Текст книги "Костры Асгарда. Том 2. Воин Храма"
Автор книги: neisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Кадан шумно дышал и молчал. Ничего, кроме детского «но почему он…», не крутилось на языке.
– Вашу ссору разберёт Капитул, – сказал тем временем интендант, – возьмите ту бочку и оба идёмте со мной.
========== Часть 2. Глава 11. ==========
– Любой из братьев должен направлять свои старания к тому, чтобы жить праведно и служить примером для подражания мирянам и присягнувшим на верность Господу нашему служителям других орденов так, чтобы те, кто только взглянет на него, не имели бы возможности даже подумать ничего дурного о нем: ни о том, как он скачет на коне, как он говорит или проходит мимо них, или принимает пищу, или смотрит – о каждом его жесте, о каждом его поступке.
Вопреки заветам капеллана, стать тамплиером сразу же при вступлении не представлялось возможным. Изощрённые запреты сопутствовали повседневной жизни и любой деятельности внутри ордена. В каждом из этих запретов было невероятное количество тонкостей, которые с рассвета и до заката только что вступившему в братство постоянно объясняли командор и старшие члены Ордена.
Среди братьев нередко встречались совсем еще юноши, с горячей кровью, наделённые буйным и несдержанным нравом. Тем не менее строгая дисциплина оставалась неотъемлемым элементом жизни каждого храмовника. Каждого юношу необходимо было подчинить ей. Не переломить и не искоренить боевой дух, как это случилось бы в обычном монастыре, но обратить их в то направление, которое принесет наибольшую пользу целям Ордена и Храма. Порой для этого приходилось применять жестокие ограничения. Проступков не прощали никогда.
Абсолютно запрещены были предавание лености и веселью, смешные разговоры и даже самые простые забавы. Настолько строгими были правила, что предполагалось, что и игра в шахматы может стать причиной невольной ссоры. Время, не занятое каждодневными обязанностями, подобало тратить лишь на чтение, произнесение молитв или исполнение какой-либо работы, полезной для братства.
Быстрая езда верхом, к которой Кадан, как и многие рыцари здесь, привыкли с детства, так же не разрешалась. Даже собственное оружие нельзя было брать по своему желанию – только по указу старших братьев. Покидать командорство для посещения города без разрешения командора тоже было запрещено. Есть или пить вино можно было лишь за столом. Число запретов насчитывалось великое множество, и само собой, среди них присутствовал запрет проявлять гнев, оскорблять братьев или тем более причинять им вред.
Для разбора же всех случившихся за последние дни нарушений каждую неделю в обители собирался Капитул.
Надзор за соблюдением устава осуществляли командор и старшие чины Ордена, которые, впрочем, всё равно не могли усмотреть за каждым. Потому обязанность следить за выполнением правил ложилась на плечи самих братьев: и не из желания выслужиться или тяги к доносам, но с единственным устремлением к совместному совершенствованию, каждый должен был сообщать на подобном суде о любых нарушениях, которые, как он видел, делал другой. Когда кто-то из братьев оступался, долгом другого было сделать ему выговор – любезно, но строго. Объяснить ему, где он был не прав, и предупредить о невозможности подобных ошибок. Если провинившийся показывал раскаяние и со смирением внимал упрекам, его проступок прощался. В противном случае следовал донос.
Таким образом, попытка Кадана защитить себя лишь подтвердила необходимость довести дело до суда.
В день собрания все братья сошлись в зале Капитула. При входе каждый из них осенил себя крестным знаменьем и те, кто имел головные уборы, снял их. Стоя произнесли молитву, а затем заняли места соответственно чину. Когда все оказались на местах, командор открыл собрание. По его призыву двери были заперты, чтобы никто из посторонних не смог услышать, о чём шла речь, а все братья обратили взгляды к кафедре.
Председатель произнёс проповедь и закончил слово воззванием к братии повиниться в своих грехах. С этой минуты все должны были оставаться на своих местах до специального разрешения.
Все по очереди тамплиеры вставали, выходили на судное место, произносили слова приветствия председателю и трижды склоняли колени перед ним. Держаться следовало как на исповеди: смиренно и покорно. Каждый перечислял свои грехи.
Одного перечисления, впрочем, было недостаточно: каждый должен был перечислить точные обстоятельства, при которых был совершён грех.
Кадан с волнением ждал своей очереди, потому что за всё время, что он провёл в стенах ордена, наказаний более серьёзных, чем десяток дополнительных чтений «Отче наш», он не получал ни разу – но и проступки его до сих пор были невелики.
Он не знал, рассказывать о случившейся ссоре или нет, но в конце концов решил, что лучше рассказать: потому как после его выступления в любом случае председатель обратился к присутствующим с вопросом, всё ли он назвал. Ролан мог смолчать – дабы не подставлять ещё и себя. Но интенданту не было никакого резона молчать.
Кадан вышел вперёд и опустился на колени. Белый подол одеяния командора колыхался перед его глазами.
– Я ударил брата Ролана, – сказал он после того, как произнёс ритуальные формулы приветствий.
На несколько секунд наступила тишина, которая, впрочем, царила в зале и до его слов.
– Твоя откровенность заслуживает милосердия. Однако, почему ты это сделал? – спросил командор.
– Он оскорбил меня. Толкнул к стене и хотел…
Кадан замолк. Он всё ещё опасался говорить о случившемся целиком. Теперь уже не из жалости к Ролану, а из-за собственной гордости, не позволявшей ему выносить подобное дело на общий суд. И ещё – из какой-то гадливости, которая возникала внутри него вместе с мыслью о том, что придётся при всех и в деталях рассказывать, как Ролан щупал его.
– Я спустился в подвал за вином, – продолжил Кадан. – Он налетел на меня со спины и прижал к стене. Я инстинктивно ударил его – как ударил бы врага.
– Почему он это сделал? – спросил командор.
– Я не знаю, – Кадан качнул головой. – Он не сказал.
Снова наступила тишина.
Слегка отступив от устава, командор протянул руку и двумя пальцами приподнял его подбородок, вглядываясь в глаза.
– Ты пока не вступил в Орден до конца. Но уже считаешь возможным лгать.
Кадан сглотнул.
– Я не лгу, – глухо произнёс он.
– Недопустимо, чтобы пренебрежение к уставу и власти капитула поселилось в твоём сердце столь рано. Ты будешь наказан за совершённый тобой поступок, потому что не должно затевать раздоры в обители ордена, каковы бы ни были тому причины. И будешь наказан за ложь – потому что я вижу её в твоих глазах. Оба наказания записаны в уставе, и ты знаешь их. Но ты признал свой грех и потому заслуживаешь снисхождения. Исполнение наказания будет доверено рыцарю, которому ты пришёл служить.
– Благодарю, – Кадан опустил взгляд. Обида душила его, но он счёл за лучшее промолчать.
– Проступок же брата Ролана мы разберём, когда будем говорить с ним.
Рыцари, братья-служители и оруженосцы принимали пищу в общем зале, но каждый за своим столом. Обычно на стол подавались два блюда, которые назывались «монастырскими», но в некоторые дни – три.
При ударе «трапезного колокола» все обитатели командорства проходили в трапезную в соответствии с родом своих занятий, за исключением брата-кузнеца, если он подковывал лошадь, и брата-пекаря, если он месил тесто или запекал хлеб.
Почётное место во главе стола занимал командор – Марк фон Хойт.
Те, кто был уже умудрен годами, и те, кто пришёл раньше других, садились на лучшие места – спиной к стене. Те, кто вошел после, располагались напротив, на скамьях, стоявших ближе к центру зала.
Капеллан произнес слова благословения ко всем, после чего братия синхронно встала со своих мест, и под сводами зала зазвучали слова «Отче наш», произнесенного хором. Все сели.
Стол укрывали белые салфетки. Перед каждым рыцарем располагались его кубок, его миска, его ложка, его нож и свежевыпеченный кусок хлеба.
Прислуживавший без единого слова принялся наливать в кубки вино. Абсолютное молчание являлось обязательным условием, и только треск дров в очаге был слышен в полнейшей тишине.
Один из братьев сел за небольшую кафедру, открыл Писание и принялся читать его вслух. Рыцари в белых одеждах неторопливо отрезали куски от своего хлеба и брали еду с общих больших оловянных подносов. На них лежали говядина и баранина, сваренные с капустой и репой. Но каждый мог взять лишь один кусок мяса, так что приходилось выбирать – или говядину, или баранину.
Ни единого кувшина не стояло на столах. Следя за условными знаками, прислужники наливали напитки. Ни у кого не было права встать из-за стола прежде рыцаря-командора.
Всё действо, выглядевшее почти религиозным ритуалом, проходило в полнейшей тишине. Даже звон прибора о прибор казался кощунством под сводами этого зала.
Леннар отрезал себе кусок телятины, но есть не мог – кусок в горло не шёл.
Взгляд его то и дело устремлялся туда, в направлении изголовья, где сидел рыцарь-командор. Но не на него самого, а на юношу рядом с ним, для которого еда была разложена на полу – таково было наказание, вынесенное Кадану Капитулом.
К брату, получившему наказание, предписывалось проявлять милосердие: рядом с ножкой стола стояла тарелка, щедро наполненная едой – туда каждый из рыцарей должен был опустить хотя бы чуть-чуть.
Кадан тоже есть не мог.
Никогда в жизни его не кормили вот так. В отцовском замке по его приказу пажи приносили еду ему в кровать. За общим же столом он сидел по левую руку отца – как не старший, но самый любимый сын.
От одного вида мяса, положенного, как собаке на полу, он с трудом мог удержать рвущийся из горла ком. Но если Кадан ещё надеялся сохранить гордость, то Леннар уже знал: смирение придёт.
Епитимья была наложена на весь грядущий месяц, и как бы ни старался шотландец, он не смог бы протянуть столько без еды.
Леннар ковырнул вилкой кусок нежной телятины. Попытался положить немного в рот – но теперь ему самому казалось, что Кадан смотрит на него, и щёки заливал румянец.
«Почему этот мальчишка не даёт мне спать», – в который раз подумал он. Но некому было дать ответ.
Закончив трапезу, с разрешительного жеста командора братия встала из-за стола, и рыцари, все так же не нарушая тишины, по двое проследовали в часовню.
Ролан оказался рядом с Леннаром как по волшебству – но оба молчали. До окончания молитвы нельзя было завести разговор и даже после следовало избегать пустых и ненужных слов.
Только когда служба подошла к концу, Ролан, всё ещё державшийся подле Леннара, заговорил:
– Твой оруженосец меня оскорбил, – негромко произнёс он.
Спина Ролана всё ещё зудела болью после того, как накануне, посреди двора, служитель, назначенный командором, отвесил ему двадцать плетей. Такова была первая часть его наказания. Второй же стало лишение мяса на десять дней.
Леннар молча двигался по коридору, не желая отвечать. Но в знак того, что услышал, всё же кивнул.
– Я хочу, чтобы ты передал мне право его наказать.
– Если бы ты заслужил такое право – тебе дал бы его Капитул, – сказал Леннар и, более не обращая внимания на Ролана, ускорил ход.
Когда солнце опустилось за стены замка, Леннар отыскал Кадана на конюшне – тоскливо глядя перед собой, тот чистил коней.
– Пойдём, – коротко приказал Леннар.
Кадан, кивнув, поднялся и последовал за ним.
Они прошли в самый конец конюшни и остановились между двух стойл.
– Лицом к стене, – приказал Леннар.
Кадан сглотнул, силясь подавить обиду, и, отвернувшись от него, упёрся ладонями в деревянную балку.
– Мне снять тунику? – спросил он, видя, что Леннар медлит.
– Да, – подумав, ответил тот и куда-то отошёл.
За то время, пока он подбирал плеть, Кадан освободился от верхней одежды и теперь стоял перед ним с обнажённой спиной. Леннар подошёл и замер, глядя, как подрагивают острые лопатки. Опустил руку на них и чуть погладил.
– Расслабься, – тихо сказал он.
Кадан кивнул, но дрожать не перестал.
Леннар всё ещё медлил.
– Ты боишься боли? – спросил он.
– Не знаю, – Кадан коротко усмехнулся, – я никогда не испытывал её.
– Боль – только способ очистить себя, – произнёс Леннар спокойно, продолжая успокаивающе поглаживать его по спине, как гладил бы взбудораженного коня. – С каждым ударом грех будет покидать тебя.
– Но я не…
– Грех будет покидать тебя, – повторил Леннар твёрже, – если ты готов избавиться от него. Если ты признаёшь, что совершил грех. Ты совершил его?
Кадан молчал. Рука Леннара исчезла и ему стало холодно.
– Ты считаешь, что да? – спросил он.
Леннар какое-то время молчал.
– Писание учит нас, – наконец сказал он, – что насилие и жестокость не приумножат число добра. Понимаешь?
Кадан не отвечал.
– Твой удар лишь разозлил брата Ролана. Он был унижен и испытал боль – и теперь захочет отомстить.
– Я тоже, – сдавленно произнёс Кадан, – был унижен. И тоже испытаю боль.
– Вопрос не в том, чья боль сильней. До тех пор, пока ненависть и ярость управляют тобой, ты не сможешь разорвать круг вечного насилия и вечных смертей.
– Но почему я? Почему не он?
– Тому нет причин, – Леннар качнул головой, – но кто-то должен сделать это. И только тогда, возможно, его прощение наполнит миром и душу другого. А теперь расслабься, – немного резче закончил он и чуть отошёл. Взгляд невольно падал на округлые ягодицы, обтянутые узкими шоссами.
Поколебавшись, Леннар подошёл к Кадану ещё раз. Обнял его одной рукой, положил руку на живот и развязал шнуровку. Член Кадана невольно скользнул по его руке, когда Леннар опускал шоссы вниз. Ещё расслабленный, он уже начал наливаться кровью, когда Кадан понял, в какой позе сейчас стоит.
Зад его был бесстыдно оттопырен и теперь, лишённый последнего прикрытия ткани, был виден Леннару от и до.
Леннар коротко замахнулся и нанёс удар. Плеть оставила на белой коже розовую полосу. Кадан коротко вскрикнул и закусил губу.
Леннар сделал то же самое – смотреть на эти белые полушария, покорно предоставленные ему, не было никаких сил.
– Один, – сказал Леннар.
И тут же нанёс второй удар.
Кадан вскрикнул ещё раз.
Леннар не выдержал. Подошёл и погладил то место, где только что прошлась плеть, силясь снять боль.
Кадан слабо застонал и прогнулся навстречу его руке.
У Леннара перехватило дух. Он всё отчётливее понимал, что каждое мгновение этого наказания становится испытанием лично для него.
Невыносимой была сама мысль о том, что он причиняет Кадану боль. И в то же время эта мысль возбуждала, заставляя кровь бежать быстрей.
Леннар ударил ещё раз – и тут же поймал третий вскрик в ладонь. Наклонился к самому уху Кадана, с трудом удерживаясь от того, чтобы запечатлеть на его шее утешающий поцелуй.
– Тише… – шепнул он, и горячее дыхание, коснувшись нежной кожи юноши, вызвало новую дрожь.
Кадан кивнул, и Леннар с неохотой отстранился, а затем нанёс ещё один удар.
Каждый новый удар распалял его всё сильней. Он постепенно забывал, что гладит Кадана лишь для того, чтобы облегчить боль – пальцы сами собой стремились забраться в узенькую ложбинку, и Кадан не сопротивлялся, выставляясь лишь сильней.
Восемнадцатый удар пришёлся уже туда, по розовой звёздочке, вид которой вызывал у Леннара нестерпимую жажду и мучительную злость.
Кадан коротко вскрикнул и почти что проплакал:
– Лен-нар!
Леннар ударил ещё раз, наискосок. И не удержавшись в последний раз – снова по розовым складочкам.
На глазах Кадана показались слёзы от нестерпимой боли, но Леннар поспешил накрыть его собой и обнять. Плеть выпала из его рук.
Кадан обернулся и, прижавшись к его груди, разрыдался.
Леннар знал, что не должен его утешать – потому что Кадан получил то, что заслужил. Потому только прижимал его к себе и гладил его по волосам, силясь справиться с желанием вдохнуть их аромат.
========== Часть 2. Глава 12. ==========
Епитимья Кадана, тем не менее, продолжалась, и он день ото дня становился всё мрачней.
Леннар отлично видел это, но поделать ничего не мог.
Кроме того, со дня наказания его преследовало видение, которое теперь уже не ограничивалось только сном. Он без конца видел Кадана, прогнувшегося перед ним, будто бы готового ко всему.
Ролан на некоторое время пропал с глаз – по крайней мере, он не приближался ни к одному, ни к другому несколько дней. И всё же Леннара не переставали беспокоить его просьба и то, что произошло. Хоть он и знал, что Ролан бывает излишне жесток, но не представлял себе, что могло заставить того перейти черту и тронуть чужого оруженосца. И, если тот уже пересёк черту – что помешало бы ему перейти её ещё раз.
Как-то вечером, когда обитель уже отходила ко сну, Леннар услышал негромкий, но пронзительный голос, похожий на плач или скрип сломанного колеса. Он не сразу понял, что голос не снится ему, потому что уже слышал его во сне несколько раз.
Леннар оставил свои дела и отправился на звук.
Миновав серые корпуса гарнизона, он поднялся по лестнице и увидел, что Кадан стоит на стене, глядя на запад. Он изменился и мало походил на того юношу с нежным лицом, спрятанного в бархат и шелка, которого Леннар увидел несколько месяцев назад.
Фигура Кадана осталась такой же стройной, и теперь чёрная туника послушника обрисовывала её достаточно хорошо. Волосы всё так же стлались по плечам, хотя и спутались немного, а от локонов пропал и след. Контуры лица заострились, и в уголках губ залегла печаль.
И песня Кадана тоже стала другой. Голос теперь был негромким, и больше Леннару не казалось, что он властвует над стихией и взывает к богам. Кадан казался тростинкой, колышимой на ветру – гнущейся под ветром и покорной ему.
Леннар бесшумно подошёл к нему со спины и опустил ладони на плечи.
– Вы так грустны, – тихо сказал он, – вам совсем не по нраву та роль, что вы приняли на себя.
Кадан вздрогнул в первую секунду этого прикосновения, но уже через мгновение совладал с собой. Однако не подался Леннару навстречу, как это бывало до того. Он ссутулился и замер, устало глядя на горизонт.
– Я совру, если скажу, что понимаю ваш путь, – после долгого молчания произнёс он, – но я готов разделить его.
– Вам не место в Ордене, Кадан. Вы не рыцарь и для вас ещё есть путь назад. К тому же, многие снимают с себя плащ в наши дни.
Кадан стиснул зубы и прикрыл глаза, силясь скрыть слёзы, проступившие на ресницах.
– Я не могу оставить вас, – сказал он, когда ком, наполнивший горло, немного отступил, – мне снятся сны. Вы бы сказали, что дьявол искушает меня.
Леннар молчал. Неприятное чувство, будто по спине пробежал холодок, коснулось его.
– Что вам снится? – спросил он глухо, хотя и сам догадывался, какой услышит ответ. Однако то, что он услышал, превзошло все его ожидания.
– Мне снится, – сказал Кадан очень тихо, – что мы с вами в маленькой избушке, и за окнами идёт снег. Стены кругом сложены из брёвен, и множество, множество гобеленов покрывает их. Я лежу спиной на сундуке, поверх вороха драгоценных одежд, а вы стоите передо мной, меж моих раздвинутых ног. И… – он сглотнул, – и не заставляйте меня описывать, что бывает потом. Вы должны бы это и сами понимать. Я вижу ещё много, много таких снов. Они кажутся порой более живыми, чем всё, что происходит кругом. И не говорите, что я должен читать молитвы ещё чаще – это не помогает, сэр Леннар. Я не могу думать ни о чём, кроме вас. Но это только моя беда. Тем лучше я буду служить вам, ведь так?
– Нет, не так. Вы не должны оставаться в Ордене, если дело Храма не интересует вас. Вы не должны оставаться в нём ради меня. Уезжайте домой. Вам будет лучше с отцом. Зачем мучить себя?
Кадан чуть обернул лицо, и слёзы снова блеснули в его глазах.
– Я не могу оставить вас, – упрямо повторил он, – меня терзает чувство, что скоро с вами случится беда. И если это будет так – я буду рядом с вами до конца.
Леннар глубоко вдохнул и, крепче прижав его к себе, уткнулся носом в рыжеволосую макушку. То, что говорил Кадан, пугало его. Он и сам видел точно такой же сон. Но в эти секунды Леннар думал о другом.
– Скоро закончится сбор урожая, – сказал он, – в городе будет большая ярмарка. Хочешь съездить на неё?
Кадан повёл плечом, но всё же искоса глянул на Леннара.
– Нельзя же. В город без разрешения…
– Я договорюсь, чтобы нас отправили за зерном.
В глазах Кадана на секунду блеснула прежняя игривая искра.
– Я бы хотел, – осторожно сказал он.
– Хорошо, – Леннар кивнул, – тогда постарайся лишний раз не привлекать к себе внимания до воскресенья.
Он хотел отстраниться, но не удержался и напоследок поцеловал Кадана в висок.
Ролан стоял на другом конце двора и наблюдал, как расходятся в стороны две фигуры, только что обнимавшие друг друга на стене. Он видел и те, другие объятья, когда Леннар наказывал Кадана на конюшне – и тогда уже с трудом мог сдержать злость, которой сам не понимал до конца.
Ролан знал Леннара давно. Леннар был спокойным и серьёзным юношей, а вступив в Орден, стал таким же серьезным и благочестивым братом.
Решение принести присягу они принимали вдвоём. Но Ролан больше думал тогда о славе, которой было не снискать при дворе захудалого барона, а о чём думал Леннар – Ролан не знал.
Ролана Орден разочаровал. Но сколько бы он ни пытался говорить об этом с Леннаром, тот отвечал ему ясным, как синева утреннего неба, взглядом, и высокопарными речами, позаимствованными, видимо, из воскресных проповедей капеллана.
Тогда уже Леннар начал вызывать у него злость – и вся прежняя дружба затрещала по швам.
Теперь же тот факт, что Леннар, столь благочестивый и праведный, притащил себе из-за моря мальчика, чтобы лапать его и не делиться ни с кем, не давал Ролану покоя.
Оруженосец Ролана был красив. Он походил на девушку, и Ролан не мог отрицать ни изысканности вкуса своего брата, ни его хитроумия – так защититься от любых нападок своим деланным благородством, чтобы никто и не подозревал за ним тёмного грешка.
Ролану же оставалось скрипеть зубами и бережно нести обеты, которые никогда особенно не беспокоили его.
Развернувшись так, что белый плащ взлетел за его спиной, он направился в гарнизон.
Солнце уже опускалось за дома, играя последними лучиками на золотой листве редких деревьев. Узкие улочки полнились людьми, маленькие домишки лепились боками друг к другу, сдавливая прохожих между собой.
На главной площади жонглёры и факиры метали в воздух разноцветные кегли и дышали пламенем, опаляя зевак.
Сердце Кадана громко стучало – он не видел столько людей, столько жизни и смеха с тех пор, как покинул дом.
Цепляясь за плащ Леннара, он пробирался по толпе вперёд, жадно впитывая каждое мгновение и каждую краску.
С тоской смотрел он на разноцветные ткани, разбросанные по прилавкам, понимая, что жизнь эта более недоступна для него. И хотя спина его ощущала горячую грудь Леннара рядом с собой, казалось, что рыцарь по-прежнему остаётся далеко.
Выполнив поручение Ордена и сделав заказ зерна, они побродили немного по рядам.
– Вам не становится веселее, – сказал Леннар, придерживая его перед собой.
– Простите, – Кадан опустил взгляд, – я не хотел, чтобы моё расстройство передалось вам.
Они добрались до небольшой сцены, где разыгрывали своё представление кукловоды, но сколько бы Кадан ни смотрел на противных носатых кукол, ему не становилось смешней.
– Давайте уйдём, – сказал Леннар наконец.
Кадан обернулся, один из прохожих толкнул его сзади, и он рухнул в объятия рыцаря. Глаза их и лица оказались близко-близко, и Леннар чувствовал, как бьётся сердце Кадана напротив его.
Желание коснуться губ юноши стало нестерпимым. Кадан потянулся к нему, но Леннар торопливо прикрыл его губы кончиками пальцев.
– Брат Кадан, – тихо сказал он, – прошу вас…
– Да-да-да! – Кадан оттолкнул его. – Знаю я, обеты! Иногда мне кажется, что вы не человек, а каменная стена!
– Сочту это за комплимент. Идёмте домой.
Обратный путь они проделали в молчании. Леннар мучился непреодолимым желанием приблизиться к Кадану и успокоить его, но удерживал себя, понимая, что лишь даст юноше надежду, которая не осуществится никогда. Кадан же напрочь ушёл в себя, он казался прозрачным, как призрак, на фоне сумрака ночи, и Леннар не мог отделаться от ощущения, что ещё мгновение – и он, взлетев, растворится в ночном небе, став сизой дымкой.
Добравшись до командорства, Леннар пожелал ему спокойной ночи и сам намеревался отправиться спать, когда один из прислужников окликнул его.
– Вас желает видеть командор, брат Леннар, – сказал он.
Леннар кивнул и направился следом за ним.
Командор ожидал его в библиотеке – и Ролан стоял по другую сторону письменного стола от него. Командор был мрачен, как ночь за окном, а в глазах Ролана сверкала неуёмная злость.
Завидев его, Марк фон Хойт кивнул, и Леннар отвесил в ответ поклон.
– Вы были в городе? – спросил он.
– Да, по вашему поручению, брат Марк.
– Всё прошло хорошо?
– Да, брат Марк, – ещё один поклон.
– Вы кого-то брали с собой?
– Моего оруженосца, на случай если понадобится проследить за конём.
– Да…
Командор отвернулся, делая вид, что рассматривает книжные полки, и на какое-то время замолк. Потом, не оглядываясь, глухо произнёс:
– У брата Ролана к вам вопрос. Даже обвинение, можно сказать.
– До Капитула осталось ещё три дня, почему мы рассматриваем этот вопрос так?
Командор повернулся.
– Потому что брату Ролану достало вежливости сначала изложить свои сомнения мне. И я рад этому, потому что его откровенность на Капитуле произвела бы немалый шум, – командор посмотрел на Ролана и спросил, – скажете вы или я?
– Лучше, если он услышит это от вас.
Леннар переводил спокойный взгляд с одного на другого.
– Итак… – командор прокашлялся, – у брата Ролана есть определённые сомнения в вашем благочестии. Он видел, как вы нарушаете главнейшие предписания устава, обнимая своего оруженосца. И, более того, пронаблюдав за вами достаточно долго, он считает необходимым доложить Капитулу о том, что вы впали в грех содомии, брат Леннар.
Леннар побледнел, кровь отлила от его лица.
– Что? – инстинктивно спросил он.
Командор снова прокашлялся.
– Вы слышали меня, – произнёс он и торопливо добавил, – как вы понимаете, это серьёзный вопрос. Если братия узнает о том, что подобные подозрения были в отношении вас, то даже оправдательный приговор не многое изменит для вас.
Леннар сглотнул и непонимающе посмотрел на Ролана.
– Что заставило тебя так думать, брат? – внезапно охрипшим голосом спросил он.
– У меня достаточно для того причин, – ответил Ролан, – командору я их изложил, а ты знаешь их сам.
Леннар молчал.
– Я предлагаю, – нарушил тишину командор, – уладить вам этот вопрос между собой. Если дело лишь в ваших личных раздорах, и вы сможете, обсудив их, найти путь к примирению, мы не станем поднимать на Капитуле этот вопрос. Если же нет… Оба вы знаете устав. Запятнавший себя подобным грехом должен будет покинуть орден с позором, и ни одно командорство и ни один монастырь больше не даст ему кров.
– Я понял вас, – Леннар коротко поклонился. – Мы разберёмся между собой.
Страх затаился на дне его души и ждал, и потому он хотел разрешить непонимание как можно скорей.
Оба рыцаря вышли и, оказавшись в достаточном отдалении от дверей, чтобы их не услышал никто, остановились друг напротив друга.
– Что заставило тебя поступить так? – спросил Леннар спокойно. – Если твоя обида за наказание, которое ты получил, то разве не сам ты виноват в нём?
– Я предлагал тебе договориться, Леннар. И ты знаешь, что утешило бы мою гордость. Но ты отказал.
– Да, отказал. И отказал бы ещё раз. Значит, всё дело лишь в твоей обиде? Не стоит ли упомянуть об этом при командоре, а, брат?
– Можешь упомянуть. Полагаю, он догадывается и сам. Но никакие обвинения не коснулись бы тебя, если бы не имели оснований под собой. Я видел, как ты обнимал его, хотя рыцарю Храма не должно обнимать никого – даже сестру или мать.
Леннар стиснул зубы.
– Чего ты хочешь добиться? – после долгого молчания спросил он. – Что проку тебе в том, что я потеряю сан?
– По крайней мере, я буду знать, что Господь справедливо обошёлся с тобой. Но если хочешь, мы можем последовать совету командора и уладить дело миром.
– И какова будет цена?
– Отдай своего оруженосца мне в услужение на семь дней. Заручись его согласием. И я не стану поднимать шум.
Зубы Леннара скрипнули.
– Да или нет? – спросил Ролан.
– Завтра утром я дам тебе ответ.
Конец ознакомительного фрагмента
Полный текст доступен по ссылке:
https://feisovet.ru/магазин/Костры-Асгарда-Том-2-Воин-Храма-Нэйса-СоотХэссе?utm_content=286321553_286294282_0
