Текст книги "Линии ветров. Баллада о Звёздном Ветре (СИ, Слэш)"

Автор книги: neisa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

{Дорогие друзья! Прошу обратить внимания, что часть ухаживаний и других важных эмоциональных посланий герои будут передавать на языке цветов. Ключик к нему находится в конце книги.

Приятного чтения!)}

 

ГЛАВА 1

Участок, где был возведен Осенний Дворец, тянулся вдоль берега Ладоги до самого проспекта Громовержцев. Когда-то он был скромным двухэтажным домиком, построенным, как любили говорить, «как в Низких Землях» – с двумя выступающими по сторонам крыльями и входом посередине, с высоким крыльцом.

Его прикрывала острая черепичная крыша, а украшал дворец, выстроенный Основателем, лишь небольшой нарядный портал, узкие полуколонны по углам да резные рамы окон. Комнат там было мало, но уже через пятнадцать лет после того, как Ромеи высадились на Таурон, дворец стал казаться тесным императорскому двору, и было решено пригласить корсиканского архитектора Мантернови, чтобы построить другой. Основатель, впрочем, уже не увидел его: он скончался в маленькой полуподвальной комнатке прежнего дворца за два года до того, а на престол вместо него взошла его преданная, но не очень любимая жена.

Второй дворец, как и первый, вряд ли поразил кого-нибудь величиной: в нём было всего три этажа, покрытых высокой пологой крышей, хорошо обозначенная центральная часть и все те же неприметные полуколонны по фасаду.

Ещё через четыре года по приказу императрицы другой корсиканский зодчий, Трезини, внес изменения во второй дворец, значительно увеличив площадь здания, дополнив его двумя флигелями и выделив его центр тремя колоннадами и богато украшенным антиком. По воспоминаниям старожилов шесть зал во втором дворце были убраны «изразцами закордонскими», а «низенькие семь каморок – корсиканскими».

Впрочем, не прошло и пятнадцати лет, как стало ясно, что этот дворец не может удовлетворить требованиям, которые предъявлялись к царской резиденции Империи Ромеев. Дело в том, что к тому времени в Империи Ромеев произошёл переворот, и едва возведённая на престол императрица Анна Алексеевна, возвратившись из усадьбы, где она пребывала по состоянию здоровья, пока гвардия проводила переворот, не пожелала обустраиваться в старом дворце «у канавки» – как назвала она его. Дворец она считала непредставительным и немного мрачным. Зато просторный дом фельдмаршала графа Кюхельдорфа, выделявшийся своими размерами среди всех соседствующих с Триумфальной площадью строений, а так же великолепием и нарядностью декора – среди всех Тауронских домов, пришелся ей по вкусу. Во дворце был устроен царский двор, а ещё одному знаменитому корсиканцу было поручено построить новый дворец.

Так появился ещё один корпус Осеннего дворца, глядевший самым длинным фасадом на Палату Адмиралов. Дом Кюхельдорфа, впрочем, тоже был пристроен к дворцу – тем более, что владелец его к тому времени уже умер и всё имение оставил в наследство императорской семье.

В итоге расположение зал и комнат дворца получилось довольно замысловатым и напоминало лабиринт, усложнённый к тому же флигелями, коридорами, неожиданными поворотами и черными ходами. И кое-кто из приближённых к императору даже поговаривал: «Дом сей столь чудного дела, что такого Империя Ромеев до днесь не имела».

Фасады дворца, тянувшиеся по побережью Ладоги на две сотни саженей, во многом имели черты стиля барокко – с ясной структурой, звучного, живописного в деталях, полного причудливых украшений. Однако в отделке внутреннего убранства просматривался уже талант гения в архитектуре. Особенно роскошными все гости дворца признавали Церемониальный зал, Палату Мельпомены и Зал Короны. В последнем пятьдесят разных пилястр держали свод, украшенный изумительным плафоном, написанным корсиканским мастером кисти Каравакки. Но хотя новый дворец поражал гостей своим изяществом, уже через пять лет новая императрица приказала возвести еще один.

Ещё два графских дома пали жертвой этой затеи, и другой план нового корсиканского зодчего начал приводиться в исполнение.

Следующий дворец своими размерами и торжественностью убранства превзошел все предыдущие и стал настоящим символом Империи Ромеев: величие его признавали все, кроме разве что тех, кто к тому времени по приказу новой императрицы отправился осваивать глубокий космос.

Своим потрясающим объёмом и превосходящей все соседние строения высотой он величественно вздымался на фоне неба. Строительство его длилось десять лет. В три раза дольше длились работы по декорированию внутренних интерьеров – пока внук императрицы, получивший её корону, не счёл, что процесс завершён.

Теперь дворец представлял собой замкнутый четырехугольник с просторным внутренним двором в духе старого Рима. Каждый его фасад отличался от других.

Так, с севера стены дворца вытянулись вдоль берега Ладоги довольно ровно и не имели каких-то существенных выступов. Отсюда он напоминал бескрайнюю двухступенчатую колоннаду.

С юга дворец смотрел на Триумфальную площадь, здесь фасад состоял из девяти частей: посередине его выступала широкая, богато украшенная часть здания, подчеркивающая его симметрию, внизу которой находились четыре въездные арки.

Западный фасад, обращённый к Палате Адмиралов, смотрел на статую Основателя Империи Ромеев, восседавшем на могучем скакуне.

В этом строении трудно было заподозрить единообразие или отсутствие контрастов: огромное количество его колонн цвета слоновой кости то встречались, словно в хороводе, то редели и давали обзор к окнам, украшенным львиными мордами и головами нимф.

Торцы, декорированные лепниной, великое множество скульптур и ваз, причудливые изломы карнизов, окруженные колоннами углы зданий – всё это вызывало ощущение необычайной парадности.

 

Раньше, чем карета Николая Троекурова приблизилась к столице достаточно близко, чтобы хотя бы издали различить блеск пронизывавшей её реки, он невольно увидел в окошке далеко впереди золотые шпили высоких башен Осеннего Дворца и его превозвышавший все городские крыши верхний этаж. Полчаса, а то и более, прошло с этого момента до тех пор, когда карета пробилась сквозь засыпанные первым снегом улицы столицы, и кучер остановил её во дворе резиденции императора.

Соскочив с подножки, Николай направился ко входу во дворец, где лакеи тут же взяли заботу о нём на себя. Поднявшись по широкой Легатской лестнице на второй этаж, он оказался в Представительской Анфиладе, насчитывающей семь переходящих друг в друга залов. Рядом с Легатской лестницей находился Речной подъезд, через который в день чествования Принятия Ветров семья Императора и высшие священники проходили к Ладоге для проведения ритуала Водоосвящения Ветров.

Кроме парадных залов на втором этаже дворца размещались личные покои императора и его приближённых. Первый занимали помещения для прислуги, а на верхнем были обустроены апартаменты для придворных.

Откланявшись, лакей оставил Николая в Нефритовом зале. Потрясающая палитра полутонов и вкраплений зелёного цвета в обрамлении золота и яшмы окружили его со всех сторон. Золото, будто колдовской водопад, разливалось повсюду – то текло вниз, занимая поверхность большого участка стен, то разделялось на тонкие ручьи или сверкало в дивных узорах. По молочно-белым стенам стройно высились ярко-зеленые колонны из малахита с белым же основанием. А между ними висели мозаичные картины из нефрита в золотых рамах.

Кроме Николая в зале не было никого, и какое-то время, устав от окружившего его великолепия, он просто смотрел в окно – на покрытую белой паутинкой льдинок гладь реки.

Затем появился камердинер – или, может быть, ещё один лакей и, поклонившись, повёл его через галерею Защитников Таурона в следующий зал.

В галерее Защитников Таурона по приказу императора художники запечатлели подвиг ромейского народа, последним покинувшего систему Земли. Несколько комнат, находившихся между Нефритовым залом и Розовой галереей, были соединены в один длинный зал, где вдоль стен располагались три сотни портретов героев Последней войны. Вытянутое в длину помещение на четыре части разделяли невысокие балюстрады. Однако, прекрасно расписанные потолки, барельефы, украшавшие дверные проёмы, выпуклые орнаментальные вставки под портретами героев, огромные подсвечники синего цвета из лазурита на высоких постаментах существенно затмевали своим великолепием лица почивших флотоводцев.

Рассмотреть их внимательно Николай не успел – камердинер уже торопил его, и они вышли в Розовую галерею, а затем на террасу Висячей Оранжереи и салон Млечного Пути.

Камердинер оставил Николая в Зале Основателей. В конце почти квадратного зала в полукруглом углублении на ступенях, укрытых ковром, был установлен трон. Стены всего зала покрывал пурпурный шелк с вышитыми на нем ромейскими гербами. С потолка спускалась изумительной красоты люстра, на стенах были закреплены бра, а по обеим сторонам трона стояли многоярусные подсвечники.

Свод был расписан корсиканскими мастерами, и везде были развешаны картины со сценами из жизни Основателя.

Портрет Основателя в дальнем конце зала обрамляли колонны из обсидиана.

Все до одного портреты, заключённые в мраморные панно, украшали гербы Ромейской Империи – двуглавые грифоны. По каждому панно вилась окантовка из лавровых венков, а по их углам были вписаны вензеля Основателя – и вензеля, и гербы были сработаны искусными мастерами вышивки, шитьём серебром, а кое-где – золотом.

Взгляд Николая выхватил картины, изображавшие Основателя во время грозных битв под тем или другим из оставленных во время Исхода миров. Каждый в Империи ромеев с детства знал, что Основатель стал единственным из адмиралов Последней Войны, ни разу не потерпевшим поражения.

Главную роль в интерьере зала играла ниша с полукуполом, отделённая от основной части зала аркой, лежащей на восьми колоннах. В глубине ниши находился портал, где на подложке из пурпурного атласа висел портрет Основателя с древней богиней войны и мудрости Минервой: Минерва, в окружении звезд и могучих флотилий, вела за руку Основателя, а над головой его несли золотой венец крылатые духи-хранители.

Величиной зал был в добрых восемь сотен саженей, и всё же он был полон людей. Оставшись предоставленным самому себе, Николай разглядывал дам, разодетых в кружевные платья с длинными шлейфами и глубокими декольте, обнажавшими шею и плечи. Волосы их были собраны в высокие причёски, украшенные перьями, а у некоторых, кажется, даже маленькими птичками. Мужчины были в мундирах – все до одного.

Постепенно Николай уловил некое подобие очереди среди тех, кто толпился в зале, и с разочарованием понял, что оказался в самом её конце. Парами и по одному дебютанты покидали помещение через просторные двустворчатые двери и входили в следующий зал, где новый камердинер оглашал их имена. Стараясь не выказывать суеты, торжественным шагом, пряча от посторонних взглядов волнение, проходили они по бескрайней ковровой дорожке, чтобы остановиться перед троном и склониться в поклоне.

Этот, последний, Зал Ромейской Воинской Славы, был отделан с неожиданной строгостью – не исключавшей, впрочем, пышности декора. В зале Воинской Славы – «Главного Тронного Зала» Осеннего Дворца – проводились все торжества, призванные показать могущество и незыблемость Империи Ромеев.

Он был выложен вырезанными плитами из корсиканского мрамора. Колонны и пилястры венчали бронзовые литые и чеканные капители, позолоченные через огонь. Медный потолок украшала лепнина, но пристальный взгляд без труда смог бы различить, что это не мрамор и не гипс, а накладное бронзовое литьё, тщательно перечеканенное и покрытое золотом – обманка, которые так любил императорский двор. Великолепию потолка соответствовал изумительный паркет, собранный из шестнадцати пород дерева фигурной мозаикой и покрытый резным рисунком.

Над троном, выше балкона, в стену был вделан огромный барельеф, на котором Основатель в образе древнего воителя верхом на коне в шлеме с поднятым забралом пронизывал копьём Великого Змея – древний символ кочевников Ветров. Стена за троном была обтянута алым шелком, на нем красовался вышитый золотом огромный императорский грифон, а вокруг него – гербы княжеств и планет, чьи имена входили в императорский герб.

Когда наступило время, Николай так же миновал эту дверь.

– Поручик Гвардии Дементьевского Полка Николай Троекуров, – старомодный посох ударил о пол, и Николай переступил порог. Медленно и торжественно направился он к трону через всю необъятную залу, по заглушающему шаги ковру.

Все напутствия, данные командиром, вылетели у него из головы. Механически, сам не понимая, что делает, он опустился на одно колено перед троном и, склонив голову, коснулся губами белоснежной, закутанной в соболиную мантию руки.

– Я помню вас, – сказал император. Николай вздрогнул и в нарушение этикета исподлобья, чуть прищурившись, посмотрел на него, но ничего не сказал. – Вы тот, кто нашёл первый из двадцати миров.

Николай сглотнул.

– Это так, мой государь.

– О чём вы думали, когда искали его?

– О благе Империи, мой государь, – Николай подумал и добавил. – И благе моего Императора, само собой.

На мягких, слишком пухлых для человека, держащего в кулаке миллионную империю, губах заиграла улыбка.

– Я рад, если это так. А хотели бы вы послужить Империи ещё раз?

– Душой и телом я принадлежу Империи и Вам.

– Вы отправились бы по моему приказу снова к двадцати мирам?

Сердце Николая забилось бешено, как молоток.

– Да, мой государь.

– Даже если эта экспедиция займёт много лет? Если вы состаритесь в ней?

– Моя жизнь принадлежит Вам.

– Хорошо, – император махнул рукой, – можете встать.

Стараясь не показывать охватившего его волнения, Николай встал и, поклонившись, попятился назад.

Император повернулся к советнику, стоявшему у него за плечом.

– Это всё? – устало и немного капризно поинтересовался он.

– С дебютантами всё, мой государь, – советник склонился в поклоне, – но все ждут, что вы почтите их своим обществом во время ужина. И потом, конечно же, бал.

– Бал… – протянул государь, – может быть. Но это потом. Сейчас пусть меня проводят в библиотеку. Мне, Кюхельдорфу и прочим нужно поговорить.

Он поднялся и, поправив мантию на плечах, двинулся прочь.

 

ГЛАВА 2

В маленькой, почти что камерной зале, метров десять шириной, они собрались впятером.

Император сидел на диванчике между двух книжных шкафов и задумчиво водил в воздухе пальцем, шевеля и разворачивая карту звёздных ветров.

За спиной у него стояла девица в белом платье-тунике, порядком нарушавшем этикет. Волосы её были забраны наверх на римский манер, а тонкие пальцы лежали на спрятанном в мундир императорском плече.

Военный министр Кюхельдорф стоял, опираясь плечом о книжный шкаф. Он был уже не молод и предпочитал, чтобы его называли министром военных дел, однако тщательно это скрывал.

Епископ в чёрной мантии с окладистой пушистой бородой стоял напротив и мрачно сверлил взглядом всех троих.

Пятым был граф Константин Орлов. Он держался немного в стороне. Тонкие пальцы его, унизанные перстнями, задумчиво перебирали жемчужные чётки, и весь он, казалось, находился глубоко в себе.

– Ну же, Кюхельдорф, – нарушил затянувшееся молчание император и, откинув голову назад, попытался поймать взгляд синих глаз девушки, стоявшей у него за спиной. – Ты ведь затеял этот разговор. Почему же теперь ничего не говоришь?

– Ваше Величество, – Кюхельдорф отвесил глубокий поклон, – я лишь скромно обратил ваше внимание на то, как в ближайшее время может измениться Альбион. Теперь, когда князь Аргайл мёртв…

– Князь Аргайл умирает каждый год! – император махнул рукой.

– Каждые три года или около того, – поправил его Орлов, – но я согласен с министром в том, что сейчас другой разговор. Впрочем, полагаю, он сам не понимает до конца, о чём мы говорим.

– С вашего позволения, – министр вперил в собеседника взгляд маленьких мышиных глазок, – я понимаю всё очень хорошо. Новому князю едва исполнилось восемнадцать лет. Это значит, что в Содружестве теперь всё пойдёт кувырком. Мы не знаем, что ожидать от него, но мы можем рассчитывать, что теперь доминирование перейдёт в другой дом… Или и вовсе к корсам, которые с каждым годом становятся всё сильней. Посол ясно дал понять, что если мы не заключим с ними союз, то Альбион поддержит корсов – и те, и другие в итоге обратятся против нас. Мы не выдержим такой бой.

– С вашего позволения, – Орлов демонстративно отвернулся от Кюхельдорфа и сосредоточил взгляд на императоре, – опасность сейчас грозит нам с другой стороны. Я очень надеюсь, что вы читали мой отчёт…

– Да-да, – император поморщился, – что-то касаемо того, что Сина готовятся выступить против нас войной. И что мы не сможем удержать второй фронт. Кто такие эти Сина? Почему мне не рассказывают о них ничего? Говорят, что у них есть шёлк?

– Очень много шёлка, – подтвердил Орлов и бросил на Кюхельдорфа торжествующий взгляд, – а мы, Ваше Величество, представьте, не знаем о них абсолютно ничего. Говорят, также, что в одном из их миров есть Алмазные горы, а в другом сохранились животные ещё более древние, чем грифон. Но как вы верно заметили, мы не знаем о них абсолютно ничего. А ведь такой союз мог бы принести нам немало пользы. Нужно отправить послов…

– Мы не можем размениваться по мелочам! – перебил его Кюхельдорф. – Корсиканцы – вот всё, что должно нас сейчас волновать!

Орлов открыл было рот, чтобы возразить, но Император рукой приказал обоим замолчать и тут же сделал приглашающий жест в сторону епископа.

– А что бы сказали вы, Отец Ветров?

Епископ подобрался. Метнул испепеляющий взгляд на девицу, ответившую ему полным презрения взглядом, и только после этого повернулся к императору и заговорил:

– Ветра неспокойны, – медленно произнёс он. – Вчера фиолетовые вихри вышли из перекрестья ветров и унеслись прочь. Это дурной знак.

Император помолчал, ожидая продолжения, но, поскольку его не последовало, поинтересовался сам:

– Дурной знак для чего?

– Ведомо только Ветрам.

– С вашего позволения… Ваше Величество… уж лучше бы вы спросили совета у милейшей мадам Ленорман. По крайней мере, она не только наблюдает Ветра, но и умеет их толковать.

Император в самом деле снова запрокинул голову, заглядывая в глаза девушке, стоявшей у него за спиной.

Девушка бросила осторожный взгляд на Кюхельдорфа. Потом на Орлова. Не сдержала улыбки, когда тот изогнул бровь и в ответ насмешливо посмотрел на неё.

– Если позволите, – она оторвала пальцы от императорского плеча, приподняла подол и присела в лёгком реверансе. – Духи говорят мне, что вихри, вырвавшиеся из Ветров, в самом деле дурной знак. Если мы не отправим экспедицию к двадцати мирам, то нам грозят хаос, разрушение и смерть – такие, какие могут посеять только Ветра.

Император сел ровно и постучал кончиками пальцев по подлокотнику.

– Давеча, направляясь в уборную, я встретился с попом, – заметил Кюхельдорф, глядя теперь исключительно перед собой, – уверен, это тоже был дурной знак.

Епископ подобрался и бросил на министра ещё один испепеляющий взгляд, а Орлов осторожно прикрыл рот ладонью. При дворе эту примету знал любой.

– Уверен, это значит, что нам не следует тратить средства на экспедицию к новым мирам, – продолжил Кюхельдорф.

– Однако же, это смешно, – не выдержал Орлов, но император договорить ему не дал.

– Что же мне делать, вы заводите меня в тупик, – произнёс он, – вы должны давать мне советы, а пока что всё происходит наоборот.

– С вашего позволения, – вдруг произнёс Кюхельдорф, – возможно, граф Орлов и прав.

Орлов удивлённо приподнял бровь.

– Экспедиция к двадцати мирам в самом деле может нам помочь. Только если её возглавит сам Орлов.

Орлов открыл было рот, но так и не вспомнил, что хотел сказать.

– Это было бы не слишком осмотрительно, – выдавил наконец он.

– А мне кажется, Кюхельдорф прав, – император улыбнулся и хлопнул ладонью по мягкому сиденью рядом с собой, – кто же справится с этим лучше вас?

– Ваше Величество… – Орлов замолк на какое-то время и только после паузы, подобрав наконец слова, продолжил, – вы же знаете, у меня есть определённые обязательства здесь. Я пока не могу улетать.

– Но вы же хотите послужить Родине? – император поднял брови, демонстрируя удивление.

– Я был бы более полезен вам здесь.

– Решено. Можете начинать собирать флот. И идите! Идите все! Я хочу есть! Когда начнётся обед?..

 

«Джентльменам следует быть предупредительными, галантными и внимательными с дамами. Слушать их совсем не обязательно, но вовремя кивать и угадывать реакцию, какую должны вызывать их слова, необходимо».

«Помни, что слабый пол не прощает равнодушия. Твоё положение в обществе во многом будет зависеть от них. Постарайся расположить их к себе тем, что заметишь каждую из них».

«Комплимент – самый короткий путь к сердцу любой из дам».

Все те рекомендации, которые когда-то давал Николаю гувернёр и которые всё время ожидания не переставали крутиться у него в голове, теперь вылетели и оставили его одного. Он растерянно стоял перед длинным столом, накрытым множеством кушаний, перемежавшихся с вином, и пытался вспомнить хоть что-нибудь, но в голову не приходило ничего. Кровь стучала у него в висках, заглушая голоса множества говоривших кругом людей, а он всё стоял и не знал даже, куда должен сесть.

– О! Николай Троекуров! Поручик! – юноша с волосами цвета каленого ореха остановился рядом с ним и отвесил лёгкий поклон. – Вы тот, кто первым открыл двадцать миров!

– Не совсем так, – вынужден был признать Николай, – я просто первым увидел туманность на радаре и… – он сделал глубокий вдох, – вам ведь это неинтересно, так?

– Напротив! Я бы с удовольствием послушал ваш рассказ! – юноша взял его под руку и потащил вперёд. – Моё имя Леон. Леонид Ростов. Нас не представили, но ведь это ничего? Я ведь уже знаю вас.

Почти силой он затащил Николая за стол и тут же устроился по правую руку от него.

Руки его запорхали над кушаньями, будто крылья чайки, накладывая то одно, то другое.

– Вам что-нибудь передать?

– Нет, спасибо, я сам.

Николай потянулся за кусочком отбивной.

– Сам император отметил вас, – произнёс тем временем Леон, – вам так повезло!

Николай повернулся, чтобы поймать его взгляд, и тут же что-то звякнуло у него под рукой, а в следующую секунду все голоса смолкли, и глаза всех сидевших за столом устремились на него.

Николай медленно перевёл взгляд туда, откуда только что раздался звон, чувствуя, что только что произошло что-то непоправимое, и увидел рассыпавшуюся по белой скатерти горку соли.

Николай сглотнул. Ощущение чего-то страшного не покидало его, хотя он и не понимал толком, что произошло. Он снова посмотрел на Леона в поисках поддержки, но тот отодвинулся от него – будто они и не разговаривали только что.

– Соль… – всё же прошипел он, но Николай по-прежнему ничего не мог понять. – Выйдите из-за стола. Пусть лакей уберёт. Это же к беде.

Щёки Николая пылали. Он начинал понимать. Поднявшись, он попятился назад – и тут же из-за спины раздался новый, куда более глубокий звон. Кажется, все в зале выдохнули и, разом отвернувшись от него, снова принялись за еду. Леон теперь протянул руку, приглашая его назад, а Николай обернулся и увидел осколки дорогой вазы, стукнувшейся о зеркало и рассыпавшейся на множество частей.

– Так вы хотели рассказать про полёт, – продолжил тем временем Леон, но Николай уже не слушал его. Развернувшись, он пулей вылетел в коридор. Ему было тошно от себя и от всего, что только что произошло. От тех людей, что окружали его, и от того, что он так боялся, что они подумают о нём что-то не то. Он пронёсся стрелой сквозь колоннаду мраморной галереи и вылетел туда, где на стенах висели портреты героев. Мгновенно его будто бы обдало холодным ветром. Здесь он чувствовал себя гораздо лучше – и не только потому, что оказался один. Флотоводцы прошлых эпох будто бы поддерживали своими молчаливыми взглядами его.

Николай сделал ещё один глубокий вдох. Подошёл к одному из них и попытался рассмотреть, но тут же понял, что в галерее есть кто-то ещё. Он видел стоящего со спины – волна чёрных волос накрывала его мундир цвета ночного неба, а серебряные эполеты выдавали в нём офицера, крещённого в боях. Николай колебался, стоит ли подойти и заговорить – или лучше тихо покинуть зал, но через секунду мужчина обернулся, и оглушительную тишину затопил грохот крови в висках. Мужчина что-то говорил, но Николай не слышал ничего – так он был красив какой-то особенной, мужской красотой, переплетённой с изяществом и достоинством, говорившими о его прошлом, будущем и настоящем за него.

Мужчина шагнул вперёд и пощелкал пальцами перед глазами Троекурова.

– Вам плохо? – наконец расслышал тот. – Я не ношу нашатыря, но можно у кого-нибудь поискать.

– Нет, – выдавил Николай и качнул головой, – нет, – уже увереннее повторил он, – простите, я просто задумался и не ожидал увидеть здесь кого-нибудь.

– В самом деле, здесь обычно не встретишь никого, – мужчина отвернулся и остановился перед окном. – Только я прихожу… попросить у стариков совет. Да и то потому, что кроме них не доверяю никому.

Николай улыбнулся и, подойдя к нему, остановился плечом к плечу.

– Думаю, что понимаю вас. Трудно постоянно находиться среди этих людей. Здесь, при дворе, где всё определено: как кланяться и кому в особенности, и как разговаривать, и, наверное, даже как влюбляться.

– Так вот оно что? – мужчина чуть повернул голову и насмешливо вскинул бровь. – Вы решили спрятаться ото всех? Вам надоел свет?

Николай повёл головой.

– Признаться честно, мне здесь тяжело. Я, как и вы, боевой офицер.

Мужчина вздрогнул, но не сказал в ответ ничего. Его унизанные перстнями пальцы легли на стекло.

– Участники игры одновременно являются как исполнителями, так и зрителями театрального действа… – задумчиво произнёс он.

– Что?..

Мужчина молчал, не пытаясь ничего объяснить.

– Вам, наверное, от меня смешно, – Николай отвёл взгляд и теперь тоже смотрел в окно. – Вам ведь куда легче даётся этикет, это видно… В каждом движении ваших рук.

– Свет – это цепь отношений, приличий и обязанностей. Иногда кажется – она превращается в аркан ночного разбойника, который затягивается и затягивается у тебя на шее, но это лишь потому, что она и есть – цепь.

– Свет подавляет меня… – сказал Николай негромко. Он сам не знал, отчего его так потянуло поговорить. Обычно он был молчалив со всеми, включая друзей. Но сейчас ему казалось, что между ним и незнакомцем, проводившим бальный вечер в Галерее Героев, протянулась незримая нить. – Я перестаю быть собой.

Уголок губ незнакомца чуть приподнялся.

– Разве я говорил, что в свете будет весело? Нет. Но ум и характер совершенно образуются только в свете. И этот свет – пустой, ветреный, часто жестокий и несносный, так же нужен для души нашей, как и занятие в уединении. Сохрани Небо влюбиться в него, но не должно его чураться.

Николай напрягся.

– Свет претендует на звание авангарда цивилизации. Ради исполнения этой миссии светские люди строго чтут условности и правила хорошего тона, стараются быть в курсе всех хитросплетений политики, носят элегантную одежду и делают вид, что пестуют произведения человеческого ума. Но всё это ложь – от начала и до конца. Тот, кто видел звёзды так близко, как мы, знает то, что никогда не поймут они.

Незнакомец не ответил. Он стоял и смотрел на золотые шпили Адмиралтейства и на город, присыпанный первым снегом.

– Скажите, – произнёс он вдруг, – ведь это вы тот, кто первым увидел двадцать миров?

– Да… – Николай устало вздохнул. Слишком часто он стал слышать этот вопрос. Только ему он и был обязан тем, что сегодня оказался представлен ко двору.

– Вы хотели бы вернуться туда назад?

Николай тоже посмотрел в окно.

– Всякий раз, когда вспоминаю о том, радостная гордость озаряет моё сердце. Восторг охватывает меня от одной мысли, что я стал частичкой тех славных событий, участником которых я был.

– Это правда? – незнакомец резко обернулся к нему и заглянул в глаза.

Горло Николая почему-то пересохло, но он кивнул и выдавил:

– Это так. На самом деле так.

Незнакомец отвернулся.

– Идите в бальную залу. Скоро начнут танцевать.

– Но…

– Это приказ, поручик.

Николая вдруг обдало жаром и холодом одновременно, и он почувствовал, как жёсткий голос незнакомого офицера волной дрожи отдаётся у него в животе.

– Как прикажете, адмирал.

Николай развернулся и, печатая шаг, двинулся прочь.

 

ГЛАВА 3

Николай ушёл, а Орлов ещё долго стоял и смотрел в окно на город, выросший на месте болот и пустошей за две сотни лет.

Там, где теперь начинался Восточный проспект и стояли великолепные дворцы, ещё не так давно не было ничего, кроме деревень. Таурон был самой дальней колонией из освоенных до обнаружения Ветров земных миров. Когда же началась война, и ромеям пришлось прикрывать паническое бегство других землян, они отступали шаг за шагом, пока не добрались сюда. Но в конце концов Основатель возглавил флот, и любое отступление было запрещено. Позади флота землян были выставлены заграждения из кораблей, обстреливавших всех, кто сдавал немного назад. А пока флот ромеев удерживал границы системы в этой, казалось, безнадёжной войне, Основатель приказал заложить на Тауроне, под самым перекрестьем Ветров, форт. Выполнить его приказ, впрочем, так и не удалось – под постоянным огнём строители никак не могли завершить проект, и в конце концов оказалось проще захватить крепость противника, названную Нотербург. Обрадованный первой из ромейских побед Основатель назвал эту крепость Ключом от Ветров – Шлиссельбург. И сам прибил над воротами небольшой станции Ключ. Так началось наступление, перемежавшееся с поражениями и потерями – вопреки легендам, которые так любила молодёжь. И на месте крепости Основатель приказал заложить город с таким же названием, сделав его символом ключей к Новой Земле.