Текст книги "Костры Асгарда. Том 2. Воин Храма"
Автор книги: neisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Глава 1. ==========
В путешествии вдоль берегов Луары, по тем краям, что называют ещё «страной замков», то и дело возникает впечатление, что ты оказался в окружении оживших картин времён далёкого детства: тогда, перелистывая страницы красочной книги, каждый из нас с восторгом разглядывал многочисленные башни с крутыми конусами крыш и маникулями, казавшиеся неприступными высокие каменные стены, узкие бойницы, нависшие надо рвом мосты…
Но на самом деле у этих сказочных замков нет ничего общего с настоящими крепостями. Давно минули времена междоусобных войн, и затейливая архитектура тех замков, что растут по берегам королевской реки теперь, не имеет ничего общего с настоящей войной. Летящие кровли и стройные башни создаются теперь лишь для того, чтобы радовать глаз.
Уже давно закончились войны баронов, и обитатели крепостей и городов стояли на пороге эпохи Возрождения, а потомки хозяев тех замков, что стояли во главе отрядов рыцарей, преобразились в богатых землевладельцев и придворных. Вместо сумрачных и влажных замков-крепостей они выбирали роскошные дворцы, и безопасность интересовала их куда меньше, чем удобство. Но в своём убранстве дворцы эти были призваны напоминать о славных ушедших временах, и место неприступных крепостей заняли подобные по виду им дворцы.
***
Но путь Леннара де Труа пролегал дальше – через пролив, отделявший континентальную Европу от Британии.
Сев на корабль в Дьеппе, он проплыл вдоль базальтовых колонн ирландского берега, к шотландским берегам, где он сошел на землю и направился дальше.
Мимо разлома, разрубившего шотландское нагорье поперёк от залива Мори-Ферт до залива Ферт-оф-Лорн.
Вдоль долины Глен-Мор, по берегам длинных, узких озёр, одно за другим тянувшихся вдоль всей низины, к суровым берегам графства Кейтнесс.
С юго-востока над всадником нависали зелёные склоны Грампианских гор, а впереди тонул в тумане хребет Бен-Невис, опоясанный серпантином мшистой дорожки.
Лошадь вынесла Леннара к Хайленду Шотландии, дикому и почти безжизненному. Изредка встречавшиеся по пути деревушки прижимались к берегу моря, а по бокам поросшего травой тракта тянулся мрачный ельник, и лишь вдалеке проглядывали горные луга да вересковые пустоши.
Заросшая дорога тянулась по берегу Мори-Ферта на север, к Уику, единственному небольшому городку в этой пустынной земле. Рыболовная станция да три мельницы на стремительных потоках, бегущих вниз со скалистых круч к Глен-Мору – вот и всё хозяйство этого края туманов и ветров.
Те, кто жил здесь, с начала времен рассчитывали на море в деле обеспечения себя и пропитанием, и заработком. А само море было сурово к обитателям здешних мест, даже провести лодки по его волнам было нелегко. Четыреста пятьдесят миль шли корабли с товаром на борту, огибая суровое северное побережье, чтобы оказаться на западе у форта Уильям. Штормы и туманы, полные коварных скал извилистые проливы Уоркнейских и Пебридских островов странным образом напоминали Леннару о тех местах, которые он как будто бы видел в далёком детстве или во снах – но что это за места и откуда он мог помнить их, Леннар не знал.
Леннар не задержался в городе. Маленькие домишки, в беспорядке разбросанные тут и там, не интересовали его, а в трактире никто не спешил давать кров странному человеку, не брившемуся уже несколько недель и закутанному в дерюгу с ног до головы. Конь его, не раз бивший рекорды на турнирах и в бою, теперь выглядел не многим лучше, чем его владелец: хвост Вента спутался, а бока, не прикрытые попоной, покрывали липкие пятна грязи.
Леннар купил за пару медных монет немного муки, развёл её в колодезной воде и выпил получившуюся смесь. А затем снова поднялся в седло и двинулся на юго-восток.
Замок, бывший целью его путешествия, Леннар увидел издалека.
На одной изящной миниатюре, которую показал ему брат Роже, он видел это сооружение. Рука искусного мастера изобразила замок Уик похожим на ласточкино гнездо, закрепившееся на самом верху поднимавшихся из моря скал – там, где их огибает река Милл Лейд.
Высокие стены, поднимавшиеся над ними защитные башни с бойницами и подъёмные мосты не давали врагу никаких шансов для захвата. Двор замка украшала стройная Часовая башня, проход из которой вёл во внутренние комнаты, построенные ещё дедом нынешнего тана, в главный зал и в пристройку для леди.
Подъехав к воротам, Леннар кликнул стражу, но никто не спешил открывать ему. Так что путнику пришлось прокричать имя владельца ещё раз:
– Тан Локхарт! Мне нужно говорить с тобой!
И в последний, третий раз.
– Тан Локхарт! Если ты не откроешь передо мной ворота своего замка, я вынужден буду вызвать тебя на бой!
Говоря последние слова, Леннар скинул на землю дерюгу, и постовые, стоявшие у бойниц сторожевой башни, чуть подались назад, как будто он мог навредить им через крепостной ров.
На груди Леннара, на белоснежной тунике, покрывавшей кольчужный доспех и не тронутой дорожной пылью, красовался красный крест, который по эту и другую сторону Ла Манша мог бы узнать любой.
– Храмовник… – прошептал один из стражников.
– Храмовник! – крикнул другой, обращаясь к стражникам, сидящим в сторожке внизу.
– Храмовник… – нестройным хором повторили сидевшие за карточным столом. Один из них, самый молодой, поднялся на ноги и бросился к дверям, затем через двор к донжону, упал на колени перед троном тана, принимавшего просителей, и всю дорогу повторял, пока наконец не произнёс уже для тана:
– Мой тан! К вам приехал тамплиер!
В толпе просителей произошло шевеление, по рядам пробежал шёпоток, и среди слов, которые слетали с губ посетителей чаще всего, можно было различить два: «тамплиер» и «Роберт Брюс».
– Тамплиер… – вполголоса повторил тан, – откинуть мост! Приём окончен! – он поднял руку в предупреждающем жесте. – Все жалобы потом!
Несмотря на неприступный и воинственный вид снаружи, замок Уик оказался довольно изысканным внутри – обитель удовольствий, достойная самого короля. В башнях, нависавшими над стенами, по которым проходили караульные, были обустроены просторные восьмиугольные залы, освещенные лучами солнца, падавшими из стрельчатых окон. В этом же замке нашлось место и для богатого собрания книг, слухи о котором доходили даже до Франции. Немало ценных миниатюр хранилось здесь.
Тан Магнус Локхарт, граф Оркни, тан Кейтнесса и ярл семи островов принимал в помещении библиотеки важных гостей, а порой и любовниц – но никоим образом не обходил стороной и законную жену, невозмутимую Керстин, родившую ему шестерых сыновей и двух дочерей.
Троих из сыновей тана Леннар знал… И сейчас, стоя среди полок, уставленных книгами, напротив дубового стола одного из двенадцати танов, державших Шотландию в руках, он мысленно представлял себе, как скажет о том, что дети его не вернутся назад.
Святая земля была потеряна – и все, кто отправился на освобождение гроба Господня, ведомые убеждениями ли, или в поисках наживы, уже не вернутся назад.
18 мая 1291 года под натиском сарацин пала Акра – последний оплот рыцарей Креста на библейской земле. Иерусалимского королевства, возникшего за двести лет до этого и ставшего символом первых побед христиан на востоке, больше не было. Мечты церковников о властвовании христианства в землях востока развеялись как дым. Все те места, за которые долгие века походов лилась кровь рыцарей и простых мечтателей, снова оказались в полной власти мусульман.
Этот удар оказался жестоким поражением для рыцарей Храма – они остались без очень важного для них места, где приобретали военное мастерство и воевали во славу Господню, но вместе с тем потеряли и саму идею, с которой был образован орден. Необходимость содержания отрядов сильных и обученных воинов теперь не имела под собой основы.
А 13 октября 1307 года Филипп IV подписал указ, согласно которому надлежало схватить всех рыцарей Храма в пределах земель, принадлежащих ему. На всем континенте тамплиеров сажали в застенки, допрашивали, пытали и сжигали на кострах.
В те же дни, когда Леннар де Труа проезжал по мосту замка Уик, в семистах милях от него, в подвалах замка Тампль, великий магистр, Жак де Моле, молил Господа своего о помощи и оправдании невиновных, оклеветанных злой людской молвой – но осознавал, что еще пройдет немало времени, прежде чем он обретет покой. Двадцать второй магистр Ордена Бедных Братьев, рыцарей Христа и Храма Соломона – религиозного ордена, в последние две сотни лет ставшим едва ли не самой влиятельной организацией в Европе, вместе с пятью тысячами братьев находился в заключении у Филиппа IV, короля Франции.
В Шотландии всё обстояло иначе.
Роберт Брюс, уже более десяти лет как получивший титул графа Карика, собирал вокруг себя всё больше соратников. Он уже был отлучён от церкви и потому не опасался её кары. Не признававший Брюса Авиньон¹ не мог заключать с ним договоры и не имел никакого влияния в его землях. Папские указы не обладали законной силой в Шотландии, а потому не действовал здесь и указ, призывающий способствовать закрытию всех миссий ордена и возбраняющий само существование ордена Храма по всей Европе.
И рыцарь, стремящийся укрыться от гонителей во всех странах Европы, мог надеяться не только найти здесь убежище, но и рассчитывать на покровительство Брюса.
– Я всё знаю, можешь ничего не говорить, – произнёс тан и, минуя Леннара, присел у окна на каменную скамью. – Все мысли написаны у тебя на лице.
На тане Локхарте была надета длинная, отороченная мехом роба. На голове его был красиво драпированный шаперон*.
Леннар вскинулся и посмотрел на него.
– Разве все?
Тан устроился поудобнее. Достав из складок одеяния батистовый платок, он высморкался в него и вытер нос.
– Ты ищешь кров, Леннар де Труа, младший сын брата моего шурина и правнук моей бабки, что родом из Труа. И я рад, что ты обратился ко мне. Теперь настали нелёгкие времена. И каждому достойному шотландцу пригодится верная рука, которая в силах удержать меч.
Леннар невольно коснулся рукояти меча.
– Это так, – сказал он, – в трудные времена верные Господу нашему должны стоять на одной стороне.
Тан Локхарт чуть поморщился. Здесь, в Шотландии, кельтские традиции – языческие или христианские – были сильны, как нигде. Непринятые католической церковью ирландские монахи выстроили в Шотландской земле немало монастырей.
Он сам, потомок одного из древнейших кельтских родов, никогда не забывал о своих корнях.
– Добрые люди всегда должны стоять на одной стороне, – ответил он.
– И потому, – продолжил Леннар, сделав вид, что не заметил маленькой поправки в его словах, – те, кому я служу, хотели бы говорить с теми, кому служишь ты.
Тан свёл брови к переносице.
– Я не служу никому! – резко ответил он.
– Прости, мой господин, – ничуть не смущённый, Леннар отвесил поклон, – но те, кому не служу я, всё же хотели бы видеть их.
Тан побарабанил пальцами по каменному подлокотнику.
– Это не такой простой вопрос, – сказал он. – Я впустил тебя в дом, потому что меч тамплиера ценится высоко, как никакой другой. Но боюсь, как бы теперь моё великодушие не обратилось против меня.
– Не обратится, тан Локхарт, – Леннар улыбнулся едва заметно, и тан невольно отметил, что улыбка его не походила на улыбки вельмож – через неё на мир как будто бы проливался небесный свет. – Каждый получит по заслугам. Так решено на небесах давным-давно.
Тан причмокнул губами, выдавая недовольство тем, во что желает впутать его тамплиер.
– А что с моими сыновьями, а, рыцарь поверженного храма? Как они получили по своим делам?
Леннар высоко поднял подбородок.
– Конахт отдал жизнь свою, чтобы выполнить святую миссию, мой господин. Но прежде чем сердце его остановилось, он успел коснуться святынь – то и была лучшая награда для него.
– Лучшая награда… – пробормотал тан. – Он мой сын!
– Не я его убил.
– Не ты… иначе не стоять бы тебе передо мной. Ладно! – хлопнув себя по коленям, тан поднялся на ноги. – Мой младший сын проводит тебя в башню, где ты сможешь умыться и отдохнуть. Только смотри… – Тан поманил Леннара пальцем к себе и, понизив голос, произнёс, – не смей призывать его в поход по своим святым местам. Кого угодно – только не его! И чтобы я от тебя не слышал при нём, что Конахт получил по делам! Убью, если причинишь ему боль.
– Я всё понимаю, – Леннар опустил глаза, – вы любите его.
– Да. Кадан! – крикнул тан. – Кадан, где тебя носит, забери тебя трау**!
Несколько секунд в комнате стояла тишина. Затем за дверью послышались шорох парчи и негромкие шаги.
На лестнице показался юноша невысокого роста, длинные рыжие волосы которого были слегка припечены сзади горячими щипцами.
Костюм его был скроен на французский лад и состоял из рубашки до самых икр с длинными узкими рукавами и более короткого блио. И та, и другая части одежды были изготовлены из дорогого сукна, и по краям отделаны изысканным шитьём. Тонкую талию подчёркивал широкий пояс, украшенный самоцветами. Из-под рубашки виднелись вышитые же полусапожки, и на голове лежала бархатная шапочка. Плечи покрывал шёлковый плащ, подбитый пушистым мехом, а рукава поддерживали золотые браслеты. На груди плащ украшала изящная застёжка.
Всё это вместе – длинные рыжие волосы, голубые глаза, расшитые сапожки и мех, нежно касавшийся щёк, на мгновение напомнили Леннару о чём-то – но о чём именно, он вспомнить так и не смог.
Комментарий к Часть 2. Глава 1.
1 – Резиденция Папы в то время находилась в Авиньоне
* Сложный драпированный убор, возникший из капюшона в раннее средневековье. Постепенно увеличивался в размерах. В XIII в. к нему приделали «хвост» («кэ»), в котором хранили мелкие ценные предметы. Концы шаперона, украшенные зубцами, спускались на плечи.
** По шотландским поверьям – ночные существа, выкрадывали детей
========== Часть 2. Глава 2. ==========
Сын хозяина с поклоном поприветствовал гостя, и когда глаза его сосредоточились на лице Леннара, тому показалось, что два пролома в небо смотрят на него – нездешних и неуловимо знакомых, как будто он потерял их когда-то давно, когда был свергнут из Рая на землю.
Кровь зашумела в висках, мешая думать, и Леннар зашептал про себя слова молитвы, какую рекомендовалось читать, когда дьявол искушает тебя.
Леннара искушали нечасто. Можно сказать, вообще никогда. И слова молитвы он вспоминал с трудом, за что не преминул выругать себя и назначить себе же епитимью. А всё время, пока рыцарь боролся с собой, Кадан смотрел на него каким-то странным взглядом, как будто видел насквозь. Как будто знал о нём всё.
«Дьявол, – понял Леннар, – недаром так красиво его лицо. Демоны прислали его, наполнили его и теперь… подбираются ко мне».
Кадан тем временем взял Леннара за руку и с лёгким поклоном потянул за собой.
Он говорил что-то ещё, но Леннар не слышал его слов сквозь шум крови в висках – только мягкий, мелодичный тембр, который, как волны, накатывал на него, обволакивал игривым теплом и отступал.
Леннар, считавший, что давно уже смирил свою плоть, обнаружил, что она вовсе не смиренна. Кровь приливала к чреслам так же, как к голове, и единственным желанием его стало как можно скорее вырваться из этих цепких маленьких ладошек, бывших, должно быть, руками инкуба.
А Кадан вёл разговор о замке, о башнях, о стенах, которые окружают их. О шотландских горах.
– Не правда ли, эти места прекрасны? – спрашивал он. – Я уверен: человек, столь возвышенный, как вы, не может не оценить их. Сейчас уже вечер, но когда вы проезжали узкой извилистой тропой, ведущей на наш холм, наверняка видели, как волны моря бьются о камни, поросшие мхом. Если соблаговолите, завтра я покажу их вам вблизи. Скажите, рыцарям дозволено купаться? Потому что в эти месяцы в воде уже достаточно тепло.
– Я здесь не для того, – сухо произнёс Леннар. Самому ему казалось, что каждое слово он выдавливает с трудом. Кадан, впрочем, услышал иначе: рыцарь говорил резко, будто стремился обидеть. И обида в самом деле прокатилась по его спине, но он совладал с собой.
– Ну, в любом случае, – Кадан отвернулся и отпустил наконец руку рыцаря, но только лишь для того, чтобы коснуться его плеча, рассылая по телу волны мурашек даже через доспех, и подтолкнуть вперёд к винтовой лестнице, ведущей наверх.
– В любом случае, если вы соблаговолите завтра на рассвете спуститься на второй этаж вашей башни и выйти вот в эту дверь, – Кадан постучал костяшками пальцев по дубовой двери, и Леннар был вынужден обернуться на звук. Он увидел, как рукав одеяния Кадана чуть сдвигается, высвобождая тонкую косточку на запястье, и обнаружил, что сердце ещё более ускоряет свой бешеный бой. – Вы увидите зрелище, какое вряд ли видели когда-нибудь. Волны будут биться о скалы у Ваших ног, а Вам покажется, что Вы – властитель их.
– Человек не властвует над морем. Над природой властен лишь Бог.
– Простите, – длинные ресницы юноши слегка опустились, и сам он изогнулся в поклоне, да так, что Леннару захотелось взвыть, – если я задел вашу веру. В наших краях всё проще. И если вы захотите, я расскажу вам. А теперь, – не дожидаясь ответа, продолжил он, – разрешите мне откланяться. Я встаю очень рано, чтобы совершить собственные обряды, как, должно быть, и вы. А спальню, выделенную вам, вы найдёте легко – она единственная на верхнем этаже.
С этими словами Кадан развернулся и, позволив Леннару наблюдать, как колышутся складки его бархатного блио, стал спускаться по каменным ступеням. Леннар же остался стоять, мучимый чувством потери – как будто не он только что мечтал избавиться от демона, искушавшего его, а сам шотландец сбежал от него.
Леннар стиснул зубы и ударил кулаком по стене.
– Избави, Господи… – забормотал он и стал подниматься наверх.
В ту ночь он невыносимо плохо спал. Рыжие локоны так и горели перед ним огнём, и Леннару хотелось коснуться их – но даже этой маленькой слабости он, посвящённый Ордену Храма, позволить себе не мог.
– Избави меня от соблазна содомского греха… – шептал он, но соблазн терзал его лишь сильней.
Леннар де Труа в свои двадцать три года не испытывал подобных терзаний никогда.
Женщины не интересовали его, и соблюдение обетов целомудрия всегда давалось ему легко. Он не имел оруженосца, который мог бы днём и ночью терзать его взор, и тем более не мучился страстями к другим братьям, крупным и угловатым мужчинам, из всех развлечений знавшим только упражнения с мечом.
Когда в узком стрельчатом окошке забрезжил рассвет, а ночной холод стал нестерпим, размышления Леннара перешли в новую фазу.
– Любопытство не порок, – говорил он себе теперь, – ни писание, ни устав не запрещают его.
На узкой жёсткой кровати, которая была, впрочем, куда лучше всего того, на чём он спал в последние дни, Леннар вертелся с боку на бок и всё думал о том, что за зрелище ждёт его там, за дверью.
Кадан говорил о природе – но говорил о ней так, как будто за дверями творилось волшебство. А Леннар, единственной отрадой которого в дни благоденствия ордена было чтение книг о странствующих рыцарях и побратимах короля Карла, искавших Грааль, чувствовал, как сводит его живот при одной мысли о том, что он может увидеть фею Мелюзину или волшебный туманный остров Авалон.
Он был ещё молод, Леннар. Самый младший сын не слишком крупного феодала, он пришёл в Орден в надежде обрести настоящую жизнь, завоевать славу на Святой Земле.
Увы, случилось это в дни, когда неудачи следовали одна за другой. Все шесть лет с того дня, как прошёл посвящение, Леннар провёл в мечтах о новом походе, но сбыться им было не суждено. Акра оказалась потеряна навсегда. А теперь и сам орден попал в немилость к сильным мира сего. Собратья его снимали туники с крестом один за другим, спеша отречься от верности Жаку де Моле – всем до одного было ясно, что великий магистр обречён.
Но Леннар не собирался нарушать обеты, данные единожды. Он считал, что лучше погибнуть с честью, чем всю жизнь, до самой старости, жить с клеймом на душе.
Миссия, с которой его отправили теперь, была едва ли не первой серьёзной миссией для него. Он скрывался в тени трущоб, пряча под дерюгой лицо и красный крест на своей груди, только для того, чтобы доставить Роберту Брюсу письмо. Голод и лишения терзали его – но никакая из телесных мук не могла бы остановить его.
Никакая, кроме той, что терзала его теперь.
Леннар невольно запустил руку себе между бёдер – и тут же отдёрнул её.
– Иже еси… – забормотал он.
Докончив молитву в пятнадцатый раз, как того требовал устав, он встал и стал облачаться. Следовало успеть умыться, прежде чем он показался бы за общим столом.
Надев длинную рубашку, привычными движениями затянув ремни, Леннар накинул сверху тунику, на плечи – плащ, и стал спускаться вниз.
У той самой двери, которой касалась рука Кадана вчера, Леннар замер. Коснулся её и погладил – сам не зная зачем.
– Любопытство не порок… – повторил он самому себе и толкнул дверь.
Зрелище, в самом деле сошедшее на землю из старинных легенд, явилось ему. Солнце вставало за замком с другой стороны, и над морем царил полумрак. Серые тени туч проносились над водой, и клочья их отражались в волнах.
У самого парапета высилась стройная фигурка юноши или девушки – с такого расстояния было не разобрать. Волосы его и одежды колыхал ветер. Он стоял, простирая руки к океану, и пел. Голос, довольно низкий, похожий на звуки волынки и от того пронзительный, разливался над морем, сливаясь с шорохом волн и перекрывая его.
Океан служил ему инструментом, хором и органом, а юноша – теперь Леннар узнал его – солировал для него.
В том восхищении, которое накрыло Леннара с головой, не было и тени грязи или похоти, овладевших им вчера. Он будто присутствовал на тайной мессе, вершившейся во славу древних богов.
Леннару нестерпимо захотелось приблизиться, коснуться этого видения и проверить, настоящее ли оно.
– Иже еси… – забормотал он и, поспешно закрыв дверь, стал спускаться на нижний этаж.
Кадан топнул ногой. Боковым зрением он отлично видел, как приоткрывается дверь, как появляется в проёме едва заметная тень – и как крестоносец снова исчезает во мраке, послушав его пару минут или около того.
Кадан не спал всю ночь. Образ крестоносца, его лицо, ограненное маленькой чёрной бородой, аккуратно подстриженной – не в пример бородам всех тех, кто обычно появлялся при отцовском дворе, его белое одеяние, даже после долгого пути поражающее своей чистотой… Его глаза, серо-голубые, как небо перед грозой… Всё это преследовало его. Кадан понятия не имел, что эти видения могли бы означать. Они пугали его – потому что стоило Кадану сомкнуть глаза, как он ощущал руки Леннара на своём теле, стискивающие, ласкающие, обнимающие его. Он чувствовал губы норманна* на своих губах.
Никогда ещё Кадан не видел таких снов. Большую часть из прожитых им двадцати двух лет Кадан провёл в чертогах отца.
Кадан изучал грамматику, риторику, математику и музыку, богословие и зачитывался книгой по истории королей бриттов. Вторую половину дня он обучался стрельбе из лука, азам обращения с клинком и копьём.
До тринадцати лет он практически никогда не покидал родного замка. И хотя по приказу тана за ним внимательно следили и заботились о нём, Кадан всё же не рос взаперти. Он временами отправлялся в гости к соседям в Дорнокс или Сорсоу, или в монастырь Ферн на большой праздник. Иногда Кадан покидал Уик и по приказу отца – так, к примеру, в четырнадцать лет он присутствовал на свадьбе своей сестры.
Пока братья учились управлять кланом или отстаивали честь древнего шотландского рода на святой войне, он выбрал – с одобрения отца – свою стезю.
Кадан был бардом. Он хранил сказания древних времён, которые здесь, на самом западном краю земли, ценились больше золота и мечей.
Он любил старинные песни с той же силой, что и его отец, но причины были разными. Если тан Локхарт всеми силами хотел сохранить прошлое, что теперь, во времена английских завоеваний, увековечивало его и его людей, то Кадану всю его жизнь казалось, что в этих песнях, в одной из сотен, что ему ещё предстояло выучить, была запрятана история о нём самом.
Его зачаровывали звуки волынки, и, слушая их, Кадан погружался в другое время и другие миры, миры сказок и легенд. Они казались ему ярче и ближе, чем тот мир, который окружал его – хотя Кадан, пожалуй, любил и его.
Братья, как и отец, поняли, что Кадан немного не такой, уже давно – едва мальчику исполнилось семь, и он впервые запел. Никто и никогда с того дня не пытался обучать его мужским ремёслам или войне, так что в свои двадцать два Кадан лишь немного умел держать меч, зато стрелял из лука весьма хорошо. И пел. Пел так, что послушать его собирались все, кто обитал в замке, и приходили некоторые из тех, кто не жил здесь. А ежели кто-то из чужих пытался оклеветать его или вызвать на бой, среди братьев всегда находился тот, кто вступился бы за него.
Кадан привык, что от мира вокруг он защищён каменной стеной замка, и плечи братьев стали подпорками для него. И потому Кадан не боялся ничего. Он был открыт для новых звуков и новых чудес.
Леннар неожиданно для Кадана стал именно таким.
Стоило взгляду юноши упасть на крепкую фигуру рыцаря, как Кадан понял, что должен узнать его. И как бы ни был рыцарь молчалив, Кадан не сомневался – однажды это произойдёт.
Сны напугали его, но не настолько, чтобы отступить. Ещё вечером Кадан знал, что на рассвете Леннар придёт – посмотреть на то, чем Кадан его соблазнил. Придёт и увидит то, чем Кадан привяжет его ещё сильней.
Кадан топнул ногой. Птичка вырывалась из сетей. Но Кадан уже решил для себя, что ему нужна именно эта дичь.
Комментарий к Часть 2. Глава 2.
* Кадан использует архаичное к тому времени название потомков викингов, в свое время завоевавших северные земли Франции и давших им название Нормандия.
========== Часть 2. Глава 3 ==========
Дни, впрочем, шли за днями, но дело Кадана не двигалось с места.
Тамплиер при дворе отца вёл себя так, как и любой из редких заезжих рыцарей – помогал на конюшнях, участвовал в разъездах и забавах тана.
Так – и всё же не так.
Там, где другие воины хохотали и отпускали непристойные шутки, Леннар оставался неизменно сдержан и молчалив.
Внешний вид Леннара, как и любого из братьев, на войне или в миру, всегда был безупречен. Никогда нельзя было увидеть его в латаной или пропыленной одежде – разве что он в ту секунду сходил после долгой скачки с коня.
Как узнал Кадан немногим позднее, его и в других областях жизни отличали любовь к порядку и опрятность.
Ткань его одеяния была лишена каких-либо украшений, но отличалась добротностью. Плащ был подбит простой овчиной и служил ему, очевидно, не столько для украшения, сколько для защиты от холода, сырости или палящего солнца. Одежда его предполагала не столько изысканность, сколько удобство.
И когда Кадан задал ему соответствующий вопрос, Леннар без тени стеснения ответил:
– Чтобы каждый мог быстро раздеться перед сном и быстро одеться, если вдруг нападёт враг.
– Это очень ценный навык… и не только при встрече с врагом, – согласился Кадан.
И всё же одежда его была элегантна – и была бы, должно быть, ещё элегантней, доведись Кадану увидеть его не в одиночестве, а в строю таких же рыцарей в развевающихся на ветру белых плащах.
Всё оружие его, кожаное снаряжение и конская сбруя были выполнены отменно, хоть и лишены украшений. И хотя Кадану доводилось видеть немало богатых вельмож при дворе отца, Леннар особенно выделялся среди пышных красок их одежд строгостью и гармоничностью своего одеяния. Грудь его туники украшал алый крест на белом фоне, и такими же крестами были украшены все вещи, которые он привёз с собой: плащ, попона для лошади и плед.
Однако обладал он другой, особой красотой, так же выделявшей его на фоне придворных кутил: Леннар всегда оставался вежлив, независимо от того, с кем говорил – с братом-монахом ли, с оруженосцем или даже с простым слугой.
Кадан неизменно ощущал, как от звуков бархатистого голоса храмовника по спине его пробегает холодок. Хотелось потянуться к нему всем телом и прильнуть к Леннару, оказаться под защитой его рук. Иногда на охоте, когда оба они сопровождали отца, Кадан ловил себя на том, что сидит, вытянувшись вперёд, в направлении Леннара, и слушает, как тот говорит, хотя слова тамплиера и не достигали его ушей, только звук.
А ещё были сны. С их первой встречи они не оставляли Кадана ни на ночь.
Снов было не так уж много. Кроме ночей, когда Леннар ласкал его – а таких снов было всего несколько, и они повторялись в мельчайших деталях – Кадану чудилось, что Леннар учит его обращаться с мечом.
Что они сидят у реки, подёрнувшейся льдом, и смотрят на воду, и говорят о чём-то – но ему никак не удавалось разобрать слов.
– Я хочу тебя, – шептал Кадан, наблюдая за тем, как рыцарь, сняв доспех, обнажённый до пояса чистит своего коня, – только духи знают, как я тебя хочу.
Кадан выглядывал из-за простенка и наблюдал за ним долгими часами, но наглядеться никак не мог.
Этикет, конечно, требовал осторожности, и Кадан не говорил ничего подобного в глаза храмовнику – но и не стремился скрывать. Ему почему-то было спокойно рядом с Леннаром, он не сомневался, что тот не проболтается о его шалостях никому.
– Сэр Леннар, – спрашивал Кадан на охоте, пристраивая к боку Ленара своего коня, – а правда ли, что рыцарям Храма запрещено касаться женщин и думать о них?
– Так и есть, – спокойно отвечал Леннар.
– А как же дева Мария, чей образ вы носите с собой? Не женщина ли она?
Леннар недовольно косился на Кадана, но юношу этот взгляд лишь забавлял.
– Дева Мария – не женщина, но святая Дева. Никому бы в голову не пришло прикоснуться к ней. Только просить помощи у неё.
– А разве это честно – просить у дамы помощи, но ничего не давать ей взамен?
Леннар молчал, и, выждав для приличия, Кадан продолжал.
– Я могу вас понять. Но как быть с юношами? К ним тоже прикасаться нельзя?
Конь Леннара ощутимо отпрянул, давая ответ за него, а сам Леннар с трудом удержал поводья.
– Конечно, нет! – озвучил Ленар этот ответ. – Это содомский грех!
– А я слышал… – Кадан поймал поводья коня Леннара и чуть притянул к себе, так что они оказались невозможно близко. И хотя Кадан не касался рыцаря, но дыхание юноши скользило по его щеке, – что вы частенько сажаете молодых людей на своего коня.
– Да, но позади себя!
– Ну, хорошо, – Кадан притворно вздохнул и даже чуть отодвинулся от него. – Но как же вы учите их обращаться с мечом?
– Простите, что?
– Да-да, ведь ваши оруженосцы прислуживают вам, помогают застёгивать доспех и касаются вас… касаются самых сокровенных мест. Это приятно, сэр Леннар?
Леннар зло посмотрел на юношу, ехавшего около него, но почему-то не набрался решимости прогнать его.
