Текст книги "Все еще я"
Автор книги: Nikki Tozen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Все еще я
Цикл: «Вина», книга №1
Проблема линии в том, что она может быть бесконечно растянутой на многие, невидимые даже тому, кто ее растягивает, непеременяющиеся сантиметры, метры, километры… Моя проблема в том, что мне не нужна бесконечность, чтобы понять, что эта неменяющаяся невидимая линия моей жизни не оставляет позади ничего, кроме темноты и бесконечных отключений, после которых следует головная боль и похмелье. Я не знаю, куда я иду и что вижу в таком состоянии, когда уже не кажется, что ты выпил слишком много или слишком мало; в состоянии, когда не важно, что за таблетку кладет тебе в рот парень по имени Дэни; в состоянии, когда ты не помнишь слова или то, какого цвета были глаза твоей случайной девушки; в состоянии полного равнодушия к тому, что тебя окружает. Словно кто-то тащит тебя за нос, и ты на цыпочках, хоть и не больно, неуверенной походкой идешь в сторону этих желтых тротуаров, набитых бесконечными автоматами. Кто-то рядом, такой же, как и ты, идет, одурманенный, и чувствует, что рядом с тобой он на вершине мира.
Пульсирующая боль, пространство ускоряется.
Я часто сравниваю раритет с ноу-хау, потому что отец говорил мне, что если добавить в виски бурбон, то скорее станешь пьяным в стельку, нежели счастливым владельцем виски и бурбона. Вообще он часто говорит о вещах, которые не всегда понятны окружающим, и ему это прощается, потому что он владелец огромной корпорации, название которой я до сих пор не могу выговорить. Сколько себя помню, рядом с этим небоскребом всегда стояли раритетные автомобили, владельцы которых были членами элитных закрытых клубов. Когда мне было пятнадцать лет, отец подарил мне «Феррари» и гордо бил себя в грудь, хвастаясь, что купил его для меня в Монако на аукционе.
Слово «элитный» следует за мной на протяжении всей этой линии, независимо от того, подходит данная ситуация под это или нет. Это слово обладает какой-то чарующей магией.
У меня было еще много машин, о которых я плохо помню, но именно эта «Феррари» осталась в памяти. Нет, не потому, что это была первая моя машина, а потому что под звуки разрывающейся магнитолы – той самой музыки, когда кричат, надрываясь без устали, и противостоят своим криком всему тому неравенству и ничтожеству, в которое мы сами себя превращаем – я сбил Лэсли Хаббарда.
Он был исследователем в области неврологических заболеваний и, по странному совпадению, превратился в овощ с моей подачи. Что же касается меня, то я был просто лишен прав пожизненно, но не помню, чтобы это в дальнейшем как-то мешало мне водить. За огромную сумму денег отцу удалось уберечь меня от тюрьмы и наказания.
Подонок… И это правда так: я подонок, «элита», «золотая молодежь». Про таких, как я, вы говорите: «им все сходит с рук», «да что они вообще знают о жизни, как смеют рассуждать, когда все, что они могут – это транжирить деньги родителей, употреблять запрещенные препараты и без нужды напиваться, как последние свиньи», «за них все решено, за них все сделано». И эту линию рисует кто-то другой, но не ты.
Это было реальностью, такими были условия, в которых я рос, и другой жизни я не знал. За сводчатыми стенами моей комнаты я видел лес, спокойный и глухой – таким должен был быть и я, но что-то пошло не так. Что-то помешало сбыться мечтам моего отца.
Чрезмерная дозволенность и осознание того, что кончилась «эпоха невинности», но званые вечера, на которых так любят хвастать новоприобретенными акциями монополистских корпораций в сфере недвижимости, шоу-бизнеса и технологий рациональные друзья моего отца, по-прежнему остались.
Извращенная реальность сделала меня тем, кто я есть.
И, глядя на то, как стекает кровь с самой раритетной машины в мире, я думал не о том, что умирает человек, а о том, что отец зря старался, покупая мне ее. Эта машина не для лондонских дорог.
После того случая отец увез меня в Америку, и вскоре я научился тому, как можно перестать различать грань между реальным и нереальным. Все слилось. Все краски мира – в один воздушный шар, и, казалось, лопнет он – и весь мир погрузится в черно-белое кино. Смех над тем, что не имеет смысла, смех постоянно, смех! И словно ты поднимаешься в гору, высокую, огромную гору. У этой горы есть имя, и имя ее «Вина». Руки болтаются по бокам, а ноги, словно пластилиновые, сами идут, и глазам давно все равно.
Как долго я ходил по этой прозрачной линии длиною в мой пульс? Без вины, без угрызений совести за все пролитые из-за меня слезы, без полного присутствия себя в живом теле и надежды на то, что все это оборвется и бесконечная линия закончится.
Линия прекратилась. Она оборвалась?
Нет, я не умер.
Когда я очнулся в больнице, врач сказал, что меня нашли со вскрытыми венами в собственной квартире и что руки мне порезала девушка по имени Эстер, с которой я встречался, а потом потерял к ней интерес, и что это было ее отмщением за бездарно потраченное на меня время.
Я был как «Феррари». Весь в крови, мчащийся на больших скоростях.
Мне было все равно: давая показания против Эстер, я ничего не сказал, и присяжные подумали, что это была попытка самоубийства. Эстер тоже была из элитных кругов, просто у девушки поехала крыша, и ей вдруг пришло в голову убить меня.
Этот случай меня ничему не научил, как и все предыдущие и последующие.
Плоды садов Вероны, взращенные под жгучими лучами интриг, страстей, с постоянной мыслью «МАЛО».
Мои мысли не соответствуют реальности.
– Тебе нужно быть там, на этих больших ярких экранах, к ним так тянет! – говорил мне Сэм, не зная, как переключить скорости в своей новой неуправляемой машине. – Знаешь, все эти звезды и все такое… Твой отец о чем вообще думает? Способность довести девку до состояния, когда она берет кухонный нож и вскрывает парню вены, гарантировано приведет фанатку в кинотеатр, чтобы она купила билет на фильм с его участием.
– Такие вещи, как талантливая игра…
Он начинает смеяться, не давая мне договорить. Вообще, люди по каким-то непонятным причинам никогда не дают мне договорить, словно уже знают, что я хочу сказать, и, не дослушав до конца, перебивают, высказывая свою точку зрения.
– Детка, я воздвигну для тебя второй Тадж-Махал. В смысле, некоторым людям и играть не надо, чтобы бабло текло рекой. Нет, ну ты посмотри на современный шоу-бизнес – ТОСКА! Ни одной приятной рожи, особенно среди парней. Все как на подбор – вампирская муть…
– Да… Точно, вампиры. Ха-ха-ха!
– Накачанные не в меру, противно смотреть, – Сэм был немного нетрадиционной ориентации, а вообще, я всегда видел его с журналом «Men’s Health» и считал чересчур озабоченным мнением окружающих о нем и о людях, с которыми он общался…
– Мне надо выпить…
– Да я тебя умоляю… Десять утра!
– Вот поэтому и надо.
– Что, так плохо?
– Руки болят.
– Да, эта сука знала, как резать!
«Новая девушка в городе…» – раздавалось из динамиков его стереосистемы.
– Бармен, нам пиво. Да, пожалуй, день начнем с темного, а потом по нарастающей… – назвал Сэм наше в ближайшей перспективе алкогольное меню. – Бармен, ты где?!
Когда передо мной поставили огромную кружку пива, я почувствовал себя баварской свиньей. Мне вдруг вспомнилась история о том, как отец дает сыну десять центов и говорит: «Теперь у тебя есть десять центов. В свое время отец тоже дал мне десять центов, и, смотри, кто сейчас твой папа – владелец самых высоких зданий в этом городе. Выше только звезды, сынок».
– Знаешь, Дэни говорил, что хочет организовать поп-панк– группу и ожидает тебя там видеть в качестве… – молчание, – а ты вообще хоть что-нибудь умеешь?
– Десять центов…
– Что, сукин ты сын, еще только утро, а ты уже белочку где-то поймал?
– Привет, мальчики, вы одни… Ого, какие у тебя черные глазки красивые…
– Вы модели или вроде того? Можно к вам?
Началось…
– Милая, десять утра, имей совесть. Вот это, – Сэм указал пальцами на свою грудь, – не бьется до двенадцати ночи, а после сам Шумахер не угонится за моим желанием потрахаться!
Я подавился пивом.
– Грубияны! – охотницам за кошельками и юными мальчиками явно не понравилось наше поведение. Они садятся недалеко от нас, и из-за их стола то и дело раздаются идиотский смех и крики.
– Так о чем мы? Ах да, о группе…
– Думаешь…
– Ладно, сегодня мы как раз едем к Дэни, там-то и узнаем о всех твоих скрытых талантах, – с каким-то нездоровым предвкушением проговорил Сэм.
Это произошло на второй день после того, как меня выпустили из больницы и суда, когда после бара, охмелевшие, мы отправились к Дэни. Его дом находился на берегу какого-то озера. В общем, это была красивая вилла. Подъезжая к дому, я уже знал, что меня ждет в ближайшие несколько часов.
Я не помню, сколько раз повторялись подобные моменты в моей жизни и сколько раз я отключался, забывая, где я и с кем. Моя линия… И мне должно быть легче, просыпаюсь я с девушкой, просыпаюсь я с парнем. Нет, мне не мало, мне просто плохо, меня тошнит… Не трогай меня, неужели ты не видишь, мне плохо, слезь с меня! Немое желание, жалоба укоренной простоты. Мне не больно, просто я не люблю тебя.
Мне нечем дышать.
Сколько в этой комнате людей?
Открой окно!
Чьи-то руки снимают с меня кеды и лезут мне в штаны, кто-то трогает мою ширинку, треплет меня за волосы и расстегивает рубашку.
– Полегче с ним! – чей-то голос шепчет над моей головой.
Нет, я не хочу, оставь меня в покое.
– Хе-хе, а ведь именно сегодня я чувствую такой зверский голод…
Пальцы лезут мне в рот.
Как жарко… Сердце, словно птица…
Есть такое свойство у мозга – не помнить последние мгновения перед тем, как тебя вырубило. Я чувствую приближающийся шум чего-то тяжелого, железного, оно мчится мне навстречу, а я лежу, мне комфортно в этом ощущении приближающегося монстра.
– Внимание, не подходите близко к краю платформы, прибывает поезд №135, прибывает поезд №135.
– М-м-м… – ощущение удара безжалостной белизны нового дня, боль настолько сильная, что от яркого света темнеет в глазах.
Каково было мое удивление, когда я обнаружил себя на скамейке железнодорожной станции босым, в кожаной куртке на голое тело и полусвалившихся на бедра джинсах. Наверное, это была станция недалеко от дома Дэни.
– Смотри, мама, он же голый! – прокричала девочка лет восьми, тыча в меня пальцем и дергая маму за руку.
– Не смотри на него! – процедила женщина сквозь зубы, слегка покраснев.
Уходить или остаться? Мне здесь неплохо. Я лег на спину и посмотрел на облачное небо – собирался дождь. Действительно неплохо быть бродягой или бездомным, или изгоем с десятью центами в кармане. «Завидный жених» – писали в каком-то журнале обо мне. Статья была посвящена отцу, но и про меня не забыли. Ни одна женщина не будет со мной счастлива, в конце концов, я буду убит одной из них. Или одним из них. Меня передернуло, воспоминания прошлой ночи вдруг нахлынули вновь. Я закрыл лицо руками. Никогда не жаловался на недостаток красоты, но никогда и не пользовался ей. Люди сами решали, когда им стоит трогать меня, а когда нет. Не то чтобы мне были неприятны ощущения близости их тел, но предательское чувство мужского целомудрия, щекотавшее до слез где-то в глотке, и ощущение нечистоплотности после всего этого не переставало меня покидать.
Спасение… А надо ли было меня на самом деле спасать? Моя безучастность, словно этот дождь. «Безучастный дождь – любовник твоих немых звучаний. Моя жизнь очищается под твоим напором. В конце концов ты выслушаешь меня до конца, не перебивая».
Поезда приезжали и уезжали, я забыл, сколько времени так пролежал, потому что опять уснул. Когда я проснулся в следующий раз, что-то щекотало меня за ногу. Это был холодный нос собаки. Убедившись в том, что я проснулся, она быстро куда-то убежала. Забавно, наверное, бегать по станции и нюхать ноги людей, смотреть на их ботинки и верить в то, что среди этих бесконечных пар обуви найдутся те, которые скажут: «Все, хватит, тебе больше не нужно нюхать, просто запомни мой запах и выделяй среди тысячи других только мой». Что я могу? Я без ботинок.
Неожиданно ком подкатил к горлу. Я сел, опустив ноги на бетонные плиты: асфальт мокрый (видимо, действительно был дождь), и одежда на мне вся промокла. Интересно, как долго я смогу здесь просидеть? Неожиданно я почувствовал себя Форрестом Гампом11
Форрест Гамп – главный герой одноименного художественного фильма Роберта Земекиса, вышедшего на экраны в 1994 году.
[Закрыть], не хватало только тех, кто сможет просто выслушать мою историю. А была ли эта история, или я ее выдумал? Та линия, она оборвалась или продолжается, или, как эти рельсы, просто ведет в никуда?
Само состояние мне нравилось, я чувствовал себя в безопасности, хотелось просто сидеть и смотреть на закат солнца. Всевозможные оттенки красного цвета вдали заставляют почувствовать себя поэтом, художником, музыкантом и бесконечным множеством. В такой вечер можно влюбиться.
Я сидел и искал глазами то, во что я был готов влюбиться безоговорочно и бесповоротно. Впервые в жизни мне захотелось дикого, безымянного чувства. Мне захотелось человеческой плоти, оргазмов и сжигающей переполненности в животе. Я сидел, и меня всего лихорадило, на лбу выступил пот. Кто это? Я ведь на вокзале. Это может произойти в любую минуту. Я решил влюбиться.
К платформе как раз прибыл поезд, из которого вскоре начала выходить пестрая толпа, но никто не привлек моего внимания ни запахом, ни взглядом.
Я посижу еще, подожду еще… Ведь сегодня день, когда я решил влюбиться.
Очень много людей прошло мимо, и все они смотрели на меня, а я пытался отвечать им тем же. Но никто не был особо заинтересован в моей глянцевой красоте, все торопились домой, к себе.
Черт возьми, я сегодня решил влюбиться, неужели вы не видите?!
Мне стало так смешно, что я засмеялся на весь вокзал.
Кто-то показывал на меня пальцем и укоризненно мотал головой.
– Люби меня, люби… я к вам взываю… аха-ха-ха!!!
Рано или поздно кто-нибудь из них позовет полицейского, и меня в наручниках доставят в участок, куда за мной приедет подручный отца. Как предсказуемо ожидание на станции бесконечно расписанных поездов с их прибытиями и отправлениями.
Надо мной загорелся фонарь: наступила ночь, закат исчез, но чувство, вдохновленное им, осталось. Нет, мне не хотелось секса – его было предостаточно прошлой ночью – мне просто хотелось поговорить с тем, кто в разговоре выслушает меня, зная, что ему небезразлично то, что я пытаюсь сказать. Пусть я тупой, и, кроме книги «Мифы Древней Греции», мне ничего на ум не приходит, но я хочу, чтобы даже эту тупую глупость кто-то слушал и воспринимал, пусть даже не всерьез.
– Сколько нужно преодолеть остановок, чтобы найти единственно верную? – собака опять подбежала ко мне и понюхала мои перебинтованные запястья.
– Черт, – слезы потекли из глаз, хоть я и не хотел этого.
Я пытался не думать об Эстер, ведь сегодня я решил влюбиться в другую! Кроме собаки, на станции никого не осталось.
– Съесть меня хочешь? – потрепал я ее по голове, а она улеглась на мои босые ноги. До этого я и не замечал, что на самом деле было холодно, и ступни онемели. Стало тепло. Меня начало клонить в сон.
Наверное, тебя здесь не будет, когда я снова проснусь.
Наверное, ты ждешь кого-то. Я тоже жду.
Может, мы ждем одного и того же человека…
Сон
«Когда ты рядом, меня бросает в дрожь, и какая-то неземная сила притягивает к твоим чуть розовым губам, а на кончике языка вертится „спящий принц“. Ты сам-то знаешь, насколько привлекателен? Вода, стекающая по твоей чуть смуглой коже за этот грязный воротник. Мне до слез обидно сидеть здесь, смотреть в твои черные глаза и лишь догадываться о том, как сильно расширены твои зрачки. Такие черные, пьяные, обдолбанные – твои глаза, они как дикая стая, – того и гляди покажется белая птица. Это не любовь, а что-то другое. Меня всегда приводило в восторг то мгновение, когда импульсы из мозга еще не успели дойти до места соприкосновения двух. Это состояние, когда неважно, кого или чего ты касаешься, и какой оно имеет смысл. Все бы отдала, чтобы так забыться».
Клубы белого пара заполняют пространство, защищенное желтыми перегородками безопасности. Темная фигура мелькает в этом пару. Все ближе и ближе, переступая все преграды, туда – к самому краю перрона, прямо к раскрывающейся пасти зверя, приближение которого возвещает собой скрежет колес по раскаленному металлу… еще один… два… шага, и фигура скрывается из вида.
– Внимание, не подходите близко к краю платформы, прибывает поезд №135, прибывает поезд №135…
Темная пустая улица, эхом отдаются от стен зданий, стоящих по бокам, мои шаги. Я иду спокойно, ничто не тревожит меня, смотрю на здания и темные окна, и только желтый свет фонарей освещает путь. Вдруг что-то заставляет меня остановиться. Я чувствую присутствие чего-то, оно смотрит на меня. Волосы на затылке становятся дыбом. Все мое сознание прирастает к асфальту.
Я чувствую острую колющую боль в ногах. Смотрю вниз и вижу, что мои ноги в крови. Как долго я иду без обуви, босиком, не чувствуя боли? Оно выследило меня по моим кровавым следам. Я стараюсь не оборачиваться, чувствую его холодное дыхание, темный взгляд на спине, скрывающий в себе все мои грехи, приумноженные в тысячи раз. Взгляд настолько темный, что стоит только посмотреть хоть на мгновение в эту бездну – тут же умрешь от разрыва сердца. Оно следит за каждым моим движением, следит за тем, как я стараюсь обернуться, но желтый свет фонарей заполняет собой пространство, обливает меня краской желтого цвета. Все становится желтым, и я отчетливо вижу черную тень, которой негде спрятаться в созданном из желтой краски пространстве.
На этот раз оно отступает. Я победил его. Еще не время.
Боль!
Каждый день я чувствую его присутствие. Как оно смотрит мне в спину, словно выжидая момент, чтобы завладеть каждой клеткой, проникнуть в мое сознание и поработить.
В страхе я оборачиваюсь и раз за разом ищу это глазами. Когда же, когда же оно просто перестанет наблюдать за мной, когда войдет сквозь образовавшееся отверстие на затылке и заполнит собой пустое пространство моего тела?
Я жду, слишком долго жду, день за днем все надеюсь, что, может быть, сегодня… И жизнь превращается в бесконечное ожидание фатального исхода моей судьбы. Боль ходит где-то рядом, и в страхе я оборачиваюсь, чтобы встретиться с ней взглядом, найти у нее глаза и заглянуть в них в поисках правды. Как те поезда, издающие этот скрежет раскаленного металла, этот рев издалека, словно на меня сбрасывают бомбы, а я стою и любуюсь закатом и красным солнцем. Все в крови: обугленные скамейки, пепел, что был когда-то человеком, а звук – он все ближе и ближе; яркие огни разбиваются о мои глаза, и выступают слезы. Но ничего не происходит, шум, который пробудил этот страх, постепенно удаляется.
Я просыпаюсь и, открыв глаза, понимаю, что боль во сне была неестественно реальной – я чувствовал ее по всему телу. Она была настолько сильной, что не давала мне отключиться и умереть. Что со мной? Может, я лишился рук или мне отрезало ногу, а может, меня разрезало пополам? Боль не проходила. Или моя голова сама по себе где-то валяется, и ей кажется, что она все еще живет? В голове гудит, словно кто-то вставил туда электрический кабель и превратил меня в машину. Кабель разорвал мне мозг, выжег мои глазные яблоки и теперь в образовавшихся отверстиях можно увидеть все то, что я есть на самом деле. Оно начинает вытекать из меня, напоминая сгусток черной слизи. Вытекая, странная жидкость освобождает мой переполненный сосуд. Я становлюсь пустым – я возвращаюсь в детство. В то время, когда я был маленьким мальчиком, сидящим в своей комнате и смотрящим в темный лес за окном. Но нет, что-то не так!
Дверь скрипнула, в комнату вошла мама.
«Не надо! Уйди!»
Я забрался под кровать. Дыхание участилось. От страха я царапал пальцами пол.
«Подойди ко мне, Юкиний22
Юкиний – полное имя главного героя, далее – Юкия (Ukia, Ukiah), сокращение от полного имени Юкиний; вольная производная от оригинального имени Юстиниан, Юстиний (латынь).
[Закрыть]… это же я, твоя мама… мой красивый мальчик».
«Нет, уйди… не трогай меня!»
Этот монстр схватил меня за тонкие ноги и потащил к себе, забирая мою невинность, сжирая все, что было детством, проглатывая все, чем я был.
«Прости меня, – плакала она, надевая обратно свой шелковый халат с красивыми узорами в виде цветов и птиц. – Ты же знаешь, мама не хотела сделать тебе больно. Это ты виноват. Во всем виноват ты и твои черные, как стая птиц, глаза. О боже, как я люблю тебя!»
Что-то пошло не так. Что-то сделало меня не таким, каким я должен был быть. Они создавали условия для меня, но не понимали, что, создавая их, они возводили на пьедесталы монстров, которых прежде запирали в темных подвалах своего сознания, а теперь вознесли их в ранг божества и поклонялись, принося им в жертву меня.
«Ты же знаешь, мама любит тебя, – она гладила меня по голове, ее рука спускалась вниз, трогала мои губы, мою грудь, давила на мой живот, опускаясь все ниже, и ниже. – Я так люблю тебя, что хочу съесть твою плоть, – я почувствовал что-то мокрое на моем теле – она плакала. – Ты не можешь быть моим сыном, это, должно быть, ошибка, ведь я хочу тебя так сильно, как не хотела ни одного мужчину в своей жизни… Твой отец… – она схватилась за голову, – он не должен узнать, ты слышишь, он не должен узнать!» – кричала она.
Меня тошнит, не трогай меня, разве ты не видишь, как мне плохо?..
Я хочу, чтобы эта линия оборвалась. Все чаще я вижу мраморное надгробие в склепе семьи Драфт и свое имя на нем. Уже ничего не изменить. Нельзя просто так взять и перестать следить за течением времени, нельзя направить этот поток из будущего в прошлое так, чтобы он стирал все на своем пути. Отпирал все закрытые двери. Освещал темные уголки твоей души. Давал понять, куда свернуть на следующем повороте.
Мои пальцы сжимают сигарету, они трясутся, но мне не страшно. Самое страшное уже произошло в прошлом. Если бы только это случилось сейчас, все было бы по-другому.
Кровь стекает по моей руке, боль подошла близко и постепенно заполняет собой образовавшееся отверстие.
«…как же тогда мне стать полезной Вам, если Вы не хотите выслушать меня? Ведь так Вы никогда не услышите то, что я пытаюсь сказать…».
Обрывки фраз выстраиваются в круговороте моей памяти. Где я, сколько мне лет, когда я должен это услышать, кто это мне скажет. Пытаюсь встать, но боль приковала меня к земле. Запах раскаленного железа и надвигающийся шум, словно огромная стена начала рушиться, а я сижу и жду конца света.
Как часто я умирал? Иногда мне кажется, что, если смерть наступит по-настоящему, я пропущу этот момент, как и все предыдущие – очнусь в непонятном для меня месте и кто-то рядом обязательно будет успокаивать меня или заигрывать со мной.
«Прости меня, Юкия… Я люблю тебя так сильно, но ты не оставил мне выбора… – она идет на кухню. Она – это девушка по имени Эстер, – тебе не будет больно. И ты должен быть уверен в том, что я сделаю то же самое и с собой».
Она выходит из кухни, держа в руках нож для разделки мяса.
«Разбивая этот мир на части, я не становлюсь сильнее. То, что я приобретаю, – лишь очередная маска: белая, надменная, она смеется мне в ответ, а я не могу разбить ее. Помоги мне, сорви ее с меня. Мы будем вместе… Неважно, будем мы в земле, или наши души переродятся в иных мирах и формах… Я найду тебя… Мы будем вместе, и этого не изменить».
Она берет мою руку и режет мою плоть; боль, тупая боль, я не чувствую ее. Что-то с невероятной силой заструилось по моим запястьям.
Я смотрю на нее, а она режет вены на моих руках. Сказать ей спасибо или умереть, не произнося ни звука? Лужа алой крови становится все больше, я чувствую, как поплыло пространство.
«Прости меня, – кричит она. – Господи, что же я наделала… Я… Я вызову скорую… Не умирай…» – где-то эхом слышится ее голос, я застрял между стенами и не могу вырваться, пошевелиться, мне сдавило легкие, я не могу кричать.
Узник, пленник… Освободи меня! Оборви эту чертову нить, оборви ее сейчас!
