалека, – может быть таким грязным и порочным?»
– Нет, – проорал он, – не трогай его!
Образы замелькали в голове, он схватился руками за волосы – и снова эта комната с видом на лес и скрипнувшая дверь.
– Юкиний?
Юноша обернулся, рядом никого не было, но в оконном отражении он увидел ее.
– Уйди! – завопил он на всю улицу и бросился к своей машине.
Заведя двигатель, Юкия тут же рванул на полной скорости в кромешную тьму дороги.
Обрывки из прошлого мелькали в его голове. Чистый и светлый образ мальчика, который положил его палец себе в рот – самое порочное, что он сделал в своей жизни – и как он оттолкнул его от себя.
Юкия стукнул по рулю.
– Зачем ты так поступил со мной, Сэм?!
Он бежал за ним по улице, тонкое стройное, словно у лани, тело юноши, распадалось и растворялось, пока окончательно не исчезло в толще воды.
Слезы потекли по щекам, слышался оглушительный рев его машины.
– Я же говорил тебе… – снова прокричал он, – я бы никогда не тронул его!
Он еле вписался в поворот, машину занесло. Не справившись с управлением, Юкия на полной скорости слетел с дороги. Уже перед самым стволом огромного дерева, которое раскрыло черные руки, готовое принять его в свои объятия, он, видя, что столкновение неизбежно, проговорил:
– Теперь я твой, мама…
Машина с треском врезалась в дерево, передняя часть «Мустанга» изогнулась от резкого столкновения, и, так как Юкия не был пристегнут ремнями безопасности, его вышвырнуло через лобовое стекло. Пролетев несколько метров, он упал на снег и, будучи еще в сознании, посмотрел на средний палец своей левой руки, вдоль которого была сделана татуировка со словом «Blame». Моргнув еще пару раз, он закрыл глаза, из-под волос прямо на лицо потекла тонкая струйка крови.
